"Божественный Юлий" - читать интересную книгу автора (Бохенский Яцек)

Любовь Часть третья

Сразу после смерти Цезаря некий болтливый наперсник диктатора открыл публике странный замысел, с которым якобы носился под конец жизни ныне убитый «отец отечества». По словам Гельвия Цинны – так звали этого сплетника, – Цезарь хотел получить право на многоженство, для чего разработал проект особого закона. Цинне был отдан готовый текст и распоряжение представить его, в отсутствие Цезаря, на одобрение народа. Новый закон предусматривал, что Цезарь сможет иметь столько жен, сколько захочет, и таких, каких захочет, без всяких ограничений, якобы для обеспечения себе потомства.

Светоний, у которого мы почерпнули эту информацию, не доискивается, правдива ли она. Это уж мелочи, как бы говорит он. Так или иначе, Цезарь был человеком исключительно любвеобильным. Сосчитайте-ка его романы: Постумия, Лолия, Тертулла, Му-ция – все жены знаменитых людей. Да еще та, которую он любил больше всех: Сервилия. Ну и многие чужеземки, например, королева Мавритании Эвноя. И опять же та, которую он любил больше всех: Клеопатра. Мы, понятно, назвали только самых достойных. Ибо о Цезаре мало сказать, что он был любвеобилен. Он был эротоманом. Кроме светских дам, он любил и дам менее утонченных. А как пели о нем в армии? «Эй, мужики, берегите баб, мы везем плешивого кобеля». Кое-когда на устах у солдат были и другие, еще более компрометирующие песенки, но о них позже.

Пока же мы приведем краткую хронику фактов, которые произошли в нескольких спальнях, либо со спальнями были как-то связаны, и о которых также можно сказать, что они имели историческое значение.

Факт первый, героический. Цезарю еще нет двадцати, а он уже год женат на Корнелии, дочери Цинны, но другого Цинны, более знаменитого и, возможно, известного читателю со школьных лет, выдающегося деятеля, приверженца демократов и Мария, противника Суллы. И вот диктатор Сулла приказывает юному Цезарю развестись с Корнелией. Цезарь не повинуется. Из любви? Есть доказательства, что немного спустя, через три года после женитьбы, Цезарь легко перенес добровольную разлуку с Корнелией и сумел очень даже недурно устроиться. Конечно, три года после женитьбы и один год – не одно и тоже. Особенно в таком юном возрасте. И все же антиквар видит в этом поступке Цезаря скорее сознательную тренировку характера и проявление решительности не в любви, а в политике. Цезарю тогда довелось скрываться, спать каждую ночь в другом месте, агенты Суллы даже схватили его, но он дал им взятку. Это помогло. Он сбежал. Со временем дело как-то замяли. Намечавшийся развод с Корнелией не состоялся.

Факт второй: красота. Он был высокого роста, стройный, с темными, живыми глазами, приветливым, даже веселым взглядом, только рот был великоват. Одевался изящно, вообще заботился о своей наружности. Не толстел. С годами становился все худощавей и бледней. Цицерон якобы сказал: «Всякий раз, как увижу эти так тщательно уложенные на его голове волосы, мне не верится – особенно когда он почесывает их одним пальцем, – что у этого человека могла появиться столь преступная мысль уничтожить строй Римской республики». Вероятно, Цезарь был красив.

Факт третий: Постумия. Одна из знатнейших римлянок. Он с ней спал. Событие не слишком важное.

Факт четвертый: Лолия. То же, что и выше.

Факт пятый: Тертулла. Событие, о котором мы не можем умолчать. Тертулла – жена Марка Красса; а ведь Марк Красс вместе с Помпеем и Цезарем – это весь состав первого триумвирата. Времена более поздние, Цезарь, наверно, уже слегка побледнел и похудел, он не юноша, да к тому же не кто иной, как он сам, сколотит первый триумвират. Он втянет туда Красса, человека денежного. Он объединит Красса с Помпеем. Он-то знает, насколько Красс необходим.

Было бы очень плохо, если бы этот крупный капиталист вздумал помогать только Помпею. Красс, точнее, капитал Красса, должен поддерживать все в равновесии. Но у Красса есть Тертулла, которая нравится Цезарю. Нравится? Не то слово! У нас нет никаких оснований употреблять его здесь. Просто Тертулла оказалась на пути Цезаря. Из-за этого самого союза с Крассом и Тертулла подвернулась. Как поступить? Рискнуть? Последствия могут быть самые неожиданные, а дело идет о судьбе Рима. Но в таких случаях надо сперва действовать, а потом думать. Итак, Цезарь соблазняет Тертуллу. Думает ли он потом? Потом уже не над чем думать. Антиквар допускает, что любовники легко договорились только об одном: Марк никогда не узнает. Цезарь мог бы прибавить: благо отечества требует, чтобы Марк никогда не узнал.

Факт шестой, схожий с пятым, но все же иной. Помпей занят борьбой с пиратами и ведет на Востоке войну с Митридатом. Его долго нет в Риме. Он теперь на вершине славы: величайшие победы, богатейшие трофеи, сильнейшее влияние. Цезарь по уши в долгах, он все еще не может сравняться с Помпеем. Ни денег, ни солдат, да и славы куда меньше. Надо любой ценой поддерживать и укреплять выгодный союз с Помпеем. Но пока славный этот воин борется с пиратами, его жена в столице скучает. У Муции уже трое детей, она – как бы это сказать? – женщина в соку, ей, возможно, требуются впечатления определенного рода. Цезарь доставит ей эти впечатления. Он не в силах упустить случай. Эта интрижка его странным образом привлекает. Когда он в будущем снова встретится с Помпеем, у него будет тайное сознание своего превосходства. Он взглянет и подумает: твоя Муция принадлежала мне. Этакое тайное мужское самодовольство. Подобная победа над Крассом была бы смешна, Красс как соперник не идет в счет. Там дело только в Тертулле. Здесь же – некий негласный успех в борьбе с подлинным конкурентом. Важно, что это успех физический.

И в целом история с Муцией складывается иначе, чем с Тертуллой. Дело получает огласку. Любопытный Цицерон, который всегда знает, кто с кем спит, будет иметь новую тему для остроумных намеков. Поблагодарим философа! Ах, нет, не философа. Государственного деятеля! Этот человек, одержимый манией величия, воображает, что достигнет великих политических успехов, сидя под чужой кроватью и прислушиваясь, скрипит ли она. Он всегда так поступал. Да ладно, ладно… Пусть он так воюет со всякими посредственностями, но не с Юлием Цезарем.

Но вот как быть с Помпеем, который все же узнает? Посмотрим на его реакцию. Захочет ли он отнестись к этому серьезно или ему выгодней будет притворяться, будто он ничего не знает. К сожалению, Помпей, когда оскорбится и заупрямится, бывает способен на величайшие глупости. Он может даже развестись с Муцией. Это, пожалуй, не страшно, только бы он окончательно не сдурел и не порвал с Цезарем.

Конечно, произошло, как он предвидел. Помпей вернулся и заявил, что ему все известно. Значит, замять дело не удастся. Помпей, правда, вел себя осмотрительно, лишь сказал о Цезаре: «Этот Эгист». Эгист был любовником Клитемнестры, жены Агамемнона. Забавно, что имел в виду Помпей? Что он – Агамемнон? Или, быть может, что Эгист, то есть Цезарь, его убьет? Говорят, он произнес эти слова с глубоким вздохом. Тем временем в городе уже поговаривают о разводе Помпея с Муцией. Так называемое общественное мнение одобряет развод – не без заслуги Цицерона, который от радости потирает руки. Да, надо что-то сделать, чтобы Помпей позабыл об оскорблении. Всего лучше придумать для него какое-нибудь увлекательное занятие. Немного ловкости – и это можно осуществить. Главное, не надо торопиться. А почему бы Помпею не переменить жену? В этой мысли самой по себе нет ничего дурного, и она могла бы оказаться прямо-таки великолепной, если умело подойти. Когда несколько лет тому назад скончалась Корнелия, Цезарь взял в жены Помпею, кузину Помпея, и это оказалось весьма удачным политическим шагом. Почему бы не повторить этот прием в несколько ином варианте? Юлия, дочь Цезаря, помолвлена с неким Сципионом. Кандидат в зятья не слишком завидный. Так пусть уж лучше женится на Юлии Помпей. Немного жаль, правда, отдавать Юлию как выкуп Помпею. Но сыщется ли для нее более подходящий муж? Кто? Да, кажется, этот выбор – самый удачный среди всех возможных. В известном смысле Юлия будет тдана Помпею вместо Муции, но лишь в известном смысле.

Факт седьмой: лысина. О постепенном уменьшении количества волос на голове Юлия Цезаря свидетельствуют многие историки. По их словам, Цезарь терял власть над собой в трех случаях: когда вспоминал о том, что Александр Великий в его возрасте уже правил половиной мира, а он еще не совершил никаких значительных завоеваний; когда узнавал о смерти храброго солдата; когда думал о своей лысине. У нас, к сожалению, нет информации о том, как влияло образование лысины на ход любовных связей Цезаря.

Факт восьмой, странная встреча Клодия и Помпей в доме лысеющего Цезаря во время тайных религиозных радений. Первый подробный случай в Риме. Причина неслыханного скандала. На устах у всех один вопрос: возможно ли, чтобы Клодий, без ведома и помощи Помпей, обманул бдительность прислуги и в женской одежде прокрался в ее дом? И все же его там обнаружили. Так зачем же он туда пришел? Верховный жрец, Гай Юлий Цезарь, разумеется, отсутствовал, ибо мужчинам не разрешалось принимать участие в празднестве в честь Доброй Богини, которое в этот день справлялось как раз в доме Верховного жреца. Все убеждены, что Верховному жрецу наставили рога. История забавная – два записных бабника, чьи политические интересы совпадали, столкнулись на романической почве. В таком деле Цицерон, конечно, тут как тут. Бедняга и не подозревает, как крепко обожжется. Он идет в суд, свидетельствует против Клодия, обвиняет его в профанации культа Доброй Богини, делает серьезное лицо, выступает принципиально, хотя на самом-то деле, наверное, чуть не лопается со смеху. Клодий до конца дней не забудет речи Цицерона. Он будет мстить целых десять лет подряд. Между тем Цезарю совсем неинтересно раздувать дело. Что он выиграл бы, добившись наказания для Клодия? Лысина увеличивается, завоевания не свершены, а Клодий еще сгодится для особых поручений. То, что он сделал с Помпеей, это уже было и прошло. И Верховный жрец заявляет суду, что абсолютно ничего не было. Клодий, после его туманного объяснения, оправдан. Все согласны, что неуместный шум в городе надо унять. Один Цицерон чувствует себя довольно неловко после злосчастной своей речи.

Но Цезарь больше не желает жить с Помпеей, о чем узнают все. Так все же во время празднества в честь Доброй Богини что-то было? Нет, нет! – подчеркнуто отрицает Цезарь. – Не было ничего, кроме ложных подозрений. – Почему ж развод? – Потому что моя жена должна быть вне всяких подозрений, даже ложных.

Факт девятый: подарки Сервилии. Сервилию, уверяет Светоний, Цезарь любил больше всех, о чем свидетельствуют улики финансовые. В первый раз он подарил ей жемчужину стоимостью в шесть миллионов сестерций. Во второй… Ах, нет, об этом чуть погодя, это уже, пожалуй, будет факт особый, десятый. А пока остановимся на жемчужине.

История с жемчужиной произошла в 59 году. Римлянин сказал бы: Caesare consule, в консульство Цезаря. После многих тощих лет это был год тучный, по крайней мере, первые месяцы. Ему предшествовало прибыльное назначение в Испанию, где Цезарю в качестве пропретора было поручено управление одной из двух провинций. Он там спровоцировал войну с соседними племенами, дал несколько победоносных сражений и наконец-то нажился. Возвратившись в Рим с приличными трофеями, он прежде всего выплатил весьма неприятные долги. Одновременно он нашел человека, готового финансировать его избрание в консулы, получил, кроме того, изрядный куш за поддержку египетского царя – при столь благоприятных обстоятельствах он мог подарить Сервилии жемчужину.

Всякий, конечно, поймет, что подарки, ценность которых превышает некий предел, не бывают бескорыстными, даже у людей склада Цезаря. Так в чем же было дело? Видно, Сервилия дорожилась. Она, правда, не могла предложить красоту первой свежести – когда она получила жемчужину, позади уже было тридцать девять весен. Несомненно все же, что в этом возрасте она сохранила весьма недурную наружность и – как сказали бы мы сейчас – сексапильность. К тому ж она могла дорожиться и по другим причинам. Она ведь продавала Цезарю добродетель римской матроны, аристократическую спесь и отчасти собственного брата. Ибо единоутробный ее брат, Катон Младший, к которому властная Сервилия относилась почти по-матерински, был ходячей совестью республики, на которую Цезарь готовил покушение. Запятнать добродетель Сервилии означало в какой-то мере запятнать добродетель этого благородного патриота. Цезарь хорошо рассчитал: все это не могло обойтись дешевле, чем в шесть миллионов сестерций.

После развода с Помпеей он искал новую подругу жизни, хотел жениться в третий раз. В таких обстоятельствах лысина вынуждала – хочешь не хочешь – потрясти мошной. Возможно, что Сервилия, после смерти мужа женщина свободная, входила в список кандидаток в жены. Но даже если о браке и не думали, эту связь в глазах общества можно было оправдать легче, чем какую-либо другую. Любовники имели моральное право располагать собой. На их пути не стояла никакая побочная связь. И Цезарь пошел на открытое, прямо-таки демонстративное ухаживание за Сервилией, что было ему нужно из-за ореола, окружавшего незапятнанное чело Катона. Впрочем, женщина столь влиятельная, как Сервилия, всеми уважаемая и играющая большую роль за кулисами политической жизни, заслуживала высших знаков любви.

Современники признали, что Цезарь влюбился в Сервилию, но чувствовали что-то странное в их отношениях. Преподношение жемчужины истолковали как безумство влюбленного. Объясняли поступок Цезаря склонностью этого человека к широким жестам. Он всегда был расточителен. (В течение года умудрился промотать испанские трофеи и должен был влезть в новые долги.) Дело, однако, приняло еще более странный оборот, когда Цезарь вскоре женился на другой, а именно на восемнадцатилетней девице Кальпурнии. Эта женитьба также имела некоторый политический смысл, но обошлась без дорогих подарков.

Позднейшие биографы, по большей части греки, люди с особым типом воображения, старались приукрасить секрет Цезаря и Сервилии, усложняя его чертами столь же сенсационными, сколь драматическими. Возможно, под впечатлением обстоятельств гибели диктатора, которого заколол кинжалом Брут, они обратили внимание на тот неоспоримый факт, что Брут был сыном Сервилии. И пошли дальше: то, что происходило между Цезарем и Сервилией в 59 году, было, мол, лишь продолжением более ранней связи. Оба тайно любили друг друга еще в молодости, и после этих-то ночей любви появился на свет Брут. Тогда становится понятной слабость Цезаря к Сервилии, или, точнее, слабость к собственному сыну. Возглас: «И ты, дитя?», обращенный умирающим Цезарем к Бруту, надо тогда понимать дословно – в этот миг сын убивал отца.

Но, вероятно, это плод литературной фантазии греков, любивших сенсации и бешеные страсти.

Все же между Цезарем и Сервилией, несмотря на его брак с Кальпурнией, что-то продолжалось. Непонятная какая-то связь все тянулась. Десять лет спустя, уже во время гражданской войны, когда Сервилии было под пятьдесят, римлян ошеломило еще одно проявление щедрости Цезаря по отношению к той же самой женщине.

Тут мы не можем пройти мимо одного замечания и должны продолжить перечень фактов. Что мы и сделаем.

Факт десятый, или злая острота Цицерона. Новый подарок был поднесен в непрямой форме. Он не был вручен, как жемчужина, ибо на этот раз речь шла о земельном владении. Цезарь просто устроил для Сервилии покупку этого поместья на аукционе за смехотворно низкую цену. Подарок был вполне явный. И тут-то выскочил Цицерон со своим каламбуром. Он сказал: «Сервилия приобрела это поместье еще дешевле, чем вы думаете. Она выложила только одну Третью». А дело в том, что дочь Сервилии звалась Третья (Терция). Видимо, Цезарь, теперь изрядно облысевший, уже не так пылал чувствами к пятидесятилетней Сервилии, но разве не мог он разглядеть знакомые черты прежней красавицы в лице ее дочери? Не напоминала ли ему «одна Третья» юные годы и былые восторги? Сервилия же, не задумываясь, приобрела земельную собственность за свою живую и что ни говори – не поврежденную временем копию.

Такую вот сделку совершила с Цезарем сестра Катона Младшего и мать Брута в то время, когда республика клонилась к упадку, между прочим, из-за отсутствия великих идей, которые могли бы вдохнуть жизнь в одряхлевший строй. Катон и Брут, однако, погибли, защищая республику.

Факт одиннадцатый: Эвноя. Об этой связи антиквару известно очень немногое. Эвноя была женой Богуда, царя Мавритании. Цезарь встретил ее во время африканской войны. Другой тип лица, оливковая смуглота тела, экзотика! Другой взгляд, другая постель, другие благовония и ожерелья. Что еще? Возможно, мысль: а как было бы в Индии? Или же тоска по европейской цивилизации?

Факт двенадцатый, которым мы сейчас займемся, подвергся всестороннему обсуждению многих новейших авторов, тогда как римские и греческие историки описали его довольно лаконично. Очевидцы едва упоминают об этом двенадцатом факте. Сам Цезарь в своих «Записках» полностью о нем умолчал. Только Цицерон негодует, как обычно, перед Аттиком по поводу этого двенадцатого факта. Но связь эта считается самой значительной. И уже давно установлено, что, будь у героини этого романа нос чуть длиннее, судьбы мира сложились бы иначе. Речь идет, конечно, о Клеопатре.

Попросим читателя вспомнить некоторые исторические подробности. Цезарь победил Помпея при Фарсале, а затем, преследуя бегущего противника, прибыл в Египет. Здесь он узнал, что Помпея уже нет в живых. С явным облегчением он приступил к осмотру Александрии. Возникли беспорядки – египтяне считали свою страну независимым государством и не могли спокойно смотреть на сопровождавших Цезаря ликторов. Он же ходил по городу как ни в чем не бывало, слушал философов и делал вид, будто знать ничего не знает. В Египте у него была одна-единственная цель: вытянуть из царской сокровищницы побольше денег под предлогом, что недавно скончавшийся царь был должен Риму довольно значительную сумму. Кроме того, он хотел отдохнуть. До него дошли слухи о спорах между царевичем Птолемеем и его сестрой Клеопатрой из-за наследования трона, но это мало его интересовало. Клеопатры тогда в Александрии не было. «Она же, – пишет греческий историк Дион, – вначале пыталась добиться у Цезаря поддержки против ее брата через третьих лиц, но вскоре проведала о его склонностях (а он был великим сладострастником и вступал в связь со многими, точнее, с каждой, что встречалась на его пути) и тогда послала к нему нарочного с вестью, что она, мол, стала жертвой коварных друзей и просит позволить ей лично изложить ему свое дело, дабы он их рассудил. Была же она образцом красоты средь женщин и находилась в расцвете молодости, голос у нее был дивный, и она умела пленить своими чарами любого; и вот она, эта звезда, созданная, чтобы ею любоваться и ей повиноваться, эта девица, умеющая поладить даже с мужчиной, вдоволь пожившим и немало любившим, – короче, существо необыкновенное, – решила, что лучше всего ей встретиться с Цезарем, возлагая всю надежду на свою красоту. Поэтому она попросила свидания и, получив согласие, разоделась и приняла такой вид, чтобы его ослепить своей дивной красой и в то же время разжалобить. С этим намерением она приехала в Александрию (она находилась за городом) и ночью, тайно от Птолемея, явилась во дворец. Цезарь, увидев ее и только услыхав голос, исходивший из ее уст, тотчас потерял власть над собой в такой мере, что еще до рассвета приказал вызвать Птолемея и попытался их примирить. Так несостоявшийся судья превратился в защитника этой женщины».

Цезарю все же не удалось отстоять интересы Клеопатры без кровопролития. Войну в Египте он затеял именно ради нее. Однажды он там едва не утонул, бросившись вплавь по морю, как рассказывают, с книгой в руке, которую он держал над водой, чтобы не замокла. В другой раз ему пришлось сильно страдать от жажды, так как египтяне засыпали каналы и накачали в запасные резервуары морскую воду – римляне были вынуждены целую ночь рыть колодец. Он сжег семьдесят два египетских судна и ненароком – часть александрийской библиотеки, в чем тоже не признался в своих «Записках». Но в конце концов он разбил войско Птолемея, и, когда побежденный брат Клеопатры утонул в Ниле, Цезарь смог в награду вкусить ничем не омрачаемых наслаждений. Клеопатра уговорила его поплыть вместе в Верхний Египет. Цезарь страны не знал, помнил, пожалуй, лишь исторический репортаж Геродота о путешествии по Нилу до Элефантины. Итак, они поплыли.

Открывавшиеся их взорам пейзажи относят к числу прекраснейших в мире. Начало пути еще не предвещало тех красот, которые их ждали дальше. Плоская равнина Дельты и безоблачное небо: вначале только это и было. Они пока предпочитали миловаться в царской каюте, обставленной с восточной роскошью и такой утонченностью, что сам Цезарь, привыкший как-никак к европейской умеренности, был, наверно, чуть смущен. Сказочное это гнездышко любви, плывущее по Нилу, все же производило впечатление на покорителя мира. Ничего подобного ему не довелось испытать ни в Греции, ни в Малой Азии. Юная царица – подобие Изиды или Мут и Хатор, девушка чем-то сродни богам, – отдавалась ему как небожительница. Он посадил ее на трон и прекрасно знал, что произошло это по его милости, но и она, полубогиня, в какой-то мере делала его богом. История вроде бы смешная – ведь трудно принимать всерьез этот любовно-религиозный спектакль, и все же невольно поддаешься необычному волшебству. Такую вот странную иллюзию создала Клеопатра на своем судне. «Они часто пировали до рассвета», – деликатно пишет об этом Светоний.

Чем дальше плыли они вверх по реке, тем заметней изменялся пейзаж. Равнина Дельты осталась позади, теперь по обе стороны были лишь узкие полосы зелени вдоль берегов Нила, да купы финиковых пальм, здесь и там высились построенные фараонами древние храмы, и в небе виднелись стайки ибисов. Через некоторое время и эти пейзажи кончились, зато скалы, которые раньше маячили только далеко на пустынном горизонте, стали больше, они приблизились, подошли к самой воде. Антиквар, понятно, не может с полной уверенностью сказать, о чем тогда думал Цезарь, но предполагает, что о памятниках. (Топографические данные позволяют выдвинуть на этот предмет достаточно обоснованную гипотезу.) В окрестностях острова Элефантины и вблизи Первого Порога сам рельеф почвы внушает мысль о памятниках, особенно если перед этим вы осмотрели и, конечно, запомнили статуи Рамсеса в Фивах. И вот, у Первого Порога загадка этих колоссов вполне проясняется для каждого, кто туда плывет, – что уж говорить о Цезаре! Можно не поддаться очарованию отраженных в Ниле огней, можно даже устоять перед причудливой красотой скал, их плавных очертаний в воде, но и самый сухой рационалист не может тут не подумать о том, что каменные Рамсесы существуют ведь в самой природе. И Цезарь, которого все же волновала проблема памятников в широком масштабе, понял, что фараонам грешно было бы не воздвигать своих статуй, когда вокруг, насколько хватает глаз, было так много подходящего материала. Он плыл мимо черных гранитных блоков и замечал, что они удивительно напоминают исполинов. Казалось, и обрабатывать тут нечего. Прямо выбирай да ставь на постамент.

С любовницей-полубогиней, сам почти бог, плыл Цезарь все дальше вверх по реке, среди каменных гигантов, этих почти готовых памятников. Впрочем, в Верхнем Египте все было гигантским, и об этом обязательно надо помнить, рассматривая историю необычной любви Цезаря к Клеопатре. Лишь в кульминационный момент, когда они приближались уже к Эфиопии, как называлась таинственная страна к югу от Египта, случилась неприятность. Среди солдат объявились признаки недовольства. Ибо вслед за влюбленной парой ехала армия, которой хотелось поскорей обратно в Италию, где им должны были выплатить жалованье. Шел уже девятый месяц пребывания Цезаря в Египте, и, возможно, у Первого Порога, несмотря на возвышенное настроение Цезаря, раздавались песенки о «плешивом кобеле». Как бы там ни было, вождь под влиянием солдат решил повернуть обратно.

Роман, однако, не закончился. Можно было бы даже патетически заявить, что любовь эту прервала только смерть. После отъезда Цезаря из Египта Клеопатра родила ребенка и вскоре отправилась туда, где находился он, то есть в Рим. Цезарь ждал ее приезда с нетерпением, хоть легко догадаться, что визит египетской царицы не прибавлял ему популярности у римских граждан. Все знали о личных целях этой встречи. Диктатор принял гостью с величайшими почестями. Клеопатра поселилась среди садов за Тибром, и не было никаких признаков, что она намерена возвратиться в Египет. Цицерон написал Аттику полное желчи письмо: ненавижу царицу, очень она о себе воображает, ее управляющий, этот Сара, он, знаешь ли, не только подлец, но еще и держится со мной высокомерно, сама царица – наглая баба, не могу об этом думать без глубочайшего возмущения, в конце концов у каждого есть самолюбие, у меня тоже, и я бываю обидчив. Цезарь ни на что не обращал внимания. Наконец-то он достиг вершины могущества, водружал самому себе памятники, правда, поменьше и в другом стиле, он делался богом и даже – что почти невероятно – одержал частичную победу над лысиной. А именно – он получил в порядке исключения привилегию носить лавровый венок не только во время триумфов, но и в обычные дни. С той поры он носил венок постоянно, чтобы скрыть лысину.

Воспоминания о поездке к естественным монументам у Первого Порога и любовные наслаждения с Клеопатрой привели к тому, что Цезарь как-то обмолвился о преимуществах Востока, где, мол, легче управлять страной. Подобное наблюдение, впрочем, сделал и Помпей в Азии – такая мысль уже носилась в воздухе. У Цезаря были смутные, скорее фантастические идеи, которые он не пытался и, вероятно, даже не хотел осуществлять. Но, видно, о них проговорился – в Риме шли толки о безумных замыслах божественного Юлия. Столицу империи перенесут в Александрию! Этот слух передавался из уст в уста. Некоторые называли другой город: нет, не в Александрию, а в Илион. Но присутствие Клеопатры убеждало, что, пожалуй, все-таки в Александрию. Произошло еще кое-что, и весьма знаменательное: после долгого раздумья Цезарь наконец дал согласие, чтобы недавно родившийся сын Клеопатры носил имя Цезарион. Было отчего встревожиться. Люди спрашивали себя: что же, собственно, таится в этой увенчанной лаврами голове? Неужто Рим будет подражать египтянам или персам? Неужто Запад покорится Востоку?

В такой атмосфере сын Сервилии, Марк Брут, и совершил всем известное дело: убил Цезаря.

У Кальпурнии перед этим были дурные сны, возможно, из-за Клеопатры, и она говорила мужу, чтобы в день мартовских Ид он не шел на заседание сената, случится, мол, беда. Какой-то прорицатель тоже советовал диктатору остерегаться мартовских Ид. По дороге в театр Помпея, где уже поджидали заговорщики, Цезарь встретил этого прорицателя. «Ну что? – сказал Цезарь. – Иды марта наступили». – «Но не прошли», – вполне резонно возразил тот. Час спустя божественный Юлий был мертв. Клеопатра приказала упаковать полученные от Цезаря подарки, после чего отплыла в Египет.

Если бы не одна песенка, можно бы на этом покончить с обзором любовных связей, ограничившись двенадцатью указанными фактами. Ведь мы дошли уже до смерти любовника. Смерть оборвала последний, вероятно, прекраснейший его роман. Но Светоний приводит еще солдатскую песенку, которую нельзя оставить без внимания. В связи с содержанием этой песенки надо снова вернуться вспять к юности Цезаря.

Так вот, когда Сулла столь жестоко обошелся с Цезарем, потребовав его развода с Корнелией, Цезарю, хотя дело уже было улажено, опротивело жить в Риме на глазах у деспотичного Суллы, и он выхлопотал должность у претора, собиравшегося в Малую Азию. Вскоре они туда прибыли. Случилось так, что претор поручил Цезарю доставить из Вифинии какие-то суда. Исполняя распоряжение, молодой человек явился ко двору вифинского царя Никомеда, где был принят необычайно тепло. Одно это вызвало толки, к тому же Цезарь немного загостился у Никомеда. Возвратившись, он через несколько дней заявил претору, что хочет еще раз съездить в Вифинию – у него, мол, там дела, надо получить деньги, причитающиеся его клиенту. Претор, разумеется, дал согласие, и Цезарь снова застрял у Никомеда. Там его случайно увидели римские купцы, проездом остановившиеся в Вифинии. Тогда-то и пошел слушок: Цезарь-де прислуживал царю за столом, наливал вина, и вообще там были одни юноши и среди них Цезарь, и одет-то он был в пурпур, а потом его увели в какой-то покой, и там-де он спал, а у Никомеда-то ложе из золота, и, словом, можно сказать, что некий римлянин стал царицей Вифинии. Сплетни эти тянулись потом за Цезарем десятилетиями, стали неисчерпаемым источником для полемических выпадов партии оптиматов. Проникли эти сплетни и в солдатские песни как весьма забавная тема. Во время триумфа в честь победы над Галлией Цезарь горделиво въезжал на Капитолий, сорок слонов шествовали справа от колесницы и сорок слева, пылали факелы, воины несли роскошные трофеи, шли пленники, шел скованный цепью Верцингеториг, а где-то в хвосте звучала песенка:

Антиквар вынужден заметить, что тем самым божественный Юлий предстает перед нами как педераст. Антиквар признает это с неохотой, ибо успел составить себе о Цезаре другое мнение. А именно – он видел в этом стальном характере классические мужские черты. Не подозревал он Цезаря и в непоследовательности. Теперь вся эта модель порядком расшатана.

Но как было на самом-то деле? Поверим Сзетонию? Поверим Куриону Старшему, одному из заклятых врагов Цезаря? Курион где-то выкрикивал о божественном Юлии: «Это муж всех женщин и жена всех мужчин». Признаем ложе царя Вифинии тринадцатым фактом и сделаем соответствующие выводы?

Минутку, минутку… А где же другие аналогичные факты? Почему-то никто не может их назвать. Все доводы вечно топчутся вокруг Никомеда. Если уж говорить обо «всех» мужчинах, следовало бы привести имена хотя бы двух человек, а то все один и тот же. Но мы напрасно ищем второго. Только раз Светоний вскользь упоминает о чьей-то злобной сплетне, что, мол, еще один мужчина, а именно юный Октавиан, якобы стал жертвой любовных домогательств Цезаря, но сам Светоний этому не верит. Итак, мы только слышим бранные эпитеты, вроде «царская подстилка», и ничего более конкретного не можем узнать. У римских сенаторов явно не хватало изобретательности, как обычно у консерваторов. Даже Цицерон тут разочаровывает.

Возможно, какой-то намек скрыт в упоминании Светония о красивых рабах. Цезарь тратил много денег на покупку красавцев-невольников и в то же время, видимо, стыдился этих покупок, так как запрещал заносить их в кассовые книги. Но он покупал также красивые статуи. Всегда ли записывались в книгах счета торговцев произведениями искусства? Величайший тогдашний римский лирик Катулл, у которого в кошельке свистело, весьма язвительно высказывался о финансовых делах Цезаря. Стало быть, сообщения о миловидных рабах ничего не доказывают.

Больше объясняет молодость. Да, конечно, ведь фавориту Никомеда было двадцать лет. Он очень интересовался тайнами жизни. Одну из них он и узнал в Вифинии, удовлетворился этим опытом и больше никогда его не повторил. Это отнюдь не непоследовательность, но проявление сознательного подхода к жизни, глубокая систематичность, сочетающаяся с искусством отбора. Систематичность, потому что он испробовал все. Искусство отбора, потому что ограничился одной пробой. Пришлось не по вкусу: он и решил, что достаточно знания, вкуса же искал в другом. А уж он-то умел выжимать самое вкусное из дней будничных и иных, не столь будничных. Он жил быстро. Торопился. Но жизнью пользовался как мог полней. Он умел не только добывать женщин, страны, деньги, власть, божественность, но также умел воспользоваться всем этим лучше, чем кто другой. Посвящение в тайны секса, которое лишь удовлетворяет жажду знания, происходит в молодости. Цезарь управился с ним в надлежащий срок. Пора наслаждения жизнью, и заодно период, когда можешь выбирать удовольствия, наступает потом. Он это время использовал всесторонне. Любовное покорение Египта, блаженство с Изидой на Ниле в обществе каменных Рамсесов, заготовок для собственных его памятников, это, как вы понимаете, не детская забава. Он и это сумел пережить как зрелый мужчина.

Неизвестно, помышлял ли он действительно о законной монополии на многоженство, как утверждал Гельвий Цинна. Если думал, то намерение свое не успел осуществить. Подобная привилегия, подкрепленная авторитетом закона, составляющая одну из основ строя, была бы, несомненно, любопытным плодом житейского опыта любовника и диктатора.