Забирко ВиталийПереступи порог

Виталий Забирко

Переступи порог

Станция надвигалась. Еле заметно прецессируя под углом к оси симметрии, она была похожа на остов разбитой радиолампы, серой и мёртвой. Когда-то белые эмалевые борта ошелушились и теперь на солнце отсвечивали металлом; тени, резко очерченные, как на эскизе, были затушёванны чернильной беззвёздной пустотой.

- Не нравится она мне, - вздохнул Збигнев. - Нежилая она какая-то... Ни одного сигнального огня.

Природин промолчал. Нежилая - это почти точно. Но и не мёртвая. Псевдомёртвая.

Левое от шлюзового отсека крыло солнечной батареи было оторвано и болталось в стороне, удерживаемое только кабелем. А когда они подошли поближе, стало видно, что вокруг станции огромными мохнатыми мухами порхают отслоившиеся пласты эмали.

"Живут же здесь, - тоскливо подумал Природин. - Живут... Не живут, а обитают". Он протянул руку и нажал на клавишу.

- "Внимание!" - с расстановкой сказал он. - Я - "Горлица"! Я "Горлица"! Вызываю "Порт"! Повторяю, вызываю "Порт"! Время: тринадцать тридцать шесть. Как слышите? Как слышите? Приём.

Эфир приглушённо трещал и свистел, затем сквозь помехи прорвался шелестящий голос:

- "Горлица"! "Горлица"! Я - "Порт"! Вас слышим хорошо. Время подтверждаем. Приём.

- "Порт", Я - "Горлица". Вижу "Скай Сэлут". Повторяю, вижу "Скай Сэлут". Перехожу на ручное управление. Попытаемся стыковаться. Как поняли? Как поняли? Приём.

- "Горлица", я - "Порт". Поняли вас хорошо. Пытаетесь стыковаться. Опишите, пожалуйста, состояние станции. Повторяю, опишите состояние станции.

- "Порт", я - "Горлица". Состояние станции плохое. Левая батарея станции смята и оторвана. Повторяю, левой батареи нет. Похоже, станция вообще без энергии...

- "Горлица", осмотрите состояние стыковочного узла.

Природин замолчал на некоторое время, вглядываясь в надвигающуюся станцию. Потом сказал:

- "Порт", я - "Горлица". Вижу стыковочный узел. Кольцо стыковочного узла немного помято. Повторяю, на стыковочном узле видны следы незначительных повреждений.

"Порт" несколько секунд молчал - видно операторы из Центра связи тоже пытались рассмотреть состояние стыковочного узла сквозь чересполосицу на своих экранах, - затем захлебнулся:

- "Горлица"! Немедленно прекратить стыковку! Как слышите? Повторяю, ни в коем случае не производить стыковку! Как поняли? Повторите, как поняли?! Стыковку запрещаем. Приём.

Природин покусал губы, помолчал. Станция надвигалась.

- "Порт", я - "Горлица", - наконец сказал он. - Понял вас хорошо. Стыковку прекращаем...

- Гости к нам, - внезапно, перекрывая все помехи, сказал из динамика ясный спокойный голос, и Природин ощутил, как по спине пробежал неприятный холодок. Только сейчас он по-настоящему почувствовал, что станция на самом деле близко, и что они почти прилетели.

- Долгожданные и незванные, - продолжал голос. - Что ж, милости просим. А стыковаться можете. Стыковочный узел вполне надёжен.

Природин сразу не нашёлся, что сказать. Промямлил: "Здравствуйте..." - но тут же спохватился. Правильно ли он сделал, что поздоровался? Ведь это даже смешно... Если не горько. Во всяком случае ему никто не ответил. Тогда он откашлялся и ещё раз запросил разрешение на стыковку у Земли. "Порт" ошарашенно дал "добро".

Только когда Збигнев со второго раза пришвартовал корабль к станции, Природин снова попытался связаться с ней. Станция упорно не отвечала.

- Это вы, Олег, напрасно делаете, - проворчал Стенли. - Не ответят они, не в их это правилах. Просто удивительно, что они вообще вышли в эфир. Если бы кто другой сказал - не поверил. А так, как это у вас говорится, у них словно в лесу что-то сдохло.

Природин ничего не сказал, но рацию оставил. Стенли, конечно лучше знать. Он здесь уже бывал.

Збигнев обесточил ручное управление и теперь, пристегнувшись за пояс к креслу, натягивал через голову свитер, бубня под нос какую-то бравурную мелодию.

Стенли взъярился.

- Эй, ты! - зло выкрикнул он. - У подножья памятников принято снимать шляпы! Если тебя этому мама учила...

Збигнев просунул голову в вырез свитера.

- Это вы мне?

- Матке Боске, - ядовито съязвил Стенли.

- Перестаньте! - вмешался Природин. - Я понимаю вас, Стенли, вы взвинчены... Но так нельзя.

- Да нет, Олег, - сказал Збигнев и, натянув свитер, застегнул ворот. - Стенли прав. - Он повернулся лицом к американцу. - Я приношу вам свои извинения.

Стенли отвернулся и процедил сквозь зубы что-то по-английски. Природину показалось, что он обозвал Збигнева губошлёпом, но на этот раз вмешиваться не стал. Не место было, да и не время мирить их здесь - корни неприязни Стенли к Збигневу были давние, сугубо личного порядка и исходили, собственно, из почти невинного вопроса Збигнева о брате Стенли, добровольно оставшемся на "Скай Сэлуте". Стенли вообще встречал подобные вопросы с большим напряжением, а тут ему показалось, что Збигнев ко всему прочему улыбается. Он взбеленился, накричал на Збигнева, обозвал молокососом и "пшечиком" и с тех пор по любому поводу открыто выражал ему свою антипатию.

- Збигнев, проверьте, пожалуйста, герметичность переходной камеры, распорядился Природин. - А вы, Стенли, помогите мне подготовить контейнеры для выгрузки.

Збигнев только кивнул головой, а Стенли что-то недовольно проворчал. То ли просто для острастки, то ли в адрес Збигнева, но яснее так и не высказался.

Минут через пятнадцать Збигнев доложил, что утечки воздуха из переходной камеры не наблюдается, и Природин разрешил отдраить люк. Стенли сразу оставил контейнеры, молча отпихнул Збигнева в сторону и взялся за штурвал люка. Он долго возился - штурвал почему-то плохо поддавался, пыхтел, скрипел зубами, но, наконец, открыл. Открыл с трудом, будто в переходной камере кто-то сидел и упорно мешал ему, но он таки пересилил; и тотчас из корабля с противным свистом вырвалась порция воздуха.

Природин поёжился - давление в корабле ощутимо упало.

- Снова упало... - сдавленно просипел Стенли. Он ткнул согнутым пальцем в манометр, и Природин увидел, что у него сильно дрожат руки. - С каждым разом, как я сюда прилетаю, давление у них там все меньше и меньше... - Стенли сглотнул и во всю ширь распахнул люк. За переходной камерой стал виден открытый люк в тамбур станции. - Пап-п... пойдем? заикаясь спросил он.

В тамбуре станции было холодно, термометр на стене показывал плюс девять по Цельсию, разреженный воздух казался пресным и застоялым, будто на станции никто не жил. У бортов громоздились штабеля контейнеров с продовольствием и воздухом: у левого борта пустые, у правого - полные. Природин пробежал по ним глазами, посчитал и удивился. Только кислорода здесь было минимум на два года. Экономили они, что ли? Не дышали?

Стенли отстранил Природина и зашагал вперёд, балансируя на магнитных подошвах по стальной полосе. Там, где тамбур переходил в кольцевой коридор, к полу клейкой лентой был прикреплён большой пакет. Стенли остановился и уставился в него тяжёлым взглядом. Лицо у него в этот момент стало старым и осунувшимся, уголки губ непроизвольно подёргивались. Он долго стоял и смотрел, затем нагнулся, оторвал пакет от пола и прямо так, с липкой лентой, засунул за ворот комбинезона.

- Это как рейс молочного фургона, - угрюмо сказал он. - Бутылки с молоком - под дверь, пустые - в фургон. А хозяева... - Стенли замолчал и закусил губу. - Хозяева считают дурным тоном встречаться с молочником...

Он поднял больные, слезящиеся глаза и увидел, как Збигнев, сморщив нос, с апломбом осматривает тамбур. Американца перекосило, как от пощёчины, уголки губ снова начали подёргиваться.

- Пану не нравится? - играя желваками, спросил он.

Збигнев повернулся и посмотрел прямо в глаза Стенли. Кровь шляхтичей наконец взыграла в нём.

- Что вы хотите этим сказать? - официально спросил он побелевшими губами.

- Послушайте, - снова вмешался Природин и положил руку на плечо Сбигнева. - Мы прилетели сюда вовсе не для того, чтобы сводить личные счёты. Оставьте это до возвращения на Землю. А сейчас давайте работать.

Стенли по-прежнему продолжал играть желваками и испепелять взглядом Збигнева. Тогда поляк первым отвёл взгляд, отвернулся и полез обратно через переходную камеру на корабль.

- Пшечек... - прошипел ему вслед Стенли.

Природин зябко повёл плечами. "Только психологической несовместимости нам как раз и не хватало", - подумал он.

Двое суток они выгружали контейнеры с корабля и закрепляли их в тамбуре станции. С последним блоком контейнеров пришлось повозиться, так как кронштейны в верхнем ряду были варварски скручены у самого основания. Некоторые совсем, а некоторые так и торчали единорожьими декоративными рогами. Скрепя сердце Природин пожертвовал бухтой телефонного шнура от резервного скафандра, которым и прикрутили контейнеры к уцелевшим остаткам кронштейнов, чтобы они не дрейфовали по тамбуру.

- Всё, - вытирая руки о комбинезон, сказал Природин и посмотрел на Стенли. - Им надо сообщать, что мы закончили разгрузку?

Стенли посмотрел на него пустым взглядом.

- Наша миссия заключается в том, - хрипло проговорил он, постоянно оглядываясь на замкнутую дверь из тамбура в кольцевой коридор, - чтобы прилететь, разгрузиться и сразу же улететь. Вступать же с нами в разговоры они вовсе не намерены...

- Да и зачем? - неожиданно сказал Збигнев.

Природин недоумённо вскинул брови.

- Зачем, я вас спрашиваю, им с нами говорить? И о чём? - Збигнев пожал плечами. - Только не говорите мне сакраментального: мы же все люди. Они не люди! Они были людьми, но они уже не люди.

Природин успел вовремя среагировать и перехватил кулак Стенли.

- Сопляк! - процедил тот, с ненавистью глядя на Збигнева. - Как ты смеешь!.. Мы этим людям памятник должны поставить. И, не дай бог, тебе оказаться на их месте!

- Поберегите нервы, Стенли, - холодно осадил его Збигнев. - Я уважаю ваши родственные чувства, но обитатели станции слишком долго пробыли в космосе, и путь на Землю им заказан. Там их ждёт смерть. Они умерли для нас, а мы для них.

- Ты всё так толково объясняешь... - зло выдавил из себя Стенли. - Но эти прописные истины относятся только к людям из проекта "Сатурн-14"! А сможешь ты объяснить, почему большинство из экипажа "Марс-23" сейчас на Земле, а трое находятся здесь? В том числе и мой брат? Сможешь объяснить, почему он не вернулся, когда мог вернуться? Почему его жена поставила ему на кладбище памятник и в день поминовения усопших водит туда детей? Почему он, именно он, молчит? Сможешь ты мне ответить на эти вопросы, умник?!

- Да, - спокойно сказал Збигнев. - Я могу ответить на эти вопросы, хотя на станции тебе объяснили бы лучше...

Он хотел что-то добавить, но осёкся. В двери, на которую так долго бросал взгляды Стенли, щёлкнул замок, и она медленно распахнулась. В открывшемся коридоре висел серый полумрак, лампочки там тлели меньше, чем в четверть накала, и, собственно, ничего нельзя было рассмотреть.

Где-то в углу тамбура заскрипел невидимый динамик, тот же голос, что приветствовал их при подходе к станции, сказал: - Пройдите в рубку, - и отключился.

В тамбуре снова воцарилась тишина, только слышно было, как приглушённым басом ворчит осветительная панель.

Первым пришёл в себя Стенли. Он сделал несколько шагов к двери, но не заметил, как сошёл со стальной полосы, оторвался от неё и, зависнув в воздухе, медленно полетел к потолку.

Вступили они на станцию как в подземелье. Здесь было ещё холоднее, чем в тамбуре, и даже вроде бы сыро; тусклые лампионы освещали только коридор, ведущий к рубке, на остальной же территории станции было темно. У одного из переходов им почудилось шлёпанье босых ног по металлическому полу (хотя откуда здесь, в невесомости, шлёпанье босых ног?), они остановились, прислушались, но странный звук не возобновился.

В рубке ярко горел свет, и Природину, вошедшему с полумрака, вначале показалось, что здесь никого нет, только как-то необычно тесно. И лишь затем он увидел сидящего в кресле человека. Хотя его трудно было назвать человеком. Он сидел лицом к двери, огромный и бесформенно раздутый, полностью закрывая собой кресло так, что создавалось впечатление, будто он просто завис в воздухе. Лысая с нездоровой желтизной голова по форме напоминала грушу - круглые щёки не свисали вниз, как это было бы на Земле, а водянками распухали в стороны.

Кажется, его вид даже на Збигнева произвёл впечатление.

- Здравствуйте... - просипел он, но тоже не получил ответа.

"Что же тут делается? Да что же с ними тут делается?!" - лихорадочно застучало в голове у Природина. Руки и ноги у обитателя станции были непропорционально короткими, как какие-то рудиментарные органы - они неестественно, толстыми окороками, торчали в разные стороны. Он молча осматривал вошедших долгим, неприятным, оценивающим взглядом.

- Мы пригласили вас сюда, - наконец начал он, - чтобы поставить вас в известность...

- Простите, - перебил его Стенли, - я могу видеть Энтони Уэя, моего брата?

Обитатель станции посмотрел на него, ничего не сказал и продолжил:

- ...об изменении графика доставки предметов жизнеобеспечения на станцию. То есть, мы просим, чтобы их доставляли не раз в полгода, как это делалось до сих пор, а раз в два года. Я думаю, вы отметили, что нам просто некуда девать излишки. И ещё: нам бы хотелось, чтобы впредь грузы на станцию доставлялись автоматическими кораблями. С разгрузкой мы можем справиться сами.

Природин молчал. Ему нечего было сказать. Он не был готов к подобной встрече и вести переговоры не был уполномочен.

- Далее, - продолжал обитатель станции. - Насколько нам удалось понять, на Земле нас считают жертвами космоса, а станцию - чем-то вроде космического лепрозория. Доля истины в этом есть. Но, тем не менее, это не совсем так. Поэтому мы решили временно снять запрет на контакт с землянами и встретиться с вами. Прошу задавать вопросы.

- Я хотел бы видеть своего брата, - твёрдо сказал Стенли.

- Вопросы прошу задавать по-существу.

- Что значит, по-существу?! - взорвался Стенли. - Я хочу видеть своего брата!

Раздутый как шар человек медленно повернул к нему голову.

- Вы прекрасно осведомлены, - все также бесстрастно сказал он, - что все живущие здесь никогда не вернуться на Землю. И будет лучше и для вас и для нас, если мы не будем напоминать друг другу ни о чём.

С трудом сдерживаясь, Стенли заскрипел зубами и замотал головой. Природин подхватил его под руку и почувствовал, что все мышцы у него напряжены. Казалось, он сейчас бросится на обитателя станции.

- Почему у вас... - начал Природин, чтобы как-то разрядить обстановку, и замялся. - Простите за вопрос, - наконец решился он. - Мы не имеем о вас никаких сведений. У вас... много умерло?

- С чего вы взяли?

- Но избыток предметов жизнеобеспечения...

- Они просто привыкают обходиться как можно меньшим количеством, неожиданно ответил Збигнев.

Природин недоумённо посмотрел на него, затем перевёл взгляд на обитателя станции. Тот молчал.

- Зачем? Ведь мы доставляем всё необходимое для нормальной жизни...

- Нормальной жизни человека, - сказал обитатель станции. - Хомо сапиенса. - Губы его сложились в подобие горькой усмешки. Впервые на его лице проявились какие-то чувства. - Человека разумного... А что такое разум? Человек навесил на себя этот ярлык, отгородился им от всего живого и возвёл свой образ и подобие непогрешимым монументом на вершину эволюции как конечный и неизменный венец творения. Но, тем самым, он отвергает эволюцию в её перспективе, как в своё время отвергал её вообще своим божественным происхождением. Воистину, нет предела человеческой гордыне.

- Вы хотите сказать... - Стенли выпрямился и с трудом сглотнул ком, застрявший в горле. - Что вы воплощаете эту самую будущую перспективу эволюции в жизнь?

- Но ведь когда-то что-то заставило кого-то выйти из океана на сушу?

- Разум... - горько усмехнулся Стенли и покачал головой. - Разумные кистепёрые рыбы.

- Рыбы остались в океане. А те, кто вышел - тех уж нет. Конечно, для выхода из океана на сушу не потребовался разум. Но для выхода жизни в космос может быть именно разум является необходимым условием эволюции?

Стенли вдруг сник, обмяк и, махнув рукой, отвернулся.

- Идём, - устало сказал он Природину. - Збигнев прав. Они не люди. И говорить нам с ними не о чем.

И он пошёл. Природин шагнул было за ним, но, задержавшись, оглянулся на Збигнева.

- Идите, Олег, - кивнул головой Збигнев. - А у меня есть ещё несколько вопросов.

В корабле они сняли магнитные ботинки и принялись готовить корабль к расстыковке.

"Вот мы и поговорили, - думал Природин, укладывая резервный скафандр, с которого он срезал телефонный шнур, в нишу. - Как это пишут в официальных отчётах - беседа прошла в дружеской и деловой обстановке". Он закончил укладку скафандра и сел в кресло. Человечество начинает покидать Землю и уже одной ногой стоит на пороге Большого Космоса. Подобные шаги никогда не обходятся без жертв. Вот так и появилась эта станция. Но что она собой представляет: боль человечества, его неудачный шаг, как предполагал он раньше, или - будущее человечества? На первый вопрос ответить просто. Только сам старт корабля и выход его в космос означает для космонавта изменение формулы крови; отсутствие электромагнитного и гравитационного полей, наличие излучений, экранируемых атмосферой Земли и являющихся активными раздражителями сердечно-сосудистой и нервной систем, коры головного мозга, - позволили определить максимальный период пребывания человека в космосе, превышение которого означает для человека такую перестройку организма, что он просто не сможет выдержать не только перегрузок при возвращении корабля на Землю, но и самого гравитационного поля Земли. Так что с первым вопросом всё ясно. А вот со вторым...

- Эволюция, - зло процедил Стенли. - Эволюция затратила на нас миллионы лет! А они хотят...

- Вы ошибаетесь, Стенли. - В отсек протиснулся Збигнев. - Эволюция не меряется годами. Её мера счёта - поколения. Так, например, между нами и Юлием Цезарем лишь около ста поколений, ста человек. А от пещерного человека мы отстоим всего на несколько тысяч. Ну, а при резком изменении среды обитания, количество поколений до появления полностью адаптированной особи резко сокращается.

- Если только они не вымирают! - оборвал Стенли. - Хватит! Я сыт подобными теориями по горло. Не хочу больше здесь оставаться ни минуты!

Збигнев только пожал плечами.

- Хорошо. Я только попрощаюсь кое с кем на станции. А вы включите внешнюю связь.

Он ухватился рукой за поручень на потолке, оттолкнулся и вновь нырнул в переходной отсек. Природин недоумённо оглянулся на Стенли, но тот отрешенно сидел в кресле, уставившись в пульт. И тогда Олег протянул руку и включил селектор.

Несколько минут было тихо.

- Вы меня слышите? - неожиданно спросил из динамика голос Збигнева.

- Да.

- Очень хорошо. Я заблокировал люк станции и, если через пять минут вы не отшвартуетесь, я разгерметизирую переходной отсек. Я остаюсь.

У Природина от неожиданности перехватило горло. Несколько мгновений он беззвучно хлопал открытым ртом, затем через силу выдавил:

- Збигнев...

- Не надо тратить время на уговоры. У вас осталось четыре с половиной минуты. Прощайте.

- Збигнев! - закричал Природин. - Збигнев! Немедленно вернитесь! Я вам приказываю! Немедленно вернитесь!!! Вы меня слышите?!

Он кричал ещё что-то, угрожая и прося, приказывая и умоляя, пока Стенли не остановил его.

- Пора задраивать люк, - спокойно сказал он. - А то как бы он на самом деле не разгерметизировал переходной отсек.

- Но...

- Он тебя не слышит. И не только потому, что отключил связь. Он уже один из них.

Станция удалялась. Уходила в колючую звёздную пустоту. Обшарпанная, с оторванным крылом солнечной батареи и порхающими вокруг неё отслоившимися пластами эмали, она продолжала свой долгий, бесконечный путь по орбите.

- Погребальное зрелище, - угрюмо проговорил Стенли. - Я здесь уже седьмой раз. И последний. Всё пытался увидеть брата. Оставлял ему письма он их не брал. Хотел поговорить с ним... Вот и поговорили. - Он вздохнул. Знаешь, какую эпитафию на фальшивой могиле Энтони написала его жена? неожиданно спросил он. - "Люди делятся на тех, кто жив, кто умер, и тех, кто странствует в космосе".

Природин бросил на Стенли быстрый взгляд и отвернулся. Смотреть на него было больно.

Внизу под ними медленно, закрывая половину иллюминатора, поворачивался белесо-голубой шар Земли. За уходящей линией терминатора россыпями гаснущих костров тлели огни городов, и было в этом что-то грустное и тревожное, как вид с высот непостижимо высокоразвитой цивилизации на первобытные стойбища человечества.

"Колыбель человечества, - подумал Природин. - Именно, колыбель, и именно человечества. И не правы на станции, полагая, что разум дан человеку только для того, чтобы жизнь переступила порог с Земли в космос. Разум дан человеку и для того, чтобы и в космосе остаться человеком. Во всяком случае, я хочу, чтобы было так".

...Но когда корабль начал входить в верхние слои атмосферы, и перегрузки жарко и душно вдавили их со Стенли в кресла, Природин вдруг ощутил себя на месте большой тупоносой рептилии с огромными, круглыми, бездумными глазами. Рептилия на мгновение высунула из воды голову на длинной змеиной шее, окинула безразличным взглядом близкий берег, с повисшим над ним слоистым туманом, и, отвернувшись, снова погрузилась в тёплое лоно вод первичного океана. Кончик хвоста легонько шлёпнул по воде, и по спокойной поверхности медленно разошлись еле заметные круги.

1975 г.