"В долине Маленьких Зайчиков" - читать интересную книгу автора (Рытхэу Юрий Сергеевич)

7

Праву посмотрел на часы. Полночь. В пологе, высунув в чоттагин голову, спала доктор Наташа. Тусклый свет летней ночи лился через дымовое отверстие и падал на ее черные блестящие волосы, заплетенные в толстую косу. Вечером проводили товарищей.

– Чувствуйте себя здесь настоящими хозяевами, – говорил перед уходом Ринтытегин. – Конечно, не надо терять меры, но и не показывайте страха. Через день-два привезем подарки.

Вернувшись в ярангу, Праву и Наташа нашли костер потухшим. Пришлось его снова разжигать. Стоя на четвереньках, они дули в тлеющие угли. Пепел разлетался, осыпал их лица, забивался в рот, в глаза. Когда наконец огонь разгорелся и дрова затрещали, Праву глянул на Наташу и не сдержал улыбки.

– Твой вид не лучше моего! – огрызнулась Наташа и послала его за водой.

За чаем договорились дежурить по очереди. Праву вызвался дежурить первую половину ночи.

Наташа долго не засыпала: расспрашивала Праву о Ленинграде, об университете…

Наконец Праву строго велел ей спать. Наташа зевнула и призналась:

– Не могу уснуть, не почитав. Привыкла… Принеси мне вон ту, – она показала на толстую книгу, лежащую на ее черном чемоданчике. «Педиатрия», – прочитал Праву.

В чоттагине было достаточно светло для чтения. Солнце только ушло за горы и вскоре после полуночи снова взойдет…

Праву выглянул из яранги. Долину заливал ровный свет летней ночи. Тускло поблескивала река. Тишина такая, что уши ломит от напряженного желания услышать отзвук живого…

Глухой стук заставил Праву вздрогнуть: это из рук уснувшей Наташи выпала книга…

Честно признаться, Праву стало немного не по себе, когда уходящие товарищи скрылись за перевалом. Кто знает, что придумает Арэнкав, хоть он и брат по отцу Ринтытегину? Может быть, надо было взять с собой какое-нибудь оружие? Правда, Миклухо-Маклай ходил в селения папуасов без всякого оружия… Но папуасы считали его неуязвимым… Черт побери! Что только не придет в голову в такой тишине! Какое может быть сравнение с Новой Гвинеей… Здешние жители отлично знают, что Праву и Наташа такие же чукчи, как они сами… Интересно, боится ли Наташа? Володькин утверждает, что ей не свойственны никакие эмоции. Он читал ей свои стихи – и она осталась совершенно равнодушной. Странно. Красивая девушка, но уж очень… как бы точнее определить… официальная, что ли?.. И смотрит иногда на Праву так же иронически, как Ринтытегин.

Потом Праву вспомнил Васю. Молодец, настоящий рабочий человек!.. Не понравилось ему, что старший брат, окончивший университет, оказался на такой незначительной, с его точки зрения, должности. Праву усмехнулся. Хотел иметь брата научного работника!

Какая уж тут научная работа!.. Вспомнилось, как в детстве в его родное селение приезжали археологи… Как он им завидовал! Они раскапывали старые могилы и на ночь закрывали полуистлевшие кости мешковиной и бумагой… Они были людьми другого мира, мира науки. Даже их разговор не всякий мог понимать… Праву мечтал в те времена стать ученым-археологом… Что же, он не стал ученым, но раскопки, какие велись в его селений, и он мог бы теперь производить. Пожалуй, даже лучше. С учетом современных методов археологических исследований… Неожиданно какая-то тень загородила от него реку и горы на другом берегу… Сначала Праву показалось, что глаза сами закрылись. Но ему не хотелось спать! А тень? Откуда она?.. Вот ноги, штаны мехом внутрь, летняя кухлянка… Арэнкав!

Праву почувствовал на спине холодный пот. Но сразу взял себя в руки и шепотом сказал:

– Тише, тут спит доктор.

Арэнкав понимающе кивнул и поманил его пальцем.

Праву, продолжая удивляться, поднялся и вышел.

Возле яранги на земле лежали большие плоские камни. С крыши к ним тянулись ремни. Они держали рэтэм, чтобы даже самый сильный ветер не сорвал его.

Арэнкав и Праву уселись на камнях. Понемногу страх уходил из сердца, но еще крепко держался в ногах, и Праву стоило большого труда сдерживать дрожь в коленках.

– Не спишь? – спросил Арэнкав.

– Как видишь, – довольно бодро проговорил Праву.

– Боишься?

Вопрос был задан прямо, и Праву замялся, прежде чем ответить. Арэнкав сказал:

– Вижу: боишься!

– Ошибаешься! – со злостью ответил Праву. – Действительно, вначале я испугался, но теперь уже не боюсь. Кто ты такой, чтобы причинить мне зло?

Арэнкав усмехнулся.

– Меня можешь не бояться. Но разве тебя не пугает гнев и презрение людей, которых вы хотите затянуть в свою колхозную жизнь?

– Ринтытегин сказал же: никто силой не тянет вас в нашу жизнь. И я говорил об этом в прошлый раз… Просто, если видишь, что человек идет не по той дороге, хочешь показать ему лучшую, более удобную. Неужели, встретив заблудившегося путника, ты не укажешь верного пути?

– А если человек доволен своей дорогой?

– Значит, он не знает, что она ведет к обрыву.

Арэнкав помолчал и продолжал:

– Ты, конечно, не такой, как мы. И вырос, должно быть, не в яранге, а в русском доме. Ел русскую еду, носил не чукотскую одежду. Странно после этого надеяться, чтобы мысли твои были иные… Собака слушает того хозяина, чье мясо она ест…

– Ты меня с собакой не равняй! – гневно сказал Праву. – Я коммунист. Не знаешь нашей жизни – не тебе судить о ней. А чье мясо ты ел? Всем известно, что самые жирные объедки от Локэ доставались тебе и Мивиту.

– Не перебивай меня, – спокойно отмахнулся Арэнкав. – Вот я и говорю: ты нас никогда не поймешь и не пожалеешь… Но Ринтытегин должен понимать. Я его знаю…

– Ринтытегин понимает жизнь как нужно, – возразил Праву. – Он здешний председатель Советской власти.

– Что ты мне все твердишь: Советская власть! Советская власть! Ты кто – комиссар?! Большевик?

Праву от удивления широко раскрыл глаза: вот какие слова знает тундровый оленевод!

– Да, я комиссар! – гордо объявил он.

– А я думал, что лыгъоравэтлан! – уничижительно сказал Арэнкав. – Слушай, комиссар, что я тебе скажу: мне тебя убить – нет ничего легче. Видишь нож?

Нож, действительно, был внушительный. Лезвие, широкое, остро отточенное. Арэнкав, должно быть, бреется этим ножом, как и всякий оленевод.

– Одним ударом под лопатку я убиваю наповал большого быка-оленя, – продолжал Арэнкав. – У меня в руках остается только мокрая от крови костяная рукоятка. А на тебя хватит и половины лезвия…

Праву почувствовал, как тонкой струйкой потек по спине пот. Было щекотно и страшно. А вдруг Арэнкав действительно вздумает его убить?.. Он силен – это видно. Но и у Праву мускулы не из жира. Придется вспомнить уроки борьбы самбо… Эта мысль немного успокоила Праву.

– Я не олень и не буду покорно подставлять себя под нож, – сказал он.

– У тебя, наверное, все же есть маленькое ружьецо в кожаном чехле, которое носят на поясе? – вкрадчиво спросил Арэнкав.

– Стану я показывать, что у меня есть! – почти весело воскликнул Праву.

– Покурим, – вдруг предложил Арэнкав.

Праву достал пачку «Беломора». Пальцы его были напряжены, но руки не дрожали. Арэнкав раскурил папиросу, несколько раз затянулся и поднялся с камня.

– Скоро утро, – сказал он. – Днем у вас будет много работы.

– Надеюсь на твою помощь, – сказал Праву.

Только когда Арэнкав скрылся в своей яранге, Праву облегченно вздохнул. Провел рукой по волосам. Они были мокрые. Неужели и голова вспотела? Нет, это роса. Вон она: и на камнях, и на траве, и даже осела матовым налетом на резиновых сапогах.

Небо еще больше посветлело: вот-вот появится солнце. Праву встал и в дверях столкнулся с Наташей.

– Ох! – проговорила девушка. – Я все слышала… Весь разговор. Как я волновалась!.. Когда он пригрозил убить, я приготовилась защищать тебя…

Только сейчас Праву заметил в ее руке никелированный хирургический ланцет. Настоящий товарищ – доктор Наташа! Она смотрела на него как-то необычно тепло, и Праву захотелось сказать ей что-нибудь ласковое в ответ. Но вместо этого небрежно произнес:

– Глупости! Арэнкав шутил… Я хочу немного поспать.

Теплота исчезла из ее глаз, лицо стало замкнутым.

– Иди спи, – сказала она.

Утром, наскоро попив чаю, Праву и Наташа вышли из яранги. Солнце стояло высоко, и было так тепло, что Праву восхищенно сказал:

– Как на Карельском перешейке!

– Под Хабаровском бывает еще жарче. Когда я училась в институте, мы часто ходили купаться на Амур.

– Если мы управимся пораньше, можно поплескаться и в реке Маленьких Зайчиков, – предложил Праву. – Или пойти на Гылмимыл. Тут близко. Будет не хуже, чем в Амуре или в Финском заливе.

Арэнкав, Мивит и Эльгар пили чай. Праву и Наташа подсели к ним. Им налили круто заваренный чай в искусно вырезанные деревянные чашки.

Говорили о постороннем. О хорошей погоде, о направлении ветра.

Жена и дочь Арэнкава шушукались возле костра… Праву невольно прислушался.

– Гляди-ка, – шептала девушка, – женщина вырядилась в белое, будто на охоту собралась.

– Так и есть, – отвечала ей мать… – Будет охотиться на детей. Отец говорил… Мало им, что взрослых утесняют, так теперь и до ребятишек добрались.

Доктор Наташа тоже слышала эти слова. Она бросила встревоженный взгляд на Праву.

– Надо идти, – сказал он.

– А куда нам торопиться? – возразил Мивит.

– Вам, может, и некуда, а нам надо, – повторил Праву и встал. За ним поднялась Наташа. Арэнкаву и его друзьям пришлось прервать чаепитие. Мивит что-то ворчал себе под нос.

– Откуда начнем? – спросил Арэнкав на улице.

– Вон хотя бы с той крайней яранги, – ответил Праву.

Арэнкав пошел вперед. Заметив, что с ними увязался Мивит, Праву остановился и строго сказал:

– Вы нам не нужны.

Мивит от удивления вытаращил глаза:

– А я тебя спрашивать не буду: нужен я тебе или нет!

Праву продолжал стоять на месте. Привлеченный разговором Арэнкав вернулся и недовольно спросил:

– Что тут случилось?

– Мы договорились идти вчетвером: я, доктор Вээмнэу, вы и шаман. Больше нам никто не нужен, – объяснил Праву. – Поэтому пусть этот человек уходит.

– Иди, Мивит, – сказал Арэнкав.

Мивит бросил на юношу злобный взгляд. Праву выдержал его, не отвернулся, и эта маленькая победа приободрила. Праву не мог без стыда вспоминать свой ночной страх и липкий холодный пот на спине.

Низко нагнувшись, Арэнкав вошел в ярангу. За ним нырнул Эльгар. Затем уже Праву с Наташей.

В чоттагине царил полумрак. Отверстие в стене, заменяющее дверь, и дымовая дыра давали скупой свет.

Когда глаза привыкли к темноте, Праву увидел старика. Точнее, стариковскую голову, высунувшуюся из полога.

Арэнкав громко объяснил, зачем пришли незнакомые люди в ярангу.

– Очень рад гостям, – неожиданно радушно произнес старик. – Садитесь… Только я один в яранге. Сын в стаде. А его жена с девочкой ушли в гости… Забыл, к кому. Старый я, много стал забывать.

– Тогда пусть лечащая женщина посмотрит тебя! – строго сказал Праву и сердито заметил Арэнкаву: – Надо было сказать людям, чтобы ждали нас. Вижу, кто-то их подговорил!

– Не могу же я их привязать, – развел руками Арэнкав. – Все же они люди, а не собаки.

– Пусть меня смотрит женщина в белом одеянии, – покорно сказал старик. – Я уже дряхлый. Одни кости и остались, много с меня не взять, – и выполз из полога.

Старик был действительно очень дряхлым и одет в такое отрепье, что не сразу разберешь, где оленья шкура, а где его собственное тело.

– Надо снять кухлянку, – сказала доктор Наташа.

– Сниму. Почему не снять? – старик разделся.

«Удивительно, что человек, при такой истощенности, еще живет», – подумал Праву, глядя на его худое тело.

Наташа открыла чемоданчик, вынула стетоскоп и принялась выслушивать старика. Она держалась спокойно и невозмутимо, хотя ее пациент явно дурачился перед ними. Шаман и Арэнкав прятали усмешку.

Праву сел на плоский камень и громко спросил:

– Как тебя зовут?

Старик испуганно вздрогнул и посмотрел на Арэнкава. Тот кивнул.

– Нонно.

Праву записал.

– А сына и невестку?

– Ты у них сам спроси.

Наташа закончила осмотр.

– Тебе надо лечиться, дед, – ласково сказала она.

– Я его давно лечу, – вступил в разговор Эльгар. – Стар очень, трудно мне с ним…

– Куда уж мне лечиться. Пора собираться к верхним людям, – ответил старик, натягивая на тощее тело кухлянку.

Наташа выбрала в чемоданчике лекарство и протянула больному:

– Пей это с водой, будешь меньше кашлять.

Нонно снова вопросительно посмотрел на Арэнкава. Тот едва заметно дал знак. Старик понюхал бумажную обертку и с сомнением произнес:

– Думаешь, помогут?

– Попробуй, – сказала Наташа. – Кашлять станешь меньше, уверяю.

– Удивительно, – покачал головой Нонно. – Такие маленькие кусочки снега…

– Пошли отсюда! – раздраженно сказал Праву. – В другую ярангу. Наташа, собирайся.

На улице Праву огляделся. Ни одной души. Сгрудившиеся на берегу реки яранги точно вымерли в тревожном ожидании. А над всем этим сияло яркое и теплое солнце, блестели льдистые вершины гор.

Что же придумать? Арэнкав сумел перехитрить его. Дети никуда не ушли. Они здесь. Но в какой яранге, как угадать? Их нетрудно переводить из одной яранги в другую, пока Праву с Наташей будут идти от края стойбища… Праву еле сдерживал себя, чтобы не обругать Арэнкава.

– Вот сюда зайдем, – неожиданно сказал он, шагнув к занавешенной двери.

Арэнкав загородил дорогу.

– Туда нельзя!

– Почему?

– Там больной… – Арэнкав осекся и от досады прикусил губу.

Праву торжествующе посмотрел ему прямо в глаза и с издевательской усмешкой произнес:

– Вот и хорошо! Будет работа нашему доктору.

Откинув потрепанную дверную занавеску из куска рэтэма, Праву вошел в ярангу.

– Етти! – услышал он удивленный возглас.

– Пришел я, – ответил Праву и, вглядевшись, увидел еще не старого, но изможденного болезнью человека.

– Како![15] – воскликнул больной. – Ты, верно, из тех, о которых мне столько рассказывали?

– Из тех, – ответил Праву и назвал свое имя.

– Сколько новостей в стойбище, новые люди ходят вокруг, а я вот лежу… Даже сидеть нет сил, – горько пожаловался больной. – Имя мое Инэтэгын. Обо мне ты, наверное, не слышал, а младшего моего брата должен знать. Его зовут Инэнли. Анкана! – позвал он жену. – Смотри, сколько гостей пришло к нам!

Из полога высунулась женская голова и с возгласом ужаса скрылась обратно.

– Это те, которые за детьми охотятся! – послышался ее голос. – Разве ты не видишь женщины в белом одеянии?

– Иди сюда! – повелительно крикнул Инэтэгын.

Женщина медленно вышла из полога. Следом выполз мальчишка лет семи. Он с любопытством уставился на Праву и Наташу.

Больной закашлялся и долго не мог отдышаться.

– Это верно, что вы напускаете порчу на детей и хотите запереть в деревянном доме, где их будут кормить белой пылью? – обратился он к Праву, отдышавшись.

– Кто вам такой чепухи наговорил?! – возмутился Праву.

– Он больной, он бредит, – заговорил Арэнкав, но Инэтэгын прервал его:

– Сами разберемся!.. Выходит, лживое сообщил мне Мивит?

Праву присел рядом с больным. Он рассказывал о колхозных стойбищах Чукотки, о другой жизни людей, нашедших свое счастье. Праву чувствовал, что сейчас нужны не те слова, но Инэтэгын слушал его внимательно.

– А все же детей не трогайте, – попросил он, когда Праву объяснил, для чего они ходят по ярангам стойбища. – Мой сын Инэнликэй – здоровый мальчишка. Уж если кого лечить – так меня… Вот даже глаза не те, что прежде. Слезятся, гной залепляет по утрам ресницы…

– Давайте я посмотрю глаза, – с готовностью отозвалась Наташа. – У меня, наверно, найдется лекарство от этой болезни.

– Я согласен, – сказал Инэтэгын и строго посмотрел на всхлипнувшую жену.

– Мы только что лечили старого Нонно, – услужливо сообщил шаман Эльгар, в то время как Наташа осматривала больного. – Ничего с ним не случилось. Зазяб только… А так – живой остался.

Наташа раскрыла чемоданчик, нашла нужный пузырек и вооружилась пипеткой. Привлеченный множеством блестящих предметов, к чемоданчику потянулся мальчишка, но мать схватила его за ухо и оттянула назад.

Закапав лекарство в оба глаза, Наташа сказала:

– А теперь несколько раз моргните и зажмурьтесь!

Затаив дыхание, присутствующие смотрели на действия странной девушки в белом одеянии, которая хочет состязаться с шаманом.

Волновался вместе с ними и Праву. Он жалел, что единственный человек, который отнесся к ним дружелюбно, болен и, возможно даже, безнадежно. Не надо быть медиком, чтобы увидеть: Инэтэгын обречен. Белый олений волос его постели был весь в засохшей крови.

Инэтэгын сделал так, как велела доктор Наташа. Несколько раз моргнул и крепко зажмурился. Вдруг лицо его исказилось, судорога рванула губы, и он закричал:

– О-о! Мои глаза! Они горят! Огня накапала, проклятая!

Наташа рванулась к больному, но подоспевшая жена Инэтэгына оттолкнула ее.

– Горят! Горят! – стонал больной.

– Что ты натворила? – набросился на девушку Праву.

– О! Я глупец! Не верил людям!.. Огонь! Жжет глаза!

Наташа неподвижно стояла в стороне. Внешне она казалась спокойной, только пальцы рук, сжавшие ручку чемоданчика, побелели.

– Вы хуже зверей! – крикнула жена больного.

Заревел мальчик.

– Уходите отсюда! Уходите скорей! – очнулся наконец Арэнкав. – Ступайте в ярангу Коравье. Сидите там. Потом приду и покажу вам обратную дорогу…

Он вытолкал ошеломленного Праву вместе с Наташей.

Схватив девушку за руку, Праву потащил ее за собой, выговаривая на ходу:

– Ах, что же ты натворила!.. Испортила все дело! Шла бы лучше в ветеринары, а не в доктора!

Наташа вдруг выдернула руку и сердито сказала:

– Если ты не понимаешь в медицине – помалкивай! Ничего с ним не случится. Так и должно быть. Пожжет сначала, потом успокоится.

От этих слов у Праву немного отлегло от сердца.

Они просидели в яранге до вечера. Изредка Праву подходил к двери и осторожно выглядывал на улицу.

– Что тебе стоило предупредить больного, – продолжал он отчитывать девушку. – Или выбрала бы другие капли. Все испортила! Что мы теперь скажем Ринтытегину? Будь все иначе, Инэтэгын, быть может, даже сына разрешил посмотреть…

– Ну, виновата! Виновата! – крикнула наконец выведенная из терпения Наташа. – До чего же некоторые любят…

– Извини, Наташа, – смягчился Праву. – Такая досада… Конечно, и моя тут вина. Надо мне было тебя заранее проинструктировать…

– Ну, знаешь! – девушка встала и вышла из яранги.

Праву бросился за ней.

– Куда ты?! Подожди!

Наташа стояла прислонившись к стене. Она смотрела на большое вечернее солнце, сидевшее верхом на вершине горы. С ледников сползал прохладный воздух и туманом растекался по спокойной глади реки Маленьких Зайчиков. Высоко-высоко в небе застыли серебристые облака, похожие на огромных сказочных птиц, распластавших крылья в бесшумном парении…

Праву встал рядом с девушкой.

– Интересно, чувствуют ли жители стойбища красоту этих мест? – задумчиво произнесла Наташа.

– Наверное, чувствуют, – неуверенно сказал Праву. – А может, и нет… Кто их знает, о чем они думают. Скорей всего им сейчас не до красот природы… Жалко, что всего только в двух ярангах побывали. А что в других творится? Страшно подумать, как люди живут!.. Не обижайся на меня. Я сейчас злой. Злой на людей, которые заставляют их так жить! Нет уж, теперь меня не оторвать от стойбища Локэ! Пока эти люди не будут жить по-настоящему, я не отстану от них!

– Я тоже, – тихо сказала Наташа.

Солнце скатилось с вершины горы, брызнуло последний раз лучами на яранги стойбища Локэ и медленно скрылось за склоном.

Утром пришел трактор. Еще издали Володькин закричал:

– Пляши, Праву! Тебе письмо из Ленинграда!

Праву и Наташа стояли рядом у яранги.

Ринтытегин сразу же почуял что-то неладное: молодые люди выглядели понуро и виновато. Он прикрикнул на Володькина, продолжающего размахивать письмом.

Трактор, разрывая гусеницами тонкий тундровый дерн, прошел еще несколько метров и остановился. На санях были сложены свертки разноцветных тканей, посуда, ящики…

– Что случилось? – встревоженно спросил Ринтытегин, соскочив с трактора.

Пока Праву рассказывал, подошли Володькин, Коравье и тракторист Мирон Стрелков.

Наташа нервно теребила кончик косы и грызла вплетенную в волосы черную ленту.

– Так, – произнес Ринтытегин, выслушав Праву. – Верно, что капли поначалу жгут, а потом успокаивают?

– Да, – сухо подтвердила Наташа и добавила: – В стойбище обнаружены двое больных туберкулезом. Оба нуждаются в срочном лечении.

– Что ты предлагаешь? – спросил Ринтытегин.

Наташа вдруг обессиленно присела на бортик тракторных саней и заплакала навзрыд.

Ринтытегин растерялся. Он умоляюще посмотрел на Праву. Володькин затоптался на месте. Он все еще держал в руке письмо.

Праву подошел к Наташе и неловко погладил ее по голове.

– Не плачь, – как можно мягче сказал он. Праву никогда не думал, что доктор Наташа может так плакать. – Перестань…

– Инэтэгын… – всхлипывая, проговорила Наташа. – Он умрет… Ему уже ничем нельзя помочь. Он выплевал с кровью почти все легкие… А у меня еще никто из больных не умирал.

Всхлипнув еще несколько раз, Наташа вытерла глаза марлевой салфеткой и сердито посмотрела на Праву. Это уже была прежняя доктор Наташа.

«Притворяется, что ли?» – удивился Праву, отходя от неё, чтобы помочь выгрузить подарки для оленеводов.

– Смотрите, кто к нам идет! – крикнул Коравье.

Арэнкав, Мивит и Эльгар шли по тракторному следу и о чем-то громко переговаривались. Они часто нагибались к земле.

– Зачем портите нашу тундру! – еще издали гневно крикнул Арэнкав. – Глядите, какой шрам провели!

Эльгар держал вывороченный с корнями гриб и красной шляпкой.

– Губите вы нас, – с укором сказал шаман, когда все трое подошли к трактору. – И землю зря режете.

Ринтытегин долгим взглядом посмотрел на Арэнкава. Тот сначала крепился, потом все же съежился и засуетился.

– Обманул ты меня, Арэнкав! – сказал Ринтытегин. – Посмеялся над молодыми людьми. Отчего не дал доктору осмотреть детей?

– Я их едва спас! – обиженно возразил Арэнкав. – Эта женщина в белом одеянии накапала какой-то дряни в глаза Инэтэгыну…

– Уж я как старался успокоить боль, – вставил слово Эльгар. – Трудно против колхозной порчи шаманить.

– Если бы я не сдержал людей, могла случиться беда! – уже увереннее сказал Арэнкав.

Ринтытегин оборвал его:

– Ладно. С этим мы еще разберемся. А теперь помоги выгрузить подарки.

– Нам они ни к чему! – заявил Мивит, до этого молча разглядывавший трактор.

– Тебе – может быть, – ответил Ринтытегин. – А другим нужны. Верно, Арэнкав?

Ничего не ответив, Арэнкав взялся помогать. Каждую вещь он подолгу разглядывал.

Когда все подарки были выгружены, потребовалось составить список людей, живущих в стойбище. Арэнкав, Мивит и Эльгар, возбужденные желанием получить подарки, перебивая друг друга, сообщили все сведения о жителях каждой яранги. Так неожиданно просто и легко в блокноте у Праву оказался список, который он никак раньше не мог составить.

Арэнкав посоветовал не вносить подарки в яранги, а оставить их на улице.

– Люди еще со вчерашнего сердятся, – заботливо объяснил он.

Ринтытегин согласился.

Подарки разнесли к ярангам, сложили у дверей.

– Надо растолковать людям, что это даром, – сказал Арэнкав.

Наташа тем временем заварила чай. Сидя у костра, Ринтытегин рассказывал:

– Звонил в райисполком. Обещали прислать для школы сборный щитовой дом. Поставим его к первому сентября.

Праву с сомнением покачал головой.

– Будет школа в этом стойбище! – убежденно сказал Ринтытегин. – Я им в каждый подарок сунул по книжке с картинками. Из Магадана прислали. Маяковский, «Что такое хорошо и что такое плохо?». На чукотском языке. И вместо русского нарисован чукотский мальчишка… Теперь надо дать людям поразмыслить. Так, с полмесяца. Не тревожить их.

Кто-то, войдя в ярангу, загородил солнечный свет. Человек стоял в дверях, и лица его не было видно. Коравье вгляделся и воскликнул:

– Инэнли!

– Где лечащая женщина в белом одеянии? – спросил парень.

– Я здесь, – отозвалась Наташа.

– Я брат Инэтэгына.

Наташа медленно поставила кружку на земляной пол.

Коравье подошел вплотную к Инэнли и спросил:

– Зачем тебе нужна лечащая женщина? Что ты с ней хочешь сделать?

– Мне она не нужна. Ее зовет мой брат… Я просил Арэнкава… Он не позвал… – Инэнли говорил отрывисто, запинаясь, смущенно глядя на Коравье. – И еще Инэтэгын сказал: с глазами у него лучше… Сегодня утром он легко открыл их.

Лицо Наташи понемногу розовело. Она потянулась за кружкой, залпом допила остывший чай и встала:

– Сейчас иду.

– Я вместе с тобой, – вскочил Праву.

– Не надо. Я одна справлюсь.

– Молодец наш доктор! – похвалил Ринтытегин, когда девушка вышла вместе с Инэнли.

Коравье осматривал свою ярангу. Смел мусор в угол, укрепил палку, поддерживающую полог.

– Жалко свое жилище? – спросил Праву.

Коравье молча кивнул.

– Скоро примем тебя в колхоз, получишь настоящий деревянный дом в Торвагыргыне, – сказал Ринтытегин. – А сейчас давайте собираться.

Скоро вернулась Наташа. Лицо ее было печально.

– Какой хороший человек Инэтэгын! – промолвила она. – Мужественный. Спросил, могу ли я вылечить его большую болезнь в груди… Я сказала ему правду. А он горько усмехнулся и пошутил: поздно я к нему пришла… Пусть, говорит, хоть глаза порадуются на жизнь. И еще сказал: увидеть бы еще разок оленей!.. Инэнли обещал снести его на себе в стадо…

Только на обратном пути в Торвагыргын Праву вспомнил о письме из Ленинграда.

Оно было от бывшего научного руководителя. Он радовался, что его ученик получил редкую возможность наблюдать пережитки родового строя воочию. «Подумываем о том, чтобы послать в долину Маленьких Зайчиков экспедицию. Что вы скажете по этому поводу?»

Праву читал письмо, и жгучий стыд за себя охватывал его. Слов нет, в стойбище Локэ есть и пережитки родового строя и настоящий живой шаман, каких уже давно нет ни в одном другом чукотском селении… Но разве сейчас это главное в жизни людей?

Праву дочитал письмо. Надо непременно побыстрее ответить.

Коравье часто заходил к Праву.

Первое время он просто садился на стул и долго смотрел на Праву и Володькина, занятых своими делами.

Коравье сидел так тихо, что Праву иногда забывал о нем и вспоминал лишь тогда, когда Коравье уставал сидеть на стуле и сползал на пол.

Из вещей, находящихся в комнате, Коравье больше всего интересовали книги. Он мог часами их рассматривать. Как-то Праву заметил, что Коравье смотрит не только картинки, но и внимательно разглядывает буквы и при этом едва заметно шевелит губами, будто читает.

– Ты никак умеешь читать? – спросил его Праву.

Коравье смущенно отложил книгу.

– Откуда мне знать эту мудрость, – ответил он. – Но мне хочется научиться читать. Очень хочется…

Праву обнадежил его:

– Скоро приедут учителя, и мы откроем школу не только для детей, но и для взрослых в стойбище Локэ.

Как-то Коравье попросил, чтобы Праву прочитал что-нибудь на чукотском языке.

Праву достал старую газету и стал читать вслух. Это оказалась статья о перспективах оленеводства на Чукотке. Ее, должно быть, перевели с русского, и при этом так неумело и коряво, что Праву сам плохо понимал некоторые места.

Но Коравье слушал вежливо и внимательно, ни разу не перебив вопросом Праву.

А однажды Коравье попросил почитать какую-нибудь чукотскую книгу. Но книг на родном языке в поселке, где раньше жили русские геологи, не было. Вся личная библиотека Праву и Сергея Володькина состояла из нескольких разрозненных томиков стихов да солидных научных трудов, привезенных с собой Праву.

– Тут все по-русски написано, – скользнув взглядом по полке, сказал Праву.

– Ничего, читай тогда на русском, – настаивал Коравье. – Ты можешь переводить?

– Хорошо, – согласился Праву.

Он порылся в книгах и достал томик стихов Лермонтова. Перелистав несколько страниц, прочитал:

Праву, спотыкаясь, подыскивая нужные слова, очень вольно перевел стихотворение на чукотский язык и спросил Коравье:

– Понравилось?

Коравье помялся и честно признался:

– Не очень понял.

На некоторое время радиоприемник, купленный Володькиным на гонорар за свои стихи, отвлек внимание Коравье от книг. Но это продолжалось недолго. Его снова потянуло к печатному слову. Теперь он старался сам получать газеты на почте, приносил их Праву и просил читать. А раз снял с полки Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства».

– Прочти отсюда.

– Эту книгу, Корав, тебе еще не понять.

– О чем она? Кто ее написал?

Праву задумался: как ему ответишь?

– Эту книгу написал один из учителей коммунизма, – сказал он.

У Коравье загорелись глаза.

– Вот она-то мне и нужна! Много я слышу: коммунизм, коммунизм, а до сих пор понять не могу. Вот бы мне прочитать эту книгу! Тогда бы все стало ясно… А ты умеешь учить грамоте?

– Когда-то готовился к этому, – ответил Праву.

– А можешь научить меня читать и писать?

Праву потер лоб:

– Понимаешь, Корав, какое дело: я могу попробовать научить тебя грамоте, но не знаю, что получится. Я учился делать грамотными маленьких детей.

– У меня такое желание научиться грамоте, что я готов обратно превратиться в маленького ребенка, – с жаром заявил Коравье.

Праву раздобыл букварь.

Коравье приходил по вечерам. Чтобы не мешать занятиям, Володькин отправлялся на это время к кому-нибудь в гости.

Буквы Коравье выучил быстро, но дальше дело застопорилось. Он хорошо запомнил слова под картинками и безошибочно «читал» подписи, даже когда картинки были закрыты ладонью Праву. Иногда Коравье мрачнел от бессилия постичь тайну черных маленьких букв, которые упорно прятали от него свою хитрость. Праву убеждал его, что все идет как надо: никто еще не выучился читать в один день. В такие минуты Коравье отвлекался от букваря и задавал бесконечные вопросы.

Однажды, увидя повешенную на стену Володькиным географическую карту, он пришел в восторг:

– Как красиво! Вот бы Росмунте сшить платье из такой материи! – он подошел к стене и пощупал карту. – Прочная.

Но, разглядев бумажную поверхность, рассудил:

– Однако в дождь вся бумага слезет.

– Ты что, не узнал эту бумагу? – спросил Праву и достал карту района реки Маленьких Зайчиков.

– О-о! Рисунок Земли! – обрадовался Коравье. – Не узнал.

Несколько минут он в молчании разглядывал карту, переводя глаза с одного полушария на другое.

– Ничего не понимаю! – наконец признался он. – Где тут наша река Маленьких Зайчиков?

– Ее здесь нет, – ответил Праву. – Она слишком мала. Но приблизительно могу показать. Вот здесь. А эта карта изображает всю Землю.

– Всю?! – недоверие мелькнуло в глазах Коравье. – Разве можно всю Землю уместить на бумаге?

Праву принялся объяснять карту. Обвел карандашом Советский Союз, Чукотку, показал, как изображается суша, море… Коравье не отрывал глаз от непонятного рисунка всей Земли, и Праву скоро заметил, что он не слушает его, а думает о чем-то своем.

– Сколько воды вокруг земли! – подивился Коравье. – И спереди и сзади! А это что такое? Похожее на собачью голову?

– Здесь начинается Америка, – ответил Праву. – Капиталистическая страна.

Коравье уже слышал от Праву о странном для него делении мира на капиталистические и социалистические страны. Сначала он предположил, что все капиталистические страны представляют собой подобие стойбища Локэ. Там не знают, что такое трактор, самолет, автомобиль, радио и множество других вещей, которые делают человека сильным. Но когда Праву сказал, что в капиталистических странах все это есть, Коравье совсем запутался.

Удивительно, что капиталистическая страна может находиться так близко от его родной земли. Всматриваясь в береговые очертания полуострова, напоминающего собачью голову, Коравье думал о том, сколько ему еще нужно узнать, чтобы понять мир, в который он вошел.

– А капиталисты знают, что есть такой народ на Земле – чукчи? – спросил Коравье.

– Надо думать, что знают, – ответил Праву, удивляясь вопросу. – Их ученые иногда упоминают чукчей как диких людей…

– Что такое ученый? – спросил Коравье.

– Ученый… Человек, который лучше других видит будущее человечества, много знает.

– Который думает за других, – кивнул Коравье и добавил: – Как Локэ в нашем стойбище.

Карта долго мешала занятиям. Но постепенно Коравье привык к ней. Как-то он озадачил Праву вопросом:

– А будут несчастные люди при коммунизме?

Праву ответил не сразу. Коравье терпеливо ждал.

– При коммунизме будут жить обыкновенные люди, – как бы размышляя про себя, заговорил Праву. – Значит, у человека останутся его сильные и слабые черты, хотя он будет отличаться от теперешних людей. Я думаю, что при коммунизме тоже будут несчастные люди, но их будет намного меньше, чем счастливых. Потому что исчезнут главные причины, которые порождают несчастья…

– Может быть, и так, – согласился с ним Коравье и сказал: – Вот мы с тобой много разговариваем, а мне неспокойно, когда подумаю, что очень скоро стойбище Локэ придет к колхозной жизни.

– Ты боишься, что твои земляки по своему нутру не будут подходить для жизни в колхозе? – спросил Праву.

– Немножко такая боязнь есть, – ответил Коравье.

– Надо верить, что в человеке хорошего больше, чем дурного, – сказал Праву. – На то он человек.

– Беспокоюсь я все же о земляках. Когда-то им все равно придется начинать новую жизнь. Оттого, что придут к ней с опозданием, они долго не будут полностью счастливыми, потому что их нутро, мысли, память не скоро забудут старое.

– Что же ты предлагаешь? – спросил Праву.

– Надо скорее переселить стойбище в колхоз, – неожиданно ответил Коравье и, встретив недоуменный взгляд Праву, пояснил: – Даже новая одежда не сразу удобна человеку. Но не станешь же из-за этого вечно ходить в старье!

Коравье и Росмунту приняли в колхоз. По совету Ринтытегина Коравье поставили на работу в колхозную мастерскую. Он туда уходил с утра, в обед являлся домой, – словом, жил как все торвагыргынцы. Конечно, сам не чинил тракторов, но чем мог помогал другим. Долго думали, как быть с Росмунтой. Когда узнали, что она хорошо шьет, ее завалили заказами.

Несколько раз Коравье намекал, что ему лучше было бы в тундре, там, где олени. Но Праву не терял надежды, что удастся уговорить его переселиться обратно в стойбище Локэ, и оставлял эти намеки без внимания.

Однажды днем с шумом распахнулась дверь комнаты, и перед Праву предстал Коравье. Волосы его были всклокочены, бисеринки пота блестели на лбу, глаза сверкали.

– Что случилось?

– Компот! Компот!

Крик был такой, будто Коравье тонул в компотной реке.

Только сейчас Праву увидел у него в руках консервную банку.

«Кто-то у них отравился?» – с ужасом подумал Праву.

Но Коравье мало походил на несчастного. Неожиданно он сорвался с места и пустился в пляс по комнате. Он явно подражал Мирону Стрелкову, который как-то на его глазах плясал камаринского. Маленький домик весь содрогался.

– Ну, вижу, что компот, – недоумевая, проговорил Праву.

– Неужели не понимаешь? Ком-пот! Ком-пот! – повторял Коравье. – Это я сам прочитал! Сам!

Вот в чем дело! Ему открылся наконец секрет слогосложения!..

– Молодец, Коравье! Это значит, что ты научился читать.

Восторгу Коравье не было границ. Он заставил Праву одеться и пойти с собой. Первым делом затащил в маленький магазинчик Торвагыргына и, не обращая внимания на удивленного продавца, начал читать:

– Мо-ло-ко! Мя-со! Ту-чон-ка! Са-хар! Видишь, Праву? Са-хар!

На улице он останавливался возле каждой вывески. Прочитав громко слово, с победным видом смотрел на Праву, как бы говоря: не один ты на свете грамотный человек!

– Муж! Жен! – громко объявил Коравье, когда проходили будку возле сельсовета.

Громким криком он разбудил спавшего сына.

Росмунта с испугом смотрела на мужа, потрясавшего консервной банкой.

– Я научился читать! – сообщил Коравье. – Видишь: здесь написано – ком-пот! Сладкая еда!

Росмунта осторожно взяла из его рук банку и пристально рассмотрела буквы.

– Ты, Корав, скоро станешь ученым человеком, – тихо произнесла она.

– Почему бы нет? – осклабился Коравье. – Вот видели бы в стойбище Локэ, как я вынюхиваю следы человеческой речи на бумаге!