"Условно пригоден к службе" - читать интересную книгу автора (Норберт Юрецко, Вильгельм Дитль)

БНД.

Итак, однажды случилось так, что Вульф весной 1995 года посетил нашу "Торговую контору Гамбурга". Мы разговаривали о многом, в том числе о количестве и качестве получаемых нами сведений. И тут у Вульфа вырвалось: – С таким количеством информации вы могли бы кое-что давать и на сторону. У нас есть один торговец информацией, поляк, который время от времени кое-что у нас покупает. Если вы хотите, я смогу кое-что продать и от вас. Это на самом деле выгодно.

Мы остолбенели, а я спросил: – Вы что, перепродаете материал ваших русских третьим лицам? – Да, а почему бы и нет? Тем, внизу, его всегда хватает. Иногда кое-что мы даже дважды продаем. Службе и "томми", к примеру. – Нет, я думаю, это не для нас, – успокоил его я. Затем я сменил тему. В прошлом такие намеки уже встречались, но никогда нам не делалось таких четких и ясных предложений. Когда Вульф от нас снова уехал, мы оба сидели, как побитые собаки. Зачем он нам это рассказал? Кто этот польский торговец? Вульф поставил нас в препротивное положение.

Фредди уже разволновался. Побледнев, он ругался: – Почему он хотел нас туда втянуть? Что нам теперь делать? – Ума не приложу. Если это верно, то нам тут делать нечего. Кто знает, что они там уже продали. Я на мгновение остановился. – А не может ли быть так, что кто-то пытается нас проверить? Представь себе, они хотят проверить нас, увидеть нашу реакцию. Если мы после визита Вульфа просто пожмем плечами, то, может быть, нас вышвырнут на следующий день, и какой-то другой представитель "Южной фруктовой компании" с радостью возьмет на себя наших агентов. Разве это звучит так уж нелепо? Ты сам знаешь, там внизу у нас очень мало друзей. Но разве Вульф согласился бы сыграть для нас роль такой ловушки?

Мы рассматривали проблему со всех сторон. Но ничего не приходило в голову. Что будет, если эти двое во время одной из своих сделок "засветятся", а потом станет известно, что мы знали об их махинациях и молчали? Тогда нас выгонят вместе с ними. Так как же выбраться из этой ситуации? Мы постоянно бродили по заколдованному кругу. Правда это или блеф, под угрозой наши источники или только мы сами, кто стоит за всем этим, почему он рассказал именно нам, почему, почему, почему? Как нам на все это реагировать? Ничего не делать было бы ошибкой и вообще не в нашем стиле. Но что? Нам нужна была ясность. Если это просто игра, то мы это выясним. Потому мы подготовили список вопросов и решили еще раз попробовать Вульфа на зуб. А до этого мы решили молчать.

Нам готовят ловушку?

Прошло всего несколько дней и мы снова сидели вместе. Мы включили диктофон, чтобы потом проанализировать, не врал ли нам Вульф. Мы усиленно показывали свою заинтересованность и просили его еще раз все объяснить. Нам хотелось, так сказать, взвесить все риски. После беседы мы прослушали пленку и попробовали оценить тон каждого слова, взять сведения из каждого выражения. Теперь мы, казалось, были почти уверены. Это была фальшивка. Кто-то хотел нас проверить. И что теперь?

Через пару дней мы снова встретились в ресторане отеля "Бухенхайн". В наших головах путались мысли. Мы все еще не решили, как поступить с возможно фальшивым предложением Вульфа. После двух часов разговора нам, наконец, стало ясно, что нам следует сообщить начальству об этом деле. Дружба с Вульфом? Но по-другому было нельзя. А если это просто проверка, то ничего особо плохого ему не сделают, если мы на него донесем. Если это так, то тогда, в конечном счете, просто ничего не произойдет.

Несмотря на все это, мы чувствовали себя хуже некуда. Когда на следующее утро мы проезжали в ворота в стене, окружавшей территорию "лагеря" БНД, Фредди снова жаловался: – Он же не оставил нам выбора, этот идиот. И теперь, как бы мы ни поступили сейчас с Вульфом, все равно это будет неправильно. Потому мы должны обо всем доложить. У нас ведь просто нет другого шанса.

Мы остановились перед домом 109. Снизу мы могли видеть, что Мёдлинг уже на месте, заместитель по оперативной безопасности начальника нашего управления, У него была характерная привычка. Когда он приходил в бюро, то сдвигал жалюзи, откидывал окно и вешал пиджак на оконную ручку. Сегодня он пришел в шерстяном пиджаке в черно-белую клетку. Мёдлинг был одним из редких старых и по-настоящему опытных оперативных работников Службы. Он не мог похвастаться представительным видом, отрастил брюшко, а на его примечательном черепе светилась лысина, обрамленная седыми волосами. Мёдлинг был приятным и доступным человеком, которому мы могли доверять. Одному из немногих.

Сияя, со множеством морщинок от улыбок на лице, он встретил нас в своем кабинете и предложил сесть. Мы сначала обсудили наши планы. Командировки, расчеты, оперативные деньги, использование курьеров и так далее. Но потом он сам начал говорить о команде Вульфа. – То, что там происходит, нечисто. Вся их система работы не соответствует тому, что принято у нас. Кроме того, скажем так, мы заметили некоторые их непорядочные действия. Но мы скоро до них доберемся. Недолго им осталось. Это только вопрос времени.

Я подал Фредди знак, который означал "отступление". Не поддавшись на речи Мёдлинга, мы попрощались с ним, чтобы урегулировать наши административные дела. В любом случае, так ему мы это представили. Мы быстро покинули здание. Погода была великолепной, и потому мы решили прогуляться по "лагерю". Мы прошли мимо бассейна и теннисных кортов и дошли до самой внешней стены с колючей проволокой сверху. Вокруг не было ни души. И только тут мы смогли обсудить создавшееся положение.

Замечание Мёдлинга не могло быть совпадением. Он ведь точно знал, что мы дружим с теми двумя. Тогда почему он так демонстративно доверился нам? Хотел подать нам какой-то знак? Может быть, все уже раскрылось? Что же тут, в конце концов, происходит? Мы пребывали в полнейшем недоумении.

У нас возникло чувство, которое нас больше никогда не покидало. Там, снаружи, где мы были предоставлены сами себе, все проходило безукоризненно. Там царило полное доверие. Почти слепое обоюдное взаимопонимание. То, что мы могли на сто процентов положиться друг на друга, придавало нам уверенность.. Но здесь, внутри, на территории Центра БНД, мы чувствовали себя запертыми, отгороженными от мира, несвободными, терялись и не находили себе места. Кому здесь можно было доверять? Кому можно было все рассказать? Общение тут больше определялось тактикой беседы, а не ее содержанием. Вся эта лавка казалась нам совершенно оторванной от мира. Свой замкнутый мирок, далекий от жизни, в котором ничего нельзя понять.

Начиная с определенного уровня руководства речь тут шла уже не о деле, а о личной выгоде. Такой климат мог вызывать только недоверие. Если мы еще хотим какое-то время тут поработать, то нам понадобится величайшая осторожность. У нас не было права на малейшую ошибку, и мы должны рассказывать здесь как можно меньше. Только так мы сможем гарантировать безопасность наших источников и продолжать успешно работать.

Нам было ясно – действовать нужно немедленно. Потому мы пошли обратно. Фредди остановился у большой лестницы перед домом 109 и посмотрел вверх. Мёдлинг стоял у окна и подал нам знак, чтобы мы заходили. – Норберт, мы справимся с этим? – тихо спросил Фредди. Мой ответ не оставлял места для сомнений. – Да, конечно. Почему бы и нет? Мы сейчас доложим об этой чертовщине. А там пусть они решают, что им делать. Это уже не наши заботы.

Через несколько минут я доложил ответственному за оперативную безопасность о дерзком предложении Вульфа. Мёдлинг тут же пригласил к себе начальника управления Херле. Мы вели себя настолько сдержанно, насколько могли. Осторожными словами мы сообщили о чувстве неуверенности и дискомфорта. Мы много раз это повторили. Не прошло и часа, как мы сидели в кабинете начальника подотдела Вольберта Смидта. Мы и ему, уже в третий раз, передали наш разговор с Вульфом. Как только мы закончили, в кабинет вошли еще два сотрудника, которых я никогда раньше не видел. Это были начальник 52-го подотдела (UAL 52) Вильгельм, ответственный за безопасность в БНД, и начальник направления следственного реферата Ульбауэр. Теперь нам пришлось рассказать нашу историю в четвертый раз. Фредди и я рассказывали по очереди. Мы старались дополнить друг друга или корректировать.

Вильгельм и Ульбауэр начали задавать вопросы. Создалась опасная ситуация. Когда речь зашла вообще о ситуации на Фёренвег, мы отвечали кратко и правдиво. Нашим непосредственным начальникам, Херле и Смидту, ситуация в Берлине, похоже, была знакомой. Потому они совсем бесстрастно реагировали на наши рассказы. Вильгельм и Ульбауэр это почувствовали и потому особо заинтересовались. Лица Херле и Смидта окончательно помрачнели.

Наш начальник подотдела Смидт через какое-то время стал похож на всадника, у которого сбежала лошадь. Он задавал странные вопросы, например, грозит ли ему самому какое-то дисциплинарное наказание. Потом он опять разыгрывал из себя ничего не знающего, который, в конечном счете, не несет за все происходящее никакой ответственности. В конце он постоянно извинялся, даже когда его не спрашивали. Когда мы вышли из помещения, он попрощался с нами наиграно дружески с похлопываниями по плечу и снова хвалил нас за откровенность. Нам было очень противно.

Ульбауэр спустился с нами вниз. Там мы перешли в другое крыло здания. Он провел нас в свой кабинет, располагавшийся на уровне земли в самом заднем углу. Его кабинет и кабинет доктора Херле находились в доме номер 109 в диаметрально противоположных углах. Это обстоятельство было, конечно, чистой случайностью, но вскоре получило символическое значение.

Бюро Ульбауэра было оборудовано по-спартански. На подоконнике, правда, стояли несколько вазонов с цветами, потому комната не производила такого скучного впечатления, как большинство привычных нам кабинетов. Ульбауэр предложил нам кофе, и его секретарша тут же принялась за работу. Она была интересным созданием с приветливым, открытым лицом и с сильным баварским акцентом. – Я Риа, – представилась она и со смехом вышла из комнаты. Чистопородная бабенка, в самом положительном смысле слова. У меня пересохло во рту – Ты увидел мисс Манипенни? – спросил меня потом Фредди в своей обычной манере и попал прямо в точку.

Как мы вскоре выяснили, работа в следственном реферате была организована совсем не так, как во всей прочей Службе. Если повсюду был огромный рабочий аппарат, постоянно выезжавший в командировки, отвечавший за оперативные расходы и внутреннюю коммуникацию, то тут часы шли по-другому. Организационные структуры были уже и лучше изолированы. Если дело не касалось уже завершенной операции, то все административные дела проходили через стол Риы. Она отсчитывала деньги на расходы, вела учет кадров и решала все бюрократические вопросы. Риа была доброй душой лавки Ульбауэра и своего рода девушкой на все случаи жизни. Кроме того, она отличалась храбростью, что нам скоро доказала.

Ульбауэр уселся за своим письменным столом. Он продолжил расспросы о берлинском филиале и о сотрудничестве с американцами, о встрече с Вульфом и обо всем, что касалось пуллахского подотдела 12. Его манера говорить была спокойной и приятной. Мы чувствовали себя хорошо, потому что, наконец, смогли рассказать о своих проблемах, которые нас долго угнетали. Ульбауэр говорил тихо и время от времени делал заметки. Человек этот излучал доверие. Его стальные голубые глаза производили впечатление обязательности, но вспыхивали и снова и снова лукавым огоньком.

Через какое-то время пришел еще один работник. Он представился как господин Гайсбауэр. Гайсбауэр был похож на своего шефа. Он тоже говорил вдумчиво и сдержанно, с такой же обязательностью и любезностью. Но в отличие от Ульбауэра Гайсбауэр время от времени комментировал услышанное. По поводу берлинского филиала он скоро сделал свой вывод: – Боже мой, что за дерьмо они там устроили. Нам нужно туда поехать. Нельзя пускать все на самотек.

Контрастный душ чувств

Гайсбауэр и Ульбауэр знали свое дело вдоль и поперек. Конечно, на их кругозор наложили отпечаток маленькие неудачи и большие провалы, которыми им приходилось заниматься в своей работе. Но это не мешало им подчеркивать свою лояльность системе Федеральной разведывательной службы. Оба работали все еще для Большого Целого, а не только на самих себя. Этим они отличались от наших начальников, и это готовило нам контрастный душ чувств.

Мы внезапно из одного мира попали в другой. Там наверху, в доме 109, в Первом отделе, подотделе 12, мы столкнулись с кучей эгоцентриков, которых мы все время называли не иначе как "пустозвоны". Для меня это была лавка самодовольных людей, полная специалистов в разведывательном деле. Но тем не менее никто из них не смог дать нам ни одного практического совета или как-то толково нас поддержать. Их претензии и реальность были далеки друг от друга как небо и земля.

Время от времени мы видели, что там производится. Некоторые агентуристы гордо показывали нам свои отчеты о встречах с агентами. Содержание их было жалким, зато сами отчеты по форме изложения представляли собой шедевры мастерства рассказчика. Я все время вспоминаю один отчет одного прежнего заместителя доктора Херле. Этот поэт агентурной работы завербовал машиниста локомотива из южноафриканского Кимберли. И вот какими словами он описывал решающий момент вербовки: – Он сначала вовсе не хотел работать на иностранную разведку. Но тут я внезапно и совершенно неожиданно направил на него мой пронизывающий взгляд. Долгое время мои глаза преследовали эту жертву разведки. Как подстреленный зверь пытался он уйти от моего проницательного взгляда. Но потом он был уже не в состоянии противостоять моему острому взгляду. Он был разбит и согласился на сотрудничество…

Такого рода "шпионская проза" была обычнейшим явлением на верхнем этаже. Она вполне вписывалась в общую атмосферу самодовольства и игры в секретность. Тот, кто работал тут, в оперативной агентурной разведке – одной из самых чувствительных и секретных областей Службы, тот открыто выставлял это напоказ. Добившись скромной власти, можно было чувствовать себя удовлетворенным и довольным собой. Принадлежать к подотделу 12 было важнее, чем результаты собственно работы.

Мы провели весь остаток дня с людьми из отдела безопасности. В конце беседы нам дали номер телефона, по которому мы могли звонить в обход обычных служебных каналов. Ульбауэр приказал нам хранить все в тайне. Это касалось также общения с нашими начальниками на верхнем этаже дома. Когда мы уходили, во многих комнатах первого этажа все еще кипела работа. Но снаружи не было ни одной машины, потому что Первый отдел точно в момент окончания рабочего дня выключил свет у себя на этаже и весь разъехался по домам.

Расследование начинается

Мы знали, что запустили целую машину, которая уже сейчас показалась нам ужасной. Больше мы в тот момент не могли знать ничего. И это было к лучшему.

Через несколько дней нас снова вызвали в отдел безопасности. Никто не должен был узнать об этой встрече, в том числе и наш начальник доктор Херле. Потому мы даже машину нашу припарковали вне территории и пошли к воротам пешком. Как два вора, пробирались мы по территории БНД, прошли по пешеходному туннелю, мимо нового оперативного центра, потом через кусты добрались до дома номер 109. Мы сильно нервничали, опасаясь, что у самого здания нас заметит кто-то из 12-го подотдела. – Не бойся, – успокаивал меня Фредди, – они сейчас пьют кофе. Было без нескольких минут десять часов утра.

В тот день и родилась операция "Мяч". Ульбауэр и его команда хотели выяснить, были ли незаконные действия в работе Вульфа и его партнера, а еще намеревались тихо расследовать неофициальные действиями наших американских партнеров. Никто из наших начальников не должен был об этом узнать, кроме начальника управления 12 А. Для Фредди и для меня были предусмотрены разные роли. Я должен был активизировать контакты с Вульфом, одновременно укрепляя мои отношения с нашим американским коллегой Гансом Дитхардом. Это не было тяжело, потому что американцы и так мною очень интересовались из-за большого количества добываемой нами информации.

Фредди, близко друживший и с Вульфом и с Эрнстом, и потому сильнее меня страдавший в этой ситуации, должен был держаться подальше от оперативной работы в этом направлении, но поддерживать меня в административном отношении. Я уже догадывался, что нам предстоит куча дополнительной работы, ведь наша обычная оперативная деятельность продолжалась. Когда нас ознакомили со всеми деталями, мы попросили время подумать и покинули территорию БНД. По вечерам мы гуляли по лесной тропе от нашей гостиницы до реки Изар. Там мы могли без помех обсудить нашу беду со всех сторон.

– Меня это все совсем "достало", – вырвалось у меня. – Неужели им мало того, что мы честно обо всем доложили? Теперь мы должны для этих господ еще таскать каштаны из огня. Что будет, если за этим всем делом не стоит ничего? Тогда мы, в конце концов, предстанем перед всеми как доносчики и предатели. Я чувствовал себя очень плохо, и наша лавка мне сейчас нравилась еще меньше, чем когда бы то ни было. Но какие у нас шансы, чтобы выбраться из этой ситуации без потерь? Можем ли мы вообще отказаться сотрудничать со следственным рефератом 52?

В конце мы сидели в "пивном саду" и исписывали пустой лист бумаги. Мы формулировали предпосылки, при которых мы согласились бы участвовать в операции "Мяч". Скрытые расследования, таков был наш тезис, будут успешными только тогда, если мы тоже будем действовать в абсолютной тайне. Поэтому в нашем списке было много маленьких мероприятий. Например, мы больше не хотели проводить наши расчеты через общую бухгалтерию, а отчеты о нашей деятельности могли быть доступны только очень маленькому кругу людей. На самом верху списка стояло требование, что после окончания операции наше участие в ней навсегда останется в тайне.

Не прошло и 24 часов, как мы сдались. Я сам не знаю почему, но так вышло. После душераздирающего призыва к нашей лояльности и чувству дога они согласились выполнить большую часть наших требований, потому что они, в конечном счете, были и в интересах отдела безопасности. Как мы могли так заблуждаться? Они даже пообещали нам выполнить наше главное требование – сохранить все в тайне. Нас обещали полностью "прикрыть", таковы были их слова. Фредди настоял даже на письменном обязательстве. Он получил его по почте от UAL 52 Вильгельма, который полностью осознавал, что мы не верим его честному слову. Теперь мы могли начинать.

Следующие недели оказались для нас просто ужасными. Летом 1995 года участились встречи с агентами. Особенно много времени отбирала работа с "Рюбецалем", буквально заваливавшим нас сверхсекретной информацией. А тут навалился еще и переезд совместного американо-немецкого филиала 12 AF из Берлина в Нюрнберг, в помещение пехотной казармы на Тиллиштрассе. Теперь наше сотрудничество с американцами продолжалось на новом месте, под "легендированным" названием "Координационного отдела по военной технике". И кроме всех этих нагрузок мне еще приходилось заниматься конспиративными встречами с Вульфом и с Гансом Дитхардом.

Для нового месторасположения нашего филиала Центр уже назначил и нового шефа. Им стал Шёнер, ранее ведавший нашим направлением, который сменил Гассинга. Шёнер уже ждал нас в Нюрнберге, где оборудовал новый офис вместе с американцами. Шёнер был доверенным лицом начальника управления доктора Херле, и для него это новая должность была чем-то вроде выигрыша в лотерею, потому он с энтузиазмом принялся за работу. Вместе с 12 AF, ему досталась и самая ценная агентурная сеть, которой в то время располагала БНД. Кроме того, из-за близости к коллегам из РУМО эта "лавка" обладала особой ценностью внутри Службы. Все предпосылки для успеха Шёнера были, таким образом, предопределены заранее. Потому на фазе вступления в должность он вел себя очень любезно и понимающе. У Фредди и меня сразу же сложилось впечатление, что наконец-то мы получим шефа, который поймет наши требования к ведению агентов и наши личные нужды и поддержит нас.

С самого начала мы пытались объяснить ему проблемы нашего сотрудничества с американцами. Шёнер показывал удивительное понимание. Но от партнеров это не скрылось, потому не прошло много времени, как Марк Хэндридж и Ганс Дитхард снова появились у меня. Все началось снова совершенно невинно. Иногда приглашения на обед, щедрые прибавки к гонорарам наших агентов. Но скоро предложения стали более четкими. Американцы предложили нам передавать им напрямую некоторые агентурные сведения, не направляя их вообще в БНД. Они заманивали нас бесплатными путешествиями в США, естественно вместе с женами.

Фредди и я быстро поняли, что тут нам придется быть чертовки осторожными, чтобы не попасть впросак. С одной стороны мы обязаны были сотрудничать с американцами и продолжали это делать, тем боле, что многие сведения могли оценить только они. С другой стороны мы не хотели по неосторожности потерять наших агентов в пользу американцев. Стоит им узнать настоящие имена наших русских, и они не перед чем не остановятся, чтобы их перевербовать. мы и так испытывали возрастающее недоверие к американцам. И нас заставило поломать себе голову одно странное обстоятельство. Всегда сразу после встречи с агентом у меня звонил мой мобильный телефон. На проводе был Ганс и с определенным участием спрашивал, как прошла встреча. Он был проинформирован, хотя мы время наших встреч скрывали даже в нашем подразделении. Только шеф или его заместитель, как правило, знали. Но им было известно и то, что мы наши будущие акции стараемся по соображениям безопасности держать в секрете от всех. Потому звонки американцев нам были не просто неприятны, а ужасны, потому что свидетельствовали об утечке, которую мы не могли определить. Кто же рассказывал им о наших встречах?

Американцы играют по своим правилам

В середине сентября Ганс Дитхард пригласил меня на беседу, во время которой хотел обсудить со мной некоторые основные вопросы нашего сотрудничества. Мне было понятно, что у него снова какие-то конкретные предложения, потому что он не хотел встречаться со мной в здании нашего подразделения. Он так мне и сказал – мол, у него есть предложения специально для меня.

За несколько дней до этого он уже встретил меня в мюнхенском аэропорту и тут же заявил, что мы ему и его людям уже довольно долгое время не передаем важные сведения, добытые нами. Среди прочего, он упомянул о важном документе – стратегическом плане развития российской контрразведки ФСБ, где речь шла о реформе структуры этой службы. Мы и действительно достали этот документ пару недель назад. Но откуда американцы узнали об его существовании? Можно было сойти с ума.

При этом случае Ганс сделал мне предложение, чтобы все бумаги, которые раньше мимо американцев отправлялись в наш собственный аналитический отдел, обрабатывались особо и оплачивались отдельно. Особое значение он уделил при этом документу ФСБ, а также списку российской военной техники и оружия, направленного в Сербию. Этот документ тоже был в наших руках. Об оплате за труды мы, как он заявил, должны поговорить на отдельной встрече.

Из аэропорта мы тогда поехали в наше пристанище на юге Мюнхена, гостиницу "Бухенхайн". Фредди и я попытались анализировать ситуацию. Понятно было одно – кто-то из начальства сам информирует американцев. Но заподозрить можно было очень немногих. О нашем необычном процессе обработки и отправки донесений ("Обходной маневр") знал только очень маленький круг людей. Это были Гассинг, его преемник Шёнер и наши пуллахские руководители Херле и Смид. Уполномоченный по оперативной безопасности Мёдлинг тоже об этом знал, но у него не было с нашими партнерами никаких контактов.

В тот же день мы передали наши новые соображения и сведения в отдел безопасности. Там работники подотдела 52 как раз занимались вопросами нашего сотрудничества с заокеанскими партнерами. Наши предшествующие рассказы о происходивших в берлинском филиале процессах привели к дальнейшим расспросам берлинских сотрудников. В конце нашего обсуждения представители 52-го подотдела попросили меня снова согласиться пойти на встречу с американцами, чтобы лучше оценить их намерения.

Кроме того, было принято решение посвятить Шёнера в проводимые расследования против Вульфа и против РУМО. Это случилось спустя несколько дней в нашем присутствии. Меня это очень беспокоило, потому что теперь я мог не скрывать правды в разговоре с моим шефом и открыто обсуждать с ним эти болезненные вопросы. Но вскоре это чувство улетучилось.

Ганс Дитхард опять настаивал на встрече. 5 октября мы сидели рядом в автобусе, когда ехали в район Нюрнберг-Фойхта на общую загородную экскурсию всего подразделения. Мы договорились встретиться через неделю в доверительной и неофициальной обстановке в Бухшвабахе, в пятнадцати километрах к западу от Нюрнберга, на федеральном автобане 14. Уже во время поездки Ганси Марк осторожно намекнули, что на встрече речь пойдет о новых стимулах для более "тесного" сотрудничества. При этом они просили хранить все это в строжайшей тайне.

Для подготовки встречи меня снова вызвали в Мюнхен. Чтобы это не вызвало подозрений, я в тот же день должен был явиться в Первый отдел в дом № 109 и решить там некоторые административные вопросы. Спускаясь на этаж Ульбауэра, мне приходилось стараться не попадаться кому-либо на глаза. Вечером я поехал в отель "Бухенхайн", где меня ждал Фредди. В номере мы разработали план наших поездок на ближайшие недели. Было задумано несколько встреч с агентами, нужно было посетить некоторых агентурных помощников. Еще требовалось уладить целую кучу разных формальностей. Фредди заполнял пачками формуляры, а я снова и снова пересматривал календарь запланированных встреч.

Он негромко ругался: – Если бы я только мог себе представить, что я здесь в нерабочее время, ведь рабочий день уже закончился, буду делать ту работу, которую все остальные делают спокойно в свое рабочее время в своих кабинетах, то я сам себя удушил бы. Что за сумасшедшая контора! Там внутри ты никому не можешь доверять. Потому мы сидим в нашей каморке и делаем все тайно, чтобы никто об этом не узнал. Но если хоть кто-то из этого высокооплачиваемого начальства застукает нас со всеми этими документами, то тут нам мало не покажется…

Через несколько часов, было уже одиннадцать вечера, я отправился в путь. Я ехал на юг, по тропе, которая со временем исчезала в лесу. Эта тропа проходила выше Изара и вливалась в улицу Герман-Рот-Штрассе. Все это – мюнхенский пригород Байербрунн. Там в очередной раз была назначена моя ночная встреча. Я уже привык к таким поздним мероприятиям. И в этот вечер я был рад, когда прошел через лес и приблизился к гостинице "Цур Пост". Щекотливое чувство понемногу покинуло меня.

Полуночная конференция в кегельбане

Как и обычно, я вошел во двор гостиницы через боковую дверь. Перед кегельбаном стоял молодой человек в черной кожаной куртке. Он прикрывал наше тайное свидание от непрошенных гостей. Он дружелюбно кивнул мне, когда я приблизился, и открыл дверь. – Ну, мастер, – приветствовал меня небрежно Олльхауэр, – случилось по дороге что-то необычное? Вы сверхпунктуальны.

Началась привычная процедура. Я доложил обо всех контактах с американцами, состоявшимися со дня нашей последней встречи. Потом последовали новости по делу Вульфа. Люди из отдела безопасности все тщательно записывали и задавали конкретные вопросы. Наконец, они расспрашивали о нынешней ситуации в берлинском филиале и о содержании моих бесед с 12-м подотделом.

Самой важной темой была предстоящая моя встреча с Гансом Дитхардом. Франк Оффенбах, начальник внутренней секретной команды наружного наблюдения QB 30, уставился на меня: – Вот теперь-то я тебя по настоящему обмотаю проводами. С коренастым Оффенбахом я познакомился совсем недавно. Он командовал совершенно секретным филиалом отдела безопасности на Шубертштрассе рядом с Терезиенвизе. Там трудились полсотни специалистов по наружному наблюдению и по прослушиванию.

Главный сыщик БНД родился в Восточной Германии и, несмотря на многолетнее пребывание в мюнхенском обществе, все еще не избавился от саксонского акцента. Несмотря на трудный участок работы, он не растерял чувство юмора. Оффенбах был видным явлением в отделе безопасности, компетентным, скромным, целеустремленным. Мы быстро нашли общий язык. Не в последнюю очередь потому, что его заместитель сидел со мной за одной партой в офицерской школе. В БНД мы снова встретились, вот как мал мир. Мой старый товарищ представил меня своему шефу, и тот моментально понял, каких результатов добивались Фредди и я.

Теперь он устанавливал на мне целую систему из подслушивающих устройств. Божественная картина! Я стоял, обнажив верхнюю часть туловища, в кегельбане отеля "Цур Пост" и под присмотром руководителей отдела безопасности тренировался в правильной установке и снятии со своего собственного тела "жучков" и прочей аппаратуры. Для создания "музыкального фона" Франк Оффенбах разрешил нескольким своим людям играть в кегли. – Ради "легенды", чтобы те, кто сидит в ресторане, не обращали на нас внимания, – усмехался он.

Было около двух часов ночи, когда я снова покинул гостиницу. Перед уходом Ульбауэр еще раз мне напомнил: – И ни слова, никому! Даже Фредди! В любом случае, никаких подробностей!

Потом я под проливным дождем поплелся рысью через лес к себе в гостиницу. Снова мне показалось, что я попал в мир привидений. Вот дерьмо, думал я про себя, когда мокрый с ног до головы, стоял в моем номере. Я чувствовал, будто меня колесовали, и мое внутренне состояние соответствовало моему внешнему виду. Долго с таким ритмом работы я не продержусь. С тревожными мыслями я уснул.

Фредди разбудил меня уже через три с половиной часа и поприветствовал меня в комнате для завтраков стимулирующим замечанием: – Сегодня ты снова выглядишь, как хорошо сохранившийся семидесятиоднолетний старик! Да так я себя и чувствовал. Ему хотелось узнать все детали прошедшей ночи. Немного нервничая, я сообщил ему о ходе встречи и при этом особо подчеркнул именно те моменты, о которых он, собственно, вообще не имел права знать, по мнению сотрудников отдела безопасности.

Затем мы вместе привычно двинули в Центр. Последовали привычные беседы с Мёдлингом, Херле, Шёнером. мы объясняли дальнейшие планы по связи с агентами и получили разрешение на использование курьеров и иные действия. Затем я отвез Фредди на Главный вокзал Мюнхена и продолжил свой путь в Нюрнберг. В 15.00 мне предстояла встреча с коллегами из РУМО в Бухшвабахе. В придорожном кафе у Фойхта я на короткое время остановился, чтобы нацепить на себя всю систему подслушивания.

Я сам не ожидал, что справлюсь с этой процедурой до без десяти трех. Точно на въезде в город, перед деревенской гостиницей "Красный конь" я поставил машину на стоянку. Именно здесь и должна была состояться наша встреча. Полный напряжения, я ожидал моего американского друга. За пару минут до 15.00 пошел обратный отсчет. Я еще раз сбегал в туалет, чтобы включить мои "жучки". День был теплым, но пришлось сидеть в куртке, чтобы не видно было висевших на мне проводов. После долгого ожидания, наконец, появился длинный американский "сухопутный крейсер". Через окно я видел, как из машины вышел Ганс. Хотя я ждал его, его внешний вид вызвал у меня большое удивление.

Мне придется объяснить. Ганс, как и все прочие работники РУМО, всегда ходил в простой и удобной одежде. Джинсы, ботинки, рубашка "поло", порой легкая гавайская рубашка – обычная одежда его и его коллег. Даже на официальных мероприятиях американцы внешне отличались от всех других гостей. Галстуков я на них почти никогда не видел, а над костюмами и пиджаками они открыто смеялись.

Сотрудники американской военной разведки открыто кокетничали своим неформальным внешним видом. Больше быть, чем казаться, – таков был их девиз. Если немцы всегда приезжали на совещания как манекенщики одежды фирмы "Хуго Босс", то нередко Марк Хэндридж встречал их в старых джинсах, яркой фермерской рубашке и с широкими подтяжками.

И вот на встречу, носившую очень личный и секретный характер, Ганс явился таким, каким я его никогда еще не видел. На нем был светлый, цвета яичной скорлупы, летний костюм, белая рубашка, застегнутая до последней пуговицы, и тонкий темный галстук, завязанный крепким узлом. На улице было 30 градусов тепла, невероятно жарко для этого времени года, но это, казалось, никак ему не мешало. Свой гигантский автомобиль с тонированными стеклами он, как бы нарочно привлекая внимание, поставил у входа в гостиницу. Когда он вошел в дом, то снял темные очки и заснул их в верхний карман пиджака. В общем и целом, он выглядел как Джеймс Бонд.

Как внешность его была невероятна и искусственна, таким искусственным были наш короткий разговор. Несмотря на все сложившиеся привычные формы общения, он поздоровался со мной очень формально и обращался ко мне на "вы". Мне сразу стало ясно, что до встречи что-то произошло. Поведение его было таким наигранным, что он становился смешным. Вот его точные слова: – Я очень рад встретить вас здесь. Мы, то есть американская часть нашего двустороннего подразделения, постоянно старается активно поддерживать положительное развитие совместных действий. Ранее сложившееся столь успешное сотрудничество должно продолжаться в обоюдных интересах при соблюдении всех основных принципов честного и открытого взаимного общения. При этом я особенно хочу подчеркнуть… Ну и так далее, и так далее. Такими лозунгами он говорил все время.

В душе я кипел. Все указывало на то, что американцы пронюхали о наши намерениях. Когда Ганс завершил чтение наизусть своего реферата об американо-германской дружбе я сказал только: – О'кей, о'кей, я все понял. Мы закончили наш диалог парой замечаний о погоде и о предстоящих в ближайший уик-энд футбольных матчах. Из разговора никто не смог бы понять, для чего мы, собственно, встречались. После того, как каждый из нас осушил свой бокал с водой, мы вместе вышли из гостиницы. У двери я спросил: – Ганс – и что же это такое было? Он улыбнулся, пожал плечами, дружески потрепал меня по голове и ответил: – По-другому было нельзя, старик, очень жаль!

Ганс Дитхард удалился в направлении Нюрнберга. Это был последний раз, когда я его видел.

Пылая гневом, несся я на своей машине по автобану. Через Хайльбронн и съезд на Айх я приехал к а кафе у придорожной стоянки Франкенхёэ Норд. Там меня ждал Франк Оффенбах со своим начальником команды, который должен был снять с меня всю свою аппаратуру. Была пятница, на дорогах напряженное движение. С визгом шин я остановился у серого "Мерседеса" обоих "наружников". У меня совсем сдавали нервы. Все угнетало меня: ежедневная игра в прятки с коллегами, ночные встречи с сотрудниками отдела безопасности, бесконечные дискуссии с Фредди по основным принципам жизни, состояние безопасности наших агентов, история с Вульфом – а теперь еще и это!

Тут Франк Оффенбах как раз подвернулся мне под руку. Не успел он сказать хоть слово, как я пошел в атаку: – Вы тут все перепились, что ли? Вы знаете вообще, чем вы тут занимаетесь. Я вытащил свою куртку и бросил ее на землю прямо в центре автостоянки. При этом я продолжал ругаться: – Они все знали, все! А я опозорился насквозь! Вот ваша вонючая аппаратура, забирайте ее! Я с треском бросил ее на брусчатку, так что она развалилась на несколько частей.

Командир команды "наружников" спрятался, а Оффенбах, испуганно глядя на меня, потому что мой взрыв ярости уже привлек внимание других людей, попытался меня успокоить. – Норберт, эти люди свое получат. Теперь давай поговорим спокойно. Что же там все-таки произошло? Но я продолжал бушевать. – Что произошло? Я ради вас брожу вокруг да около днями и ночами, а ты спрашиваешь меня, что произошло. Меня уже все достало!

Я уже стащил свою рубашку "поло" и бросил ее на заднее сидение машины. – Они все там, внизу, гипсовые головы. Можешь передать им это от меня. Послали меня на эту хреновую встречу. Я отодрал все провода, прикрепленные пластырем к коже, и бросил клубок проводов в кусты. Оффенбах снова пытался меня утихомирить. Он говорил, что ему очень жаль, но информация просочилась из окружения Шёнера, а он никак не мог меня предупредить.

– Что? Этими словами он добился результат, как раз противоположного тому, на который рассчитывал. – Шёнер, этот козел, растрепал все. Да, вы что там совсем обалдели? Почему он вообще об этом узнал? Я так колотил кулаками по крышке багажника, что у меня заболели руки. – Как он мог об этом узнать? Почему он? Меня все время предупреждали, чтобы я держал язык за зубами, а теперь вот это. Конец, все, точка! Скажи тем внизу, они могут меня… А Шёнеру передай от меня самый большой привет. Если я доберусь до него, то проведу с ним очень интенсивную беседу. Очень интенсивную. Пусть одевается потеплее. Если ты понял, что я имею в виду!

Затем я поднял свою крутку, сел в машину и поехал прочь. Мое выступление было слишком сильным испытанием для обоих сотрудников QB 30. Совершенно ошарашенные, они смотрели мне вслед. Но позже Оффенбах рассказывал мне, что из всех конспиративных встреч в его жизни эта встреча произвела на него самое сильное впечатление.

Неудача с Гансом Дитхардом в очередной раз поколебала мое доверие к Службе. Конечно, я мог в какой-то степени постичь причину такого поступка нового нюрнбергского шефа. Еще до того, как он в полную силу приступил к работе, отдел безопасности явно намеревался развалить его новый красивый филиал. А ведь он рассчитывал на большой успех, причем личный успех, именно благодаря немецко-американскому сотрудничеству. И теперь он попытался спасти то, что еще можно было спасти. Но то, что он оказался настолько глуп и считал, что кабинеты в его новом офисе не прослушиваются, снова шокировало меня. Мое впечатление от Службы становилось все четче: никому нельзя ничего рассказывать! Можно позволить себе все, что угодно, кроме открытости и искренности!

Эмоциональный всплеск на автобане, впрочем, не имел никаких последствий. Напротив, все шло так же, как раньше. На следующей встрече в кегельбане Ули, как мы называли Ульбауэра, снова напомнил мне о необходимости строжайшей секретности. О результате внутрислужебных мероприятий по прослушиванию меня не информировали. Но постепенно становилось ясно, что вскоре предстоит по-настоящему большой взрыв.

Двойная игра с МИ 6

Мои разговоры с Вульфом тоже не приносили облегчения. За это время я встречался с ним много раз. По поручению команды Гайсбауэра я предложил ему совершенно секретную бумагу, которую он должен был передать дальше. Речь шла о списке материалов, в котором перечислялись многочисленные полученные нами документы.

Вульф хотел напрямую свести меня с покупателем – британской службой внешней разведки МИ 6, она же "Сикрет Интеллидженс Сервис". Он с восторгом рассказывал мне, что уже провел несколько сделок с "томми", как у нас называли англичан. Для британских коллег успехи нашего берлинского подразделения не долго оставались тайной, и потому у них развился большой интерес к получаемым нами сведениям.

Итак, я должен был встретиться с английской разведчицей по имени Розмари Шэйвер. Вульф организовал встречу на 12 августа 1995 года в ганноверском аэропорту Лангенхаген, а в качестве ее опознавательного признака сообщил лишь, что у дамы лошадиные зубы. Мне нужно было надеть белую рубашку и красный галстук. Ближе к вечеру я поехал в Лангенхаген. Список, по моему мнению, весьма посредственной ценности, лежал у меня в коричневом конверте. Я поставил взятую напрокат машину прямо на уровне взлетной полосы в зоне "А". Так как я приехал слишком рано, я решил немного погулять по зданию аэровоказла.

Мне сразу бросилось в глаза, что перед холлом "Люфтганзы" стоят сотрудники службы безопасности аэропорта, чего обычно не бывало. Понаблюдав некоторое время за происходившим, я догадался о причине их присутствия. Прибыл с большой свитой тогдашний премьер-министр Нижней Саксонии Герхард Шрёдер, в будущем Федеральный канцлер, а среди сопровождавших его лиц был и руководитель концерна "Фольксваген" Фердинанд Пиех. То ли они хотели что-то обсудить, то ли собирались отправиться в совместную поездку. Шрёдер, который еще помнил меня, вкинул мне, проходя мимо.

Вначале я помогал предвыборной кампании Моники Ганзефорт, преемницы Шрёдера в его избирательном округе, и через нее познакомился с этим политиком. Какое-то время я поразмышлял об этом случае. Я с 1974 года был в той же местной организации СДПГ, что и Шрёдер и порой пересекался с ним. Несколько лет назад он начал быстро подниматься по карьерной лестнице. Я следил за его успехами с некоторой гордостью, потому что был одним из его самых старых сторонников. А теперь я прямо на его глазах проводил конспиративную встречу с МИ 6. Это мне показалось невероятным.

Когда двери терминала "Люфтганзы" закрылись, а я все еще смотрел вслед ушедшей делегации, я услышал чей-то голос. – Я думаю, вы ждете меня, – сказала дама среднего возраста и улыбнулась мне. Боже мой, подумал я, ну и зубы. Это была она, сразу видно. Мы прошли в одно из кафе аэропорта и немного побеседовали. К моему большому удивлению она не скрывала ни откуда она, ни что она хотела. Она прибыла из МИ 6 и хотела купить у меня материал. После короткого изучения списка она оценила его смысл так: – Тут есть превосходные перспективы. Но сначала нужно, чтобы его проверили наши специалисты. Впрочем, это не входит в мою компетенцию. По суммам до 50 тысяч марок я сама принимаю решения. Но это стоит в несколько раз больше. Я был удивлен. Сколько же заплатили бы англичане, если получили бы по-настоящему первоклассный материал? В душе я покачал головой

Немного позже я возвращался домой, Розмари Шэйвер полетела назад в Берлин. При этом ее сопровождала дюжина филеров Оффенбаха. Они пронаблюдали и задокументировали всю встречу. Ее путешествие кончилось в берлинском районе Шарлоттенбург, где дама исчезла в здании, являющемся объектом британской службы.

Теперь сотрудники отдела безопасности буквально натравливали меня на это дело. Между 12 августа и 30 октября 1995 года мне пришлось встречаться с Вульфом девятнадцать раз. Это означало огромное напряжение не только для меня, но также и для моего партнера. Ведь Фредди приходилось заниматься всей прочей работой. За этими конспиративными встречами с Вульфом тянулась вереница прочих связанных с ними мероприятий. Отдел безопасности сначала меня инструктировал, а после каждой встречи начинались многочасовые обсуждения. Обычно все это происходило поздно вечером или ночью. При этом как бы само собой разумелось, что мне нужно продолжать нашу обычную работу. И никто не должен был узнать об этих абсолютно секретных действиях. И даже те, кто был посвящен, не могли знать деталей.

До конца октября люди из отдела безопасности собрали огромное множество сведений. На основе накопленной информации не только сам Вульф, но и его партнер Эрнст и наш бывший берлинский шеф Гассинг попали под подозрение в государственной измене. В какой степени в это дело была замешана спецслужба наших конкурентов с Востока, осталось неизвестным до сих пор. Но это и не играло большой роли, поскольку недозволенные сделки с англичанами уже сами по себе содержали состав преступления.

На 30 октября Вульф организовал следующую встречу с британцами. За день до этого он забрал меня из мюнхенского аэропорта. Встреча должна была произойти в мюнхенском районе Швабинг, практически у дверей БНД. Мы заехали в отель "Марриот" и заказали там столик. Я, как обычно, провел ночь в "Бухенхайне" и встретился с людьми из отдела безопасности в кегельбане в Байербрунне.

На следующий день Вульф привез меня в швабингское кафе "Моноптерос". Там я передал ему конверт с "пробным товаром" для англичан. Документ был одним из полученных от моих агентов и был отобран отделом безопасности. Чтобы сразу не выпускать из рук весь документ, я разделил лист бумаги пополам. Вторую половину он должен был передать через стол, если клиенты согласятся на покупку. Мы поехали дальше в "Марриот" и Вульф один пошел в ресторан.

Вульф и его англичане были там не одни. За большим соседним столом громко праздновали день рождения. Восемь сотрудников фирмы "Шмидт Электротехник Мюнхен" обмывали круглый юбилей одной сотрудницы. На самом деле это была специальная команда Оффенбаха. Специалисты снимали, слушали и запоминали все, что происходило. Снаружи, на Шинкельштрассе, точно перед машиной Вульфа, стоял закрытый фургон, машина наблюдения и контроля группы QB 30. Туда сходились и там запоминались все получаемые данные.

В это время я ожидал в машине или пару раз выходил покурить. После долгих двух с половиной часов Вульф вернулся. – Да, ничего не вышло, – сообщил он мне, печально пожав плечами. – Говорят, что у них уже есть этот материал. Потому согласны заплатить всего десять тысяч долларов. Это слишком мало. Такими ценами я сам себе буду вредить.

Моя голова начала работать. Здесь что-то явно было не так. Если у англичан уже есть материал, почему же они готовы вообще хоть что-то за него заплатить?

Когда я выходил на площади Одеонплатц, то начал догадываться. – Лучше всего, отдай мне прямо сейчас вторую половину, я все сожгу дома, – попробовал он застать меня врасплох. – Нет, Вульф, я все возьму с собой, – ответил я. Он показался растерянным и не хотел мне просто так отдать конверт. Мне буквально пришлось его вырвать из рук. Он свернул на Берлинер Штрассе и исчез.

На такси я доехал до Гётеплатц, где меня уже ждал Франк. Потом мы отправились на Шубертштрассе для обсуждения. Когда я вошел, там как раз показывали видеосъемку. Люди из QB 30, несомненно, проделали хорошую работу. Записаны были не только разговоры за столом, но и все, что происходило в лифте и в номерах, где остановились англичане. Двое из них несколько раз уходили с обеда, чтобы позвонить из своих номеров. О чем договорился Вульф с людьми из дружественной секретной службы, мне не сказали. Франк Оффенбах после моего рассказа отвел меня в сторону и сказал: – История, которую он тебе выложил, вранье от начала и до конца. Если ты меня спросишь, то я скажу, что он просто хотел тебя надуть.

Лишь в конце 1995 года Федеральная разведывательная служба подала в прокуратуру заявление о преступлении, совершенном тремя подозреваемыми, занимавшимися незаконными сделками с британской секретной службой. Федеральная прокуратура начала расследование. Трио с оперативными псевдонимами Гассинг, Вульф и Эрнст сначала были уволены со службы или временно от нее отстранены. Президент БНД Конрад Порцнер попытался было воспользоваться моментом, чтобы избавиться еще от двух больших начальников: от Фолькера Фёртча, прежнего начальника Первого отдела (агентурная разведка), а теперь начальника Пятого отдела (безопасность) и от начальника подотдела Вольберта Смидта. Президент потребовал от Ведомства федерального канцлера отправить обоих на досрочную пенсию. Но Бонн не согласился. Потому Порцнер поднял белый флаг.

Гассингу, Вульфу и Эрнсту лишь в конце 1997 года Первой прокуратурой города Мюнхена было официально предъявлено обвинение в мошенничестве, растрате и взяточничестве. Летом 1998 года шпионский скандал закончился настоящим сюрпризом. Пятая палата по уголовным делам Земельного суда Мюнхена отвергла обвинения против делового трио. Суд заявил, что никто из обвиняемых не прикарманивал денег. Одного из чиновников приговорили к семи месяцам тюремного заключения условно и к штрафу в 25 тысяч марок, другого к 36 тысячам марок штрафа, третий был вообще оправдан. Суд в своем постановлении отметил, что сотрудники БНД были перегружены работой, а их спецподразделение в Берлине недостаточно контролировалось и опекалось центральными службами БНД.

Охота начинается

Когда скандал вокруг Вульфа и обоих его друзей закончился, мы оставались в неведении во всем. что касалось хода следствия. Мы так и не узнали, в какой степени наши берлинские коллеги на самом деле были замешаны в грязных махинациях. Но мы были рады, получив от начальника подотдела Вильгельма письменное обещание, что пуллахцы не привлекут нас на суд в качестве свидетелей.

Теперь, наконец, подошло время с полной силой заняться осуществлением связи с агентами и получением информации. После роспуска нюрнбергского филиала мы просто, как и раньше, планировали все свои операции из нашего гамбургского бюро прикрытия, такие, например, как поездку в Румынию.

Разок в Карпаты и обратно

Утром 17 ноября 1995 года мы вылетели из Мюнхена в Бухарест. Эта поездка оказалась для нас сплошным приключением и беспрецедентной авантюрой. Наш человек из Киева ждал в четырехстах километрах от столицы в городе Яссы, прямо на границе с Молдовой. Мы хотели преодолеть это расстояние на самолете внутренних линий. Потому в Бухаресте мы из аэропорта Отопени приехали в аэропорт Бэняса. Казалось, что все в полном порядке. Через окно мы видели "Туполев", которого как раз готовили к взлету. Но через два часа зал ожидания вдруг за мгновение ока опустел. Оказалось, что в нем сидели теперь только три человека: Фредди и я, плюс еще одна дама из Парижа, которая нервничала все больше.

После прозвучавшего объявления на румынском языке я послал Фредди узнать, в чем проблема. Через десять минут он, ухмыляясь, вернулся: – Они приготовили все для полета. только одной мелочи у них сейчас нет – горючего! Дама из Парижа, более чем невзрачное создание, которой я попытался объяснить создавшуюся ситуацию, побледнела как мел. – Я не поеду через Румынию на поезде, – твердо отверг Фредди мои первые соображения, – к тому же ночью. Так нам лучше сразу раздарить наши вещи прямо тут на вокзале.

Теперь француженка стала белой, как стена, и стояла как вкопанная, когда мы с ней вежливо попрощались. Снаружи у здания аэропорта стояло пестрое сборище машин. Все старые "Шкоды", "Лады", в большей или меньшей степени созревшие для свалки. Среди них было старое немецкое такси – "Мерседес", который мог бы составить гордость любого технического музея. – А вот на нем мы и поедем в Яссы, – сказал я кратко. Фредди был озадачен: – Ты хочешь поехать в Яссы на такси?! Ну, я уже сейчас с радостью предвкушаю момент заполнения финансового отчета. Это ведь тоже придется делать мне, разве не так?

С водителем мы договорились быстро. Он согласился за двести долларов плюс деньги на ночлег привезти нас из Бухареста в Яссы, а на следующий день отвезти назад. Мужчина хорошо говорил по-английски и вообще казался очень общительным. Мы закинули наши чемоданы в багажник и уселись на просиженном заднем сидении. Фредди взглянул на меня. Я догадался, о чем он думает. – Мы же не можем взять за это ответственность, или как, – начал я короткий диалог. – Гммм, – был его ответ. – Итак, иди уже и поторапливайся. Через три минуты он вернулся с француженкой и ее тремя большими чемоданами и сумками. Улыбаясь, он прошептал мне: – Она все это время там так беспомощно и стояла, как мы ее оставили.

Несмотря на профессиональные сомнения, мы все-таки взяли с собой эту женщину, которая в сложившихся обстоятельствах оказалась совершенно нежизнеспособной. Кончено, если бы об этом узнали наши шефы, нам бы не поздоровилось. Но в этом особом случае нам просто совесть не позволяла оставить попавшую в такую сложную ситуацию попутчицу в беде. Кто знает, что с ней могло бы случиться.

И вот, наконец, поездка началась. Парижанка села прямо с водителем. Она, казалось, была очень рада и очень благодарна. Но вскоре настроение ее изменилось. Когда водитель понял, что в месте назначения ему придется заночевать, он захотел хотя бы предупредить об этом семью. Потому он по пешеходному тротуару подъехал на своем такси прямо к телефонной будке, у которой стояла очередь. С руганью люди разбежались. Оставив двигатель включенным, наш водитель выпрыгнул и вытащил из будки молодого парня, который как раз разговаривал по телефону. Люди вокруг шумели и злились. Мы, на всякий случай, закрыли окна и двери. Через десять секунд все было улажено и мы пробирались сквозь пестрые пригороды пришедшей в упадок румынской столицы. – До сего времени, – проворчал я, – все шло очень незаметно и совершенно конспиративно.

Через несколько километров широкая современная автострада перешла в щебеночную дорогу, а наш шофер, которого мы прозвали Фанджио, по имени легендарного аргентинского автогонщика, тут оказался вдруг в своей стихии. Не успело лицо француженки вернуть свой нормальный цвет, как началась дикая гонка, которую мне не приходилось переживать раньше, и надеюсь, не доведется пережить никогда больше в жизни. Фанджио был фанатом "Мерседеса". Он обожествлял свою "тачку" и, очевидно, был уверен, что все остальные участники дорожного движения обязаны разделять его мнение.

Автострада А 1 вела нас прямо на север до Плоешти. Потом нужно было свернуть на восток на Бузэау, затем снова на север, и через Фокшани, Текуч и Васлуй в Восточных Карпатах добраться до Ясс на молдавской границе. Наш водитель имел одну привычку, от которой нас бросало в пот. Несмотря на плотное движение, он обгонял всех постоянно и безжалостно. Он по всем правилам включал боковые огни и нажимал на гудок, чтобы предупредить обгоняемого, а световым сигналом он предупреждал тех, кто ехал на встречной полосе. При этом он обгонял всегда, вне зависимости от того, ехал кто-то нам навстречу или нет. Когда рискованный обгон удавался, он каждый раз крестился, прикладывая пальцы ко лбу, рту и груди. Парижанка каждую такую акцию сопровождала тихим визгливым криком, который заканчивался лишь когда Фанджио в очередной раз оказывался впереди, занимая новое место в потоке движущихся машин. Его стратегия всегда приводила к опасным ситуациям, потому что идущим навстречу грузовикам постоянно приходилось тормозить до полной остановки, чтобы избежать столкновения. Некоторые из них едва не оказывались в кювете. Фредди, которому никогда не изменяло чувство юмора, на этот раз смог выдавить из себя лишь одну фразу: – Позаботься о моей семье, может быть, хоть ты уцелеешь. Потом снова и снова последовали гудки и визг тормозов. Это был настоящий ад.

И даже когда сильный карпатский туман сделал темноту еще более непроницаемой, в технике обгона нашего шофера ничего не изменилось. Нам этого хватило. Водитель, которому надоело жить, и совершенно истеричная попутчица постоянно держали нас в стрессовом состоянии. Только после половины пути крики француженки ослабли. Теперь она издавала звуки, лишь когда нам навстречу несся грузовик. Кроме того, она все чаще прикладывалась к фляжке с коньяком. Это утихомирило ее нервы и помогло смягчить страх смерти.

Поздним вечером мы, как бы то ни было, добрались до цели. Но Фанджио не повез нас прямо в отель, а остановился у красивой стариной кирпичной церкви. – Я должен поставить свечку за то, что путешествие так хорошо закончилось, сказал он нам на елейном английском языке. Фредди и я присоединились к нему без слов, а наша попутчица, поблагодарив, отказалась, предпочтя общению с богом еще маленький глоток из фляжки. Когда мы втроем стояли перед маленьким алтарем, Фредди с пониманием вздохнул:- Ну, да. Успех его оправдывает.

Потом мы поехали в отель "Траян", находящийся в центре. Француженка поблагодарила за поездку и уехала с другим водителем, который повез ее к конечной цели. По профессии она была врачом и должна была шесть недель отработать в Яссах по программе обмена медиками. После непримечательного обеда – картошки, запеченной с сыром, и маленькой прогулки для лучшего пищеварения этот полный приключений день, наконец, подошел к концу. По меньшей мере, официально.

Но в час ночи мы снова встали с постели, чтобы встретиться с нашим агентом. Мы выбрали пограничный город Яссы в качестве места встречи, потому что недалеко от него был неохраняемый пограничный переход, через который наш человек мог спокойно доставить свой материал. Сначала мы взяли у него катушки с пленками и спрятали их, насколько это получилось в специальный контейнер БНД. Информатор принес больше материала, чем мы ожидали, потому часть его мы просто засунули в чемодан.

Следующим утром нам нужно было вместе с агентом вернуться в Бухарест. – Кто сядет спереди, – лицемерным тоном спросил Фредди, в абсолютной уверенности, что нам снова предстоит день кошмара. Я опять вытащил две спички из кармана пальто, длинную и короткую. Привычным движением я подсунул Фредди короткую и провокационно ему улыбнулся. С видом презирающего смерть, Фредди плюхнулся на переднее сидение и обратился к нашему другу, уже занявшему место сзади?: – Ну разве он не милашка? Путешествие оказалось таким же диким, как мы и предполагали. На половине пути нам в этот раз пришлось выпить кофе, потому что на нас сильно подействовала авария, которую мы видели. Тягач, перевозивший стальные трубы столкнулся с конной повозкой. Несколько человек приканчивали раненых лошадей, чтобы воспользоваться хотя бы их мясом.

О самом кофе тоже стоит упомянуть. Возле автомастерской мы нашли маленькое, скупо обставленное кафе, единственным украшением которого был стакан "Нескафе". Приветливая официантка взяла четыре чашки, насыпала туда по половине ложки растворимого кофе, залила холодной водой, перемешала и поставила перед нам. Мы вопросительно переглянулись. По нашей просьбе таксист спросил ее, не является ли холодный кофе традиционным напитком в Восточных Карпатах. Она объяснила, что, мол, сейчас нет горячей воды, потому что нет электричества. Ток использовался в данный момент сварочным аппаратом.

Перед кафе действительно стоял сварщик. На нем не было ни защитных очков, ни перчаток. Вокруг летели искры. Чтобы защититься от них, он прикрывал лицо рукой. Тыльная сторона ладони уже почернела от искр. Фредди покачал головой. – Я думаю, Румыния, все же, ничего для нас не значит.

Даже после многих километров кофейный порошок, не растворившийся в холодной воде, все еще скрипел у нас на зубах.

Еще до того, как Фанджио высадил нас у гостиницы, он решил предложить нам ресторан с настоящей румынской национальной кухней. В одном из пригородов Бухареста мы наткнулись на овощной рынок. За ним располагался ресторан. В нем не было ни души, и потому заказанный водителем обед появился на нашем столе уже через несколько минут. Когда тарелки с супом стояли перед нами, наш русский друг, только взглянув на них, тут же встал и побежал в туалет. Ему, очевидно, сразу стало плохо. А Фанджио схватил ложку и стал громко хлебать желтоватый водянистый бульон.

Я осторожно окунул ложку в суп. Потом попробовал. Вкус был ужасен. Но водитель так причмокивал и настолько увлекся едой, что ничего не замечал. Когда Фредди удалось проглотить свою первую ложку этого непонятного бульона, а Фанджио проглотил комок жира, плававший в его тарелке, я больше не мог сдержаться. Прикрыв рот, я выбежал через дверь и тут же меня стошнило. Там стоял наш информатор с сигаретой и ухмылялся: – Я знаю эту еду, ее есть нельзя. Затем к двери подбежал Фредди. Лицо у него было такого же желтовато-зеленого цвета, как и предложенный нам суп.

Вечером я попытался позвонить моей жене в Германию. Когда и через несколько часов никто не поднял трубку, я созвонился с соседями и попросил их заглянуть в дом справа. Затем я попытался снова и тут, наконец, застал ее дома. Она была в полном смятении и просила меня как можно быстрее вернуться домой. Больше она ничего не хотела говорить. Что же там произошло?

Несмотря на мои тревоги, нам сначала нужно было позаботиться о нашем агенте. На следующий день мы вклеили новую немецкую въездную визу в паспорт нашего человека и поставили туда особый штамп. Потом мы этот штамп убрали. Но пройдет ли все хорошо? Однажды уже были проблемы с такой же изготовленной в БНД визой. Не хватало какого-то опознавательного знака, удостоверявшего, что виза настоящая.

В этот раз мы разными путями двинулись в аэропорт Отопени. Наши сумки были набиты секретным материалом. Тут нам нельзя было рисковать. В конце концов, все прошло гладко, и после отлета мы позволили себе еще по бокалу шампанского, Чтобы успокоить стресс прошедших дней.

Обычно мы избегали поездок с нашими источниками в Мюнхен. Но в этот раз мы сделали исключение, потому что это было единственное хорошее авиасообщение с Германией. Кроме того, мы помнили, что наш начальник управления доктор Херле хотел встретиться со всеми нашими клиентами. Вот тут и подвернулся удобный случай представить ему нашего суперагента. Поэтому мы запланировали одну ночь в Мюнхене. Но и в этот раз все оказалось совсем не так.

В мыслях я был с моей женой, причину поведения которой я не мог понять. Неизвестно почему, она отреагировала на мой звонок отталкивающе и холодно. После посадки в Мюнхен я автоматически включил свой мобильный телефон, чтобы послушать накопившиеся сообщения. "Мэйлбокс" был полным. Мне по очереди звонили Гайсбауэр. Ульбауэр и моя жена, и все они хотели, чтобы я срочно после возвращения связался с ними.

Плохой сюрприз в Мюнхене

– Алло, солнышко мое, это я, – просюсюскал я в трубку "мобилки", – мы вернулись, все в порядке. Не успел я продолжить, как она прервала меня: – Да уж, как раз самое время! Постарайся, чтобы все было снова в порядке. Ты слышишь? – Я не понимаю, что ты имеешь в виду, что там случилось? – спросил я огорченно. – Спроси своих шефов-придурков, этих психов! – услышал я, а потом она положила трубку.

На автобане мне, наконец, удалось дозвониться идо Ульбауэра. Он хотел срочно поговорить с нами по очень важному делу. Мы договорились на 19.00 в отеле "Холидэй Инн" на Леопольдштрассе. – Случилось что-то очень плохое, раз Ули специально поедет в Швабинг, – заметил Фредди. И он оказался прав. У нас еще было время, и мы сначала зашли в бюро регистрации.

Я смело заполнил регистрационный формуляр. Хорст Херциг, из Хузума, улица, номер, дома, дата рождения. Но в конце, погрузившись в мысли, я случайно подписался своим настоящим именем. Секундный ужас, и я быстро смял листочек и спрятал его в карман пальто. Служащая отеля как раз занималась другим постояльцем, и, слава богу, ничего не заметила.

Потом я снова обратился к ней. Я улыбнулся. Она глядела на меня озадаченно. Ее взгляд сначала проскользнул по стойке налево и направо, потом на пол перед ней. – Разве я уже не…? – спросила она и показала пальцем на стопку формуляров. Я слегка покачал головой. – Правда, не давала? – настаивала она. Я опять покачал головой. – Но я была уверена, – не отставала она. Тога я пожал плечами. Затем она дала мне новый формуляр, скрестила руки на груди и, как строгая гувернантка, наблюдала за тем, как я заполнял листок. Вот и так порой случается.

По пути к лифту наш человек из Киева обратился ко мне тихим голосом: – Люди, мне нужна женщина! Я посчитал это шуткой, хлопнул его по плечу и ответил: – Конечно, нам тоже нужна! Так когда мы встречаемся, чтобы пообедать? Он мрачно посмотрел на меня: – Нет, ты меня не понял. Я серьезно. Можете вы достать для меня проститутку? Он назвал номер своей комнаты и исчез в лифте.

Я обратился к моему партнеру. – Ну, что теперь? Он хочет прямо сейчас и здесь в гостинице. Это придется организовать тебе, Фредди. Я этого не умею. Я поставил наши чемоданы в сторону и уселся в кресле, чтобы посмотреть за происходящим. Как только Фредди дождался своей очереди у портье, он задал ему свой вопрос: – Вы можете заказать для меня проститутку? Но, пожалуйста, побыстрее, это очень срочно!

За его спиной все стихло. Одна дама, как раз направлявшаяся со своим супругом к лифту, дернула того за рукав и остановилась как вкопанная. Было видно, что она хочет посмотреть, что случится дальше. Я еще ниже опустился в своем кресле. Вот молодец, подумал я, не постеснялся. Фредди задал следующий вопрос: – Что тут вы можете предложить? Молодой приветливый служащий тут же описал сразу нескольких дам, называя их рост, вес и цвет волос.

– А какая может оказаться здесь раньше всех? – наставила Фредди, даже не стараясь говорить потише. – Это милая азиатка с черными волосами тоненькой фигурой, – прозвучал немедленный ответ. – Сколько она берет и как быстро можно все устроить? – услышал я вопрос Фредди. Потом Фредди дали телефон. Он поговорил с нашим гостем. Теперь он стал спиной к стойке, чтобы видеть меня, и при этом одобрительно кивал. Теперь все могли слышать его разговор еще лучше.

– Итак, она будет через пятнадцать минут. Черноволосая устроит? Маленькая, азиатка. Очень стройная,. Бюст? Нет, об этом Яне спрашивал, не знаю. Да. Хорошо? Тогда пока и наслаждайся.

Затем он подошел ко мне. – Я подожду тут и расплачусь. Потом встречаемся в баре. Я исчез со словами: – Мне же все это приснилось, или нет?

Ули и Гайсбауэр прибыли вовремя. Мы уселись в тихом уголке. – Где ваш человек? – спросил меня шеф отдела безопасности. Фредди ухмыльнулся, а я пробормотал: – Он наверху, в своем номере, он, да. как сказать, ну, в общем, он, ну, короче, ему надо еще что-то доделать! Мой партнер прыснул, нагнувшись к бокалу пива. – Молодец, хороший человек, как я слышал, и такой работящий, – похвалил нас Ули. – Да, ну, конечно, нам нечего на него жаловаться. Он хорошо работает, – подтвердил я ему и громко закашлялся. Затем мы снова рассмеялись. Оба коллеги из следственного реферата смотрели нас с удивлением. Поэтому мне пришлось сказать правду. Я подчеркнул, что речь шла о совершенно особом исключении и крайней необходимости.

Но тут смех застрял у нас в горле. Ули сообщил, что при разбирательстве дела Вульфа и его соучастников во время допроса обвиняемых перед судом, были открыто упомянуты наши имена и то, чем мы занимались. Нас как громом ударило. В конце концов БНД пообещала нам полную конфиденциальность нашего секретного расследования, и не только устно, но и в письменном виде. Только при этом условии мы в самом начале согласились участвовать в операции. Фредди молчал, но лицо его прекрасно выражало его настроение.

Потом оба, сами не зная правды, рассказали нам свою сказку. По их словам, наши имена случайно разболтал начальник подразделения 52 D по фамилии Томберг. Но через несколько дней эту версию поправила другая. Судья якобы спросил Томберга, не может ли тот назвать ему для совершенствования тактики допросов наши имена, чтобы столкнуть с ними обвиняемых. Только после этого Томберг назвал наши имена. А осенью 1998 году я услышал, что и эта версия была неверна. Тогда Франк Оффенбах излил мне свою душу и подробно рассказал мне о случившемся. Имена наши суду назвал начальник Пятого отдела (Abteilungsleiter 5, AL 5) Фолькер Фёртч.

Это было не единственной катастрофой, о которой сообщили нам люди из 52-го. Во время нашего отсутствия у нас дома происходили очень странные события. Чтобы не травмировать моего тогдашнего партнера, Я опишу тут только то, что коснулось моей семьи. Сначала моей жене многократно угрожали пот телефону. От нее требовали. чтобы она меня образумила, иначе с ней и с детьми случится что-то ужасное. Видимо, чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений, неизвестные отравили нашу охотничью собаку. Моя жена нашла бедного зверя, хрипевшего в своей клетке. Только ее решимость и помощь нашего друга-ветеринара спасли псу жизнь. Подотдел 52 тут же назначил охрану для защиты моей семьи.

Теперь мое терпение лопнуло. Последняя искра доверия к этому прогнившему аппарату погасла. Последнюю точку над "i" поставил Ули, сказав в конце разговора, что у доктора Херле нет времени, Чтобы встретиться с нами на следующий день. И русского агента он тоже не хотел видеть. Возможно, он собрался со своей женой отправиться на рынок Виктуалиенмаркт за покупками. У нас это не укладывалось в голове. Ответственный начальник управления не может найти время, чтобы встретиться с самым плодотворным источником БНД.

Единственным, из-за чего мы еще готовы были хоть что-то сделать для фирмы, был наш человек с Востока, который за это время уже уселся у стойки и заказал себе пива. Его мы ни в коем случае не могли разочаровать или тем более, оставить в беде. Кроме того, нам в любом случае нужно было провести встречу, потому что мы уже предупредили аналитиков. Их сотрудник, профессионально занимающийся опросами агентов, ждал нашего звонка.

До поздней ночи мы с Фредди обсуждали сложившуюся ситуацию. Мы изменили наши планы. На следующие дни мы решили устроиться в охотничьем домике, расположенном недалеко от моего дома, чтобы я хотя бы ночи мог проводить с семьей. Там со времени моего отъезда в Румынию многое изменилось. Регулярно мимо проезжали полицейские патрули, полицейские привозили моих детей в школу, отвозили домой, и охраняли на больших переменах. Временами у моего дома в этом маленьком городке топтались до восьми телохранителей, защищавших мою семью. Много недель подряд ни жена, ни дети не могли выйти из дома без сопровождения охранника. Наши условия жизни мгновенно ухудшились, как и наше психическое состояние.

После того, как мы устроили встречу агента с аналитиком, доктор Херле вызвал нас в Мюнхен. Как руководитель 12 А он оставался нашим шефом, хотя после роспуска филиала в Нюрнберге нас переместили на новое место внутри отдела. Доктор Херле хотел отдельно поговорить с Фредди и со мной. Мы отказались. Мы уже чувствовали ледяной ветер, который с самого начала окружал нас в Мюнхене. Последние события еще больше укрепили наше недоверие. Наша первая беседа в Центре запомнилась нам навсегда.

Без долгих проволочек Херле вытащил кота из мешка, потребовал нашего перевода в Мюнхен и постоянного присутствия в Центре. Тот факт, что нашим семьям угрожали, и они находились под охраной, не имел для него никакого значения. Следующее указание касалось нашей агентурной сети. Нам следовало переработать все наши отчеты за последние пять лет. Херле хотел, чтобы ему в прозрачной форме предоставили настоящие данные о личности наших информаторах. Агентурные досье, упрекнул он нас. не содержат в этой связи достаточных сведений. Чтобы обосновать свое требование, он забросал нас номерами циркуляров и параграфами инструкций.

Мы рассматривали это как часть карательной акции против нас. На нас, очевидно обиделись за то, что мы сотрудничали с нашей внутренней службой безопасности. Херле сам подсказал нам решение. Когда он закончил свою проповедь, полную мероприятий и руководящих указаний, то посмотрел мне прямо в глаза и сказал: – Господин Даннау, я надеюсь, вы все поняли. Нам просто не нужны тут те, кто гадит в нашем доме. Не боритесь против системы. Боритесь вместе с ней! Почему мы, собственно, осложняем тут всем жизнь? Я вам очень благодарен за вашу работу. Но почему именно вы всегда плывете против течения? Подумайте-ка над этим.

Мой ответ был кратким и недвусмысленным: – По течению плывет только дохлая рыба! Херле покраснел как помидор и хлопнул ладонью по столу: – Теперь нужно будет делать так, как я сказал. Если нет, то вам придется туго. Я схватил Фредди, уже готового взорваться, и вытащил его из кабинета. В бешенстве мы спустились на лифте на нижний этаж дома 109.

Фредди пошел в отдел безопасности, я к заместителю начальника 12-го подотдела Вольберту Смидту. Худой спец по агентурной разведке с аурой советского комиссара встретил меня с вымученной любезностью. Потом и он начал свою речь. Сначала он поблагодарил меня за мою самоотверженную работу. Он похвалил увлеченность и инициативность нашей команды и высоко оценил наши успехи. Я постоянно спрашивал себя, к чему он клонит. Когда же, наконец, он перейдет к делу? В моем представлении над ним как бы навис большой вопросительный знак. И тут, в конце концов, взорвалась бомба. Я ждал многого, но не этого.

Нужно скрыть "государственную измену"

Говоря "кухонным" языком, Херле отбил нас, как мясо, чтобы мы стали мягче, а Смидт должен был теперь довести дело до конца, положив нас на сковородку. Мои личные проблемы, угрозы дома, он обо всем этом очень сожалеет, но, увы, тут он ничем не может помочь. Тут он бессилен. – Но знаете, господин Даннау, что меня угнетает? – лицемерно спросил он, – Нюрнбергское дело (процесс Гассинга, Вульфа. Эрнста – прим. авт.) и весь связанный с ним стресс принесли нам всем много хлопот. Знаете, вам нужно подумать по поводу ваших показаний в Карлсруэ. Это же и вам доставит проблемы. Вы понимаете? Ведь это же всегда только вопрос, в каких словах это представить. Могли бы вы подумать над тем, чтобы несколько изменить ваши прежние описания и изобразить, так сказать, эту же картину в боле мягких тонах?

Я промолчал, и это подвигло его на фразу, которую я не забуду никогда: – Вам нужно сформулировать свои показания перед судебным следователем в Карлсруэ в таком виде, чтобы обвинение в государственной измене было снято!

Мы достигли низшей точки нашей беседы. Я встал и пошел к двери. Смидт удивленно глядел мне вслед. Я ответил ему: – Господин Смидт, здесь вы можете делать все, что вам будет угодно. Вы можете перекручивать факты, врать, обманывать и творить еще черт знает что. Но вот я с вами этого делать не буду. Я не буду.

Теперь пришло время. Я чувствовал, что наступили последние дни моей работы в БНД. Теперь мне оставалось сформулировать и в соответствующем отделе подать заявление об отставке. С меня как бы упал весь груз. Спускаясь на лифте вниз, я почувствовал большое облегчение. На бумажке я записал последние слова начальника подотдела Смидта. В развевающемся пальто я влетел в кабинет Ульбауэра. Ко мне подошла Риа: – Ох, что они там с вами делают? Я дружески похлопал ее по плечу и успокоил: – Теперь все кончилось, не бойся. Она потерла лоб, потому что она, конечно, не поняла, что со мной произошло.

Фредди уже был у Ульбауэра и докладывал ему о состоявшемся разговоре. С ясного неба я в первый и в последний раз обратился к нему в грубом приказном тоне: – Прямо сейчас возьмешь машину и отвезешь меня к президенту! Ульбауэр попробовал вмешаться: – А что вы хотите делать у президента? Вам же даже не назначено время приема! Я накинулся на него: – Ну так скажите им там наверху, что я приду! Надолго это не затянется.

Я снова рыкнул на Фредди, все еще стоявшего рядом: – Да подгони же ты "тачку" к двери, давай, наконец! Тут он уже догадался, что предстоит, и исчез, бросив мне на ходу: – Только не наделай сейчас ошибок. Я без слов взял предложенную Ульбауэром сигарету и зажег ее. Ульбауэр позвонил референту президента. Я не стал дожидаться конца разговора и вышел.

Мой партнер довез меня до дома, в котором находилось бюро президента БНД Конрада Порцнера. У двери я встретил нескольких охранников. Они дружески со мной поздоровались. За это время я успел познакомиться со многими из них, потому что они по очереди охраняли мою семью. Они спросили меня о детях и о том, миновала ли уже опасность. Это был искренний интерес, который хорошо на меня подействовал. Херле ни разу не спросил меня о ситуации с моей семьей.

Я зашел в дом и сдал пальто в гардеробе. Потом я доложил о себе в приемной. Не успел я хоть что-то объяснить, как молодая девушка с "планшеткой" для бумаг сразу сказала: – Господа уже ждут у камина, это еще немного продлится. Я заглянул в зал, где стояло несколько человек. В камине горел огонь, а они собирались в группки, погруженные в разговоры. Все были одеты чрезвычайно изысканно, большинство в темных костюмах с яркими платками в нагрудных карманах пиджаков.

– У меня встреча с президентом, – объяснил я даме из приемной. Она посмотрела в свои бумаги и ответила немного растерянно: – О, извините, Я думала, вы пришли на совещание начальников отделов. Но вы, наверное, ошиблись, у президента нет времени. И время приема здесь не указано. – Но мне назначено, – соврал я. Тут я услышал, как кто-то внутри спрашивал: – Даннау, тут есть господин Даннау? Тогда я оставил девушку стоять в приемной и просто зашел в зал с камином. Приветливый седой кудрявый человек спустился по лестнице и снова крикнул: – Даннау? Я негромко ответил: – Да, это я!

Кудрявый посмотрел на меня: – Проходите, пожалуйста, поднимайтесь наверх. Господа в темных костюмах начали что-то бормотать. Кудрявый господин обратился к ним: – Господа, президент просит вас немного подождать. Совещание переносится на несколько минут. Потом он протянул мне руку и представился, пока мы поднимались наверх: – Меня зовут Цаузингер. Я личный референт господина президента.

Разведка для президента

Во время короткого пути наверх по лестнице я снова обдумал все. Моя большая злость утихла, потому что на меня произвел впечатление сам тот факт, что меня примет лично президент БНД. Но это ничего не изменило в моей главной позиции. Напротив, у меня было внутреннее спокойствие, необходимое мне, чтобы сказать моему самому главному шефу все, что я считал необходимым.

Конрад Порцнер встретил меня у двери своего кабинета. Он поздоровался со мной спокойным, почти мягким голосом и попросил войти. Когда мы стояли у его письменного стола, он спросил: – Господин Даннау, что я могу для вас сделать? Что у вас на сердце?

Я ответил ему спокойно и твердо: – Я хотел бы сначала сказать вам самое важное. Я не профессиональный ворчун. Я уже 22 года служу в Бундесвере, из них двенадцать лет здесь, в этой Службе. В самом начале я дал присягу. В то время я воспринимал это очень серьезно, и сейчас думаю так же. Эта клятва касалась, в том числе и верности принципам человеческого достоинства, правового государства и демократии. Но теперь я оказался в ситуации, в которой я вынужден уйти из БНД, потому что не вижу здесь ни отношение к людям, ни демократические и соответствующие принципам правового государства структуры, которые я собственно должен был защищать. Я думаю, вы, господин президент, имеете право узнать, почему я так считаю.

– Заходите, – сказал он и провел меня к кожаным креслам, – присаживайтесь. Он сел с передней стороны стола, Цаузингер на диване у стены, а я в кресло напротив. – Что же случилось? – спросил Порцнер. Я по прядку рассказал о событиях последних недель, особенно подчеркнув последние разговоры с Херле и Смидтом. Президент мрачно взглянул на своего референта: – Скажите господам внизу, что это продлится еще некоторое время. Попросите их подождать, пока я приду.

Ассистент встал и вышел. Порцнер подошел ко мне: – Погодите, мне придется все записать. Со своего письменного стола он взял большой белый блокнот.

Потом я снова начал рассказывать. Он много расспрашивал о деталях и записывал. Цаузингер, который, вернувшись, тоже взял блокнот, время от времени качал головой. Президент внешне был спокоен и собран, но я заметил, что моя информация все сильнее его беспокоит. Он среди прочего попросил меня точно описать условия нашего сотрудничества с американцами. Я рассказал все до подробностей, не замолчав ни одной проблемы.

С серьезным взглядом он обратился к своему помощнику: – Почему, собственно, некоторые люди тут, в Службе, проводят свою личную политику? Конрад Порцнер откинулся назад на спинку кресла и тяжело вздохнул. Открылась дверь. Вошла женщина и извиняющимся тоном напомнила, что собравшиеся внизу господа уже проявляют нетерпение. Тут президент прикрикнул на нее: – Когда я закончу, то я приду. В любом случае, совещание состоится. Скажите это им внизу. Секретарша втянула голову в плечи и исчезла так же быстро, как и появилась.

Тем временем прошло уже почти два часа. Порцнер, попавший в БНД со стороны, бывший парламентарий Бундестага от социал-демократов, просился со мной краткой фразой: – Господин Даннау, нет ни малейшей причины, чтобы вы увольнялись со службы. Я очень благодарен вам за то, что вы пришли. Конечно, все рассказанное вами еще нужно серьезно проверить. Но уже сейчас я могу вам сказать, что из этого будут сделаны надлежащие выводы. Потом последовали два его указания. Из-за сложного положения с моей безопасностью мое место проживания объявлялось местом службы. То есть я мог решать все свои административные дела, не выходя из дому. Это правило касалось и моего партнера.

Если возникнут проблемы, я мог, естественно через господина Ульбауэра обращаться к его референту. На тот случай, если мне понадобится позвонить в нерабочее время, я получу домашний номер референта. Референт мне тут же его продиктовал. Затем мы простились. Уходя, я договорился с Цаузингером встретиться с ним на следующий день, чтобы решить все формальные вопросы. На нижнем этаже уже было довольно шумно, когда я спустился туда по лестнице. В каминном зале собралось уже пятнадцать – двадцать человек. Когда я стал на нижнюю ступеньку, все вдруг замолчали.

Без слов прошел я сквозь строй самых важных руководителей БНД, и мне это показалось похожим на наказание шпицрутенами. Опять тут был он, этот ледяной холод. Мой друг Фредди на моем месте сказал бы: – Все бумажные тигры, от которых толк лишь на коктейльном фронте, и больше ни для чего непригодны! Когда "толпа" осталась позади меня, я спонтанно подумал, что со всем справился. Но и тут я сильно ошибся. Эти дни были только началом.

Снаружи ждал Фредди, смотревший на меня с вопросим в глазах: – Я уже подумывал пойти туда и вырвать тебя из их лап. Что ты сделал на этот раз? – Да, Фредди, с чего же мне начать. Я им все убрал со стола. Все убрал. – И ты думаешь, мы с этим справимся, – спросил он. И я, как всегда, ответил: – Да, Фредди, мы с этим справимся.

Чувствуя в душе силу и уверенность в том, что теперь все образуется мы снова прибыли в отдел безопасности. Ульбауэр с нетерпением ожидал нашего рассказа. Все, что я сообщил, коллеги из 52-го воспринимали с удовлетворением. Тем не менее, в нашем положении мало что изменилось. Нас по-прежнему приходилось охранять, среди прочего, и из-за "материала Зорбас", нашего собрания сведений о возможных "утечках" из Службы. Отдел безопасности стремился получить от наших агентов еще больше информации в этом направлении. Потому мы по-прежнему сидели на двух стульях, служа двум господам.

На следующий день мы впервые встретись с нашим новым непосредственным начальником в Первом отделе, доктором Карбергом. Его бюро находилось напротив дома № 109, на одном из верхних этажей. Он принял нас чрезвычайно доброжелательно. Высокий, худой, в очках, он совсем не был похож на всех наших прежних начальников. Здесь напротив нас сидел человек, производивший впечатление очень активного, но для которого работа и успех не означали в жизни все.

Хотя он ничего не знал о моей встрече с президентом, и потому это никак не могло повлиять на его поведение, он сперва спросил меня о моих хлопотах и проблемах. Его интерес, показалось мне, был связан с искренней заботливостью. Его приятная и дружеская манера разговора помогла нам откровенно и честно рассказать обо всех наших проблемах. Несколько часов хватило нам для взаимного обмена мнениями. Особенно впечатляла нас его честная самооценка, касающаяся управления агентами. Доктор Карберг долгое время работал в резидентуре БНД в Лондоне и накопил там большой опыт. Но с нашей ежедневной рутиной в Центре это, конечно, нельзя было сравнивать.

Новый шеф тоже считал необходимым разобраться с некоторыми "хвостами" прошлого. Но в основном его интересовало будущее. Ученый-геолог по профессии, доктор Карберг оказался и хорошим стратегом. Он стал заместителем Херле, но с ним у Карберга было мало общего. Для Карберга на первом месте стояли люди: сотрудники, их семьи, агенты. Мы были согласны с ним, что с лучшим отношением к людям, с лучшим обликом человека Служба сможет достичь лучших успехов. И как раз в отношении к людям Карберг и Херле отличались как небо и земля. Мы с того дня стали называть Карберга "большим доктором", а его начальника "маленьким доктором". Увидев эти новые перспективы, мы вновь стали смотреть в будущее с большим оптимизмом.

Палки в колеса

Доктор Херле вначале не стал выполнять распоряжение президента, а, напротив, приказал, чтобы мы оставались в Мюнхене все время, пока указание не поступит к нему в письменной форме. Целых шесть недель длились проволочки, пока он не дал свое согласие. И все шесть этих недель нам постоянно угрожали дисциплинарными наказаниями, если мы не будем оставаться всю рабочую неделю в Мюнхене. Два распоряжения о нашем переводе были, как нам сообщали, якобы потеряны в ходе внутренней пересылки из одного отдела в другой. Ситуация была безумной. Все знали, что произошло, только Херле продолжал настаивать на нашем присутствии. Я еженедельно писал отчеты о моей деятельности за каждый день, которые далеко выходили за привычные рамки. Каждый телефонный звонок, каждое иное служебное поручение мною тщательно фиксировалось в отчете. Доктор Карберг, который, естественно, обязан был быть лояльным по отношению к своему шефу, принимал у меня отчеты со словами: – Я не понимаю его, да и никто не понимает его. Но что я могу сделать? Я ему сообщил, что здесь все в полном порядке.

Когда бумага о моем переводе, наконец, была передана лично доктору Херле, ему ничего не оставалось, как нехотя уступить. – Если вы полагаете, что это продлится долго, – прикрикнул он на нас, – то вы ошибаетесь. Ситуация становилась для нас тяжелее с каждым днем. Херле достиг высот мастерства в единственной сфере деятельности, в которой он на самом деле был асом, – в интриганстве. За нашей спиной он начал служебные расследования, потому что якобы нашел какие-то некорректные или подозрительные моменты в нашей деятельности.

Среди прочего, он передал части оперативного досье одного из наших лучших информаторов в Баварское земельное управление уголовной полиции. А в этих документах была не какая-то чепуха, а настоящие данные о личности источника. Например, Херле выразил сомнения по поводу подписей источника. При этом каждый мог понять, что подписи на расписках были идентичны подписи в паспорте информатора. Потому из этой акции ничего не вышло, кроме большого риска для агента.

Конечно, я говорил с ним об этой бессмысленной акции и указал на опасность, которой из-за таких действий может подвергнуться агент. Вот тут Херле и выдал фразу, полностью показавшую его позицию: – Ну а что вы, собственно, хотите. В конечном счете, они все равно преступники: шпионы, предающие свою собственную страну.

В 1996 и 1997 годах Херле инициировал три больших расследования. В первую очередь проверялось управление агентами и особенно финансовые расчеты с ними. За этим следовали личное окружение и личные контакты. Все персональные проверки завершились положительно. На нас ничего не удалось повесить.

Маленький доктор все старался задать нам перцу. Но откуда исходило это все? Зачем он делал это? Какая была у него причина, чтобы так третировать двух своих лучших агентуристов? Комментарии Херле, касающиеся наших отчетов, вдруг стали невероятной длины. Казалось, он пытается вовлечь нас в интенсивную переписку, которую можно было бы даже считать дружбой по переписке – если бы только она исходила не от него. В одной из больших обобщающих оценок деятельности Фредди и меня, вышедшей из-под пера тогдашнего уполномоченного БНД по вопросам безопасности, был, к примеру, такой пассаж:

_"На самом деле в прошлом было много подозрений, касающихся бывшего места службы данных оперативников. Они простирались от подделки подписей до растраты выделенных для оплаты труда агентов денег и многого другого. Но все эти подозрения были тщательно проверены нашей службой, и было выяснено, что они необоснованны. Тем не менее, наговоры не прекратились. Было похоже на то, что этих оперативников хотят на все времена представить людьми, недостойными доверия"._

Одновременно Херле начал за нашей спиной устанавливать контакты с нашими источниками. Первая попытка была ужасно неуклюжей. Когда мы встречались с агентом, проходящим под псевдонимом "Лилиенталь", он вдруг послал другого агентуриста-связника по фамилии Шубек и, не долго думая, приказал нам передать ему "Лилиенталя" на связь. Нам пришлось подчиниться приказу, хотя эта процедура никак не соответствовала правилам нашего ремесла – такие глубокие изменения не должны происходить без тщательной заблаговременной подготовки.

С источником "Уленшпигелем" Херле поступил тоньше. По его просьбе мы взяли на встречу с "Уле" нашего бывшего шефа Шёнера. Потом произошло следующее. Шёнер уехал раньше окончания встречи. Но прямо перед тем, как отправиться на вокзал, он успел поговорить с "Уленшпигелем" наедине. Он в лоб спросил его, не хочет ли он работать исключительно с ним. У Фредди и меня, мол, скоро возникнут большие проблемы, а потом нам придется уйти из фирмы. Кроме того, он, Шёнер, сможет предложить ему больше денег. "Уленшпигель" был очень обижен и горько жаловался нам. Разве так можно поступать, говорил он. "Уле" сожалел, что вокруг него шла такая мелкая возня.

Третья "обходная операция" доктора Херле тоже оказалась неудачной. Нас вызвал к себе Карберг. Херле, сказал он, приказал ему немедленно взять на себя связь с агентом "Мюнхгаузеном". Но Карберг выступил за чистую передачу, чтобы не обидеть никого из задействованных лиц. Мы были не в восторге, Кто же добровольно хочет отдать такого успешного агента? Но мы все-таки, в конечном счете, организовали передачу, потому что в наших глазах Карберг был серьезным разведчиком.

Четвертый случай касался агента под псевдонимом "Рюбецаль". Его история говорит сама за себя. Естественно, нашими сведениями, которые мы собирали под общим названием "материал Зорбас" и касались возможного русского "крота" в БНД, интересовались не только люди из отдела безопасности. В берлинские времена Херле отбросил наши первые сведения, как "не имеющие никакой ценности", но теперь он хотел все точно знать. Указания на утечку в Службе поступали в первую очередь от агента "Рюбецаля". Жажда знаний доктора Херле ко всему, что касалось донесений "Рюбецаля" не знала границ. При этом он никоим образом не отвечал за какие-либо контрразведывательные операции.

Источник и все вокруг него действительно относились к сфере ответственности Херле. Но содержание донесений обычно отправлялось только аналитикам, а намеки на возможную утечку только службе внутренней безопасности. Херле повел себя очень странно, как только узнал, что у "Рюбецаля" есть доступ к очень важной и специфической информации. И если в прошлом он был очень прижимист при выдаче денег на оперативные расходы, то в деле "Рюбецаля" он вдруг проявил невиданную щедрость. Он был готов заплатить любую сумму и превзошел самого себя, разбрасываясь комплиментами в превосходной степени.

16 апреля 1996 года Херле сходу сделал заявку в центральное финансовое управление БНД 90 FY на получение ста тысяч долларов для "Рюбецаля", даже не зная, будет ли "Рюбецаль" поставлять вообще ценную информацию. Кроме того, через своего заместителя по оперативной безопасности Мёдлинга он заказал дополнительно пятьсот тысяч долларов. Но об этом мы узнали намного позже встречи и прямо остолбенели от изумления.

Что на самом деле произошло на встрече в Лондоне?

История протекала так. На обычной рутинной встрече в лондонском отеле "Гемпшир" 7 марта 1996 года "Рюбецаль" отказался встречаться с неизвестными ему сотрудниками БНД. Именно из-за того, что он знал о возможном "кроте", он проявлял необычайную осторожность. Теперь предстояла новая встреча с ним, 17 апреля 1996 года, снова в британской столице. Когда до нашего отъезда оставались считанные дни, доктор Херле вдруг заявил, что хочет поехать с нами, чтобы лично познакомиться с "Рюбецалем". Это нас вовсе не обрадовало.

Разгорелась дискуссия о смысле и бессмысленности такой поездки. В доме № 109 поднялись волны. После всего случившегося мы больше не могли доверять шефу 12 А. Мы боролись изо всех сил за наш источник. Кроме того, указывали мы, есть неписаный закон, по которому без предварительного согласия информатора на встречу с ним нельзя приводить незнакомых ему людей. В совещании принимали участие не только Херле, Мёдлинг, Фредди и я, но также Вильгельм, Ульбауэр и еще три человека из отдела безопасности. Целая команда высказывала возражения, всеми силами они пытались отговорить доктора Херле от поездки в Лондон.

Когда Вильгельм в конце заседания еще раз взял слово и прямо спросил его, какую пользу принесет его участие во встрече, Херле отреагировал с обидой и сослался на свой статус начальника. Тем не менее, результат совещания можно было считать положительным. Сначала я должен был наедине встретиться с "Рюбецалем" и подготовить его к встрече с нашим шефом. Это решение было даже внесено в письменный протокол.

Во второй половине дня мы забрали доктора Херле из Тауфкирхена, где он жил, и вместе поехали в аэропорт. В 19.30 мы прибыли в Лондон и поехали в отель "Беркшир". Мы сгорали от нетерпения – как же будет двигаться "в поле" великий профессионал разведки доктор Херле. Это была катастрофа. Не имея никакого представления об осторожности и скрытности, он просто топал по Лондону. Мы, в отличие от него старались вести себя незаметно.

На следующий день, ровно в полдень, мне позвонил "Рюбецаль". Он уже был в Лондоне и хотел встретиться с нами в номере 506 отеля "Маунтбэттен". Мы вышли из отеля и двинулись на Монмаут-стрит, которая находится вблизи "Ковент-Гардена". На площади Лейсестер-Сквэйр мы разделились. Доктор Херле остался в кафе. От станции метро Лейсестер-Сквэйр Фредди пошел самым коротким путем по Монмаут-стрит прямо к отелю "Маунтбэттен", в то время как я повернул налево и пошел в обход через Чэринг-Кросс-Роуд и Шэфтсбери-Авеню. Таким образом, я шел с северного направления, навстречу Фредди, к гостинице, где остановился агент. Это была для нас знакомая и давно привычная процедура.

В 14.00 я сидел у "Рюбецаля", только что вернувшегося с обеда. Примерно час мы беседовали, обсуждая будущую встречу с доктором Херле, который должен был быть представлен ему под именем Берг. "Рюбецаль" снова был очень скептичен, но, в конце концов, согласился.

Фредди пришлось около получаса ждать снаружи. Проверив, что все было спокойно и ничего не вызывало подозрений, он отправился к доктору Херле. Я встретился с обоими примерно в 15.30. После моего рассказа о встрече с "Рюбецалем" мы обсудили дальнейший план действий. В 19.00 я должен был снова встретиться с "Рюбецалем", а через короткое время привести шефа. Фредди предложил в оставшееся время вместе погулять по Лондону. Но "маленький доктор", поблагодарив, отказался. – Идите спокойно сами, – сказал он, – я хочу еще немного побродить вдоль Темзы. Встречаемся в 18.00 в нашем отеле. Нас это тоже устраивало, поэтому в 16.00 мы расстались на площади Лейсестер-Сквэйр.

Ровно в 19.00 мы стартовали из паба, находившегося напротив отеля "Маунтбэттен". Доктор Херле (Берг) остался ждать. Он должен был войти в фойе только через десять минут после нас и там ждать оговоренного сигнала. Но дозвониться в номер "Рюбецаля" мне не удалось. В бюро регистрации я спросил о джентльмене из номера 506. – Сорри, ответили мне, – он съехал еще в 17.00. Нас как будто громом ударило. В отвратительном настроении мы вернулись к доктору Херле. Мне было ясно, что нас ожидает трудный разбор дела. Никто не смеется над таким провалом встречи.

Но мы ошиблись. Реакция нашего начальника была совершенно неожиданной, и нам долго не удавалось ее себе пояснить. Я был страшно зол на "Рюбецаля" и рассуждал, что бы могло с ним произойти. А Херле, наоборот, смотрел на нас спокойно и пожимал плечами: – Не переживайте так. Всякое бывает. Я беру всю ответственность на себя. Потом он повернулся и заказал нам три бокала "Гиннеса". Я спросил Фредди:- Что еще за ответственность? Что происходит? – Я вообще уже ничего не понимаю, – был его ответ, – я просто хотел бы узнать, почему "Рюбе" сбежал. Окончание путешествия прошло без заметных событий. И если я самому себе казался идиотом, то Херле вел себя как "крутой", как будто мы прокатились в Лондон просто на экскурсию.

Решение загадки

Загадка была решена лишь четыре месяца спустя. На следующей встрече, 8 августа, в Лозанне, "Рюбецаль" объяснил нам причину своего срочного отъезда. После того, как мы встретились в "Маунтбэттене", он еще отправился по магазинам, и в 16.15 вернулся в свой номер. Через полчаса у него зазвонил телефон. В трубке был мужской голос, который поздоровался с ним на русском языке: – Здравствуйте, господин… Как вы поживаете? Потом звонивший перешел на немецкий: – Могу я с вами немного поговорить? "Рюбецаль" поинтересовался у звонившего, кто он такой. Тот ответил, что он друг. Тогда наш информатор запаниковал, упаковал свои вещи и исчез.

Звонил ли "Рюбецалю" сам Херле, осталось тайной. Он, в любом случае, это решительно отрицал. Против его версии свидетельствует тот факт, что он один был не с нами, когда "Рюбе" позвонили. Кроме Фредди и меня, только Херле знал, в какой гостинице и под каким именем остановился наш агент. И если звонил именно он, то становится понятно и почему Херле так спокойно воспринял наш рассказ о сорвавшейся встрече, и его слова об ответственности. Кроме того, именно для этой встречи в Лондоне он без нашего ведома запросил у финансистов Службы уже упомянутые сто тысяч долларов. Мы располагаем предписанием о выдаче денег, выписанным на основе письма за номером Pr 0147/96.

Через несколько недель после провала в Лондоне наш конфликт с ним достиг абсолютного апогея. "Рюбецаль", который только много позже рассказал нам о странном звонке, тогда сам позвонил из Лондона, в первый раз после своего спешного отъезда из отеля. В Англии как раз проходил чемпионат Европы по футболу, и наш человек, похоже, приехал туда без материала, просто так. Но он хотел поговорить с нами о принципиальных вещах, в том числе и о несостоявшейся последней встрече. Я не хотел, чтобы источник диктовал мне дату и время встречи. Кроме того, после последней неудачи требовалась особенно тщательная подготовка. А еще из-за футбольного первенства у нас были бы проблемы с авиабилетами до Лондона и с местами в тамошних гостиницах. Потому спешка не требовалась, и я предложил "Рюбецалю" встретиться с нами в период с 16 по 23 августа, а до этого созвониться по телефону в июле.

Как и положено, Фредди и я отправились к доктору Херле, чтобы доложить о звонке "Рюбецаля". Его первая реакция обескуражила нас. Он моментально сильно побледнел и медленно встал. Я на мгновение замолчал и посмотрел на моего партнера. Фредди слегка поднял брови. Чуть приоткрытым ртом с белыми губами Херле тихо промолвил: – Да? Затем последовала пауза: – И что? Тут я подробно рассказал о звонке и о моих планах. Лицо нашего собеседника снова приобрело нормальный цвет. У нас возникло четкое чувство, что сообщение о звонке почему-то испугало его.

Ошеломленный, он, слегка заикаясь, отдал приказ. – Позвоните ему. Срочно. Мы прямо сейчас летим в Лондон. Сегодня. Или завтра. Все равно. Давайте, займитесь. Я спросил его, считает ли он это действительно правильным. Кроме того, мне только сейчас пришло в голову, что я не знаю, куда мне звонить "Рюбецалю" Я понятия не имел, в каком отеле он остановился. Лицо Херле из белого превратилось в красное. Он заорал: – Звоните ему! Спросите о нем в больших лондонских отелях! Звоните во все гостиницы, где он когда-либо останавливался. Мы летим в Лондон. – Но таких гостиниц может набраться пара дюжин, или даже больше, – пытался я возразить. Херле впал в полную истерику: – Да по мне, хоть сотня гостиниц! Фредди и я покачали головой, оставили разбушевавшегося Херле и вышли.

Мы снова направились на нижний этаж, к коллегам из отдела безопасности. По пути к лифту Фредди сказал:- Сейчас он вообще сошел с ума. Эта контора – сумасшедший дом. Он все время упрекает нас в том, что мы не профессионалы, а потом хочет, чтобы мы обзвонили все отели на острове и всех открыто спрашивали о нашем агенте. Норберт, ты хоть что-то понимаешь?

Ульбауэр терпеливо нас выслушал. Он был согласен с нами. "Рюбе" мог остановиться в любом отеле. Из-за футбольного чемпионата было возможно все. Начальник службы безопасности собрал нескольких своих коллег и объяснил им проблему. Франк Оффенбах, который как раз был в бюро, выругался: – Да если бы в моей лавке кто-то хотя бы попытался сделать что-то подобное, я тут же распрощался бы с ним. Что это у нас за шарашкина контора? Никого идея Херле не воодушевила, и никто ее не поддержал. На вторую половину дня было назначено совещание. Участниками его снова были Херле и Мёдлинг, реферат которого назывался теперь не 12 А, а 13 А, Томберг, Ульбауэр и Гайсбауэр из 52 D и начальник 52-го подотдела Вильгельм. Вопрос был подвергнут подробному обсуждению, но к единому мнению так и не пришли. Потому в конце Вильгельм взял на себя инициативу. Как самый старший по должности на совещании он отдал такое письменное распоряжение: "Исходя из соображений безопасности господину Даннау после дополнительной консультации с UAL 52 не разрешается разыскивать агента в отелях города Лондона".

Херле был в ярости из-за того, что его приказ пришлось отозвать. Он обратился к тогдашнему начальнику Пятого отдела Фёртчу и попросил о нашем переводе. Кроме того, он передал нам, что больше вообще не хочет нас видеть. 1 августа 1996 года мы формально перешли в 52 DB, то есть, к Ульбауэру. К тому времени Фредди и я получили новые оперативные псевдонимы. Даннау превратился в Буземанна, а Тойбнер – во Фрайзинга.

Все последующее время нас за спиной продолжали обвинять в хищениях и прочих служебных проступках. Это привело к еще двум большим внутренним расследованиям, о которых мы – подозреваемые – вообще ничего не узнали. На нас оказывалось давление, которое вскоре уже нельзя было выдержать.

Несмотря на длительное копание в нашей личной жизни и попытки найти проступки в нашей прошлой деятельности, каждый раз эти расследования заканчивались положительным для нас результатом.

"Козак-3" – дело Фёртча

В дальнейшем мы продолжили сбор информации, поступавшей от наших агентов, и указывавшей на наличие "крота" в БНД. При этом выяснилось, что наш "Рюбецаль" располагал превосходным доступом к такой информации. После следующей поездки в Швейцарию – мы встретились с "Рюбецалем" в начале августа в Лозанне – дело дошло до окончательного скандального разрыва с шефом снова переименованного подразделения 13 А доктором Херле. От уполномоченного по оперативной безопасности Мёдлинга мы получили приказ собрать все новые сведения по делу "Зорбас". На Женевском озере "Рюбецаль" как раз снабдил нас актуальным, очень хорошим материалом из российской спецслужбы. Некоторые сведения давали представление о структурных изменениях в секретных службах нашего восточного соперника. "Рюбецаль" был очень напряжен и удивительно осторожен. Он был согласен продолжать работу с нами, но указывал на свою рискованную ситуацию. Тот факт, что загадочного человека, звонившего ему в Лондон, агент охарактеризовал как немца среднего возраста, нас отнюдь не успокоил. Напротив. Если это был действительно Херле, то чего он хотел этим добиться? Почему он поступил так?

Еще до нашего возвращения домой я непреднамеренно вызвал бурю. Я позвонил уполномоченному по оперативной безопасности Мёдлингу и сообщил ему, что встреча прошла благополучно. Очень нетерпеливо он спросил меня о новом материале "Зорбас". Как всегда я ответил уклончиво: – Мы получили заказанную поставку и много хороших отдельных экспонатов.

Мёдлинг поздравил нас и пожелал счастливого пути домой.

Телефонный террор

Не прошло и получаса, когда мы как раз выезжали с пересечения Виллар-Сен-Круа на автобан А 9, идущий по направлению к Монтре, как на мой мобильный телефон позвонил "маленький доктор". Мы ему тоже доложили, как все прошло. Тут он попросил нас возвращаться побыстрее и в тот же день передать новый материал лично ему. Он дождется нас, когда бы мы ни приехали. Его последние слова до сих пор звучат в моих ушах: – И как я вам уже говорил: все идет ко мне. Ко мне лично. Не к Мёдлингу и не к кому-либо другому. Я вас жду.

– Фредди, что ты об этом думаешь? – спросил я моего задумавшегося попутчика. – Здесь что-то не так, – таким был его вывод, – сколько мы уже получали информации, и никто не проявлял никакого интереса. Когда бы и где бы и как бы мы не привозили ее в Пуллах. А теперь он прямо создает из этих сведений дело государственной важности. Чего же он собственно хочет? – Мне тоже все это представляется очень сомнительным, – заметил я, – и почему он так стремится заполучить именно "материал Зорбас"? Он ведь предназначен для 52-го подотдела. Если мы добывает обычный материал для аналитиков, то он даже не заглядывает в него. Но все равно, пусть делает, все что хочет. Главное, чтобы он дал нам спокойно работать.

Через некоторое время, когда мы как раз проезжали Фрибург, мобильный телефон снова зазвонил. Теперь это был Ульбауэр. – Ну, мастер, как все прошло? Все гладко? Как ваши дела? Я сообщил ему то же самое, что уже успел рассказать Мёдлингу и Херле. Потом он поздравил нас двоих. На следующий день, сказал он, мы должны зайти к нему, чтобы отдать причитающуюся ему часть документов из России.

Я рассказал ему о противоположном приказе. Его ответ: – Ни в коем случае не отдавайте бумаги в другие руки. Я перезвоню вам через полчаса. Его следующий звонок последовал скоро. И мы снова получили от него указание не предавать ничего из нового материла – ни в устной, ни в письменной форме, в Первый отдел. Его начальники, так сказал Ульбауэр, сказали бы то же самое.

Теперь обстановка стала еще напряженней. Через Цюрих и Сент-Гален мы приближались к немецкой границе. На баварской земле телефон зазвонил снова. Теперь это был опять доктор Херле. Куда мы доехали и сколько нам еще осталось. Я рассказал ему о звонке Ульбауэра и об его распоряжении. Доктор Херле заорал в трубку, что тут он начальник. Если я не выполню его приказ, то нас ждет дисциплинарное взыскание.

Мы остановились в придорожном кафе и выпили кофе. Когда мы снова сели в машину, то увидели что на наш "мэйлбокс" поступили новые звонки от господ из Первого и из Пятого отдела с просьбой перезвонить. Я еще не успел прослушать все накопившееся, как телефон зазвонил опять. Это был Ульбауэр: – Я поговорил с людьми из Первого. Документы идут ко мне и баста! И если мы не выполним это указание, нас ждет дисциплинарное наказание. А потом снова позвонил Херле: – Материал идет ко мне!

БНД явно превращалась в оперетту. – Что же нам делать, Фредди, – спросил я моего напарника. Он только потер лоб ладонью и расстроено покачал головой. – Да выброси ты всю эту хреновину в окошко, – бросил он сердито. Он опустил окно, и машину наполнил шум дороги. – Дай сюда, если сам не решаешься. Я сейчас это выкину. Тогда все, наконец, успокоятся. Мой ответ: – Но тогда нас отлупят обе стороны. Так как же нам поступить на самом деле? У тебя еще есть время поразмышлять, от кого бы ты предпочел получить свое наказание. Разве это не здорово? У нас даже есть выбор между двумя славными подзатыльниками. Ну, компаньеро, от кого ты хочешь получить по шее – от "первых" или от "пятых"?

Телефон зазвонил снова. Тут я его сразу же выключил. – Чертова контора, – прорычал я Фредди, – поверни, пожалуйста, направо. – Здесь? На прямой трассе? Тут скоро будет развилку у Меммингена. Может лучше там повернуть? – Нет, останавливайся здесь. Я знаю, что мы сделаем. Здесь, на стояночной полосе. Фредди промямлил: – Пожалуйста, если ты хочешь остановиться посередине автобана, то пожалуйста. Если ты захочешь, я ради тебя даже покачу по встречной полосе. Он съехал на стояночную полосу, включил "аварийку" и остановился. Дождь лил как из ведра. – Мне теперь развернуться и поехать назад? – пошутил он. – Нет, езду по противоположной полосе мы пока отставим, – ответил я. – Мы же не хотим уподобляться этим господам из Пуллаха. правда?

Я позвонил Ульбауэру: – Так не пойдет. Один говорит одно, а другой другое. Мы сейчас стоим на стояночной полосе на 96-м автобане недалеко от съезда на А 7 в направлении Кемптена. То, что я сейчас скажу, я говорю абсолютно серьезно. Кто первый приедет, то и получит всю эту дрянь. Тут и так можно свихнуться. После короткой паузы он спросил: – Где вы хотите остановиться на ночь? – У озера Штарнберер Зее, – ответил я, в "Отеле у озера". – Хорошо, тогда сначала закиньте свои личные вещи туда, до того, как вы приедете на территорию БНД. Всем остальным займусь я. Если господин доктор еще раз позвонит, то скажите ему, что скоро привезете ему бумаги. Итак, теперь осторожненько поезжайте вперед. Пока, ребята. Не переживайте, с вами ничего не случится.

Конфискация портфеля

Примерно в восемь вечера мы подъехали к нашей гостинице. Зарегистрировавшись, мы занесли наши чемоданы в комнаты и спустились к машине снова. Тут у входа в отель откуда-то уже появился Гайсбауэр и улыбался нам: – Вот так театр, верно? И они еще занимаются с вами делами. Ну, а мы решим все очень элегантно. Потом он вытащил из кармана служебное удостоверение и письмо с полномочия. Торжественным тоном он объявил: По поручению уполномоченного по вопросам безопасности БНД я должен забрать находящиеся в вашем распоряжении служебные документы. Я прошу вас отдать мне их все. Мой ответ был кратким: – Да с удовольствием. Потом я передал ему портфель.

– Вот, – простился он с нами, – теперь это уже не ваша проблема. Я скажу Херле, что вы долго оборонялись и не хотели отдавать документы. Но без толку, вы же не могли не выполнить приказ своего начальника. А теперь позвоните ему, пожалуйста, и скажите, что случилось. Я вздохнул и спросил Фредди, не возьмет ли он на себя такую приятную задачу. – Нет, – упрямо отказался тот, – и спички тоже тянуть не буду. Херле позвонил сам. – Да, слушаю? Когда он услышал мой голос, то тут же спросил: – Где вы? Я жду вас здесь! Быстро я рассказал ему, что случилось, а потом с вытянувшимся лицом немного отвел трубку от уха. Херле выкрикивал слова раздельно: – Ну – до – завтра – господин – Даннау! Потом он бросил трубку.

После этой операции наше общение с Херле свелось исключительно к взаимному недоверию. Он требовал, чтобы мы бюрократически обработали всю нашу предыдущую деятельность в Берлине, то есть написали задним числом отчеты о более 850 встречах с источниками, информаторами и агентурными помощниками. Как уже отмечалось, в Берлине бумаги велись не так аккуратно, как в Мюнхене. Так как не было никакой возможности по прошествии довольно долгого времени справиться с этим всем в разумных рамках, я сделал еще один ход, чтобы привести документацию в более-менее современное состояние.

Я предложил доктору Карбергу провести масштабное опрашивание агентов. При этом Херле, он теперь командовал 13 А (бывшим 12 А) мог ставить конкретные вопросы, на которые мы бы отвечали, в такой степени, в какой все это еще можно было прояснить. Затем, предложил я, можно было бы составить соответствующие протоколы, которые мы бы дополнили в нужных местах. Карберг был согласен. Но чуть позже он расстроенный вернулся от Херле. – Мне очень жаль, – сообщил он нам, – но шеф отверг эту идею. Вы должны все обработать так по форме, как это делают оперативники здесь. Я вам честно скажу, я тоже его не понимаю. С одной стороны он жалуется на недостаточное количество донесений, с другой требует рациональной и разумной обработки.

Так чего же добивался этот человек? У нас были большие успехи. Полученная нами информация оценивалась очень хорошо, выше, чем в среднем в Службе. Фредди считался агентуристом с самыми лучшими оценками в нашем подразделении. Мы накопили так много часов переработки, что стоило бы нам ими воспользоваться, мы могли бы отдыхать целый год. Так чего же еще нужно было доктору Херле? Почему он так настаивал на своем личном ознакомлении с "материалом Зорбас"? Почему он у каждого нашего агента пытался выбить информацию, располагает ли тот какими-то сведениями о спецслужбах противника, чтобы потом так же быстро этих агентов "отключить"?

Вскоре после встречи в Лозанне в начале августа последовал следующий контакт с "Рюбецалем". Он согласился на так называемый разговор со специалистами и приехал для этого во Франкфурт. Встреча состоялась 19 августа 1996 года в отеле "Эрпорт Шератон". Ульбауэр приехал с большой командой, а "наружники" из QB 30 установили в номере 7034 так называемую "систему скоростного движения". Она использовалась для прямой зашифрованной передачи данных в Пуллах, благодаря которой прямо во время разговора высказываемые агентом сведения тут же могли подвергаться проверке в Центре.

На самой встрече в номере 7048 участие принимали "Рюбецаль", Ульбауэр, Фредди и я. Источник "бил ключом" и выдал множество данных на разных людей, которые мы могли быстро проверить по "системе скоростного движения". Данные оказались правильными. И снова "Рюбецаль" указал на серьезную измену в БНД. Сразу после этого 19 августа 1996 года началась внутренняя контрразведывательная операция под кодовым обозначением "Козак-2". Она была направлена против одного высокопоставленного сотрудника БНД. Хотя прямой контакт подозреваемого лица с одной из российских спецслужб доказать не удалось, но были собраны улики и подозрительные связи, подкреплявшие подозрения. Среди прочего в его доме были найдены дискеты с секретными сведениями служебного характера. Кроме того, он, хотя и был женат, поддерживал интимную связь с одной сотрудницей штаба президента БНД.

Во время расследования, кстати, возникло подозрение, что данное лицо было предупреждено о проводившейся проверке. В 52-м подотделе вспыли сведения, которые могли быть интерпретированы как доказательства существования еще одного "крота" в БНД. Сыщики при этом опирались на показания "Рюбецаля" и собранную ими самими информацию.

То, что операция "Козак-2" очевидно была предана, представляло собой огромную проблему для контрразведки. Уполномоченный по вопросам безопасности Вильгельм через какое-то время охарактеризовал операцию так: – Эта Федеральная разведывательная служба в то время была такой же дырявой, как швейцарский сыр. Потому, на основе новых собранных данных, в декабре 1996 года началась дополнительно новая контрразведывательная операция "Козак-3".

Серьезные подозрения против Фолькера Фёртча

В то же время произошло другое событие. Фредди и я сначала без комментариев приняли это к сведению, потому что еще не знали подоплеки. Томберг, тогдашний руководитель следственного реферата, уже через короткое время был переведен на новую должность в административном отделе БНД. Судя по слухам, Томберг, профессиональный юрист, как только вступил в должность начальника следственного отдела, тут же провел крупномасштабное расследование провалов последних лет. Его выводы гласили, что некоторые крупные руководители БНД попадали под подозрение как возможные предатели. На первом месте списка стояла фамилия Фёртча.

С этими знаниями и с результатами своей экспертизы мужественный Томберг направился к своему начальнику отдела Фёртчу и представил ему эти результаты. "Серый кардинал" Службы отреагировал невероятно круто и потребовал перерода неудобного Томберга на другую должность. Так и случилось. Никто из сотрудников не понимало реакцию Фёртча, ведь он был не молодым горячим сорви головой, а седым ветераном, служившим в БНД с 1957 года. Если совесть Фёртча была чиста, то он как раз должен был бы инициировать расследование, чтобы узнать правду и отвести от себя все подозрения. Вместо этого, Томберга перевели в другой отдел – любимый метод, чтобы избавиться от критиков внутри Службы.

То, что я узнал об этих событиях, вполне совпадало с тем, что пережили и мы с Фредди, а именно, что Фёртч очень опасался честного профессионального рассмотрения вопроса. В щекотливых ситуациях он всегда использовал свое влияние и контакты в аппарате. Внутри Службы у него было много близких знакомых на важных постах. Во время одного обсуждения в следственном реферате один сотрудник проронил фразу: – Тут точно шурин был замешан! На мой вопрос о смысле этих слов, мне открыли то, что все остальные уже давно знали. Доктор Херле был родственником Фёртча.

Когда у уволился из Службы, мне в руки попала резолюция уполномоченного по оперативной безопасности Мёдлинга, где от руки было написано:

_"Господин Ульбауэр, 52 D, вечером 12.03.96 встретился с Тойбнером/Даннау и "конфисковал" у них отчет об их последней встрече с "Рюбецалем".. С того времени начальник управления доктор Херле провел несколько бесед с Пятым отделом, в том числе с Ульбауэром и начальником Пятого отдела, называя такой поступок неприемлемым. Подключен начальник 12-го подотдела. Начальник Пятого отдела (Фёртч) принял решение о том, что начальник управления доктор Херле должен быть проинформирован в полном объеме и получить все доклады о встрече"._

После ухода из Службы мой партнер и я вывели затем следующий тезис: за враждебным отношением Херле стоял совсем другой человек, а именно Фёртч. На рубеже 1995 и 1996 годов мы заметили изменения в поведении Херле по отношению к нам. Это началось вскоре после того, как я встретился с президентом Порцнером. К этому времени сведения о предателе в БНД тоже становились все конкретнее. Но Фёртч не мог точно знать, откуда они исходят. Херле "отключал" одного важного агента за другим. В важных случаях он даже срывал встречи. Если это не удавалось, то он пытался перевербовать агентов за нашей спиной.

Мы, два "свободных художника из Берлина" внезапно получили в свои руки очень взрывоопасную информацию, которая могла бы навредить предателю. У нас уже не было стимула доверять хоть кому-либо в Службе. На первом месте для нас была защита источника. К этому добавился тот факт, что намеки на вражеского шпиона внутри Службы накапливались. К этому времени очень участились и упреки нашей команды в возможных некорректных действиях, исходящие от Херле. У нас было подозрение, что кто-то хочет представить нас людьми, недостойными доверия.

Одновременно с началом операции "Козак-3" к нам поступило так называемое "сообщение о пятом". Источник сообщал, что "ФСБ известно все, после того как последний из пяти заместителей БНД, который хорошо знаком с первым заместителем ФСБ, передал все". Это донесение взорвалось как бомба. Тот, кто читал его в оригинале, заметил бы, что у русских начальники отделов всегда назывались заместителями руководителя, и именно в порядке нумерации отделов. В данном случае "пятый заместитель" означает "начальник Пятого отдела БНД".

Воздухе повисло тяжелое подозрение. Начальник 52-го подотдела Вильгельм проинформировал об этом президента БНД Гайгера 13 марта 1997 года. Он попросил его о личном разговоре наедине. Но из разошедшихся из окружения слухов Фёртч в тот же день тоже узнал о новой сложившейся ситуации. Тем же утром Фёртч вызвал к себе своего начальника подотдела Вильгельма. Вопрос звучал так, знает ли он (Вильгельм), что-то такое, чего не знает Фёртч. После этого Вильгельм рассказал ему о "сообщении о заместителях" и о своей встрече с президентом.

Фёртч реагировал несдержанно и потребовал немедленно убрать из его отдела Вильгельма. Объяснил он это свое требование тем, что у них нарушились доверительные отношения. Его просьбу не исполнили. Но после этого по отделу поползли слухи, имеющие целью выставить Вильгельма в виде некомпетентного работника, которому нельзя доверять.

С этого времени, как рассказывала одна сотрудница из окружения начальника Пятого отдела, Фёртч совершенно изменился. Люди, знавшие его годами, сообщали о необычайной нервозности. Он много раз брал к себе оперативное досье "Рюбецаля", изучал его и копировал содержание некоторых сообщений, в том числе "информацию о заместителях". Эту бумагу, как он сам говорил, он показывал даже в Ведомстве федерального канцлера. Но этим Фёртч достиг только того, что его громко высмеяли. Действия этого опытного руководителя с каждыми днем становились все более странными.

События развивались драматично. Через короткое время агентурные сообщения подтвердили, что о внутренней контрразведывательной операции БНД стало известно в Москве. Уже 28 февраля 1997 года президент БНД сообщил в Берне, что его коллегам из швейцарской разведки известно, что русские знают о запланированной совместной операции БНД и швейцарской контрразведывательной службы. При этом речь могла идти только о двух операциях. Одной из них была вербовочная операция в начальной фазе.

Второй была встреча с "Рюбецалем", которая как раз и должна была пройти в Швейцарии. До этого команда Ульбауэра попросила швейцарцев о помощи по делу "Козак-3". Теперь швейцарцы отреагировали очень раздраженно, потому что Москва обо всем успела узнать. Когда Фёртч 17 марта 1997 года был проинформирован об этом, то отреагировал мгновенно. Он потребовал узнать у швейцарской разведки точные данные об агенте в Москве. У наших коллег из отдела безопасности такое поведение вызвало непонимание и одновременно попытки отгадать загадку.

Арест "поддельного" "Рюбецаля"

25 марта 1997 года Фредди и я поехали в Эмден в Восточной Фризии, чтобы найти одного старого агента "Стэй-бихайнд". Это был холодный, но ясный день. Во время прогулки в порту внезапно зазвонил мой мобильный телефон. На том конце провода был "Рюбецаль". Он как раз был вне России и потому мог сравнительно беспрепятственно звонить. То, что он мне рассказал, было настолько удивительным, что у меня перехватило дыхание. Связь была довольно плохой, потому я попросил его перезвонить мне, ведь я должен был еще все обсудить с моим партнером. Фредди уже догадался по моей реакции, что случилось что-то очень важное.

Я сразу перешел к делу: – "Рюбецаля" арестовали русские! Фредди остановился как вкопанный. – Арестовали? Но ты же только что с ним разговаривал по телефону. Они арестовали его и разрешили позвонить тебе из тюрьмы?! Ты шутишь? – Да, знаешь, если сказать точнее, они арестовали не того "Рюбецаля", а нашего бумажного "Рюбецаля". Они арестовали Ларри и допрашивали его. Фредди побледнел как мел. – Вот дела – невероятно! Это же бомба! Итак, они схватили "поддельного". Я скоро тут чокнусь. Нашему "Рюбецалю" явно повезло.

Случилось следующее. Когда мы регистрировали нашего агента в БНД, то написали в оперативном досье ненастоящую фамилию. Из-за слишком любопытных американских партнеров мы поступали так или примерно так со всеми нашими разведывательными связями. Когда нас позднее перевели в Нюрнберг, а потом в Мюнхен, мы ничего не изменили в этой процедуре, потому что у нас уже было много сведений о возможной утечке из БНД. Многочисленные источники из ЗГВ, которых вели другие агентуристы, за это время уже были арестованы. Судьба некоторых из них неизвестна.

Например, произошли провалы таких агентов: "Ладога", агентурный номер 076970 и "Альф", 078176 (оба – источники из ЗГВ). Русские арестовали агентов "Прибрежный туман", 077848 и "Муравьед", 076072, а в начале 1997 года также важного агента "Базар", 078178. Кроме них, было еще не менее десяти других агентов, все настоящие имена которых были, согласно установленному порядку, внесены в оперативные досье.

Наши же информаторы, к счастью, оставались живы и здоровы, вероятнее всего, именно потому, что мы так скрыли их настоящие данные, что вычислить их оказалось трудно. "Рюбецаль" в архивах БНД проходил под именем Василия Лариновского, сокращенно "Ларри". Это был вполне реальный человек, проживавший в Москве, но никогда не имевший никаких контактов с БНД. Благодаря кое-каким разведывательным методам мне удалось получить его паспорт, сделать с него фотокопию и внести в досье "Рюбецаля" его личные данные.

Вот теперь произошел этот печальный случай, и настоящий Василий Лариновский был арестован по подозрению в шпионаже. Но это могло произойти только в том случае, если кто-то, имеющий в БНД доступ к оперативным досье с настоящими данными о личностях агентов, передал эти данные русским.

Мы поехали на стоянку, где мобильная связь работала лучше. Когда "Рюбецаль" позвонил снова, ему пришлось повторить всю историю, чтобы Фредди тоже мог послушать. Мы были в шоке и сразу поняли, что теперь тем более мы должны вносить в досье только фальшивые данные. Нам это грозило дисциплинарными наказаниями, но это не могло заставить нас молчать. В конце концов, мы использовали фальшивые имена ради защиты агентов и ради благополучия Службы. При ближайшем рассмотрении, успех оправдывал нас. Но теперь вот пострадал невинный человек.

Кому мы могли сейчас довериться? Мы и так были перегружены работой выше головы и наши силы были на исходе, хотя мы сами себе в этом не хотели признаваться. Упреки, подозрения и инсинуации с верхнего этажа дома № 109 измотали нас. Собственно, мы никому больше не доверяли кроме самих себя. Когда мы поехали дальше, Фредди тихо спросил: – И ты думаешь, мы справимся с этим? Я ответил, не промедлив ни минуты: – Конечно, справимся!

Мы долго размышляли, с кем нам теперь следует поговорить. Это должен был быть человек, который никогда не имел доступа к оперативным досье. Оффенбах! Это имя сорвалось с губ у нас двоих одновременно.

Этот человек полностью владел материалом и был опытен в разведывательном ремесле. Нам он нравился из-за его открытого и заботливого характера. Он нас устраивал во всем. Я попробовал дозвониться к нему. К сожалению, это удалось лишь следующим вечером, потому что он до этого был в командировке. Через пару дней Фредди и я прибыли в Мюнхен. Мы встретились с дамой, ведущей дело "Козак-2" и с Франком Оффенбахом в нашем привычном отеле "Бухенхайн". Оба настаивали на приглашении еще начальника подразделения Ульбауэра. Наконец, я согласился.

10 апреля 1997 года я официально проинформировал отдел безопасности о фальшивых именах агентов и о подоплеке ареста "фальшивого" "Рюбецаля". Ульбауэр попросил меня подготовить письменный отчет о случившемся. Шеф следственного реферата 52 D и его непосредственный начальник Вильгельм, шеф 52-го подотдела (UAL 52), меньше ломали голову над происшествием, чем я. Они прямо и без промедления посвятили в дело находившегося под подозрением Фёртча. Это случилось 16 апреля 1997 года. Ульбауэр и Вильгельм, вместе с их начальником отдела (AL 5), были как раз на празднике, посвященном открытию нового служебного помещения для группы