"«Я просто применяю здравый смысл к общеизвестным фактам»" - читать интересную книгу автора (Сагамори Яшико)

Плохие законы не соблюдаются. Водители превышают абсурдно низкий предел скорости. Нормальные подростки пробуют алкоголь задолго до того, как закон им это позволяет. Человек, которому срочно нужен пистолет, вынужден покупать его нелегально. И Женевские соглашения в глазах террориста являются доказательством того, что Аллах его любит, потому что без них его бы убили, как бешеную собаку, не дожидаясь, пока он причинит столько горя своим жертвам.

Самая обычная картинка в сегодняшних новостях это безликий араб, бегущий по улице с «калашом» или гранатометом. Добежав до дома, он прячет свое оружие под кровать или в яму у сортира и немедленно превращается в невинное гражданское лицо. Как? Просто. Он не вооружен, и на нем нет военной формы. Следовательно, он — лицо гражданское. А гражданские лица считаются невиновными, пока суд не докажет обратное. Удобно, правда?

Время от времени невинное гражданское лицо затесывается в толпу евреев и взрывает себя и их, без всякого суда доказывая свою несомненную вину. Мы и раньше подозревали, что он — террорист, но ничего не могли сделать, потому что у нас не был достаточно веских доказательств. Теперь у нас есть веские доказательства, но наказание ему не грозит: он навсегда ушел из-под описи. Пылкий и беззаботный, словно сытый кролик, он навек поселился в Большом Небесном Борделе для мусульман, вверенный нежным заботам персональной роты гурий. Между тем, внизу жизнь течет своим чередом: арабы празднуют победу, мы хороним убитых. Максимум, что можно сделать, это снести дом, где живет семья новоиспеченного мученика. ХАМАC с лихвой возместит им убытки из фондов гуманитарной помощи, собранных по всему миру, включая и Соединенные Штаты.

Что делать?

В 80-е годы, когда похищение иностранцев стало в Ливане чем-то вроде национального спорта, советских, которых там было пруд пруди, почему-то не трогали. Отчасти это объяснялось тем, что большинство арабских террористов того времени были обучены и вооружены в Советском Союзе. Но все же неверный — он и в Африке неверный. Откуда же взялся стопроцентный советский иммунитет? Мне говорили, не ручаясь за достоверность, что однажды советского человека в Ливане похитили. Вскоре к похитителям пришел старичок, дальний родственник одного из них, и принес с собой сверточек. Он рассказал, что русские взяли несколько членов семей похитителей, включая самого старичка и маленького мальчика. Всем, кроме ребенка, на глазах у старичка перерезали горло, а старичка отпустили, чтобы он передал похитителям сверточек, в котором оказался детский мизинчик. После этого советские люди гуляли по Бейруту никого не боясь, как милиционеры по Красной площади.

Вот еще одна, на этот раз абсолютно достоверная история про Россию и терроризм. Девять лет назад, 14 июня 1995 года, чеченская банда, состоявшая из 162 человек с Шамилем Басаевым во главе, ворвалась на трех грузовиках в южный российский город Буденновск. В течение нескольких часов чеченцы носились по улицам, давя прохожих. Затем они согнали 1800 человек в госпиталь, рассчитанный на 250 пациентов, и объявили их заложниками. Российские власти отреагировали со своей обычной убийственной некомпетентностью. Через 6 дней чеченцы ушли без потерь, оставив позади 142 убитых и больше 400 раненых горожан. В течение последующих лет, некоторые участники налета были арестованы, но Басаева так никогда и не поймали, хотя его послужной список Буденновском отнюдь не закончился.

Представьте себе слегка измененный сценарий. Представьте себе, что русские окружили госпиталь непроходимым кордоном и сообщили Басаеву следующее: (а) каждый участник налета будет казнен немедленно, как только сдастся властям; (б) за каждого убитого или раненого заложника русские расстреляют несколько сообщников террористов; (в) единственный способ для Басаева связаться с властями — посредством записки, переданной с отпущенным заложником. Если бы русские смогли это осуществить, то рейд на Буденновск, возможно, стал бы последним чеченским терактом.

Но где же взять столько сообщников? Ответ на этот вопрос можно найти, если порыться, в статье антисемита Томаса Фридмана, опубликованной в New York Times 13 июня. Статья пытается убедить читателей в том, что безоговорочная сдача террористам завоюет Израилю моральное превосходство над ними. (Любопытно, что Фридман порекомендовал бы жертве изнасилования?) В частности, он пишет: «Израиль не может одержать полной победы над Хизбуллой и палестинцами, не прибегая к геноциду.»

Эта короткая фраза содержит такие напластования вранья, что трудно решить, с чего начать. Во-первых, Хизбулла — это террористическая организация. Ее уничтожение геноцидом никак не являлось бы. Во-вторых, так называемые «палестинцы» — это не народ, а тоже террористическая организация. Их уничтожение было бы геноцидом ничуть не в большей степени, чем уничтожение Хизбуллы или, допустим, Аль-Каеды. В третьих, я категорически возражаю против предположения, что, услышав слово «геноцид», я должен испугаться и, не сопротивляясь, дать зарезать себя, свою семью, и весь мой народ тем, кто живет мечтой об уничтожении евреев, даже если, с точки зрения антисемита Фридмана, это дало бы мне моральное преимущество над моими убийцами. Ему не приходит в голову, что даже до того, как почти половина моего народа сгорела в печах Холокоста, две тысячи лет кровавых страданий евреев от рук всего человечества заработали нам неисчерпаемый запас морального превосходства над кем угодно, от Махатмы Ганди до Папы Римского. Теперь, если на нас нападают, мы защищаемся, и я не вижу причин чувствовать себя виноватым, когда мы побеждаем. В конце концов, мы — единственный народ на планете, который не совершил ни единого акта агрессии за последние два тысячелетия.

Самое же интересное, что под всеми слоями лжи в словах г-на Фридмана затаился нечаянный намек на правду. Его утверждение означает, что каждый шиит в Ливане и каждый араб в Израиле будут рады погибнуть ради уничтожения Израиля и евреев. Голда Меир выразила ту же мысль гораздо более красноречиво: «Мира не будет, пока арабы ненавидят нас больше, чем любят собственных детей.» Но что же случилось с никем не виданными умеренными мусульманами? Куда пропало мифическое большинство «палестинцев», чьи заветные мечты и пылкие надежды ничем не отличаются от ваших, моих, а также г-на Фридмана? Антисемит Фридман по ошибке чуть не написал правду. Простит ли его строгий хозяин?

Правда же состоит в том, что террористы живут не в вакууме. Они нападают на нас не из космических глубин. В Чечне ли, в Израиле ли, в Саудовской ли Аравии они действуют через сложную сеть племен, кланов и запутанных взаимоотношений с местным населением, частью которого они неизбежно являются. Туннели, по которым египтяне снабжают «палестинцев» оружием, мастерские, где производят пояса с взрывчаткой, и даже Муката Арафата — не главное в инфраструктуре террора в Израиле. Инфраструктура террора где угодно начинается с местной мечети, пять раз в день зовущей мусульман к джихаду; со школы, где мусульманские дети получают свои первые уроки убийственной ненависти к «неверным»; с бакалейной лавки, стены которой увешаны портретами убийц, прославляемых, как герои; с семьи, где родители мечтают, чтобы из дети стали «мучениками». Мулла, школьный учитель, бакалейщик, мама с папой — все они являются сообщниками террористов. Односельчане, отказывающиеся заложить террориста, становятся его сообщниками. Детишки, плотной толпой окружившие снайпера, пока он неспешно выбирает себе еврея, являются его сообщниками. Если бросить бомбу на то, что в Газе, Иудее или Самарии сходит, по терминологии Большого Международного Борделя на Ист Ривер, за беженский лагерь, то каждый убитый и раненый неизбежно окажется либо террористом либо сообщником.

Предлагаю ли я выбомбить намертво израильские территории, зараженные террором? Нет, если существует другой способ добиться мира для Израиля с меньшими потерями для израильтян.

Женевские соглашения разрешают только один способ борьбы с терроризмом: индивидуальное уголовное преследование террористов. Но террористы во многих случаях гибнут вместе со своими жертвами. Когда же они остаются в живых, как в случае убийста трех американцев в Газе, то арестовать их, как правило, не удается. В редких случаях, когда террористу вручают приговор, это не может ни помочь его жертвам, ни остановить тех, кто следует по его стопам.

Что сделает правительство США в ответ на недавнее убийство Пола Джонсона? Оно уже сделало все, что могло: пообещало наказать виновных. Все знают, что это не более, чем пустая угроза. Саудовцы спешно пристрелили несколько человек и сказали, что виновные понесли наказание. Иди проверь, кого они там пристрелили.

Между тем, терроризм — не уголовное преступление, а метод ведения войны в обход Женевских соглашений, и, следовательно, с террористами и их сообщниками следует обращаться, как с вражескими солдатами. Вражеских солдат не наказывают за то, что они делают. Вместо этого, их просто при первой же возможности убивают, предпочтительно прежде, чем они успевают что-либо сделать.

Тут же возникает каверзный вопрос: они убивают наше гражданское население. Если мы начнем убивать их гражданское население, то чем мы лучше них? Но наши-то враги — не гражданские лица, а террористы, маскирующиеся под гражданских лиц. Наше гражданское население никого не убивает, не рвет на части трупы, не взрывает себя в дискотеках и ресторанах.

Если вам этого мало, то позвольте мне прибегнуть к иносказанию. Вообразите, что вы — свидетель разборки, в которой участвуют двое. Оба — белые мужчины примерно 30 лет. Оба одеты в джинсы, футболки и кеды. Они одинаково вооружены. Оба демонстрируют одинаковую сноровку в обращении с оружием. Вы не знаете, кто начал перестрелку. То, что вы увидели, позволяет обоим противником утверждать, что они действуют в порядке самозащиты. Какая между ними разница? Вы не сможете ответить на этот вопрос, пока я не скажу вам, что один из них — полицейский, пытающийся вернуть в тюрьму другого, откуда тот убежал после того, как его арестовали за убийство восьмидесятилетней старушки, которая пыталась помешать ему изнасиловать ее парализованного мужа. Только тогда вы, на основе ваших собственных представлений о том, что такое хорошо и что такое плохо, сможете решить, за кого из них болеть.

Как видите, важно не то, что вы делаете, и даже не как вы это делаете, а то, чего вы этим пытаетесь достичь.

Я оставила самый очевидный вопрос на самый конец. Для чего я все это пишу, если ясно, что никто моему совету не последует?

Потому что, даже когда никто не собирается сделать единственно правильную и необходимую вещь для победы в этой войне, кто-то должен сказать об этом, чтобы люди знали, что их поражение отнюдь не неизбежно.