"А,Б,В,Г,Д и другие" - читать интересную книгу автора (Томин Юрий Геннадьевич)

НОЧЬ. ЛУНА. ОН И ОНА

Алексею Палычу снилось, что он плывет через неширокую, но бурную реку.

Течение – бурное, со злыми упругими гребешками – наваливалось на правый бок. Мимо проносились округлые вершины камней; берега уходили назад более плавно, но группа ребят, шедшая по берегу, к которому стремился Алексей Палыч, безнадежно удалялась. Почему-то вдруг на реке появились бревна; они плыли против течения, толкали в левое плечо.

Во сне Алексей Палыч понимал, что это сон: стоит только открыть глаза и он увидит себя в чехле, на подстилке лапника, рядом с Борисом. Он открыл глаза в первый раз и во сне понял, что не проснулся; группы уже не было видно, но река несла его все дальше и дальше; бревна продолжали толкать в плечо.

Алексей Палыч, сделав усилие, открыл глаза во второй раз, и река исчезла. Над ним начало прорисовываться серовато-синее небо, четко очерченные контуры сосновых ветвей.

Рядом кто-то тихонько дышал и трогал Алексея Палыча за плечо.

– Веник, уйди, – пробормотал Алексей Палыч.

– Алексей Палыч, – послышался шепот Веника, – мне нужно с вами поговорить.

Алексей Палыч резко приподнялся на локтях. Перед ним на коленях стояла Лжедмитриевна и осторожно тюкала пальчиками по его плечу.

– Я вас слушаю.

– Нас могут услышать. Давайте отойдем в сторону.

Алексей Палыч выбрался из чехла. Наверное, что-то важное хотела сообщить ему Лжедмитриевна, если подняла среди ночи. Лжедмитриевна направилась к озеру, и Алексей Палыч поплелся за ней.

– Здесь нет комаров, – сообщила Лжедмитриевна.

– Уж не обо мне ли вы заботитесь? – поеживаясь от свежего ветерка, спросил Алексей Палыч.

– О вас.

– Странный метод заботы, – сказал Алексей Палыч. – В чехле у меня тоже комаров не было.

– Там могли услышать.

– Значит, у нас с вами теперь появились какие-то общие тайны?

– Сейчас появятся.

– Говорите, но побыстрей: мне холодно.

– Вы все еще сердитесь?

– Сердитесь – не то слово. Неужели вы думаете, что я в восторге от вчерашних событий.

– Но с вашей точки зрения все получилось к лучшему: поход заканчивается; вы с самого начала к этому стремились...

– Он еще не закончен, – сказал Алексей Палыч. – И давайте договоримся: вы излагаете свою точку зрения, а свою я изложу сам.

– Перестаньте сердиться, Алексей Палыч, – попросила Лжедмитриевна. – В таком состоянии вам трудно будет меня понять. Кроме того, эмоции не способствуют доверию.

– Вы прекрасно знаете, я не доверяю вам с самого начала. А эмоции – это ваш хлеб, ради них вы сюда и прибыли.

– Мы с вами спорим, – сказала Лжедмитриевна. – Сейчас это не нужно.

Если бы Алексей Палыч был не спросонья, не замерз и не встревожен новым фокусом, который, кажется, собиралась выкинуть "мадам", он бы заметил, что тон ее необычно мягок, железа нет и следа, а от бетона остались мелкие крошки.

– Алексей Палыч, я решила прекратить поход.

– Именно поэтому вы запретили вернуться к железной дороге?

– Да. Я ведь имею право принимать такие решения единолично?

– С точки зрения вашей или нашей?

– Вашей.

– Формально – да. Но существуют положения, в которых опасно пользоваться формальным правом. Вы не можете не понимать, что кратчайший путь к населенному пункту – это путь назад. Почему же вы заставляете группу идти вперед? Это, по меньшей мере, путь в неизвестность.

– Согласна, впереди – неизвестность. Путь назад – путь в никуда. Назад идти нельзя.

– Опять начинаются ваши загадки!

– Никаких загадок. Чтобы вы мне поверили, я скажу – продукты я вчера столкнула умышленно. Ребятам об этом говорить было нельзя: они бы не поняли.

– Я тоже не понимаю, – холодно сказал Алексей Палыч. – Я все время требовал прекратить поход, вы отказывались. Теперь вы утопили продукты, до предела усложнили положение детей, говорите, что хотите закончить поход, и заставляете его продолжать. Где ваша любимая логика?

– Она на месте, Алексей Палыч. Группа осталась без продуктов... Это единственный способ прервать поход, ничего не объясняя ребятам.

– Вы могли просто приказать им вернуться, как вчера приказали идти вперед.

– Я должна была бы это как-то объяснить.

– Вчера вы ничего не объяснили.

– Это разные ситуации. Когда были продукты, поход проходил нормально, то с какой стати его прерывать? Сейчас ситуация исключительная, объяснять ничего не надо. Выбор направления – право руководителя.

– Ну и выберите обратное.

– Это опасно, а для вас особенно.

– Для меня лично?

– Для вас и Бориса.

– Опять какие-то ребусы! – рассердился Алексей Палыч. – Что там, за это время – мины расставили?

– Там все осталось по-прежнему.

– В чем же тогда дело?

– Обратный путь для вас очень опасен...

– Да что вы все твердите как сорока: опасен, опасен... Выходит, я уже по своей земле не могу ходить! Что же вы сказки рассказывали о каком-то невмешательстве?! Дети голодные – невмешательство, мы с Борисом впутываемся в какую-то историю, ходим полураздетые – тоже невмешательство! У меня такое ощущение, что я все время хожу в дураках: чего-то не понимаю, чего-то не знаю... Вроде тупого ученика, которому и объяснять бесполезно. А я, как вам известно, учитель; моя профессия – обучать, а это потрудней, чем обучаться.

– Алексей Палыч, – сказала Лжедмитриевна, – я ведь сама всего точно не знаю. Знаю, что – невмешательство, знаю, что обратный путь опасен более всего для вас. Но я не могу знать предстоящие события: тогда исследование теряет смысл. Думаю, что в конце похода я буду знать больше, тогда расскажу...

Алексею Палычу показалось даже, что в голосе Лжедмитриевны звучит искреннее сожаление. Конечно, оно могло быть и притворным, чтобы утихомирить Алексея Палыча, чтобы он особо не бунтовал. Но ведь до сих пор без такого притворства она обходилась.

– Зачем мне это потом? – сказал Алексей Палыч, убавив громкость на двадцать два децибела. – Мне нужно знать, что делать сейчас.

– Идти вперед, – вздохнула Лжедмитриевна. – Больше ничего не остается. Я уже жалею, что послали именно меня.

– Жалеете? Простите, но это ведь эмоция...

– Разве я сказала "жалею"? Очевидно, я употребила не то слово. Я уже говорила вам, что такие чувства известны нам чисто теоретически.

– Слушайте, – сказал Алексей Палыч, – а зачем все-таки вы меня сюда пригласили? Неужели по ночам со мной разговаривать интереснее?

– Я хотела попросить вас, чтобы вы мне помогли.

– Чем?

– Тем, чтобы не мешали. Не нужно настраивать против меня ребят. Не уговаривайте их вернуться – это все равно невозможно. Вы только все осложните...

– Я?! – Алексей Палыч чуть не подавился собственным возмущением. – Это я, по-вашему, усложняю! Можно подумать, что я все затеял!

– Забудьте все, что было. Сейчас начинается новый этап.

– Ясно, – зловеще сказал Алексей Палыч. – Конечно, новый этап, новые трудности, новые наблюдения. Ведь это очень интересно наблюдать, как будут выбираться из леса голодные ребятишки! Какие там у них будут эмоции?.. Может быть, кто-то погибнет геройской смертью тогда совсем прекрасно... Ценная информация!

– Этот этап начала я, – сказала Лжедмитриевна. – По собственной инициативе.

– Этого еще не хватало! Вашей инициативы! Если уж у вас там все продумали... я не знаю, с какой целью... надеюсь – с гуманной... то, может быть, все обойдется. Все-таки – коллективный опыт. А вы на Земле всего пятые сутки! Какая тут еще инициатива?! Кроме того, они же все слышат?

– Разумеется.

– И как они реагируют на вашу инициативу? Кстати, в чем она заключается?

– В решении прекратить поход.

– Разве вы не получили приказа?

– Я вообще с момента появления на Земле не получала никаких приказов.

– Так как же все-таки они относятся к вашему решению?

– Не знаю.

– А почему вы его приняли?

– Мне захотелось.

– Что значит "захотелось"?

– Об этом я хочу спросить вас, Алексей Палыч. Вы должны лучше понять такое состояние. Я вдруг почувствовала, что хочу, должна, обязана – называйте как хотите – это сделать. Мое желание было сильней любых приказов, даже сильней меня, что в принципе невероятно. У нас такое просто невозможно. Вот тогда я и...

Тут Лжедмитриевна сделала паузу. Можно было подумать, что от волнения у нее перехватило горло. Но столь абсурдное предположение Алексею Палычу в голову прийти не могло.

– И... – поторопил Алексей Палыч.

– ...и столкнула рюкзак. Это было неосознанное решение... какой-то импульс... Нельзя даже сказать, что я подумала и решила. Подумать... решить... для этого нужно время. Тут была короткая вспышка. Я сначала столкнула, а потом поняла, для чего это сделала. Что это такое, Алексей Палыч?

– Безобразие, – сказал Алексей Палыч.

– Я вас спрашиваю серьезно.

– Наверное, это и был приказ. Вы получили его в такой форме.

– Нет, – твердо сказала Лжедмитриевна, – приказ был бы совершенно ясным и коротким. На вашем языке он уместился бы в четыре слова: "Столкни рюкзак в воду".

– И вы бы его выполнили?

– Конечно.

– Не задумываясь?

– Разумеется. Но теперь я задумываюсь и не понимаю, что все это означает.

– Для вашего поступка была причина?

– Да...

– Какая?

– Этого я не хочу вам говорить.

– Не можете?

– Не хочу.

– Опять что-то новое... – сказал Алексей Палыч. – Но раз вы не понимаете, что означает ваш поступок, то вряд ли я могу вам помочь.

– Я не понимаю, почему я это сделала. А зачем – совершенно ясно: мне захотелось, чтобы вы и Борис как можно скорей вернулись домой. Но вот почему мне захотелось – непонятно.

– А ребята?

– Это неважно.

– То есть как неважно?! – вскинулся Алексей Палыч.

– Они тоже вернутся, – сказала Лжедмитриевна небрежно, как отмахнулась.

Уж как-то очень ловко Лжедмитриевна сумела так все повернуть, что теперь чуть ли не она нуждается в помощи. Если в ее кажущейся искренности заключалась какая-то новая каверза, то разгадать ее Алексей Палыч не мог. Но о главной своей задаче он не забыл.

– Вот и прекрасно. Я рад, что у нас с вами теперь общая цель вывести ребят из леса, – заявил он тоном вполне деловым, не желая дальше скользить по рельсам мнимых эмоций. – Все же мне непонятно, почему нельзя вернуться обратной дорогой. Если вы мне объясните, я буду вашим союзником на все сто процентов. Вы ведь этого добиваетесь?

– Господи, – сказала Лжедмитриевна, – ну как мне вам доказать?!

– Словами.

– Я сама не знаю почему. Я получила инструкции. Так это у вас называется? В них сказано, чего нельзя делать. Но там не говорится, что произойдет в случае нарушения инструкции. Произойти ничего не может, потому что инструкции никогда и никем не нарушаются.

– Если их не нарушаете вы, то почему не могу нарушить я? Вот сейчас разбужу Бориса, мы сядем на плот, переплывем на ту сторону и выйдем на железную дорогу. Компаса у нас нет, но я все же север от юга отличить смогу.

– Вы этого не сделаете.

– Вы нас свяжете? – не без ехидства спросил Алексей Палыч. Согласно принципам вашего невмешательства?

– Вы сами не захотите уйти. Иначе зачем вы сами пошли с нами в лес без продуктов и одежды... Вы хотели помочь ребятам, когда все шло нормально. Теперь вы тем более не уйдете.

– Значит, ваша инструкция запланировала даже мое поведение и для этого случая?

– Не думаю, – со вздохом сказала Лжедмитриевна. – Ваша реакция заложена в вас самом. Этот случай инструкцией не предусмотрен, приказов я не получала. Во всем, что произойдет дальше, виновата только я. Поэтому я и просила вас о помощи.

– Как же быть с Борисом? Я не имею права ничего от него скрывать: он – равноправный участник нашей авантюры.

– Борис и так меня не слишком любит.

Алексей Палыч подумал, что термин "не слишком" был, пожалуй, довольно мягок.

Но вслух высказываться не стал. Подобное правдолюбие было сейчас неуместным хотя бы потому, что никак не служило на пользу главному делу.

– Да и что не знает Борис из того, о чем мы с вами сейчас говорили? – сказала Лжедмитриевна. – Разве только, что я рюкзак столкнула умышленно. Можете ему сказать. Или как хотите...

Алексей Палыч мысленно пробежал по темам их с Лжедмитриевной беседы и осознал, что особенно нового он и в самом деле не узнал.

– Какой тогда смысл в этом разговоре? – спросил он. Действительно, получается нелогично. И по вашей и по моей логике ночью полезней всего спать. Тем более когда в животе пусто.

– Смысла нет, если вы не поняли меня по-человечески.

– По-человечески? – удивился Алексей Палыч. – Да я со всеми разговариваю по-человечески, иначе просто не умею.

– Значит, виновата я, – сказала Лжедмитриевна. – Кажется, я уже поняла. Я не до конца откровенна. Нет откровенности – нет доверия.

– Логично, – согласился Алексей Палыч.

Лжедмитриевна повернулась и медленно пошла к стоянке. Отойдя на несколько шагов, она обернулась.

– Спокойной ночи.

– А? Да-да... спасибо... – произнес Алексей Палыч в некоторой растерянности.

Ветерок, дувший вдоль озера, развевал его пятидесятипроцентную шевелюру. Под шевелюрой плавали ненужные в теперешнем положении мысли, в которых черный цвет Лжедмитриевниной души постепенно бледнел.