"Что-то остается" - читать интересную книгу автора (Кузнецова Ярослава)

Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник

Подзабросил ремесло свое Сыч-охотник, подзабросил. Ладно еще сам на хлебе с сыром сидишь, а собакам за что страдать? Перепелочка им — на один зубок, это ж не дворняжки деревенские. Каоренские боевые собаки.

Короче, пошли мы с Уном ловушки посмотреть-подновить, да заодно и попрыгать, а то ведь прыгательными делами тоже пренебрегать не след. Редду я оставил со Стуро. Ей и прыганья ни к чему, да и в случае чего… Ун все-таки щенок, что там ни говори. Одного завалит, а с двумя ему не сладить, я-то знаю.

Сегодня Альса придет. Может, уже и пришла. Так что Стуро без меня не соскучится, будет кому пожаловаться на зажившее крыло, которое жестокие трупоедские марантины и не думают отвязывать.

Вчера он вел себя просто безобразно. Бедная инга напрасно пыталась изобразить строгость — она ж у него как на ладони с жалостливым своим характером. Этот свинтус из кого хошь веревки вить может. Вот и он и вил их, веревки то есть. Найлерта инга не понимает, так он строил жалобные мины, да твердил нововыученное «здоров», да показывал всячески, как страдает. Пришлось цыкнуть.

А инга все-таки очень похожа на Красавицу Раэль. Чем больше смотрю, тем яснее вижу. Сам я, помнится, в детстве, когда болел, был ничем не лучше, чем драгоценный побратим. Скнырил да скулил… А он ведь тоже мальчишка, нельзя требовать от него слишком много. И так бедняге несладко приходится, с трупоедами-то.

Поглядели мы с Уном силки и так, для порядку, сунули нос к Кривой сосне. У меня там яма ловчая, на крупного зверя — чин-чином, по науке миляги Догара — колья острые, сверху ветки…

Порядочную прореху в настиле я заметил сразу.

— Повезло нам, парень.

— Ух! — ответил он и возбужденно скребнул снег.

Ну-кося, кого нам боги послали? Сдвинул остатки ямного прикрывища. Кабан. Здоровый-то, Рургал-кормилец!

Правда, не сегодня он свалился. Вчера, судя по всему. Ладно хоть не объел его никто. Я сбросил лыжи, закрепил на сосне «нижний пояс», спустился в яму — благо, длина страховки позволяет.

Точно, не сегодня. Закаменел — топор не возьмет. И, как назло, санки в сенях оставил… А, к черту. Сперва с колышка хрюшку снимем…

Может, проще кол обрубить? Ага, а чем? За топором тащиться? Или не дают покоя лавры Тана, который ребром ладони камень на две половинки — хрясь, и все… Оно, конечно, камень, не камень, а деревяху мы — того, способные… Чай, не из задницы руки-то растут. Да только уж больно он толстый, кол этот. И не примериться как следует…

Ладно. Неча искать себе проторенных дорожек. И так снимется. Куды ж он денется, кабаняка?

У, зв-верюг-га.

Ну-ка, ну-ка…

Уф-ф!

Ниче силовое упражнение, э?

Обвязал тушу. Узел «кошачий хвост» — сам собой получился. Хотя — что тут странного. В последнее время гиря твоя все чаще лупит. То по башке, а то вот — по рукам. «Нижний пояс»…

Выбрался из ямы, Ун прыгнул на грудь, чуть не повалил.

— Ар, парень. Прекрати. Помоги лучше.

Отвязал веревку от дерева, пропустил внахлест через кольцо в Уновом ошейнике, ухватился рядом.

— Давай. И-и, раз. И-и, раз, — пошел… пошел-пошел… Ай, мой хороший! — Молодец, Ун. Молодец.

Пес привизгнул от радости и — отскочить я не успел — нежно залепил в живот лапищами своими. На сей раз на ногах я не устоял. Весит-то Унушка фунтов под двести. Уронив владельца, лохматая скотина не замедлила хорошенько вывалять оного в снегу.

Чертова тварь!

Подмял его под себя, сгреб за уши. Удавлю!

Изумленная виноватость в желтых зенках, теплая лопатища язычины — чвак, чвак…

Ну, почему я не могу долго на него сердиться? Почему эта дрянь что хочет, то и творит?

Ладно. Пошли.

Сперва до дома дотащимся, разрубим хрюку. Полтуши можно Эрбу снести, а то медок кончается, да и молочка прикупить не помешает. Ну, и, само собой, арварановки.

Ун добросовестно помогал волочь тушу, иногда взглядывая на меня из бурых зарослей желтыми плошками — не сердишься уже? У, паразит.

Стуро сейчас, небось, с Альсой воркует, сегодня у нас день «сбора материала» для очередной главы, не до меня им. Так что разберемся с кабанчиком, не смущаясь видом нашего вампира…

Я пропустил их. Они шли, не скрываясь, но Ун и не подумал меня предупредить — свои же — а сам Сыч-охотник слишком занят был мыслями об Эрбе, медке да арваранском. Мы столкнулись, считай, лоб в лоб. Стуро, закутанный почти по глаза в новую одежку, под ручку с Альсареной, и Сыч-охотник. Трупоед. С трупом на веревке.

— О, Сыч, привет.

— Доброго утречка, — пробурчал я.

Стуро улыбнулся немного натянуто:

— Мы ходим. Гуляем.

— Ага. Молодцы. Редда с вами?

— Да.

Хозяюшка степенно вышла из-за кустов, лениво махнула хвостом. Я кивнул. Хорошо, девочка.

— Пойдем, — сказал Стуро Альсе, и они, чуть прибавив шагу, двинулись в сторону леса.

— Далеко не заходите! — крикнул я, — Держитесь ельника!

— Да, спасибо!

Впрочем, все это глупости. Редда не пустит их в небезопасные места.

Вот так, приятель. Решил не нервировать Стуро, а Стуро — тут как тут, легок на помине. Хотя даже и к лучшему, что они ушли гулять. Спокойно разделаю тушу. А так ведь малыш мог заинтересоваться, чего побратим топором стучит, не надо ли помочь. А побратим тело хладное на части рубит. Чтобы впоследствии сожрать, прегадко двигая челюстями. И чавкая. Вот что бывает, коли с трупоедом свяжешься.

Да ладно тебе. Хватит. Подволок тушу к колоде, отвязал Уна, сходил за топором.

Х-хак! Х-хак! Задние ноги… х-хак! — себе оставлю. Когда еще… х-хак! — повезет?

Люблю кабанятину.

Ун уселся шагах в десяти и строил умильные рожи. Пришлось настрогать тоненьких кусочков. Ему и — Редде. Вернутся с прогулочки, получит хозяюшка, в счет жалования за сопровождение…

Отрубил клыкастую башку, передние ноги. Тулово так и так — себе, потрох на похлебку, ребра, опять же… Н-да-а, придется, видно, одну заднюю отдать. А то шиш тебе, приятель, арварановки. Мелочь кончилась. Эй, люди добрые, никто бедному охотнику поллира не разменяет? А лучше — целый. Тьфу.

Барышню спросить надыть, вот что. У ней, небось, от всяких там арфадизнаков да прочих варений-солений в кошельке брякает, э?

Предназначенное Эрбу я запихал в «мешок для трофеев», то, что себе, любимому, припрятал в сенях, опять нацепил лыжи и, велев Уну:

— Охраняй, малыш. Жди ребят, — двинул к Косому Узлу.

Эт’ ты хорошо придумал, приятель, насчет барышни. А то ведь — смех один — сидишь на сундуке, а в доме жрать нечего. Ладныть, Эрб-то расщедрится, небось. Тоже к кабанятине неравнодушен. Ужо он те отвалит — и медку, и пойла, и денежку на молочишко. Хотя теперь, получив в пользование Белую Звездочку и Осеннюю Листву, принцесс Бессмарагских, Стуро, по-моему, прибавляет в весе. До жирка далековато, но мясцо нарастает потихоньку. И одежка на ем сидит эдак ладненько, и вообще, справный получился парнишечка. Таперича б его тока к делу какому пристроить, чтоб — того. Не маялся, сталбыть, бедолага.

Ага, ты его в помощнички возьми. Из зверья трупы делать. Трупоедам на пропитание. Брось, придумаем чего-нито, чай, не пустой котел на плечах, а ента… Голова, то есть.

— Эрб! Э-эрб! Принимай провизию!

Выскочил на крыльцо.

— Сыч! Здорово, приятель! Заноси, заноси в кухонь…

Я скинул торбу, снял лыжи, прошел в кухню.

— Во.

Эрб крякнул, пожевал бороду.

— Чего хочешь?

— Меду, сталбыть. Три фунта. Да арварановки. Да две гривны деньгами.

— Ты че, Сыч, белены объелся? Уж по дружбе дам тебе, как за боровка годовалого, енто, значит, выходит…

— Не морочь мне башку, Эрб, — Сыч-охотник нахмурился, убрал руки под пояс, — Коли те свинина ненадобна, так и скажи. На нет и суда нет.

— Зимний вепрь-то, Сыч. Тошший, кости одни…

— Я те его силком пихаю, что ль?

— Да куды ты столько мяса денешь? Оттепель на носу, не сбережешь ведь. Пропадет кабан.

— У меня, чай, не пропадет. Вона две прорвы, все хавать просют. Ну, че решил-то?

— Эх, Сыч, и не стыдно тебе из друга сам-лучшего веревки вить? — вздохнул Эрб, сдаваясь.

— Не стыдно.

— Вторую-то ляжечку, небось, себе оставил?

— А то. Хорош базар разводить. Идет те цена моя, али нет?

Эрб снова притворно вздохнул и отправился за медом и арваранским.

На кухню заглянула Дана, ойкнула и скрылась. Ишь. Эх, Дана, Даночка, на черта те тил косматый сдался?

Афродизиак — зачем?

Ладныть. Не твоего ума дело. Баба — она завсегда — того, сталбыть. Енто самое — душа в потемках.

Вернулся Эрб. Деньги Сыч-охотник убрал в пояс, горшок да бутыли склал в торбу. «Трофеи», вот уж точно.

— На здоровьице, хозяин, — подмигнул и пошел.

Удачно получилось.

Великую науку торга я осваивал сам. Мил человек Догар учил зверя добыть, а сбыть — енто уж… Вот и освоил. Эрбу, между прочим, мясо еще обдирать. Хе-хе.

У поворота я обернулся. И увидел распахнутую калитку и темный силуэт на фоне белесого зимнего неба. Данка? Больше некому. Ох, девка, девка.

И смех, и грех, право слово.