"Групповые люди" - читать интересную книгу автора (Азаров Юрий Петрович)

20

Говорят, подвалы с подземными переходами были построены еще при Берии. Подвалы предназначались для штрафных изоляторов, карцеров, комнат, где велись дознания. Расчет был простым: спрятать под землю крики, стоны, вопли. Одно дело на окошке намордник из досок и заключенный орет, зная, что его слышат. А другое дело, когда кругом глушняк. Могила. Кричи не кричи, а все равно никто не услышит. И меньше стали орать. Порядка стало больше. В хрущевскую волну подвалы приспособили под складские помещения, под красные уголки, а Заруба много лет спустя отдал помещения под развитие маколлизма. Здесь на стенах висели лозунги, репродукции картин, плакаты. В центре портрет Ильича во весь рост – в Кремле. Справа он же на броневичке, а слева – в Разливе. Высказывания основоположников о коммунизме и о братстве между народами. Справа – теоретические и методические разработки по маколлизму, а на противоположной стене концепции: новая концепция ИТК, концепция наказания, концепция демократизации, концепция радости и гармонического развития. Здесь же письма и заявления осужденных, отбывших срок. Среди них и такие: «Живу и мучаюсь: так хочется снова вернуться в родной дом…» Или: «Никто и никогда мне не поверит, что только в колонии я спал нормально: не кричал по ночам и не боялся, что меня арестуют». Было даже и такое: «Жду и не дождусь, когда снова увижу своих друзей по совместной отрядной работе. Да здравствует маколлизм – наша слава и наше будущее!»

Когда Першнев увидел весь этот настенный бред, он расхохотался, а потом помрачнел:

– Ваша-то роль какая? Вам не стыдно?!

Мне было действительно стыдно. Но я все же тоже вскипел:

– А вам не стыдно задавать мне такой вопрос?! Я не наседка, не лохмач, не красная маска.

– Как же не лохмач и не красная маска. Вы же в активе.

– А что мне оставалось делать?

– Все так говорят. С этого начинаются все беды.

– Кто знает, может быть, я смогу облегчить и свое и ваше положение.

– Еще бы! Если бы захотели. Нужна свободная печать. Нужно дать на волю материал. У меня есть адреса. Люди есть. Надо рассказать об этих сволочах.

– И через две недели вылететь в трубу? Я за фундаментальный вариант борьбы. С прицелом на будущее.

– у нас нет будущего.

– Будущее всегда есть. Оно от нас не зависит. Я не знаю, умеете ли вы держать язык за зубами.

– Мне нечем держать язык. Выбили все зубы.

– Расскажи лучше о себе.

– Мне нечего рассказывать о себе. У меня нет биографии. Нет прошлого. Представьте себе, я – рабочий и не горжусь, этим. Я выступил против оболванивания людей. Против той идеологии, с помощью которой обманывают тех же рабочих. Грабят и эксплуатируют. Сегодня даже в официальной печати говорят о том, что в семнадцатом году пришли к власти прожектеры. Мой дед, ижевский рабочий, чудом спасся, когда на Урале тысячами расстреливали рабочих. На моего деда пожалели патрона. Его кувалдой стукнули по голове и спихнули в реку. Директива Троцкого звучала так: «Стереть с лица земли Боткинский и Ижевский заводы, не оставить камня на камне на их местах и беспощадно уничтожить рабочих». И уничтожили. На рабочих бросили отряды матросов, отряды иностранных солдат, отряды латышских стрелков – пермская катастрофа была завершена. А вы знаете, как жили рабочие на Урале до революции? У заводов были заводские земли, и у каждого рабочего был участок. Мужчины стояли у станков, а на подсобном хозяйстве трудилась семья. В семнадцатом году под лозунгом «Земля крестьянам» отобрали у заводов земли, рабочие оказались без подсобных хозяйств – это, кстати, одна из причин искусственного голода, который возник в двадцать первом году. Я хотел написать историю Урала. Написать о том, как сломали уральских рабочих. Теперь говорят, что пострадали в первую очередь самые работящие крестьяне, кулаки. Нет, в первую очередь пострадали высококвалифицированные рабочие. Их еще в начале двадцатых годов вырезали, утопили, расстреляли, сгноили в концлагерях. Классовый подход требовал, чтобы штурмовики опирались на чернорабочую массу, на пьянь и голытьбу. Этой массе говорили: «Контрреволюция среди вас! Душите ее! Убивайте!»

– Ну а сейчас ты смог бы писать эту историю?

– А время? А книги?

– Все будет. Но придется писать два разных текста. Один про маколлизм, а другой – свой… Надо найти форму подачи материала…

– А что вас интересует?- спросил Першнев.

– Психология злодеяний. Психология уголовников, стоящих у власти…

Я долго рассказывал Першневу о своих замыслах создать своего рода личностные размышления о Сталине и его банде, возможно, сравнить его методы с методами нынешних автократистов. По мере того как я говорил, Першнев светлел, а я продолжал размышлять вслух, понимая, что не только ему, но и мне нужны мои сокровенные признания. Я говорил и радовался тому, что вновь заклокотала во мне та радостная одержимость, благодаря которой я чувствовал, что живу на этом свете, живу, а не прозябаю, живу и еще долго буду хотеть жить!