"Путешествие длиною в жизнь" - читать интересную книгу автора (Сенкевич Юрий)

ВРЕМЯ ПЕРЕМЕН

Воспоминания о плаваниях на "Ра" постепенно уходили в прошлое, хотя результаты исследований, которые мне удалось провести там, пришлось обрабатывать и анализировать довольно продолжительное время. Естественно, делал я это не один, а с уже упоминавшимся мною психологом Михаилом Новиковым. Работа получилась интересная, и я даже получил приглашение выступить на одном из международных симпозиумов в Америке - делал доклад о психологии многонациональной группы в длительном путешествии на примере экипажа "Ра". Американцы проявили большой интерес к представленным материалам, поскольку подобные исследования были сделаны тогда, по сути дела, впервые.

После возвращения из плавания на "Ра-2" я продолжал работать в институте, теперь уже в составе лаборатории Какурина. А там по-прежнему ставились эксперименты по гипокинезии, только теперь уже более сложные. В одном из них я принял участие в качестве испытателя. Возникла идея укладывать человека на длительное время не просто в горизонтальном положении, как это мы делали раньше, а поместить его так, чтобы голова находилась на несколько градусов ниже относительно всего туловища. То есть мы приподняли "ножной" конец кровати, на которой помещали испытуемого.

В результате нескольких попыток и поисков мы выбрали наиболее приемлемый угол наклона - 6 градусов. Поскольку группа врачей Минздрава продолжала тренировки по программе подготовки к космическому полету, то наш директор О.Г.Газенко как-то сказал: "А что ж наши будущие космонавты не участвуют в этом эксперименте? Пусть они на себе попробуют, что это такое". Мы согласились, тем более что длительное пребывание в положении головой вниз больше всего моделировало возможные эффекты невесомости.

И вот мы, те, кто проходил подготовку, вошли в группу испытателей, которым предстояло лежать именно в таком положении. Две другие группы испытуемых лежали так: одни - просто горизонтально, другие - в состоянии, когда голова была приподнята на 6 градусов.

Этот сложный эксперимент проводился на базе Института курортологии и физиотерапии на тогдашнем проспекте Калинина. Все три наши группы, по восемь человек в каждой, уложили в большом конференц-зале института, где только и можно было разместить двадцать четыре кровати в три ряда. Пролежали мы месяц. Режим был очень строгий и соблюдался четко. Подниматься не разрешалось вообще, можно было только поворачиваться. Кормили нас тоже в таком же положении. Что и говорить, было трудно.

Но на этом сложности эксперимента не закончились. Решили одновременно сделать упор на исследование желудочно-кишечного тракта, особенно у тех, кто лежал головой вниз. Дело в том, что во время одного из космических полетов у кого-то из космонавтов возникли проблемы с поджелудочной железой. И вот теперь решили всё проверить на нас, поэтому нам приходилось чуть ли не через день глотать зонды, чтобы врачи могли исследовать содержимое поджелудочной железы. Процедура эта, особенно в положении головой вниз, надо сказать, весьма тягостная.

Когда эксперимент был закончен и наши кровати были установлены в обычное положение, а я наконец смог лежать горизонтально, у меня было такое ощущение, что я сижу. К нормальному состоянию я возвращался постепенно, в течение месяца.

После второго плавания на "Ра" в моей жизни произошло важное событие я женился. История моей второй женитьбы долгая. Началась она в один прекрасный день 1964 года, когда я взял в руки американский журнал "Saturday Evening Post". Его принесла наш биохимик Лена Журавлева. Я работал тогда в лаборатории Бориса Егорова, где мы готовили эксперимент по отправке в космос наших собачек, и Лена вживляла зонды в артерии Угольков, Ветерков...

Лена стала показывать нам красивый американский журнал, на обложке которого и на развороте были помещены... ее портреты. Журнал переходил из рук в руки, и хотя цветные фотографии были действительно превосходными, всех удивляло не это. Никто не мог понять, почему в журнале помещены портреты нашей сотрудницы, - ведь наш институт был закрытым, режимным...

Насладившись всеобщим недоумением, Лена объяснила, что на фотографиях не она, а ее сестра-близнец, Ксана. Она переводчик и зимой исколесила полстраны с группой американских журналистов. У них было задание сделать номер, целиком посвященный женщинам Советского Союза. В объемистом журнале были помещены интервью с Анной Ахматовой, с Майей Плисецкой, с Беллой Ахмадулиной, с первой женщиной-космонавтом Валентиной Терешковой... Были там материалы и о других советских женщинах, включая капитана дальнего плавания и даже кочегара...

Мне тогда все это очень понравилось: и сам факт, что такое вообще возможно, - ведь в те годы просто так нельзя было увидеть настоящий американский журнал, и эта девушка на обложке журнала... Лена, но и не Лена. И я сказал ей:

- Вот на твоей сестре, Журавлева, я и женюсь!

Мое заявление тоже всех удивило, потому что к тому времени я уже был холостым и мне очень нравился мой образ жизни. Я тогда не допускал и мысли о новой женитьбе. Упаси Боже! Друзья даже называли меня "сексуал-демократ"...

- Очень ты ей нужен! - ответила Лена.

- Вот увидишь! Передай Ксане, что я буду ждать своего часа.

Скоро я забыл об этом случае. Прошло четыре года. Вернувшись из Антарктиды, я стал наверстывать упущенное - премьеры, ужины в Доме журналистов, в Центральном доме литераторов...

И вот неожиданно в Доме кино, на премьере фильма, кажется, это был "Мертвый сезон", я увидел Лену Журавлеву с ее сестрой. Хотя они и были идентичными близнецами, но я быстро уловил между ними разницу. В жизни Ксана понравилась мне даже больше, чем на фотографии. Мы познакомились, начался оживленный разговор. После фильма мне захотелось пойти куда-нибудь поужинать. Но Ксана должна была ехать домой. Настроение у меня сразу упало, и все-таки было предчувствие, что у нас все еще впереди...

Через год Ксана с мужем и только что родившимся сыном уехала в Италию, а мне предстояло плавание на "Ра". Я забыл и думать о своем несостоявшемся романе.

Как я уже писал, после возвращения из плавания на "Ра-1" весь наш экипаж получил приглашение посетить те страны, откуда были члены нашей экспедиции. Ожидалось, что мы прилетим и в Италию. Тогда Лена и обратилась ко мне:

- Юра, ты наверняка будешь в Риме. Ты не смог бы передать Ксане маленькую посылочку от меня?

- Конечно, передам.

Так и вышло. Когда я оказался в Риме, то позвонил Ксении и получил приглашение зайти в гости. Когда мы увиделись с Ксюшей, то я почувствовал, что в душе что-то снова затеплилось. На этот раз радость встречи была окрашена нежностью: видя Ксюшу с крохотным мальчонкой на руках, я поймал себя на мысли, что мне нравится чужой ребенок... Мальчишка напоминал мне... меня - был такой же лобастый. Он упорно лез ко мне на руки. В тот вечер я сделал много фотографий, которые потом часто рассматривал в Москве.

Следующая наша встреча состоялась через год и тоже в Риме. После окончания второго плавания я из Нью-Йорка полетел не в Москву, а в Милан, поскольку Карло Маури пригласил меня к себе. В Рим я приехал вместе с Хейердалом и его семьей. Конечно, я позвонил Ксюше и пришел к ней в гости. И застал уже совсем другую картину. Из разговора с ней я понял, что семейная жизнь у них не складывается, что она доживает в Риме последние месяцы, что мужа отозвали в Москву по делам Морфлота... Глядя на уже бегавшего около нас Колю, мне захотелось познакомить Ксюшу с Хейердалом. Что я и сделал.

Я улетел в Москву, куда вскоре должна была вернуться и Ксюша. Ее развод прошел быстро, и мы поженились. Теперь кроме дочери у меня был еще и сын.

Должен сказать, что и Лена через год вышла замуж за моего старого друга Бориса Юмашева, известного летчика-испытателя. И мы, и они несколько лет назад отметили серебряную свадьбу.

Примерно в это же время в моей жизни произошли и другие изменения. Одним из них стала моя работа на телевидении. Еще после первого плавания я начал получать приглашения выступить с рассказами об экспедиции Тура Хейердала. После второго плавания я занялся этим более активно: выступал с лекциями, показывал на своем проекторе слайды. Я уже почувствовал к этому вкус, тем более что мне нравилось рассказывать людям, делиться с ними тем, что я сам узнал, увидел. В этом было что-то от процесса обучения, и порой мне было жалко, что я не преподаю.

Надо признаться, что на мои выступления люди шли с удовольствием, поскольку тема была по тогдашним временам действительно необычная - до нас на папирусных лодках никто не пытался пересекать Атлантику, да еще в таком многонациональном составе. В некоторых городах местные лектории общества "Знание", учитывая неподдельный интерес людей, устраивали два-три моих выступления в течение дня - как бы "делали план" по заполняемости залов. Естественно, я уставал, и мне не всегда удавалось отдохнуть за остававшееся время выходного дня.

А потом так произошло, что именно эти выступления и способствовали некоторому повороту в моей жизни. Однажды мы встретились с моим бывшим соседом по дому на Бережковской набережной Владимиром Ухиным. Он был известен не только тем, что вел передачи на телевидении, но и тем, что был обладателем удивительной коллекции самых невероятных историй, случавшихся с его коллегами-дикторами: оговорок, ошибок, накладок, естественно, очень смешных. Ведь поначалу передачи шли в прямом эфире, так что материалов для Володиной коллекции было достаточно. А поскольку сам он был большим любителем юмора, шуток, то рассказывал все это так талантливо, так здорово, что слушатели просто покатывались со смеху.

Он не раз выступал с этими телевизионными байками в залах и всегда имел невероятный успех, не только рассказывая, но и показывая дикторов и гостей телевидения, оказавшихся в той или иной непредвиденной ситуации.

При встрече Володя Ухин предложил мне объединить наши усилия: "Ты ведь плавал, у тебя наверняка есть интересные фотографии, есть что и рассказать". Я не только подтвердил его слова, но и сказал, что уже давно выступаю перед различной аудиторией. Он обрадовался, и тут же мы решили, что я вместе с ним приму участие в вечере на сцене Телевизионного театра (который тогда располагался в прекрасном здании на площади Журавлева около станции метро "Электрозаводская"). Я должен был выступать в первом отделении, чтобы "разогреть" зал, а Володя Ухин - после антракта, во втором.

Когда я начал рассказывать и показывать слайды, то сразу почувствовал, что зал слушает меня с искренним интересом. В конце меня наградили такими аплодисментами, что Володя даже удивился: "Оказывается, ты интересно рассказываешь. Что же ты меня не предупредил? Как же я теперь буду "держать" зал?" Конечно, он шутил, потому что зал принял его на ура: слушатели разве что не умирали от смеха...

Потом мы с ним не раз повторяли такие выступления в разных местах Москвы.

Это было в 1973 году. В январе умер первый ведущий и создатель телепередачи "Клуб кинопутешествий" Владимир Адольфович Шнейдеров. Это был человек замечательный, один из тех, кто еще в 20-е годы стал снимать документальные фильмы с географической тематикой: сделал фильм о первой советской экспедиции на Памир, о загадочном в те годы для многих Йемене... Его художественным фильмом "Джульбарс" мы увлекались в детстве...

В.А. Шнейдеров возглавлял киностудию "Центрнаучфильм", где снималось немало интереснейших фильмов. И вот для того, чтобы их можно было показать значительно большему числу зрителей, и решили использовать возможности телевидения, создав познавательную передачу, где бы демонстрировались документальные ленты о путешествиях, о других странах. Так в начале 60-х годов и возник "Клуб кинопутешествий".

После смерти Владимира Адольфовича на роль ведущего пригласили известного ученого, профессора Андрея Георгиевича Банникова. Это был очень интеллигентный, мягкий в общении человек, который, к сожалению, нравился не всем. Особенно почему-то не нравился его нестандартный для тогдашнего телевидения (и его высокого начальства) внешний вид: Андрей Георгиевич носил бороду. Кроме того, он еще и немного заикался. Банников и сам понимал, что роль ведущего не для него.

И вот однажды Владимира Ухина встретила главный редактор Редакции кинопрограмм Центрального телевидения Жанна Петровна Фомина. В разговоре с ним она спросила:

- Володя, нет ли у тебя на примете какого-нибудь молодого парня, путешественника, который мог бы стать у нас ведущим? - Ухин назвал меня. Ах, это тот, который плавал с Хейердалом? А говорить-то он умеет?

- Конечно. Да еще как умеет. - И он рассказал ей о наших с ним совместных выступлениях.

Они договорились, что пока Володя будет молчать об этом разговоре требовалось время, чтобы меня "попробовать". Просто он как бы между прочим сказал мне:

- Знаешь, тебя приглашают выступить в передаче "Клуб кинопутешествий". Ты как к этому относишься?

- В общем-то, положительно.

- Тогда возьми с собой слайды и приходи.

Я пришел в студию, познакомился с А.Г.Банниковым. Потом, используя слайды, стал рассказывать про Хейердала, про его идею трансатлантических контактов, про наши плавания на "Ра"... Мне удалось рассказать так много, что в одну передачу мы не уложились, а решили продолжить в следующий раз. Тем более что технические возможности позволяли - передача шла в записи.

После этого меня вызвала к себе Ж.П.Фомина:

- Юра, вы нам понравились, у вас хорошо получается. Знаете, Андрей Георгиевич уходит в отпуск, его не будет месяц. Не могли бы вы в течение этого месяца вести у нас "Клуб кинопутешествий"?

Я согласился с условием, что мне подробно все объяснят, что и как надо делать. На том и расстались, договорившись, что я начну "входить в курс дела". Конечно, передачу готовило много людей: режиссеры, редакторы... Они намечали темы, исходя из имевшегося в их распоряжении киноматериала, оговаривали необходимые текстовые "подводки" к тому или иному фильму. И тем не менее волновался я страшно. В течение месяца я отсматривал материал, копался в энциклопедиях, справочниках, других книгах, делал коротенькие комментарии к тем фильмам, которые должны были показываться в передаче... За этот месяц я немного освоился, но все равно волнение перед камерой осталось и не покидает меня по сей день...

Итак, я провел свои четыре передачи. А. Г. Банников вернулся из отпуска. Я продолжал работать у себя в институте, как вдруг позвонили с телевидения и попросили приехать к Ж.П.Фоминой для какого-то разговора. Что же оказалось? После четырех моих выступлений в качестве ведущего в редакцию пошли письма, где зрители возмущенно спрашивали: почему убрали с экрана Сенкевича? Были там и другие вопросы, из которых следовало, что телезрители хотят, чтобы "Клуб кинопутешествий" вел именно я. Жанна Петровна, сообщив мне об этом, сказала: "Юрий Александрович! Мы бы хотели предложить вам быть у нас постоянным ведущим передачи".

Не могу сказать, что это предложение было для меня неожиданным - в общем-то, я был подготовлен к такому повороту дел. Да и в душе мне самому хотелось бы продолжить то, что я делал в течение месяца, - это было так интересно. И вполне объяснимое, нормальное для человека честолюбие тоже имело место.

И все же ответить сразу на предложение телередакции я не мог - мне надо было поговорить с руководством нашего института: как человек военный, я должен был соблюдать дисциплину. Пришел к директору института О.Г.Газенко и рассказал о предложении телевидения. Он, конечно, видел меня в передаче, даже похвалил, но, узнав, зачем я к нему обратился, спросил: "А как ты будешь теперь все совмещать? Работа в институте, тренировки..."

Мне действительно надо было решить эту непростую задачу - ведь для того, чтобы подготовиться к передаче, мне был необходим еще один свободный день, кроме выходных. Олег Георгиевич своей властью дал разрешение на дополнительный свободный день в неделю, попросив только написать соответствующий рапорт.

Так я начал свою работу на телевидении, которая продолжается и по сей день. Во внутренней жизни большой редакции, где готовились и другие передачи, такие, как "В мире животных", "Очевидное - невероятное", я особенно не участвовал - был только ведущим, внештатным автором. Смена руководства, появление новых редакторов, режиссеров шли своим чередом, почти не отражаясь на моем положении.

Работа и без того была сложная. Особенно трудно приходилось режиссерам, поскольку тогда не было средств электронного монтажа, которые имеются сейчас, и передачу мы записывали долго.

Постепенно я привыкал к новой работе, к своей новой роли. Мне очень много помогала советами наш замечательный диктор и телеведущая Валентина Михайловна Леонтьева. Эту очень умную, талантливую женщину, профессионала высокого класса я считаю своей крестной матерью на телевидении. А своим крестным отцом называю Владимира Ухина.

В то время сами мы ничего не снимали для своей передачи, а пользовались материалами киностудий документальных фильмов или съемками телекорреспондентов. Потом стали приглашать в "Клуб кинопутешествий" интересных людей, побывавших в других странах, в самых разных точках земли, - географов, океанологов, путешественников... Они не просто приходили в студию и рассказывали о том, что видели, но и приносили с собой фильмы, фотографии.

Без ложной скромности могу сказать, что "Клуб кинопутешествий" пользовался неизменным вниманием телезрителей. Выхода передачи в эфир ждали, у нас были многолетние постоянные поклонники. Мы знали об этом из писем, в большом количестве приходивших в редакцию. Для очень многих людей наша передача была окном в большой мир. Ведь тогда с поездками в другие страны были трудности не только финансового свойства: существовали ограничения и идеологические, и организационные, причем не всегда по вине нашей стороны.

Интерес к передаче был не только у телезрителей, но и у коллег-журналистов. Они всё чаще и с большим удовольствием приходили к нам в студию. В "Клубе кинопутешествий" они могли быть уже не политическими обозревателями, журналистами-международниками, а просто рассказчиками, живыми свидетелями того, что видели в тех странах, которые посещали или где работали.

Это были очень интересные люди, я уж не говорю об их высоком профессионализме, который, к сожалению, сейчас исчезает у тележурналистов. У нас на передаче выступал Александр Каверзнев так рано ушедший из жизни, бывали знаток Африки Сергей Кулик, великолепный арабист Фарид Сейфуль-Мулюков, много лет проработавшие в Америке Валентин Зорин, Мэлор Стуруа...

Мэлора Георгиевича я и сейчас считаю самым блистательным среди наших журналистов-международников. Я познакомился с ним еще в Нью-Йорке, когда оказался там с Туром Хейердалом. М.Г.Стуруа работал в те годы корреспондентов газеты "Известия", я читал его материалы, но лично никогда не встречал. И вот я увидел элегантного "не по-нашему" человека, поразившего меня блестящим знанием языка, эрудицией, каким-то особым, я бы сказал, европейским складом мышления.

У него была замечательная способность заканчивать свои выступления вовремя поставленной точкой, удивительно образной, запоминающейся фразой. И именно с этой его способностью у меня связан один эпизод.

Я очень любил приглашать его на передачу, и Мэлор Георгиевич не раз принимал в ней участие. Рассказывал он всегда очень интересно, и всегда это было какое-то открытие, по крайней мере, для меня. В одной из передач он рассказывал о Диснейленде и закончил ее фразой: "Здесь взрослые отводят душу, а дети обретают ее". Ну разве такое могло не врезаться в память?

И вот спустя год или два у нас в программе снова появилась тема Диснейленда. К тому времени я уже побывал там и своими глазами увидел то, о чем так увлекательно рассказывал у нас в студии М.Г.Стуруа. Я провел в Диснейленде целый день и ушел оттуда в полном восторге. И лишний раз убедился в том, как точно охарактеризовал Стуруа это сказочное место. Всплыла из памяти его удивительно емкая фраза.

Когда я на передаче предварял показ киноматериала о Диснейленде, то "выдал" в эфир блестящую характеристику этого "рая для детей", данную когда-то Мэлором Георгиевичем, поскольку она была уникальна по своему приближению к истине. Передача вышла, а через несколько дней раздался звонок:

- Юрий Александрович! Получается, что вы там у себя занимаетесь плагиатом? Наверное, подняли старые папочки, посмотрели тогдашнюю "подводку" Мэлора Георгиевича, а самого решили не приглашать... Решили, что на этот раз справитесь сами? А вместе с тем...

- Даю слово, что никакой папочки я не поднимал...

- Не может этого быть! Что-то не верится.

- Просто я запомнил вашу замечательную фразу.

- Вы не могли ее запомнить с такой точностью! Что, у вас такая память?

- Я действительно хорошо ее запомнил.

- Все равно как-то не верится!

- Сейчас докажу. Помните свое выступление у нас, когда вы рассказывали о родео, о ковбоях?

- Хорошо помню.

- А помните, что вы сказали в самом конце своего рассказа?

- Откровенно говоря, запамятовал...

- Надеюсь, вы верите, что сейчас у меня под рукой нет папочки той передачи? Ведь ваш звонок был для меня неожиданным...

- Да, конечно, папочка вряд ли у вас сейчас может быть.

- Ну так вот, тогда вы сказали следующее: "Не тот ковбой, кто лихо скачет в седле и ловко бросает лассо, а тот, кто, доя корову, не прольет на землю ни капли молока".

- Всё! Сдаюсь!! Юрочка, извини!!! Я понимаю, что у тебя не было эфирного времени, чтобы ссылаться на первую передачу о Диснейленде, объяснять, что я тогда был на ней, что сказал то или это... Поскольку ты доказал, что не вытащил фразу из папки, а сохранил в памяти, я тебя простил...

Наши отношения по-прежнему остались хорошими.

Не приходится говорить, что у нас на передаче побывали (и не один раз) Тур Хейердал, Карло Маури... Выступления моих друзей всегда проходили на ура и мне это было особенно приятно. Побывали у нас всемирно известный вулканолог Гарун Тазиев, отважный Жак Майоль, нырявший на глубину более ста метров без каких-либо специальных приспособлений, только с грузом. Участвовали в нашей передаче и Бернгард Гржимек, и Жак Ив Кусто, и другие знаменитые люди. Кусто был у нас на передаче три раза - каждый раз, когда приезжал в Москву. Только на третий раз наши отношения стали не столь формальными: он уже узнал меня поближе, приходил к нам домой. Мы с женой повели его в ресторан "Прага"...

Об этом нашем посещении тогдашней "Праги", которую я любил за милую, спокойную атмосферу, за элегантность и, конечно же, за относительную доступность (в отличие от теперешней, суперфешенебельной), стоит рассказать подробней. Меня знали здесь, поэтому встретили нас хорошо, тем более что я предупредил о том, кто мой гость.

Во время ужина мы обратили внимание на то, что за одним из столиков шумно гуляла какая-то компания молодых ребят. Они то и дело поглядывали в нашу сторону, о чем-то переговаривались, что-то обсуждали вполголоса. Наконец один из ребят поднялся и направился к нашему столу:

- Дядя Юра, вот я... хотел бы... с нашего стола... - Парень был настроен дружелюбно, но немного стеснялся. Я не проявил особого энтузиазма к его предложению. Тогда он стал меня уговаривать. - Ну, может, вашему гостю можно подарить...

- Между прочим, ты знаешь, кто это? Это знаменитый человек.

- Да ну! А кто же он?

- Сам Кусто!

Видимо, для него это имя значило не столько, сколько для меня. Он что-то слышал, но не больше. Собственно, он и не обязан был знать моего гостя, поскольку был совсем молодым, работал таксистом, пришел в ресторан с друзьями отметить какое-то событие, и тут - знакомое по телеэкрану лицо... А Кусто он никогда не видел.

Чтобы сделать гостю приятное, я немного слукавил:

- Жак, видишь, тебя узнали даже московские таксисты. Принесли в подарок бутылку шампанского...

Кусто был счастлив! Тут же попросил официанта открыть бутылку. Мы выпили. Настроение было прекрасное и располагало к откровениям. И тогда Кусто рассказал, как он впервые побывал у нас в стране, в Москве. Оказывается, это было еще в 1935 году. В то время он служил морским летчиком военно-воздушных сил Франции во Вьетнаме. Получив отпуск, Кусто решил через Китай поехать в Россию. Он пересек нашу страну от Дальнего Востока до Москвы по Транссибирской магистрали. Путешествие было для него очень приятное, поскольку ехал он в роскошном вагоне международного класса. Поезд шел десять суток, и Кусто смог увидеть очень многое даже из окна вагона.

За время путешествия он выучил несколько русских фраз, познакомился с каким-то русским врачом из соседнего купе. И вот когда они стали подъезжать к Москве, этот врач предложил молодому французскому летчику сделку - обменять его франки на русские рубли, причем по такому выгодному курсу, какой не смог бы предложить ни один банк. Так что выходит, фарцовщики были и в те довольно строгие времена.

Кусто согласился и в один момент оказался весьма платежеспособным. В Москве он остановился в гостинице "Метрополь", где тогда обычно и селили иностранцев. Возможно, из-за наличия русских денег Кусто и поселили не как иностранца с валютой, а как обычного постояльца, выделив ему какой-то весьма средний номер. Не приставили к нему и гида-переводчика.

Вечером он вышел прогуляться по Москве, пошел по ее улицам, оказался на Бульварном кольце. И здесь, на бульварах, зайдя в какое-то кафе, он познакомился с двумя очаровательными девушками, которые говорили по-французски. Одна из них ему так понравилась, что он с удовольствием принял ее приглашение пойти к ней в гости.

В общем, он прогостил у нее пять дней. Как рассказывал нам Кусто, "это была очень странная квартира, где жило много народа и где была одна ванная комната и один туалет на всех". То есть француз попал в обычную коммунальную квартиру. Но несмотря на прелести нашего тогдашнего быта, он не спешил возвращаться в гостиницу.

А там уже стали искать пропавшего постояльца. Потом, когда Кусто все же соизволил появиться в "Метрополе", все разъяснилось: ему сразу поменяли номер на более удобный, приставили гида, создали другие удобства вроде машины... О девушке-москвичке теперь пришлось забыть. А потом Кусто поехал в Киев, в Закавказье и через Турцию вернулся во Францию...

Когда мы выслушали его рассказ, я спросил своего гостя:

- Жак, тебе, наверное, интересно было бы увидеть ее сейчас?

- Что ты! Она же теперь наверняка такая старая!

Самому Кусто в это время было лет 75...

А компания за соседним столом продолжала гулять весело и шумно. Там появились уже какие-то девушки и - опять приятная случайность - одна из них говорила по-французски. Кусто пошел к их столу, и не успел я оглянуться, как вижу - наш гость уже сидит в обнимку с ней. Дело явно шло к поцелуям, а там, кто знает, еще до чего дойдет... Пришлось сказать:

- Жак, ты меня извини, но тут у нас это не принято... - Тогда еще не наступили сегодняшние свободные времена, нравы "блюли", "перестройка" и демократия еще только намечались.

- А что я могу сделать с собой? - Жизнелюбивый француз и в свои 75 был на высоте...

Эта дружба народов кончилась тем, что ребята принесли на наш стол бутылку "Камю". Я заставил Кусто взять коньяк с собой в качестве подарка от московских таксистов.

Продолжая вести на телевидении "Клуб кинопутешествии", я работал в своем институте, тренировался в нашей группе врачей. Но вскоре участие в подготовке к полету для меня закончилось. Для того чтобы стать кандидатом в космонавты, нужно было пройти мандатную комиссию Министерства общего машиностроения, так называемую "момовскую" комиссию. Человек, прошедший ее, уже получал официальный статус - назначался космонавтом-исследователем. И сразу получал определенные льготы - оклад его повышался чуть ли не вдвое, выслуга шла год за два и тому подобное...

Нашу минздравовскую группу врачей через эту комиссию не пропускали очень долго. Но вот однажды, когда я приехал в наш клинический отдел и пошел обедать, то оказался за столом совсем один - никого из группы там почему-то не было. Меня это удивило, и я спросил:

- А где же остальные?

- Да они же сегодня на "момовской" комиссии. Оказывается, вызвали всех, кроме меня. Это насторожило. Вечером я позвонил одному из нашей группы, чтобы узнать, что все-таки произошло. Но ответа не получил. Позвонил другому. Наконец, после уклончивых ответов, он признался:

- Только между нами. Понимаешь, нас строго предупредили, чтобы мы тебя не информировали, что вызваны на комиссию...

- Но ты-то почему не сказал мне?

- А что мне оставалось делать?..

Действительно, мой коллега не мог сделать обратное тому, о чем ему было сказано. Такого рода шутки в те времена исключались. Мы ведь не принадлежали себе - наши судьбы решали другие. Так что по-человечески у меня к нему нет претензий. Я не знаю, как бы сам поступил тогда, окажись в той непростой ситуации.

А люди из главка, принимавшие такое решение, понимали, что если я узнаю о комиссии заранее, то смогу вмешаться в ситуацию, изменить ее ход, поэтому и скрывали все от меня до последней минуты. Хотя мне не хотелось бы вдаваться здесь в подробности той интриги, но корни ее явно находились у нас в институте. Конечно, руководство все знало, при этом относясь ко мне (внешне, по крайней мере) вполне доброжелательно...

Надо сказать, что случившееся я пережил достаточно спокойно, поскольку был занят интересным делом. Меня тот инцидент не слишком затронул. Единственное, что было неприятно, - предательство. Это пережить всегда непросто. Для себя я тогда решил - коль случилось именно так, пусть идет как идет.

Как показала дальнейшая жизнь, я поступил правильно. Один из нашей минздравовской группы врачей, только один, все же дождался своего часа, полетел в космос. Но это случилось лишь через девятнадцать лет после того, как нас зачислили в ее состав. Этим единственным из нас, тогдашних, стал врач Валерий Поляков, пролетавший в космосе почти полтора года, побив тем самым все рекорды пребывания там человека...

Чье-то скрытое противодействие по отношению к себе я почувствовал не только в рассказанной ситуации. Проявилось оно и тогда, когда я должен был вступить в партию. Именно должен. До определенного момента со мной на эту тему никогда не заводили разговора - ни тогда, когда отбирали в группу для подготовки к полету, ни когда отправляли в оба плавания, ни когда звали на телевидение... Но настал момент, когда мне поставили такое условие.

Пришло время, когда стало необходимо подумать об изменении моего статуса в институте. Я все еще оставался младшим научным сотрудником, хотя после первого плавания на "Ра" Борис Егоров начал со мной этот разговор:

- Ну что ты все младший и младший! Пора уже становиться старшим... Давай мы тебя сделаем им...

- Но ведь я еще не защитил диссертацию. А без нее как-то неудобно.

Защиту диссертации я действительно все откладывал и откладывал. А когда постоянно что-то откладываешь, то возвращаться к этому не хочется. Но обстоятельства складывались так, что думать об этом приходилось: меня стало "поджимать" получение очередного воинского звания - подполковника медицинской службы, которое полагалось лишь старшему научному сотруднику.

В лаборатории Л.И.Какурина, где я работал, такой свободной должности не было. Я уже "переходил" лишний год в звании майора, когда понял, что в моем возрасте оставаться им уже вроде бы и неудобно. Поделился своими мыслями на этот счет с моим другом Михаилом Новиковым. И он вдруг мне сказал:

- Зачем тебе ждать должности старшего научного сотрудника у себя в лаборатории? Когда еще это будет? Не проще ли стать начальником отдела, поскольку эта должность полковничья?

- Как же я получу эту должность? И какого отдела?

- Странный ты человек! Работаешь у нас столько лет и не знаешь, что в институте уже год есть вакантная должность начальника отдела научно-медицинской информации. Не могут найти человека.

- Почему?

- Потому что там такой коллектив, такая атмосфера, что никто туда не хочет соваться! Змеюшник!

- Ты сошел с ума! Что ж, я должен бросить заниматься наукой и идти туда?

- Главное - ввязаться! - мудро откомментировал мои слова Михаил Алексеевич. - Даже если ты туда пойдешь, ты же все равно рано или поздно займешься своей наукой. И потом, информатика - тоже вещь важная...

В общем, он заронил сомнение в мою душу. Но идти к руководству и предлагать себя было неудобно. И тогда Михаил Новиков взял на себя роль моего "свата". Пошел он не к директору, а к его заместителю Ю.М.Волынкину, который к тому времени, закончив службу в армии, перешел в наш институт, где возглавил научно-организационный отдел.

Михаил поговорил с Ювеналием Михайловичем и "подбросил" ему идею о моем переводе в злополучный отдел. Волынкин поначалу обрадовался наконец-то нашлась кандидатура, - но потом спросил с сомнением:

- Ты думаешь, он согласится? Там ведь такой коллектив...

- Я его уговорю, - мужественно пообещал Михаил, изображая, что хоть ему будет и трудно, но он постарается. Спектакль получался замечательный.

Через какое-то время меня вызвал уже директор института, чтобы обсудить возможность моего перехода в новый отдел.

- Но учти - на твоей науке тогда будет поставлен крест.

- Вероятно. Но только на какое-то время... Жизнь покажет...

По правилам того времени, чтобы стать начальником отдела, я должен был вступить в партию. Что мне и было заявлено в самой откровенной и решительной форме.

Предстояло подумать о двух рекомендациях. Сначала я пошел к Леониду Ивановичу Какурину, рассказал ему обо всем. Он согласился дать мне рекомендацию. Вторую дал наш сотрудник, член парткома института Черкасов.

Прошло какое-то время, и вдруг он вызвал меня и спрашивает:

- Юра, что у тебя за сложности с заместителем директора по режиму?

- Впервые слышу об этом. А в чем дело?

- Он вызвал меня к себе и заявил: "Есть мнение... Я бы вам посоветовал отозвать свою рекомендацию, данную Сенкевичу". - "Почему?" - "Есть мнение..."

- Мнение о чем? И чье это мнение? - спросил я у Черкасова.

- Вот я у тебя и хотел спросить - нет ли у тебя каких "проколов" по их части?

- Да нет. Пока никаких замечаний не было.

До этого времени нашему институту везло на заместителей директора по режиму - ими работали вполне достойные люди. А когда пришел этот, многое изменилось. Я вскоре интуитивно почувствовал, что он ко мне почему-то не расположен, но не мог понять, по какой причине. Видимо, ситуация с рекомендациями давала ему возможность показать, чтобы я не забывал, кто есть кто... С Какуриным он тоже "провел беседу".

Не знаю, как точно развивались события за моей спиной, но Черкасов рассказал, что он сам пошел к этому человеку и потребовал разъяснить, какие именно претензии ко мне есть у него.

- Сенкевич столько лет работает в закрытом учреждении, он офицер. Если он у вас вызывает какие-то подозрения, тогда почему мы его держим? Почему он офицер? Какие у него прегрешения? Вы должны назвать их мне, члену парткома!

Не получив внятного ответа на свои вопросы, Черкасов заявил:

- В таком случае у нас с вами разговора не было!

- Да, да! Разговора не было... - Мой недоброжелатель явно струсил, пошел на попятную, видимо, испугавшись, что Черкасов потребует назвать автора пресловутого "мнения"...

Поскольку этот случай по времени был очень близок к тому, что произошло с нашей группой на "момовской" комиссии, я понял, что все это взаимосвязано: кто-то за моей спиной плел интриги. Непонятно было только зачем? Кому я мог мешать?

Как бы то ни было, я стал заведовать отделом научно-медицинской информации. Быстро привел в порядок коллектив. Взял в отдел несколько толковых сотрудников. Работа стала налаживаться. Не бросил я и занятий наукой, поскольку через какое-то время в институт обратился Спорткомитет с просьбой помочь в организации первой советской экспедиции на Эверест. Директор назначил меня ответственным исполнителем этой научной темы. Но это было уже после моего возвращения из плавания на "Тигрисе"...