"А,Б,В,Г,Д и другие" - читать интересную книгу автора (Томин Юрий Геннадьевич)ПЕРЕПРАВАУтром разбудил всех Веник. Он носился между палатками и лаял негодующе, с подвыванием, словно жаловался. Собрав достаточное количество зрителей, он храбро отбежал метров на двадцать от стоянки и взвыл. Весь этот гнев был обращен против лосихи. Она стояла неподалеку от палаток, нюхала воздух и спокойно слушала собачью ругань. А Веник бушевал. Чувства, самые разнообразные, в нем не умещались: он побаивался крупного зверя, но притворялся хр-р-рабрецом; ему одновременно хотелось и броситься в атаку и укрыться за хозяйскими спинами. Но главным чувством, которое им сейчас владело, была ревность. Больше всего Веник боялся, чтобы хозяева не приняли этого зверя в свою компанию: он прекрасно понимал, сколько каши может съесть такое чудовище. Валентина достала кусочек печенья и медленно двинулась к лосихе с протянутой рукой. Веник прямо-таки взорвался от возмущения. Теперь он лаял поочередно то на лосиху, то на Валентину и даже подпрыгнул, пытаясь выхватить печенье. Сделал он это, конечно, не из жадности, а просто в воспитательных целях. Лосиха запрядала ушами, с отвращением потрясла головой: шумная компания ей надоела. Она развернулась и плавной рысью удалилась в сторону леса. Веник преследовал ее, держась на разумном расстоянии. Далеко в лес он не пошел и скоро вернулся. Совершив возле рюкзака с продуктами круг победителя, Веник лизнул его и улегся рядом. – У лося самое вкусное – язык и губы, – сообщил Шурик. – А ты ел? – Читал. – Молодец, – сказал Стасик. – Когда продукты кончатся, будешь нам рассказывать вместо обеда. Елена Дмитна, после завтрака переправляемся? – У тебя есть другие предложения? – Нет. – Тогда не спрашивай. – Я в смысле переправы. Кто первый, кто последний... – Решайте. Стасик вздохнул. Ему не хотелось слишком много командовать. Могла бы и руководительница немного поруководить. Но видно, таков был ее стиль – полная самостоятельность. После завтрака, мытья посуды и сборов начали составлять экипажи. Всем хотелось попасть в первый рейс. По этому поводу немного пошумели, но Стасик заявил: – Вот что, дети мои. Так не пойдет. Вы сами выбрали меня, даже тайным голосованием... – Все шесть голосов... – подтвердил Шурик. – Не такое уж и тайное это голосование. – Можешь не намекать. Если я согласен быть заместителем, то почему я должен голосовать против себя? – Логично, – сказала Лжедмитриевна. – Я тоже так думаю, – согласился Стасик. – Если я не подхожу, то назначайте любого другого. Но в таких делах, как на корабле, командовать должен один человек. – Ты, – сказал Шурик, но в тоне его чувствовалось сопротивление. – Хочешь, чтобы ты? – спросил Стасик. – Не хочу, я малограмотный. – Тогда временно заткнись. Кто у нас плохо плавает? – Взгляд Стасика откровенно уперся в Алексея Палыча. – В каком смысле? – спросил Алексей Палыч. – Ну, с середины вы доплывете? – А зачем? – На всякий случай. – Давайте лучше без случаев. Пускай помедленней, но осторожнее. – Вы что, боитесь, Алексей Палыч? – Не за себя. – Тогда все в порядке, – сказал Стасик. – Остальные плавать умеют, водоворотов нет, шторма – тоже, вода теплая. Переворачиваться необязательно. – В-в-ветерок... – сказал Чижик. – Встречный. Легче будет гнать плот обратно. Первыми поплывут: я, Шурик и Чижик. Заберем два рюкзака. Чижик пригонит плот обратно. Кто у нас самый толстый? Валентина? Поплывешь вторым рейсом с Чижиком и Геной: они самые тощие. – Почему это я толстая! – возмутилась Валентина. – Не знаю, – отрезал Стасик, – спроси у мамы. – Нахал! – Оскорбление при исполнении... – сказал Стасик. За Валентину вступилась Мартышка: все-таки они были из одной стаи и принадлежали к лучшей половине человечества. – Ты сам оскорбляешь, – сказала она. – Взялся командовать командуй без глупых шуток. Но, как было сказано, Стасика не зря выбрали заместителем. Он и сам уже понял, что заехал не туда и минута для шуток выбрана не самая подходящая. – Приношу глубокие извинения, – сказал он. – С искренним уважением... Значит, Валентина переправляется с Геной и Чижиком. Плот обратно перегоняет Гена. Он забирает Алексея Палыча и Бориса. Борис, ты сможешь перегнать плот? – Смогу. – Гут, как говорят у нас в Японии. Борис забирает Елену Дмитриевну, Март... прошу прощения, Марину, Веника и остальное барахло. При переправе верхнюю одежду всем снять, нижнюю оставить. Кто против, прошу поднять руки. Ребята принялись переносить имущество к плоту. – А почему у меня такой тяжелый рюкзак? – застонала Валентина. Шурик, ты камней наложил? Опять твои дурацкие шутки? – Почему – я? – обиделся Шурик. – Потому, что на сборе – ты. – Это я, – сказала Лжедмитриевна. – Я решила переложить все продукты в один рюкзак. Валентине будет легче контролировать расход. Но понесу рюкзак я. Есть возражения? Возражений не было. Сегодня на озере дул ветерок. Легкая волна чмокала о бревна плота. Расстояние до противоположного берега за ночь слегка увеличилось – так показалось Алексею Палычу. Предстоящей переправы он особенно не опасался: плот был сделан надежно, да и ребята выглядели уверенно. Если кому и надо было волноваться, то это Лжедмитриевне. Но по виду ее понять ничего было нельзя – спокойная, как обычно, сдержанная, как всегда. Было в ней все-таки что-то от машины. Даже глаза, довольно красивые с человеческой точки зрения глаза, смотрели сейчас пристально и бесстрастно, словно два объектива. "Неужели они ничего не замечают?" – подумал он про ребят. Нет, ничего они не замечали. Для них Лжедмитриевна была такой, какой они ее видели, а не такой, какой ее знали Борис и Алексей Палыч. Подошел Борис. – Алексей Палыч, я с ней поплыву... Столкнуть ее, что ли? – Как бы она тебя не столкнула, – сказал Алексей Палыч, вспомнив вечерние упражнения возле плота. – Да и за что ее топить? – Как за что?! – Да вот так. Объясни мне толком, что она такого сделала? – А мазь?.. – Не доказано. – Спички... – Не доказано. – Карта... – Все это только предположения. Мы никак не можем избавиться от того, что знаем о ней. А ты попробуй взглянуть со стороны. Поход проходит нормально. Все сыты, здоровы, обуты, одеты. Даже нас с тобой приняли в компанию, хотя мы им совсем ни к чему. Переправа через озеро... Ну что ж, не такое это страшное событие, для ребят – даже интересно. Но если забыть обо всем этом... Ты бы смог смотреть, как она тонет? Она ведь живая! – Я и не собирался ее топить по-настоящему. Просто я думаю: если начнет тонуть, ее "отзовут"... – Я в этом не уверен, – вздохнул Алексей Палыч. – Другой метод... Видно, Боря, нам с тобой терпеть до конца. Только не знаю, когда и каким будет этот конец. Пойдем, поможем столкнуть плот. Когда первая тройка уселась на плот и их оттолкнули от берега, оказалось, что волна, хоть и мелкая, заплескивает плот брызгами. Пришлось вернуться. Нарубили лапника, настлали, чтобы рюкзаки и одежда лежали повыше. О себе ребята уже не думали: все равно быть мокрыми. Взяв по одному веслу, Стасик и Чижик гребли с обоих бортов. Встать было нельзя, гребли сидя. Плот удалялся от берега медленно. Шурик, на которого брызги попадали еще и с весел, сидел, обхватив голые плечи руками, и "продавал дрожжи", несмотря на ярко светившее солнце. Алексей Палыч видел, как уменьшаются постепенно фигурки ребят, словно растворяются в озере. Сейчас затея с переправой уже не казалась ему такой безопасной. – Надо было взять с собой надувные пояса, – сказал он, глядя между Борисом и Лжедмитриевной. "Мадам" не откликнулась. Алексей Палыч мысленно сплюнул: совет был столь же мудр, сколь и бесполезен. – Боря, – сказала Марина-Мартышка, – мы с тобой переправляемся вместе. Если я упаду в воду, ты меня будешь спасать? – А ты меня? – Буду, если попросишь. Но ведь всегда мальчики спасают девочек. – Где это написано? – Нигде. И так ясно. – Мне не ясно. Ты меня не спасай, лучше сама спасайся. Я как-нибудь доплыву. – А если у меня будет судорога? Борис вздохнул вздохом совсем не детским. Но Мартышка вовсе не обиделась на Борисову холодность. Наоборот, она была довольна. На сей раз разговор с Борисом получился чудовищно длинным, и в этом заключалась ее очередная победа. Труднее всего оказалось перегонять плот обратно. Чижик греб один, и ему приходилось все время переносить весло с борта на борт. После нескольких гребков с одной стороны плот начинало разворачивать, и его постоянно приходилось утихомиривать. Если бы не попутный ветер, то справиться одному было бы невозможно. Плот уткнулся в песок возле берега. – Ну как там? – спросил Алексей Палыч, отмечая про себя, что этот вопрос должна была задать Лжедмитриевна. – П-п-порядок... – отозвался Чижик. На плот положили еще два рюкзака. Валентина, Гена и Чижик отплыли. Веник, видя, как постепенно, но неотвратимо уменьшается число хозяев, начал тревожиться. Он шастал по берегу, обнюхивал следы ушедших и, вытянув морду, ловил запахи с озера. Те, кто полагают, что собаки не умеют считать, напрасно так полагают. Собаки складывают не безликие числа, а запахи. Так же они и вычитают. Веник, например, абсолютно точно установил, что на пять родных запахов стало меньше, и прекрасно понял, куда они удалились. Он даже зашел по свои четыре колена в воду и тявкнул неодобрительно. Затем, вспомнив кое-что, вернулся на берег, подошел к Лжедмитриевне и обнюхал лежавший у ее ног рюкзак с продуктами. Убедившись, что главный запах пока не уплыл, Веник улегся возле него, и вид его, крайне решительный, недвусмысленно говорил: "Только через мой труп"... Алексей Палыч и Борис отправились третьим рейсом вместе с Геной. Борис и Гена гребли. Алексей Палыч сидел пассажиром. Вода хлюпала между бревнами, даже сквозь подстилку чувствовалось, как они шевелились. Алексей Палыч смотрел на удаляющийся берег, на уменьшающиеся фигуры Лжедмитриевны и Марины. Он очень ясно представлял сейчас себя – торчащее над водой полураздетое существо с заросшим подбородком и тощей грудью. Очки в этой ситуации его никак не украшали, а, наоборот, делали еще более нелепым и неуместным. Алексей Палыч представил себе, что его в данную минуту видит жена или кто-нибудь из кулеминских знакомых, и поежился. Они бы его не признали: положительный и скромный, деликатный и аккуратный, известный всему Кулеминску учитель болтался в жалком виде на жалком плоту, словно потерпевший кораблекрушение или еще похуже того. Лжедмитриевна и Марина стали совсем маленькими, а Веник, тот вообще слился с берегом. "Вот в чем выход! – подумал Алексей Палыч. – Нужно было забрать Марину, а Лжедмитриевну оставить. И никаких насилий и утоплений... Хотя нет, за ней все равно бы вернулись... Господи, чем же занята моя голова! В школе идут экзамены... директор волнуется... жена беспокоится. Мать Бориса уже, наверное, скандалит в моем доме, получив телеграмму... Чего ради? Ради этих ребят? Да пожалуй, в этом и только в этом наше оправдание. Перед кем оправдаться – найдется, а вот чем?.." Плот уткнулся в берег. Гена соскочил. Алексей Палыч тоже хотел спрыгнуть бодро, по-спортивному, но в очередной раз ощутил, что сорок пять – это не пятнадцать. Он сидел на полусогнутых ногах, они затекли и распрямляться не слишком торопились. – Алексей Палыч, давайте "пушку", сейчас мы вас отогреем! крикнул Стасик. – А почему, собственно, меня? – спросил Алексей Палыч, хрустя коленками. – Я как все. Мне не нужно никаких привилегий. – Ну, все и погреются, – тактично заметил Стасик. – Борис, гони плот обратно. Да не забудьте Веника. Не очень-то хотелось Борису перевозить своего врага и липучую Мартышку, но возражать он не стал: дело есть дело, а переживания его никому не интересны. Да и опять же – не объяснишь эти переживания, такая уж пошла полоса жизни. Все же разговаривать с Лжедмитриевной он не был обязан. – Я тоже буду грести? – спросила Мартышка. – Или Елена Дмитриевна? – Бери весло. – Какой ты суровый, Боря, – протянула Мартышка. – Просто настоящий капитан. Уважения в ее словах было ноль целых и ноль десятых. У девочек, которым перевалило за шестнадцать, это называется кокетством. Марине еще не перевалило, но кокетничать она умела уже с семи. Лжедмитриевна была все так же бесстрастна, как судья. Не спортивный судья, разумеется, а тот, который присуждает кого-нибудь к чему-нибудь. Веник, решив, что его бросают, зарыдал. Собаки тоже умеют плакать. Некоторые собаки, как и некоторые люди, делают это молча. Но Веник был не из таких. "Ай-ай-ай... – причитал он, – ай-ай..." В его голосе было столько обиды и жалости к самому себе, что никакого перевода не требовалось. Когда Лжедмитриевна перенесла на плот рюкзак с продуктами, вопли Веника стали еще тоньше, пока не перешли в область ультразвука. Теперь он кричал неслышимым криком, только нижняя его челюсть мелко дрожала. – Веничек, – сказала Мартышка, уже и сама готовая пустить слезу, – неужели ты думаешь, что мы тебя бросим? Иди ко мне. Веник заметался у края воды, шагнул вперед, покачался, примериваясь, и прыгнул на плот. Для собаки это был храбрый поступок. Примерно такой же, как для человека, впервые прыгнувшего с парашютом. Когда все уселись, а Веник улегся на куртке Мартышки, Борис оттолкнулся веслом от берега. Мартышка гребла довольно сносно, если не считать того, что весло часто выворачивалось в ее руках и поливало пассажиров прохладной водой. Лжедмитриевна принимала это с обычным своим спокойствием. Борис негодовал, но молчал, понимая, что сейчас ничего не исправишь. Они уже доплыли до половины озера, уже хорошо различали ребят и Алексея Палыча, стоящих на берегу. Даже Веник поднял морду и начал нюхать ветер, почуяв что-то знакомое... Волны чмокали возле носа плота; весла расплескивали воду; все это были постоянные и привычные звуки... И вдруг Борис услышал посторонний шумный всплеск, будто кто-то плюхнулся в воду. Он повернул голову и увидел, что это не кто-то, а что-то. Он еще успел увидеть зеленый бок рюкзака, никель пряжек, строчки на лямках – все это отпечаталось в его глазах с необычной четкостью. Рюкзак погружался не торопясь, но неуклонно, неотвратимо. Это был рюкзак с продуктами. Говорят, что в критическом состоянии организм человека как бы взрывается изнутри – быстрее начинает двигаться кровь, мышцы на время приобретают необычную силу, легче переносится боль; но главное ускоряется мысль, решения принимаются почти мгновенно. Организм выбрасывает наружу резервы, скрытые в его кладовых. Так, например, рождаются рекорды, подвиги. Борис ни о чем не успел подумать, как очутился в воде. Перед этим он смог заметить, что Лжедмитриевна сидит в позе истукана и провожает тонущий рюкзак своим рыбьим взглядом. Увидел округлившиеся глаза Мартышки и рот, открытый для того, чтобы что-то сказать. Успел осознать – не подумать, не рассудить, не рассчитать, что перебежать на другой борт нельзя: плот может сильно накрениться и тогда с него посыплется в воду и все остальное. Весь этот всплеск информации и решение длились меньше секунды. Борис резко наклонился вбок и свалился в воду. Он нырнул под плот и разлепил веки. Пресная вода резанула по глазам, но он все же заметил зеленоватое расплывчатое пятно и пузырьки воздуха, струившиеся от него. Пятно удалялось и тускнело: вода в озере была коричневатой. Борис изо всех сил заработал ногами, по-собачьи подгребая под живот ладонями. Ему удалось догнать рюкзак, и пальцы его вцепились в какой-то ремень. Он развернулся ногами вверх и попытался всплыть. В ту же секунду у него зашумело в голове, словно заработал насос. Нестерпимо захотелось вздохнуть хоть один раз. Рюкзак идти наверх не хотел. Правда, вниз он тоже не опускался борьба между ним и Борисом шла на одном уровне. Но в отличие от Бориса, ему не нужно было дышать. Перед закрытыми глазами возникли искрящиеся шарики – это был последний сигнал, и Борис его понял. Он разжал руки и заболтал непомерно тяжелыми ногами в последнем усилии. Он поднимался медленно, бесконечно долго, почти всю жизнь. Если бы ему сказали, что с момента падения рюкзака и до появления его очумелой головы на поверхности прошло всего девятнадцать секунд, он бы не поверил. Когда круги перед глазами исчезли, а звон в ушах прекратился, Борис обнаружил, что Мартышки на плоту нет. Она болталась в воде возле плота, придерживаясь за него руками. – Я ду... ма.. ла... ты упал... – сказала Мартышка, дыша так же часто и отрывисто, как Борис. Она часто моргала, и то, что текло по ее щекам, было очень похоже на слезы. Веника на плоту тоже не было. Когда рюкзак, а за ним Борис и Мартышка плюхнулись в воду, Веник решил, что это уже слишком. Он прыгнул вслед за ними, но тут же раскаялся: ноги его болтались в воде, не ощущая привычной опоры, и он чувствовал себя беспомощным. Как и все собаки, плавать он умел от рождения, но это открытие ничуть его не обрадовало. Он и сам не знал, зачем прыгнул в эту жидкую, мокрую и холодную воду. На поверхности от Веника оставались только кусочек хвоста и голова с ушами, торчащими словно малярные кисти. Увидев Бориса, он подплыл к нему и попытался на него взобраться, положив передние ноги на его плечи. Впрочем, можно было подумать, что Веник приступил к спасательной операции. Стряхнув собаку, Борис уцепился за плот рядом с Мартышкой. – Упустил... – сообщил он. – Чуть бы пораньше... – Ты нарочно нырнул? – Неужели нечаянно... – Что же теперь делать? – Будем помирать. Лжедмитриевна протянула Борису руку. – Влезай. Я тебе помогу. Борис презрительно фыркнул в воду, нырнул под плот и вынырнул с другой стороны. За время всей этой возни их снесло назад. Упущенные весла болтались недалеко от плота: их сносило медленнее. Борис поплыл за ними. На том берегу все это видели, хотя и не понимали, в чем дело. К плоту уже плыли трое. Когда Борис прибуксировал весла, можно было различить Стасика, Гену и Чижика. Борис закинул весла на плот. – Давай влезать одновременно, – сказал он Мартышке. – По счету три. Раз... Борис и Мартышка с противоположных бортов, дрыгая ногами, втянули на плот по половинке туловища. Веник заскулил. Он не то чтобы твердо решил, что его бросают: это было бы стопроцентным предательством в таком положении, – он просто напоминал, что есть на свете такая собака Веник, которой не хотелось бы оставаться одной среди такого обширного и такого мокрого пространства. Мартышка помогла Венику взобраться на бревна. Он тут же отряхнулся. Когда Веник вытряхивал последнюю мелкую водяную пыль, около него возникло радужное облако. Лжедмитриевна получила свою порцию душа. Ее это не огорчило, а Бориса не порадовало, что непременно произошло бы в другой обстановке: сейчас было не до мелкой мести. Подплывшие ребята окружили плот, ухватились за него. – Вы что тут кувыркаетесь? – спросил Стасик. – Рюкзак упал, – сообщила Мартышка. – Какой? – С продуктами. – Поймали? Вопрос был излишним: все видели, что на плоту оставался только один рюкзак. Однако для подобного разбирательства место было не совсем подходящим. Плот продолжало сносить. Борис и Мартышка начали понемногу синеть, кожа их покрывалась пупырышками. И только Лжедмитриевна сидела неподвижно. Правда, на ребят она не смотрела, и можно было подумать, что она тоже переживает. – Гребите, – сказал Стасик, – мы вас будем подталкивать. Прежде чем Мартышка взяла весло, его неожиданно перехватила Лжедмитриевна. Совесть ее, что ли, заела или что-то другое – Борис не понял. Но, как и обычно, ничего хорошего из этого не получилось. Лжедмитриевна гребла, а неподвижная Мартышка мерзла все больше. – Возьми весло, – сквозь зубы сказал Борис, увидев, как Мартышка потирает озябшие руки. – Елена Дмитриевна, давайте я погребу, – попросила Мартышка. – Замерзла? – Ага. – Накинь на себя что-нибудь. Эта неожиданная заботливость возмутила Бориса. – Я тебе говорю: возьми весло! – заорал он. Взрыв этот относился не к Мартышке, но она не поняла. – Не кричи, – сказала она. – Ты еще молод на меня кричать. Мартышка была старше Бориса примерно на полгода. Откуда она об этом знала – одном богу известно. Наверное, просто знала, и все. В другое время он бы возмутился. Он и сейчас слегка возмутился, но очень вяло. Все-таки Мартышка брякнулась с плота не зачем-нибудь, а для его же спасения. Конечно, спасти она никого не могла, но ведь хотела... – Я не на тебя кричу, – пояснил Борис. Мартышка снова не поняла. Обычно девочки гораздо лучше чувствуют психологические зигзаги. Мартышка не была исключением. Но в данную минуту ее интуиция находилась в замороженном состоянии. – А на кого? – спросила она. Вопрос остался без ответа. Лжедмитриевна внимательно взглянула на Бориса и передала Мартышке весло. – Вы чего там ругаетесь? – спросили из воды. – Гребите сильней, мы замерзли. – Плывите на берег, мы догребем, – посоветовал Борис. – Точно? – Точно. Ребята отпустили плот и поплыли к берегу. Тем временем Алексей Палыч нервно расхаживал вдоль кромки воды, то снимая, то надевая очки. Он постоянно справлялся у Шурика. – Что там сейчас? – Доплыли. – А сейчас? – Мартышка и ваш дружок залезли на плот. – А сейчас? – Плывут сюда. – Никак не пойму: что там могло случиться? – А ничего не случилось, раз не кричат. Может, просто решили искупаться на середине. – Это по меньшей мере странно, – сказал Алексей Палыч. – А вы-то что волнуетесь? Не вам отвечать. – Странно ты рассуждаешь. За поход я не отвечаю, но есть еще такое понятие, как человеческая ответственность. Разве не ясно? – Все ясно. Только не стоит из-за ерунды шум поднимать. Что-то в ответах Шурика не нравилось Алексею Палычу. Повинуясь нечетким еще своим мыслям, он неожиданно спросил: – А почему ты не поплыл? – Надо кому-то на берегу остаться... А почему вы не поплыли? – Я об этом жалею. – Ну вот видите... – Что я вижу? – Что тоже не поплыли, – сказал Шурик. – Давайте костер разведем побольше. Сейчас приплывут – жрать захотят со страшной силой. Последняя реплика не прошла мимо ушей Валентины, сидевшей подле костра. – Скажи лучше, что сам хочешь. – Ну и хочу. Ну и что? Нельзя? – Не заработал еще. – Не меньше тебя несу, – сказал Шурик. – Не больше тебя ем. Возражения есть? – Хватит вам ссориться, – попросил Алексей Палыч. – А мы и не ссоримся, – сказал Шурик. – Вполне нормальный разговор. Когда начнем ссориться, вы сразу поймете. Я вот, например, имею на вас зуб за кеды, но молчу: такой уговор – в походе ничего не выяснять. – Мне кажется, что ты уже выясняешь? – сказал Алексей Палыч, стараясь придать своим словам форму деликатного вопроса. Он даже предоставил Шурику возможность для почетного отступления. – Или мне показалось? Шурик возможностью воспользовался. – Показалось. Все это – семечки. Но Алексей Палыч, не чувствуя себя виноватым, все же понял, что Шурик не из тех, кто легко прощает обиды – как реальные, так и выдуманные. Когда плот пристал к берегу, ребята собрались у костра. В суматохе тяжесть потери оценили не сразу, но постепенно до всех дошло, что это означает конец похода. – Как это получилось? – спросил Стасик. – Я не видел. Услышал, как плеснуло... только тогда... – А ты? – И я не видела, – сказала Марина. – Видела, как Боря нырнул. Я думала, он свалился. – Может, плот сильно наклонили? – Не наклоняли. Плыли спокойно. Мы ничего... Мы не виноваты. – Но ведь кто-то виноват? – заявил Шурик. – Так не бывает, чтобы никто не виноват. – Мы гребли... – сказал Борис и кивнул в сторону Лжедмитриевны. Она сидела... Она все видела. Лжедмитриевна молчала, и на сей раз молчание ее было непонятно всей группе. – Самый ценный рюкзак, – сказал Стасик. – Пускай бы любой другой. Я, конечно, тоже виноват. Но и вы могли сообразить – привязать! – Любой другой сразу бы не утонул, – сказал Шурик. – А в этот, как нарочно, все банки напихали. "А он нечаянно попал в точку, – подумал Алексей Палыч. – Не "как нарочно", а просто нарочно... Она сама уложила... А ведь по логике, при переправе самое ценное надо разделить, а не складывать в одно место." Алексей Палыч понимал, что Лжедмитриевне придется прекратить поход и, значит, его цель будет достигнута. Но нельзя сказать, что он очень радовался в эту минуту. Он видел расстроенные лица ребят, их растерянность. Ребят было жалко. Алексей Палыч слегка раздваивался. Если бы была такая возможность, он сам сейчас нырнул бы за рюкзаком. Это лишний раз доказывает, что Алексей Палыч не был человеком железной воли, не умел идти к цели по прямой, что вообще-то не так и плохо, ибо люди, идущие к цели прямолинейно, не всегда смотрят, кто попадается им под ноги. Ребята не решались обвинить Лжедмитриевну вслух. Они молчали. Молчание затягивалось, и становилось ясно, что на сей раз одним словом ей не отделаться. Шурик продолжал затягивать петлю. – Кто укладывал рюкзак на плот? – Елена Дмитриевна, – сказала Марина. Алексей Палыч, видевший уже на горизонте станцию, электричку и благополучное возвращение в Город, попытался смягчить обстановку. – По-моему, – сказал он, – в данной ситуации это не имеет особого значения. Произошел несчастный случай. Нужно искать выход. Ему никто не ответил. Молчание становилось уже совершенно невыносимым, оно грохотало в ушах сильней барабанов. Лжедмитриевна подняла голову и сказала: – Рюкзак задела я. Привязать просто не догадалась: я никогда раньше не плавала на плотах. Алексей Палыч подумал, что все сказанное было правдой на сто процентов, если не считать слова "задела". Задеть и столкнуть понятия разные. Как ни странно, признание Лжедмитриевны вызвало некоторое облегчение. Возможно, никому из ребят не хотелось произносить слова, которые напрашивались сами собой. – Что делать дальше, будем решать коллективно, – сказала Лжедмитриевна. – Сейчас бы хорошо коллективно поесть, – сказал Шурик. – Хорошо, – сказала Лжедмитриевна, – давайте обыщем рюкзаки – у кого что осталось. Ребята, словно обрадовавшись, что закончился этот тягостный разговор, бросились потрошить рюкзаки. Добыча оказалась невелика: полбуханки черствого хлеба, восемь конфет "Старт", банка сгущенки, начатая пачка чая, лавровый лист и перец, взятые Геной для ухи. Каждую вещь перетрясли несколько раз и набрали еще две пригоршни крупы пополам с мусором. Алексей Палыч и Борис, разумеется, ничего не могли внести, кроме идей. Выходить было уже поздно. Сегодня решили дальше не двигаться, а хорошо все обдумать. Борис предложил поискать грибов: по его расчетам, они должны уже появиться. Борис и Алексей Палыч ушли в лес. Мартышка, уже на правах старой подруги, увязалась за ними. Гена направился на берег ловить рыбу. Валентина осталась выуживать крупинки из мусора. Шурик расстелил палатку и улегся на нее мечтать об обеде. Лжедмитриевна с необычным для нее рвением принялась носить к стоянке дрова. В общем, все пока выглядело так, будто ничего страшного не произошло. Да и что может произойти в довольно населенном районе нашей перенаселенной планеты? Привыкнув к сытости, трудно представить себе голод. Из ребят только Стасик и Чижик попытались решить проблему одним ударом. До вечера они болтались на плоту посреди озера, шаря по дну самодельной кошкой, но ничего не нашли. Что же касается Веника, то, порыскав у костра, поискав рюкзак, начиненный вкусными запахами, он его не обнаружил, но выводов из этого не сделал. |
||
|