"Человек, изменивший мир (Сборник)" - читать интересную книгу автора (Никитин Юрий Александрович)Лезгинка на пультеЭто был самый большой в мире радиотелескоп. Размещался он на искусственном спутнике Земли в идеальных условиях чистого пространства и был предназначен специально для поисков братьев по разуму. А мы… лучшие ученые Земли. Так, по крайней мере, постоянно аттестовала нас пресса, и я не вижу причин с ней спорить. Все пятеро мы прилетели на спутник, едва оттуда ушли последние бригады монтажников. Старшим у нас был профессор Флемминг, единственный «чистый» астроном в нашем обществе. Я, например, был специалистом по криогенным низкотемпературным машинам, в телескоп последний раз заглядывал десять лет тому, да и то из простого любопытства. Младшим оказался Кацу Мотумото. И по возрасту, и по чину. Правда, по умению владеть собой он дал бы немало очков вперед даже Флеммингу, не то что нам, более экспансивным натурам. То есть: Хью Дагеру, Моше Хакаиру и вашему покорному слуге… Юрию Коваленко. Теперь к звездам прислушивалось колоссальное ухо нашего радиотелескопа. А может быть, правильнее его назвать гравитоскопом? Ведь работал он на гравитонах и предназначался для поиска в подпространстве. Там обычные радиоволны исчезали без следа. Хотя, пусть будет – радиотелескоп. Мы с трудом привыкаем к новым словам, сплошь и рядом стараемся сохранить старые, модернизируя их, даем новые значения. Без тени улыбки произносим: самолет, воздушный шар, воздушный флот, воздушный корабль, воздушный крейсер… Энтузиастов, работающих на радиотелескопах прежних конструкций, мы сравнивали с некими специалистами по африканским тамтамам. И барабан вроде бы неплохой способ передачи сообщений. В то же время и сам тамтам, и тамтамиста пронизывают радиоголоса цивилизованного мира… Так, может быть, и наш земной мирок пронизывают радиоголоса сверхцивилизаций? Газеты мы просматривали по телексу. Странно, если бы нам вздумали привозить настоящие газеты из бумаги. Вряд ли бы мы тогда уложились в триста тысяч долларов, а именно в эту копеечку влетал ООН день нашего пребывания на спутнике. Как-то я заметил, что Дагер нередко очень внимательно просматривает все сообщения, относящиеся к судебному процессу над организацией «Черная Пантера». Падкие на сенсации газеты отводили материалам из зала суда целые страницы. Но серьезный ученый и негритянские экстремисты? Правда, у каждого свое хобби. Я, например, коллекционирую вырезки об украинских колониях за рубежом. Начиная от запорожских, когда те ушли от русского владычества в Турцию, и кончая самыми последними данными. Пять миллионов человек в Канаде, два – в Австралии, полмиллиона в Аргентине… А сколько диаспор в более мелких странах! Они-то и заинтересовали меня больше всего. Сохранить свою национальность, язык, культуру, когда другие народы с менее развитой духовной культурой, попадая в аналогичные ситуации, ассимилировались в течение одного-двух десятилетий! Еще я узнал, что Моцумото в редкие свободные минуты составляет для собственного удовольствия каталог боевых гимнов самураев. Правда, этих самых свободных минут у нас было очень немного. Чем увлекались Флемминг и Моше, так и не успел узнать. В ближайшее воскресенье мы сделали первую попытку выйти в подпространство… Мы не разбивали бутылку шампанского о хрупкое переплетение мнемокристаллов и не перерезали ленточку. В первом случае толстое стекло просто сокрушило бы половину приборов, а второе – было еще бессмысленней. Мы и жили внутри радиотелескопа. Входить или выходить – некуда. Разве что в космос… Мы еще раз проверили готовность и потом кто-то из нас, уже не помню кто, совершил это историческое деяние. Нажал Ту Самую Клавишу. Радиоприемнику Попова ловить было некого. За исключением грозовых разрядов. Мы же внезапно оказались в роли деревенского простака двадцатых годов, который повернул ручку наиновейшего приемника. Да еще в наш болтливый век! Пространство генерировало мощные сигналы во всех направлениях и во всех диапазонах! Вернее, подпространство. Стоило повернуть чуть-чуть ручку и – новый голос врывался в нашу крошечную комнату. Подпространство было забито станциями плотнее, чем земной эфир в часы пик! Флемминг совсем растерянно вертел шкалу настройки. Лицо у него было до крайности обалделое. Правда, мы выглядели вряд ли лучше. В своей мальчишечьей самоуверенности ждали, что в первый же день сумеем уловить слабый электромагнитный сигнал искусственного происхождения, даже пусть он до безобразия смешан со всевозможными шумами от межзвездного газа. Но чтобы вот так… – При таком многообразии… – сказал Моше просительно. Все поняли. Действительно, при таком многообразии голосов – стоит ли оттягивать? Может, удастся связаться с кем-нибудь? Правда, на Земле полагается получить разрешение на пользование радиопередающей аппаратурой. У Господа Бога? Все мы атеисты. Но только бы сверхцивилизации не сочли человечество космическим радиохулиганом… Дешифраторы работали с полной нагрузкой. У нас сложилось впечатление, что все сверхцивилизации разговаривают на некоем космолингве, и стоит только подобрать к нему ключ, как станет возможным говорить со всей Вселенной. Даже с самыми удаленными из мегагалактик. Расстояния не играют существенной роли для сверхцивилизаций. Они переговариваются не с помощью там-тамов. Прошло достаточно много времени, пока мы поняли свою беспомощность. Расшифровать язык сверхцивилизаций… Так же просто дикарю из племени мамбо-юмбо понять нашу разговорную речь. И дело даже не в разных диалектах. Словарный запас дикаря насчитывает десять-двадцать слов. «Есть», «спать», «убивать» и т. д. Попробуй объясни ему значение слов «интеллектуальный», «глобальный», «кино», «телевизор», которые мы употребляем постоянно. – Не с того конца, – сказал Флемминг однажды. Он был измучен до крайности. Мы уже созрели до этого признания. У каждого перед глазами все чаще возникал гадкий призрак поражения. – Мы еще не накопили достаточного запаса слов, – сказал Моцумото. Он устал не меньше любого из нас, но упорно продолжал выполнять работу, в результатах которой сам сомневался. – Нам никогда не понять эти слова, – сказал я. – Что ты предлагаешь? – спросил Дагер. Что я мог предложить? Только пожал плечами. Все с тоской ощущали собственное бессилие. Язык цивилизации и сверхцивилизации… Не так уж и приятно чувствовать себя дикарями. Все-таки целые века человек любовно называл себя царем природы и венцом творения. Даже в наш век ожидаемых контактов мы населили в своем буйном воображении целые галактики подобными себе существами. – А что, если пойти на поклон? Это сказал Моше. Все повернулись к нему. – Выйти самим в космос? – сказал он. – Со своим вяканьем… – сказал Дагер с горечью. В самом деле, что бы стал передавать по радиопередатчику человек из племени мамбо-юмбо, если бы понял его назначение? Нам мгновенно стало стыдно, едва каждый представил себя в этой роли. Я почему-то явственно вообразил себя в аппаратной с перьями на голове и окровавленным скальпом за поясом. – А что нам остается? – сказал Моше настойчиво. Пожалуй, только один он мог предложить такое. Все остальные считали себя слишком гордыми, чтобы «позориться». Хотя понимали, что сверхцивилизации значительно легче разобраться в наших примитивных символах. Если ей передавать достаточное количество материала, то она быстро освоит его и ответит в нашем собственном коде. Разошлись, пряча глаза. Этой ночью каждый решит… – Выбери самую чистую передачу, – попросил Флемминг Моцумото, – может, она окажется самой ближней. Сказался чисто человеческий рефлекс: разговаривать с тем, кто рядом. Хотя и этот собеседник мог отстоять на сотни парсеков. Моцумото молча вертел верньеры настройки. Мне показалось, что он прячет лицо от нас. Да и каждый из нас все еще избегал встречаться взглядами с товарищами. Дикари в перьях… – Вот, – сказал Моцумото, все так же не глядя на нас, – самый чистый и громкий голос. Если мерить земными мерками… Если мерить земными мерками, то это была самая близкая станция. Флемминг положил перед Моцумото текст заранее согласованной с ООН и со всеми правительствами передачи. – Давай! На этой же частоте. Мы были уверены, что пройдет немало времени, пока сверхцивилизация заметит наше комариное присутствие. Потом пройдет время, пока расшифруют наши примитивные символы речи… Но едва передача кончилась, как ожило печатающее устройство: – «Мало информации. Еще». Это был колоссальный успех. Когда я впоследствии пытался вспомнить и проанализировать эту историческую минуту, то в памяти всплывали только наши глуповато растерянные лица. Свершилось! Ринулись за материалом. В течение трех дней передавали все, что казалось важным, но космос требовал все новой информации. Наконец, однажды громкий и чистый голос сказал: – Кто вы? Мы бросились к передатчику. – Мы – люди! Человечество. Мыслящие существа! А кто ты? Да простят нам потомки сумбурность первого контакта. Речи некогда было готовить и согласовывать. Самый большой умник из нас оказался способным экспромтом говорить глупости. – Я – Разум, – ответил Голос. – Кто вы? – Мы – тоже разумные, – стучал наш передатчик, – мы – жители Земли. – Непонятно, – ответил Разум. – Кто вы? Нужно было отвечать без промедления, и мы снова повторили свои данные. – Непонятно, – сказал Разум еще раз. – Там вы не можете быть. – Почему? – воскликнули мы в один голос. – Там нахожусь Я, – ответил Разум. На этом передача оборвалась. Вряд ли кто из нас сомкнул глаза в эту ночь. Лихорадочное возбуждение жгло мозг и гнало сон. Мне было слышно, как беспокойно ворочался в своем гамаке Моцумото. Вряд ли ему помогал и волевой контроль. А обо мне и говорить было нечего. Едва только дождался семи утра. В аппаратной уже находились Флемминг, Моше, Дагер. – Нет ли идейки? – спросили меня вместо приветствия. – Мы здесь уже все перебрали. Параллельные миры, временные петли, антимиры, дискретные миры… – Сигналы из будущего? – спросил Моцумото, появляясь на пороге. Флемминг безнадежно пожал плечами. – Все невероятно и поэтому вероятно. Нужно наладить связь. Как там у тебя, Моше? – Сейчас, – прошептал Моше. – Знаете, Флемминг, было бы значительно естественнее, если бы вы сплясали лезгинку на этом пульте. – Есть две гипотезы, – сказал Дагер. – Первая: эта сверхцивилизация размещается где-то на нашей Земле, но так, что мы ее не видим. Что-нибудь принципиально отличное. Вторая гипотеза: мы все спятили. Честно говоря, я уже готов поверить во второе. Голос отозвался сразу, едва настроились на его волну. – Земляне? Какие вы? Мы, как могли, описали облик гомо сапиенса, выдали наиболее полные данные о его интеллектуальном уровне, органах чувств, социальном устройстве. Ну, почти не приукрасили себя. Разум некоторое время переваривал наше сообщение. Потом сказал радостно: – Я знаю, кто вы. Вы – это Я! – ??? – Вы – мои нейроны. Я, по-вашему, Всечеловеческий Мозг! В голосе Разума слышалось величайшее изумление. А что можно было сказать о нас? – Никогда бы не подумал, что нервные клетки моего мозга обретут самостоятельное сознание, – продолжал Разум, – ведь это вовсе не обязательно для моего существования… Мы были ошеломлены до предела. Всечеловеческий Мозг! – Но ведь мы – самостоятельные единицы! – крикнул Флемминг, – мы очень часто не можем понять даже друг друга! Разум ответил уже спокойнее: – Значит, вы сами не подозреваете, что связаны биополем. Но все-таки шесть миллиардов ваших мозгов объединены в один. Мой… Мы были раздавлены. Мы, простые смертные, разговаривали с бессмертным Всечеловеческим Мозгом. Который объединял наши знания и способности в нечто неизмеримо более высокое по качеству! Интеллектуальный гигант Вселенной… Моцумото подошел к иллюминатору и стал пристально всматриваться в черный мрак космоса. И мы знали, куда он смотрит. Там была наша планета, наша Земля… – С кем ты говоришь? – спросил он, не оборачиваясь. – Там, в большом космосе? – С подобными себе, – ответил Разум. Значит, в космосе есть еще такие же Супермозги? А может быть, даже… – А есть ли на планетах, – спросил я, – подобные нам? Разум ответил, не задумываясь: – Вполне возможно. Я не интересовался внутренним устройством моих друзей. Знаю, что космос населен подобными мне! – Давно ли ты поддерживаешь с ними связь? – спросил Дагер. – Миллионы лет. Я ведь еще очень молод. И мал. А есть Супермозги размером с Галактику! Это и понятно: человечество жило только на одной планете… – Скоро и ты, – сказал я, – начнешь распространяться на соседние системы. Уже строят первый звездолет… – Да, – подтвердил Разум, – я как раз собираюсь дотянуться до ближайшей звездочки. По-моему, там есть земляные шарики, что вы называете планетами… У меня закружилась голова. Кто собирается дотянуться: он или мы? У коллег было не лучше. Флемминг воспаленными глазами смотрел на индикаторную панель, словно это она говорила такие несуразицы. – Разве ты не чувствуешь, – спросил я, – когда горстка космонавтов устремляется через пространство? – Я почувствую, – был ответ, – что тянусь к соседней системе. А вы ощущаете, что делают в этот момент какие-нибудь два-три нейрона в вашем мозгу? Из двадцати четырех миллиардов? – А если космонавты погибнут? – В ваших мозгах ежесекундно гибнут нейроны. Да, он был прав. Короткоживущим клеткам человеческий организм может показаться бессмертным. Но люди умирают, другие родятся на смену. Нормальный обмен в этом сверхгигантском Разуме… который вовсе не бессмертен. Он только живет, сколько существует и будет существовать человечество… Этот вопрос вертелся на языке у всех. И каждый избегал касаться его. Среди всяких вопросов есть и стыдные… Первым не выдержал Дагер. Избегая смотреть на нас, он спросил Разум: – Ты ведь не можешь состоять из однородной коры. Есть отделы главные и второстепенные. Гипофиз, мозжечек и другие. Ответь, как ты воспринимаешь нас? Все ли человечество вносит одинаковый вклад в твои мыслительные процессы? Оно у нас разделено на нации. Существуют различные народы… Различные способности… В его глазах горел огонек непонятного фанатизма. А черт, почему непонятного? Стыдно теперь признаваться, но в тот момент я тоже с нетерпением ждал ответ. Я, как никто другой, знал истинную величину вклада, который внесли в сокровищницу мировой культуры славянские народы. Особенно украинский. Краем глаза видел, как подались вперед Флемминг, Моше, Моцумото. Голос ответил: – Непонятно. Что такое – нация? Я – Разум. А сегодня он сказал: – Я помогу вам избавиться от болезней. Вы мне поможете избавиться от моих. И не только от войн. То, что я узнал от вас, не говорит о здоровье человеческого общества. А это очень важно и вам, и мне. Послушайте, я – Разум, обращаюсь к каждому человечку в отдельности: давайте будем сотрудничать! Мы нужны друг другу. Мы необходимы друг другу! Помогите мне, я – вам… Не знаю, когда я вернусь к своему хобби. Да и вернусь ли вообще… Дело в том, что мне и человечеству предложили только две дороги. Одна – к звездам, вторая – в пещеры… И нельзя одновременно идти по обеим. |
||
|