Забирко ВиталийЗа стенами старого замка

Виталий Забирко

За стенами старого замка

Камил сидел на диване, болтал ногами и наблюдал, как мать мечется по квартире и собирает вещи.

- Мам! - позвал он. По своему несовершеннолетию он не понимал, что попытка отвлечь женщину от укладки чемоданов равносильна попытке отнять у голодного тигра кусок мяса. Конечно, не столь опасная, но абсолютно бесполезная.

- Мам! - снова позвал он.

Реакция нулевая.

- Мам, ты слышишь? Меня в замок пустят?

- Отстань, ради бога... - сдавленно выдохнула мать.

Нажав коленом на крышку чемодана, она проявляла недюжинную силу, пытаясь его закрыть. Или раздавить. Если посмотреть со стороны, то, пожалуй, точнее было второе.

- Пустят... - процедила она. - И меня пустят, всех пустят...

Замки, наконец, щёлкнули, зафиксировав чемодан в бегемотоподобном состоянии. Мать сдула с потного лба чёлку.

- Билеты у нас уже куплены, - сказала она, - так что не беспокойся, в вагон мы сядем, и никуда я без тебя не уеду.

- Вагон? - Камил опешил. - Причём тут вагон? Да нет, мам, я тебя не о поезде спрашиваю! Даже смешно, будто я маленький, чтобы такое спрашивать! Он соскочил с дивана и сунул ей под нос открытку. - Я про замок! Вот посмотри... Видишь? Меня туда пустят?

- Замок? - она отрешённо скользнула взглядом по открытке. - Ах, Козинский замок... - Больше она ничего не сказала, потому что её глаза уже нацелились в следующую жертву - жёлтую кожаную сумку.

- Так, мам... - вновь заканючил Камил.

- Пустят, пустят... - отмахнулась мать. Сумка начала полнеть необъятным кожаным брюхом. - Костюмчик тёплый, тебе на вечер, там ночи холодные, село... Куда это тебя пустят?!

- Да в Козинский же замок! И не бери ты этот костюм - не замёрзну! Лучше меч мой возьми.

- Ну уж нет! Я твоими войнушками по горло сыта! Деревяшку себе и там выстругаешь!

Сумка жалобно заскрипела, поглощая злополучный костюм. Затем последовали свитер, джемпер, пара рубашек, блузка, юбка, две кофточки, шерстяное платье...

- Мама, - заворожено спросил Камил, как обычно делал в таких случаях папа, - мы что, на Северный полюс едем, да?

- Не мешай! - рассердилась мать. - Лучше займись-ка своим делом! Она начинала нервничать, потому что жёлтая сумка уже превратилась в округлого упитанного монстра, а рядом высилась груда ещё не упакованных вещей.

Камил немного подумал, какое у него может быть сейчас своё личное дело, и снова осторожно спросил: - Мам, так меня всё-таки пустят в Козинский замок или нет?

- О, господи! - простонала она, и это в равной степени относилось как к сыну, так и к жёлтому чудовищу, начинающему проявлять признаки несварения желудка. - Пустят!!! Я-сама-тебя-туда-выпру-в-три-шеи-только-отстань-тысейчас-от-меня!

Камил затих, примостился на диване и положил на колени открытку. Козинский замок был чисто славянским, без знаменитой западноевропейской мрачности - угрюмых неприступных стен и высоких сторожевых башен. Приземистая низкая стена из серо-рыжего сланца, а за ней немного сумрачные постройки - вот и всё сооружение. Стась, наверное, скажет: "Подумаешь, замок! Разве это замок?" А сам будет отчаянно завидовать. А потом смирится и, открыв рот, будет слушать его, Камила, рассказы. Об отважных рыцарях, защитниках крепости, о дерзких набегах алчных и кровожадных крестоносцев... Ну и, естественно, его, Камила, похождениях.

К тёте Аге они приехали в полдень. От станции до посёлка пришлось тащиться пешком, что-то около двух километров. Было воскресенье, и о попутной машине нечего было и мечтать. К концу первых ста метров мать отобрала у Камила меч и, в доходчивой форме объяснив, что такому лоботрясу давно пора перестать играть в рыцарей-разбойников, сломала меч и забросила обломки в придорожные кусты, а в руки сыну всучила кое-что из многочисленных авосек, сумок и чемоданов. Вдобавок в сердцах сорвала с его головы газетную треуголку и отправила её вслед за мечом.

Когда они ввалились на веранду к тёте Аге, на матери, от жары и непомерной тяжести навешанных на неё сумок и чемоданов, не было лица, и тётя Ага, в ужасе всплеснув руками, бросилась вперёд, чтобы успеть подхватить тело сестры. Охая и причитая, она усадила сестру на лавку за чисто выскобленный стол и принялась отпаивать холодным компотом.

- Что же это ты, а? - причитала она, а сестра сидела белокаменной зачарованной статуей, поглощала компот и не думала розоветь.

- Вечно ты нагрузишься как верблюд и тянешь на себе всё... Куда это годится?! Палки на тебя нет, мужика хорошего, чтобы дурь раз выбил - и навсегда! Тётя Ага вошла в раж и даже показала (в воздухе, правда), как это нужно сделать.

- А то - муж... Разве у тебя муж? Вот приедет, я ему мозги прополощу!

Камил на минуту оторвался от кружки компота и представил, как тётя Ага полощет папины мозги. Папа, значит, такой худой и длинный, стоит перед тётей на всех четырёх, лицо у него жалкое и постное, а тётя Ага, грозная и разъярённая, что-то месит внутри его головы обеими руками, а затем вытаскивает оттуда эти самые мокрые и белые, как выстиранное бельё, мозги и, играя своими фантастическими мускулами, начинает их выкручивать. Ему стало жаль папу.

- У папы дома дела, - авторитетно заявил он. - Он, может быть, вообще не приедет.

- А ты сиди, умник! Тебя не спрашивают! - огрызнулась тётя Ага. Дела. Много ты понимаешь... Дела! Знаем мы эти дела!

Но тайфун миновал, и тётя Ага уже только ворчала. Её многочисленные подбородки перестали яростно трепыхаться и вновь уложились аккуратными ступеньками, лишь изредка вздрагивая. Мама наконец-то порозовела, облегчённо вздохнула, будто переварила проглоченный аршин, и устало облокотилась на стол. - Что же это ты? - пожурила её тётя Ага. - Прямо как девчонка. - Она махнула рукой. - Себя не жалеешь. А вон у тебя малец-то какой!

Камил допил компот и встал из-за стола.

- Спасибо, тёть Ага.

- На здоровье, малыш, - кивнула она и, встав с лавки, принялась разбирать узлы.

Камил выскользнул в дверь, но затем просунул на веранду голову и шёпотом позвал:

- Тёть Ага, тётя Ага! - Чего тебе? Он поманил тётку пальцем за дверь. Она посмотрела на сестру, но та сидела, уставившись в пространство отрешённым взглядом, и не замечала маневров сына. Тётя Ага оставила узлы, разогнула спину и вышла на крыльцо. - Что тебе, Камил? - с внезапной теплотой спросила она.

Камил нерешительно переминался с ноги на ногу.

- Что, племянничек? Туалет? Вот тут, за углом...

- Да нет, тёть Ага, мне не то, - смутился Камил и осторожно прикрыл дверь. - Вы мне, пожалуйста, расскажите, как пройти в Козинский замок, попросил он свистящим шёпотом. - Только так, чтоб мама не слышала... Хорошо?

Спрашивая, Камил не питал никаких надежд - сейчас получит затрещину ишь, куда захотел, в замок! Посиди-ка дома! Но тётя Ага вдруг расплылась в улыбке, широкой и добродушной, и он увидел, что никакая она не строгая, как показалось вначале, а очень даже добрая и весёлая. Она тоже покосилась на дверь и заговорщицки подмигнула ему - при этом большая мохнатая родинка, прилипшая к левому уху, задрожала как пиратская серьга.

- Это проще простого, - сказала она. - Главное в тебе самом. Чтобы не было в тебе страха, чтобы ты ничего не боялся. Ты не боишься?

- А чего?

- А всего, мой милый рыцарь, - многозначительно улыбнулась тётя Ага. - Видишь ли, замок охраняют вооружённые до зубов отпетые разбойники, и нет им числа... Может быть, ты сегодня не пойдёшь?

Камил осуждающе посмотрел на свою тётку. Она быстро спрятала улыбку.

- Сейчас нет разбойников, тёть Ага, - обиженно сказал он. За кого она его принимает? - Сейчас разбойниками пугают только маленьких детей, а они водились когда-то давным-давно, когда и рыцари, и сейчас их нет. А вы что, не знаете?

Тётя Ага поперхнулась. Тётя Ага одёрнула себя. Тётя Ага откашлялась.

- Нет, почему же... Впрочем, может быть. Всё может быть. Ладно, если тебя ничем не испугаешь... - Она обняла его за плечи и повернула лицом к улице. - Пойдёшь сюда, прямо до магазинчика. Видишь? А за магазинчиком есть тропинка - она и приведёт тебя через рощу просто к самому замку. Понятно?

- Угу. И всё?

- И всё.

- Ясно! - Камил сбежал с крыльца и выскочил за калитку. - Спасибо! крикнул он уже с улицы.

Тётя Ага только улыбнулась и вернулась на веранду.

Сестра уже пришла в себя, встала из-за стола и начала распаковывать чемоданы.

- Куда это он ноги вломил? - спросила она. - Если ты его в магазин за чем-нибудь послала, я ведь слышала...

- Ой, что ты прямо, - отмахнулась тётя Ага. - У меня к вашему приезду всё давно припасено. Кроме того, я прекрасно знаю, что в твоих узлах и чемоданах есть всё, что надо и не надо! - Тогда куда же это он? - Куда, куда! Он у тебя дома, наверное, только этим и бредил. Спрашивается, куда может побежать мальчишка в нашем селе? В Козинский замок!

Мать выпрямилась и всплеснула руками.

- Слушай, голова садовая, ты чем-нибудь думала?!

- А что? Что ты волнуешься?

- Она... - Мать задохнулась от возмущения. - Она ещё спрашивает! Там же развалины!

Тётя Ага снова досадливо отмахнулась. - Ради бога, не смеши. Сама в детстве все развалины облазила - с тобой что-нибудь случилось? Да и какие там развалины! Одно название. При царе Горохе, может быть, и были развалины, да уж давно все в землю ушли, да травой заросли. Кусок стены только из земли и торчит. Развалины... Тоже мне сказала! Вон у меня погреб за сараем провалился - так это развалины! Магазинчик находился на краю села, у редковатой рощи, собственно и не рощи, а её преддверия - зарослей кустов жёлтой акации. У крыльца магазинчика стоял хлебный фургон, и рассерженный небритый дядька в белом мятом халате не первой свежести с натуральной злостью вытаскивал из машины лотки с тёплым хлебом и швырял их в приёмное окошко. Пекарней пахло на всю улицу. Камил приостановился, но вид у дядьки был до того взлохмаченный и злой, что попросить у него ну хоть кусочек, хоть горбушку, не отважился. Постоял, зачарованно глядя в раскрытое чрево хлебного фургона, источавшее тёплый сытный запах, вздохнул - что поделаешь! - и побежал дальше, вокруг магазинчика.

За углом он вспугнул табунок сварливых гусей, устроившихся здесь на лежбище, выскочил на задворки... И застыл, уткнувшись в плотную стену кустов. Тропы, такой, какой он представлял себе - хорошо утоптанной, широкой, а может быть, даже и не тропы, а целой дороги, ведущей к замку, не было. Сзади угрожающе шипели гуси, но он не обращал на них внимания. Неужели тётя Ага обманула? Обида горьким комком стала подступать к горлу, но тут за штанину ущипнул гусь, и он прозрел. - Болван! - заорал он на гусака, и тот, мощно работая лопатками и жирной задницей, умчался в лопухи. Какая может быть дорога, если сейчас на дворе средневековье, вокруг так и рыщут псы-рыцари, всё вынюхивают, выспрашивают, разыскивают и предают огню! Ох, голова-недотёпа! Он испуганно закрыл рот обеими руками, сел на траву и прислушался. К замку может вести только хорошо замаскированная тропа, известная лишь посвящённым!

Камил внимательно всмотрелся в выщипанный гусями лужок и среди обглоданных калачиков и истерзанных лопухов увидел чуть приметную ложбинку. Вот она - тропа!

Из посуровевшего, сразу ставшего мрачным, леса он услышал глухое бряцанье доспехов, хриплый шёпот, храп коней, приглушённый топот обвязанных тишь-травой копыт. "А ты не боишься?" - вспомнились слова тёти Аги. Нет! И Камил смело шагнул вперёд.

И тотчас, откуда-то издалека, из самой глубины рощи, донёсся манящий зов серебряной трубы.

Всё же тётя Ага была права, и Камил напрасно так беспечно отнёсся к её предупреждению. Не успел он пройти по роще и двадцати метров, как из-за кустов бесшумно вынырнули разбойники и окружили его плотным кольцом, выставив перед собой длинные мечи.

- Не двигаться! - услышал он сзади грозный окрик и обернулся. Из-за акаций, бряцая картонными латами, вышел рыцарь.

- Кто ты, откуда и куда держишь путь, чужеземец? - хрипя, чтоб было погрозней, вопрошал он. Левой рукой, словно прикрывая глаза от солнца, он придерживал ниспадающее забрало. Камил насторожённо оглядел ощетинившийся остриями мечей круг разбойников. - Чего это вы вырядились как на маскараде?

- Здесь спрашиваем мы! - оборвал его рыцарь, и мечи угрожающе сдвинулись. - Ну, отвечай! Имя! - Камил. - Что ты здесь делаешь?

- Да чего вы ко мне привязались? - возмутился наконец Камил. - Какое вам дело, что я здесь делаю? Гуляю я! Дышу свежим воздухом!

По лицу рыцаря расплылась довольная улыбка.

- Ты нагло лжёшь, чужеземец! Твои стопы направляются в Козинский замок!

- Ну и что? Можно подумать, ты его закупил!

Рыцарь буйно, подражая смеху отпетых разбойников, захохотал.

- Ага! - гаркнул он. - Лазутчик! А тебе известно, что всех шпионов, пытающихся пробраться в замок, мы вздёргиваем на сук за ноги? - Х-ха! нестройными голосами рявкнули разбойники, стараясь прокричать как можно более хрипло.

Камил скорчил пренебрежительную мину.

- Где ты остановился, чужеземец? - уже более мирным тоном спросил рыцарь. - Случайно не в таверне Мамы-Разбойничихи?

Камил не понял.

- Чего?

- Я спрашиваю, к кому ты приехал?

- К тёте Аге... А что?

Рыцарь снисходительно улыбнулся.

- А то, - сказал он и наконец отпустил забрало. Оно упало на грудь, закрыло тонкую мальчишескую шею, и он стал больше похож на космонавта, чем на рыцаря. - Друзья Мамы-Разбойничихи - наши друзья, - сказал он и стал стягивать с руки огромную, с раструбом, перчатку мотоциклиста. - Нам тётка Ага говорила, что ты должен приехать.

- Ну и что? - предубеждённо насупился Камил. - Поэтому и решили напасть?

У него почему-то появилась уверенность, что сейчас будет драка. Как при встрече с компанией Праты-шклявого из соседнего переулка - Прата тоже всегда начинал с панибратства.

- Ты в Козинский замок идёшь? - снова спросил рыцарь. - Хочешь, пойдём вместе?

Камил бросил насторожённый взгляд по сторонам. Кольцо разбойников по-прежнему щетинилось частоколом мечей.

- Обойдусь как-нибудь без картонной свиты! - язвительно заявил он. Драться, так драться! Рыцарь отпрянул.

- Да? - ошарашено спросил он.

- Да!

Драка Камилу казалась неминуемой. Он пригнулся, озираясь по сторонам и выбирая, где можно легче всего прорвать кольцо. Но местные разбойники оказались людьми воспитанными и чтящими законы суровых мужчин средневековья.

- Ха! - грозно сказал рыцарь в картонных латах и движением руки остановил ребят, готовых броситься на Камила. - Сэр бросает нам перчатку! Напрасно! Йон-воевода и его латники не дерутся с безоружными! - Он отступил в тень, за куст жёлтой акации, и презрительно бросил: - Дорогу "Его светлости" в Козинский замок! Разбойники опустили мечи, расступились, давая проход, но тут же подскочили сзади: - Иди, иди! Ещё оглядывается! - стали толкать в спину, улюлюкать...

- Советую больше не попадаться на глаза людям Йона-воеводы, а то они вздёрнут "Его светлость" на первом же суку! - прокричал вслед картонный рыцарь. Камил шагал по роще не разбирая дороги. В душе бушевала буря. Тропинку он давно потерял и шёл напрямик, быстро петляя между покрученными стволами деревьев, которые, словно живые, так и норовили ткнуть сучком в глаз.

- Ну, погоди, ты только погоди, дай встретиться с тобой один на один! - зло шептали губы. - Я из тебя такое сделаю... Отбивную сделаю! Ты у меня будешь размазывать сопли по всему лицу и слёзно молить прощения! Дылда картонная! Он выскочил из рощи на огромную поляну и остановился. Обида, жгучая ярость на картонного рыцаря вдруг куда-то исчезли, растаяли - перед ним, чуть в низине, стоял Козинский замок. У Камила сладко подкосились колени, сжалось сердце. Вот он ты какой!

Замок предстал перед его глазами угрюмой мрачной громадой, хотя на самом деле это было маленькое приземистое сооружение с полагающейся ему крепостной стеной, вросшей в землю, и ветхими деревянными воротами. Но этого "хотя" Камил не видел - перед ним стоял замок, настоящий замок, предел его мечты, в котором, конечно же, живут доблестные рыцари, их прекрасные дамы сердца... пир идёт горой, дым - коромыслом... А откуда-то с запада тучей надвигается рать чёрная, рать злобная, сметающая всё на своём пути грозная рать. И будет бой, смертельный бой... И он, Камил, будет, конечно, в первых рядах защитников крепости, будет драться как лев, как герой, и принесёт победу!

Тут Камил поумерил пыл, ибо понял, что немного зарвался. О таких приключениях можно будет рассказать только Стасю, да и тот, наверное, засмеёт. Он вздохнул, запрятал видения рыцарских побед во чистом поле брани в самый глухой и потаённый уголок сознания, законсервировав их от откровений со Стасем, и начал спускаться по косогору к замку. Ворота замка были закрыты, но стучаться он не стал. А вдруг прогонят, тогда к замку вообще не подступишься! Лучше пока хоть одним глазком глянуть, что там делается, а потом можно и попроситься в ворота. Стена вокруг замка была не очень высокая - метра два, где выше, где ниже, - и у её подножья высился полукруглый скат наносной земли, кое-где кустящийся побегами жёлтой акации. Камил побрёл вдоль стены, огибая заросли, и они вдруг разошлись в стороны, расступились, и он увидел у серой, здесь почему-то низкой, стены вытоптанный пятачок земли, будто оттуда, со двора замка, каждый день в определённый час - может быть утром, может быть вечером - выпрыгивали по одному доблестные рыцари и разбегались в разные стороны, совершая свой ежедневный моцион для поддержания воинского духа, силы, ловкости, своей рыцарской доблести. Камил огляделся, затем подошёл к перелазу и вскарабкался наверх. За стеной был маленький, серый, пыльный и грязный дворик, заточённый в сланцевый жёлто-искристый камень. Рядом, у стены, высился навес, сколоченный из ошкуренных деревянных жердей. Слышно было, как под ним похрапывают кони, переступая с ноги на ногу и звеня сбруей; оттуда тянуло тёплым духом хлева, конского навоза.

- Ух, ты, - выдохнул Камил, вытаращив глаза. - Совсем как по-настоящему! Он лёг на живот, чтобы было удобнее рассматривать замок, но тут из-под того самого навеса, где стояли кони, к нему на грудь метнулась мохнатая тень и вцепилась в ворот рубашки. Камил увидел прямо перед глазами грязное, перекошенное от ярости лицо мальчишки - именно грязное, а не просто перепачканное - и это его страшно поразило; но тут же почувствовал, что под тяжестью мальчишки начинает сползать в глубокую яму двора. Они кубарем скатились на булыжник, разлетелись в стороны, и Камил даже не успел приподняться, как на него снова насел мальчишка. - Га-ад! - сквозь зубы злобно прошипел мальчишка и со всей силы ударил его кулаком по голове. - Ты у меня сейчас солому жрать будешь, шпион мерзкий! - Он начал месить Камила кулаками.

- Так ты... - Камил задохнулся от негодования. - Драться... - Он вывернулся, схватил нападающего за ногу, дёрнул и очутился сверху. Бить... меня... по голове...

Мальчишка рванулся, Камил уткнулся носом в свалявшуюся шерсть его безрукавки, и они, сплетясь в тесный клубок, покатились по двору. Кони испуганно шарахнулись в сторону, насколько позволяли уздечки, привязанные к коновязи, и, возбуждённо фыркая, косились на дерущихся.

- На, гад, получи! Шпион!.. Лазутчик... Собака-крестоносец!.. У-ух, ты... а-а... Собака... Так ты драться? Да?.. По лицу, да? У-у... В нос... Я тебе скулу сверну!

Они возились на земле, тыкали друг друга кулаками, локтями, пинали ногами, и вокруг них витало туманное облако пыли.

- Со...ух! Собака! Шпион... Дурак... У-у, гад!..

Камил всё же оказался сильнее, очутился сверху и прижал противника к земле. - Сдаёшься? Мальчишка тяжело сопел. - Пусти... - прохрипел он и вдруг, извернувшись, вцепился зубами в руку Камила.

Камил вскрикнул и отдёрнул руку.

- Ты... Ты что, бешеный? - Губы Камила обиженно запрыгали. Для острастки он заехал противнику по затылку и тут увидел, что из прокушенной ладони сочится кровь. Он оттолкнул мальчишку и, встав на ноги, прислонился к деревянной стойке навеса.

- Дурак зубастый, - всхлипнул он и вытер ноющую ладонь о рубашку. Мальчишка приподнялся, словно чего-то не понимая, затем вскочил на ноги и, пригнувшись, растопырив руки, застыл напротив. Было в нём что-то страшное: яростные, совсем не мальчишеские глаза, по-звериному ощеренный рот, длинные, чёрные, блестящие волосы, спадающие на глаза... И одежда. Странная одежда - штаны, какие-то рыже-грязные, плотные, неизвестно из чего, и мохнатая, шерстью наружу, безрукавка, надетая на голое тело.

Камилу стало не по себе.

- Чего уставился?! - крикнул он в лицо мальчишке и выпростал вперёд прокушенную руку. - На, посмотри на свою работу!

- Ну, всё, - медленно, растягивая слова, протянул мальчишка, даже не посмотрев на вытянутую руку. - Незваным пришёл - здесь тебе и зарытым быть! Как собаке. Молись своему Христу!

Он выхватил из-за спины кинжал и метнул его в Камила.

Камил вздрогнул. Жгуче запекло в левом боку. Медленно, с ужасным предчувствием, он опустил глаза и увидел, что в стойке, между рукой и грудью, торчит кинжал. Его замутило.

- Ты... Т-ты ч-что... Т-того? - заикаясь, спросил он.

Не глядя, он выдернул кинжал и почувствовал, как под рубашкой побежал тёплый ручеёк. Его ещё сильнее замутило, он отбросил кинжал в сторону и медленно сполз по стойке на выбитую копытами подстилку из соломы.

Обычно после полудня, часам к двум, когда воздух густел от невозможной жары, Йон-воевода со своими латниками перекочевывал из рощи на веранду "таверны Мамы-Разьбойничихи", где все от пуза пили холодно-терпкий, из погреба, компот. Но сегодня, после злополучного случая с Камилом (тётка Ага ещё неделю назад просила, чтобы племянника, по приезду в село, Йон принял в свою ватагу, за что обещала устроить пир-сабантуй с горами пирогов и реками компота), идти в "таверну" не хотелось. Было совестно. Поэтому все разбрелись по лужайке и расселись под деревьями в тени. Йон внешне сохранил полное спокойствие. Он, конечно, чувствовал на себе косые взгляды ребят мол, устроил театральное представление, - но старался не подавать виду. Глупо, в общем-то, получилось, но что он теперь мог поделать? И всё же кое-что, чтобы хоть как-то попытаться наладить отношения с Камилом, Йон-воевода предпринял. Направил вслед за Камилом Стригу с отрядом лазутчиков, чтобы они проследили, куда Камил направится, что будет делать в роще, и, когда будет возвращаться, вовремя предупредили отряд. Может тогда просьба тётки Аги как-нибудь и утрясётся... Нарочный от Стриги вынырнул из кустов неожиданно быстро. - Ну, что? - почувствовав неладное, встревожено спросил Йон.

Нарочный шумно передохнул и начал старательно косить глазами в сторону.

- Понимаешь, Йон, мы шли за ним до самого замка...

- Понимаю! - раздражённо заорал Йон. - Всё понимаю! Упустили?! Шляпы! - Он оттолкнул нарочного и, вскочив на ноги, прокричал: - Подъём! Кончай привал!

- Живле, - сказал кто-то глухим голосом, затем послышалось журчание воды, и на лоб легло что-то мокрое и холодное.

Камил открыл глаза. В помещении был сгущённый, сырой, пахнущий плесенью и грибами, полумрак. Он тяжело давил на Камила мокрым грязным покрывалом, пропахшим попоной.

- Вот уж и гляделками лупает, - пробурчал всё тот же голос, и Камил увидел, как над ним наклонилось чьё-то лицо, заросшее рыжей, неопрятной бородой до самых глаз. От испуга сердце ёкнуло, и он, резко отклонившись в сторону, сел. В голове зашумело, перед глазами поплыли круги. Откуда-то из-за изголовья топчана, на котором сел Камил, появилась женщина в длинном до пят, домотканом платье. Она мягко обняла Камила за плечи и, приговаривая: - Ну, что ты, что ты... Что ты? Тебе лежать сейчас надо. Что скажешь-то? - попыталась его уложить.

Камил прилёг, и ему сразу стало лучше, только что-то сдавливало грудь, да неприятно зудело в боку. Он скосил глаза и увидел, что рубашка на нём расстёгнута нараспашку, причём некоторые пуговицы вырваны с мясом, а грудь стянута серым куском материи. Он сразу вспомнил Козинский замок, лохматого мальчишку-зверёныша, злополучный кинжал в его руке, и снова вскочил на топчане. - Эч, прыгает, - усмехнулся бородач и схватил его за плечо корявой узловатой рукой. - Прыткий! Кто таков?

Камил испуганно огляделся.

- Камил, - сдавленно сказал он осипшим голосом.

В комнате было сумеречно, как в подвале, даже противоположных стен не видно. Свет пробивался сквозь маленькое окошко, затянутое чем-то белым и полупрозрачным, как полиэтилен. Собственно, окно не пропускало свет, а само светилось, бледнело только для самого себя - как гнилушка в сырую, но тёплую осеннюю ночь. - Ками-ил, - протянул бородач. - Имя-то какое-то чудное. И одет по-чудному. - Он выпрямился на табурете, наклонил голову и из-под бровей опёк Камила взглядом. - С псами-рыцарями пришёл? Али как?

Камил заморгал. Он ничего, ровным счётом ничегошеньки, не понял из этой тарабарщины.

- Ну, чего лупаешь на меня? Отвечай!

- Дядь, не трясите меня, - протянул Камил. - Что я вам сделал? - Что он сделал! - хмыкнул бородач, но плечо отпустил. Он обернулся и сказал куда-то в темноту:

- Слышь, Борта, он спрашивает, что сделал!

Из полумрака вынырнуло лицо того самого мальчишки в лохматой безрукавке. Губы мальчишки растягивала злорадная ухмылка.

- Может, он из князей каких, - робко сказала женщина. - Сукня на нём-то вон какая тонкая... - Да лазутчик он! - яростью опёк Камила мальчишка. - Я его сразу, собаку, раскусил, как он только на стену влез!

- Никакой я не лазутчик! - крикнул Камил. - Сами вы тут... Какие-то... - Он хотел дать более точное определение, но сдержался.

- Не лазутчик, говоришь? - бородач пошевелил огромными кустистыми бровями. - Ну-ну. Щас поглядим. У нас есть верное средство. - Он слез с табурета и стал вдруг меньше ростом - таким маленьким квадратным бородачом, великовозрастным гномом, сильно скособоченным на левую сторону. Когда он сделал первый шаг в темноту комнаты, Камил понял откуда эта кособокость бородач был сильно хром. Бородач что-то долго искал в темноте по всем углам, потом, очевидно, найдя, выпрямился и, сильно припадая на изуродованную ногу, вернулся назад. В правой руке он сжимал какой-то серый, почти чёрный сучок.

- Нашёл, - удовлетворённо буркнул он и стал взгромождаться на табурет. - Узнаёшь? - спросил он, усевшись, и сунул в лицо Камилу сучок.

Это был погнутый крест чёрного железа с выбитым на нём изображением худого голого человека с козлиной бородкой и выпирающими ребрами.

- Нет, - сказал Камил, - это не моё. Я его вообще никогда не видел.

- Не видел, - хмыкнул бородач. - Не твой, говоришь. А раз не видел, не твоё, так плюнь на него.

- Чего? - Камил удивлённо заморгал глазами.

- Плюнь, плюнь, - ехидно подзадорил бородач. - Ну, чего же ты?

Камил вытаращился на него. И взрослый вроде бы дядька, а такое предлагает... Да мама только за один плевок себе под ноги, тихонько, исподтишка, не говоря уже о "смачном цыке" сквозь щербатые зубы, гордости шепелявого Стася, все губы бы поотбивала! Шутит он, что ли?

Камил оглянулся по сторонам, словно ища подтверждения своему заключению, но увидел только злорадную ухмылку лохматого мальчишки. И тогда Камила охватила злость. Что он злорадничает, что ему надо? Что им вообще от меня надо?! И он плюнул на крест.

Бородач вздрогнул, и ехидная искорка в его глазах исчезла. Он что-то невнятно выдавил горлом, затем откашлялся и, уже на этот раз недоверчиво, попросил: - А ну, ещё... а? Камил плюнул снова и на этот раз вместо креста попал дядьке на кулак. Ну, вот, подумал он и сжался. Сперва просил, просил... А сейчас ударит по губам как мама.

Но дядька почему-то не ударил. Удивлённо оглядел кулак, затем вытер его об колено и, кряхтя, начал слезать с табурета.

- И откуда-то ты родом? - спросил он уже совсем миролюбиво.

Краем глаза Камил заметил, что лицо у мальчишки вытянулось, и он ошарашено моргает глазами.

- Я вообще в городе живу, - сказал Камил, - а в село мы с мамой приехали к тёте Аге. - В село, - как-то тоскливо вздохнул бородач и, повернувшись, зашаркал к дверям. - Где оно теперь, это село. Сожгли всё. В дверях он приостановился и устало сказал: - Никакой он не лазутчик. Ошибся ты, Борта. На крест он плюнул, а на этот счёт у них строго - ересь. Да и говорит он по-нашему. Правда, чудно как-то, на верхнегорский говор похоже, но по-нашему. Да и мал он для лазутчика-то.

- Я же говорила, - облегчённо выдохнула женщина. Она подошла к Камилу и ласково погладила его по голове.

- Больно?

Лохматый мальчишка начал бочком пробираться к дверям, но женщина увидела манёвр и схватила его за безрукавку.

- Куда? Изверг! - Она отвесила ему оплеуху. - Натворил беды, а теперь в кусты?!

Мальчишка насуплено молчал, ухо у него начало багроветь.

- Что стоишь? - женщина легонько подтолкнула его к Камилу.

Мальчишка шмыгнул носом, но всё-таки подошёл. - Ты, это... - сказал он и начал ковырять пол пяткой. - Я думал, ты из псов Христа... - Он ещё немного поковырял пол, затем поднял на Камила глаза и сказал: - Меня Бортишком зовут. Через полчаса Камил с Бортишком облазили весь замок от винного погреба, сырого и холодного, заставленного сорокаведёрными бочками из морёного дуба, до душного и пыльного чердака, пропахшего солнцем, пылью и ягодами, сушившимися здесь на глиняном полу. За это время Камил узнал, что хромого бородача зовут Порту, и он долго и безуспешно пытался правильно вымолвить это имя, что в молодости Порту был славным воином и отчаянным рубакой, но в неравной стычке с разбойниками был ранен в ногу, и из-за увечья пришлось оставить ратное дело, и он стал конюхом в замке. Ласковую женщину звали Марженка, и, когда Камил узнал, что она мать Бортишка, то очень удивился - как это можно свою мать называть Марженка, а не просто мама, тем более, что это имя больше подходит для какой-нибудь сопливой девчонки, которую можно, а иногда просто-таки и нужно, потягать за косы, но вовсе не для взрослой женщины. Отец же Бортишка, воевода Козин, достославный и храбрый, три дня тому собрал дружину и по зову князя двинулся на защиту исконно своих земель от вторжения Крестова воинства. И с тех пор от него ни слуху, ни духу, ни гонца, ни весточки. Марженка изнервничалась вся, тихонько плачет по ночам. Порту тоже ходит хмурый, только то и делает, что скребёт и чистит оставшихся лошадей, а они от него уже начинают отбрыкиваться и коситься, словно он с них шкуру снимает...

Марженка накормила их мясным обедом без хлеба, ложек и вилок. Камил сначала стеснялся при взрослых брать куски руками, но попросить вилку так и не отважился и, глядя на Бортишка, который уписывал мясо за обе грязные щёки, так что жир стекал по подбородку, тоже решился. Марженка сидела напротив и смотрела на них ласковыми и грустными глазами. Когда они кончили есть, Бортишек размазал грязь по подбородку, а затем вытер жирные руки о волосы. Камил в знак солидарности вытер руки о штаны. Странно, но Марженка по этому поводу ничего не сказала.

Потом они играли во дворе, снова лазали в погреб и на чердак за сушёными ягодами, путались под ногами у Марженки, хлопотавшей по хозяйству, торчали на конюшне. Наконец, когда они в очередной раз спустились с чердака с полными горстями сушки, Камил почувствовал, что у него начинает болеть голова, и тогда он вспомнил о маме. Солнце было уже низко, и он стал прощаться.

Бортишек подвёл его к перелазу и на прощанье высыпал свои ягоды ему за пазуху.

- Маме передашь, - серьёзно сказал он.

Камилу стало смешно. Мама - и вдруг будет лакомиться чёрными пропылёнными ягодами. Да она все у него отберёт и выбросит, если, конечно, он их ей покажет. Она же никогда не поймет, какие они вкусные!

- Только ты ей не говори, где взял, - продолжал Бортишек. - Ты вообще никому не говори, где был и где находится наш замок.

- Угу, - кивнул Камил.

Они постояли, помолчали немного.

- Ты ещё приходи к нам. Поиграем...

- Угу. Приду, - снова кивнул Камил и, рассовав по карманам зажатую в кулаках сушку, вскарабкался на стену.

- Так ты никому не скажешь? - вдогонку ему повторил вопрос Бортишек.

Камил обернулся.

- Нет. Даю слово.

Бортишек заулыбался.

- Хорошо, мы тебе верим, - сказал он.

Камил улыбнулся в ответ.

- До свиданья! - подмигнул он и спрыгнул со стены на ту сторону.

Два часа потратил Йон-воевода со своими латниками на поиски Камила среди развалин Козинского замка, но так ничего и не обнаружил. Камил как в воду канул.

- Вот тут он на стену влез, - ныл под боком Стрига. - А потом... Потом...

- Следить нужно было тогда, а не потом! - раздражённо оборвал Йон.

Половине ребят уже порядком надоели бесплодные поиски, и они начали рассаживаться в тени кустов. Йон посмотрел на них, махнул рукой и тоже сел у стены.

- Может, он подземный ход нашёл, - неуверенно пробормотал Стрига. Тот самый... Шёл и провалился туда, а?

Йон пренебрежительно хмыкнул.

- Мы здесь каждый камешек знаем, - сказал он, - можно сказать, назубок. А он только приехал, так прямо сразу...

Он не успел окончить - на стену с той стороны вскочил Камил и, что-то крикнув кому-то позади себя, спрыгнул чуть ли ему на голову.

- Приве-ет! - присвистнул кто-то, и все начали медленно подниматься.

"Неужели он и в самом деле нашёл подземный ход?" - ошарашено подумал Йон. Все мысли о примирении, которые ещё совсем недавно теснились в голове, моментально улетучились.

Камил явно не ожидал этой встречи и растерянно застыл на месте. Круг разбойников постепенно сужался. Наконец Камил стряхнул с себя оцепенение и оглянулся. Отступать было некуда - сзади, у стены, стоял Йон-воевода.

- Разрешите "Его светлость" спросить, - сказал Йон, - где они были?

Можно было, конечно, ответить, ведь знают же они, что в замке живут, да и прыгнул он им на головы со стены. Но слишком уж свежи были в памяти Камила воспоминания об их первой встрече. И Камил насуплено промолчал.

Разбойники продолжали неумолимо сдвигаться.

- Ну, так что? - прозвучало уже почти угрожающе.

- Все на одного? - процедил сквозь зубы Камил. - Давайте!

Разбойники остановились и переглянулись. Затем Йон сказал: - Бросьте ему меч. Стрига - брось. Я сам с ним буду драться, - и подумал: - "Вот, пожалуй, и выход. Сейчас я этого городского хлюпика разделаю под орех - и это будет самый лучший путь к примирению".

Стрига бросил деревянный меч под ноги Камилу, он нагнулся и почувствовал, как к голове прилила кровь и зашумело в ушах. Он немного подождал, пока слабость пройдёт, затем поднял меч и распрямился. Все разошлись в стороны, образовав овальную площадку.

- Начнём, пожалуй, - сказал Йон-воевода и, надвинув на глаза забрало, пошёл на Камила.

"Что ж, дылда картонная, давай, подерёмся", - зло подумал Камил и поднял меч.

После первых же ударов Камил понял, что, может быть, Йон и был среди своих лучшим бойцом, но о технике боя имел смутное представление. Стась в таких случаях только пренебрежительно шмыгал носом и примерно наказывал наглеца. Конечно, Камил не мог сравниться со Стасем во владении мечом, но если бы не рана, при каждом ударе отзывающаяся тянущей болью, он бы давно покончил с сельским задавакой. Наконец он изловчился, встречным ударом остановил меч противника и сразу же, провернув свой меч, выбил, даже скорее не выбил, а выдернул оружие из рук Йона. Тот даже ничего не успел понять.

- С вашим владением мечом... - ехидно начал Камил, но закончить не успел. Толпа мальчишек, уязвлённая проигрышем своего кумира, толкнула его в спину, бросила на землю и подмяла под себя.

Камил осторожно проскользнул на веранду. Было уже темно, но света ещё не зажигали, и он надеялся незаметно пробраться в комнату, чтобы успеть переодеться. Он как раз пересекал гостиную и уже готов был нырнуть в спальню, но тут под ногами предательски скрипнула половица, и в проёме двери выросла мамина тень.

- Где ты был? - грозно спросила она.

Камил съёжился.

- Гулял...

- Он, видите ли, гулял! Я тут жду его, вся извелась, где он, что с ним, а он гулял! А ну, иди сюда!

Камил правым боком, чтобы не было видно поцарапанной щеки и разорванной рубашки, пододвинулся к ней. Но мать щёлкнула выключателем, и в комнате вспыхнул свет.

- Ну-ка, ну-ка... - мать взяла его за плечи и повернула лицом к себе. - Дрался? - Она влепила ему оплеуху.

Камил только шмыгнул носом.

- Вот что, мой милый! - яростно сопя, сказала мать. - Пока ты не вымоешься как следует, обеда... Ужина ты не получишь!

Она начала раздражённо стаскивать с него рубашку и тут увидела повязку на груди.

- А это ещё что? - голос изменил ей, стал непомерно строгим, чужим, и она непослушными, дрожащими руками попыталась снять повязку. Это никак не удавалось, и тогда она вцепилась в неё и разодрала.

- Мама! - от боли крикнул Камил и осекся.

Мать стала бледной, как мел, а глаза - как две чёрные круглые дырки.

- Боже... Камил... милый... мальчик мой... Боже, да что же это такое, а? - Она вдруг зашаталась и встала перед ним на колени.

Камил похолодел. Животный ужас сковал его ледяной коркой, ему внезапно стало страшно-страшно, как не было даже в замке.

- Мама, мамочка! Ты не волнуйся, так вышло... Я тебе все сейчас расскажу... Мама!

- Ага! Ага! - не слушая Камила, позвала мать. Ей стало плохо, но она пересилила себя, поднялась и, шатаясь, бросилась в комнату к сестре.

"Что же теперь будет, - со страхом подумал Камил. - Ну что же теперь будет?!"

- Мама!

- Я им, всем твоим разбойникам, головы оторву! - кричала мать за дверью. - Я им...

Затем вмешался голос тёти Аги:

- Обожди, успокойся, обожди, не кричи. Что с тобой, что такое?

Мать разрыдалась.

- Ба... бандиты...

- Да что случилось?

Дверь с шумом распахнулась, и появилась мать, в слезах, лицо красными пятнами, и встревоженная тётя Ага.

- Вот, посмотри! - сорванным голосом сказала мать.

- Мама...

- Молчи! - вдруг страшно закричала мать. - Я тебе всю задницу исполосую, чтоб не знал куда сесть!

- Ну-ну, погоди, не кричи, зачем же так, - тётя Ага захлопотала вокруг Камила. Она осмотрела рану, концом бинта вытерла сочащуюся сукровицу и успокаивающе произнесла: - Да тут уж ничего страшного и нет.

- Ничего страшного! Я им сделаю страшное! - срывалась на крик мать. Всех родителей под суд отдам! Вырастили бандитов!

- Мама, мам... Он нечаянно, он не знал, не хотел... Он думал, я шпион, крестоносец...

- Я ему дам крестоносцев! - не унималась мать. - Я ему покажу! Игрушку нашли!

- Кто это? - тихо спросила тётя Ага.

- Бортишек...

- Я немедленно иду туда! - схватилась мать. - Я пойду... Я им устрою!

У Камила защемило в сердце.

- Мама! Мам, не надо! Нельзя туда. Я обещал... У него отец сейчас на войне... - Камил осёкся. Выдал. Я же их всех сейчас выдал! Что же я наделал - я ведь им клялся! КЛЯЛСЯ! И выдал.

- Какая война? Какая сейчас война?! Я им сама войну устрою! Я им побоище устрою!

- Обожди ты, - тихо сказала тётя Ага, внимательно смотря на Камила. Нет у нас в селе никакого Бортишка. Да и имя какое-то чудное. Имя - не имя, не кличка.

- Так ты ещё и врать? - мать замахнулась на Камила, но тётя Ага её удержала. - Матери - врать? Ты у меня шагу из дому не ступишь, пока отец не приедет!

- Успокойся, - тётя Ага налила стакан компота и начала отпаивать сестру. Зубы стучали о стекло, и мать, перехватив стакан, стала, обливаясь и дрожа, пить.

- Я ему... Я ему...

- Ну-ну, - успокаивающе поддакнула тётя Ага и, наклонившись к Камилу, сказала: - Иди на кухню - умойся. Да осторожней, рану не мочи. - Она легонько подтолкнула его в сторону кухни и добавила: - Я потом приду, дам поесть.

- Я ему дам! - всхлипнула мать. - Я его накормлю...

- Ну-ну, - тётя Ага похлопала мать по руке и, снова обернувшись к Камилу, сказала: - Иди.

Камил угрюмо кивнул и, зажав под мышкой грязную, разорванную рубашку, ушёл на кухню. Есть ему совсем не хотелось.

Мать сдержала слово, и следующие два дня Камил шагу не мог ступить из дому. На следующее утро, только он попытался вынырнуть из-за стола на улицу, не спросясь, будто ничего и не случилось, мать поймала его за шиворот и, сопроводив возглас: "Ты куда?" - совсем не скупым подзатыльником, загнала в спальню, где и заперла на ключ. Вначале он попытался проситься, но мать была неприступна, как крепостная стена в первые дни осады, потом он перешёл на обиженное всхлипывание, но это тоже ни капельки не помогло, и тогда он надулся и замолчал, не отвечая ни на какие вопросы.

Под вечер пошёл дождь и лил всю ночь и весь следующий день. Это был какой-то праздник, и мама, смягчившись, разрешила ему выйти к телевизору, но Камил отказался. Мать с тётей Агой месили тесто на яблочный пирог, говорили о папе, о папиной работе, о папином начальнике, о ценах в городе, о моде, о соседях, о том, что дождь - это хорошо, в огороде всё растёт как на дрожжах... Негромко, вполсилы, ни для кого гудел телевизор, а Камил, насупясь, сидел в спальне на подоконнике и сумрачно глядел на серый, весь в лужах, двор, по которому уныло бродили нахохленные, мокрые куры. Как там в замке?

Он представил себе большую залу, где они с Бортишком ели, длинный деревянный стол, вкопанный в земляной пол, два масляных светильника с золотыми огоньками... На своём любимом табурете сидит Порту и чинит конскую сбрую, прокалывая дырки большим и острым, как жало, шилом. Брови при этом ползают по его лбу, будто две большие мохнатые гусеницы, а борода топорщится и шевелится, как клок соломы на ветру. В углу Марженка что-то споро стряпает, изредка она замирает и подолом вытирает глаза - словно от дыма. А Бортишек поминутно выскакивает во двор и выглядывает из-под навеса на разверзшиеся хляби. Когда же кончится дождь?

Камил вздохнул. Ему было не по себе, от нехорошего предчувствия ныло сердце. Только бы в замке ничего не случилось, и никто не подумал, что он предатель. Хоть мама с тёткой Агой близкие ему, самые близкие люди, но ведь он обещал молчать! А он... Он... Когда Камил вспоминал позавчерашнее, у него начинало першить в горле.

Ночью дождь перестал, но небо так и осталось заволочено тучами, и под утро они излились на землю сильным летним ливнем. Однако часам к десяти тучи разбежались в стороны грязными мокрыми тряпками, и показалось небо. Чистое, только что вымытое, и вовсе не голубое, а синее, глубоко синее, что от его синевы дух захватывало, и страшно холодное.

Мама с тётей Агой готовили на кухне завтрак, и Камил, воспользовавшись этим, проскользнул на крыльцо. Было холодно и слякотно не мешало бы обуться, - но тут сзади послышались мамины шаги, и Камил, уже не раздумывая, кубарем скатился с крыльца.

Мамин возглас: "Куда?" - застал его в тот момент, когда он перемахивал через забор. Потом, уже на улице, он дал себе удовольствие выслушать лишь тираду: "Ну, погоди! Только вернись!" - и скрылся в первый же переулок.

Когда он вбежал в рощу, с деревьев на него обрушился целый водопад, но это вовсе не сделало его осторожней. Он продолжал бежать, и с каждым шагом сердце его всё сильнее сжималось в предчувствии неясной беды, страшной и неотвратимой. На ноги налипли лапти грязи, она комками срывалась с пяток и ляпала по спине, словно подгоняя. Он уже не чувствовал холода, хотя был насквозь мокрый и грязный по уши - им владела только одна мысль, одно желание. Только бы в замке всё было хорошо, только бы там ничего не случилось, только бы...

Камил выскочил на поляну и остановился. Сердце больно сжалось, так что невозможно стало дышать. Вместо Козинского замка мокрым чёрным пепелищем громоздились развалины.

Не веря своим глазам, он оглядел развалины, а затем медленно, на негнущихся ногах, начал спускаться вниз. Он почти подошёл к перелазу, как услышал звяканье сбруи и похрапывание коней. Вначале Камил не поверил своим ушам, как только что не поверил глазам, прислушался, но тут какая-то лошадь заржала, не оставив никаких сомнений, и он, стремглав подскочив к стене, буквально взлетел на неё.

К обгоревшему столбу, который раньше поддерживал навес из жердей, были привязаны три лошади, но с первого взгляда было понятно, что они чужие. Вороные, блестящие, как из железа; крупы закрывали широкие белые попоны, а у одной был такой же белый нагрудник. И сёдла необычные и странные - с высокими раздвоенными луками.

Камил в надежде огляделся, но не увидел ни одной живой души. Дворик был захламлен битым сланцевым кирпичом, давно погасшими головешками и притрушен пеплом. И было здесь необычно сухо, словно дождь шёл только по другую сторону стены.

Осторожно, чтобы не наколоть босые ноги, он спустился во двор и снова огляделся. Затем подошёл к обвалившемуся углу замка и, по-прежнему не веря себе, не желая себе верить, прикоснулся к камню пальцами. К мокрым ладоням пристала сажа.

- Бортишек, - тихонько позвал Камил, но никто ему не ответил. Даже эхо. И тогда он понял, что никогда не отзовутся на его зов ни Бортишек, ни Марженка, ни Порту.

Сзади послышался шум, кто-то пьяно рассмеялся, и Камил, обернувшись, увидел, как из полуразрушенного погреба вылезли трое здоровенных дядек с окладистыми растрёпанными бородами и в железных доспехах. Они увидели Камила и остановились. Затем один из них, рыжебородый, начал что-то гортанно говорить, посматривая на Камила, но двое других только отмахнулись и потянули его к лошадям. Рыжебородому это не понравилось, он вырвался, и тогда его товарищи, махнув на него рукой, пошли седлать лошадей.

Рыжебородый постоял немного напротив Камила, пошатался, словно обдумывая что-то, затем, покопавшись за пазухой, вытащил тёмный сухарь и, протянув Камилу, стал подзывать его как бездомную собаку.

- У-тю-тю-тю!

Камил высоко поднял брови, но с места не сдвинулся. Пьяница Шико со второго этажа тоже иногда пытался угостить конфетами, но он их никогда не брал.

- У-тю-тю-тю-тю! - сложив губы трубочкой, повторил рыжебородый и, шагнув вперёд, споткнулся о груду тряпья. Он еле удержался на ногах, чертыхнулся и пнул тряпьё ногой.

Тряпьё как-то странно дёрнулось, из-под него высунулся карикатурно стоптанный сапог и Камил, охватив взглядом всю груду в целом, вдруг с ужасом осознал, что никакое это вовсе не тряпьё, а Порту, хромой конюх Порту, только вот такой вот, тряпичный и неживой... На мгновенье глаза его застлала пелена, но она сразу же спала слезами злости и праведного гнева.

- Гад! - закричал он рыжебородому. - Га-а-ад!

Камил схватил булыжник и запустил ему в лоб. Рыжебородый взревел, пошатнулся и, выронив сухарь, схватился за голову. Корчась от боли, он размазал кровь по лицу и бороде. Наконец, оторвав руки от лица и увидев на них кровь, он разъярённо двинулся на Камила.

Камил снова бросил в него камень, но на этот раз попал в панцирь, и булыжник с глухим стуком отскочил в сторону, не причинив рыжебородому никакого вреда. Он хотел бросить ещё, нагнулся в поисках булыжника, но тут заметил, что рыжебородый продвинулся к нему почти вплотную. Бежать было некуда, рыжебородый везде успел бы перехватить его, и тогда Камил, повернувшись к нему спиной, быстро юркнул вверх по развалинам.

Почувствовав, что добыча ускользает, рыжебородый недовольно зарычал и попытался было, сопя, последовать за Камилом, однако оступился и загремел доспехами по каменному крошеву. Вдобавок, Камил обрушил на него сверху увесистый обломок стены.

Казалось, рыжебородый уже не встанет. Но он всё же выкарабкался из-под груды камней и долгим мутным взглядом из-под рассечённого лба уставился на Камила. Дружки его, сидя на конях, ржали во всё горло, тыкали в Камила пальцами, науськивая какими-то выкриками, вроде: "Ату! Ату его!" но рыжебородый лишь молча сплюнул себе под ноги и пошёл прочь.

Камил подождал, пока он подойдет к лошади, и, выбрав булыжник поувесистей, спустился вслед за ним. "Это тебе напоследок", - сцепив зубы, подумал он.

Рыжебородый долго возился у седла и вдруг, с необычайной прытью выхватив из чехла арбалет, повернулся к Камилу. Камил уже занёс руку, но бросить камень так и не успел. Что-то свистнуло в воздухе, ударило его в горло и швырнуло на землю. Последним, что он услышал, был довольный хохот рыжебородого, вскочившего в седло, и удаляющийся топот копыт.

На этот раз Йон-воевода не доверил слежку за Камилом Стриге и сам пошёл с отрядом следопытов. Стрига шёл сбоку, обиженно косился, сопел, но молчал. Да и говорить-то в разведке не полагалось.

Идти по следам Камила после двухдневного дождя было не трудно и, единственное, чего следовало опасаться, что Камил заметит их раньше, чем они его. Подходя к развалинам, Йон приказал удвоить бдительность, но Камила они так и не обнаружили. Впрочем, следы вели прямо в замок, к перелазу, и обратно не возвращались. Очевидно, он был ещё там, если только не ушёл другой дорогой.

Они осторожно подобрались к перелазу и прислушались. Из-за стены донёсся звук лопнувшей струны, кто-то сдавленно крикнул, а кто-то, уже другой, оглушительно захохотал. Йон встревожено переглянулся со Стригой, и они, не сговариваясь, бросились к стене.

Развалины замка были завалены невесть откуда взявшимися головешками и пеплом. Здесь было необычно сухо и теплее, чем по ту сторону стены, и сильно пахло гарью.

Камила они увидели сразу. Он лежал на спине, широко раскинув руки, а из горла торчала короткая и толстая стрела. Пыль, поднятая кем-то у коновязи, медленно садилась на мощёный булыжником дворик, а откуда-то издали, из пустого зева настежь распахнутых обугленных ворот, доносился удаляющийся топот копыт.

Йон пересилил себя и шагнул к Камилу. Камил лежал неподвижно, и вокруг его головы медленно растекалась лужа крови. Стрига, стоявший сзади, вдруг застонал, позеленел и опустился на корточки. Йон оглянулся на него, сглотнул слюну и боязливо притронулся к Камилу.

И тотчас словно что-то сдвинулось вокруг, исчезли головешки, пепел, обломки сланцевого камня... Только стена осталась стоять, да ещё появились лужи.

Камил пошевелился, приподнялся и сел. Никого не узнавая, он окинул ребят пустым взглядом, затем осторожно провел рукой по шее и посмотрел на неё. Рука была мокрая и грязная, и больше ничего на ней не было.

- Ты... Ты чего? - выдавил Йон и почувствовал, как мурашки начинают бегать по телу. Не отрываясь, он смотрел на то место, где только что была лужа крови. Ни крови, ни стрелы в горле Камила не было.

Камил наконец осмысленно посмотрел на ребят. Минуту он молчал, затем у него задрожали губы. Тогда он подтянул под себя ноги, обхватил их руками и, так ничего и не сказав, уткнулся носом в колени и горько-горько заплакал...