"ТАЙНЫ ЛУННОЙ ГОНКИ" - читать интересную книгу автора (Караш Юрий Юрьевич)

Отступление пятое: Джеймс Уэбб

Джеймс Уэбб (1906-1992) — глава НАСА в 1961-1968 гг. Руководитель программы «Аполлон». До Даниэля Голдина — рекордсмен по длительности непрерывного пребывания на посту администратора агентства — более 7 лет.

Так, наверное, можно было бы «по-анкетному» выразить космический послужной список Уэбба. Однако емкость и образная точность характеристики, которую дал главе НАСА американский исследователь Генри Ламбрайт, когда сказал про него, что тот «вдохнул мощь в „Аполлон"», невольно заставляют уделить Уэббу больше внимания, чем это мог бы сделать составитель энциклопедического словаря.

Итак, ко времени, когда Уэбб (по образованию школьный учитель, юрист и пилот) вплотную подошел к тому, чтобы возглавить космическую программу США, он был уже опытным административным работником, чиновником, как в сфере бизнеса, так и на государственной службе. Что касается последней, то наиболее крупными постами, которые занимал Уэбб до своего прихода в НАСА, были директор бюджетного бюро в администрации Трумэна, а после — заместитель госсекретаря США.

В январе 1961 г. Уэбб находился в городе Оклахома, на обеде, устроенном в честь сенатора Роберта Керра, назначенного главой сенатского комитета по космосу. Тут-то его и застиг звонок Визнера. Советник президента по науке спросил Уэбба, не прибудет ли тот в Вашингтон, чтобы обсудить с вице-президентом Джонсоном, а после и с самим Кеннеди вопрос о том, чтобы возглавить аэрокосмическое агентство.

По словам Ламбрайта, Уэбб, несмотря на стремление занимать руководящие посты в правительстве, никогда не хотел быть администратором НАСА. Должность эта была непростая. (Сложно руководить новой космической деятельностью, возраст которой в США едва насчитывал три года.) Наверное, поэтому трудно было подобрать подходящего кандидата на этот пост. А когда таковой появлялся, то порой отказывался сам. Во всяком случае, к моменту прибытия Уэбба в столицу США в качестве потенциального претендента на пост главы НАСА в этой ипостаси побывало уже 20 человек.

Уэббу оказалось достаточно поверхностного взгляда на положение дел в агентстве, чтобы сразу заметить четыре наиболее существенных проблемы, связанные с руководством американской космической отраслью. Первая заключалась в том, что два лобби — «ученых», персонифицировавшееся в Визнере, и «политиков», олицетворявшееся Линдоном Джонсоном, не могли найти общего языка по одному немаловажному вопросу, а именно — кто должен возглавить НАСА? Ученые хотели видеть на этом посту человека с серьезной инженерной подготовкой, а также хорошо разбирающегося в космических исследованиях. Что касается Джонсона, то он предпочел бы, чтоб агентством руководил человек, знающий, как договариваться с конгрессом, а заодно и с исполнительной властью, то есть включая самого вице-президента.

Кеннеди устал от постоянного «перетягивания одеяла» между Джонсоном и Визнером и, в конце концов, сказал обоим, что если они сообща не выдвинут единого кандидата, то он это сделает сам. Джонсон обратился за советом к сенатору Керру. Тот порекомендовал Уэбба. Подумывал об Уэббе, как о человеке, хорошо разбирающемся в науке и технике, и Визнер. В общем, кандидатура бывшего заместителя госсекретаря США устроила обоих.

Вторая проблема, с которой пришлось столкнуться Уэббу, также была вызвана учеными, связанными с администрацией Кеннеди. Оперативная группа, возглавляемая Визнером, представила президенту доклад, резко критикующий «Меркурий» — пилотируемую программу НАСА. По мнению членов этой группы, агентство слишком увлеклось заброской астронавтов на околоземную орбиту и, как следствие, недостаточно внимания уделяло космическим исследованиям.

Третья проблема заключалась в том, что Пентагон, а точнее ВВС, намеревались прибрать к рукам космическую программу США, фактически вытеснив из данной сферы гражданское аэрокосмическое агентство. Наконец, Кеннеди, несмотря на то, что отвел космосу больше места в повестке дня своей деятельности, чем Эйзенхауэр, все же вначале не имел четко сформулированной космической политики и не собирался тратить слишком много усилий на решение космических вопросов. Отчасти для того, чтобы не отвлекаться с дел «земных» на «космические», президент поручил Джонсону заниматься национальной программой исследования и освоения внеземного пространства.

Впрочем, была и еще одна причина, по которой Кеннеди передал космос в ведение вице-президента. Как считает Джон Логсдон, один из ведущих специалистов в области космической политики США, «если бы Джонсону не дали конкретную работу, он мог стать слишком неутомим как вице-президент и потребовать для себя полномочий, какие Кеннеди не хотел бы ему давать»[167]. В итоге общее впечатление у всех, кто так или иначе рассматривался на должность главы НАСА, складывалось следующее: рассчитывать на особую поддержку Белого дома в деятельности на посту руководителя агентства не приходится, и дело в лучшем случае придется иметь с Джонсоном — не самым популярным человеком в правительстве Кеннеди. Этот фактор также сыграл свою роль в том, что многие кандидаты в главные «рулевые» космической программы США отказались от этой роли[168].

Но вернемся к Уэббу. В то утро, когда он должен был встретиться с Джонсоном по поводу своего предстоящего назначения на пост руководителя агентства, Уэбб думал о том, как бы повежливее отказаться. Увидев в приемной вице-президента своего давнего знакомого Хью Драйдена, исполняющего обязанности главы этого ведомства, он так объяснил причину нежелания стать администратором НАСА: «Не думаю, что я подходящий человек для этой работы. Я не инженер и к тому же никогда не видел ракеты в полете». Драйден согласился с доводом Уэбба. Однако последующий разговор с Джонсоном закончился своего рода компромиссом. Уэбб намекнул, что вступит в эту должность, только если его попросит об этом непосредственно президент, а Джонсон, в свою очередь, намекнул, что Кеннеди, возможно, и сделает это ближе к вечеру.

Встреча состоялась. Президент тут же разрушил главную «линию обороны» Уэбба, считавшего, если НАСА — агентство, занимающееся вопросами техники, то кандидат на эту должность никогда техникой не занимался. Кеннеди сказал, что на данном посту ему нужен не инженер, а политик. «Эта космическая программа имеет огромное внутри- и внешнеполитическое значение, — сказал президент. — Я выбрал вас, потому что вам приходилось заниматься политикой на уровне Белого дома и Госдепартамента». Уэбб спросил Кеннеди и о том, есть ли у него уже сформированная концепция космической политики. Президент ответил, что нет, и создание такой концепции как раз и будет частью работы собеседника. После того, как Кеннеди согласился с просьбой Уэбба оставить Дрйдена заместителем администратора НАСА, Уэбб принял предложенную должность[169].

Итак, первая проблема, а именно достижение компромисса между «техниками» и «политиками» в вопросе о назначении главы агентства, была урегулирована. Следующий вопрос, требовавший своего решения, состоял в том, чтобы найти баланс между двумя программами НАСА — пилотируемой и научной (замечу, что агентство было структурно организовано таким образом, чтобы управлять тремя главными направлениями своей деятельности — «вояжами» астронавтов на околоземную орбиту, космическими исследованиями и изучением космоса с научно-прикладными целями).

В самом начале деятельности Уэбб четко обозначил свою позицию: только полеты людей в космос помогут Соединенным Штатам создать такой ракетно-космический потенциал, который в дальнейшем позволит им решать любые задачи в сфере космической деятельности. Следовательно, главная задача НАСА — доставить людей за пределы атмосферы и обеспечить там их жизнь и работу. Фундаментальные космические исследования, спутники связи и погоды — все это, конечно, тоже нужно, и Уэбб отнюдь не забывал о них, но на первом месте для него всегда стояли полеты астронавтов во внеземное пространство[170].

Подобное отношение администратора НАСА к пилотируемой космонавтике было продиктовано и политическими соображениями. Уэбб прекрасно понимал, что соревнование Восток — Запад проходило, в основном, на «поле» полетов кораблей с экипажами на борту. Здесь он мог рассчитывать на поддержку ключевых политических фигур в сфере как исполнительной, так и законодательной власти. К числу первых относился вице-президент Джонсон, а к числу вторых — руководитель сенатского комитета по космосу Керр. И тот и другой были горячими сторонниками пилотируемой программы и страстно желали видеть обитателей капсул типа «Меркурий», летящих «быстрее, выше и дальше» (правда, в случае с космическими кораблями — «дольше») своих соперников в капсулах типа «Восток».

Но, как опытный и вдумчивый политик Уэбб понимал насильно обратить ученых в «пилотируемую» веру не удастся, да и не нужно. Без серьезных космических исследований НАСА рискует превратиться в конструкторское бюро, занимающееся созданием средств доставки людей на орбиту, а не в штаб, руководящий комплексной программой изучения и освоения внеземного пространства. Именно поэтому новый глава НАСА и настоял на том, чтобы его заместителем стал Драйден — известный ученый, один из руководителей Национальной академии наук США, а кроме того, человек, отвечавший в правительстве за организацию и координацию научных исследований, уважаемый в академической среде и имевший в ней многочисленные связи. В задачу Драйдена (деятельность которого на посту второго человека в НАСА была, впрочем, ограничена в основном консультативными функциями) входило не допустить излишнего перекоса агентства в «пилотируемую» сторону. Да и само присутствие такого специалиста в высшем руководстве агентства как бы посылало сигнал американскими ученым — не волнуйтесь, НАСА не забудет о ваших профессиональных интересах[171].

Оставалась последняя крупная проблема из числа тех, с которыми Уэббу пришлось столкнуться в начале своей работы на посту главного «рулевого» космической программы США, а именно — выяснить отношения с ВВС и определить наконец, кто «главнее» в этой программе. Отсутствие ясности в этом вопросе создавало заметные организационные сложности в реализации пилотируемых полетов в космос. Так, в феврале 1961 г., уже через несколько дней после назначения на пост главы НАСА, Уэбб одобрил намеченное на конец месяца испытание ракеты-носителя типа «Атлас» с кораблем типа «Меркурий». Данная связка должна была обеспечить астронавту полет по орбите. Напомню, носитель типа «Редстоун», на котором американцы в «Меркуриях» должны были совершить первые выходы за пределы атмосферы, мог позволить этому кораблю осуществить лишь суборбитальный полет.

Однако ВВС воспротивились такому решению. «Атлас» был в первую очередь баллистической ракетой и, по мнению авиационных начальников, его несостоятельность в качестве носителя пилотируемого корабля могла дать русским основание усомниться в надежности всей американской системы ядерного сдерживания. У них были основания для подобных опасений. Пробный старт «Атласа» в середине 1960 года закончился неудачей. Но, несмотря на многочисленные протесты военных, глава агентства решил не отступать.

Испытания прошли успешно. Уэбб укрепил свой авторитет в глазах не только работников НАСА, но и корпуса ВВС. Первые уверовали в его техническую компетентность и способность к предвидению, а вторые убедились в твердости характера. Видимо, второе качество Уэбба сыграло не последнюю роль в достижении следующего компромисса с военными: ни НАСА, ни Пентагон не станут предлагать разработку новых типов космических кораблей или носителей без взаимного согласования. А более конкретно роли распределились так: НАСА будет отвечать за разработку новой техники, а военные — за определение путей ее применения и использования. Однако министерство обороны США хотело сохранить контроль над пилотируемыми космическими полетами, а потому предложило следующий вариант разделения полномочий: Пентагон отвечает за все околоземные полеты, а НАСА — за те, что осуществляются за пределами земной орбиты. Первую «скрипку» в тандеме все равно играли бы ВВС. В конце концов, в 1963 г. оба ведомства согласились на следующем: главная руководящая роль в пилотируемой программе остается за НАСА, а ВВС платит за военное оборудование, установленное на корабле, а также за эксперименты, проводимые экипажами на орбите в интересах обороны. Кроме того, космическое агентство и Пентагон договорились, что будут «только совместно» предлагать и разрабатывать крупнейшие пилотируемые проекты, предназначенные к осуществлению в околоземном пространстве[172].

Несмотря на последовательность, с какой Уэбб отстаивал скорейшее введение «Атласа» в эксплуатацию в качестве носителя обитаемых кораблей, он в то же время критиковал тех, кто связывал будущее пилотируемой программы США с этой ракетой. Показательна встреча, состоявшаяся в начале 1961 г. между Кеннеди, Уэббом, Джонсоном, Визнером и рядом других высокопоставленных государственных чиновников. На ней Уэбб охарактеризовал решение Эйзенхауэра не выделять средств на пилотируемые полеты после окончания программы «Меркурий», как попытку «кастрировать десятилетний план [космических полетов] до того, как он достигнет годовалого возраста. И «до тех пор, пока [это решение] не пересмотрят, можно гарантировать, что в течение последующих десяти лет каждый впечатляющий исследовательский полет будет за русскими, а не за нами». Слова эти Уэбб подкрепил конкретным примером: в то время, как основной российский носитель (королевская «семерка») развивал тягу почти в 340 тонн, «Атлас» — лишь около 150. Дополнительные средства, которые Уэбб хотел «выбить» из федерального бюджета, должны были ускорить работу НАСА по созданию носителя тягой в 675 тонн (концепция данной машины в то время представляла собой связку из восьми двигателей «Атласа»), а заодно начать разрабатывать следующую, еще более мощную «рабочую лошадь» — «Нову»[173].

Наконец, Уэбб запросил средства для проектирования нового типа космического корабля, который и должен был выводиться в космос «Сатурном». Данный корабль, получивший впоследствии название «Аполлон», был, по мнению Уэбба, необходим «для полетов вокруг Земли экипажей из нескольких человек, а также для экспедиций в окрестности Луны».

Кеннеди, в то время еще не принявший окончательного решения, как ответить на вызов, брошенный ему русскими в космосе, решил побалансировать между теми, кто отвечал за формирование федерального бюджета (а потому по долгу службы всячески стремящимися сократить государственные расходы), и теми, кто отстаивал необходимость «космического рывка». В итоге президент одобрил инициативу Уэбба лишь наполовину — на «Сатурн» деньги выделили, но с «Аполлоном» решили подождать[174]. К тому же и сам Кеннеди, как покажут последующие события, все еще сомневался — к чему тратить миллионы долларов на разработку техники, которая может быть создана совместными финансовыми, интеллектуальными и промышленными усилиями США и СССР?

В дальнейшем нам еще не раз придется встретиться с Уэббом, а пока вернемся в апрель 1961 г., когда члены администрации президента вырабатывали совместные космические рекомендации главе Белого дома. Сразу замечу — сам Кеннеди тоже не терял времени. Он продолжал планомерную «осаду» Кремля, пытаясь понять отношение руководства СССР к идее космического сотрудничества с Америкой. Так, 13 февраля 1961 г. президент отправил Хрущеву телеграмму, в которой поздравил его с запуском советской автоматической станции к Венере. В ответе от 15 февраля Никита Сергеевич упомянул о предложениях по взаимодействию в космосе, сделанных Кеннеди в инаугурационной речи и в «Послании конгрессу о положении страны». Правда, при этом Хрущев вновь подчеркнул, что создание «благоприятных условий» для космического сотрудничества потребует «урегулирования проблемы разоружения»[175].

Нельзя сказать, что ответ Хрущева не обескуражил Кеннеди. Однако глава Белого дома продолжил попытки убедить Первого секретаря ЦК КПСС в важности и полезности объединения в космосе усилий СССР и США. 22 марта Кеннеди встретился с главой НАСА Уэббом. По словам последнего, «…президент в разговоре со мной подчеркнул свое пожелание к нам выработать как можно больше идей для предстоящей конференции с русскими по международному сотрудничеству. Он выразил надежду, что мы отнесемся к его просьбе с очень большим вниманием»[176].

В поздравительном послании, отправленном Хрущеву по случаю полета Гагарина, Кеннеди, в частности, отметил: «Я искренне желаю, чтобы в своем продолжающемся познании космического пространства наши страны смогли работать вместе на благо всего человечества»[177]. Настойчивость Кеннеди нетрудно понять: ведь именно сотрудничество в космосе он собирался сделать одним из важнейших пунктов повестки дня будущей встречи на высшем уровне с Хрущевым, устроить своей мысли о «сферах совместных интересов» Америки и Советского Союза своеобразный экзамен.

Правда, применительно к космосу идея эта пока не могла сдать даже «зачет». Успех полета Гагарина отнюдь не сделал советское руководство более расположенным к перспективе разделить славу космических первопроходцев с Соединенными Штатами, да и вообще — тянуть за собой «отсталых» американцев. Не случайно ведь президент АН СССР Келдыш, выступая примерно через месяц после посадки «Востока-1» на общем собрании Академии, подчеркнул: американские космические достижения в космосе столь незначительны, что даже не могут сравниться с советскими[178]. Ощущение великой победы, по крайней мере, на одном из важнейших научно-технических направлений глобального противостояния Советского Союза и Соединенных Штатов, всячески поддерживалось средствами массовой информации СССР. Вот как вспоминал об этом один из ведущих американских политологов Арнольд Горелик, современник описываемых событий:

Все это было проявлением уже упоминавшейся «дипломатии спутника», о которой Хрущев уже после того, как был лишен всех государственных и партийных постов, откровенно сказал: «Конечно, мы старались извлечь максимальную политическую пользу из того факта, что первыми запустили ракеты в космос. Мы хотели оказать давление на американских империалистов, а также повлиять на умы наиболее здравомыслящих политиков с тем, чтобы Соединенные Штаты стали бы относиться к нам с большим уважением»[180].

Одним из наиболее ярких проявлений данной дипломатии стал берлинский кризис 1961 г. Вот как описывает в своих мемуарах Сергей Хрущев встречу его отца с Королевым незадолго до августовского обострения ситуации вокруг Германской демократической республики (ГДР):

Напомним, что установление данной границы было сделано с помощью так называемой «Берлинской стены», отгородившей Западный Берлин от территории ГДР. Начало ее строительства — 13 августа — фактически стало пиком берлинского кризиса 1961 г.

Итак, к лету 1961 г. советско-американские отношения в космосе оказались под влиянием двух главных факторов. С одной стороны, космические достижения СССР продолжали питать стремление Кремля и дальше демонстрировать неоспоримое превосходство советской науки и техники над американской. При таком подходе о каких-либо формах взаимодействия с США в космосе, разумеется, не могло быть и речи.

С другой стороны, общественность в Соединенных Штатах, а также члены конгресса, как от партии республиканцев, так и демократов, начинали все сильнее критиковать Кеннеди за его пассивность перед лицом космических успехов Советского Союза. Успехи эти воспринимались, как явный вызов, брошенный американскому мировому лидерству и безопасности. Тон выступления некоторых конгрессменов в ходе их встречи с Уэббом и другими представителями НАСА на специальной сессии комитета по космосу говорит сам за себя:

Фиаско в заливе Свиней[184] на Кубе в апреле 1961 г. вынудило Кеннеди обратить особое внимание на свой имидж внутри страны.

Ехидные поздравления с успехом американской технологии, которые направил Хрущев главе Белого дома после майского полета Алана Шепарда, возможно, стали последней каплей, переполнившей чашу терпения президента. Кеннеди стал пересматривать стратегические ориентиры космической политики США[185].