"Крест Империи" - читать интересную книгу автора (Завацкая Яна)

ЧАСТЬ 3.

Уже пятый трислав, подумал Маркус. Может быть, правда, помолиться - кольцо с рубчиками, заменяющее четки, он надел под перчатку.

Не хочется. Тошно. Ноги затекли и рябит в глазах. Это мелочи жизни, конечно, ты же легионер все-таки… подумаешь… Воздух под щитком спертый, нестерпимо душный. Впрочем, жара сегодня. Наверное, и без щитка было бы ненамного лучше.

Ничего больше нет в мире. Ничего. Только вот этот пятачок - душная жаровня, блестящая, скользкая на вид мостовая, в полупасе справа и слева - ребята, Рейм и Алекс, они тоже смертельно устали, в нескольких пасах впереди - толпа. Смотреть на нее особенно мерзко. Впрочем, толпа хоть как-то меняется. Даже сильно меняется. В начале дежурства Маркус действительно - как и по видеону передавали - наблюдал перед собой каких-то девушек, старушек, кое у кого в руках были ромашки… Ведь теперь противно будет даже в лес ездить. На ромашки смотреть. И эти бело-желтые знамена… тошнит от них нестерпимо. И два лозунга, которые Маркусу теперь, наверное, будут сниться очень долго. "Долой узурпаторов!", конечно же, и "Нас зовет свобода!"

И теперь девушки стоят. А между ними - молодые парни, вполне тренированные… наверняка занимались кьянгом. Вид у них только… чужой. Откуда они взялись, все эти люди? Впрочем, и сеструха ведь где-то там же. Оттуда же, откуда и мы…

Только ромашек не видно. Увяли, наверное.

Свистнул очередной камень, стукнул о щит, упал. Они и кидают как-то вяло. Тоже устали уже. Сколько можно стоять? Чего они добиваются?

… Они-то хоть меняются, им не обязательно стоять на солнцепеке полдня. До следующей смены… нас слишком мало осталось. Сменять некому. Придется так и стоять, пока… пока что-нибудь не решится.

Такое ощущение, что никогда не решится.

Внезапно какое-то движение впереди, неуловимое, и со стороны демонстрантов полетели комья чего-то мягкого… Маркус понял, лишь когда это мягкое плюхнулось на прозрачный лицевой щиток. Грязь… Поползла по щитку, закрывая видимость. Маркус вздрогнул с омерзением. Тыльной стороной перчатки размазал грязь по щитку. Ряд легионеров угрожающе качнулся.

— Легионеры, смирно! Напоминаю, оружия не применять, - грохнул шлемофон голосом дектора Рида. Да, да, помним… Одну небольшую микроволновую пушечку. Или хотя бы несколько водометов… И этой толпы не стало бы. Убивать, конечно, не надо. Ведь это все же свои… Идиоты. Но свои же, эдолийцы. Пришли сюда "побороться за свободу", но скорее всего, разбегутся… одно только усилие.

Нельзя. Ничего нельзя. Весь мир смотрит на нас. В окнах телекамеры висят. Попробуй сними хотя бы дубинку с пояса… ага, курсант Ней.

Что бы сказал Йэн по этому поводу? Представляешь, сказал бы он, в Господа тоже швыряли всякую дрянь. И обзывали по-разному. Только у Него не было ни шлема, ни броника.

Но что интересно - ситуация похожая, потому что в принципе, что стоило Господу на самом деле применить силу и разогнать всех гадов?

— Сво-бо-да! Де-мо-кра-тия!

Опять начали орать. Господи, сколько же можно? Голоса бухают, как собачий лай, ввинчиваются в мозг, словно раскаленные винты. Астрономических уже пять часов стоим. Ритм скандирования изменился.

— Псы-убий-цы! Кровавый Легион! С нашей зем-ли уби-рай-тесь-вон!

Маркус стиснул зубы. Как Йэн учил, еще в школе, базовое расслабление… воин должен уметь владеть собой. Мало ли что они там орут… Больше всего, с раннего детства, Маркуса раздражала ложь. Не так обидно, когда скажут в лицо то, что ты и сам про себя знаешь. Ложь и клевета доводили его до исступления. Может быть, поэтому он начал ненавидеть демократов - слишком уж много врут. Но надо владеть собой… Господа, как сказал бы Йэн, тоже оклеветали.

— Псы-убий-цы!

Он не убийца. Маркусу еще ни разу в жизни не доводилось убить человека. Хотя он служил срочную на границе, а потом пошел в школу Легиона.

У них вообще отобрали летальное оружие. Все, что есть - дубинка и "Мелкер" с резиновыми пулями. По крайней мере, у курсантов. Конечно, если постараться, можно убить и резиновой пулей. А можно и вилкой убить, если приложить усилия. Но легионеры не убивают.

Если честно, Маркусу еще не доводилось человека даже ударить. Ну так, если не считать драк с мальчишками.

И никому из ребят, которые тут стоят, не доводилось.

Снова полетели комья грязи… Хотелось закрыть щитом лицо. Мерзко. Но надо стоять смирно, не двигаться. Да и тогда по ногам опять камни полетят.

А когда-то его в школе наказывали за невыдержанность. Посмотрели бы они сейчас…

Занятия в высшей медицинской школе отменили. Да если бы и не отменили - какие занятия?

Элис казалось, что впереди уже и не будет ничего. Смерть? Да, может быть, смерть. Она была к этому готова. Но не в том дело. Вся прежняя жизнь, устроенность, перспективы - что значило все это сейчас, когда впереди - черная стена, стена, в которую уперлись миллионы судеб… И что-то решится вот-вот, уже на днях. Может быть, сегодня. Стена рухнет… Она не может не рухнуть.

Демократия не может не победить. Победа неизбежна.

Так сказал декан, объявляя об отмене занятий.

Может быть, конечно, и не победит. Ну что ж, тогда, как заведено в этой стране - следствие, тюрьма, Элейил… или сразу расстрел. У КИДа и списки заготовлены… она слишком мелкая сошка, чтобы входить в их расстрельные списки, но участия в революции ей не простят.

Какое все это имеет значение? Что значит собственная жизнь Элис по сравнению с этим - огромным и светлым? С развернутым над головой бело-желтым знаменем Свободы?

Странно, но Элис была счастлива. Так счастлива, как никогда в жизни.

Она уже две ночи провела на площади святого Квиринуса… то есть на площади Свободы. Перед зубчатыми желтоватыми стенами императорского Дворца. Перед цепочкой легионеров в черной броне. Здесь стояли несколько десятков однотипных палаток - все пятиместные, ярко-белые (на них нарисовали желтые круги - символ Революции), по вечерам зажигались костры. Анградцы подходили к палаткам, к кострам, приносили еду. Еды было много. Было и спиртное, но руководители быстро выгоняли пьяных - весь мир смотрит на нас… не хватало еще здесь оргий.

Днем собиралась огромная толпа, скандировали лозунги, напирая на узкую цепочку легионеров - в два, кое-где в три ряда. Ночью народу оставалось немного. То есть сравнительно немного, конечно.

У костра звенела гитара, пели хрипловатыми голосами, слегка нестройно, но дружно.

Не может укрыться город,

Построенный на горе…

Элис вдруг передернуло. Идиоты… они хоть что-нибудь понимают? Ведь это ИХ песня. Ну хорошо, пусть не официозно-бравурная, пусть полулегальная, какой-то там самодеятельной группы - но эта песня принадлежит ИМ. Элис часто слышала ее у мамы, от маминых подруг… Йэн тоже ее пел. Это - старый мир. Его надо выбросить и не вспоминать. Никогда. Странно, что новый мир приходит без песен… их совсем нет. Нечего петь - оттого и вспоминают старые имперские. Это еще что - они еще военные сейчас затянут, времен Фаренского конфликта. Когда людей гнали на вражеские пулеметы под угрозой расстрела… Позорище. Элис отошла от костра в темную ночную прохладу.

Ночью хорошо. Россыпи звезд над головой. Наших звезд. Сияет крест над шпилем императорской церкви за стеной. Господь за нас. Он не принял царствования на Земле, а эти люди сделали Его знаменем тоталитарного государства. Элис вдруг ощутила под ногами Планету - странное это чувство иногда посещало ее - будто вся Эдоли превращалась в крошечный шарик, и надо было изо всех сил цепляться за него ногами, чтобы не улететь в Космос. Ощущение беспредельной свободы. Такое дает только близость смерти. Ну хотя… Элис мысленно поправила себя - она всегда была с собой честна - смерть-то им не грозит. Стрелять легионеры не будут. Да и аресты эти… гидра уже выдыхается. Не рискнут они нам ничего сделать. Опасность, если честно, не так уж велика… но все же она есть, и будоражит кровь, вызывает это пьянящее ощущение свободы.

Элис приблизилась к цепи легионеров. Между прочим, Маркус тоже где-то здесь может стоять. Кажется, школу Легиона тоже сюда пригнали. Цепляются за последнее… большая часть армии, да и Легиона - давно на стороне народа. Маркус… Элис закусила губу. Лучше не думать. Он обожает Йэна, считает его отцом. На него Йэн слишком сильно повлиял.. гад… Элис начала ощущать настоящую ненависть по отношению к этому человеку. Вторгся в их семью… как хорошо было бы без него. И мама тоже под его влиянием. Инквизитор… Руки у него наверняка по локоть в крови.

Ладно. Не будем об этом. Жаль, печально, что вот такая трещина пролегла по семье, но… у нее, Элис, свой путь. Мама и Маркус пусть сами делают выбор. Может быть, съездить к отцу? Мама всегда считала его предателем. Вслух даже не говорила, но ведь это прекрасно ощущается. А в чем он предатель? Не захотел жить в семье, потому что не ладились отношения… ну а почему человек должен жертвовать собой? Тоже можно понять, если вдуматься. Жил как нормальный человек, заботился о себе. Человек должен о себе заботиться, а не верить в какие-то там идеи… вот такие идейные - они и становятся убийцами… как Йэн. Жаль, конечно, что Маркус пошел по его пути.

Отец… Элис сморщилась. С другой стороны… Отец ведь ни разу не поинтересовался, что они, как… на именины не поздравлял ни разу. Последний раз она позвонила отцу полгода назад. Трубку взяла его жена. Разговаривала очень холодно. С тех пор звонить как-то не хотелось…

От костра доносились гитарные звоны. Ну точно, теперь на военные песни перешли. "Ты помнишь, товарищ, гремели разрывы…" Позорище. Почему мы не можем сочинить что-нибудь свое? Элис сочиняла еще прошлой зимой… когда впервые прочитала Рошена. Но у нее плохо получалось - пробуешь что-то сочинить на политическую тему, а выходит: вставай, не спи, придет за тобой черный конвой, черный конвой.

Пусто в доме твоем, тишина.

Где-то назойливо плачет струна.

Сквозь паутину бессмысленных снов

Мрак наползает из черных углов.

Кайся, молись, пока ты живой.

Ходит бесшумно черный конвой!

При чем тут, спрашивается, политика? Ну конечно, а что может написать о политике двадцатилетняя девушка, которая в тюрьме не сидела, даже не воевала? Даже вот на митинги-то только сейчас начала ходить. Так уж она восприняла Рошена - мрак, сплошной кромешный ужас… сидишь в темноте и ждешь, когда за тобой придут, заберут тебя… А получилось абстрактное что-то.

И сейчас если сочинять - получится какая-нибудь ерунда. Про мерцающие колючие звезды, про ночной холод, застывшую вдали черную цепочку легионеров, белые палатки, костер, оцепенение, ожидание чего - гибели? Победы? Чего-то великого и прекрасного. Жизнь Элис никогда не будет обыденной, как у мамы или ее знакомых. С ума сойти - блок, очереди в распределитель, монотонная работа день изо дня… концлагерь. Вся страна - большой концлагерь. У Элис все будет иначе. И это - начало… начало чего-то нового, прекрасного. Свободы. Подлинной свободы духа. Демократия, политика - все это ерунда на самом деле. Главное - что здесь и сейчас рождается наша свобода духа…

Элис подошла ближе к стенам Резиденции. Отсюда уже хорошо видны лица легионеров. Господи, совсем молодые парни… такие же, как Маркус. Даже младше. Может, срочники… семнадцатилетние даже, наверное. Пацаны. Даже разочаровывает как-то… На лицах - ничего нет, кроме смертельной усталости и отвращения. Скуки. Согнали их сюда и заставляют стоять. Ведь в принципе им ничего не стоит перейти на нашу сторону… бросить оружие и перейти на сторону народа. Девчонки им сегодня кричали - мол, переходите, ребята! Элис бы тоже сейчас крикнула, но уродилась же такой застенчивой… Впрочем, бесполезно, никто из легионеров не решился уйти из строя. А может, они даже идейные, как Йэн… Вспомнив это имя, Элис вновь ощутила толчок бессильной злости.

В свете фонарей лица парней под щитками казались молочно-белыми. Почти не различить лиц. Блестящий ряд щитков, дальше - ряд щитов, сужающихся книзу, полностью закрывающих тело, только щиколотки слегка торчат, да руки в перчатках. Алые кресты на щитах. Несправедливо… присвоили себе символ Господа.

— Лисенок?

Теплая рука легла ей на плечо. Элис вздрогнула.

— Как ты неожиданно…

— Ну что, Лисенок? Любуешься на наших доблестных защитников? - прошептал Макс ей на ухо. Она улыбнулась.

— Так… гуляю…

— Идем поспим… День завтра напряженный. Эти все равно до утра у костра проторчат, так что можно поспать.

Элис позволила увести себя. Макс положил руку ей на плечи, обняв по-хозяйски. Повел к крайней палатке. Они и вчера там спали. Не дойдя, в тени палатки, Макс обернулся к Элис и стал целовать ее. Лучи почти полного Тиккена и Файра в полуфазе заливали их, потоки тепла пронизывали насквозь, голова Элис кружилась, ее словно несло волшебным вихрем… я люблю, люблю - звенело в голове. Мой любимый, мой драгоценный. Эта ночь, свобода, смерть, любовь - все слилось воедино, кружа голову, сводя с ума… Макс уже откидывал полог палатки. Элис замерла на мгновение - там, внутри, уже были люди. Кажется, четверо. Но они крепко спали и не шевелились, точно мумии, в своих мешках. Макс скользнул к стене, где были раскинуты еще два спальника.

— Идем…

Элис вползла в палатку, легла рядом с любимым. Он завозился с застежкой спальника - пытался сделать спаренный. Элис лежала, от смущения не в силах пошевелиться. Но когда Макс наконец оказался с ней рядом, и его руки стали лихорадочно расстегивать кофточку Элис, она прошептала еле слышно.

— Неудобно… тут люди…

Прошлой ночью им удалось улучить какое-то время, пока в палатке никого не было. Им и не мешали - то ли понимали, то ли чувствовали, что там происходит.

— Неудобно штаны через голову надевать, - ответил Макс, и расстегнул на ней бюстгалтер. Какие у него руки - теплые, чуть шершавые… Элис замерла от счастья. Да, и это тоже! Это тоже - свобода. Свобода спать с любимым человеком там и тогда, когда нам этого захочется. Свобода не спрашивать на это разрешения. Матери поломали из-за этого жизнь. Больше такого не будет. Никогда. Она ощущала обнаженную горячую кожу Макса, воняло потом, но это ничего, это неважно, главное - как дивно чувствовать его рядом, так близко, быть почти единым целым… Движения Макса становились ритмичными, и Элис почти плакала от счастья, и то, что они делали, это тоже политика, тоже протест, и за это она умрет, не задумываясь, пусть их бросят в застенок, пусть убьют, но они будут это делать… может быть то, что они делают сейчас, важнее всего, важнее всей этой демонстрации… как причастие… Причастие Любви… Они никогда, никогда этого не поймут.

Товарищи по борьбе мерно сопели в душной тишине палатки. Они спали - или делали вид, что спят.

В восемь вечера передали приказ по цепи - стоять до полуночи. Раньше полуночи смены не будет. Маркус подумал, что это уже почти десять астрономических часов. Да, Резиденция велика, цепочка длинная, а верных Императору сил совсем немного осталось. Это ведь говорят только, что "вся мощь Империи" против "горстки демократов", на самом деле - какая там мощь… Впрочем, никто даже не знает, где содержат Императора. Власть у Коллегиума пока только номинальная. Даже телецентр вчера отбили демократы, теперь демонстрируют, что хотят… можно представить, что они там демонстрируют. Попробуй теперь сделай движение в сторону толпы - сразу заснимут десятки камер и покажут на всю страну. Впрочем, иностранные корреспонденты с самого начала снимают события.

Еще около пяти триславов. На миг Маркус ощутил внутреннюю панику. Ноги давно превратились в неподъемные тяжелые тумбы. Переминаться разрешали с ноги на ногу, но… да, они солдаты, молодые, сильные парни, но ведь и для них где-то есть предел.

Ерунда. Выстоим. Подумаешь… На войне еще тяжелее. В глубине души Маркус жалел, что не попал в Кари на срочную. Хотел ведь… Там как раз началась эта заварушка. Шерги решили отделиться. И начали со страшных облав в харванских поселках, резни харванов - кого-то забирали в рабство, но большинство убивали сразу, резали, жгли живьем. Ребята, кто там был, ужасы рассказывали… Да и Йэн говорил, что шерги способны на все, он ведь там еще в молодости воевал, правда, потом они много лет жили вполне нормально… А теперь вот опять взбунтовались.

Может, все-таки есть шансы? Не может быть, чтобы их совсем не было. Йэн… Маркус всегда так верил ему. Ну не может он проиграть… Если Йэн берется за что-то, это обязательно получится. Но ведь Йэн всего лишь руководитель среднего звена. Он не там, не за стенами Резиденции. Он где-то в городе, организует сопротивление. Кто его знает, чем он там занят - Маркусу, естественно, не сообщил, да и понятно, почему. Меньше знаешь - лучше спишь.

Маркус вспомнил разговор с Йэном, последний, несколько дней назад. Еще до переворота. Он тогда последний раз и видел Йэна. Потом, мама говорила, он больше у нее не появлялся.

Они сидели на кухне, и Йэн что-то там делал на своей планшетке. Маркус должен был идти в казарму, и перед выходом решил перекусить. В последнее время продуктов совсем мало стало, после того, как ввели деньги. Но мама откуда-то достала колбасы, и наделала Маркусу бутербродов. Он торопливо пил кофе с бутербродами. Йэн казался очень спокойным и сосредоточенным.

Он уже больше года не работал в ДИСе. Собственно, и ДИС расформировали, вместо него было теперь Эдолийская Служба Безопасности - собственно, то же название на харванском вместо латыни. Некоторые - например, друг Йэна Тарсий - так и остались в ЭСБ работать, а некоторых, как Йэна, уволили. Его отдел - магии и оккультизма - теперь ведь не нужен. Теперь занятия магией и оккультизмом легальны и даже похвальны.

Йэн работал охранником на Верфи. Единственное место, куда его взяли. Он даже зарабатывал там неплохо, и помогал, как всегда, их семье.

В Спасательной службе денег давали мало, а главное - их почему-то задерживали и выдавали не каждый месяц, а раз в сезон. Если бы не Йэн, неизвестно вообще, на что бы мама жила. Сестра давно жила в общежитии при высшей медицинской школе, питалась там, Маркус - в казарме школы Легиона.

Но как-то было ясно, что Йэн не собирается коротать остаток своих дней на должности охранника. Что он занимается чем-то серьезным. Решил что-то и делает.

— Маркус, - сказал он, оторвав взгляд от планшетки, - а вот скажи - если бы, предположим, появилась возможность восстановить власть Императора… я не говорю, Ордена, но хотя бы, для начала Императора. Как бы у вас ребята к этому отнеслись?

Маркус ответил не задумываясь.

— Хорошо. Всем надоел этот бардак.

Йэн неопределенно повел плечом.

— Не скажи. Не всем. Многие в восторге от свободы… от скантийских фильмов и клипов, которые теперь можно смотреть. Деньги зарабатывают…

— Я знаю, - терпеливо сказал Маркус, -но ты спросил про наших. Нашим все это не нравится. Ну фильмы, да… это мы смотрим. А вообще… бардак этот… нам деньги вообще не дают которую неделю. И вообще, думаю, у нас все бы хотели, чтобы вернулся Император.

— Вот что, - Йэн говорил медленно, тщательно, выбирая слова, - может получиться так, Маркус, что тебе… что у тебя возникнут сложности. Я имею в виду - сложности с совестью, с убеждениями. Проблемы. Если такое получится… я дам тебе один номер. Меня дома не будет. Но ты всегда можешь мне позвонить по этому номеру. Это новый мобильник, я только что купил. Но прошу тебя, звони только в самом крайнем случае, если… тебе будет опасность угрожать. Или ты совсем не будешь знать, что делать дальше. Держи…

Йэн написал номер на клочке бумаги.

— Запомни, - велел он, - и сожги. Секретность два нуля. Кроме тебя и мамы, этот номер никто не знает. И не должен знать. Но… повторяю, только в самом крайнем случае. Понял?

— Понял, - Маркус пожал плечами и стал запоминать номер с помощью меморики. Все это отдавало театральностью. Какая опасность? Что за конспирация? Ну что может случиться здесь, в Анграде, в наше время мира и демократии? Он бы сказал это вслух, но… но дело было в том, что Йэн никогда, никогда в жизни не стал бы говорить эти вещи просто так. Нет человека, менее склонного к театральным эскападам, к показушности, чем Йэн.

А через два дня все случилось. Коллегиум империи дефенденди* - КИД объявил о роспуске парламента - фактически захватил власть. Засел в Резиденции. В казарму Школы пришли двое демократических деятелей и стали убеждать будущих легионеров "перейти на сторону народа". Ребята, к счастью, отказались. Лишь несколько из них потом куда-то исчезли - наверное, все же перешли на сторону свободы и демократии. Маркусу еще запомнилось - после того, как пламенные речи о свободе не возымели действия, и дежурный дектор коротко, но жестко послал демократа по известному адресу, тот вдруг замолчал и очень спокойно сказал. *Комитет защиты Империи (лат)

— Не советую вам защищать КИД. Это плохо кончится. В первую очередь для вас самих. У КИД нет ни одного шанса.

Это демократам не помогло. Через несколько часов курсанты получили приказ из Резиденции и отправились-таки защищать безнадежное дело КИД. Если это можно назвать "защитой" - просто так стоять, сомкнув щиты, изнемогая от жары и усталости, мечтая сделать хоть что-нибудь… И не получая больше никаких приказов, кроме - стоять и ждать.

Противоположная сторона чувствовала себя абсолютно свободно. Легионеров агитировали, толкая пламенные речи о демократии и о том, как прогнил имперский строй Эдоли. А некоторые юные красотки, одетые по новой скантийской моде - в мини-юбки - даже танцевали перед ними канкан, высоко задирая красивые ножки, и хихикая над глупыми выражениями лиц курсантов. Сердобольные женщины предлагали им питье в бутылках и еду - пить хотелось неимоверно, но брать не разрешалось, легионеры продолжали стоять неподвижно. Время от времени толпой овладевало другое настроение, и тогда раздавалось скандирование "псы-убийцы", сыпались оскорбления - на самих легионеров, на государственную власть Эдоли, КИД("выжившие из ума имперские деды"), Императора ("кровавый преступник"), и даже иногда на Святую Церковь. Теперь ведь можно быть атеистом или оккультистом, хотя безусловно, многие из демократов продолжали считать себя христианами. А потом летели камни, не причинявшие, впрочем, вреда, и комки грязи, причинявшие неприятности - противник целился в лицевые щитки, а также гнилые помидоры и еще всякая дрянь.

— Товарищ Савинта!

Йэн обернулся. Парень с первого этажа - забылось имя - стоял, держась за дверной косяк.

— Товарищ Савинта, у нас пять человек раненых. Тяжело.

Йэн подумал.

— В подвал давайте.

— А наверх…

— Нет. В подвал, - Йэн подумал, что вероятность бомбардировки вовсе не исключена. Вертолетов, по крайней мере, очень много летает, - а что с водой?

— За водой послали. Пока никак. Товарищ Савинта… у нас того… не знаем, что дальше делать…

Йэн кивнул.

— Понял, сейчас спущусь. Идите вниз, пусть в подвале место расчистят и раненых спустят. Я сейчас приду.

Он подошел к окну. Вытряхнул на ладонь таблетку дэйкина. Последнюю. Проглотил стимулятор. Эту ночь спать все равно не придется. Улица совершенно пуста, словно вымерли все. А ведь время еще не позднее. Будут ли штурмовать ночью еще раз?

Сегодня должно решиться что-то.

Йэн прикрыл глаза и постоял так. Ощущение раскаленного песка под веками. Это ничего, это мы переживем. Скоро подействует стимулятор, и все будет замечательно.

Связи нет никакой, нет информации из центра, телефоны не отвечают, Резиденция молчит… последнее, что было слышно - это донесение связного, пацана - взяли телевышку… скорее всего, мы удерживаем последний источник информации КИДа. Ладно еще, отвечают наши журналисты с площади, но и они могут рассказать только то, что видят - Резиденция молчит глухо. Кто в наше время слушает радио… все сейчас у экранов. Даже Крис, скорее всего, смотрит видеон. Но может быть, кто-то и слушает… Йэн усилием воли привычно подавил волну паники и страха. Все нормально. Ничего другого сделать нельзя. Ни в Резиденции, ни на площади ты ничем не поможешь. Последний приказ получен вчера - удерживать радиостанцию любой ценой. До сих пор мы неплохо справлялись - только сегодня было два штурма, потери у нас небольшие. Все нормально. Когда от тебя ничего глобально не зависит, надо просто выполнять свое дело. И будь что будет.

Господи, помилуй… под твою защиту прибегаем, пресвятая Богородица…

Молитва окончательно восстановила душевное равновесие. Йэн повернулся, вышел и побежал по лестнице вниз.

По коридору на первом этаже двое тащили носилки с раненым. Йэн остановился, пропуская их. Вгляделся в бледное, измазанное кровью лицо под белой повязкой, закрывшей всю голову. Девушка. Глаза закрыты, видимо, без сознания. Йэн тихо спросил у одного из санитаров, слегка кивнув на раненую.

— Плохо?

— Доктор говорит, надо оперировать, - так же тихо ответил парень. Йэн кивнул, мысленно отметив проблему, требующую немедленного решения. Доставить раненых в больницу. Машина разбита, надо достать другую. Носилки проплыли дальше по коридору. Молоденькая девчонка совсем. Как Элис, наверное. В сердце привычно кольнуло - Элис… дурочка молодая. Как она похожа на Крис, и даже ошибки повторяет те же самые. Потом, все потом.

Йэн вошел в комнату, полную людей. Мебель отсюда всю вынесли. Отдыхали прямо на полу. Кто-то в углу разбирал электромагнитную винтовку. Кто-то спал вповалку. Едва Йэн вошел, народ умолк, все взгляды устремились на командира, кто-то поспешно вскочил.

— Вольно, - сказал Йэн. У него здесь не было никого из военных. То есть совсем никого. Просто люди, примкнувшие к КИДу. Выразившие готовность и желание защищать Коллегиум. Хотя все эдолийцы проходят хотя бы начальную военную подготовку, так что особых проблем у Йэна не возникло. Все умели стрелять, обращаться с оружием, подчиняться приказам. Правда, двух человек сегодня потеряли, и пять тяжело ранено - как раз из-за необученности, высовываются невовремя…

Ждут информации. Информации - прежде всего. Сколько нам еще держать эту станцию? Что происходит в центре? Есть ли еще шансы? Что говорят?

Жаль, что я ничего, ничего не могу им сказать. Впрочем, почему ничего?

Йэн заговорил бодрым и громким голосом.

— Товарищи, как вы слышали, последние известия нерадостны. Противнику удалось захватить телецентр. Теперь информационное освещение событий всецело зависит от нас с вами. Наша задача удержать радиостанцию и постоянно передавать в эфир новости с места событий, а также программу КИДа. Это очень важная задача, мы должны держать в курсе всю страну. От работы наших журналистов и операторов во многом сейчас зависит то, сколько людей в стране будут поддерживать КИД и дальше. Мы постоянно получаем сводки с площади святого Квиринуса. Резиденция, к сожалению, не отвечает, видимо, проблема связи, но два трислава тому назад мы послали в Резиденцию связного. Как только получим информацию от него, вы узнаете ее первыми…

Йэн умолк, быстро окинул взглядом лица. Кажется, спокойнее стало. Это хорошо, этого он добивался.

Всегда хорошо, когда кто-нибудь придет и скажет тебе что-нибудь успокаивающее. Жаль только, ему этого не скажет никто. Хоть бы Крис позвонить можно было - так ведь как раз нельзя… если мы проиграем, надо, чтобы ее-то хоть не трогали.

Но даже если тебя успокоить и утешить некому, ты все равно в состоянии успокоить других.

— Вопросы есть?

— У меня есть вопрос, - по-школьному поднял руку парень с пышной шапкой пепельных кудрявых волос, леранец, похоже, - говорят, на площади уже была какая-то стычка, есть убитые - это правда?

— Мы только что получили эту информацию, - сказал Йэн, - она сейчас идет в эфир. Стычки не было. Толпа пыталась прорваться к воротам Резиденции и была отброшена несколькими легионерами. Убитых нет, есть один раненый.

Он помолчал.

— Декторы, разделите ваши отделения на три части, пусть постоянно бодрствуют три-четыре человека, а остальные спят. Смена через 4 часа. Воду должны вскоре подвезти, люди посланы. Теперь так… Виктор, вы ведь водитель? - обратился он к одному из мужчин, - пойдемте со мной, это по поводу эвакуации раненых.

Йэн вышел вместе с водителем. Надо было в подвал, поговорить с врачом, потом послать Виктора за машиной, потом - уже срочно - к операторам и журналистам… На нем лежит не только задача охраны радиостанции. Он еще и единственный здесь член КИДа, пусть рядовой, низовой руководитель, но тем не менее. Сейчас передадут информацию с площади, это очень важно, а потом запланирована его речь… Йэн уже набросал тезисы. И еще надо будет спланировать ночные передачи…

Не просто сумерки наваливались на площадь - сгущалась какая-то невиданная тьма. Тучи даже не серые, не темно-синие - почти черные сходились, казалось, в одну точку, и уже просверкивали молнии, и откуда-то снизу еще отчаянно било заходящее солнце, озаряя палатки, лица, строй легионеров, еще сухую брусчатку, бело-желтые сверкающие знамена. Красное одинокое знамя Империи над зубцами стены. Этот свет беспощадно ясно высвечивал лица, на которых застыло, казалось, выражение окончательной обреченности.

Духота еще сгустилась. Маркус даже с некоторым удовольствием думал о предстоящей грозе. Усталость от жары была неимоверной, холодный душик - как раз то, что надо.

А гроза никак не шла. Только становилось все более темно и душно.

Протестанты на площади, вроде бы, и внимания особого не обращали на погоду. Наоборот, как-то активизировались, подвинулись ближе к цепи. Настроение у них было боевое.

— Скорее бы дождь, - проворчал Рейм сквозь зубы, негромко.

— Угу, - ответил Маркус.

Немножко остудить… пусть будет холодно потом, задрогнешь в строю под ливнем, но сейчас кажется, только бы немного охладить тело - как в жаровне под броником и шлемом. Как в микроволновой печке. Хоть руки-ноги промокнут, да и воздух станет прохладнее. И эти… может, поуспокоятся? В палатки залезут?

— Псы-убий-цы!

— Смерть-кро-ва-вой-кли-ке!

— До-лой-Им-пе-рию!

Почему они не отдают приказа? Их можно было бы разогнать ночью. Сейчас труднее - их стало много. Правда, сейчас вот горожане потянулись по домам - за свободу лучше бороться при хорошей погоде. Может быть, сейчас?

Маркус не верил в то, что приказ будет получен.

Но какой смысл стоять здесь? Чтобы они не прорвали цепь… не прорвались к воротам Резиденции… Ворот шесть, ближайшие - в сотне пассов отсюда. Прорвать цепь можно где угодно, можно, но без оружия все-таки трудно. Но зачем так много времени держать эту осаду? Почему, почему, черт бы побрал этот КИД, они не идут до конца?

Не увезут главных крикунов в тюрьму. Не разгонят сборище. Да, это опасно, говорят, большая часть армии уже на стороне демократов. Это опасно. Война в столице, гражданская война. Но если бояться опасности, зачем вообще было идти на захват власти?

Отчаяние подкатило к горлу комом.

Мы ничего не можем сделать. Если бы Йэн… если бы он был там сейчас, в Резиденции, если бы от него хоть что-то зависело - он отдал бы нам приказ.

Маркус покачнулся. Закусил губу - до боли. Да, они гады там, наверху - но не уходить же отсюда.

Только стоять. Ничего больше не остается.

Элис стояла на площади в трехстах пасах от собственного брата - неподалеку от Белых ворот. Боковых. Толпа собралась приличная, и все были словно на взводе. Элис устала - три ночи, проведенные в палатке, ночи почти без сна, дни под палящим солнцем, в непрестанном возбуждении, сделали свое, она почти валилась с ног. И другие устали, хотя не все были здесь так долго, как она. Большинство пришли уже сегодня. Что-то назревало в толпе. Собиралась гроза, и здесь, внизу, тоже готовилось нечто. Позади собрался маленький импровизированный митинг. Этого демократа Элис смутно знала, кажется, его звали Пройд. Скантийское имя какое-то. До девушки долетали лишь обрывки пламенной речи.

— Наш народ заслужил свою свободу… мы слишком долго страдали!… мы не боимся!… сбросим оковы страха!… Вы доказали, что способны выйти на площадь… способны стоять без страха перед немой и безличной мощью государства, целящейся в вас из автоматов!…

Элис вдруг затошнило. Пить хочется - где бы попить? Теперь уже не двинуться в толпе. Она поискала глазами Макса - он исчез куда-то. Господи, как надоело уже это все… и этот тип. Он не был с нами ночью. Явился свеженький… что бы он понимал… немая и безличная сила… Элис коробило от лжи, от преувеличений. Как и Маркус, она инстинктивно чувствовала ложь и ненавидела ее. Вон она стоит, эта безличная мощь - цепочка в два ряда, из мальчишек, которые сами валятся от усталости… и нет у них никаких автоматов, кстати. Странным образом сейчас Элис ощущала некое единство с легионерами - большее, чем с этим свеженьким и сытым политиком. Он сегодня отоспался, выпил кофе с утра, вечером поехал на площадь. А эти мальчишки стоят здесь с полудня так же, как и они, им еще и тяжелее, потому что им не дают двигаться, есть, пить… Тьфу ты. О чем она думает? Ведь по сути Пройд совершенно прав. Да, мальчишек жалко, но ведь это проклятые имперцы их погнали сюда, засели сами за прочными стенами, а их выгнали сюда, на площадь, против их же совести, стрелять в собственный народ… И еще ходят слухи о танках, вроде, собираются в город ввести танки.

— Эдолийцы! Я призываю вас… на штурм!… мы сделаем это! Мы сделаем это!

— Мы сде-ла-ем-э-то! - началось скандирование. Чья-то рука коснулась плеча Элис. Она радостно обернулась. Прильнула к Максу.

— Сейчас что-то будет, - сказал он сквозь зубы, обнимая ее.

— Страшно, - сказала она. Ей не было страшно, наоборот, чувство полного освобождения, безразличия к жизни и смерти, грань некоей вселенской катастрофы - но хотелось пожаловаться Максу, сильному и бесстрашному, и чтобы он приласкал и пожалел. Макс небрежно погладил ее по голове.

— Все будет хорошо, - сказал он. В этот момент толпа качнулась.

Элис понесло вперед. Она не поняла, что происходит. Ее просто вынесло потоком - и она оказалась почти впереди, не в первом ряду, но так, что ей хорошо было видно все, происходящее на пятачке между толпой и сверкающими белыми воротами Резиденции. Макс куда-то исчез. Да ей и было не до него.

Несколько ребят бросились вперед, прямо на цепь легионеров. Нет, много их… Только сильные, крепкие ребята, но что они делают, ненормальные, без оружия - на такую махину… Элис судорожно стиснула пальцы.

Цепь качнулась вперед. Легионеры давили щитами, оттесняли нападающих.

Прямо перед Элис был светловолосый коренастый парень, его, кажется, звали Нико, он еще вчера так здорово играл на гитаре. В руке у Нико сверкнул железный прут. Все же они вооружились чем-то… но все равно - это безумие…

Внезапно в одном месте цепь, только что казавшаяся монолитной, распалась. Солнце сверкнуло на щитах, и тотчас щиты расползлись, но не беспорядочно, легионеры - здесь стояли не курсанты, рядовые постарше - всего несколько человек, перешли в наступление. Элис застыла на месте, в полном оцепенении, надо было бежать, кричать, что-то делать, и вокруг все кричали что-то, но она уже ничего не понимала. Мерно взмахивали - почти синхронно - и опускались дубинки… И тотчас все кончилось. Снова сомкнулась цепь. Легионеры стояли неподвижно. Нападающие отошли. Только в промежутке между цепью и толпой осталось лежать… ничком лежал человек. Элис его видела на площади, но не помнила его имени. Волосы парня слиплись от крови, и кажется, кровь стекала на брусчатку, но он чуть пошевелился… живой. Надо же делать что-то… Элис стала пробиваться сквозь толпу. "Я врач, - бормотала она, хотя до врача ей оставалось учиться еще два года, - Я врач, пропустите меня!"

Но вакуум вокруг пострадавшего существовал недолго - тотчас откуда-то возникли люди с камерами в руках, камеры назойливо стрекотали, снимая, и в темном грозовом небе грохотал вертолет, луч прожектора лег на брусчатку, на лица, высвечивая происходящее… и потом появились еще какие-то люди, с носилками, по-видимому, это были медики, вынырнули откуда-то, будто дежурили, ждали, и все уладилось без Элис. Парня поднимали осторожно, грузили на носилки, потом куда-то понесли… Элис заметила, что на мостовой все же осталось пятно - небольшое. Кровь. Ее вдруг затрясло - ее, привычную к виду крови, к операциям, к перевязкам, заколотила мелкая дрожь, и она стала оглядываться, ища своего Макса…

Маркус не видел того, что произошло у Белых ворот, он стоял неподалеку, за углом. Толпа активизировалась все сильнее. Маркус уже не слышал воплей, они слились в однообразный шум. В голове стучал тяжелый, горячий пульс. Почему же не приходит гроза? Дождя так и нет, только ветер шумит. Кажется, ливень идет где-то там, в отдаленных кварталах.

— Мы! По-бе-дим!Мы!По-бе-дим!- оттачивала толпа, и в этом ритме Маркус начал слегка покачиваться, и шире расставил ноги, чтобы совсем не упасть. Да когда же они заткнутся, проклятые… сколько же можно…

Снова полетели комки чего-то мягкого, мерзкого.

— Товарищи легионеры! - загремел мегафон. Дектор Рид, только голос изменен техникой, - на провокации не поддаваться! Оружия не применять! Стоять смирно!

Какое уж тут оружие… толпа полностью запрудила площадь. Теперь только если микроволновка поможет… Мы их не разгоним, никак уже. Можно попробовать прорваться… Да, прорваться и уйти, только это. Воевать против этой толпы с нашим оружием уже невозможно. Но и стоять так невозможно. И зачем, зачем?

Впрочем, понятно - они ведь иначе войдут в Резиденцию, ворвутся, снесут все к чертовой матери, КИД захватят или перестреляют на месте. Так, пока еще есть надежда, надо стоять.

Низко над головой снова застрекотал вертолет. Прожектора ярко освещали происходящее. Как на съемочной площадке. В прошлом году Маркус участвовал в массовке одной. Это похоже… да! У него перехватило дух. Словно озарение пришло.

Так ведь это и есть съемки!

Это не боевая операция. Ничего подобного.

Это большой, грандиозный спектакль. Главные роли в нем расписаны заранее, а массовка действует, как попало - снимают самые яркие и подходящие моменты. Поэтому им и нужно, чтобы мы бросились на толпу. Чтобы мы стреляли, и люди падали, пусть под резиновыми пулями, но ведь на экране этого не видно.

Мы просто актеры.

Злость прокатилась от макушки до кончиков пальцев. Маркус выпрямился.

Пусть снимают. Пусть смотрят. Гады.

Внезапно под ногами что-то мерзко звякнуло, инстинктивно Маркус прыгнул назад, на том месте, где он только что стоял, взвился маленький столб пламени. И тут же он ощутил нестерпимое жжение, запах нефти и дыма, и увидел, что правая штанина занялась огнем, Маркус поспешно сбил пламя, собственно, сама огнеупорная ткань лишь слегка обуглилась, однако нога под ней, похоже, обожжена - боли пока нет, но ощущается. Неподалеку еще несколько курсантов чертыхались, вертясь на месте, сбивая пламя. Маркус подхватил щит и вернулся в строй, сдвинув ногой бутылочные осколки.

Мы просто актеры для них. И наша роль - роль "тоталитарной машины устрашения". Мы должны выглядеть, как изверги - челюсть, шлем, тупо-бессмысленное выражение глаз… костолом с дубинкой, избивающий ни в чем не повинных девушек.

Они делают все возможное, чтобы мы начали правильно играть эту роль.

Но мы будем плохими актерами.

Телецентр словно взбесился в последние дни.

После переворота КИД почти не давал никаких разъяснений. Один раз только выступил по видеону один из руководителей, Гарвен, бывший член Императорского совета. И то не сказал ничего ценного - обстановка под контролем, товарищи, сохраняйте спокойствие. И все три дня по видеону почти непрерывно крутили классические оперы и балеты. "Журавлиное озеро", "Жизнь за императора", "Снежная дева".

Крис держала видеон включенным, но без звука. Посматривала время от времени. Вчера после работы забежала в библиотеку - посмотреть, что творится в сети. В сети шли бурные дискуссии, но информации толком не было и там.

И это в столице, прямо на месте происшествий! В других городах тоже что-то творилось, конечно, бушевали митинги, стычки сторонников КИДа и демократов. Но ведь все главное руководство - здесь…

Йэн не звонил, но так и должно быть, он предупредил об этом. Крис временами злилась на него. У него есть какие-то люди, ополчение, она знала. Она могла бы быть сейчас рядом с ним. Но он же сказал: сиди дома, ты можешь понадобиться. Вот и все. Вот и сиди, и не знай ничего… и зачем это она может ему понадобиться, сидя дома? Впрочем… может, спрятать кого придется.

И еще он велел не выходить на улицу. И чтобы она всех знакомых попросила этого не делать. Все, кто сейчас на улице - по мнению зарубежных корреспондентов - идут туда, чтобы протестовать против КИДа. Даже если идут просто поглядеть, из любопытства, и даже если ищут возможность как-то поддержать КИД.

Она и не выходила.

Маркус звонил пару раз, коротко. Просто сообщить, что жив, что с ним все в порядке, он заступает на дежурство. Какое еще дежурство? Что он делает, где он? Крис не знала. Ей не положено знать.

Элис, конечно, не звонила и ничего не сообщала. Вообще когда она последний раз дома-то была… недели две назад. Приходила забрать какие-то свои книги.

Во второй половине дня демократы захватили телецентр. С этого момента по видеону показывали фильм. Скантийский, так называемый "фильм-катастрофа" - о том, как падает стратосферный сверхзвуковой лайнер, как экипаж борется за жизнь пассажиров, а какие-то террористы еще при этом ставят всем палки в колеса.

Показывали долго, потому что то и дело фильм прерывался новостными сообщениями. Чем дальше, тем их становилось больше. В отличие от руководства КИДа, демократы довольно широко использовали телевещание для собственной пропаганды.

Видимо, так вышло случайно, но Крис ощущала стойкую параллель - в фильме падал сверхзвуковой огромный лайнер, а в новостях падала, уже окончательно рушилась Эдолийская империя. Все последние годы ее подтачивали и разрушали, постепенно выбирая важные камешки из основания, разрушая несущие стены - и вот теперь она готовилась рухнуть уже окончательно, погребая под собой десятки миллионов людей… кто-то сумеет выбраться из-под завалов, кто-то будет жить дальше на развалинах. А многих зашибет летящими камнями - не сейчас, так позже.

Стемнело. За окнами прогрохотал ливень, и вдали слышались громовые раскаты. Потом снова стихло, и лишь частый грохот вертолетов нарушал зловещую густую тишину за окном.

… Крис вышла на кухню. Есть не хотелось. Да и нечего особенно есть. Теперь карты отменили, ввели деньги, "как в нормальных цивилизованных странах", но с этими деньгами одно мучение, вот и теперь, зарплату должны были выдать месяц назад, сейчас в доме осталось ровно 2 кредита, из десятки, которую Йэн оставил ей, уходя. Йэну зарплату хоть давали вовремя в охране. В распределителях, говорят, ничего не было при Империи - да, но там всегда был хотя бы хлеб. И молоко. Вот теперь - нет уже действительно ничего. Можно отовариться в новооткрытых ларьках, торгующих скантийскими шоколадками, спиртным, сигаретами - но обычной еды в них тоже нет. Да и дорого все очень. Мама говорит - в Фаренскую войну, и то так не было. Ближайший распределитель от Крис на проспекте, остальные закрыли за ненадобностью, и в том распределителе - теперь он называется "магазин" - за хлебом надо вставать в очередь с ночных колоколов, иначе не получишь ничего.

В шкафу еще есть небольшой кусок хлеба, и немного лапши, в холодильнике - одинокий шмат сала, привезенного от мамы. То есть больше вообще ничего. Совсем ничего нет! Это уже, наверное, называется - наступление голода. Крис ощутила легкую панику. Впрочем, есть еще банки варенья, еще в прошлом году закатанного.

Но надо экономить все это. А вдруг придет Маркус - голодный из казармы, их там тоже толком не кормят? А вдруг придет Йэн? Или даже Элис?

Крис налила себе кипятка в кружку, бросила чайный пакетик. Чай пока есть. Без сахара. Неважно. С кружкой она пошла в комнату. Так и застыла - на экране видеона появился священник. В сутане.

Показывали площадь. Костер, лица "защитников демократии". Священник слегка улыбался в объектив.

— Скажите, пожалуйста, отец Анди, как вы считаете, вот те, кто там стоит, пытаясь защитить ценности уходящей эпохи - может быть, они тоже в чем-то правы?

— Ну в первую очередь, там стоят дети… - священник говорил уверенно, с легким напором, - которых туда поставили, и по сути, они не знают, что защищают. Их научили только выполнять приказы. Их не научили думать. Это в первую очередь их трагедия. Преступление совершают те, кто заставил этих молодых легионеров стрелять в собственный народ…

Крис передернуло. Ведь пока еще никто в народ не стрелял. Даже и не собирался. Она осторожно поставила на стол горячую кружку. Вот это больнее всего - и в церкви тоже раскол.

— Демократия - это нормальное, естественное состояние человеческого общества, - говорил священник, - так же, как рыночная экономика. Мы долгие годы жили в искусственном образовании и страдали, не имея возможности даже высказать то, что думаем. Мне печально в первую очередь то, что для тоталитарного принуждения использовались символы христианства, использовалось имя Христа…

…Нет, церковь не развалилась на разные ветви, как некогда это произошло с орденом Хавенов. Просто теперь надо думать, к какому священнику идти. Духовник Крис, отец Бенедикт, был имперцем. Его возмущали происходящие перемены. Он учил терпеть, раз нет возможности как-то противостоять этому. В конце концов, подлинное отечество христиан - на небесах.

А были и другие священники - вот такие… те, что радовались "обновлению". Проклятое словечко, введенное в обиход самим свергнутым императором - Майтом 1м. После того, как умер Вэйн IV, все пошло наперекосяк… Чертово Обновление.

Крис была уже наслышана о таких священниках, как вот этот отец Анди. Почему-то странным, очень странным образом любовь к демократии у них сочеталась с рядом других признаков - все эти священники, как один, не проявляли должного уважения к Литургии, вносили в установившийся порядок службы какие-то изменения… кроме того, они допускали к причастию тех, кто живет в блудном сожительстве, допускали вообще без исповеди, никогда не произносили слов "грех" и "ад", и вообще изо всех сил, видимо, стремились быть символами христианской любви и свободы. Но это у них плохо получалось. Очень плохо…

Звонок дискона вырвал Крис из оцепенения. Она убавила звук.

Звонила Тавита.

— Привет! Видик смотришь? Ну дела, да? Твой Маркус-то где?

— Не знаю я, - сказала Крис, - в казарме… мне же не положено знать ничего!

— Не расстраивайся, - вздохнула Тавита, - все будет нормально. Да, а знаешь, что я звоню? Мне тут через третьи руки позвонили, передали от Йэна сообщение…

— Да?!

— Ага. В общем, он жив-здоров, все нормально. Но главное - слушай радио "Звезда"! Он вроде бы там, на радиостанции. И они передают нормальную информацию.

— Хорошо… спасибо… - выдохнула Крис. Господи, почему же она не знала этого раньше…

— Я уже слушаю.. они там молодцы! Слушай, Крис, знаешь, меня это все так бесит! Ты только посмотри видак - "наш народ хочет демократии". А мы что, не народ? Я вообще эту демократию не понимаю! Вот допустим, проголосовало 60 процентов за что-то. А 40 что - уже не люди?

— Действительно, - медленно сказала Крис, - если подумать, все, все мои знакомые не хотят эту демократию. Вообще. Хотят, чтобы все было, как раньше.

Все, кроме Элис, подумала она. Но Элис еще молодая и глупая.

И на работе - большинство. Ну есть две-три заводные тетки-демократки… А так… да всем хочется спокойно работать, жить, чтобы в распределителе хоть что-то было, и вообще… устали уже просто.

Они что - не народ?

Крис попрощалась с Тавитой и включила маленький радиоприемник, встроенный в часы.

…- Таким образом, обстановка на площади сейчас становится все более напряженной, - говорил кто-то в эфир, - все больше вертолетов, увеличивается толпа. На площади светло как днем. В сторону легионеров летят камни, а теперь еще и бутылки с зажигательной смесью. Среди ребят имеются пострадавшие. Однако никаких стычек, кроме инцидента, о котором мы говорили в прошлый раз, нет. Видимо, что-то должно произойти уже в ближайшие часы. К сожалению, мы пока не можем передать вам новости из Коллегиума. Но надеемся, что очень скоро нам удастся их получить. А сейчас с вами будет говорить товарищ Йэн Савинта, член КИДа.

Крис вздрогнула и положила ладонь на крошечный приемничек в основании часов - как будто могла коснуться пальцами Йэна.

И раздался родной низкий голос, такой успокаивающий, уверенный. Как будто и не падал самолет в бездонную пропасть…

— Товарищи! Уже третьи сутки Коллегиум Империи Дефенденди находится в Резиденции Императора. Мы удерживаем многие ключевые точки столицы. Мы не хотим гражданской войны, но не можем мириться с тем, что произошло в стране в последние годы. Мы надеемся и рассчитываем на мирное решение проблем. Мы не против обновления, не против позитивных изменений во внутренней и внешней политике. Но мы не можем примириться с обнищанием народа, с почти полным уничтожением социальных гарантий, с разрушением нашей страны. Наши противники постоянно говорят о поддержке народа. О том, что там на площади собрался народ. Если в древние славные времена рыцари-хавены воевали под девизом "Так хочет Бог!", то в наше время демократы изменили этот девиз, они говорят - "Так хочет народ!" Но где на самом деле наш народ? Там, на площади? Или же там, на площади святого Квиринуса собралась молодежь, разогретая пропагандой, а народ - он сейчас трудится на заводах, верфях, комбинатах, охраняет границу, выращивает хлеб? И чего хочет этот, трудящийся народ?…

…- Йэн, - прошептала Крис. Господи, только бы с ним ничего не случилось… ведь ясно же, что они проиграют. Да, он прав, и народ даже за них -только в этот раз народ проиграет. Они проиграют. Господи, возможно ли сделать так, чтобы Йэн остался жив и здоров? Господи! Крис всхлипнула и вытерла глаза тыльной стороной ладони.

И Маркус… И Элис…

Господи, да за что нам все это?!

…- И в заключение напоминаю: всех, кто поддерживает КИД, мы просим не покидать своих блоков. На улицах опасно. Мы не хотим гражданской войны и не призываем к ней. Все должно решиться на уровне высшей власти. Все, кто выйдет сейчас на улицу - по сути поддерживают демократов…

Нога болела все сильнее. При малейшем движении штанина скребла по ожогу, вызывая очередной приступ боли, и что еще хуже - начала кружиться голова. Неужели ожог такой большой? Да нет, просто слишком долго они уже на ногах… слишком долго.

Маркус стиснул зубы и выпрямился.

Хотите, чтобы мы играли роль? Мы ее сыграем.

Но не ту, которой вы от нас добиваетесь.

Сзади раздались шаги, едва слышно. Голос дектора сказал над ухом.

— Ней, ты как? Заменить тебя?

— Нет, - ответил Маркус сквозь зубы, - я постою.

— Сильно зацепило ногу?

— Нет.

Дектор зашагал дальше. Маркус взглянул вперед, где в перекрестье световых потоков, бушевала людская стихия. Лучи прожекторов сбоку, сверху - с вертолетов, изредка просверкивающие молнии… а дождя так и нет. Они что, тучи самолетами разгоняют? Конечно, дождь испортил бы съемки.

Маркус дошел уже до какого-то последнего градуса усталости. Как в тяжелом марш-броске. Он перестал воспринимать внешние раздражители. В них продолжали все еще что-то швырять. Рейм над ухом говорил, что хорошо бы сейчас в самом деле отдали наконец приказ… убивать сволочей, теперь только убивать. Толпа что-то орала. Маркусу уже не хотелось убивать, вообще ничего не хотелось. Злость давно прошла. Ушли все мысли, воспоминания, чувства. Он начал ощущать ночную прохладу. Боль в ноге была досадной, но пожалуй даже как-то приводила в чувство. Он поднял глаза, и увидел между тучами вверху просвет. Собственно, небо было черным, и просвет заметен лишь потому, что там, в узком треугольнике сияла какая-то незнакомая звезда.

Маркус поймал себя на том, что улыбается.

Господи, сказал он с чувством, спасибо Тебе, что Ты есть. Что Ты создал этот мир. Господи, слава Тебе!

Прости меня, Господи, за то, что я был таким дураком.

Прости меня за то, что я так мало верил в Тебя.

Я так рад, что Ты есть! И даже за то, что мы тут стояли сегодня весь день и терпели все это - спасибо Тебе, потому что иначе, может, я никогда бы и не понял, до какой степени Ты все-таки ЕСТЬ!

В этот момент что-то шевельнулось там, впереди. Маркус перевел было глаза на людскую массу, и с удивлением почувствовал, как что-то черное и острое втыкается сбоку между шеей и челюстью, у основания шлема, и как жгуче и неумолимо рвет живую плоть, прорываясь к самой сердцевине мозга…

В следующий миг его земное сознание погасло.

…Несколько лет спустя некий журналист, не то родственник, не то знакомый кого-то из погибших в ту ночь легионеров, попытается начать расследование. То ли 20 человек погибло, то ли 70. Кто стрелял, откуда - из толпы, с вертолетов, или (как он сильнее всего подозревал) из окон зданий вокруг площади. Зачем стреляли - вероятнее всего, чтобы все-таки спровоцировать легионеров, заставить их перейти в наступление, чтобы "восставший народ" под бело-желтыми знаменами получил моральное оправдание. Но это требует расследования и доказательства. Журналист соберет множество показаний, среди них очень интересные. И в самом разгаре работы будет случайно убит гопотой в подъезде собственного дома - гопоты к тому времени в Эдоли появится великое множество, Эдоли даже начнут называть в прессе "великой криминальной Империей". Все собранные материалы, как водится, бесследно исчезнут…

— Стоять смирно! - крикнул дектор Рид, коротко, зло, уже без мегафона - но его услышали. Он назвал две фамилии, и двое курсантов подхватили тело Маркуса Нея и отнесли его в тыл, к стене, туда, где стояли машины. Когда они вернулись в строй, наконец-то хлынул дождь.

У ребят тряслись руки. Кто-то, кажется, плакал, но из-за дождя этого не было видно. Каждый теперь чувствовал себя мишенью - но уйти было нельзя, невозможно. Впрочем, и стоять им оставалось недолго. Ливень обрушился стеной, разделяя сторонников империи и демократии, остужая разгоряченных холодным душем, тщательно смывая с брусчатки следы крови, в том месте, где только что стоял курсант Маркус Ней.

Спектакль заканчивался. Прошло еще два трислава, ливень постепенно стихал.

В город с трех сторон, по основным магистралям входили танки.

Крис выпила немного успокоительного. Открыла банку варенья и съела все же с вареньем кусок хлеба.

У нее начало болеть сердце. Ничего особенного, обычная кардиалгия. Как говорят, на нервной почве. Сердце колотилось почему-то, и в голове стучало имя, одно только имя "Маркус". Она стала думать о Маркусе. Решение мальчика пойти служить в Легион было неожиданным. В общем-то, она уже понимала, что Маркус будет делать военную карьеру. Может быть, поступит в школу разведки, как Йэн. Крис так до конца и не поняла мотивов сына - почему именно Легион? Охрана порядка… рутина, в общем-то. Понятно, если бы он хотел служить в ДИСе, как Йэн… хотя служба в ДИСе часто и начинается с легионерской.

Она вдруг вспомнила, что Маркус в детстве был очень хорошенький, и его принимали за девочку. Говорили - ваша младшенькая дочка. Он был очень кудрявый, шапка пышных волос, большие серые глаза, длинные загнутые ресницы. Потом эти кудри распрямились, сейчас у него мягкие слегка волнистые волосы. Впрочем, это когда отрастают - обычно он стрижется очень коротко. Маркус был всегда очень ласковым. Эмоциональным. Не похож на Элис совершенно. И злился легко, за что страдал - пока не познакомился с Йэном. Как он любил Йэна…

Снова передавали площадь. Крис включила звук видеона.

Но это запись. Еще день, яркое солнце, жара. Или, может быть, вечер. Словом, еще светло. Фигура, лежащая ничком на мостовой - какой-то парень в гражданском. К нему бросаются люди, поднимают, перекладывают на носилки. Видна кровь на голове. Лужица крови на мостовой…

— …побоище у Белых ворот. Вы только что видели жертву тоталитарного произвола. Чем был виноват этот парень, пришедший на площадь, чтобы выразить свою гражданскую позицию? Он пришел без оружия, с цветами. Он всего лишь хотел сказать то, что думает. Его жизнь была оборвана в самом начале дубинками озверевшего Легиона…

Какие-то лица, взволнованные совсем юные девушки.

— Но вы не уйдете отсюда?

— Нет, мы не уйдем! - восклицает одна из них, прижимающая к себе плакат с огромной ромашкой, на которой написано что-то про свободу, - они не заставят нас уйти!

— Вы видели, как это происходило?

— Да, - отвечает вторая, - это было так страшно! Люди падали под ударами дубинок, и легионеры били их ногами…

Крис вдруг затошнило. Кажется, мигрень начинается… может, принять что-нибудь обезболивающее. Она вышла на кухню, вытряхнула аптечку, стала рыться в коробочках и флаконах. Господи, да почему, почему мне так плохо, так тоскливо? Господи, да что же со мной?

Может быть, позвонить по тому самому номеру… который Йэн дал на крайний случай…

Но что она скажет - что ей тоскливо? Истеричка…

— Мама!

Она вздрогнула, обернулась. Голос Маркуса - веселый хрипловатый басок… чушь какая. Он же не здесь. Его здесь нет. Он где-то на дежурстве. У нее галлюцинации - здравствуйте, приехали…

Так позвал, будто он здесь, в комнате. Но там, конечно, никого нет. Пустота. Почему все время лезут мысли о Маркусе? Она очень, очень любит своего мальчика. Он давно вырос, и… об этом как-то не думаешь. Но я его очень, очень люблю… мой маленький, сероглазый, кудрявый мальчик.

Неожиданно для себя самой Крис вдруг упала в кресло и разрыдалась.

Йэна допрашивали не профессионалы. Это он понял довольно быстро и перестал волноваться насчет обычных в таких случаях вещей - выдержит ли психоблокада, не заставит ли невыносимая ломка вспомнить имена и факты, которые следует скрыть. Выдержит. Йэну давали отдохнуть между допросами, даже поспать, насколько это было возможно. Наркотик дали только раз, да и то слабенький, Йэн почти его и не почувствовал.

Правда, у непрофессионализма была и другая сторона - никто не придерживался определенной выверенной методики, а фантазия человеческая, как известно, не имеет границ. Никто особо не беспокоился о том, чтобы не калечить подследственного. Сначала Йэна долго и незамысловато били. Через несколько дней началось такое, о чем Йэн позже старался никогда больше не думать. Просто забыть, не помнить о том, до чего в своем падении может дойти человек. Йэн довольно быстро терял сознание от боли - дозировать правильно они не умели и не стремились. Каждый раз, задыхаясь от ужаса, когда его волокли в ТУ камеру, со стенами, покрытыми белым кафелем, Йэн внушал себе одну мысль: сегодня я сдохну. Сегодня я обязательно сдохну. Надежда у него была. Болевой шок - и остановка сердца. Здесь у них даже врача нет, так что шансы имеются. Есть вещи, которые мужчина не может перенести и остаться в живых.

Но Йэн почему-то оставался.

Иногда ему казалось, что у допрашивающих вообще нет определенной цели, не нужна им никакая информация - вопросы ему хоть и задавали, но вяло и редко - а цель только одна, удовлетворить садистские инстинкты и бессмысленно поиздеваться. Но наверное, так ему только казалось.

Он плохо замечал, куда его тащили после допросов. Кажется, камеры менялись. Иногда рядом никого не было, иногда - какие-то люди. Йэну было не до людей. Он применял метод мгновенного засыпания, но очень скоро просыпался, шевельнувшись во сне - от боли в избитом, переломанном теле. Заставлял себя повторять псалмы, один за другим. Это помогало отвлечься. Сердце снова начало пошаливать - так было раньше, в Сканти, но там ему все же не так досталось.

Однажды он пришел в себя, ощутил под собой не кафельный пол, а что-то деревянное. И стена - не белая кафельная, а крашенная. Значит, пока еще пауза. Пока еще можно отдыхать. Йэн со свистом втянул воздух.

Кто-то наклонился над ним. Лицо чем-то знакомое, где-то Йэн его видел уже. И не в форме. В серой дерюжке - значит, это другой заключенный. Йэн чуть расслабился внутренне. Не опасно.

— Ты как? Живой? Пить хочешь?

Он хотел. Тот, другой дал ему воды, приподняв голову. Шевелиться было больно.

— Ничего себе, как они тебя… Говорить можешь?

— Не очень, - Йэн шевельнул губами, они были слишком толстыми и непослушными.

— Тебя ведь зовут Йэн Савинта? Меня Петрос Рок. Я из пятого отдела. Помню тебя, ты был начальником шестого. В ДИСе, давно уже…

Теряю профессионализм, подумал Йэн. Забыл. Пятый отдел - тоже уголовный, как у Тарсия, но там всякая мелочь, бытовая преступность - кражи там…

— Привет, Петрос, - прохрипел он.

— Я тоже был в КИДе, - сообщил сосед по камере, - только вчера вот взяли. Аресты еще идут.

— Что… там? Снаружи?

— Там… там все плохо, Йэн. Очень плохо. Демократы у власти… это их "Народное единство". Мадар теперь президент вроде как. Ты когда сюда попал-то?

— В ту ночь… когда танки…

— А, ты тогда ничего не знаешь. Ну, кто ввел в город танки - так и неизвестно. То ли наши отдали приказ, то ли Мадар с его "Народным единством". Только все три центурии тут же перешли на сторону демократов. Мадар сам въехал на броне, красавец такой. Оборону на площади сразу прорвали, что там стояли-то, пацаны, без оружия почти. Демократы ворвались в резиденцию. Гарвен, Крета, Лайер - убиты. Передали, конечно, что покончили с собой, да. Остальные все арестованы. Вчера выпустили указ о запрете имперской символики - красного флага там, крестов… в смысле, кресты можно только в церкви. Говорят, готовится новый договор со Сканти, Мадар заявил, что скантийские экономические советники теперь возглавят перестройку нашей экономики и приватизацию… Да, и… - Петрос помолчал, - Лерана и Маккар объявили о своем государственном суверенитете…

Йэн дернулся и сразу же застонал.

Отец… мама… Хоть бы они догадались сразу ехать в Анграду… да куда угодно, лишь бы в Эдоли. К Майте можно. Конечно, родство со мной для них опасно, но ведь у них еще семь детей здесь.

Хотя, может, в Маккаре и не будет такого разгула национализма, как в Кари. Во всяком случае харванов не будут резать и сжигать прямо в домах.

— Развалили Империю теперь уже окончательно, - с горечью продолжал Петрос, - в общем, вот так… утешительного мало.

Йэна довольно долго не трогали. Он слушал Петроса, но сам говорил мало. Во-первых, больно было слишком. Во-вторых, хотя вся важная информация под блоком, но мало ли что можно случайно сболтнуть… Как они ни тупы, но неужели не догадываются просто прослушивать камеры?

— Проиграли… теперь уже ничего не вернуть, - говорил Петрос со страшной горечью, - мы где-то сделали очень большую ошибку…

Йэн и сам это чувствовал. Что-то было не так во всей затее с КИДом. По его ощущениям - бОльшая часть народа могла бы пойти за организацией… если бы все сложилось иначе.

— Теперь уже это навсегда… даже если нас выпустят - как жить?

— Кончай панику, - пробормотал Йэн. Он не думал о перспективе свободы. Вообще не думал. Скорее всего, и жить осталось недолго, а если осталось - то уж в заключении. Во всяком случае, со стороны новой власти было бы крайне неумно его выпускать. Но если так получится, то ясно, что надо делать что-то новое. Учесть старые ошибки, проанализировать опыт и начать все заново. Возвращать Империю. Восстанавливать ее. Готовить новое восстание. И так до конца, пока жив.

А что же еще делать остается?

Дверь открылась. Йэн непроизвольно дернулся всем телом, и тут же застонал от боли в ребрах. Господи, неужели опять… обрадовался, успокоился. Как бы не так…

Но из камеры уже выводили Петроса. Это за ним. Это его взяли. Йэн закрыл глаза. Надо еще раз попробовать уснуть.

Петроса приволокли через несколько часов. Оставили лежать на полу, в узком проходе - камера вообще была очень маленькой, как понял теперь Йэн, нары длиной в человеческий рост от стены до стены - и все. Два на два пятьдесят. Йэн скосил глаза, сделав усилие, подвинулся к краю. Петрос лежал ничком, прикрытый брошенной сверху собственной курткой. Волосы на затылке слиплись - кровь.

— Эй, - тихо позвал Йэн, - ты живой?

Петрос слабо зашевелился.

— Гады, - пробормотал он. И затих.

Их еще несколько раз брали на допросы, по очереди. Но теперь это стало редко. А потом и вовсе прекратилось. Видимо, думал Йэн, тюрьма переполнена, не хватает времени на всех. Да и нужна им наша информация… Всех важных деятелей КИДа наверняка уже взяли или убили. Впечатление, что людей мучают просто так, развлечения ради - а может быть, и мести, еще усилилось. Да, может быть, и мести, Йэну часто припоминали его инквизиторское прошлое.

Впрочем, Бог с ними. Йэн не испытывал злости или ненависти. Если бы эти люди раньше попали к нему в руки - им тоже пришлось бы невесело - хотя, конечно, не так. Он не рассчитывал на жизнь, на свободу - ко всему происходящему он был готов давно. Очень давно. Насколько, конечно, к этому можно быть готовым…

Он стал замечать мелочи - то, что в камере сильно воняет мочой и кровью. Мочились под себя, причем это было невыносимо больно, Йэн не мог удержаться от стонов во время этого процесса. Он научился добираться до воды самостоятельно - у дверей ставили железное ведро с чистой водой. Йэн сползал на пол, на четвереньках добирался до ведра и пил, опустив голову. Действовать руками он не мог, пальцы были и вывихнуты, и кое-где переломаны, отек не спадал, и чувствительность в пальцах почти пропала. Петрос уже не мог ему помочь - Петросу было ненамного лучше. Йэн только удивлялся тому, какой фантастический бардак теперь царит здесь. Как они потом собираются все это отмывать? Как им не шибает в нос этот запах - неужели им это все равно? Если они здесь, в тюрьме до такой степени потеряли контроль над обстановкой, то что творится в стране?

Впрочем, что… то же, что все последние годы, только еще хуже.

Йэн лежал теперь без сна не столько из-за боли, сколько из-за страшных воспоминаний и мыслей. Постепенно он начал рассказывать Петросу. Вообще-то рассказать следовало - такие вещи не нужно держать в себе, о них люди должны знать. Но слишком уж страшно было рассказывать…

Когда весть о падении КИДа дошла до радиостанции, Йэн принял решение сдаваться. Он без особого труда удерживал здание. Потерь больше не было. Его убивала мысль, что война проиграна - если ему здесь, с небольшим и необученным отрядом, удалось удержать радиостанцию, почему же все так плохо в других местах? Или не везде плохо, а именно в Резиденции? Но как бы то ни было, нет смысла сопротивляться до конца, важно сохранить людей, может быть, части из них удастся уйти.

Он не успел осуществить свой план.

И уйти не дали никому.

Танк, стоявший на другой стороне улицы, начал обстрел. Йэн немедленно распорядился вывесить в окнах белые кресты. Закричал в мегафон, что отряд сдается. Ничего не помогло.

Это было особенно страшно. Даже с шергами так все же не было. Способные на любую подлость, вообще - иные, с иными представлениями о чести, совести, морали - шерги все же брали тех, кто сдавался в плен. Они все же не стали бы стрелять по белым крестам - на всей планете это общепринятый знак добровольного поражения. Здесь же у Йэна возникло ощущение полной слепоглухоты противника. Как будто пытаешься разговаривать с камнем…

К зданию просто подогнали два танка - из тех, "перешедших на сторону народа", и сверху вертолет, через пять минут вылетели все стекла и начался пожар, угол здания обрушился полностью. Йэн еще пытался как-то организовать людей, вывести их…

Сначала вышел он сам с небольшой группой, держа руки скрещенными над головой - общеизвестный знак сдачи.

По ним дали очередь. Бронежилетов было мало, но Йэн распорядился, чтобы эта первая группа надела броню. Стреляли по ногам - люди валились, как подкошенные, Йэна спасли рефлексы и оказавшаяся рядом асфальтовая тумба.

Их не собирались брать в плен. Не собирались их и вообще выпускать из здания. Их просто хотели перебить. Тех, кто прыгал из окон, выбегал из дверей горящего здания, расстреливали автоматчики.

Йэн дополз до здания, уже пылающего, попытался как-то собрать людей, мечущихся в огне, вывести их через задний ход, по дворам. Но здание было окружено.

Ощущение страшного и полного бессилия, ужаса, сознания того, что все - все люди, которые пошли за тобой, сейчас погибнут, и ты ничего, абсолютно ничего не можешь с этим сделать…

Йэн тогда осознал, что бежать сейчас, уходить отсюда любым путем - это мгновенная гибель, это невозможно. Ему удалось еще найти небольшую кучку выживших, собравшихся в подвале, и они выбрались под прикрытием здания и укрылись под обломками трансформаторной будки, разбитой прямым попаданием. Их было пять человек. Пять - из восьмидесяти семи, которые с самого начала держали здание. Йэн заставлял себя не думать об этом факте. Об остальных. Сейчас ему надо было спасти хотя бы этих пятерых. Среди них одна молодая девушка и одна женщина постарше.

И он-таки выполнил свою последнюю задачу, он спас этих пятерых. Если это можно назвать спасением. Вокруг обгорелого остова здания бродили автоматчики и добивали раненых. Один из них наткнулся на группу. Йэн ожидал, что их тоже расстреляют - сразу же, чего мелочиться. Оружия не было, вернее, у Йэна оставался "Лик", но без патронов. Прорваться не получится. Но их почему-то не расстреляли, просто надели наручники и повезли в тюрьму. Здесь Йэна сразу отделили - наверное, по фотографии идентифицировали, или кто-то выдал. О судьбе остальных Йэн так ничего и не знал.

— Примерно семьдесят их было, Пета. Да, наверное, семьдесят два-семьдесят три. Точно не скажу. Троих я перед этим послал на связь, и семерых мы еще раньше потеряли. Понимаешь, их убили… всех. Просто всех. Там были… ребята, лет по пятнадцать-шестнадцать. Девочки. Женщины. Я не могу этого понять, не могу…

Он не мог этого понять - что же за монстры такие пришли к власти… такого никогда не было, думал он. Ну хорошо, во время биргенских войн - там все могло быть… Но сейчас, в наше время?

Об этом никто не узнает ведь, думал он. Может быть, узнают родственники этих людей. И… и все.

— Они нам заплатят за это, - сказал Петрос глухо, глядя в потолок, - народ им не простит.

— Народ? Народ ничего не узнает… ты пойми… пойми, что сейчас все так. Можно делать любые гадости, убивать народ хоть сотнями, хоть тысячами… пытать можно… все, что угодно. Лишь бы только об этом не узнали корреспонденты. И так делается… Или корреспондентам можно запретить об этом писать, вот и все. А наши… наши до последнего боялись отдать приказ, легионеры стояли и не трогали этих… демонстрантов… но все равно все будут считать, что трогали, что есть жертвы… Понимаешь, все перевернуто, все сдвинуто…

— Ненавижу их.

Йэну становилось все хуже, не только ничего не заживало, но еще и температура высокая, он полуспал, полубредил. Потом неожиданно его забрали из камеры, увезли на больничной каталке почему-то. Йэн думал, что это новый допрос, что передышка кончится, и теперь все пойдет по следующему кругу. Но его привезли в тюремную больницу. В изолятор.

Йэну поставили укол. Он заснул. Проснулся уже в палате - койка была даже с бельем, он забыл, что это такое. Врач, явившийся на обход, путаясь, смущенно объяснил, что Йэну сделали операцию. Больше уже ничего нельзя, к сожалению… Еще несколько дней - и он бы не выжил. А так… кое-что, конечно, пришлось ампутировать. Частично фаланги пальцев, и еще кое-какие важные органы. Странно, но это известие Йэн пережил в общем довольно спокойно. То ли потому, что никогда не ассоциировал собственную мужественность с определенными органами, то ли потому, что собственно, давно себя похоронил.

Он пролежал несколько дней в больнице, под капельницей. Потом его вернули в камеру. Ходить он еще не мог, но чувствовал себя гораздо лучше.

Теперь его поместили в камеру, где было пятнадцать человек - по-видимому, изначально камера была рассчитана на пятерых. К радости Йэна, среди этих пятнадцати оказался и Петрос. Его раны тоже постепенно заживали. Да и все, кто здесь сидел, были порядком побиты. Все они были взяты во время последних событий. Так что темы для разговоров находились. Йэн, впрочем, больше слушал.

Здесь были люди из самых разных мест. Кое-кто, как и он сам, командовал отрядами и выполнял задачи - пусть менее крупные, чем контроль над государственной радиостанцией.

Йэн услышал о том, как бездарно использовалось телевидение все это время, до самого захвата телецентра демократами. Как бездействовало руководство КИДа в Резиденции, не давая даже никакой информации. Услышал о том, что знал и сам - об отсутствии связи между подразделениями, отсутствии четкого руководства и плана действий… о том, что фактически КИД бросил своих сторонников на произвол судьбы.

— Я думаю, что была договоренность между кем-то из руководства КИДа и "народным единством", - сказал наконец худой темноволосый человек, бывший ракетчик, по имени Бен Амаро, - это было попросту предательство…

Слово прозвучало.

Эту версию подхватили. В КИДе были предатели. Один или, скорее, несколько. Выдвигались самые фантастические предположения.

— Предательство, - сказал Йэн, - было совершено еще императором Майтом. Оно называется Обновление. Нас предавали последовательно все эти годы… у нас отбирали одно за другим - сначала отделили церковь от государства… Потом этот Парламент. Потом упразднили Орден. Соответственно менялась экономика…

Разговор пошел в другом русле. Вспоминали всю эту эпоху Обновления, несколько лет, вместившие в себя так много. Ведь еще каких-то лет пять назад было трудно даже представить, что Империя может рухнуть… исчезнуть… что не будет Ордена, правящего архиепископа, что все так изменится в стране.

Но мысль Йэна напряженно заработала. Он встал на след. Он вдруг понял, чем будет заниматься последующее время - неважно, на воле или в тюрьме. В тюрьме это даже удобнее. От пятнадцати сокамерников Йэн узнал о событиях больше, чем узнал бы за год на воле. Информации много. Информация есть. Нужно только суметь ее правильно проанализировать.

Их сдали. Их просто и бессовестно сдали. Но видимо, все обстоит даже сложнее. Версия у Йэна возникла, причем своя. Однако озвучивать и обсуждать ее он не собирался.

Сейчас важно собрать факты, чтобы подтвердить или опровергнуть эту версию.

Перед выходом Крис посмотрела в зеркало.

Так нельзя. Нельзя прийти к Йэну в таком виде. Он в тюрьме, ему плохо, ему нужна моральная поддержка - и что он увидит, старуху, седую, с обвисшей кожей, с мешками под глазами… тощую… В последнее время Крис ничего почти не ела. Забывала. Не хотелось.

Вообще не хотелось жить.

Но Йэну еще хуже. Он уже узнал о гибели Маркуса. Крис написала ему - всего две недели назад она узнала, где он вообще, и теперь вот добилась свидания. Вообще эти заботы как-то ее поддержали, ради Йэна, пожалуй, жить стоит. Он любил Маркуса, как отец. Точнее - любил больше, чем родной отец. Юлиану Крис тоже написала - позвонить не было сил. Реакции от него до сих пор никакой не было.

Мало того, что Йэн в тюрьме, и неизвестно, каково ему там самому, он сейчас тоже уже знает о Маркусе…

Она не может, не имеет права прийти к нему так.

Жаловаться, ныть, плакать. Нет. Сейчас ему нужна помощь. Как тогда, при первой встрече, когда он был ранен и лежал у них в реанимации.

Крис схватила щипцы и стала поспешно завивать челку. Вот так. Так она хоть немного моложе выглядит. Симпатичнее. Потом она провела по губам помадой. Но это выглядело слишком уж нелепо - темная помада на бледном помятом лице. Крис стерла помаду, так выглядело чуть лучше - губы поярче, но не совсем уж накрашенные.

Ладно. Как есть. Он, скорее всего, все равно ей обрадуется. Какая бы она ни была. Главное - не падать духом, не ныть, не думать о Маркусе… даже если придется о нем говорить, сохранять деловито-нейтральный тон. Говорила же она на похоронах, как-то улаживала все с незнакомыми людьми.

Прошло больше двух месяцев с момента переворота.

Крис медленно шла по улице, машинально регистрируя изменения - и здесь тоже все изменилось, не только в ее родном квартале.

Там, где висела агитационная картина о покорении Космоса - алый крест на фоне черного космического пространства и голубого шарика планеты, космоплаватель в скафандре - теперь плакат, рекламирующий колготки. Реклама - вот еще скантийское нововведение. Она слишком назойлива, она теперь повсюду - видеон, журналы, Сеть, и просто на улицах. Если раньше, проходя здесь, человек невольно на секунду задумывался о Космосе, то теперь, прости Господи, о новых эйкровых чулках. Или того хуже, о высоко обнаженных ножках модели, на которые эти чулки натянуты.

Вместо плаката со святым Реймосом в облачении хавенского воина - реклама сигарет, вместо большого квартального распределителя - ряд ларьков, пестро сверкающих яркими обертками шоколада, курева, спиртного. Кстати, Йэн всегда любил шоколад. Странно, конечно, для мужчины, впрочем, что тут странного… он вообще любил сладкое. Крис напекла плетенок с вареньем, он их всегда очень хвалил. Денег, как всегда, мало… хотя Рид выбил для Крис какую-то премию, что-то там на похороны и вообще в связи с гибелью сына. Странные вывороты власти - они же убили его, и они же дают деньги. Впрочем, убили - это не официально. Но если бы не эта премия, Крис бы вообще не протянула, потому что в Спасательной службе совсем перестали платить теперь. Большинство людей ушло оттуда, остались женщины, чьи мужья еще получали что-то у себя на работе. Крис же было слишком плохо, чтобы она могла что-то предпринять для себя, что-то изменить в своей жизни.

Теперь и от премии осталась всего десятка. Крис подошла к одному из ларьков. Шоколадка "Мурр" из Хола как раз десять и стоит. Крис машинально залезла в карман, достала деньги, протянула парню с прыщавой физиономией, сидящему в ларьке.

Шоколадка перекочевала в пакет с передачей. А, плевать… она как-нибудь проживет. Пойдет к Тавите - подруга ушла из медицины и занимается продажей каких-то лекарств. У Тавиты есть на что жить, и она всегда может поддержать.

Крис шла и думала о дочери. Как болезненные горящие пятна последние месяцы - все ее самые близкие люди. Сгусток боли. Маркус. Йэн. Элис. Все плохо, просто все…

К счастью, Элис хоть жива, здорова, у нее все благополучно. О ней не так больно думать. Вернее, больно - но по-другому.

Элис приходила после гибели Маркуса. Они даже обнялись, поплакали. Это был один такой раз. И Крис, собственно, почти не заметила этого - все было как в бреду. В тумане. Иногда Элис позванивала домой, но разговоров как-то не получалось.

А до того, как Маркус… до того она даже и не звонила. И не разговаривала. Разрыв казался полным, окончательным… ошеломляющим. Тогда именно мысль об Элис причиняла наибольшие страдания.

Крис казалось, что дочь внезапно сошла с ума. Или, может быть, в нее вселился бес. Кстати, и в церковь Элис перестала ходить. Не то, что отреклась от веры, к счастью - нет. Просто заявила "все эти обряды - не от Бога, не вижу смысла постоянно их практиковать".

А скандалы начались из-за Йэна. С ним самим Элис предпочитала общаться поменьше. А ведь до того у них уже сложились хорошие отношения. Ему удалось-таки пробить лед недоверия девочки. Они подолгу болтали, у них были какие-то общие дела.

И вот теперь - все. С Йэном Элис просто перестала разговаривать. Впрочем, может и была у них какая-нибудь беседа, Крис не знала.

А вот с матерью девочка ругалась. Вернее, выговаривала ей напряженным и обиженным тоном.

— Как вы могли терпеть все это? Как вы могли жить?

— Да что, что терпеть? - удивлялась Крис. Она до сих пор считала себя счастливой.

— Мама, ты что, даже не понимаешь? Тебе же самой сломали жизнь. Просто сломали. Из-за чего - из-за того, что ты переспала с парнем? Ты сама не понимаешь, что это бред?

Крис пожимала плечами. Ей и в самом деле было жалко себя. Частенько. Она тоже не считала справедливым то, что с ней сделали.

Но как объяснить девочке, что есть вещи более важные, чем то, что происходит лично с тобой?

— Я не знаю, как тебе объяснить, - сказал она, - понимаешь… это надо пережить, наверное, что ли. Понять по жизни. Не знаю.

Дежа вю - ей показалось, что где-то она уже слышала эти слова. То ли сама говорила, то ли ей говорил кто-то другой.

— Да и что мы могли сделать, Элис?

— Как что? Надо было не молчать. Надо было бороться! А Элейил? Неужели можно жить спокойно с таким на душе, зная, что кто-то сидит в лагере…

— Но Элис… в любой стране есть тюрьмы…

— В любой? Есть, да не такие. И не столько народу туда сажают.

— Да не так уж много народу там сидело, - слабо возражала Крис. Йэн говорил уже, что вся эта пропаганда Обновления сильно преувеличена. Например, тот же Рошен приводил какие-то цифры в своем знаменитом "Белом материке", из которых следовало, что постоянно чуть ли не половина страны сидела в лагерях и представляла собой бесплатную рабочую силу. Цифры, по словам Йэна, были завышены даже не в десятки - в сотни раз кое-где. И об этом она пыталась тоже говорить Элис.

— А вы-то откуда знаете? Успокаиваете свою совесть, да? Да и что за подход - миллионом меньше сидело, миллионом больше! Даже если один человек сидел, это преступление власти!

— Элис, но это уже слишком! А как же бандиты, убийцы - они не должны сидеть в тюрьме?

— В таких лагерях никто не должен сидеть!

Крис молчала. Она просто не знала, что ответить. С одной стороны, Элис как бы даже и права. С другой… жили же, и жили неплохо, и все ее знакомые, друзья - никого не сажали, не бросали в тюрьму. Элис вот говорит, что нельзя было высказывать свое мнение. Как же нельзя, когда и между собой постоянно говорили обо всем - и о правительстве, и о политике, и в сети были дискуссии… Крис даже никогда не задумывалась, что нехорошо о чем-то говорить. Ну ладно, она вообще наивная, но Йэн - инквизитор, если бы в самом деле что-то было нельзя, он бы обязательно сказал.

Хотя… ереси… действительно, за этим следили. Но… в конце концов это мелочь, которую не замечаешь. Ведь не это главное в жизни человека. Главное - работа, семья, нормальное, обеспеченное существование. Все это у них было.

Теперь, кстати, этого нет.

Но окончательно поругались они все же из-за Йэна.

Элис считала, что с "этим человеком" нельзя общаться. Что он должен уйти. Он не имеет никакого отношения к их семье.

— Он же тебя не любит даже!

— Элис! - на этом терпение Крис кончалось, - не смей так говорить! Йэн… ты даже не представляешь себе, какой он. Как он любит.

— Ну да, любит! Что это за любовь такая, что он за всю жизнь к тебе даже не прикоснулся! - грубо говорила девочка, - его дурацкие принципы для него гораздо важнее…

— Он дал обет. Это ради Господа.

— Господу не нужно мучить людей. Он не садист. Вы всю жизнь сами мучили себя, дурацкими, придуманными правилами.

— Элис, ты ничего не понимаешь. Ничего.

— Вы оба, мама, извини, просто оболванены. Ладно, ты любила его. И он, может быть, тебя тоже любил. И вы все это отдали этому дурацкому государству, пожертвовали своими чувствами, чего ради? Папа по крайней мере гораздо честнее. Он любит женщину - и живет с ней, и плевать хотел на все эти правила.

— Ах так? - Элис цепляла по больному, и Крис начинала кричать, - ну иди тогда, поезжай к папе! Раз он такой хороший! Посмотрим, как ты ему нужна…

Теперь замолкала уже Элис, и в глазах ее появлялось беспомощное выражение. Крыть нечем - папа ею давно не интересуется, у него там, в новой семье, есть свой сын. Папе она не нужна. Разве что из вежливости он согласится с ней пообщаться.

— Но дело даже не в этом… это ваше дело… если вам нравится быть оболваненными. Ты хоть раз думала, что он - инквизитор? Ты понимаешь, чем он занимался на работе? Ты Рошена читала?

— Да, Элис, я в курсе, чем Йэн занимался на работе.

— Ты понимаешь, что это он, именно он сажал людей в тюрьму только за то, что они читали что-то, мыслили не так, как вы, верили иначе? Ты считаешь, что это нормально? Ты понимаешь, что он пытал людей, может быть даже, сам это делал, своими руками? Он же сам вел расследования.

— Да, Элис. Да, я знаю.

У нее не было аргументов. Дочь была права. И все, что Крис могла противопоставить этому - свой собственный разговор с Йэном в ранней молодости, брошенное колечко… Она и сама думала примерно так же. Она и сама не могла смириться с тем же самым. И потом - все эти тягостные мучительные невыносимые годы без Йэна. Такой маленький, незаметный бытовой ужас, который просто сломал ее, высосал до дна, все эти житейские пустяки рядом… с тем человеком… без Йэна.

С тем человеком - по мнению Элис, правильным и честным.

— Я знаю, Элис… но… я люблю его.

Крис знала сейчас, что Йэн прав. Он был прав, делая то, что делал. Это была война. Он защищал государство. Он просто солдат, ничего больше. Но объяснить это девочке…

Йэн ведь и сам не смог ей это объяснить в молодости.

Поэтому оставался лишь один аргумент.

— Любишь - значит, не так уж любишь, раз лицемерила всю жизнь, не позволяла себе даже поцеловать его. Что же это за любовь такая?

Крис хотелось плакать. Господи, почему она выросла такой жестокой? Как так можно - ведь Крис все-таки мать… разве она посмела бы такое сказать своей матери?

— Тебе просто было удобно с ним, - продолжала жестокая девочка, - я понимаю, одна с двумя детьми… а он помогал. Вещи нам брал со своей инквизиторской карты… вещи, оплаченные чьей-то кровью.

— Перестань! - Крис вскрикнула, словно от боли, - перестань сейчас же! Ты… ты даже не представляешь… - она разрыдалась. Элис стало ее жалко, она обняла мать.

— Ну ладно, мам… ладно, прости… я не хотела.

Она ушла. Жила в конвиктусе, как все, но дома больше не появлялась даже на выходные. Так до самого переворота. Кажется, у нее какой-то мальчик появился - Крис ничего не знала толком.

Йэн вроде бы пытался сам поговорить с Элис, но ничего путного там тоже не вышло. И не могло выйти.

Если бы можно было что-нибудь объяснить,доказать, Йэн сделал бы это еще тогда, в молодости, когда Крис бросила его, в общем, по тем же мотивам.

Ничем это не докажешь. Никакими словами.

Только своей жизнью. Своей кровью. Своей болью.

Если жизнь и Элис протащит по колючкам, срывая куски шкуры, тогда девочка поймет все… однажды…

Или не поймет.

Крис ждала уже четверть часа в этой маленькой комнате, разгороженной пополам решеткой. Она сидела за столом, и по другую сторону решетки тоже был стол.

Вместо Распятия на стене висел нелепый, только что придуманный символ новой власти - восьмиконечная желтая звезда в белом круге. Биргенский, кстати, символ. Дверь там, по другую сторону решетки, открылась, Крис стиснула пальцы под столом. Сейчас… сейчас она увидит его.

Шок был сильным.

И от того, что она в самом деле увидела Йэна. Своего любимого.

И от того, что не сразу узнала его.

Крис задохнулась и просто не могла ничего сказать. Она только смотрела. И он смотрел на нее.

Не было никакого "здравствуй" и никакого "как дела".

Они молчали.

Крис боялась, что покажется Йэну старой - в самом деле, известие о Маркусе просто убило ее. Она знала о себе, что постарела. Но она не предполагала, насколько за это время изменился Йэн.

Ему ведь еще нет и пятидесяти. А на вид смело можно дать все семьдесят. Даже осанка изменилась, он уже не держится прямо и легко. Плечи согнуты, и двигается он как-то… осторожно. А лицо… серое и будто перекошенное. Исхудавшее. Глаза - огромные, в темных кругах, кожа висит по-старчески. Волосы… у него всегда были очень светлые волосы, но кажется, сейчас совсем серебряные.

И шрамы. Довольно свежие на вид. Один - от угла губ вниз, воспаленный. Другой - на скуле.

И почему он сразу убрал руки под стол? Может, так положено, конечно… хотя вряд ли.

— Что они с тобой сделали? - тихо спросила Крис, и это была первая произнесенная фраза. Охранник там, за спиной Йэна, пошевелился.

— Ничего… Солнышкин. Ну что со мной можно сделать? - спросил Йэн. Не улыбнулся. И добавил еще:

— Я сильно страшный, да?

— Ты… - у Крис перехватило дыхание, - ты моя радость, Йэн.

— Как ты живешь, Солнышкин? У тебя хоть еда дома есть? Тебя с работы не уволили?

— Нет… зарплату задерживают… да это все ерунда.

— Как Элис? - спросил он, немного помолчав.

— Она заходила, - оживилась Крис. Хоть что-то хорошее, хоть чем-то можно его порадовать, - она заходила, знаешь, мы поплакали вместе… Мне кажется, она оттаивает.

— Это хорошо, - сказал Йэн, - а то ты совсем одна там.

— Да я-то ничего… ну что я? Я же на свободе. Работаю, как всегда. Живу нормально. Ну трудности, так сейчас они у всех. Мне еще хорошо. Вот блок приватизировали, теперь это вроде как моя собственная квартира. А кого-то выкинули на улицу…

Глаза Йэна заблестели и сузились. Он молчал, но Крис знала, что он хотел бы сказать сейчас. Они ответят за все это.

— Ты-то как? Тебя били тут? Это, - она прикоснулась к собственной губе, в том же месте, где у Йэна был шрам.

— Ну немного, да… это нормально. Вот живой остался…

Йэн снова замолчал. Крис поняла его: а Маркуса уже нет…

Но говорить о Маркусе нельзя. И даже думать нельзя, а то начнешь плакать.

— Вас там кормят? Как вообще условия?

— Да ничего, тюрьма как тюрьма… бардак, конечно. Чего от них ждать… даже тут ничего не могут организовать нормально. Жаль, что нельзя планшетку… Но ничего, мы тут не скучаем, камера большая, людей много интересных.

— Когда суд - вам тоже не говорят?

— Нет. Крис…

Йэн помолчал, словно собираясь с мыслями.

— Тебе нужно привыкнуть к мысли, что… все иначе теперь. Суд. Это только слова, понимаешь? Закона больше нет. Они говорят о том, что теперь будет правовое государство, власть закона… все это чушь. Это у нас был закон. Может, не такой, как им нравится, но закон. А сейчас… они будут держать нас столько, сколько им нужно. С судом. Или без. Это неважно. Это все не имеет значения. Они дадут мне пять лет, а выйду я через десять. А может получиться так, что и завтра выйду. Я знаю, это тяжело, я бы не хотел тебе это говорить… но тебе надо к этому привыкнуть. Нам в этом мире жить.

Крис ничего не отвечала.

— Может быть, знаешь, и не будет суда… мы слишком многое на суде можем рассказать. Слишком многое. И если - то он будет закрытым.

— Все-таки хотелось бы знать… какой-то ориентир, - пробормотала Крис, - это бы как-то успокаивало.

— Да, но не рассчитывай на то, что они будут честными. Крис… тебе придется привыкнуть жить одной. Лучше так. Это больно… Крис. Я люблю тебя, - прошептал он.

Теперь она ничего уже не могла сделать - ее глаза наполнились слезами.

— Йэн, я очень… очень люблю тебя… ты самый лучший, ты…

— Крис, ты меня прости.

— За что?

— Я… всегда тебя любил. Всегда. И всегда было что-то… что важнее этой любви… хотя на самом деле нет ничего важнее ее… так получалось.

— Это было правильно, Йэн.

Им было все равно - пусть слышат. Какая разница? Они не замечали охранника за спиной.

— Это было правильно. Только так и надо.

Он говорит прямо как Элис.

— И сейчас тоже… я не могу ничем помочь. Я даже не могу быть рядом с тобой…

— Я знаю, что ты меня любишь, - сказала Крис.

Она протянула руки к решетке, словно пытаясь коснуться любимого. Положила руки на стол. И он инстинктивно поднял свои руки и протянул…

Крис вздрогнула и отшатнулась.

На правой руке не хватало среднего пальца и двух фаланг на безымянном и указательном. Левая покалечена еще больше.

Шрамы только что затянулись и выглядели страшненько.

— Взрывом оторвало, - сказал Йэн, взглянув на пальцы. Как-то странно сказал. Крис заплакала.

— Да ничего страшного, подумаешь… это почти не мешает, если привыкнуть. Ну немножко поменьше пальцев. Десять - это избыточно.

— Йэн, - она смотрела на него с ужасом.

— Крис, ну перестань, а? Ты подумай, как мне повезло. Чуть-чуть дальше - и меня бы в клочья. Или руку бы оторвало всю. А так - ну кончики пальцев, подумаешь. Крис, ну ты же медик, ты меня удивляешь… ты что, не видела такого никогда?

— Да, - она вытерла слезы.

— Они гноились, - объяснил Йэн, - долго не заживали. Мне тут перевязки делали. Поэтому так выглядит.

Крис кивнула.

— Солнышкин… ты пойми, что как раньше - уже никогда не будет. Никогда. Будет война. Мы никогда не сможем приспособиться к ним, жить, как они. Ты, конечно, пока приспосабливайся… живи потихоньку. Хорошо, что у тебя теперь квартира своя. Но потом… мы опять что-нибудь придумаем. Так нельзя жить, как они хотят. В Сканти - может быть, у них все по-своему, у них другие традиции, другой климат, другая жизнь. А у нас так жить невозможно. Мы что-нибудь придумаем, Крис… Империя будет жить. Пока мы живы… пока мы живы, Империя тоже еще не умерла.

Странно, но с этого свидания Крис возвращалась успокоенной.

Даже радость какая-то вроде появилась.

Впрочем, Йэн всегда умел ее успокаивать.

Он был всегда такой спокойный, логичный, хладнокровный. У него все получалось так легко и понятно.

Свидания ей пообещали раз в две недели. И то хлеб, конечно. И хорошо бы передача до него дошла. Могут и разворовать, конечно. Крис вспомнила, что ничего не сказала Йэну о содержимом передачи. Надо было сказать…

Она теперь будет умнее. Она будет спокойной и непрошибаемой. В самом деле - чего она хочет? Война.

И всегда будет война.

Йэн прав - они же не смогут жить при этом новом порядке. Никогда не смогут.

Или смогут все-таки? Вот Тавита, например. Занялась-таки бизнесом. Мелким, конечно. И получается у нее не очень. Но семью она кормит. Иост тоже никаких денег не приносит, да и говорят, космические силы будут сокращать. Как и вообще армию. Зачем теперь такая большая армия, ведь противостояния сверхдержав больше нет.

Иост очень сдал, он теперь совсем не летает. Нет больше запусков, нет экспедиций. Нет даже испытательных полетов. Все замерло, остановилось. Надо навезти в страну шоколадок, чулков, кондомов, прокладок, плейеров, некогда заниматься космосом и наукой. Басиль Лейнрот в своем конструкторском центре бездействует… Крис подошла к остановке монора.

— Женщина, отойдите, пожалуйста… а эти чулки у вас почем?

Крис оттолкнули в сторону. Какая-то женщина полезла к лоточнику выяснять, сколько стоит товар. Крис обернулась, посмотрела на лоточника. Мужчина в возрасте, с тонким интеллигентным лицом. Красивые пальцы - берут кредитки, пересчитывают. Неумело как-то. Протягивают даме чулочный пакет.

Тоже наверняка инженер или ученый. Бывший. Ведь надо жить, надо на что-то кормить семью.

Басиль так не сможет. Он слишком неприспособленный к жизни. Это там, в Империи, он был престижным мужем для Агнес, его уважали, им восхищались. Крис гордилась знакомством с Басилем и рассказывала об этом на работе. И ее просили познакомить…

Кому он нужен здесь? Он не сумеет торговать, не сумеет договориться с "крышей", он абсолютно, совершенно беспомощен.

Да и Агнес тоже не пробивная. Изредка ей еще платят в ее институте онкологии. На то и живут. Агнес умеет только лечить людей, безошибочно ставить диагнозы, подбирать схемы терапии.

А нужно - закупать товар, договариваться, снимать место, всучивать товар покупателям, ругаться…

Крис этого тоже не умеет.

Подошел монор, и Крис вдруг сообразила, что ехать-то не на что - денег у нее больше нет. И не будет. Дня три или даже неделю.

Ничего, она пойдет пешком. Здесь всего около часа идти.

Крис шла и вспоминала выступление по видеону какого-то профессора, который ныне стал хозяином процветающей частной клиники пластической хирургии.

Он смог приспособиться. У него есть "жилка частного предпринимателя". Он умеет не только оперировать.

— Человечество, - разглагольствовал хирург, - подчиняется тем же законам, что и вся живая природа. Закон естественного отбора! Да, он смягчен альтруизмом. Но альтруизм должен иметь свои разумные пределы! Иначе вид вымирает. Ненужные, неприспособленные должны уйти. Это печально, но неизбежно. Самые активные, самые сильные особи выживают и оставляют потомство. Вид совершенствуется. В массе человечества всегда были люди, способные к предпринимательской деятельности. В любую эпоху их было около 5 процентов. Эти 5 процентов - катализатор общественной жизни, прогресса, без них существование человечества невозможно. Это люди с сильной мотивацией - они стремятся заработать деньги. Они дают возможность работы и жизни всем остальным, менее приспособленным. По сути, предприниматели - это цвет человечества, только они являются людьми в полном смысле этого слова…

(… Вот Маркус уже вымер, думала Крис. Он не оставит потомства. У него была неправильная мотивация, и поэтому он умер.

У Йэна, кстати, тоже нет детей. И сейчас он в тюрьме.)

— Тоталитарное государство строило искусственную систему, не позволяя самым активным людям действовать, считая их, наоборот, изгоями. Поддерживало всех, даже тех, кто ни на что не годен. И в итоге… мы получили то, что получили, - профессор позволил себе улыбнуться.

… (Вот это особенно цепляло Крис. Об Империи стало принято говорить так - с полуулыбкой. Мол, все мы знаем, какой ужас и кошмар, какая серость и мрак нас окружали. Это выглядело уже очевидным аргументом. Жить в Империи? Какой позор… А что, собственно, мы получили? Страну, где не было голодных, нищих, бездомных. Ни одного человека. Страну, которая отправляла космические экспедиции и строила уже гравигенераторы - что с ними теперь, кстати? Страну, где все дети учились в школах и получали прекрасное образование. Да, в Сканти, говорят, тоже неплохо. Но если сравнивать со всем остальным миром - то ЧТО, собственно говоря, такого уж ужасного мы получили?)

— В безработице нет ничего страшного. Лодыри и неумехи не должны претендовать на рабочие места. Работа должна стать ценностью. Люди должны бояться ее потерять. Тогда они будут работать лучше, и мы достигнем уровня цивилизованного мира…

Все это, в общем, говорилось теперь повсюду. Крис давно заучила эти тезисы.

Ей еще понятны аргументы Элис. Она и сама могла бы стать такой… будь помоложе, поглупее, без тяжелого жизненного опыта. Она и была отчасти такой.

Элис говорит, что все эти блага не стоят человеческих жизней и мучений заключенных на Элейиле.

Да, в этом есть какой-то смысл.

Но все остальное - все это, про безработицу, про естественный отбор, про сильных и слабых - это ведь просто людоедство какое-то.

Элис вышла ей навстречу из подъезда. Крис вымученно улыбнулась.

— Привет, - она настороженно смотрела на дочь.

— Привет, мам, - небрежно ответила девушка, - я к тебе. А ты ушла куда-то…

— А что не позвонила заранее… - они уже входили в подъезд.

— Так в конвиктусе дискон все время ломается, говорю же. А мобильника же у меня нет. Да ты обычно ведь дома бываешь, если не на работе. Ходила в магазин, наверное?

— Нет, - сказала Крис. Помрачнела. Говорить ли Элис, куда именно она ходила? Как она отреагирует? Но дочь и не требовала ответа. Они поднялись наверх. В приватизированный блок - то есть, теперь это надо называть "квартирой".

— Перекусишь что-нибудь? - Крис сразу двинулась на кухню.

— Да нет, мам, не надо…

Но Крис уже достала коробку сухарей. Кусочек хлеба, это последний, но ничего - она как раз прекрасно может и сухарей поесть с чаем. И даже варенье - она насобирала ягод и сделала нового, запасла побольше. И яблочного, из падалицы. Хлеб, варенье, чай. Элис села за стол - а куда она денется? Тоже наверняка не ест ничего, студентам вместо карты положена теперь тоже стипендия, но ее, конечно же, задерживают. А скоро, говорят, высшее образование сделают полностью платным. Чтобы родители за него платили.

Но Элис осталось меньше двух лет, она еще успеет закончить. А если что - она и сейчас уже медсестра. Крис же работала всю жизнь медсестрой.

— У тебя деньги есть хоть какие-то?

— Ну… в принципе, я же работаю…

Элис работала, как большинство студентов - тоже в клинике, ночной медсестрой. Как-то успевала. Не на полную ставку, конечно. Но в наше время без этого не прожить.

— И вам платят?

— Честно - не очень-то… как и вам, наверное. Но у Макса есть деньги… он продает импортные видеоны. Неплохо в общем-то… так что ничего, живем.

Крис промолчала. Ей не нравилось, что дочь даже и не собирается венчаться. Живет со своим Максом открыто, вот, оказывается, и деньги у них общие.

Впрочем, она и в церковь не ходит. Теперь все иначе. Бесполезно что-нибудь говорить.

— Мам, - Элис откусила хлеба, на верхней губе осталась полоска варенья, - ты знаешь… я тебе хочу кое-что сказать.

Крис села напротив нее, внимательно посмотрела на дочь.

— Мам, у меня будет ребенок.

Крис долго молчала. Потом спросила.

— Какой срок?

— Десять недель.

— Ты только не делай аборт, пожалуйста, - сказала Крис, - я тебя прошу! Ты роди, а я, если хочешь, воспитаю.

Кто ее знает… аборты ведь теперь разрешили.

Элис потемнела лицом.

— Мама, ну как ты можешь… я что, изверг? Ты думаешь, если я не хожу в церковь, я совсем что ли уже ни во что не верю? Это же ребенок!

— Прости, - Крис придвинулась к дочери, положила руку ей на плечо, - прости меня, доченька. Я уже совсем… я боюсь всего. Я тебе помогу растить, ты не думай.

— Мам, и еще ты знаешь… наверное, помогать не получится. Мы с Максом… он получил приглашение в Сканти. Мы, наверное, поедем.

Крис встала, с грохотом отодвинув стул. Отошла к плите.

Ну и дела…

— Я понимаю… что тебе тяжело, что ты одна. Но мам, оттуда я смогу тебе посылать деньги. Наоборот, так будет лучше… А здесь… я тебе только обузой буду. Ты же видишь, что сейчас творится. Ну закончу я школу через два года. Буду врачом. Сколько сейчас получают молодые врачи? Одна надежда на Макса, что он прокормит… А там… там мы как-нибудь устроимся. Там даже безработные на машинах ездят.

Дочь была права, права полностью. Только вот на душе как-то очень хреново.

— Я буду приезжать… иногда.

— Это очень далеко, - сказала Крис чужим голосом.

— Да не так уж и далеко, мы же не в эпоху Рассеяния живем. Самолеты же существуют. Мам, ну что ты?

Действительно, подумала Крис - что я? Эгоистка? Не желаю счастья своему ребенку? Элис права, ей будет лучше в Сканти. Материально она там будет обеспечена. Морально… ну она ведь хотела свободы, демократии. В Сканти все это есть. Да, нам это чуждо и непонятно, но ей… ей там будет хорошо. Лучше, чем здесь. У нас ведь не скоро все будет как в Сканти. А может, и никогда не будет.

— Да, конечно, - сказала Крис, - ты все правильно говоришь. Надо ехать.

Коридор был полон мамаш и детей, в коридоре стоял легкий гул. Элис наблюдала, как пятилетний Маркус стягивает с себя курточку, ботинки, надевает садиковые тапочки, ботинки засовывает на полку. Хотелось помочь, тем более, что уже и некогда, уже надо бежать на работу, но как же самостоятельность… Элис ждала. Маркус выпрямился - белоголовый крепыш, ни на кого не похожий, сам по себе - прижал к себе пакет с завтраком. В садике их не кормили, Элис собирала завтрак дома.

— Пока, гном, - сказала Элис.

— Я не гном, - поправил Маркус, - я тигренок.

— Пока, тигренок, - Элис все-таки не удержалась, наклонилась и быстро чмокнула сына в бархатную пухлую щечку. Маркус поморщился. Он не любил нежностей. Подхватил свой пакет и потопал к дверям.

Надо бежать. Элис выскочила в холодное осеннее утро, в круговерть мокрых листьев, людей, машин, побежала по стоянке, ища взглядом свою темно-синюю "Мегу". Плюхнулась на водительское сиденье.

До работы полчаса езды. Элис не стала включать музыку. Хотелось подумать о том, что произошло вчера между ней и Ренаром.

Все правильно. Она рванула рычаг переключения скоростей. Выехала со стоянки. Главное - не совершить снова ошибки. Второй разрыв ей просто не пережить. А Маркус? Для него Ренар пока - просто знакомый, а если бы он успел к нему привязаться? Нет уж.

Да, в общем-то инициатива разрыва исходила в этот раз как бы от нее. Она была не готова расстаться, просто ляпнула со злости - так может, нам лучше больше не встречаться? Но как быстро и охотно Ренар подхватил эту мысль…

Возможно, это просто ссора. Тогда будет еще объяснение, ей придется доказывать ему… что ничего у них не получится, что это не любовь… глупости, но Ренар все еще мыслит в таких категориях - любишь-не любишь… А на самом деле они просто несовместимы. С Максом у них была любовь. Но если люди не могут жить вместе? Элис старалась не трогать эту боль, не вспоминать о том, как Макс объявил ей… как собирал вещи… Оно и к лучшему. Не очень-то и хотелось. Тогда она чуть с ума не сошла, но на самом деле, лучше уж одной, чем так.

И Ренар такой же. Современный мужчина. Второй ребенок. Ему надо вытирать сопли, поддерживать, объяснять, что ничего страшного в потере работы нет, что надо собраться и писать резюме, а не ныть, лежа на диване… Элис вспомнила, как летом еще пошли в лес втроем - она, Ренар и Маркус - и заблудились, и Ренар закатил чуть ли не истерику, пришлось его успокаивать.

Нет уж, таких нам не надо. Вчера все получилось очень удачно. Если еще раз позвонит, надо будет сказать - мы же решили больше не встречаться. И сразу - только сразу! - положить трубку. Пусть пишет лучше. Через сеть она ответит, так проще, если не слышать голоса, не видеть его. Может быть, просто сказать ему что-то резкое, чтобы он обиделся и отвял? Потом будет переживать… Но она не умеет говорить "нет", в этом проблема.

Однако на этот раз скажет. Так или иначе - скажет.

И что это за девица была две недели назад? Если Ренар уже сейчас начал ей изменять… спасибо, нам Макса хватило. Бог ты мой, до чего же они все похожи!

Элис вела машину быстро и умело. Ей нравилось водить. До работы сорок минут езды - а как иначе, работу ведь трудно найти. Даже такую, как у нее. Но ездить - это удовольствие. Хорошо еще, что Макс оставил ей старую машину - себе забрал новую, они как раз купили тогда… потому что Максу надо было ездить на работу, а ей тогда много приходилось мотаться с малышом по врачам, только что операцию сделали.

Общественного транспорта здесь почти нет. Это не Анграда.

Темно-синяя "Мега" двигалась в нескончаемом потоке разноцветных машин, то ныряя в подземные переезды, то останавливаясь на перекрестках. По утрам улицы всегда полны. Спасибо, если в пробку не попадешь… Винни опять будет ругаться. Посмотрит косо - вечно эта Элис опаздывает. Ну конечно, если бы не надо было с утра вести Маркуса в садик, она бы выезжала хоть на час раньше… с ребенком хоть вешайся.

Ну и ладно - уволят, так уволят. Будем жить на пособие. От Макса Элис уже два года получала алименты в минимальном размере, как-то ему удалось доказать, что его затраты сильно превышают доход. Чушь это, конечно. Почему-то особенно дергает - ну ладно, ушел, бывает всякое, но почему надо теперь жалеть каждый кред для собственного сына…

Ладно, Бог с ним. А чего от них ждать?

Будет ли у меня вообще хоть кто-нибудь… хоть когда-нибудь?

Элис перебирала в памяти знакомых мужчин. Всех - включая женатых. Господи, да они, кажется все - вот такие. Нет, есть одно или два исключения. Но и то. И то…

Может, у нее требования непомерные к мужчинам? Да вроде бы нет. Что уж тут сверхъестественного? Ведь… ну да, например, Йэн - он же был именно таким. Если честно - именно таким мужчиной, какого и ей, Элис, хотелось бы встретить.

Ну да, со своими имперскими тараканами. Никакого секса без брака (бедная мама). Инквизитор. Упертый, как бык.

Но с ним и говорить было интересно. С тех пор Элис не могла воспринимать всерьез мужчин глупее себя. Йэн был умнее. И ее, и мамы. Умнее, эрудированнее, быстрее и лучше соображал. Но это ерунда, главное - он был надежный.

Вот это то, чего у них нет - ни у кого, даже у умных, не говоря о просто симпатичных. Им даже в голову не приходит брать на себя ответственность, на них никогда нельзя рассчитывать. И даже само это желание - просто точно знать, что на этого человека можно положиться - рассматривается как преступление. Мужчина не ручной кот, он гуляет сам по себе, где и когда хочет. А ты сиди со своим ребенком, не спи ночь, не зная где он (и хоть бы позвонил!), ты добирайся на трех автобусах до врача в то время, как он проявляет свое свободолюбие где-то в другом месте.

Когда-то Элис ненавидела Йэна. Когда-то. Но после трех, пяти, пятнадцати таких вот или подобных случаев - невольно стала закрадываться мысль, что вот у мамы с Йэном (а ведь они даже и женаты не были! Они и не трахались даже) все было совсем иначе. Нет, надо отдать должное - как мужчина, Йэн все-таки выше всяких похвал. Хотя он инквизитор, да. Но он заслуживает уважения… Недавно его выпустили из тюрьмы, но кажется, он до сих пор лежит в больнице. Совсем сдал, сердце.

Может быть, конечно, это все психология. Говорят, что девушка всегда ищет мужчину, похожего на ее отца. А кто отец Элис… Впрочем, вот Макс как раз похож на папу. Но с Максом все получилось почти случайно. Если честно, то именно Йэн и выполнял по-настоящему роль отца - правда, с 12 ее лет, но все же. Именно такой человек… ну не упертый имперец, конечно… но по характеру такой - это ее идеал мужчины.

Но таких сейчас нет. Просто нет. Они вымерли.

Может быть, мужчине, чтобы нормально сформироваться, нужна война… и вообще тяжелая, напряженная жизнь… иначе он так и остается капризным дитем, вроде Маркуса. Может быть, и так.

Женщину формируют дети. С ребенком появляется здравый смысл, сила, уверенность в себе. Нежность, любовь - и способность не спать ночами, если нужно, и способность, валясь с ног от усталости, готовить кашку. Не думать о себе.

У мужчин этого нет. По крайней мере, почему-то не появляется ничего подобного. Мужчинам, видимо, нужно что-то другое, чтобы окончательно стать взрослым.

Элис зарулила во двор больницы и медленно поехала вдоль рядов автомобилей, выискивая свободное место для стоянки.

Иллюзии по поводу своего будущего у Элис рассеялись в первый же год жизни в Сканти.

Здесь все иначе.

Здесь работа и образование - ценность, за которую нужно бороться.

Еще совсем недавно, в школе, Элис с девчонками решали мучительные вопросы выбора профессии. Интересы Элис определились давно - медицина, биология. Но ее тогда больше привлекала наука. Она занималась в гистологическом кружке, сама делала препараты тканей, и подумывала о молекулярной биологии, о генной инженерии. С другой стороны, было еще одно хобби - собака, конечно, это занятие считается второстепенным, но Элис уж очень нравилось заниматься дрессировкой. Можно пойти в кинологическую школу, работать потом с собакой в армии или, например, готовить собак-терапевтов, поводырей слепых… а можно стать ветеринаром, или еще лучше, биологом со специализацией по зоопсихологии, в Урби-Люксе была сильная школа зоопсихологии.

У Марты, лучшей подруги, интересы колебались между поступлением в театральный - она играла в школьном театре, имела успех, и филологией, литературой. Третья девчонка из их компании, Мирс, знала свой путь совершенно твердо, и после средней ступени, даже не проходя срочную, сразу поступила в летную школу. Она мечтала о Космосе.

Как все после школы, Элис прошла срочную службу - социальную, конечно, в армию ей как-то не хотелось. Поработала год в больнице, и поняла, что без медицины жить не сможет. Так определился ее выбор. Мама, помнится, была счастлива - дочь осуществит то, что не удалось ей самой.

И только одна альтернатива Элис никогда не приходила в голову - то, что какой-то из путей может быть для нее закрыт.

Она хорошо училась, с поведением тоже все было в порядке. Какие же тут могут быть проблемы? Для тех, кто учился похуже, были другие специальности, попроще - впрочем, и они могли сдать экзамены и поступить в любую высшую школу.

Единственной проблемой оставался правильный выбор профессии. Но здесь помогали учителя, да и собственно, если ошибешься, профессию всегда можно поменять.

И даже когда Элис забеременела - ей оставалось учиться еще два года, это ее не слишком взволновало. Какая эдолийская женщина будет переживать из-за таких вещей? Ну посидит годик дома, вскормит ребенка грудью, а потом - дальше учиться. В нулевую ступень принимают уже с десятимесячного возраста. Даже больного ребенка направят в специальную школу, будут с ним заниматься, развивать, воспитывать индивидуально. А если заболеет здоровый - в любой школе есть собственный изолятор. Так выросла сама Элис, и не находила в этом ничего особенного. Дома, с мамой, было хорошо, но и в школе неплохо - она привыкла к школе, ей нравилось.

В Сканти, как выяснилось, дело обстоит совершенно иначе.

Элис приехала сюда уже беременной. Вскоре родился малыш. Она кормила Маркуса грудью, учила язык - впрочем, скантийский она с помощью меморики еще в школе освоила не так уж плохо, оставалось лишь его совершенствовать. О будущем пока заботился ее муж.

Макс в Эдоли учился на высшем историческом отделении. Здесь это никому не было нужно. Все, что оставалось Максу - идти учиться заново. Не на историка, конечно - потом очень сложно будет найти работу. Макс хотел бы стать маркетологом или менеджером - по крайней мере, можно будет жить на широкую ногу. Но учиться пять или даже шесть лет, имея семью и не имея средств к существованию - это сложно. Местным студентам что-то платили, но Макс был иностранцем. Вообще иностранцы в Сканти обычно и выполняли примитивные и тяжелые работы - уборщики, строители, подметальщики, развозчики лекарств и газет.

Были еще трехгодичные колледжи, после которых гораздо проще найти рабочее место. Макс поступил в такой колледж. Лишь одна незадача - там нужно было еще и платить за образование. К счастью, Максу с его пробивными способностями удалось найти фирму, которая согласилась оплатить его обучение. А что касается денег на проживание… они получали детское пособие, а так как Элис не могла работать, ей давали еще и пособие по безработице. Немного. Фактически - прожиточный минимум не на трех, а на двух человек. Но Элис еще подрабатывала уборщицей. Ее иногда злило, что Макс даже не пытается хоть немного подзаработать - ведь она в Эдоли училась и работала одновременно. Но вслух она ничего не высказывала. Пусть. Вот закончит колледж, станет торговым агентом, и сразу начнется хорошая жизнь. Можно будет покупать все эти заманчивые товары из каталогов, о которых мечтали еще в нищей Эдоли, бытовую технику, одежду, ездить по миру… да в конце концов хоть домой съездить.

Учился Макс без труда. Смеялся над местными программами - все, что касается общего образования, они изучали еще в средней ступени. Да и профессиональное он запоминал легко. Элис даже не помышляла о своем образовании - успеется еще. Она еще молода. Это в Эдоли в 22 года ты уже специалист, а здесь только средняя школа длится до 20 лет, а профессию некоторые лишь к 30 получают. А пока надо зарабатывать хоть немного денег… чтобы Макс спокойно доучился… и все будет хорошо.

Правда, хорошо не стало. Доучившись, Макс быстро нашел работу. Действительно стало полегче материально. Купили вторую машину - это была необходимость, но пришлось влезть в долги. Съездили на море. И на этом благополучие закончилось - Макс встретил другую девушку. Ну что ж, хоть алименты - и то спасибо. Правда, Макс как-то быстро потерял работу, открыл собственную торговую фирму, которая якобы - по документам - совсем не приносила дохода. Так что алименты были небольшими. Но могло быть и хуже, убеждала себя Элис.

Постепенно выяснилось, что ни о какой учебе для нее речи не идет.

Все по тем же причинам. За ее высшее образование здесь никто не будет платить. То есть оно само бесплатно даже для иностранцев - но жить-то на что?

В Эдоли таких вопросов просто не существовало. Никогда. Курсанты высшей школы жили в конвиктусах, получали карту - а во времена Элис просто деньги на личные расходы, питались и одевались в школьном распределителе. Для иностранцев все было аналогично - в Анграде училось немало ребят с Сёгора, например. Наличие ребенка ничего не меняло. Образование получали все. Важен был лишь уровень интеллекта и способностей. Раньше еще довольно строго относились к поведению, во время Элис - уже нет.

Элис уже и не хотелось стать врачом… ей было все равно. Просто все равно. Она устала. Она попробовала пойти работать медсестрой - благо, опыт уже есть. Но оказалось, что ее эдолийское образование здесь не считается. Надо идти учиться заново. Причем образование в колледже медицины даже бесплатное. Но - та же история, а жить на что три года?

И еще - где и как оставить ребенка? Элис с удивлением выяснила, что детские сады (никакой школы нулевой ступени) работают в большинстве своем лишь до полудня. А ведь учиться или работать нужно весь день…

Найти няню? Но ей придется платить столько, что нет никакого смысла работать.

Няню может позволить себе женщина, уже имеющая высшее образование и работу. Или если муж готов платить за няню - но здесь не принято рассчитывать на мужчину. И понятно, почему. Женщина может надеяться только на себя.

Элис стала понимать, почему скантийские женщины чаще всего рожают уже после 30 лет. И ограничиваются одним ребенком.

А многие и вовсе не рожают, и это здесь считается нормой. В Эдоли - нет. В Эдоли на женщину без детей смотрели с сочувствием. Если, конечно, она не дала обет целибата и не монахиня.

Да, это свобода, думала Элис.

Но все мамины подруги имели по 4-5 детей, высшее образование и интересную работу. И даже у мамы - неудачницы - все же была работа, которая ей нравилась, и двое детей.

Наверное, свобода важнее, чем все это.

В итоге Элис нашла себе работу все же. На полдня - потому что во второй половине Маркуса просто не с кем оставить. Без диплома - она могла работать только уборщицей. Правда, в больнице - тут ей повезло. Хотя бы вдыхать знакомые запахи, побыть в привычной атмосфере.

Даже и такую работу найти было не просто. Элис помыкалась пару месяцев, прежде чем ее взяли в фирму по уборке помещений. В школе рассказывали об ужасах капитализма, более поздние кумиры Элис восторгались этими фактами - но в любом случае это было правдой. Ты знаешь, что за твоей спиной всегда стоит очередь из безработных. Поэтому ты безропотно выполняешь все, чего от тебя требуют, и живешь в страхе увольнения.

Впрочем, Элис давно уже ничего не боялась. С голоду она не умрет, есть пособие, а жить, экономя на всем, она давно привыкла.

На третьем этаже, в комнатке, выделенной для уборщиц, женщины пили чай. К счастью, сегодня Элис не опоздала. Рабочий день еще не начался.

Она поздоровалась со всеми.

— Чай будешь или кофе? - Ришаль потянулась за кипятильником. Элис покачала головой.

— Пять минут осталось. Уж так посижу.

Женщины судачили о том, что в "Векере" должны выбросить дешевые шторы. Надо будет сходить посмотреть. Элис шторы были не нужны - уже висят везде, а заниматься обновлениями жилища она не любила.

Винни недобро взглядывала на нее, дымя сигаретой. Она единственная здесь курила.

Впрочем, она единственная здесь скантийка. И - шеф.

Элис от нечего делать разглядывала своих товарок. Здесь была темнокожая Айрейя с Сёгора, из Ливы. Остальные пятеро, как и она сама - эмигрантки из Эдоли.

После падения Империи эмиграция хлынула волной.

Особенно много ехало харванов из Кари, Маккара да и Лераны - на бывших национальных окраинах харванам стало теперь трудно. Где-то их не принимали на работу и ущемляли в правах, а в Кари так прямо убивали.

Но и из самой Эдоли много людей уезжало. Обычно по тем же мотивам, что и Элис - не на что жить, не на что кормить детей, никаких перспектив.

Здесь в общем-то тоже особых перспектив нет. Но может быть, дети выучатся и будут жить, как настоящие скантийцы.

— Здесь все равно лучше, - тема беседы уже сменилась, теперь говорила темноволосая Нея, скантийка из Бетлехема, - машина есть… вот в отпуск съездили в Хол. Разве в Эдоли мы могли в Хол ездить?

Да… Элис вспомнила, как ездила отдыхать в детский лагерь на море. Как с мамой и братом ездили на базу в Эрвен. Паломничества… Но за границу - за границу поехать было сложно, тут Нея права.

У Неи трое детей, уже больших, школьников. Сама она в Эдоли была преподавателем музыки в высшей школе. Тонкие, длинные пальцы пианистки. Здесь это образование признать очень сложно, опять же - надо учиться заново педагогике. А просто музыкантом - здесь своих полно безработных.

Да ей и не хочется. Дети сыты, одеты, машина есть… вот в Хол ездили. Чего еще надо?

Бейта. Ей далеко за сорок. В этом возрасте бесполезно думать о нормальной работе, образовании. В Эдоли она была инженером-технологом на авиастроительном заводе.

Ришаль. Тонкая, высокая, с интеллигентным узким лицом. В Эдоли была редактором крупного сетевого портала, поэтесса, выпустила несколько книг. Пламенная демократка. В прошлом диссидентка даже.

Впрочем все мы - в прошлом…

Тата - тоже в возрасте, четверо детей. В Эдоли работала мастером на текстильном производстве. В Кари.

Фидес - полненькая, веселая, уже внуки у нее есть. Приехала из деревни. По образованию агроном. С Фидес Элис обычно работала в паре.

— А что, - спрашивает Айрейя, - у вас там не выпускали за границу?

— Конечно, нет, - отвечает Бейта, - то есть в принципе… ну ездили… но это надо столько справок собрать, так сложно…

Ришаль молчит, отводит взгляд. Элис давно уже читала ее статьи, полные пламенной страсти Обновления, ненависти к старому прогнившему режиму… вот только сейчас, вслух она почему-то не говорит об этом. Если спросить - повторит, да. Но сама как-то не стремится обличать Империю. Предпочитает бытовые темы - ремонт, отпуск, дети… у самой Ришали двое детей.

Может, потому, что в прогнившем имперском режиме Ришаль была уважаемым человеком, редактором, поэтессой - а здесь…

Ведь некоторые устраиваются, думает Элис. У Ришали вот почему-то не получилось. Возраст? Или поздно приехала - диссиденты, приехавшие из Эдоли, обычно получали здесь работу в редакциях антиимперских журналов, на радио… А Ришаль вот только после падения режима приехала. Неудачница. Как и я. Этот мир - не для неудачников. Мы проиграли.

— Все, девочки! - Винни поднялась, - за работу!

Элис и Фидес мыли ежедневно отделение геронтологии. Старики, со старческими болезнями. Элис хотелось бы работать хоть помощницей медсестры - ухаживать за больными. Ей нравился уход. Свой год социальной службы она вспоминала с тоской. Больные ее просто обожали.

Но ведь даже на помощницу нужно учиться год - а на что в это время жить? И где оставить Маркуса?

Может, когда он вырастет, станет самостоятельным…

А пока махай шваброй. Протирай тумбочки, чисти унитазы.

Фидес начинала с правого крыла, с процедурных. Элис - с левого, где туалеты для посетителей. В центре встречались. Элис старалась работать побыстрее, чтобы не получилось так, что напарница делает больше. Хотя Фидес хорошая, она не только не заложит, но и не скажет ничего. Солнечный человек. Все воспринимает естественно и спокойно.

— А у нас в деревне хорошо сейчас… Все убрали уже, покосили, - сказала она задумчиво, ставя ведро, полное воды, на тележку, - правда, пишут, денег совсем нет… едят что с огородов выросло. А в городе, интересно, что едят…

Элис вздохнула.

— Так, наверное, импортное завозят.

— Наверное, - согласилась Фидес. Хлопнула напарницу по плечу, - ну, пошли. Как у нас один бригадир говорил - раньше встанешь - раньше ляжешь.

Элис покатила тележку на противоположный конец коридора.

Рутина. Все привычно. Почистить туалет. Протереть тумбочки, подоконник, все поверхности. Потом вымыть пол. Так ежедневно.

В общем-то, не так уж противно. Уже привыкла.

Здесь, конечно, чище и красивее, чем в наших больницах. Хотя смотря где. В Анграде есть больницы не хуже этой. А вот в Бетлехеме, где у бабушки была летом - там, конечно, как всегда - коридоры узкие, палаты переполнены, один туалет на этаж. Здесь в палате два-три человека, и обязательно - душ, унитаз. Удобно. Цветы, картинки на стенах.

К этому быстро привыкаешь.

А чистота даже надоедает, когда самой же ее надо и поддерживать. Мыть, протирать, чистить. Это приятно, когда кто-то это делает за тебя.

Вообще странно - все детство Элис провела в твердом убеждении, что ей даже и дома-то вряд ли придется что-то мыть и убирать, на подходе кибернетические уборщики. Хотя мама, конечно, мыла дома, да и Элис ей помогала. И в школе убирали дежурные. Но это, думалось, от нашего общего неустройства, от нищеты. И казалось, уж в Сканти, где бытовая техника так развита, где есть настоящая, как говорили, Забота о Человеке… Ан нет, четыре часа в день изволь махать шваброй. А некоторые - и по восемь, это Элис ребенка девать некуда.

Но что сделаешь? Элис вспомнилось, как она впервые побывала на бирже труда - наткнулась на одну из эмигранток, не из Эдоли, из Траинны, бывшие страны Содружества стали на тот же путь, что и сама империя. Эмигранткам с Траинны везло в Сканти почему-то больше, чем эдолийкам. Вот и эта женщина смогла получить здешнее образование и устроиться чиновницей на биржу труда. Элис пролепетала тогда, что "хотела бы найти подходящую работу". Чиновница сверкнула очами и заявила:

— Отучайтесь от своих имперских замашек! "Подходящую" работу она хочет… Какая есть, такую и возьмете.

Элис быстро протерла тумбочки. Парализованная старуха лежала неподвижно, глядя в потолок. На соседней кровати пожилая женщина громко стонала. Элис не выдержала, подошла к ней.

— Вы что? Болит что-нибудь?

— Живот… в туалет уже пять дней не ходила… позовите сестру, пусть мне хоть клизму сделают…

— А вы не сказали сестре? - Элис побаивалась персонала, еще скажут - не ваше дело.

— Сказала, да говорят, подождите… не могу я, болит живот!

— Хорошо, я скажу, - Элис выскочила из палаты. Медсестра, к счастью, была в дежурке, что-то там заносила в компьютер.

— Извините… там, в 18й палате женщина… ее фамилия, кажется, Клотт. Она в туалет сходить не может, просит клизму.

Медсестра подняла голову, раздраженно взглянула на Элис. Ответила, впрочем, вежливо, тоненьким голоском.

— Скажите ей, пусть подождет, мы придем…

Элис вздохнула, пошла обратно. Ну вот что с этим делать? Она бы сама сделала клизму, да ведь ей нельзя. Нет диплома. Что тут сложного, клизму поставить?

Бабушка встретила известие громким стоном.

— Ой, да не могу я больше…

Элис задумалась.

Массаж живота сделать? А время?

— А почему у вас запор? Какой диагноз вообще?

— У меня этот… инсульт был, вот нога не двигается, - сообщила Клотт. Элис кивнула. Обычное дело - неподвижность, отсюда и запоры.

— Давайте я вам помогу на живот перевернуться. Это подействует.

Бабушка поверила не сразу, но согласилась. Элис умело перевернула ее на живот - больная весила немало, но опыт-то есть.

Теперь скорее мыть. А то не успеешь ничего. Когда Элис уже домывала палату, бабушка испустила радостный вопль.

— О! Пошло вроде, пошло!

Элис быстро выкатила из туалета стул с горшком внизу. В Эдоли вот таких не было, а очень удобно, между прочим.

Она, конечно, не имеет права этого делать. И если не дай Бог, бабушка упадет, или что-то еще случится, ее засудят точно. Но - с какой стати бабушка должна падать? Да и посетители, например, родственники ведь тоже делают это.

Элис быстро и профессионально подняла больную, подхватив ее под мышки и придерживая ногой ступни, пересадила на туалетный стул. Закрепила тормоза и ремни.

Клотт испустила вздох облегчения.

— Вот спасибо… вот хорошо-то теперь. Только вы сестре-то скажите, а то я звоню, звоню, они уж не реагируют…

— Скажу, конечно, - пообещала Элис. Довольная собой, она вышла из палаты и покатила тележку дальше.

В полдень она вышла из больницы. Надо еще купить кое-что, и она успеет до часу забрать Тигренка. В час садик закрывается. Элис села в машину. Завестись, сцепление, газ, ручник. Она аккуратно вырулила назад, проехала между рядами запаркованных глянцево-блестящих автомобилей и выехала на оживленную улицу.

Как всегда после работы, настроение чуть поднялось. На сегодня махание шваброй окончено. Никто не сделал ей замечаний, потому что тележка стоит не там и потому что плафоны пыльные. Все благополучно. До вечера она принадлежит себе самой - и Тигренку.

Элис включила музыку.

Раньше она с удовольствием слушала скантийские группы и те из эдолийских, что копировали стиль скантийской музыки. Классика, которой пичкали в детстве, осточертела. Элис и сама училась играть на гитаре, какие-то сонаты, этюды - но давно забросила это дело. Песни, которые любила мама, казались слишком наивными и слишком проимперскими. Даже если они про любовь. Скантийские стили - бонго, верн - казались зовом свободы. Но сейчас все это осточертело. Элис с удовольствием стала слушать то, к чему привыкла в детстве - благо, это все можно было найти в Сети.

Пела старая-старая группа, еще маминой молодости - "Странники".

Не вини меня, что упал,

Что я не продолжаю бой.

Господин, я просто устал

Воевать за себя с собой.

Битве все не видно конца,

А из ран где течет, где льет.

Что ж не выбрал Ты храбреца?

Защитил бы царство Твое…

Элис чуть нахмурилась.

Не вини меня, что упал…

Опять резануло - Маркус.

На нее гибель Маркуса подействовала сильнее, чем она могла бы в этом признаться маме, друзьям… даже себе самой. И с годами боль не становилась меньше.

Боль - не только от потери, но и от… нелепости какой-то. Понятно еще, если бы Маркус погиб, как те трое, ради торжества демократии. Понятно, если бы его убили в Кари - там многие парни в последние годы погибли.

Почему он умер? Элис не понимала этого. "Но не мог же стрелять кто-то из наших", - сказал Макс. Он был прав. Да. У нас и оружия-то никакого не было. Действительно не было. Ну может, какие-нибудь бутылки с горючей смесью - да, запасли особенно романтичные юноши, стремящиеся повоевать. Легионеру в броне они в общем не опасны. Но стрелять? Элис уверена, что никто из ее знакомых, никто из тех, кто был там, на площади, не стал бы этого делать…

Случайная пуля? Говорят, площадь контролировали снайперы. Но зачем, почему? Чьи, наконец, это были снайперы?

Решили, что это была либо провокация самого же КИДа, либо, может, вмешались третьи структуры, криминальные - шерги, например, или мафия… мафия уже начала формироваться тогда.

Смерть Маркуса отрезвила Элис. Как обухом по голове. Как холодный душ.

Не то, чтобы у них были особенно близкие отношения. Но ведь брат… с ним вместе ездили к бабушке, лазили там на сарай, устраивали ночные похождения. С ним, мамой и иногда Йэном гуляли - на море, на пляж, в лес. С ним и с мамой уютно сидели вечером, играли во что-нибудь, смотрели видеон. Ссорились, мирились, делили игрушки, устраивали мелкие заговоры. В школе Элис почти не общалась с Маркусом. Слишком уж они разные… разные интересы, характеры. Но ведь брат…

Как они все этого не понимают? Да, маму жалко… для мамы это… даже не передать. Элис не могла этого постичь. Она просто не могла представить, как это - если Тигренка вдруг не будет? Как мама смогла вообще это перенести?

Но ведь и ей, Элис, больно и тяжело. И этого вообще никто понять не хотел…

Никто из ее друзей.

Она не говорила о Маркусе. Делала вид, что ничего не произошло. Делала вид, что не думает об этом.

Но когда узнала, что будет сын, заявила, словно отрезала - только это имя. Только это. Впрочем, Макс особенно не возражал. Ему, кажется, было все равно.

Элис зарулила на стоянку гигантского супермаркета.

Быстрее, быстрее, а то не успеешь в садик.

Схватить тележку. Вход. Турникет. Надо купить молока, хлеба, хлопьев для Тигренка - он любит по утрам. Может, шоколадку. Да, и еще носки, носков у Тигренка вечно не хватает.

Пестрый рай. Толкотня у этажерок и полок с продуктами. Все это давно знакомо, как свои пять пальцев, уже не надо копаться подолгу - из 20 сортов хлеба берешь давно привычную, и конечно, самую дешевую буханку (ничего, что на вкус она, как бумага… ты же не можешь себе позволить…) Извините, можно пройти здесь? Спасибо. Выкинули детские книжки с часами - пластмассовые яркие стрелки, надо взять, Тигр еще не умеет различать время. Нас-то учили в нулевой ступени. Всему, всему надо учить его самой… или не надо? Зачем ему отличаться от других? У него и так проблемы, может, зря назвала его Маркусом, у Маркуса тоже вечно были… нет, лучше не надо об этом. Взять книжку? Все-таки пять кредов… жалко. Элис представила, как вечером сядет с Тигренком и будет объяснять движение стрелок… решительно бросила книжку среди купленных продуктов.

Очередь у кассы. Кто сказал, что в Сканти никогда не бывает очередей?

Ну ладно, ладно, конечно, они гораздо короче и движутся быстрее… особенно в последние годы в распределитель приходилось стоять просто часами. Еще и по записи.

Супермаркеты стали для Элис шоком. Впервые, когда она попала в Сканти…

Они пришли в такой вот магазин - пешком еще, без машины, с двадцаткой в кармане - деньги, выданные в "приемнике беженцев" на карманные расходы. Да и магазин-то был поменьше этого.

Прошли отдел овощей и фруктов, хлебный, Элис еще держалась. Окончательно плохо ей стало в колбасном отделе.

На полках высоких шкафов, на открытых витринах холодильных установок в сотнях прозрачных гнезд бесстыдно раскинулись ряды нарезанных розовых, темно-красных, колбасных кружков - вареных, копченых, нашпигованных жиром, орехами, фисташками, сыром - ветчин, копченостей, заманчиво свисали окорока, спиралями завивались тонкие и острые колбаски, томно лежали подрагивающие нежные заливные, застыли плотные чушки копченого мяса. Все это невозможно было охватить взглядом, и взгляд ни за что не мог зацепиться. Элис схватилась за рукав мужа. Макс обернулся.

— Ты что?

Элис не могла сказать ни слова.

В этот момент она думала об Эдоли.

Почему здесь, в Сканти - ТАК?

Почему на ее Родине - пустые грязные прилавки распределителей, унылые лица, очереди с номерками, выброшенная сальная колбаса, за которую нужно выстоять целую битву?

И даже в лучшие времена, в детстве Элис, когда еще не было Обновления - все равно в распределителе было только два сорта колбасы - вареная и копченая, и то далеко не всегда? Колбасу надо было доставать, выстаивать в очереди, хранить в морозильнике до праздника.

Да, можно жить без нее. Но ведь и все остальное - овощи, фрукты, хлеб, лакомства - все ведь так. Штаны, плейеры, пылесосы, машины, игрушечные роботы, детское питание, прокладки, резинки для волос, фены, шоколадки, стиральные порошки, рамки для фотографий, наушники, зубные электрические щетки, стеклоочиститель, носки, ботинки, обои, противоблошиные ошейники для собак, туалетная бумага, личные циллосы…

Без всего этого можно жить - она бы лично обошлась.

Но почему все, все население огромной страны должно было без этого обходиться?

Один большой концлагерь…

Колбаса просто добила Элис окончательно. Вцепившись в рукав Макса, она заплакала навзрыд. Растерявшись, муж похлопывал ее по плечу.

— Ну Элис… ты что… успокойся, успокойся.

Слишком уж это бросалось в глаза, било по нервам.

Реклама. Каждое яблочко, обработанное воском, поворачивалось к покупателю глянцевым блестящим бочком. Хотелось укусить. А схватишь - вкус ваты внутри. Можно найти и более-менее вкусный сорт (но не сравнимый с теми яблочками, срываемыми поутру в саду, у бабушки), но лишь один из десятка предложенных. Всегда один. И из той колбасы выбираешь те же один-два сорта, к тому же еще - самые дешевые, потому что - ну сколько может заработать уборщица? Чуть-чуть больше пособия по безработице.

Многие даже и не ищут такую работу - а зачем, проще сидеть дома и получать деньги. В Эдоли так не было - никто не даст тебе карту, если ты не работаешь, не учишься. Но ведь и все возможности работать или учиться были. И даже, если хочешь - работать на дому, частником, так ведь всю жизнь работала новая жена отца, Ада. Просто у нее была карта частника.

Здесь все, все иначе…

Конечно, не как на Сёгоре где-нибудь, никто здесь не умирает от голода, даже безработных подкармливают, и правда, как говорили раньше - у многих безработных даже есть машина. Если ты потерял работу, это же не значит, что сразу и машину потерял. Да, здесь действительно не так уж плохо жить.

Не так уж плохо.

Но так ли уж хорошо? Элис уже и не знала. Может быть, дело в ней самой. Говорят же вот - мы привыкли к патерналистскому обществу… мы недостаточно активны, не умеем сами решать свою судьбу. Привыкли, что все делают за нас, думают за нас сверху.

Но как думать самой? Элис уже голову сломала, размышляя, как улучшить свою судьбу. Она - не знала. Может быть, просто не стоило заводить ребенка так рано. Надо было сначала закончить учебу. Была бы сейчас врачом… Но в Эдоли никто не задумывается о таком - какая разница, чем помешает ребенок.

Времена изменились, а она поступила по-старому.

Ничего, сказала себе Элис, выкатывая тележку из магазина. Вот Тигренок подрастет… сможет оставаться дома один. Пойду учиться. Может, года три-четыре всего подождать надо. Потом еще учиться сколько-то. Тоже года четыре - часть пройденных в Эдоли предметов ей признают. А потом… Элис вдруг ощутила тоску.

Не хочу. Ничего уже не хочу.

Хочу просто, чтобы меня хоть кто-нибудь любил. Чтобы хоть кому-нибудь я не была совсем безразлична. Чтобы варить суп и ждать по вечерам знакомых шагов за дверью. Даже пусть Макс будет. Кто угодно.

Чтобы мама была рядом, подруги.

Вроде бы и здесь появились знакомые, но именно просто - знакомые. Не друзья. Здесь каждый - сам по себе.

Можно пройдя неимоверные трудности, стать врачом. Найти работу где-нибудь - это трудно, но если искать по всей Сканти, хоть за 500 лонг отсюда, да найдешь что-нибудь. Скорее всего, работать, как Йэн примерно - без продыху. Зарабатывать очень приличные деньги. Купить себе шикарное авто. Съездить куда-нибудь на острова в отпуск, поваляться на пляже…

Почему-то ничего уже не хочется. Совсем ничего. Может, у нее депрессия, может, лечиться надо? Да нет. Со сном и аппетитом все в порядке.

Просто не хочется жить.

Жизнь - это борьба. Борьба за кусок хлеба, за профессию, за образование, за каждую крупицу материальных благ, вырванных у бездушного общественного механизма.

Многим это нравится, мобилизует, дает стимул. Они лезут по голой каменистой скале, продираясь сквозь колючки, всегда в напряжении сил - и вот они стоят на вершине. На своей, пусть небольшой, в зависимости от начальной точки - богатства родителей, собственных способностей - но все-таки вершине. Они покупают собственный домик в кредит, хорошую машину, ежегодно ездят в отпуск, заводят ребенка. Они счастливы.

Наверное, это правильно, наверное, так и надо жить.

Ведь благодаря этому (именно этому?) скантийцы и построили такое вот сытое, благополучное общество, совсем не похожее на Эдоли с ее серостью и гарантированной всеобщей нищетой.

Ну ладно, хорошо, пусть не нищетой, не совсем нищетой - но ведь все-таки гораздо беднее жили… уж во всяком случае таких колбасных витрин там не было.

Только вот почему-то не хочется лезть к вершине. Именно сама эта мысль - о борьбе - отталкивает.

И вершина не привлекает, потому что - там, наверху, ты будешь точно знать: Нея, Ришаль, Фидес, Бейта - навсегда остались внизу. Они слишком стары, они не могут участвовать в конкурентной борьбе. И моют пол со своим высшим образованием, и выслушивают покорно придирки Винни, дипломированной домохозяйки. Айрейя осталась внизу, потому что ее школьное образование, примитивное, полученное на Сёгоре, не позволяет в этой борьбе участвовать.

— Ты ведь молодая, Элис, - так сказала Фидес, - ты еще можешь всего добиться.

Да, она еще может всего добиться. Вот только не хочется.

Это надо обладать особым складом характера - чтобы стоять на той вершине и с наслаждением, с радостью смотреть на оставшихся внизу, а их всегда будет больше.

Да и продираться к той вершине, делать карьеру, писать резюме, продавая себя повыгоднее - вообще продавать себя… Унижаться перед начальством, актерствовать…

Элис хотелось просто учиться и потом работать. Но так не будет. Она насмотрелась на Макса, она знает.

Как там говорили, когда началось Обновление? Образование и работа должны стать ценностью. Люди должны стремиться к ним, бороться, добиваться.

Вот именно так в Сканти и есть. Надо добиваться, чтобы тебя приняли учиться… потом надо добиваться, чтобы не выгнали, чтобы удержаться на бешено вращающемся диске, потом - искать работу, продавать себя. Потом - всю жизнь дрожать, а не будет ли сокращения, а не захочет ли кто-нибудь тебя подсидеть, избавиться, дрожать перед начальником любого ранга. Конечно, в итоге можно создать себе хорошую репутацию, более или менее прочное положение… Кто-то сможет создать, а кто-то нет. А кто-то и вообще не достигнет ничего.

Ее готовили к другому. Было само собой разумеется, что она пойдет учиться, и выберет дело по душе. Да, учиться тоже было трудно, но все это воспринималось иначе. Именно из-за обилия альтернатив. Ну не выдержишь тяжелой учебы в медицинской школе - найдешь специальность попроще, и тоже интересную. Любую. Абсолютно любую. Побежденных нет. Тебе открыты все дороги. И работы потом - сколько угодно. На выбор.

Здесь не так, здесь - надо лезть и бороться.

Конечно, она полезет, как только будет возможность. Если не карабкаться вверх, быстро скатишься вниз. Совсем. Еще ниже, чем сейчас. А пособие могут ведь и отменить, постоянно идут об этом дебаты. Стоит ли кормить дармоедов и неудачников… Раньше ведь их и не кормили. Фактически социальные гарантии в Сканти были введены именно потому, что иначе Эдоли была слишком привлекательна для людей во всем мире, оставаясь единственной страной, где нет голодных и бездомных.

А теперь в Эдоли полно голодных и бездомных, говорят. Так что и скантийским победителям незачем тратить деньги на побежденных. У побежденных нет альтернатив.

Самой-то Элис все равно, но у нее ведь сын…

Она забрала Тигренка из сада. Мальчик шагал вприпрыжку, цепляясь за ее ладонь.

— А я ему как дал!

— А словами нельзя было объяснить? - спросила Элис. Интересно, куда смотрят воспитатели?

Маркус посопел.

— А чего он меня назвал харванской обезьяной?

Элис прикусила губу. Действительно… взрослые скантийцы обычно вежливы, но дети не считают нужным сдерживать себя.

Почему у нас в детстве никогда, никого не обзывали, не дразнили по национальному признаку? У нас учились ведь леранцы, дети карийских народов… и ничего. Все были едины. Воспитатели, впрочем, были совсем другие.

Элис давно привыкла считать эдолийскую систему воспитания казарменной, калечащей душу, ее и в детстве коробила сама мысль о тех же телесных наказаниях… правда, ей самой ни разу не досталось. Да и за что бы… Но все равно страшно подумать, что есть даже такая угроза. Да. Это калечит душу. Наверное.

Здесь свои недостатки. Воспитателям просто плевать на то, что там делают дети.

И еще - с ними совсем не занимаются. Элис очень удивилась, узнав, что в садике - аналог нулевой школьной ступени - детей не учат не только читать и считать, но даже с ними не рисуют, не показывают цвета и формы, не рассказывают ни о чем. Никаких занятий. Совсем. Как будто дети - это зверята, выпустил их играть на площадку и присматривай. Чтобы совсем уж не покалечили друг друга.

Что ж, раз так - Элис сама должна заниматься с ребенком. Хотя и это противоречило усвоенным в детстве правилам - с ребенком занимается педагог, человек со специальным образованием, умеющий обращаться с малышами, знающий дидактику. При чем тут родители? Родители должны любить детей. А так - у них своя жизнь и своя работа.

Но что поделаешь, так, как раньше, теперь не будет. Надо приспосабливаться к тому, что есть. Например, самой учить своего ребенка. Элис составила расписание и ежедневно чем-то занималась с Маркусом. Не слишком успешно. Все буквы он уже знал, но читал неохотно и плохо. Пока она научила его читать по-харвански, со скантийским еще успеется.

И говорила с малышом по-харвански. Здешний язык он и так неплохо выучил в садике.

Элис, в общем-то, нравилась жизнь после работы, наедине с Маркусом.

Жаль даже, что нельзя родить еще двух-трех малышей, просто не от кого. И рассчитывать можно только на себя. То есть надо идти все-таки лезть по головам и по камням, делать карьеру, чтобы у Маркуса, когда он вырастет, были деньги на образование, на машину, на водительские права.

Смешно - всего несколько лет назад ее волновали судьбы человечества. Колонизация Квиринуса, открытие новых планет. Нанотехнологии, гравитехнологии, вообще новая НТР - где она, так ведь ничего и не произошло особенного. Ни в Эдоли, ни в Сканти. Социальное переустройство мира. Собственная работа рассматривалась только в этом контексте, это было важным, даже главным. Так их учили.

Теперь, выходит, надо всю свою жизнь, все свои силы потратить лишь на то, чтобы удержаться на наклонной плоскости и помочь сыну. Вырастить сына. Тоже хорошо, конечно, тоже важно.

А сын будет так же напрягаться ради собственных детей. Это в лучшем случае, конечно, если он не вырастет негодяем каким-нибудь.

А те дети - ради собственных.

При чем тут вообще судьбы человечества?

В Эдоли не надо было думать о будущем ребенка - и так ясно, что у него есть будущее. Пусть даже без колбасных витрин и без машины. Работа, учеба… а может быть, и вообще все изменится, даже наверняка изменится, ведь наука не стоит на месте… И люди живут все-таки лучше и лучше. Мама рассказывала, в детстве она жила с родителями и тремя сестрами в одной комнате. Такие тогда были блоки - лишь бы крыша над головой. Дети все равно в основном в школе… А вот Элис провела детство уже в двухкомнатном очень приличном блоке, и когда они с Маркусом были в школе, мама - одна в двух комнатах. У многих уже появились домашние циллосы и даже собственные машины. У папы с Адой была своя машина.

Но что теперь думать о прошлом? Сейчас в Эдоли все не так. Все гораздо хуже, чем здесь.

Какая разница… лучше вообще не задумываться.

Элис накормила малыша. Погладила белье - накопилась небольшая кучка. Пошли гулять на детскую площадку. Маркус лазил по лесенкам, качался, играл в песочнице. Элис сидела на скамеечке со свежим скантийским романом. Скучновато, но читать можно. Ее отвлекало медленное гудение шмелей позади, в высокой траве, журчание ручья, детские крики. Она смотрела и улыбалась вновь пришедшим мамашам, выгружающим из колясок своих малышей. Время от времени приходилось встать и вмешаться - но сегодня Маркус вел себя на удивление тихо. Да и к нему никто не приставал, не пытался отобрать совок, ведерко и красный пластмассовый грузовик. Маркус построил крепость из желтого отборного песка, натыкал палочек - наверное, играл в войну. Приятелей здесь, на площадке у него не было. Он вообще охотнее играл один. Потом мальчик встал и полез на изогнутое ветвистое дерево, стоящее посреди площадки.

— Ой, он ведь упадет! - мамаша рядом с Элис заволновалась.

Она держала на коленях толстенького малыша полутора лет и поила его соком из бутылочки.

— Не упадет, - равнодушно сказала Элис.

Ей стало неловко. Но что особенного в том, что мальчишка полез на дерево?

А если он в самом деле упадет, расшибется? По сути, тоже ничего страшного, ну набьет шишку, и что? Но Элис будет в этом виновата, все мамаши будут смотреть на нее осуждающе-укоризненно.

Плевать. Пусть лезет. Маркус уже забрался почти до середины дерева, выше человеческого роста. Обосновался там в какой-то развилке. Приставил к глазам ладони с согнутыми пальцами, будто смотрит в бинокль.

— Батарея! Огонь! - закричал он по-харвански. Элис смутилась. Нехорошо как-то. Надо будет ему объяснить, что в общественных местах лучше говорить по-скантийски.

Потом вернулись домой. Позанимались по новой книжке с часами. Маркус слушал плохо, вертелся, не очень-то его все это интересовало. Элис заставила его еще прочитать полстраницы вслух. Потом Тигренок включил видеон - с этим ничего не поделаешь, совсем запретить тоже нельзя, хотя Элис не нравилось такое времяпрепровождение ребенка. Здесь показывают слишком много детских мультиков. Некоторые дети вообще от видеона не отлипают. Тигренка удавалось пока хоть немного отвлечь, но ведь не будешь развлекать его весь день… да и разве может мама серьезно конкурировать с Синим Жирафом из детской передачи.

Элис сделала на ужин булочки с начинкой - только в духовку потом засунуть. Включила свой домашний циллос.

Сеть теперь заменяла ей очень многое - друзей, общение, общественную жизнь.

Она открыла редактор и прокрутив файл, нашла стихотворение, написанное позавчера. Оно еще не перегорело. На него еще было приятно смотреть. Наслаждаться. Смаковать.

Я слышу голос, слышу голос.

Сквозь сон услышанным больна.

Сквозь день вползает невеселость.

Как ночь темна…

Нет ни значения, ни смысла

В том, что сменились времена.

Я вижу снег, я слышу выстрел.

Как ночь темна…

Почему она всегда пишет ни о чем? То есть Элис, конечно, знала, о чем это стихотворение, и могла бы объяснить любую строчку. Запросто. Но ведь если это будут читать другие - нельзя каждому дать объяснения.

Потому что страшно писать о том, ЧТО НА САМОМ ДЕЛЕ? Страшно писать так, как есть?

О чем-то - страшно. А о чем-то - скучно. Пусть понимают, как хотят. Не все ли равно?

Мой друг не спит, колючи звезды.

Глухая, странная война.

Нас не услышат, слишком поздно.

Как ночь темна…

Свобода. Зарево рассвета.

Свой бизнес делает страна.

А мертвецы лежат под снегом.

И тишина.

Все-таки я написала хорошо, подумала Элис и несколько секунд упивалась сознанием собственного таланта. Как наседка, только что снесшая яйцо. Потом ей стало смешно, и она открыла Разговорник.

Он сразу мигнул тревожным, оранжевым светом. Сообщение было от мамы. Оставила она его сегодня днем.

"Эль, с Йэном очень плохо. Как появишься дома, позвони мне, пожалуйста".

Элис нахмурилась. Взяла телефонную трубку. Циллоса дома у мамы, конечно, не было - откуда? Она заходила в библиотеку иногда, чтобы пообщаться с дочерью или написать ей письмо. А сейчас мама, наверное, дома… или в больнице - раз с Йэном плохо?

На пробу Элис набрала домашний номер. Мама подошла сразу.

— Эль? Привет, доченька.

Голос какой-то безжизненный.

— Мам, что случилось?

— Я не могу говорить. Я сейчас зайду к соседям и от них напишу. Жди.

Элис положила трубку. Не может говорить… это еще почему? Интуитивно Элис догадывалась - почему. У нее всегда была сильная интуиция - досталось по наследству. Как и у мамы.

Вспыхнул квадратик вызова.

"Эль, ты здесь?"

"Да, я здесь. Что случилось?"

"Йэна выписали из больницы. Он умрет. Врач сказал - не больше двух недель. Инфаркт был очень обширный, и аритмия… он не встает. Я забрала его домой, он не хотел в больнице. Он знает все, но я не хочу об этом говорить при нем. По телефону".

Элис еще раз перечитала слова. Безжалостные. Если бы мама говорила это вслух, возможно, она бы плакала, у нее бы срывался голос, а так - сухо, канцелярскими фразами.

"Мам, но неужели ничего нельзя сделать? Например, в Урби-Люкс, в центр нанотехнологии - ведь он же не закрыт, кажется?"

"Все это стоит денег. Больших. Пойми, бесплатной медицины у нас почти не осталось".

"Может, я могу помочь как-то?"

"Нет, Эль. Не думай. Я все просчитала. Это около 100 тысяч".

Элис закусила губу. Таких денег у нее не будет никогда. Собирать, как это делают некоторые теперь - на лечение? Но где, как? И кто будет сдавать деньги для пожилого по сути, одинокого мужчины?

У нее есть деньги, она отложила немного. Тигренку на велосипед. И на Рождество. Около пятисот уже накопилось. Смешно…

Маме плохо… очень плохо. Она совсем одна. И что будет, когда он умрет?

Тигренка можно взять с собой. На работе - договориться. Уволить, конечно, могут, за такие капризы - а подумаешь, не очень-то и хотелось. Не Бог весть какая ценная работа.

"Мама, я приеду. Постараюсь уже на днях. Как получится. Я приеду".

Все перевернулось, когда Элис училась на первом курсе Высшей Медицинской школы, в Анграде.

Ей было 18 лет. Она закончила школу, прошла год срочной социальной службы. Поступила в высшую ступень, с неясными романтическими юношескими мечтами - космическая медицина, врач в дальней звездной экспедиции или на одной из колоний… или, может быть, она станет монахиней-даритой и поедет в миссию на Сёгор, работать с умирающими от инфекций - в наше-то время - ребятишками в джунглях. Мир раскинулся перед ней - огромный, тревожно-манящий, в нем было так много дела, так много точек для приложения сил… Любовь? Само собой. Все появится и придет само собой, по Божьей воле, и любовь, и дети, но главное - выбрать свою дорогу. Элис была уверена, что дорогу она выбрала правильно.

Тогда впервые заговорили про Обновление. Кажется, в этом же году произошло первое кардинальное изменение в жизни общества - был расформирован Коллегиум Архиепископа, и сам новый, недавно сменившийся архиепископ Тиссе, по традиции - хавен - отстранен от государственных дел. Элис этого почти не заметила, хотя взрослые что-то там переживали, кипятились. Власть полностью сосредоточилась в руках Императора и Диаконий.

Элис было все равно. Она зубрила с помощью меморики анатомию, гистологию, физиологию, сдавала зачеты, до ночи сидела над микроскопом или копалась в трупе, в формалиновой вони.

Обновление? Даже еще и лучше. Кроме прочего, Элис приходилось зубрить и основы обществоведения, и теологию, и пожалуй, лучше, если не надо будет запоминать и конспектировать все эти дурацкие энциклики, написанные так обтекаемо, что и не поймешь, о чем там речь-то идет. Кому это вообще надо? Зачем это будущему врачу?

И вообще, конечно, у нас много недостатков, это ясно каждому. В последние годы стало много заманчивых журналов, каталогов из Сканти. Там каждый безработный имеет машину - а у нас? Там - синее небо, смеющиеся, раскованные, счастливые люди в ярких добротных одеждах (у нас эти одежды продают с рук, нелегально, меняют на разные дефициты - конечно, тем, у кого эти дефициты есть), там свобода и демократия. А что у нас? Серость, сплошная серость, головная боль от зубрежки, больничные палаты, трупы в анатомичке, переполненный вагон монора, очереди, работа, работа…

Это были даже не мысли - смутные ощущения. В те поры почти у каждого были такие ощущения, Элис это знала. Никто особенно их не выражал… просто так уложилось в голове как-то: там, у них - хорошо, у нас - плохо.

Это не имеет значения. Это, конечно, наша Родина, и мы ее любим. Мы помним героические подвиги наших предков. Мы не отрицаем того, что все-таки строй Сканти несправедлив, и что богатство Сканти изначально создано ограблением колоний, а сейчас - косвенным ограблением бедных стран.

Но все-таки неужели нельзя и у нас хоть как-то что-то поменять, чтобы все было не так нудно и серо? Неужели если мы христиане, то нас совсем не интересует земная жизнь? Аскетизм - это хорошо, но ведь нельзя навязывать его людям.

Так что все это Обновление скорее ее радовало. Непонятно - чего так возмущается Йэн? Тогда они с ним дружили. Он пытался ей что-то объяснить иногда, но Элис так мало интересовала политика…

До определенного момента.

У каждого наступал этот определенный момент. Когда Элис была маленькой, все или почти все любили Империю и были ей преданы. Она даже представить не могла, что может быть иначе. Империя незыблема, как гранит. Она не может рухнуть. Именно - как раз потому, что люди ее поддерживают, потому что Империя - это и есть мы, это все люди, мама, соседи, учителя, одноклассники, все, кто встретился на улице, с кем она торжественно шагает в праздничных шествиях. Так и говорили: МЫ отправили очередную экспедицию. МЫ осваиваем Элейил. И даже когда критиковали что-то, то говорили: у НАС, к сожалению, культура обслуживания не на высоте.

И Элис говорила так же. Тогда еще были весенние ночи, когда они с Йэном загуливались до двенадцатых колоколов, и говорили, если речь заходила о политике и о стране, примерно так:

— У НАС бесплатная медицина, и мы считаем это само собой разумеющимся.

— У НАС часто бывают очереди в распределителях.

— НАШИ ракетные войска сдерживают возможный термоядерный удар со стороны Сканти.

Так говорили все. Но у каждого в эти и последующие годы - пусть не у каждого, у половины, у тридцати процентов - наступал какой-то момент перелома, после которого уже невозможно становилось говорить "МЫ".

У Элис он наступил в возрасте 18 лет. Это было зимой. В тягостный холодный зимний день. В каникулы. Ей было нечего делать, и она сидела в публичной библиотеке, перебирая свежие журналы. В последнее время появилось немало интересных материалов. Много стали говорить о незаконных репрессиях - были ведь целые волны таких репрессий, давно правда, еще до рождения мамы Элис, об этом все, в общем-то знали, но да, было дело. О том, что наша судебная система часто преследует совершенно невинных людей. Писали даже статьи на грани крамолы - а можно ли вообще осуждать человека за то, что у него нестандартный (как они говорили) образ мышления? За его веру? Ведь вера - это глубоко личное, интимное дело человека…

Все это тоже как-то мало задевало Элис.

Один из журналов тогда поместил - правда, в сокращенном варианте - знаменитую книгу Рошена, распространявшуюся раньше, как говорили, в самиздате - "Белый материк".

Вот эту книгу Элис и начала читать тем зимним, пасмурным днем. Начала - да так и не смогла оторваться до вечера.

Это было слишком всеобъемлюще. Элис могла посочувствовать рассказу о страданиях какого-нибудь невинно посаженного в тюрьму бедолаги - но только посочувствовать. По Рошену получалось, что вообще на Белом Материке, на Элейиле, существовала огромная система лагерей (именно за счет заключенных в основном Север и осваивался), в которой сидело постоянно несколько миллионов человек. Он приводил почти точные цифры, свободно оперируя миллионами. Он рассказывал, сколько людей в какие годы было расстреляно. Конечно, в последние 20 лет напор ослаб, система выдохлась, сажали уже гораздо меньше, а расстрелы почти совсем прекратились. Но тем не менее…

Рошен рассматривал явление в разных ракурсах. Историю репрессий в Империи. Особенно много людей было уничтожено около 50 лет назад, когда, собственно, и началась настоящая холодная война со Сканти, противостояние, вылившееся в серию мелких войн по всему миру. В какие-то годы было спокойнее, в какие-то - хуже. В одной главе рассматривалась история войн в Кари - тамошние племена, а в особенности шерги, то и дело пытались воевать против живущих рядом харванов, Империя их жестко подавляла. Рошен рассказывал о массовых посадках и расстрелах шергов-националистов. И две главы у него было посвящено специально преступлениям идеологическим - ересям и борьбе с ними. А также борьбе с магией и оккультизмом. По мнению Рошена, оккультисты были виноваты исключительно в том, что верят во что-то иное, нежели официальная Церковь, и в основном их репрессирование было преступлением со стороны государства.

Элис немного знала об этом, благодаря Йэну, и до сих пор считала, что обычно оккультисты не осуждаются на большие срока, да и на Элейил не отправляются, отбывая наказание прямо в Эдоли. Но Рошен писал о 10 и 20 годах срока у магов и оккультистов - только за их деятельность.

И везде, везде были цифры. 2 миллиона, 5, 15… Он подсчитывал количество заключенных по лагерям и по годам, оперировал огромными числами.

Он рассказывал о том, как происходит следствие в ДИСе. Арест, содержание в тюрьме. Обыски. Во время следствия применяются "спецметоды" - наркотики, лишение сна, психологическая ломка и пытки. Кажется, именно эта глава сломала что-то в душе Элис - а если точнее, сломала доверие, существовавшее до сих пор между ней и Йэном.

Элис всегда была отвратительна сама мысль о насилии. У них дома Йэн всегда был спокойным, как-то даже не думалось, что он может кого-то ударить, например. Неужели на работе он и в самом деле пытает людей?

Отвратительная, невозможная правда - но ведь наверное, это все-таки правда.

Правда, к самому Рошену пытки не применяли. Посадили его за антиимперские воззвания, которые они начали распространять с другом. Срок ему дали 7 лет, из которых он только один год провел на Элейиле. Рошен вообще невнятно и как-то мало рассказал о себе.

После отсидки он сначала написал эту книгу, начал ее распространять, книга стала известной за рубежом. О Рошене заговорили в мире. Наконец власти арестовали его, потому что книга была подобна бомбе замедленного действия, книгу активно пытались изъять, уничтожить - но она все равно распространялась. ДИС не решился вновь посадить Рошена или расстрелять, да и не те уже времена - его просто выслали из страны.

Пожалуй, книга потрясла Элис именно своей обстоятельностью. И до того, и после она читала немало разных свидетельств о несправедливости ДИСа, о жестокости инквизиторов, о лагерях Элейила - голоде, холоде, издевательствах охраны… Но все это могло быть прискорбными, печальными - но единичными и в общем случайными событиями. Все это требовало сочувствия - но еще не пересмотра всех своих взглядов.

Здесь и свидетельств-то было относительно немного. Здесь была именно грандиозная картина того, что НА САМОМ ДЕЛЕ происходит в стране, за этим милым фасадом "всеобщего энтузиазма" и "христианской деятельной любви к ближнему".

В стране не ценилась человеческая жизнь. Страна превращена в концлагерь. По сути, каждый жил в страхе за свою жизнь, страхе сболтнуть что-нибудь не то и навсегда пропасть на Белом Материке, страх подгонял людей, заставляя напряженно работать - но даже плоды своего труда люди не получали, создавая ракеты, самолеты и космические корабли, но не имея часто элементарных житейских благ. Те, кто был недоволен, быстро оказывались в лагере.

Элис до сих пор ничего такого не замечала, ей казалось, что люди вполне-таки счастливы, их все устраивает, никогда не было не то, что разговоров - даже намеков на то, что кто-то чего-то боится.

Но ведь она маленькая, наивная девочка! Конечно, в школе ничего подобного нет. Но она еще не пожила настоящей, взрослой жизнью. Откуда ей знать, как оно на реальной работе, у взрослых?

Да, мама и Йэн ничего такого не говорили. Но они врали ей… врали и скрывали. Это же ясно. Они лицемерны насквозь. Все врут. Кругом одно вранье.

Пусть даже, как пишет Рошен, последние 20 лет все-таки мало кого сажают, в стране мир и относительный покой. Но разве можно простить страдания и смерть стольких невинных людей?! Разве можно жить спокойно, наслаждаться жизнью, зная, что это благополучие построено на чьих-то костях?

Она поверила Рошену сразу и безоговорочно. Почему? Она потом задавала себе этот вопрос.

Потому что это было очень ПОХОЖЕ на правду.

Она вышла из библиотеки в холодную зимнюю ночь. Дома серыми одинаковыми громадами нависали над улицей. Жесткий ветер при минус десяти - стоя на остановке монора, Элис промерзла до костей.

Ее ждал блок (тогда она еще жила с мамой, не хотелось переезжать в конвиктус) - стандартный блок, такой же, как тысячи других, похожий на тюремную камеру. С убогонькой простой мебелью. Не слишком удобный и красивый.

Она шла на занятия из корпуса в корпус в толпе таких же курсантов в куртках, накинутых на белую униформу, и толпа двигалась равномерно, сплошным потоком - словно конвоируемая колонна зеков. В кантине толпа рассаживалась за столы и поглощала скудную студенческую - почти тюремную пищу.

Их развлечения были убогими, отдых - скудным, жилища - бедными, еду они, словно рабы, получали в распределителе, а работы было очень много.

По крайней мере, так казалось тогда Элис.

У нее было богатое воображение, и оно легко увлекалось мирами, созданными чужой фантазией и волей. Начитавшись Рошена, надышавшись страшным воздухом его прозы, Элис повсюду и везде видела Тюрьму.

Так она начала ненавидеть Империю.

— Йэн, - спросила она, - у вас в ДИСе применяют пытки?

Он внимательно посмотрел на девушку.

— У нас много чего применяют. Смотря что понимать под этим словом… А почему ты спрашиваешь вдруг?

Элис всегда отводила взгляд, если он пристально смотрел на нее. Да и не только он - вообще кто угодно. Она была слишком мягкой, уступчивой, ей казалось неделикатным долго прямо смотреть на человека. Но Йэн смотрел, и в этот раз она отводить взгляд тоже не стала.

Ей многое хотелось бы сказать, но она просто очень глупо спросила:

— А тебе… не жалко людей?

— Жалко, - сразу ответил он, - мне всех жалко.

Элис растерялась.

— Тогда… почему ты так… там…

— Для того, чтобы наше государство продолжало нормально функционировать, - ответил Йэн, - это необходимо. Я могу объяснить подробнее, если хочешь. По пунктам. Поверь, это необходимо для того, чтобы вы все жили нормально и спокойно. Иначе будет очень плохо. Например, так, как было при биргенах.

— Понятно, - пробормотала Элис и теперь уже отвела взгляд.

Бесполезно разговаривать. Конечно, если спросить, он действительно разложит все по полочкам и объяснит. Но уже нет смысла дальше спрашивать.

Он не понимает простых, основополагающих вещей. Он смотрит на них иначе.

Нельзя отвечать злом на зло, иначе превратишься в подобие собственного врага.

И если победа требует такой цены, если такой ценой надо нас защищать - так не стоим мы того. И лучше мы все сдохнем, чем… Чем так.

— А что касается моих подопечных, Элис, именно моих - то ведь они прежде всего губят души…

Элис подняла глаза снова и взглянула на Йэна, вложив в этот взгляд все презрение и отторжение, на какие была способна.

— Это вы губите души.

И ушла.

Забрала свои вещи, переехала в конвиктус - давно это надо было сделать. С мамой хорошие отношения, Элис любила жить с мамой и жила, закончив вторую ступень и срочную службу. Но теперь - все кончено. Мама выбрала Йэна, а не дочь. То есть, конечно, будем справедливыми, дочь она любит, но раз она собирается и дальше дружить с этим… палачом… Элис это поддерживать не будет.

Да и чем мама лучше? Только тем, что у нее другая профессия? Она поддерживала все это, все, что происходило в стране, поддерживала и одобряла, и мысленно соглашалась с этим.

Элис бы не согласилась, не смирилась. Почему Рошен не попался ей раньше? Он распространялся в самиздате ведь. Впрочем, и она родилась слишком поздно.

Вот если бы он попался ей раньше, она бы жизнь положила на то, чтобы распространять эту книгу… или еще как-то бороться против Империи. И пусть бы ее тоже схватили и отправили на Элейил. Неужели из-за какого-то там "спокойствия" и "мирной жизни" можно мириться с ЭТИМ? Неужели надо так дрожать за собственную шкуру? Гм… про Йэна не скажешь, что он боится за себя, но Йэн - это другое совсем, это враг и палач. А вот мама… действительно непонятно.

Мама, видимо, боялась за детей. Ведь она и Элис родила в 20 лет, еще ничего в мире не понимая. Да, и это еще - ведь они могли просто не знать многого!

Но как, как? Ну ладно, Элис просто еще ребенок, в школе много ли узнаешь о жизни? Но уже работая, уже будучи в курсе… кроме того, мама дружила с Йэном. Нет, не могла она ничего не знать.

Элис ушла из дома и долго почти не общалась с мамой. До самой истории с Маркусом.

Она перестала воспринимать Империю как свою страну. Эдоли, конечно - все равно Родина. Куда от нее денешься… Но Империя - это нечто чужеродное, навязанное, это государство. Надо различать Родину и государство.

Невольно она стала активнее сравнивать Империю и Сканти.

В Сканти все гораздо честнее. Там не надо врать. Там свобода. Демократические выборы президента - народу никого сверху не навязывают. Там экономическая естественная система, а не госплан. Свободное предпринимательство. Свобода слова и совести.

Поэтому они и живут на порядок лучше нас. Ведь научно-технический уровень примерно одинаков! В освоении дальнего Космоса мы далеко впереди, впереди и в некоторых других вещах - и в ближнем Космосе, и в гравитехнологиях. Но вот живут они лучше гораздо, даже не сравнить! Там у каждого есть автомобиль и циллос, каждый может поехать в отпуск на теплые острова. Там изобилие. Притом без всякой гравиэнергии! Только за счет другого социального устройства.

И никого не сажают в тюрьму только за другую веру.

У нас все во благо государства, люди - винтики государственной машины, разменные фишки, у них - все ради человека и его счастья.

Нам надо еще расти и расти до такого подлинно свободного общества.

А раз так, стала думать Элис, то не все ли равно, где жить? Даже лучше - там, там уже достигли того, к чему Эдоли еще тянуться и тянуться.

Патриотизм? Любовь к Родине? Нет уж, спасибо, этого мы наслушались в детстве. Нормальное естественное государство - оно функционирует хорошо тогда, когда каждый человек в нем - каждый - не кладет живот на алтарь чего-нибудь там (патриотизма, Родины, Христа, еще каких-нибудь возвышенных соображений), а заботится о своей выгоде. Так что лучшее, что мы можем сделать для Родины - это заботиться о себе.

Скучно, конечно, и тоскливо, не так красиво и романтично, как это было у нас раньше - но иначе нельзя.

Впрочем, Элис уехала в Сканти не из этих соображений. Эти соображения только сняли барьер в мозгу - а как же Родина и патриотизм? А никак.

Уехала она потому, что ситуация была очень уж аховая. Какая там "тюрьма народов"… все-таки в тюрьме хоть кормят. А в последние два года все стало хуже некуда - курсантам перестали давать деньги, чтобы хоть как-то прожить, пришлось работать. В дополнение к учебе, без того невыносимо тяжелой, еще и работать по ночам в больнице, но и там не всегда выдавали зарплату. Макс пытался продавать видеоны, но и у него что-то не очень все получалось, пару раз все деньги отбирали новоявленные, почти уже легальные бандиты, новое словечко появилось - рэкет. И главное, даже и в будущем не было перспектив улучшить положение. Молодые врачи получали очень мало, да и зарплату им тоже задерживали. Да, появились частные дорогие клиники, но Элис знала, что вряд ли сможет туда устроиться на работу - туда и берут в основном по блату. А у нее нет знакомых и родственников таких.

И как быть с жильем - жить у мамы после окончания школы? Ведь своего теперь никто не даст. Можно лишь купить жилье, можно - тем, у кого есть деньги.

И вдобавок ко всему она забеременела.

Все описанное - в общем, пустяки, ей самой много не надо, как-нибудь проживет. Хотя у нее тогда была еще собака - но собаку Элис устроила в питомник Легиона и ходила просто навещать. Иначе не прокормить. А там Мору неплохо кормят, и там она работает, что для риггона-овчарки все-таки необходимо.

Но что делать с ребенком? Об отсрочке от учебы и речи быть не может - это карту сохраняли в таких случаях, а денег ей никто платить не будет. Как учиться, работать и растить малыша? И как растить его вообще без денег?

Предложение Макса пришлось как раз кстати.

К тому же Макс категорически настаивал на отъезде. Только там мы сможем реализовать себя. Я смогу обеспечить тебя и ребенка.

Можно было упереться и сказать - нет, ни за что, это моя Родина, и я ее не оставлю.

Но насколько Элис интуитивно понимала Макса, он вряд ли разделил бы ее пламенный патриотизм. И она бы осталась на Родине не только без средств, но еще и без мужа.

К тому же - если честно - она просто его любила, и ей вообще никогда не приходило в голову с ним спорить. Он знает лучше. Он прав.

Да и ведь действительно прав…

Все знакомые Элис эмигранты примерно так и уехали. У некоторых все было страшнее - вот Тата с семьей просто бежала от войны. Из Кари. Из города Шин. Там, в Шине не осталось ни одного харвана. Тех, кто не успел бежать, шерги резали прямо в квартирах, вытаскивали на улицу и жгли живьем, облив горючкой. Кое-кого - девушек, детей - забирали в рабство. Немногих. В основном люди погибли сразу.

Конечно, это тоже - вина Империи. Шерги просто мстили харванам за десятилетия имперского угнетения.

Построенные в Шине школы, больницы, библиотеки, бассейны зияли черными выжженными ранами окон. Шерги вернулись в горы, к естественному для них племенному образу жизни, человеческим жертвам на языческих алтарях, шатрам, лихим разбойничьим набегам на соседей (только уже не с копьями, а с современными электромагнитными винтовками).

Те, кто уже слишком проникся имперскими ценностями - врачи, учителя, инженеры и актеры-шерги - были вынуждены покинуть родные места, а в Эдоли они отныне считались людьми второго сорта. Пришельцами.

Несложно было понять Тату, у которой появилась возможность уехать в Сканти. Как же тут не уехать? Кому они нужны в Эдоли - теперь ведь никто не даст им жилья и карты обеспечения. Да и работы нет - безработица уже началась.

Но несложно было понять и Фидес, деревни перешли просто на натуральное хозяйство. Что сами вырастили на своем огороде - то и съели. Однако Империя избаловала деревенских, они ведь уже привыкли и к хорошему видеону дома, и к приличной одежде, и к постоянным поездкам в город. Как-то не хотелось возвращаться на 100 лет назад, к неурожаям и голоду, к болезням, нищете, простой примитивной жизни.

Кто-то уехал, а те, кто не смог, начали пить. Пить и голодать. Пить и воровать все, что только можно.

Что ж, они сами виноваты - каждый человек - хозяин своей судьбы. Почему это им кто-то должен подносить приличную жизнь на блюдечке?

Работа, дом, спокойная сытая жизнь - это вовсе не само собой разумеющиеся вещи, как мы привыкли считать в Империи. За все эти вещи человек обязан бороться, выцарапывать их у жизни, идти хоть по трупам, добиваться…

А если не хочешь - иди на дно.

— Уважаемые дамы и господа! Наш лайнер совершил посадку в аэропорту Анграды. Температура за бортом…

Элис отстегнула ремень у себя и у Маркуса. Мальчик, весь зеленый, вяло завозился. Полет он перенес неплохо, спал, рисовал, играл в припасенные карты с мамой - но на посадке его стошнило.

Плохо садились - с заходом на второй круг, с резкими падениями. И погода не очень - пасмурно, сильный ветер. Анграда все-таки у моря, здесь постоянно ветры.

Элис сцепила зубы - они почему-то стучали. Дрожь. Она волновалась.

Уже почти пять лет она не была дома. Пять лет. Кажется, прошла целая вечность.

Ей хотелось съездить, но никогда не хватало денег. Это вранье, что в Сканти - даже в благополучной Сканти - любой может съездить, куда пожелает. Далеко не любой.

— Идем, - Элис взяла сына за руку. Выбрались в узкий проход. На трапе свежий холодный ветер сразу хлестнул в лицо, перехватило дыхание. Элис чуть отвернулась.

Отвыкла. Здесь все не так. И запах - совсем другой.

Ступеньки трапа задрожали под ногами. Элис спрыгнула на асфальт.

Что-то дрогнуло в ней. В тот миг, когда ноги коснулись земли, это что-то - незаметно для нее самой зревшее внутри, вдруг лопнуло и прорвалось слезами.

Эдолийская земля.

Эдолийский асфальт.

Ей вдруг захотелось, как в храме - на колени. И поцеловать этот асфальт. Но это, разумеется, было бы дико и глупо.

Она просто плакала. Держа за руку Тигренка, двигаясь в толпе к автобусу, она тихо плакала, незаметно вытирала слезы. Ей было стыдно.

— Мам, ты чего плачешь? Ты ударилась? - деловито спросил Тигренок.

— Нет.

Она высморкалась. Это какая-то сентиментальность. Это ненормально. Что это с ней?

Ведь даже мыслей никаких не было - что Родина, что родная земля, что вот сейчас увижу.. ничего подобного. Она озабоченно думала о каких-то пустяках. Выходит, это - на уровне подсознания уже?

Они прошли вместе со всеми в стеклянный корпус аэровокзала и встали в очередь на проверку документов и в таможню. Мама уже махала Элис из-за прозрачной стены. Элис улыбнулась сквозь слезы и помахала в ответ.

Как давно она не видела маму.

О встрече с Йэном Элис давно уже думала.

Она знала за собой такую особенность - легко прощать. На Макса, к примеру, давно уже не злилась, хотя поначалу удар - предательство - был невероятно сильным. Но уже через неделю она была бы готова принять его обратно с распростертыми объятиями (правда, он не пришел). Да и вообще обиды она переживала тяжело, рыдала, страдала, не спала - но вот какой-то ненависти, жажды мести никогда не испытывала и толком не знала, что это такое.

Она даже и сама себе часто говорила, что так нельзя все-таки. Что это уже прекраснодушие какое-то. Но так уж получалось у нее в жизни.

Но с Йэном - ситуация другая. Он никогда ничем Элис не обидел. Ничего лично ей не сделал. Тут все гораздо хуже. Да, пусть она тоже в чем-то была неправа. Может быть, тогда она страдала некоторым максимализмом. Может быть, этот либерально-демократический строй и не так уж прекрасен, как ей казалось, а Империя не так уж ужасна. Но ведь суть не в этом!

Ни при каком строе, ни из каких соображений нельзя убивать, мучить людей, тем более - невинных. Этого Йэн не понимает. Нельзя переходить какую-то грань, которую он давно уже, видно, перешел - и при этом остаться человеком.

Но с другой стороны, что уж прошлое ворошить. Йэн умирает. Не ругаться же с ним теперь. Раз уж решила прилететь. Не из-за него, конечно - из-за мамы, маме очень плохо будет… ее некому поддержать.

Элис для себя решила, что общаться с Йэном будет холодно-вежливо. Отстраненно. Чужой человек. Она его терпит лишь потому, что его любит мама. Это мамина слабость. Но для Элис это чужой, посторонний человек, с которым ее ничто не связывает. Он это почувствует. И пусть.

Элис вошла в давно знакомый блок (снова чуть слезы не навернулись), повесила спарвейк в гардероб. Мама возилась с Тигренком, раздевала его. Элис вошла в гостиную.

Как все знакомо… все та же мебель. Ничего здесь не изменилось. И видеон на той же стене висит… И Распятие. Диван… И тут она увидела Йэна.

Она даже не сразу поняла, что это он - ну лежит на диване какой-то посторонний человек. Старик. Она ведь его очень давно не видела. Последний раз - еще до гибели Маркуса, и то мельком.

Элис просто логически поняла, что Йэн ведь должен быть здесь, и кто же еще может здесь лежать, если не он, и значит, это он и есть. Видимо… А в следующую секунду узнала - глаза. Серые, живые, цепкие. Не изменились.

По лицу Элис снова покатились слезы, непроизвольно - да что за черт, что за слезоточивая машинка сегодня у нее внутри, и она подошла к Йэну. Наклонилась, встала на колени. Обняла. Длинные и неудобно острые, очень костлявые руки сомкнулись вокруг ее плеч. Он обнял ее в ответ. Шепнул.

— Элис.

Она ничего даже сказать не могла. Ткнулась носом ему в грудь и всхлипывала. Голоса мамы и Тигренка доносились глухо сзади, потом стихли - мама увела Тигренка в спальню.

Не хотела мешать.

— Элис, не плачь, детка.

Она оторвалась. Села, глядя ему в лицо. Вытерла ладонью свои мокрые щеки.

Все было правильно. Неизвестно почему, но все было правильно. Он очень постарел почему-то, выглядел стариком, ему же пятьдесят всего. Глубокий старик. Морщины, еще вот и шрам какой-то добавился на скуле. И руки, она теперь только заметила, руки сильно покалечены, пальцев не хватает.

Жесткие решения и мысли еще раз пронеслись в голове, Элис смахнула их, как пыль смахивают мокрой тряпкой. Плевать. Это ведь Йэн. Это он ее учил задачки решать по математике. И взял как-то с парашютом прыгать. Это Йэн - из той жизни, прежней, счастливой. Когда все было иначе.

— Йэн, - сказала она тихо, - я приехала к тебе. Я здесь.

Он вовсе не выглядел несчастным или сломленным там каким-нибудь. Мама с Элис собирали на стол, а Йэн играл с Тигренком в "Космический бой", разложив игровое поле на краю дивана. Тигренок уже начал называть его "деда" - как-то непроизвольно. Пришли Агнес, Басиль и старшая их дочь, Вильда. На два года моложе Элис. В детстве они были подругами, встречались только редко - Вильда училась в другой школе, просто некогда. Встречались лишь тогда, когда родители собирались вместе. Но уж тогда очень здорово вместе играли. У них даже собственная страна была, "Аларис". Сочиняли про эту страну, писали друг другу роман с продолжением - через Сеть. Потом как-то это заглохло, они разошлись. После окончания школы даже и не встречались ни разу, и не слышали друг о друге.

Элис с любопытством поглядывала на Вильду - девушка была похожа на свою мать, белокожая, довольно крупная, с влажными большими оленьими глазами. Одета опрятно, но не ярко.

— Ты как? - спросила Элис, - замуж вышла?

— Не-а, - Вильда покачала головой, - ну… закончила Высшую школу, сейчас фармаколог, работаю в одной фирме… в общем, неплохо. Лекарства закупаем скантийские.

— Скантийские?

— Ага. Собственное эдолийское фармпроизводство, - Вильда покачала головой, - в общем, почти уже на нуле. Хотя еще делают кое-что… А ты?

Элис вздохнула. Стыдно, конечно…

— Я уборщицей работаю. У нас там… очень сложно как-то иначе устроиться. С ребенком и вообще…

— Ничего, еще все будет хорошо, - пообещала Вильда. Элис усмехнулась.

— Идем, поможем хоть на стол накрыть, а то наши бабушки…

Крис скорее напоминала девочку, чем бабушку. Только если приглядеться к лицу, уже видны морщинки, а так… ну что ей - сорок с небольшим. Рядом с Йэном, положив руку ему на плечо, она смотрелась, как дочь. А Элис - как внучка.

— Жаль, доченька, что сегодня будний день, поэтому никто толком не смог прийти… Марта звонила, хотела тоже тебя повидать. И Мирс. Но ничего, позже ты их увидишь…

Элис выложила на стол скантийские необычные лакомства - шоколадки, кофе, печенье. Подарила Басилю небольшую бутылочку коньяка, остальным - по шоколадке.

— Ты ведь тоже любишь сладкое, Йэн? - она разломила большую шоколадку.

— Давай! Попробуем… надо же, а я и не ел такого.

— Что ж тут удивительного? - фыркнула Агнес, - и никто не ел.

— Так я вроде как был в Сканти… почти два года, - объяснил Йэн, - но мне там не понравилось.

— Мне тоже не очень-то нравится, - вырвалось у Элис.

— А я тоже хочу шоколад! - заявил Тигренок. Крис схватила его на руки.

— Иди к бабушке! Конечно, ты получишь шоколад. А еще пирожки, знаешь, какие я вкусные пеку? Вот попробуй.

Элис улыбалась - Тигренок, похоже, отлично освоился. Сразу начал доверять бабушке. Чувствовал себя как дома.

— Ну давайте, - Агнес дернула за рукав мужа, - Басиль, ну-ка давай, молитву!

Басиль смущенно прочитал молитву. Все начали есть. Йэна усадили, подложив под спину несколько подушек, и он тоже ел пирожки и суп с лапшой, ловко и совершенно без затруднений орудуя искалеченной правой рукой. Элис только подумала, что в старые времена, в детстве на стол все-таки ставили гораздо больше всего…

Это было так, как будто она никуда не уезжала. Как будто этих пяти лет просто не было. Она не жила. Эти годы канули куда-то в небытие, и вот теперь она заново начинала жить.

А ведь действительно, подумала Элис, только здесь - ощущение, что ты вообще живешь. А там, в эмиграции - как будто пережидаешь что-то, отсиживаешься, как будто всегда на чемоданах, временно. Запершись от людей, от настоящей жизни.

— У нас теперь тоже все есть, - говорила Вильда. Они шли по улице, которая на самом-то деле почти не изменилась, только больше стало рекламных плакатов, да появилось несколько новых зданий, втиснутых в узкие промежутки между старыми.

— Вот хочешь, зайдем в магазин?

Да, в магазине все было практически так же, как и в каком-нибудь небольшом супермаркете Сканти. Например, "Векере". Ряд тележек. Турникет. Полки, заваленные снедью. И чего она так нервничала 5 лет назад, увидев обыкновенный супермаркет - вот же, полно еды и здесь…

Элис захотелось купить что-нибудь вкусненькое для Йэна. Надо что-нибудь богатое калием. Бананы. Сухофрукты. Раньше в Эдоли почти никогда не бывало бананов - все же северный материк. Элис выбрала целую гроздь, спелых, но еще не побитых коричневой ржавью. Взяла еще лимонада, Йэну нужно много пить. Кажется, такой он любит. Тигренку ирисок. Чего еще дома не хватает? Да много чего. Но на себе все не потащишь, надо хоть рюкзак взять. Она купила молока, творога, хлеба.

Мама сказала, что молоко давно не покупает. А зачем - каши можно варить и на воде. Молоко - это баловство одно. Ну иногда, раз в неделю, можно себе позволить.

— Мама, но почему ты не говоришь, - Элис была поражена, - уж сколько-то денег я могла бы тебе посылать…

— А, перестань, у тебя самой проблемы…

— Но не такие! Я не экономлю на молоке.

И теперь ведь ей еще кормить Йэна. Ему никто ничего не платит. Два месяца назад его выпустили из тюрьмы - сразу в больницу, и в больницу, мама писала, приходилось носить свою еду. Правда, не только она носила - еще сестра Йэна, которая тоже сейчас в Анграде, все остальные далеко. Практически сейчас можно выжить, только если у тебя есть родня. Все держатся друг за друга…

То есть не все - есть и богатые люди, конечно. Кто-то же закупается в этом магазине.

Расплатились, вышли из магазина. Элис подумала, что надо было на обратном пути зайти все-таки. Теперь вот тащи это все на себе…

— Тетенька!

Элис обернулась.

— Тетенька, дай десять кринов!

Элис почувствовала, как "уплывает". Это было невозможно… этого просто быть не могло. Это было когда-то, после Фаренской войны, очень-очень давно… Это было сейчас. Перед ней стоял мальчик лет семи, оборванный, с разводами на немытом личике, голубоглазый харванский мальчик и протягивал ручку.

— Те-о-тенька!

Элис машинально и лихорадочно полезла за кошельком… Вынула монетку - именно просимого размера. Вложила в грязную ладошку.

— Тетенька, а еще? - оживился мальчик. Вильда схватила ее за руку и молча потащила.

— Ты куда? - забеспокоилась Элис.

— Обчистят! Ты что? Сейчас толпа таких же набежит… Что с тобой?

— Подожди, - попросила Элис. Она увидела каменный бортик газона. Подошла, села. Ноги как-то сразу ослабели.

— Тебе плохо?

— Виль… - спросила она, - это что… это бездомный ребенок?

Вильда - изящная, на каблучках, в элегантном кожаном костюме - с недоумением пожала плечами.

— Ну да. Для тебя это новость?

— Эффект вареной лягушки, - пояснил Йэн. Элис уставилась на него.

— Это как?

— Это у нас. Понимаешь, мы привыкли постепенно. Если лягушку бросить в кипяток, она оттолкнется и выпрыгнет. А если ее сначала положить в холодную воду и постепенно нагревать, то ей это будет приятно. Тепло. Организм перестроится на новую температуру, потом еще на градус, потом еще… и так пока лягушка не сварится. Она ничего и не заметит и будет лежать в кайфе и считать, что принимает теплую ванну.

— Но люди же не лягушки… у них же есть ограничители какие-то… должны быть.

— Да вот, как видишь - нет. Ты в Сканти просто не привыкла, там нет бездомных детей, нищих. Ну есть бродяги, но не дети… Правда, это осуществляется за счет того, что по всему миру дети умирают… вот видишь, развалилась наша Империя, думаешь, скантийцы к этому руку не приложили? У-у… еще как приложили. Теперь Сканти единолично контролирует многие месторождения и у нас и в мире, которые раньше мы контролировали. Еще приросло их богатство. Можно поделиться со своими бездомными…

— Да я понимаю, Йэн.

Элис задумалась. Неужели, останься она здесь, она тоже спокойно бы приняла факт существования детей-нищих? Ее бы это не шокировало. Она бы покупала себе помаду и тряпки, своему сытому, хорошо одетому сыну - велосипед и ириски, и потом шла бы мимо этих детей, точно таких же, ничем не хуже, чем Тигренок… У нее навернулись на глаза слезы. Почему у Тигренка есть все, а у них…

Хорошо, взрослые, может быть, сами виноваты… они лишены предпринимательской жилки, им на все плевать, они не хотят поднять задницу с дивана, они неспособны, ленивы, тупы… мама вот, наверное, ленива и тупа… ну и что, что на работе ее ценят. Будь она поумнее, давно бы ушла из Спасательной и занималась бы бизнесом. Киоск бы открыла. Да, сама виновата.

Но дети-то, дети в чем виноваты?

Йэн смотрел на нее со сложным выражением. Подошла мама.

— Солнце мое, может, сходим уже умоемся? Время позднее.

— Ага, давай, - согласился Йэн. Вдвоем они помогли ему подняться. Медленно, с паузами. От сердечной мышцы мало что осталось, он задыхался при каждом движении, губы синели. Крис подхватила его под правое плечо, Элис - под левое. Йэн старался не слишком сильно давить на них, но это плохо получалось. Он был тяжелый, хотя и сильно похудел, мышцы уменьшились в объеме. Рука его состояла, казалось, из одной острой плечевой кости, и больно давила на Элис.

Но они еще водили его в туалет. Он так хотел. Крис могла бы все делать и прямо в кровати, точнее, на диване - умывать, подавать судно, но он хотел "немного прогуляться".

Может быть, это опасно, может быть, вот так он и умрет - но ведь он все равно не выживет…

Крис стянула с него штаны. Элис отвела взгляд. Не потому, что стеснялась - больных, что ли, она не видела во всяком ракурсе? Потому что там тоже почти ничего уже не было, и к этому она еще не привыкла. Не хотелось смотреть лишний раз без необходимости.

Развалина. Обрубок человека. Нет, не надо так думать. Но какой-то он удивительно при этом веселый и спокойный.

Йэн навалился на Элис, пока Крис обмывала его. Снизу. Переодеть штаны. Потом сверху. И сверху тоже картина была страшненькая, шрамов прибавилось много.

— Крис, кончай тереть, я же не из рудников вернулся, а? Дырку ведь протрешь.

— Ничего, зато будешь чистенький, свеженький… - отвечала Крис.

— Прямо хоть к начальству на ковер.

— Йэн, у тебя волосы отросли что-то… может, я тебя постригу завтра? Машинка вроде работает.

— А что, я тебе с длинными не нравлюсь?

— Нравишься, очень даже. Но непривычно. И тебе неудобно, наверное?

— Да постриги, конечно, золотце…

Обратный путь - еще медленнее, еще тяжелее. Йэн навалился на Элис всем весом, она замерла под тяжестью, уперев ноги, стараясь на ногах удержаться, пока Крис быстро-быстро перестилала постель, укладывала подушки - две, три. Так, чтобы полусидя. Так легче сердцу. Йэна осторожно уложили. Он замер, закрыл глаза. Совершенно неподвижно, бело-синее лицо, страшное - Элис такого цвета лица никогда не видела даже. А вдруг он… страх шевельнулся в душе. Йэн взмахнул ресницами.

— Спасибо, девочки. Раздавил я вас, наверное. Я же здоровенный, как слон.

Марта так и работала после высшей ступени на кафедре той же Школы, теперь она называлась "академия лингвистики". Преподавала харванский, писала какую-то там научную работу. У нее был муж - не слишком удачливый программист, и дочка трех лет, с которой сидела бабушка - садики теперь и в Эдоли стали дорогие.

Мирс семью еще не завела. Закончив летную школу, ни разу не полетала даже на атмосферном истребителе - какой там космос?

— Парням еще есть какой-то шанс, - рассказывала она чуть грубоватым низким своим голосом, потягивая пиво, - а нам… можно забыть. В прошлом году передачу делали, нас с Аринель снимали, журналистка вся на дерьмо изошла - ах, какие глупые девушки, наверное, они хотят таким образом самоутвердиться, доказать, что они не хуже мужчин, наверное, они феминистки и таким образом это… сублимируют свои комплексы, во. Вот я лично - то есть она лично - не могу спать спокойно, если я думаю, что мой покой бережет пилот, у которого в данный момент, может быть, месячные, гормональные сбои, и вообще… сука, короче.

— Гм, - для Элис такой подход был новостью, - то есть они хотят теперь доказать, что женщинам летать нельзя?

— Ну, Элис, ты давно у нас не была, - сказала Марта, - женщинам много чего нельзя. Мы, оказывается, вообще неполноценны, представляешь? У нас перепады гормонов и настроения, мы непредсказуемы, и больше половины профессий нам в принципе недоступны… У меня вот женская профессия, так я и то чувствую себя виноватой - надо вообще не работать, а сидеть дома с ребенком. Если бы муж на всех зарабатывал, я бы сидела.

— На самом деле у нас энергетический кризис в стране, половину станций же позакрывали в связи с якобы экологической опасностью… водородной смеси не хватает, она дико дорогая. Мужчинам еще дают летать… два раза в год. А нам можно было забыть. Я сейчас на экономическом учусь. Работаю охранником, благо, ты же знаешь, по кьянгу я мастер. По ночам работаю, днем учусь. Дорого… Но потом буду нормальные бабки зарабатывать.

Подруги сидели в "стекляшке" - кафе не закрылось, его даже модернизировали, и ассортимент стал шире. Взяли сарки - маринованное прожаренное мясо, по бутылочке пива. Марта, правда, стеснялась, выяснилось, что денег у нее на мясо не хватает, но подруги уговорили, что уж ладно, угостят…

Осень бушевала за хорошо промытым стеклом, листвой зашвыривала парковые аллеи, багрянцем и золотом слепила взгляд. Сарки были сочными и вкусными, пиво - чуть горьковатым. Было легко. Девчонки, свои - как будто и не расставались. Как будто и не изменилось ничего.

Мирс все такая же - черные жесткие волосы колечками, блестящий живой взгляд. И Марта такая же - изящная, талия тонкая где-то уже на грани возможного, хоть в фотомодели иди, косметика наложена умело и почти незаметно. Костюм - опять же, сидит естественно, как будто она в нем родилась, однако женский взгляд уловит и элегантность, и вкус, и то, что сшито, видимо, самостоятельно из недорогой ткани - однако выглядит будто коллекционная вещь.

— Тетеньки, а вы когда допьете, мне бутылки отдадите? - еще один клоп. На этот раз чернявый, возможно, беженец из Кари. Элис напряглась.

— Ты иди пока, - Мирс кинула ему монетку, - попозже подойдешь, отдадим.

— Спасибо, - мальчик исчез.

Элис выдохнула.

— Не могу… я этого не могу видеть.. ведь это же дети! Где они живут, на улице?

— Ну зачем на улице? - неторопливо сказала Мирс, - как правило, они входят в какие-нибудь банды… живут в заброшенных домах, мало ли где. В подвалах. Скорее всего, он попрошайничает не для себя. Вечером сдает взрослым добычу, а то побьют.

Элис дернулась. Невыносимый стыд снова жег ее - вот она тут сидит, взрослая, сытая, лакомится и пьет пиво, а рядом стоит маленький мальчик… и ждет, когда она допьет, чтобы сдать бутылку и получить за это деньги… а то его побьют вечером.

— Господи, - она закрыла лицо руками, - я не могу, не могу! Так же нельзя жить!

Мирс мрачно посмотрела на нее.

— Ладно, пошли отсюда.

— А как можно? - спрашивала Марта, - а что ты предлагаешь? Вернуться к прошлому? Чтобы опять все строем ходили?

Они шли по дорожкам парка, усыпанным листопадом. Элис растерянно ворошила листья ногой.

— Ну хотя бы… лучше уж к прошлому, чем так!

— И пусть опять сажают, расстреливают, да?

— Но Марта… в наше время это уже все было не так страшно… это было редко, и невинных не сажали.

— В наше время! Но это всегда могло вернуться, не так ли? Ведь главное - это строй. Захотелось кому-то наверху закрутить гайки, и…

— Слушай, - сказала Элис, остановившись, - да лучше уж пусть так! Я даже согласна, чтобы меня лично посадили… но ведь это же дети!

— Но у тех, кого репрессировали, тоже были дети…

— И они вырастали в школах, получали образование…

— Как сироты! И над ними издевались в этих школах… Это у нас еще были родители, с нами как угодно не поступишь - а ты знаешь, что творилось в сиротских интернатах?

— Сирот полно и сейчас, но тогда не было беспризорных детей. Не было! И все дети нормально вырастали.

— Да как ты можешь такое говорить! - Марта чуть не плакала, - неужели ты считаешь эту Империю нормой? Неужели так и надо жить?

— Не знаю, - Элис положила руку на плечо Марты, стараясь успокоить, - не знаю, но ведь то, что сейчас - это тоже ненормально…

— Это временно! Потом будет лучше! Ведь мы же уже все как-то устроились, все живут, никто не умирает с голоду… из приличных людей. Конечно, алкоголики… те, кто сам виноват… Ну ехали бы в деревню, там полно незанятых домов, огород бы выращивали.

Но как ты можешь такое говорить! Ты знаешь, что мой дедушка умер на Элейиле, в лагере? Ты… Нет, я даже не могу о таком думать!

У Марты все-таки навернулись слезы на глаза.

— Почему раньше тебя это так не волновало? - спросила Элис, - в школе? Почему в школе ты верила в Империю, ты была даже активисткой общественной работы, ты писала такие сочинения… почему?

— Да потому что все верили! - выкрикнула Марта, - потому что я была маленькая и глупая!

— А может, наоборот, потому что сейчас ты услышала что-то другое… и изменила свою точку зрения?

Мирс все это время не принимала участия в разговоре. Она просто шла рядом, глядя куда-то в сторону, время от времени начиная насвистывать популярный мотивчик.

— Да у нас в семье, если хочешь знать, все были рады тому, что об этом наконец-то заговорили…

— Не знаю, Марта. У нас всегда говорили об этом. Это не было секретом ни для кого, понимаешь? В маминой семье от репрессий пострадала ее двоюродная бабушка, правда, она занималась колдовством и кажется, даже ереси какие-то распространяла. Ее посадили. Мы все об этом знали, это не было секретом. Мы просто с этим жили. Ну и что, ну посадили, так что теперь, только об этом и думать? Это было давно. Что же теперь, мстить, что ли?

— Но это нельзя, нельзя было замалчивать!

— Марта, но я же говорю - а кто замалчивал? В каждой семье такую историю знали, и жили однако, мирились с этим… работали, растили детей. Зачем было все разрушать-то?

— Мирились? Вот и домирились, - Марта, кажется, совсем вскипела, - я просто поражаюсь тебе, Элис! Я тебя не узнаю! Неужели ты, ты ведь всегда была такой милосердной, такой правильной… как ты можешь призывать к возвращению этой ужасной Империи! Неужели тебя не волнует то, сколько народу погибло…

Элис и сама чуть не плакала. Она боялась посмотреть на Мирс - если еще и Мирс поддержит Марту… тогда, наверное, только и останется - уйти и больше никогда с девчонками не встречаться. Но Мирс молчала, глядя в сторону. Слишком долго молчала.

Слишком больно все это. Потому что ведь и Марта-то права. Разве можно мириться и спокойно замалчивать такие факты? Хотя… кому стало легче оттого, что их вытаскивают на свет Божий и перетряхивают - мертвым уже все равно.

Свобода. Зарево рассвета.

Свой бизнес делает страна.

А мертвецы лежат под снегом.

И тишина.

Слишком болезненный, тяжелый вопрос. Что хуже - репрессированные за свою веру, отличавшуюся от официальной, или же - бездомные дети? Для себя Элис однозначно решила, что бездомные дети - хуже. Да ведь и не только дети! А старушки нищие - сколько их? А те, кого обманом выжили из квартир-блоков, живущие теперь прямо на улице, интересно, что они делают зимой? Элис уже видела шалаши и землянки на пустырях. Нет… в тюрьме по крайней мере кормят. И все это было не в таких масштабах, как сейчас - нищета.

— Сколько… - заговорила она с трудом, - вот это тоже сложный вопрос, Марта. Я ведь была поражена у Рошена именно цифрами. По нему получалось, чуть ли не половина населения страны прошла через лагеря. Я думала - ну раз так, это невозможно, конечно! Этому нет прощения, с этим нельзя жить… Но… потом я увидела статьи, где приводились реальные цифры… я видела реальные данные, понимаешь? Они были меньше рошеновских в десятки раз, иногда даже в сотни! Да, люди сидели… но ведь люди везде сидят в тюрьме… и в Сканти тоже. Вопрос - сколько людей… так вот, получалось, не больше, чем в Сканти, и.. меньше, чем сидит сейчас! Понимаешь, даже меньше, чем сейчас! Ведь и сейчас людей сажают… И не только за криминал.

— И где ты видела эти цифры? - с иронией спросила Марта. Элис выдохнула. Отвечать было почему-то неловко.

— Йэн… Йэн мне все это показал. И статьи, и цифры… и еще мы с ним подсчитывали вместе. У него же есть собственная статистика его отдела. Сколько дел проходило за год по Анграде… сколько сажали… мы считали, сколько всего получалось по ДИСу… И не только сейчас, но даже в худшие годы - вся эта статистика велась, все лежит, никуда не делось! Так вот - гораздо меньше, чем ты думаешь.

— Ну конечно! - с торжеством заявила Марта, - так я и думала. Инквизитору нужно доверять больше, чем… чем людям. Которые все это испытали на себе… Да и вообще, Элис, ты соображаешь, что ты говоришь? Ведь это же бессердечно! Да даже если один человек сидел невинно… Если столько миллионов сидело - это нельзя простить, а если меньше - то можно, что ли? Так? Скажи - да или нет?

Элис была близка к отчаянию. Сказать да - невозможно, хотя по смыслу то, что она имела в виду - означало да. Да и как вообще говорить о таких вещах… Слишком уж все это больно. Марта бесповоротно побеждала в этом споре.

— Марта, ну а ты тогда тоже скажи - это нормально, с этим можно жить - умершие от холода и голода прямо на улицах сейчас? Не полвека назад, а прямо сейчас, на наших глазах, можно сказать? Ты думаешь, этих умерших меньше, чем…

— Это совсем другое! - заявила Марта, - они умерли на свободе! Их не убили.

Элис вытаращилась на подругу, потрясенная таким поворотом. Может, и вправду, есть принципиальная разница, и "умереть на свободе" - это вовсе не страшно, даже неплохо?

— Девочки, смотрите, - позвала Мирс. Они стояли перед огромным рекламным щитом, и на щите - знакомое лицо… очень знакомое…

— Это же Вики! - воскликнула Элис.

Узнать Викторию Айвен было трудно, но все же - можно. Она была умело накрашена, волосы мелированы, современная молодая женщина с белозубой улыбкой модели. В руке она изящно держала бокал, длинная нога закинута на ногу.

— Вот уж не думала, что папочка использует Вики для рекламы, - интерес Марты мгновенно переключился. Элис была этому рада.

— Папочка?

Вики рекламировала туристические поездки на Сёгор и острова. Какое-то турагентство.

— Бенедикт Айвен что, занялся туристическим бизнесом?! - поразилась Элис. Хотя, подумала она, почему бы и нет. Ясно, что из властных структур его вышибли… как Йэна. Надо же как-то жить… у человека обнаружилась предпринимательская жилка.

— Да нет! - фыркнула Мирс, - Турбизнесом сама Вики занимается. Это так, хобби у нее. А папочка, во-первых, с самого начала депутат парламента… еще когда Мадар к власти пришел. Во-вторых, он скупил Верфь. Концерн Айвена, не слышала, что ли? Про него даже говорят - Империя Айвена. Он же сейчас один из самых богатых людей в стране!

Элис на мгновение прикрыла глаза. Глай Бенедикт… второй секретарь Консила. Уважаемый, вечно занятый человек.

— Да ведь он и в Империи жил… на порядок лучше остальных, - сказала она.

Ей вдруг вспомнилась Магда, их одноклассница. В последний год обучения она вступила в орден хавенов, терциаркой. И объясняла как-то Элис.

— Понимаешь, надо же думать о том, как устроиться. Если ты в ордене, то всегда будет легче пробиться в какой-нибудь городской консил, начать с малого… В наше время надо быть терциарием, чтобы делать хоть какую-то карьеру.

Элис, помнится, это немало поразило. Она-то, идеалистка, считала, что в орден нужно вступать по призванию… от Господа, и все такое.

Сколько таких, как Магда, было в ордене? А таких, как глай Бенедикт?

— А что ты удивляешься? - сказала Мирс, - половина крупных бизнесменов и депутатов - это бывшие члены Консила, короче, шишки!

— Ты вот говоришь - он скупил Верфь… но как? Откуда у него деньги?

— А этого, лапочка, никто не знает… откуда у них всех деньги? Ты представляешь, сколько может стоить Верфь, космодром или металлургический завод? Передел собственности. Все это было государственным… А потом вдруг стало чьим-то. Ну а Вики папа турагенство подарил, девочка развлекается. Наворовали, короче, - заключила Мирс, - что ты хочешь? Это ведь только бла-бла-бла, типа, честный бизнес, заработанные деньги… никто из них ничего не заработал!

Они двинулись дальше по улице. До остановки монора, откуда Марте нужно было ехать домой.

— Все равно, - Марте, видно, хотелось еще поспорить, но она говорила теперь мягко, - все равно, Элис, так, как раньше, нельзя. Ну конечно, сейчас тоже много недостатков… Но ты только представь - опять эти пустые распределители… все по картам. Видеоны, холодильники, машины - все только отечественное. Неужели ты хочешь, чтобы так было?

— Не знаю, - Элис стало противно. Вот и перешли… от пафоса сострадания к убитым - к отечественным холодильникам. Впрочем, какое право она имеет осуждать - она-то живет в Сканти и уж эдолийскими вещами не пользуется… ей это безразлично, но факт остается фактом.

— Не знаю, я просто очень поражена тем, что вижу, - сказала она, - а вон твой монор! Увидимся еще?

— Да, конечно, я позвоню!

Подруги распрощались. Марта вскочила в монор. Мирс и Элис двинулись дальше по улице.

— Ну ты лучше расскажи, как там, в утробе потребительского общества? - спросила бывшая летчица, - как живешь-то вообще?

— Ты знаешь… - Элис была рада тому, что тема разговора сменилась, - в принципе, материально, конечно, хорошо. О еде думать не приходится. Но… понимаешь, там ты никому не нужен. Никому. Каждый сам по себе. Людям просто плевать друг на друга.

— Хе, - презрительно буркнула Мирс, - а ты считаешь, здесь не плевать, что ли? Здесь еще больше плевать!

— Девушка! Девушка, дайте кредик, я ребенка кормлю, ничего не ела со вчерашнего дня!

К ним приблизилась какая-то оборванная нищенка, и на руках - сердце Элис глухо ухнуло - она держала грудного младенца. Малыш крепко спал, завернутый в одеяло. Элис дрожащими руками полезла за кошельком. Выхватила первую попавшуюся бумажку - сто кредов… это и для нее уже серьезные деньги, но ведь грудничок… Нищенка униженно благодарила.

— Зря, - коротко сказала Мирс, - это же бизнес у них…

— Какой бизнес? О чем ты? Это же ребенок!

Мирс снисходительно хмыкнула.

— Про них много писали… понимаешь, это не ее ребенок. Это бизнес такой. Они крадут детей или это дети каких-нибудь пьяниц… Дают им снотворное. Эти дети всегда спят. Конечно, долго они так не протянут, месяца два-три, ребенок умер, находят другого… Ты что?

— И это… - слабым голосом спросила Элис, отрываясь от стенки, - вы это… так спокойно к этому относитесь? То, что вот сейчас ребенок умирает, - она оглянулась. Нищенки не было видно, - и он умрет, и…

— Ну иди, сообщи в полицию… полиция этим не занимается, а даже если… на всех сил не хватит. Ну одну поймают, а другие…

— Господи! - искренне сказала Элис, - да лучше Империя, лучше все, что угодно, чем это… лучше бы даже эта нищенка сдохла на Элейиле…

Мирс вздохнула.

— Сложно все это. С другой стороны, обратно в казарму тоже никому не хочется. На фиг… вранье все это.

— Да везде плохо, Мирс, если подумать. Где хорошо-то? Думаешь, в Сканти хорошо? Тоскливо там…

— Тоскливо, - зло сказала Мирс, - тебя просто жареный петух не клевал, вот тебе и тоскливо. Не ценишь жизненных благ. Знаешь, есть люди, которым гораздо, во много раз хуже, чем тебе…

Видеон бормотал вполголоса. И люди в комнате говорили негромко. Крис сидела рядом с Йэном на диване, вплотную, положив руку ему на грудь. И время от времени безотчетно вороша его волосы, ласково проводя по щеке ладонью. Йэн жмурился от удовольствия.

С тех пор, как его выпустили из тюрьмы, их отношения изменились. Многое из того, что было запретным раньше - стало возможным. Крис обнимала его, целовала - пусть не всерьез, так, в щечку, но все же целовала. Запрет на прикосновения исчез. Может быть, и это было грешным - они предпочитали не задумываться о таких вещах. Все равно дальше это не зайдет, и было бы желание плотского греха - уже просто нет возможности. И Крис почти не отлипала от Йэна, почти все время сидела рядом с ним, будто жена. Даже и на людях, открыто - пусть видят, ну и что?

— Смотрите-ка! - Тарсий включил видеон погромче.

— Что там? - спросила Крис.

— "Час памяти", - усмехнулся бывший инквизитор. Все уставились в экран. Йэн ощутимо вздрогнул под рукой Крис. Может быть, лучше ему не смотреть такое… Да нет, он спокоен.

В общем-то, ничего особенного - передача, в которой рассказывали душераздирающие истории про репрессии и вообще деятельность ДИСа.

— Вы уверены, что… - начал было Иост, но Тарсий махнул на него рукой.

— Тихо-тихо! Смотри!

В экран вплыло знакомое лицо, круглое, чуть одутловатое, все такая же короткая стрижка, только волосы уже не рыжеватые, седые. Но в целом Абель Лавен не так уж изменился.

— Лавен! - выдохнул Тарсий и посмотрел на Йэна. Тот прищурился и смотрел с интересом.

Журналистка за кадром задала какой-то вопрос, Лавен с достоинством кивнул.

— Да, я был осужден 14 лет назад на 22 года лишения свободы, срок отбывал на Элейиле в лагере. Реабилитирован правительством народного единства, то есть отсидел я всего 9 с половиной лет.

Журналистка прощебетала еще что-то. Лавен шумно вздохнул, сменил позу в кресле.

— Да видите ли, у меня есть дочь. Тогда получилось так, что она заболела. Смертельно. Злокачественная лейкопения, тогда ведь это не умели лечить. Врачи отказались от нее. Я понимал, чем рискую, но я все же хотел ее спасти.Ведь вы понимаете, что такое отцовские чувства! Я обратился к целительнице, кстати, это Вэлия Ратта, она сейчас известна… в определенных кругах. Ну и вот, собственно, в этом заключалась моя вина. Кстати, моя дочь была исцелена, она и сейчас, к счастью, здравствует…

— Вот ведь бедненький, невинный агнец, - сквозь зубы сказал Тарсий, - всего-навсего обратился к целительнице, а ему за это 22 года…

— Да, Йэн, - Иост повернулся к инквизитору, - а может, тебе тоже обратиться к каким-нибудь целителям, а? Теперь ведь это разрешается! Удивительно, почему это у нас до сих пор есть больные…

— Целители сдерут не меньше, чем в наноцентре, - буркнул Тарсий, - и вообще, давайте послушаем…

Йэн слушал, закрыв глаза. Он утомился, голова кружилась.

— Сейчас у меня свой небольшой издательский бизнес, я открыл журнал… у нас есть фонд помощи жертвам репрессий, - рассказывал Лавен.

Узнать бы, думал Йэн, как сейчас живут дети Эннии… кто им поможет. Ведь никто… они ведь не жертвы репрессий. И родители Бена - может, петрушку с лучком продают на улице…

Энния… Бен… до сих пор ведь болит, как два огненных кровавых пятна. Слава Богу, Климент выжил, и его даже почти восстановили, ну так, мелочи остались - нарушения координации, головные боли, зрение плохое… Интересно, а он как сейчас? Он ведь тоже не жертва репрессий.

Рука Крис успокаивающе гладила его по голове.

— Йэн… милый, ты не думай об этом… успокойся, Йэн. Тарс, вы бы выключили это лучше…

Тарсий убавил звук. Йэн открыл глаза.

— Да смотрите, это все ерунда. Ничего. Кажется, столько прошло с тех пор, а как вспомнишь ребят, так…

— Не напрягайся, - сказал Тарсий, - нам еще надо все закончить с твоими данными. - -- - Быстро закончим, - ответил Йэн, - давай дальше работать, чем смотреть, действительно, на всякую мразь.

Тарсий пересел поближе. Раскрыл свою планшетку…

— Мы остановились на Майте…

— Тут, Тарс, у меня не так много данных. Я не встречал людей, которые лично общались бы с Императором. О КИДе я знаю практически все теперь. А вот с Майтом… мне трудно понять его мотивы. Либо он совершил сознательное предательство из каких-то соображений, либо его насильно заставили…

— Ну исходя из того, чем он теперь занимается… - задумался Тарсий, - у него теперь Фонд Майта, он ездит с лекциями по разным странам… недавно даже в рекламе снимался… в общем, вполне вписался… Вроде собирается на следующих выборах в президенты баллотироваться. Исходя из этого, думаю - сознательно.

— Не факт, - сказал Йэн, - он мог просто приспособиться. Знаешь, как многие теперь.

— Слушай, подожди с императором, - сказал Тарсий, - давай сначала сделаем резюме по КИДу. Итак, вкратце… я потом обработаю.

— Ну хорошо, давай. Итак, - сказал Йэн, - исходя из полученных мной данных, Коллегиум Империи Дефенденди был создан и управляем в действительности людьми либерально-демократических убеждений, принадлежащих ныне в той или иной форме к правительству Народного Единства. Формально они не входили в КИД, фактически управляли им. Это был один из этапов перестройки власти в Эдоли. Первый этап - отстранение от власти Ордена. Второй - создание парламента. Третий - отстранение Императора. Таким образом, парламент и президент оказались у власти, но эта власть все еще была ограничена диакониями, хотя формально диаконии - лишь исполнительная власть. Но в ней участвовало слишком много людей старых, имперских убеждений. Поэтому демократами - кстати, я не исключаю здесь участие скантийских спецслужб - была разработана следующая операция. Создание проимперского комитета, который ставил бы целью возрождение Империи, но при этом - контролируемого тайно демократами. Вовлечение в этот комитет возможно большего числа людей с проимперскими взглядами. Инсценировка государственного переворота.

Крис вздохнула, с ужасом глядя в лицо Йэна. Каково ему было, когда он понял это впервые - и понял уже в тюрьме?

То, что люди, которых убивали на его глазах, погибли даже не ради Империи - ради затеянного кем-то спектакля?

— Цели создания КИДа следующие. А.Выявление и устранение всех сколько-нибудь значимых фигур, способных содействовать реставрации Империи. На всех уровнях - от диаконий до низовых ячеек. Полное уничтожение, изоляция сторонников Империи. При этом изоляция легитимная, оправданная в глазах народа - не репрессии против имперцев, а пресечение реальной попытки переворота… - Йэн перевел дух, - Б. Передел власти внутри собственно демократического лагеря. Как я уже говорил, там шла борьба между двумя группировками, которые позже получили название Народного Единства и Партии Обновления. По своему составу обе группировки почти идентичны. Так же, как по целям и задачам. Но как и положено при демократии, эта борьба шла, и в данном случае козырь КИДа разыграло Народное Единство во главе с Мадаром. Любопытно, что и Партию Обновления, и Народное Единство возглавляли старые имперские функционеры, хавены-терциарии… Хотя это не так уж важно. Итак, Мадар пришел к власти, эффектно победил, сбросив КИД и то правительство, которое в глазах народа теперь выглядело бессильным. Еще надо учесть и тяжелейшее экономическое положение, вызванное обновлением и переделом собственности - неудивительно, что народ голосовал за Мадара, как за последнюю надежду. И наконец, третья цель, В. Информационно-пропагандистская. С помощью КИДА планировалось внушить народу страх перед реставрацией и ненависть к старой власти. С самого начала операции усиленно муссировались слухи о каких-то "расстрельных списках", "черных списках" демократов, которые якобы составлял КИД. Даже снимались наскоро фильмы о героической борьбе демократов за свободу, о каких-то избиениях в подвалах бывшего ДИСа - уже в наше время. Во время самого переворота непосредственно демократы старались как можно больше людей вывести на площадь, на улицы. Ну и наконец, мы помним информационное освещение самой операции. Со стороны демократов было всего двое убитых, причем убитых случайно, и еще один раненый на площади Квиринуса, которого тоже выдали за убитого. О троих убитых якобы имперцами снимались передачи, их имена - по крайней мере, двоих реально мертвых - теперь знает каждый ребенок. Что же касается сотен убитых сторонников КИДа, переполненных тюрем - об этом пишут теперь только немногочисленные имперские газеты, и большинством населения это воспринимается как газетные утки. В итоге переворот остался в памяти людей как доказательство жестокости и зверства имперцев и торжество свободы, демократии и гуманизма.

Йэн помолчал. Молчали и остальные - Тарсий записывал на диктофон.

— Мы видим, что демократы полностью достигли своих целей и осуществили операцию более, чем успешно. КИД был бутафорией, ловушкой для тех, кто реально хотел восстановления Империи и работал для этой цели. Собранные мною данные неопровержимо свидетельствуют об этом…

— Спасибо, - Тарсий щелкнул выключателем, - собственно, данные ты мне уже все передал. Резюме есть… да, ошеломляет, конечно…

— Беда в том, - сказала Тавита, - что это все ничего не значит. Таких сенсационных заявлений в проимперских газетках печатается по нескольку на день. В этом потоке все разоблачения Йэна, будь они тысячу раз истинными, просто утонут… Наряду с сообщениями о продаже людей на органы и всемирном заговоре…

— Да, - сказала Крис, - это в Империи печатное слово что-то значило… могло влиять на умы, даже совершить переворот. А тут… прочитают, пожмут плечами - ну интересно - и побегут дальше, биться за кусок хлеба.

— Я ничего больше не могу сделать, - тихо сказал Йэн, - ничего. Я умею только вести расследование, добывать информацию, анализировать. Я этому научился за много лет. Я это делал в тюрьме. Говорил с сотнями людей. Ведь нас действительно были сотни… а по стране - сотни тысяч. Многие умерли, другие все еще там… третьи, как я, уже просто ни на что не способны. Это все, что я могу…

Иост сел ближе к нему, за стол, взглянул в лицо друга.

— Ты все правильно сделал, Йэн. Мы это используем. Не здесь. Но используем. Люди будут знать об этом. Те, кому нужно… кто еще не умер… Мы это сохраним. Они узнают, как погибла Империя.

— Обманом, - сказала Тавита с горечью, - враньем. Мы были слишком честными… нас не научили врать.

Йэн вздохнул.

— Точнее, Тави, мы сами кое-чему не научились. Это наша вина. Мы слишком долго этого не понимали… я впрочем, и раньше говорил об этом. Мы не научились технологиям информационной войны, которые отлично были разработаны в Сканти. Я это понял, еще когда работал там. Если… если вы будете создавать новое… новое общество, новый мир - не забудьте об этом. Нельзя действовать по старинке. Мы должны научиться работать с информацией…

— Ты прав, - кивнул Иост, - но ведь и здесь есть свои пределы. Мы никогда не сможем врать так, как они. Нам же исповедоваться потом…

— А нам не надо врать, - вдруг звонко сказала Крис, - нам нечего скрывать, мы были честными… что скрывать Йэну, мне, вам? Мы не были корыстными, не врали, не жили для себя. Не предавали. Что нам скрывать?

— В том-то и дело, - сказал Йэн, - что правда в наше время - это самое неправдоподобное. То, во что никто не верит. Надо научиться делать так, чтобы люди верили правде. Отличали правду от лжи.

— Именно так, - сказала Мари, жена Тарсия, до сих пор молчавшая, - мы живем во времена грандиозного спектакля. Мир превратился в сцену. На этой сцене можно разыграть все, что угодно… то, что происходит на самом деле - совершенно неважно. Об этом знает только Бог. А люди… можно управлять прошлым, сделать тех, кто лечил, учил и спасал - убийцами, а убийц - освободителями. Можно сделать так, что забудут о миллионах убитых с одной стороны и будут смаковать печальную судьбу сотни убитых с другой. Можно управлять настоящим… разыграть любой спектакль, заставить людей поверить во все, что угодно. Выжать из них слезу, вызвать у них катарсис. Правда, ложь - кого интересуют такие категории? Фактов миллионы, миллиарды, можно взять один из них и раздуть, о втором промолчать. Это не будет даже ложью…

— Как, например, Лавен, - подхватил Тарсий, - ведь он даже ни разу не соврал. Все, что он сказал - правда.

— Под таким прикрытием власть может делать все, что угодно - это не вызовет никакого протеста. А если у кого-то это вызовет беспокойство, можно и сам протест вызвать искусственно, встроить в какие-то рамки, заодно выявить реально опасных людей и сбросить опасную энергию недовольства в обществе. Выборы президента? Люди выберут того, кто покажет более красивый спектакль. Реальность по сравнению с этим вообще не имеет значения. Мы живем во времена субъективного идеализма. И все это называется свободой и демократией. Извините, я просто не могу… мне все это очень тяжело, - сказала Мари, качнув седой, аккуратно уложенной прической.

— Все именно так, ты права, - сказал Йэн.

— Ты не устал? - тихо спросила Крис. Он чуть улыбнулся.

— Да нет, ничего… давайте дальше работать.

Элис решила ничего не говорить маме и, тем более, Йэну. Но попытаться стоит. Эта мысль овладела ею. Она обдумывала ее - так и сяк, и наконец, решилась…

Вики не может не помнить ее. Они были почти подругами. В классе Вики не любили - она была слишком не своя, но при этом слишком неагрессивная, тихая, даже добрая… именно - добрая. А Элис относилась к ней хорошо, они довольно часто общались. Вики не может не помочь.

У нее есть деньги. Конечно, не 100 тысяч, это целое состояние. Но у ее папы, может быть, и столько найдется.

Очень не хотелось звонить, стыдно. Но она не будет сразу о деньгах. Просто - вспомнила бывшую одноклассницу. Элис решительно набрала номер.

— Да-а? - знакомый голосок, чуть растягивающий слоги.

— Вики… тебе звонит Элис Ней. Ты помнишь меня?

— О-ой… Элис! Ты же уехала! Ты что, здесь? Я так рада!

Элис облегченно вздохнула. Вики помнит ее. И даже рада.

— Может, встретимся с тобой, поговорим…

В тот же день вечером она стояла на углу площади Свободы - бывшей площади святого Квиринуса, вглядываясь в нескончаемый поток машин - по большей части, иномарки. Здесь, в столице появилось очень много иномарок.

Ярко-красная "Мега" - почти такая же, как у Элис, но более новой модели - вынырнула из потока и замерла на пятачке общественной остановки. Элис бросилась к машине.

Она, пожалуй, не узнала бы Вики на улице. Не Вики - профессионально созданный имидж. Художественно спутанные мелированные пряди на голове, лицо - нарисовано. Нет, не грубо, можно подумать, что и вовсе нет косметики, но это не Викино лицо, это картинка из модного журнала. У живой женщины не может быть такой чистой блестящей кожи, ярких губ необычного цвета. Вики радушно улыбалась, глаза ее сияли, чем-то напоминая прежнюю школьницу.

— Ой, Элис, привет, как же я рада тебя видеть! Садись! Только времени мало у меня… ну поехали! Давай ко мне домой сначала… Я бы с удовольствием с тобой где-нибудь посидела лучше, но мне еще сегодня в больницу…

— В больницу? - удивилась Элис. Что-то кольнуло внутри, - ты разве в медицине работаешь? Или у тебя кто-то…

Вики тронула машину с места, лихо вписалась в сплошной поток.

— Нет-нет, я же говорила - работаю в турфирме. Это я дополнительно занимаюсь благотворительностью. Я основала группу "Добровольные помощники", и мы помогаем больным детям. Конечно, в основном эта помощь заключается в выбивании средств… потому что по-настоящему тяжелые болезни без нанохирургии никак… а она очень дорогая, ее даже детям ведь не оплачивают. Вот и ищем спонсоров.

Вот как… Элис переваривала сообщение. Наверное, это многое меняет. Жаль, что Йэн - не больной ребенок, а просто искалеченный старый упертый инквизитор. Ладно, посмотрим…

Вики молчала - вести машину здесь было трудно, Элис разглядывала красивую - под дерево - панель управления. Ей вдруг вспомнилась собственная реакция на слово "больница", при мысли о том, что Вики работает все-таки в медицине…

Если уже образовалась внутренняя связь с медициной, если ты уже начал лечить больных или ухаживать за больными, ты никогда этого не забудешь. К этому всегда будет тянуть. Особенно, если ты это все-таки осознаешь, как призвание. И если тебе этого делать не дают - это все равно, что пилота отстранить от неба. Всегда будет болеть внутри. И подумать только, что живя здесь, в Эдоли, она уж медсестрой всегда могла бы работать. Никаких проблем. Да и собственно, закончить оставшиеся два курса и быть врачом - тоже можно. Вообще, может, и вернуться в Эдоли? А что, собственно, так уж держит ее там?

А здесь - мама. Подруги.

Правда, как растить ребенка одной… Макс, конечно, про алименты забудет вообще. Да и разрешит ли он, собственно, навсегда увезти Тигренка в Эдоли…

Конечно, лет через восемь-десять она, возможно, и в Сканти добьется своего… А возможно, и нет.

— Ну как ты? - спросила Вики, - рассказывай.

Вики жила в одном из этих новых домов - уж ее жилище никак не назовешь "блоком". Похоже на скантийские квартиры, причем дорогие, из категории "люкс", но пожалуй, еще шикарнее. С размахом. Потолки - далеко вверху, в туманной дымке. Стены зала обиты белым шелком, сантехника - расписной фаянс, зеркальные стены в уборной. Автоматический гардероб с поддувом. Из глубин этой необъятной квартиры выскочила крошечная белоголовая девочка, с размаху ткнулась в колени Вики. За ней шла женщина средних лет, аккуратно одетая, волосы убраны в пучок.

— Виктория, это уже вы? А мы гулять собирались как раз.

Вики подняла дочку на руки, целовала ее в пухлые щечки.

— Посмотри, Нельс, а это тетя Элис…

— Привет, - Элис ухватилась за тонкую ручонку.

— Гулять, это хорошо, - сказала Вики, спуская дочку с рук, - мы пока с подругой чайку попьем. Ну что, красавица у меня дочь?

— Да, - сказала Элис, - сколько ей, два, три?

— Два с половиной.

Няня одевала девочку. Элис прошла вслед за Вики в квартиру. Гардероб автоматически закрылся, пряча их осенние спарвейки.

— А муж твой чем занимается?

— А я так решила родить. Зачем они нужны, мужики-то? - обворожительно улыбнулась Вики, - я для себя.

Элис промолчала. Вики прошла на кухню, отгороженную лишь барьером из красного дерева. Что-то там шуровала с блестящими суперсовременными автоматами.

— Тебе чай, кофе? Как заварить?

Элис села на диван - темно-бордовая кожа, такие же кресла вокруг стеклянного столика, на столике - вытянутая ваза и пучок сухой композиции веток. Что-то подсказывает, что и столик этот Вики не своими руками оттирает.

Впрочем, она ведь всегда жила так - красиво, на самом современном уровне… и в детстве тоже. Привыкла.

Приятно вот так случайно оказаться в обстановке сериала о высшем свете…

Вики опустила на столик поднос, сверкающий золотом - крошечные драгоценные чашечки, черный ароматный напиток, свежие сливки, сахар, тонкая выпечка в вазе.

— Или ты голодная, Элис? Давай я тебе разогрею что-нибудь!

— Нет-нет! Я совершенно не хочу есть.

Элис по привычке перекрестилась… по давно забытой привычке - но вот недавно, с мамой и Йэном она была вновь восстановлена. Вики отнеслась к этому спокойно.

Взяла чашечку, забралась в кресло с ногами - длинные стройные прямые голени, обтянутые эйкрой.

Зачем ей мужики… их, наверное, у нее и так - вагон.

— Здорово тут у тебя, - искренне сказала Элис. Вики улыбнулась.

— У вас там, в обществе потребления, разве не так?

— Ну что ты… - Элис замолчала. Как бы это ей объяснить… Но тут мелодично запел мобильник. Вики подняла палец, прося тишины, и включила трубку.

— Да… - говорила она, - да, Айвен - это я. Вы можете приехать и посмотреть. Да, действительно, девочка сейчас в очень тяжелом состоянии… Да, требуется немедленная трансплантация… и поддерживающая терапия… Не хватает еще довольно много, около двадцати тысяч… Ну почему, мы собираем и бОльшие суммы. Главное - не отказываться от самой идеи помочь… да, я очень рада… Спасибо вам большое.

Вики выключила телефон. Глаза ее сияли.

— Кажется, нашла спонсора для Эйгри. Понимаешь, она шерга… девочка из Кари… а у нас сейчас многие настроены плохо по отношению к ним… мол, понаехали тут в Анграду… и вообще шерги - это наши враги, и так далее. Но ведь девочка не виновата! У нее такая тяжелая опухоль почки, метастазы, вообще еще неизвестно, смогут ли даже в Урби-Люксе вытянуть… эта нанотерапия пока знаешь, тоже не панацея…

— Ты молодец, - искренне сказала Элис.

— Ты знаешь… я через церковь туда попала. У нас инициативная группа в приходе, - рассказывала Вики, - как-то я с ними пошла в больницу… я ведь у дарит занималась, помнишь? Мне хотелось посмотреть. Посмотрела, и… вот с тех пор так и не ухожу оттуда. Это так ужасно, когда у тебя умирает ребенок, и ты ничем не можешь помочь… а помочь можно было бы, если бы были деньги…

— Да, - сказала Элис, - а как же медсестры, врачи? Неужели они оставляют ребенка… просто вот так умирать… только потому, что денег нет.

— А что им остается делать? Видно, что ты давно у нас не была… еще помнишь, что раньше не платили за лечение… но Элис, медицина не бывает бесплатной.

— Ну она была государственной…

— Да, но это государство сдирало с людей бешеные налоги, не давало жить по-человечески… а раньше вообще эти карты… мы фактически жили на положении рабов…

Элис попыталась представить себя в отделении детской онкологии - вот лежит ребенок, умирает, она знает, что он умрет завтра… и лекарство есть в шкафу… и нельзя поставить, потому что ребенок не может заплатить…

Ей казалось, она давно научилась спокойно относиться к смерти, к умирающим.

— А в каком ты приходе? - ей захотелось поменять тему.

— Святой Мейди… это новый приход, открылся уже при Мадаре…

Поговорили о том, о сем. Вики с удовольствием рассказывала о дочке, о работе - мало ("Я в основном занимаюсь администрированием"). У нее и увлечение есть - она полюбила водный туризм, ходит в байдарочные походы.

— А вообще времени нет совсем… ты не представляешь, - жаловалась она, - дочь практически не вижу. Люди ходят на всякие там вечера, концерты… У меня же все время: работа - больница, работа - больница - спонсоры… Света белого не вижу. Вот сейчас даже пообщаемся с тобой, и надо ехать… Вернусь поздно вечером. Ребенок все время на руках няни. И свои деньги, конечно, тоже туда вкладываю… Ну понятно, я не святая, я и себе на жизнь оставляю.

— Ты молодец, - снова сказала Элис.

— Ну ты о себе-то хоть расскажи… чем занимаешься?

— Да ничем особенно… работаю. Я знаешь почему сюда приехала? - спросила Элис, - у меня ведь отец умирает…

— Отец? Но.. подожди…

— Не родной. Он нас бросил давно. Живет в Эфесе. Но… есть один человек, он мне в общем-то заменил отца… помнишь, он еще в школу приезжал, на машине…

— А, помню. Да, инквизитор, вроде?

— Именно. У него был инфаркт обширный. Очень тяжелая аритмия. Врачи сказали, еще неделя, две…

— Ой, да ты что, - сочувственно произнесла Вики.

— Ага… - Элис не знала, как говорят такие вещи, и сказала просто, - кстати, ты там по своим каналам не можешь узнать… через отца, допустим… если нанохирургия. Мы узнавали, там надо около ста тысяч… много, конечно, нереально. Надо полностью сначала искусственное сердце ставить, а потом…

— Да-да, - лицо Вики сделалось сосредоточенным, - да, сумма где-то около того и выйдет.

Она задумалась, на лицо легла тень. Просчитывала варианты.

— Может быть, через отца узнаешь, - сказала Элис безнадежно, - ведь он же у тебя…

Вики сморщилась.

— Отец и так нам помогает. У него большая благотворительная программа… пойми, бизнес - это не мешок, куда можно запустить руку и черпать сколько хочешь.

— Я понимаю, понимаю, - быстро сказала Элис.

— И он сейчас только что виллу купил… Сейчас я не знаю, есть ли свободные средства…

— Да понятно. Я же просто так спросила, на всякий случай… ну а вдруг…

— Очень большая сумма, - сказала Вики огорченно, - и понимаешь… мы пишем про детей статьи, листовки, выходим на средства массовой информации… но кто будет собирать деньги для… извини, пожилого человека. Это очень сложно и больно все на самом деле. Легче всего собрать для маленькой харванской девочки, да еще с какими-нибудь способностями, например, хорошо рисующей или играющей на скрипке. Вот у меня двенадцатилетний мальчик - ничего особенного, учится средне, внешность обычная - на него уже с большим трудом собираем… у карийцев вообще мало шансов, их многие ненавидят. А тут… пожилой человек… да еще инквизитор бывший.

— Да, я понимаю! Я вовсе и не прошу собирать деньги, это невозможно…

Элис умолкла. Собирать? Об этом и речи нет. Только вчера она случайно посмотрела кусок современного фильма - некий "герой нашего времени", бизнесмен средней руки, узнает, что его сосед работал некогда в ДИСе. Просто работал! Без подробностей даже… Бизнесмен тайно от всех планирует и осуществляет убийство. Казнь. Запирается наедине со стариком в общественной уборной и убивает его из пистолета без глушителя. При этом произнеся пафосную речь о "тех, кого ты замучил". Инквизитор при этом дрожит и умоляет о пощаде. Йэн бы перекрестился и умер спокойно. Но не в этом дело. Если теперь постоянно показывают такие фильмы - как общество воспринимает слова "бывший инквизитор"? Понятно как…

Хотя многие из руководства ДИСа теперь депутаты парламента. Как и члены Консила - а в чем, собственно, разница, разве Консил не имел отношения к деятельности ДИСа, не спускал директив, не контролировал?!

Убивать можно лишь неудачливых бывших инквизиторов. Тех, кто не успел вовремя сменить ориентацию.

— Я просто думала, что твой отец ведь…

— Ну что отец… Пойми, у нас тоже есть свои проблемы.

— Ну конечно, я просто спросила… ничего такого! Я все понимаю.

Крис поменяла пододеяльник. Укрыла Йэна. Подоткнула одеяло. Он с удовольствием следил за быстрыми, профессиональными ее движениями.

Давящая тяжесть в груди. Она теперь совсем не уходит. Вот уже дня два ничего не меняется. Раньше ощущения были хотя бы разнообразные. Теперь почти все время одно и то же. Иногда еще темнеет в глазах и уходит сознание. Крис думает, наверное, что он спит. Вот так и умрешь однажды… Вчера Йэн исповедовался, принял соборование. Почему-то хотелось умереть в ясном сознании… но это уж как Бог даст.

Предстоящее пугало. Особенно ночью, когда и вообще активизируются темные стороны души. Днем - нисколько. Ведь все равно когда-то надо умирать.

Крис села рядом с ним. Она теперь все время сидит рядом. И смотрит с такой нежностью. С такой любовью. Как хорошо, все-таки… какое тепло от нее струится. Даже боль вроде бы уходит куда-то. Мог бы умереть в тюрьме, на заблеванном, залитом кровью полу, корчась от боли. А так… вот еще немного с Крис можно побыть.

Моя Крис. Кристиана. Мое счастье.

Она гладит волосы Йэна, проводит ладонью по лицу.

— Тебе хорошо, радость моя? Может, попить еще?

— Нет, Крис, спасибо.

— Давай я с тобой тут рядом прилягу. И ты тогда заснешь лучше, да?

Йэн полуприкрыл глаза, замер. Крис устроилась у него под боком. Обняла. То чего никогда, никогда нельзя было раньше… при жизни…

— Ты спи, Йэн, спи, мой хороший, я тут рядом с тобой побуду. Если хочешь, хоть всю ночь тут с тобой посижу.

Какая легкая, ласковая рука у нее. Какое счастье…

— Вот так и умереть можно, - пробормотал он, - не страшно.

— Йэн, - она подняла голову, - поживи еще немножко, ладно? Совсем немножко. Пожалуйста.

— Постараюсь, - сказал он.

Ее щека - рядом с его лицом. Ее теплая, шелковая щека. Ее дыхание.

— Я так рад… знаешь, Крис, я очень рад, что у вас… есть будущее.

— Да. Элис… Тигренок… я все еще не могу называть его этим именем… ты знаешь, он совсем не похож. Совсем. Маркус ведь был кудрявый, а он… Но все равно, когда он тут бегает, мне все кажется, что это он…

— Вы сказали Элис?

— Нет… пока нет. Но ведь это успеется… еще долго ждать. К сожалению. Я все время думаю, если бы они… если бы это было раньше… если бы ты дотянул…

— Не думай обо мне, солнышкин. Я что… кому я нужен…

— Йэн! Мне. Мне ты нужен! Господи, какая же я была дура, почему же я…

— Ты была… ты очень хорошая, Крис. Я тебе уже говорил. Слишком хорошая… слишком хорошая, чтобы хотя бы понимать этот мир…

— Это тебе кажется… какая я хорошая. Ты просто втюрился в меня, вот и…

— Ага. Я ужасно в тебя втюрился.

Он поднял руку - движение отозвалось дополнительной болью в груди - и неловко обнял Крис. Провел по ее щеке обрубками пальцев.

— Ты живи, Крис… живи… мы потом с тобой увидимся. Там.

Элис медленно шла по улице святого Антония - здесь тоже все изменилось. Построили большую автостоянку, охраняемую - меж машин бегала пара рабочих риггонов. Элис вспомнила свою Мору, и снова чуть слезы на глаза не навернулись. Она так надеялась увидеть собаку… может, даже забрать ее - теперь-то есть возможность. Мора уже старая, работать не может. Из питомника ей ничего не писали, хотя она неоднократно пыталась узнать о судьбе собаки. А теперь вот выяснилось, что Мора умерла в прошлом году, от рака. Могла бы еще пожить…

Не до собаки теперь. Бедная, бедная Мора… Элис ощущала себя предательницей.

Но кто же знал - ведь щенка она заводила тогда, когда не было никаких сомнений в дальнейшей судьбе, когда она знала наверняка - всегда найдется место для собаки, деньги, время…

Мора еще хоть прожила нормальную жизнь рабочего пса и умерла естественным образом, а сколько собак, даже породистых, оказались просто выброшены людьми, погибли, сбились в стаи полудиких зверей…

Дальше вдоль улицы выстроился ряд деревянных ящиков, на которых сидели бабушки - не профессиональные торговки, а просто женщины, торгующие продукцией со своей дачи. Лучок, петрушка, редиска, осенние цветы. Яблоки, самодельная сметана в банках. Тоже люди с предпринимательской жилкой, видимо. Элис ощущала дикий стыд, идя вдоль ряда этих бабушек - просто потому, что на ней хороший, даже модный спарвейк, скантийские полусапожки, она сыта и хорошо выглядит. А эти бабушки - в залатанных куртках и спарвейках еще имперских времен, с тех пор никогда не было достаточно денег, чтобы купить что-нибудь новое, в высоких резиновых ботах, в платках, руки черны и заскорузлы от копания в земле. Не крестьянки. У некоторых - тонкие интеллигентные лица, хотя и почерневшие от усталости и недоедания. Всю жизнь, сорок лет, пятьдесят лет работали для страны, и вместо хорошей пенсионной карты получили нищенские деньги, которых хватает разве что на хлеб. А молоко не обязательно, это баловство одно. Но у них же предпринимательская жилка, они вот продадут петрушку и купят себе молока.

Или - еще скорее - игрушку для внука.

— Девушка! Девушка, цветочки купите! Посмотрите, какая красота…

Элис остановилась. Взглянула на пышный букет розовых и синих астрелий. На бабушку с круглым морщинистым лицом, в балахоне неопределенного цвета.

— Давайте. Сколько?

Она взяла цветы. Мелочь не стала прятать - уже начинаешь ориентироваться в современных реалиях. У храма обязательно стоят нищие. И точно - целых трое. Элис сунула мелочь в первую попавшуюся руку и проскочила быстрее в церковь.

Церковь святого Антониуса, терранского основателя монашества. Элис раньше ходила сюда с мамой по воскресеньям. Мамин приход. Потом ходить перестала - ей казалось, зачем вообще регулярно посещать церковь… тогда многие так говорили. Вера в Бога - это дело личное…

Но сейчас вот потянуло в церковь в конце-то концов. За Йэна хоть свечку поставить. И потом… здесь, в этой церкви, ничего не изменилось. Никакие там перевороты, смены власти, крушения империи - ничто не имеет значения. В других приходах, как она слышала, многое поменяли, Обновление общества должно вроде бы сопровождаться обновлением церкви, шла даже речь о пересмотре ритуала богослужения. Говорили о том, что церковь должна повернуться лицом к людям, отвечать их повседневным нуждам… В каждом приходе организовалось множество клубов по интересам, музыкальных кружков, благотворительных. Собрание верующих теперь определяло порядок богослужений, диктовало стиль. Во многих церквях полностью отменили исповедь.

Но здесь, в церкви святого Антония - все по-прежнему. Здесь по-прежнему служат Христу. Здесь по-прежнему всем распоряжается настоятель храма, и община подчиняется ему. Какая разница, что творится вокруг? Литургия должна совершаться, как всегда.

Может быть, поэтому и захотелось сюда прийти… будто вдохнуть кусочек прежней жизни.

Жизни, где совесть была чиста.

Статуи святого Антония и Богородицы стояли у входа. Элис подошла к Матери Божьей и положила у ее ног только что купленный букет астрелий.

Бросила монетку, поставила свечку. Встала на колени перед статуей.

Святая Мари, нам не понять, что ты чувствовала, когда Он умирал.

Ты ни на миг не способна отвлечься от боли, у тебя не бывает мыслей о суетном, о том, что будет после Его смерти… ничего не будет. Абсолютное, оглушительное горе.

И такая же абсолютная, без колебаний, надежда.

Святая Мари, ты вобрала всю Его боль. Не было ни одного уголка души, принадлежащего лично тебе. Только Ему. Только Он. Он - твоя душа, Он - это ты.

А Он умирал в муках.

Святая Мари, нам не понять этого, не представить. Мы не умеем отдать себя до конца. Даже лучшие из нас так, как ты - не умеют.

А что уж говорить обо мне?

Святая Мари, я хотела помолиться за Йэна. Я для этого и поставила свечку. Но кто я такая, чтобы просить тебя?

Мне бы самой понять хоть что-нибудь…

Элис поднялась с колен. Вытерла набежавшие слезы. Склонилась перед алтарем, выпрямилась и пошла к нему, ближе. Из сакристии вышел в темной сутане священник - пожилой уже, Элис его даже помнила. Отец Реймос, он давно уже здесь служит. Священник направлялся к ней.

— Слава Христу, - поздоровался он.

— Слава вовеки.

— Вы ведь, кажется, дочь Кристианы Ней, я не ошибаюсь?

…Они сидели за большой колонной, в полутьме. Сверкало только золоченое Распятие впереди, да лицо священника будто светилось само по себе.

— Отец Реймос… я совсем запуталась. Я ничего не понимаю…

— Может быть, вам исповедоваться, Элис?

— Я уже… позавчера. Это одно… это да. Но… я не понимаю, что происходит вокруг. Отец Реймос… Империя - это было хорошо или плохо? Мы тогда считали, что это по Божьему плану, что Империя и Церковь едины… Но тогда ведь тоже далеко не все было хорошо. Но то, что сейчас… я понимаю, все привыкли. Но я только что приехала. Меня не было пять лет. Может быть, конечно, через полвека здесь все будет хорошо, как в Сканти. Может быть, все-таки будет гравиэнергия, и все эти проблемы потеряют остроту. Но сейчас-то? Сколько людей умрет от голода, нищеты до тех пор? Почему они должны умирать? Неравенство… поймите, я не завидую. Вот говорят - все беды от зависти бедных к богатым. Но во-первых, я не бедная. Во-вторых, мне в общем даже приятно смотреть, что кто-то богато, хорошо живет. Но как можно так жить… даже так, как я - когда там вот нищие… ну хорошо, я понимаю. Раздать имение бедным… ну помогу я своим имением кому-нибудь, хотя у меня-то лично ничего нет, я и помочь мало кому смогу. Но ведь это индивидуально все. А что на государственном уровне? Я не понимаю… а церковь? Ведь все пишут разное…

— Да, сейчас много разных мнений, - согласился отец Реймос, - в том числе, и в церкви.

— Империю нельзя восстановить. Отец Реймос, у меня сейчас умирает… человек, который заменил мне отца.

— Йэн Савинта. Я знаю.

— Да. Мне кажется, что он умирает как Империя… вместе с ней… это необратимо. А он был… лучший. Самый лучший из всех, кого я знаю. Таких больше нет. Вот они все умрут, и что останется? Какой смысл жить дальше? В Империи мы бы продолжали их дело, работали бы… А сейчас - чего ради жить? Деньги зарабатывать?

— Видите ли, Элис, - священник говорил спокойно, глядя вдаль, - Империи возникают и уходят. Так было на Терре. Римская Империя давно погибла. Президенты еще менее долговечны. Умирают целые народы… А вот Христос остается, Бог неизменен. Вчера, сегодня, завтра. Церковь не должна стоять в стороне от политики, но… основное, ради чего мы существуем - это Христос. Все остальное, в общем, частности…

Вы спрашиваете, ради чего жить. Но поймите, смысл жизни человека, его деяния не должны определяться политическим строем. Почему погибла Империя? Почему, как вы говорите, там не все было хорошо? Потому что человек грешен. И никогда не будет хорошо. Никогда, нигде во Вселенной до самого Второго Пришествия не будет создано идеальное человеческое общество, где царило бы только счастье и не было бы ни единого недостатка.

Элис молчала. Священник взглянул на нее и продолжил.

— Мне лично, мне нравится Империя. Я бы хотел ее восстановления. Но я не думаю, что это так уж принципиально. Лень, стяжательство, подлость, злоба, предательство, жестокость - все это существовало и там. Существует и сейчас. Все равно все решает каждый отдельный человек на своем месте. Жить честно - или солгать, предать. Пожертвовать собой -или ближним. Жить ради денег и вещей - или жить ради Бога и ближнего. Служить Маммоне или служить Богу. Это каждый решает на своем месте сейчас и решал тогда. Может быть, Империя предъявляла к человеку слишком жесткие требования, воспитывала - а это многих раздражает…

Элис молчала, опустив глаза. Потом она заговорила снова.

— Отец Реймос, да, вы правы, конечно. Суть не в политическом строе. Я только не понимаю, что мне-то делать? Мне ведь стыдно. Понимаете - стыдно ходить мимо нищих… стыдно жить в Сканти, зная все это. Да и не хочу я в Сканти жить вообще. Какое у меня призвание? Муж от меня ушел, даже детей больше я не могу завести. И вряд ли еще когда-нибудь выйду замуж… таких, как Йэн, ведь не бывает. Медицина… наверное, мое призвание - все-таки медицина. Мне будет очень сложно выучиться, но допустим, я все-таки смогу… и что дальше? Что мне делать с этим стыдом? Что я могу изменить? Честно жить, помогать людям - это хорошо… я знаю человека, хорошего человека, который занимается благотворительностью, спасает детей. Она… спасет одного ребенка, десять, двадцать. А тысяча в это время умрет. То есть понятно, что делать все равно надо, хоть одного спасти, и то хорошо… Но…

Элис замолчала. Потому что дальше шла уж слишком страшная мысль. Потому что зачем делать все это, когда можно просто восстановить Империю… восстановить - и не будет этих умирающих детей, не надо будет выбиваться из сил или заключать компромиссы с совестью, или как Вики, сочетать эти два пути… И неужели же больше нет в Эдоли людей, которые это понимают?

Отец Реймос, впрочем, понял ее мысль.

— Элис, поймите… все мы много думали в эти годы. Сейчас… жизнь в стране налаживается. Стабилизируется. Да, много нищих, много людей умирает. Но… если сейчас какой-то резкий поворот, хуже будет им же в первую очередь. Вы же, наверное, разговаривали с людьми, видите - у каждого свои убеждения. У многих есть какие-то претензии к Империи. Был момент, точка, когда восстановить ее было еще можно. Сейчас это мыслимо только одним путем - через войну. Через миллионы смертей. Но и это еще не все. Нет ведь никакой уверенности, что пройдя через такую войну, мы сможем действительно восстановить то, что было. В одну реку дважды не входят, как сказал один терранский философ. Та вода давно утекла… Элис, ваш взгляд слишком прикован к земному. Вы слишком привязаны к тому, что недолговечно. Поймите, есть высшая правда, и она - неизменна…

— Да, я понимаю, - сказала Элис, - но что же делать здесь, на земле? Как жить, чем заниматься? Растить ребенка - а чего ради, для бессмысленной смены поколений? Любить - от этого мир не станет лучше ни на йоту, только меня раздавят… Работать, стремиться к профессиональным целям? Да. Можно. Просто потому что интересно. Но ведь и это не сделает мир лучше, все идет по кругу… Еще совсем недавно было так, что работа, любовь, дети - все это приближало лучшее будущее для всех. Для всех! Справедливый, чистый, красивый мир. А теперь… какой смысл во всем этом?

Она умолкла. Нет, это невозможно выразить. Надо просто знать Йэна. Маму. Как они жили и зачем…

— Элис, а разве святые действовали в идеальном мире? Между тем, если бы не они - не было бы Империи. Ничего бы не было. Мир не сдвинулся бы с мертвой точки. Вы хотите Империю, а если ее нет - то что? Отказываетесь жить для Бога?

— Нет, - пробормотала она, - конечно, нет… но это очень трудно.

Элис выгрузила продукты на кухне, стала раскладывать их в шкаф и в холодильник. Она полностью взяла на себя доставку пищи и лекарств. Собственно, и деньги тратила свои. Мама почти не выходила из дома. Тигренок то ходил гулять с Элис, то оставался с бабушкой. Сейчас он смотрел мультики в спальне. Здесь тоже много мультиков показывают.

Ей как-то легче стало после исповеди, теперь вот еще и разговора с отцом Реймосом.

В самом деле - как ребенок. Дайте мне мою любимую игрушку! Дайте мне Империю. А если Империи нет - я вообще тогда жить не хочу.

А жить надо. Что бы ни творилось вокруг.

И даже стыд - что ж поделать, надо покаяться и жить дальше.

И ведь она сама, сама виновата во всем этом. Она стояла там, на площади святого Квиринуса. И верила, что борется за свободу. За сытость и лучшее будущее для всех.

В нескольких шагах от собственного брата, который пытался все это сдержать - и был прав, и был убит за это.

И убийца прятался за ее спиной. А она ничего не знала и не подозревала.

Так и хочется сказать - меня обманули. Но почему же не обманули Маркуса? Почему он погиб? Почему мама носила передачи Йэну в тюрьму? А Элис просто уехала в сытую и благополучную страну, родила ребенка, наслаждалась жизнью.

Ладно, что ж теперь? Покаяться и жить дальше. Жить по-другому. Как - пока неизвестно еще… как можно жить честно в этом мире, мире вечного спектакля?

Там будет видно.

Элис подумала, что слишком мало проводит времени собственно с Йэном. Ну правда, все равно помогает, конечно. Но… у него все время торчит кто-нибудь из друзей. И мама, конечно. Неважно. Как получается. Ведь она и приехала в первую очередь помочь маме.

Вышла в гостиную. Там сидели Агнес и Вильда. Вильда за планшеткой. Агнес и мама сидели рядом с Йэном, видно, разговаривали.

Он изменился в последние дни. Лицо теперь все время серое. И синие ногти на сохранившихся пальцах. Одышка при малейшем движении. Он уже не встает, но теперь привезли кресло на крутящейся ножке с колесиками, на нем можно возить в ванную. Господи, какая тяжелая смерть…

Впрочем, он выглядит почти довольным, улыбается.

Такое впечатление, что болезнь как бы и не мешает ему. Он что-то диктует все время - пишет книгу. Или играет с Тигренком. Или разговаривает. Иногда только как бы отключается… внезапно будто засыпает.

— Привет, Элис! - Вильда радостно подняла голову.

— Привет. Мам, я принесла еду. Может, сварить уже?

— Да рано еще, - сказала Крис, - успеется. Вот, может быть, ты с Вильдой съездишь? Она обещала подкинуть систем внутривенных и лекарств… а то в аптеке дорого, знаешь же.

— Да, конечно, - кивнула Элис.

— Собственно, я могу сама, - сказала Вильда, - я сегодня свободна. Но там два ящика… На всякий случай я договорилась. Пусть будет запас.

— Конечно, пойдем.

Монор медленно трясся и дребезжал, словно не по рельсу катился, а подпрыгивал по ухабам проселочной дороге. Вагон был полупустым. Какие-то люди входили, садились, выходили снова. Контролерша скучала на своем стульчике. Ящики с лекарствами составили на сиденья, сами сели сзади.

— А помнишь, у нас был Аларис? Страна, где никто не плачет?

— Ага. Вот ведь глупые были..

— Да может, уж не такие и глупые…

— Ну обычные детские фантазии…

Лестницы, падающие прямо в воздухе - к морю. Золотая и пестрая листва - там хлорофилл был другого цвета. Там и воздух был сладким, и кто вдохнет его - уже никогда не будет печальным.

— Тогда мы могли мечтать. Теперь же… любая мечта сталкивается с мыслью, что так не будет никогда. На земле. И даже похоже не будет. И вообще не будет ничего лучшего. Все так и будет вертеться по кругу.

— Ну ведь не обязательно… наука все равно будет развиваться… даже нынешнее общество при бесплатной энергии и нанотехнологиях…

— А что даст наука нынешнему обществу? У власти стоят… бесчестные люди, манипуляторы, корыстные… ты только подумай, в наше время быть корыстным - это было преступление. А сейчас - похвально, необходимое условие даже для того, чтобы вообще тебя уважали. Что произойдет, если какие-нибудь технологии попадут в руки этих людей? Да то, что в антиутопиях описывают. Альтернативный разум. Гибель всего человечества. Вот возьми гравитехнологии… Сейсмическое оружие уже существует - и кто создал его первым? Скантийцы. Хотя сам принцип открыт у нас.

— Это верно, ведь научно-техническая революция давно могла произойти. До Империи уже многие открытия были сделаны… И что? Бактериологическое оружие, боевые роботы… А люди так и жили в нищете.

— Максимум - нищета физическая может смениться нищетой духовной. Как в Сканти. Там все сыты… не будем говорить, за счет чего и кого - но сыты. Но там множество людей просто лишних, выброшенных из общества, безработных, которые уже и не хотят искать работу, им все безразлично. Да и хотели бы - не нашли. О какой-то самореализации даже и речи нет. Вот так еще может быть, как в Сканти. Это предел, до которого может развиться так называемое либерально-демократическое общество…

— Исторический пессимизм.

— Именно так. Ты не согласна? Перспективы есть у каждого отдельного человека - жить чуть получше… купить машину… Но нет больше перспектив у всего общества. Лучше, чем сейчас, не будет никогда. Может быть только хуже.

За окнами начинало темнеть. Сумерки падали на город, скрывая рекламные плакаты, автомобили, нищих. Все казалось точно таким же, как пять, десять лет назад. Обшарпанный серый вагон монора, дребезжащий на рельсе - и разговоры о будущем.

— Помнишь, в школе изучали закон корреляции? Уровень развития всех наук должен быть примерно равным. Предполагается, что в этом - причина гибели Атлантиса… Нельзя отправлять экспедиции в Космос и одновременно приносить языческие жертвы и покупать еду на рынке. Физика должна развиваться в соответствии с социологией и психологией. Сейчас этот закон забыли - но ведь это правда. Так оно и есть. Экономика должна быть научно обоснована и спланирована, психология должна дать людям возможность всестороннего развития личности и общения без острых конфликтов. Общество должно быть построено не стихийным образом, а сознательно, и непрерывно совершенствоваться. Тогда и только тогда развитие науки - искусственный интеллект, гравитехнологии, нанотехнологии, генная инженерия - не принесет вреда, не погубит человечество, а наоборот, будет полезным. Вообще полезным хотя бы!

— Именно так. Меня тоже поражает лозунг "естественного общества". Ты понимаешь - то, что рыночная экономика - естественна, и так называемая демократия - тоже естественна. И вообще да, действительно - это более естественно, чем то, что было в Империи. Но если уж возвращаться к естественности, то надо отказаться и от техники, готовить пищу на кострах, а потом перейти к сыроядению. Да, свободный товарно-денежный обмен - это более естественная система, чем плановая экономика. Но почему во всех остальных областях жизни мы не стремимся к естественности в таком случае? Назад, к природе… То же и с президентскими выборами и с так называемым конкурентным обществом, в котором побеждает сильный, слабому место на помойке, и основа всего - материальная выгода. Да, это общество ближе к природе. Но что хорошего в близости к природе, вот чего я не понимаю?

… Электронное табло впереди показывало астрономическое время. По-эдолийски - девятые колокола. Впрочем, кто теперь употребляет имперские обозначения… В вагоне осталось всего шесть человек, включая двух молодых женщин на заднем сиденье. Контролерша. Старик оборванного вида, который даже не решался сесть - стоял на задней площадке, держась за поручень. Парень с наушниками-ракушками, развалившийся на два сиденья. Немолодая усталая женщина с огромной сумкой…

— Беда в том, что люди перестали это понимать и в это верить. Это сейчас невозможно доказать кому-то. Я рада, что ты меня понимаешь… хотя ты вроде бы и вписалась в этот мир. Но… кому это объяснишь? Кого сейчас вообще волнуют судьбы человечества? И знаешь… не очень понятно, для чего жить дальше. Царствие Небесное… жить ради того, чтобы умереть? Ради того, что будет после смерти? Но здесь-то мы для чего? Раньше нам объясняли - для того, чтобы здесь построить максимально прекрасную жизнь для всех. Строить, воевать, расширять границы человечества, исследовать мир. А сейчас… получается, только для себя, для семьи, максимум - для своей нации… посмотри, сколько умных, пассионарных леранцев сейчас заняты только одним - мыслью о том, что Лерана не должна зависеть от более сильных стран, в первую очередь от Эдоли. Ненавистью к Эдоли. А зачем все это? И что делать?

— Тебя это действительно интересует?

— Конечно, интересует… и даже не судьбы человечества, Бог с ними. Я вообще не знаю, что делать! Ты посмотри на этих детей, на нищих - с ними-то что делать? Бросить все и идти им помогать? Но у меня самой нет денег, нет работы, нет возможности им помочь. Ведь меня никто кормить не будет, мне надо думать о пропитании себя и своего ребенка. Иначе окажусь среди них же. Все, что я могу - бросить этим нищим какие-то подачки… Я никогда не стану богатой, но даже если - это будет капля в море. Не знаю… все это очень сложно. И печально.

Элис умолкла. Может, хватит уже грузить людей этими проблемами. Ведь она даже сама уже успокоилась на этот счет. Надо смириться. Так как раньше - никогда не будет. Империя проиграла. Надо смириться, жить, делать добро по мере возможности. Довольствоваться малым.

Вот и Вильда так живет. И Марта, и Мирс. Кто их осудит? А Вики вот нашла возможность понемножку делать добрые дела - благодаря богатству, доставшемуся от папы. Что ж, кому больше повезло в жизни, тот может больше и сделать…

Даже отец Реймос не в состоянии помочь. Вильда - единомышленница, это хорошо, это приятно. Но что она может сказать? Утешить? Да мне уже и не нужно утешение…

Белое лицо Вильды сияло в полутьме, как полный Тиккен.

— Знаешь что, Элис? Есть одна возможность.

— Завтра… завтра после работы я заеду за тобой. На машине. Будь дома. Думаю, тебя это заинтересует.

Вильда нажала кнопку звонка. Элис смотрела на дверь с некоторой тревогой.

Какая возможность? О чем она? Какая-нибудь партия, скорее всего, политическая. Нет ни малейшего желания заниматься политикой. Империю все равно не возродить, это очевидно. И ничего нового не создать сейчас… если заниматься чем-то - то благотворительностью. Ты ничего не изменишь, но совесть будет чиста.

Ладно, в конце концов, можно послушать и уйти. Вряд ли ее будут затягивать в какую-нибудь секту.

Шаги за дверью. Щелчок - теперь все запираются, а многие еще и обивают двери железом, ставят сигнализацию. Это раньше квартиры держали открытыми, у многих даже ключей не было.

Незнакомое лицо. Удивительное. Элис замерла, чуть отшатнувшись назад. Человек за дверью обезоруживающе улыбнулся.

— Ну проходите, девушки!

Она стягивала в коридоре спарвейк, туфли оставила - не грязно. Вильда о чем-то тихо разговаривала с хозяином квартиры - если, конечно, это хозяин.

Удивительное лицо. Непонятно, чем, но он похож на Йэна. Вроде бы другой совсем, волосы черные и глаза… глаза блестящие, живые и очень темные. Но узкое заостренное книзу лицо - как у Йэна. И что-то еще есть - непонятное. Невыразимо привлекательное.

— Вы Элис Ней, да? А меня зовут Кель Виран.

Узкая сильная ладонь. Чуть задержавшийся взгляд. Как будто он рассматривает ее - с любопытством.

— Виль, заходите, мы ждем.

Элис вошла в комнату вслед за Вильдой. У стола, перед раскрытой планшеткой сидел хорошо знакомый друг семьи, друг Йэна и мамы - бывший космический пилот-испытатель Иост Кийрон.

— Слава Христу, - сказал он весело.

— Слава вовеки, - ошеломленно пробормотала Элис. Она села рядом с Вильдой - на диван, Кель Виран пристроился у стола. Сколько ему? - подумала Элис. Вряд ли больше тридцати…

Непонятно почему, но этот парень притягивал ее взгляд. На него хотелось смотреть. Элис поспешно опустила глаза - еще не хватало.

— Так вот, Элис… дело состоит в следующем, - сказал Иост, - у нас есть проект… в котором ты можешь принять участие. Я - глава этого проекта. Так получилось. То есть координатор. Называется все это "Ковчег". Почему именно такое название? В Библии считается, что Ной спасся от потопа именно на корабле под названием "Ковчег", и мы так называем гипотетические корабли атлантов… Кстати, девушки, может быть, вам чайку?

— Да я сама, - Вильда вскочила, убежала на кухню.

— Все очень серьезно, - продолжал Иост, - вот Кель - мой заместитель. По профессии он космический пилот, изначально был военным летчиком, воевал, в том числе, в Кари. Правда, космический налет очень небольшой, в связи… с событиями, которые нам всем известны. Вообще пилоты очень охотно идут к нам в проект, да и мы их чаще всего берем. Проект этот… он социальный. Как я понял, нынешнее состояние общества тебя не очень устраивает?

— Нет, - решительно сказала Элис. Подумала и добавила, - но возрождение Империи все равно невозможно.

— Ты права, невозможно, - кивнул Иост, - хотя в первые годы все мы еще что-то пытались делать… тыкаться… кто-то оказался в итоге в тюрьме, как Йэн, кто-то просто разочаровался. Империя убита в душах людей. Прошлого не вернуть, как бы этого ни хотелось кому-то из нас. Да и… так ли уж хорошо было это прошлое? Надо смотреть в будущее. Надо учесть ошибки и постараться построить… другое общество. На других принципах.

— Но как? - спросила Элис, - как вы это себе представляете? Неужели все-таки можно…

— Ну ведь как раз в Эдоли мы имели очень неплохой опыт. Я имею в виду реформу Кэрриоса. Кэрриос перестроил орден хавенов на совершенно новых принципах. Ведь до него, как водится, в орден брали людей лишь на основании их происхождения… адели. Кэрриос ввел новые правила - в хавены отбирали детей, детей из всех сословий, причем учитывались при этом и способности, и - в первую очередь - нравственность ребенка. В первые годы обучения многих отчисляли. Ну и сама педагогическая система… но в данном случае нас интересует отбор. То есть уже в истории мы имеем один пример того, как гигантская организация была построена именно на принципах отбора. Люди неодинаковы, Элис. Они рождаются слишком разными. Разное в первую очередь - целеполагание. Есть те, кто живут ради других людей - они становились хавенами. Есть те, кто живет ради познания истины, ради избранного дела, ради творчества. Все они становились хавенами. Есть те, кто изначально, от рождения живет ради себя, своего удобства, ради корысти и накопления, ради власти. Это непреложный факт. Они отбраковывались из Ордена. Поэтому Кэрриосу удалось создать и поддерживать ту прослойку, которая несколько веков поддерживала нашу страну. Но это было на том примитивном уровне, без достижений современной психологии - сейчас это было бы легче, и если психология дальше будет так же развиваться, будет еще проще. Плюс сейчас существуют иные информационные технологии… но об этом позже, это детали. Пока тебе все понятно?

— Да, конечно. Это всем известно. Но ведь это не христианский подход! - воскликнула Элис, - каждый человек…

— Да, это не христианский - это просто жизненный, практический подход. Например, когда мы отбираем будущих пилотов, мы делаем это не по Евангелию, а просто прогоняем их через медкомиссию, проверяем скорость реакции, психическую силу, устойчивость нервных процессов… Так же и здесь. Для ордена были нужны люди определенного склада, с определенным целеполаганием.

Элис подумала и кивнула.

— Да, понимаю.

— Так вот, для того, чтобы построить новое общество, гуманное и быстро развивающееся - нужен отбор. Такой же примерно, как и в ордене при Кэрриосе. Фатальная ошибка Империи - в том, что воспитывать пытались всех. Абсолютно всех! Рожденный ползать - летать не может. Как волка ни корми, он все в лес смотрит. Народ мудр, Элис, он создал поговорки, отражающие реальность. У нас была великолепная педагогическая система, и она потерпела крах. Все эти люди - бандиты, отморозки, нувориши - все эти люди воспитаны нашей системой. Учились в наших школах. Их учили держать в руках автомат, чтобы защищать Родину - теперь они используют эти знания для вооруженного грабежа. Их учили помогать ближнему - теперь они отбирают последнее у нищих и еще глумятся. Им дали основы гуманитарных знаний - они их используют, чтобы писать гадости в глянцевых журналах, порнографию, заколачивать деньги. Согласна?

— Да, - сказала Элис, - но ведь не все такие…

— Конечно, не все. Но их достаточно. Видишь, бесполезно было пытаться воспитывать всех одинаково. У всех разное целеполагание. Правильный шаг для строительства нового общества - отобрать тех людей, которые смогут и будут там жить, строить, работать. Именно этим, Элис, мы сейчас и занимаемся…

Элис перевела взгляд на Келя. Тот ободряюще улыбнулся.

— Кстати, ты лично прошла отбор.

— Я? - удивилась Элис, - но вроде бы…

— Тебя никто не тестировал? Мы не применяем тестов. Только личное знакомство. Тебя хорошо знает твоя мать, Йэн, Вильда, да и я тебя с детства хорошо знаю. Вильда поговорила с тобой, убедилась, что твое целеполагание не изменилось…

— А в чем же мое целеполагание заключается? - улыбнулась Элис, - я сама-то не знаю…

— Ну… грубо говоря - я ведь не психолог, да и нет среди нас психологов-профессионалов - твоя главная цель - это чтобы все люди были сыты, здоровы, развивались и были счастливы. Ради этого ты готова… на многое, не так ли?

— Пожалуй, вы правы, - кивнула девушка, - но разве не все так? У вас разве не так?

— Не совсем так. Но твои цели нам подходят, вполне.

Элис покрутила головой.

— Ну хорошо… но я не поняла…

Вошла Вильда с подносом, стала расставлять чашки на столе.

— Мы хотим построить это новое общество, - сказал молодой пилот, блеснув черными глазами, - понимаете? Мы для этого и отбираем людей. Пока нас немного, меньше тысячи, но мы продолжаем работать.

— Новое общество.. спасибо, Виль, - Иост поднял чашку с горячим чаем, отхлебнул, - новый мир. Совсем другой. Не похожий на Империю и ничего общего не имеющий с… с тем, что у нас есть сейчас.

Элис снова поймала взгляд Келя. Боже, да что же за глаза у этого парня. Черный огонь. Откуда он такой взялся? Словно искра вспыхнула в воздухе. Элис снова смутилась и стала смотреть на полированную поверхность стола.

— Но как… - спросила она, - как вы хотите это… где? Построить новый мир. На Элейиле?

— Это был бы вариант, - сказал Иост, - не очень хороший, но тоже вариант. Мы были бы вынуждены подчиняться нынешнему правительству, возникла бы масса сложностей. По сути мы бы представляли собой секту, поселение… Однако я думаю, если бы у нас не было другой возможности, мы бы сделали это. Но видишь ли, Элис, у нас есть, к счастью, другая возможность. Новый мир будет построен не здесь, не на Эдоли. Ты помнишь что-нибудь - из детства, возможно - о колонизации земли святого Квиринуса?

— Да… но ведь в последние годы…

— Уже десять лет не предпринималось никаких попыток на уровне государства установить связь с колонией. Квирин перестал интересовать кого-либо. Да и связь… ты же знаешь, что такое прежняя космическая связь. Обмен сообщениями длится по нескольку месяцев, а то и лет.

— Прежняя? Почему - прежняя?

— Потому что… Ты ведь знаешь Басиля. Он занимался всю жизнь преимущественно гравитационными двигателями. Работа остановилась на этапе, когда для испытания двигателей нужны были деньги. Просто деньги. Собственно, Басиль к тому времени уже вел совсем другой проект, и технической доработкой, реализацией двигателей занимались другие люди. Но последнее время, еще до Обновления, работа над гравитацией вообще прекратилась… ты понимаешь, почему. Хотя гравитационные двигатели - это действительно переворот, скажем, если без них путь до того же Квирина длится около пяти лет, то с ними - четыре месяца. Они позволяют переходить в подпространство гораздо раньше… ну это детали. И очень жаль, что мы не успели их создать… Так вот, когда все случилось, Басиль как раз начал заниматься проблемами подпространственной связи. Спасибо его жене, Агнес, которая фактически кормила семью. Басиль не получал почти никаких денег. Он занимался темой, по мнению нынешних властей, малоперспективной - во всяком случае, спонсора этой темы искали и у нас, и в Сканти - и не нашли. Басиль и кучка энтузиастов около трех лет назад смогли получить непрямой сигнал. Понимаешь, что это значит? Это по сути тоже гравитационная технология, потому что она требует колоссальной энергии, и эту энергию Басиль научился получать от гравитационного поля планеты. Непрямой сигнал - он передавал пакеты импульсов через подпространство… Мы связались с Артиксом. Затем - с нашей колонией на Квирине. Такая связь - она значительно быстрее света, и передача сигнала на Квирин занимает всего несколько минут. К этому времени у нас уже была небольшая группа единомышленников, которая… словом, вскладчину мы поддерживали Басиля, его семью, семьи его помощников и все эти исследования. Никто из нас не богат по-настоящему, но эти исследования не требуют очень больших денег.

Наше правительство бросило Квирин на произвол судьбы. Колония стала полностью автономной. Она никого не интересовала. Однако за это время на Квирине были полностью реализованы гравитационные технологии. Созданы космические службы. Этот мир… он ведь и заложен был как научно-космическая база. Он оказался очень перспективным. Словом, они совершили рывок… рывок, которого мы все ждали. Квирин… это мир, где нет больше материальной нужды. Энергия бесплатна, энергии сколько угодно. Мы бы тоже могли уже добиться этого, но все уперлось в финансирование. В социальные перестройки… Там вообще многое изменилось, на Квирине. Единственная их проблема - их слишком мало. Их всего около полутысячи человек, и еще сколько-то ученых и пилотов из других миров - Артикса, Цер-гинн, Олдерана. Они рассчитывали, что колония будет увеличиваться за счет новых поселенцев с Эдоли. Но новых поселенцев не было…

Грависвязь они тоже еще не успели разработать, хотя близко к этому подошли.

Мы связались с ними и передали им всю информацию о том, что произошло на Эдоли. Это было около двух лет назад. Через короткое время с Квирина прибыл корабль. Небольшой. Квиринцы приняли решение - не вступать в переговоры с новым эдолийским правительством. Они вступили в переговоры с нами. Мы к этому времени уже - да, еще не оформились так, как сейчас, но представляли собой все же организацию.

— Но почему? - спросила Элис, - какие причины? Почему не с правительством?

— Да потому, что они боялись, и боялись справедливо. Квирин - государственный проект. Нынешнее правительство беззастенчиво пользуется наследием Империи. Все предприятия, вся промышленность Империи перешла в частные руки и используется так, как хочется и как выгодно хозяевам. Логично предположить, что и Квирин… понимаешь? Все тамошние службы… гравитационные технологии… это ведь и оружие тоже. Квиринцы, к счастью, сразу поняли все, и поняли, что от нынешнего эдолийского правительства нужно держаться как можно дальше. Зачем им это нужно - терять независимость, из них будут высасывать все соки, установят там… тот же самый строй, что и у нас, с зарплатой и борьбой за существование - да, в материальном смысле проблем там уже нет и быть не может, но есть ведь еще вопросы самореализации, развития каждого человека. У них, как и в Империи, они решены, а у нас - сама понимаешь. Или придется воевать за свою независимость - с кем, со своими же соотечественниками бывшими? Кому этого хочется… Поэтому они вообще не афишировали свое пребывание здесь. Общались только с нами.

Собственно, вот эта концепция Нового Мира… отбора людей - она тогда у нас и родилась. Это квиринская концепция. Она была разработана там. И они же разработали план… который мы сейчас, собственно, и выполняем.

Мы время от времени и сейчас поддерживаем связь с Квирином. У нас договоренность - они дали нам четыре года на расширение организации и отбор первой партии переселенцев. Сейчас нам удалось найти около полутысячи людей. В целом партия должна составлять две тысячи. За это время на Квирине будет подготовлена система переобучения, жилища… так, чтобы эти две тысячи растворились в уже существующем квиринском обществе - а не наоборот. Чтобы сразу же эти люди смогли получить профессию по душе и работать. Кстати, в области информационных технологий и обучения квиринцы тоже резко шагнули вперед… И еще у них одна проблема - постройка кораблей. Перебросить две тысячи людей… Да, у них бесплатная энергия, но постройка кораблей требует времени все-таки. Тем более - крупных, они сейчас заложили первый в истории крупнотоннажный крейсер. Там масса технологических проблем, которые по ходу дела решаются. Но предположительно еще через два наших года корабли придут на Эдоли. Они расположатся на Тиккене, а уже туда люди будут подняты с помощью челноков. Тоже квиринских, потому что у нас нет средств на постройку кораблей. И грависвязь мы по договору не имеем права продать. Вот так, Элис.

Девушка молчала, ошеломленная. Может ли такое быть?

А почему, собственно, нет?

— Помнишь…- тихо сказала Вильда, - лестницы, висящие в воздухе… звенящая листва…

Элис перевела на нее взгляд.

— Но это же невозможно… это Царство Божие.

— Квирин, конечно, не Царство Божие, - сказал Кель, - просто более разумно построенное… то есть мы надеемся, что нам удастся разумно построить квиринское общество.

— Там… церковь, император - этого же все равно уже нет?

— Нет. Там все будет иначе. Христианство не должно быть государственной идеологией. Нельзя загонять людей к Причастию насильно. Нельзя навязывать. Христианство будет свободным выбором людей. Там, на Квирине, давно есть миссии дарит, хавенов и орден святого Петроса. Там есть свой архиепископ. Там уже по сути давно отдельная церковь… они согласны с этим и закрепили это в собственном каноническом праве. Тем не менее, почти все эдолийцы на Квирине - христиане. Там не будет и ДИСа. То есть без спецслужб, конечно, не бывает, так же, как и без охраны порядка, но вот с церковью все это больше никак не будет связано.

— А что касается государственной власти, - добавил Кель, - на Квирине сложилась такая же система, как на любой научной станции. Глава правительства - координатор. Он избирается. Но не всем населением - по сути наши президентские выборы - это игра, развлечение, они никак не выражают волю народа. На Квирине… мы здесь много говорим о демократии, но подлинной демократии - как воли народа - ни у нас, ни в Сканти нет и не было. А там - именно демократия. Система власти формируется через профессиональные союзы, так же, как у нас было с диакониями. Но через собственный союз - будь то объединение биоинженеров или пилотов - любой человек может влиять на власть, в особенности в тех областях, которые его лично касаются. Эти союзы, которые на Квирине называются службами, возглавляют хорошие организаторы и администраторы, специалисты конкретного дела. Круг этих администраторов и выбирает правителя Квирина. Пожизненно.

— Эта система похожа на ту, что существует в Церкви. Ведь Архиепископ избирается самими епископами из их числа, - объяснил Иост, - и правит пожизненно.

— В то же время существует постоянный и сильный контроль снизу, причем организованный контроль, - сказал Кель, - и еще, координатор и начальники служб не пользуются никакими привилегиями. Это запрещено. Это просто работа, такая же, как у всех.

— Думаю, когда прибудут наши, - сказала Вильда, - возникнут сложности… население-то резко увеличится.

— Ничего, мы сможем встроиться в эту систему, которая у них сложилась, - с оптимизмом заявил Иост, - ну что, Элис, я понимаю - впечатлений много. Но может, уже есть какие-то вопросы?

— Да, - Элис кивнула. Она старалась не смотреть на Келя - ей казалось, что темный его взгляд, темное пламя - прожигает насквозь, - у меня есть вопрос. Вы хотите отбирать людей сейчас… но там, на Квирине рождаются новые дети. У них разное целеполагание. Воспитать всех все равно не удастся… Через одно-два поколения на Квирине будет то же самое, что у нас в Империи. Разве не так?

— Мы надеемся, что нет, - тихо сказал Кель.

— Видишь ли, на Квирине уже разработана и другая концепция… Сейчас важно отбирать людей, чтобы они - чистые, бескорыстные, гуманные, стремящиеся к труду и знаниям - в своем большинстве сформировали информационную среду. И дальше эту среду надо будет поддерживать, вот и все. Разработаны методики ее поддержания… в принципе, в Сканти к этому пришли, но несколько иначе… информационные потоки, их отслеживание и формирование.. больше не будет цензуры и запретов - это неэффективно. Будет работа с информационными потоками… для этого есть специальная служба. Понятно я говорю?

— Не очень, - призналась Элис.

— Грубо говоря, на Квирине будет постоянно поддерживаться определенная духовная атмосфера. Поддерживаться она будет искусственно, с помощью определенной службы. Не грубой пропагандой, а скажем так, путем правильного отбора и рекламы художественных произведений, тона новостей и так далее. Это будет атмосфера именно такая, в какой себя хорошо и легко чувствуют люди дела, люди-искатели, исследователи, ученые, те, кто стремится к подвигам, те, кто хочет жить для блага людей. Люди, которые в принципе стремятся жить для себя, тоже получат свои возможности - на Квирине будет разрешен мелкий бизнес, скажем. Они смогут открыть кафе или дизайнерскую фирму. Они смогут обогащаться. Но они на Квирине будут чувствовать себя не вполне своими. Им будет неловко, не очень приятно. Так же, как Басилю, мне, Келю было очень плохо в последние годы здесь. Конечно, им будет лишь духовно неприятно, они будут чувствовать, что не пользуются уважением в обществе, оттеснены на обочину. Они не соль земли, они не очень-то нужны. У них со временем, видимо, будет возможность эмигрировать на планеты, где такого духа нет - скажем, на Артикс, на Олдеран. На Квирине останутся только те, кто… ну понимаешь?

— Страна героев, страна мечтателей, страна ученых, - добавила Вильда, улыбаясь. Строка из старой имперской песни.

— Только теперь уже это будет не просто декларация. Ну как, Элис, мы тебя убедили?

— Да, - решительно сказала она, - и вы возьмете меня? С Тиг… с Маркусом?

— Конечно. И тебя, и Маркуса. С этой целью мы тебя сюда и пригласили, - объяснил Иост, - я лично беседую с каждым кандидатом. Я ведь глава проекта. Ну как - вносим тебя в списки?

Элис подумала. А какие у нее альтернативы?

— Да, конечно.

— Если хочешь, мы можем сразу посмотреть фильм о Квирине… у нас есть, - предложил Кель.

Фильм смотрели в соседней комнате. Иост извинился и сказал, что очень занят, ему нужно было куда-то звонить, что-то писать.

Кель сел чуть поодаль от девушек, но Элис почему-то все время чувствовала его. Ей казалось - парень не сводит с нее глаз. Да нет, вроде, он не смотрит… почему же такое ощущение постоянной СВЯЗИ, будто она кожей чувствует его присутствие?

Какой он… удивительный… Не такой, как современные мужчины - именно такой, как Йэн.

Экран вспыхнул.

На экране было - море. Синее с барашками белой пены. Набегало на песчаный пляж, шипя, скатывалось назад, оставляя клочья пены на редких камешках.

Высокая стена из ракушечника. Парапет. Набережная. Странное покрытие… не асфальт, не бетон, не мостовая… очень гладкое и полупрозрачное. Красиво.

Снова море - без границ, на горизонте сливается с синим высоким небом.

В небе проблеск… два проблеска. Самолеты? Не похоже. Они слишком медленно движутся для реактивных самолетов. И нет инверсионного следа.

Здания - красивые, непривычного вида. Деревья. Таких здесь нет. Хотя вот вполне обычная агама с широкими листьями.

— Это Коринта, - тихо сказал Кель, - пока единственный город на Квирине. Здесь и сосредоточено все население. Собственно, не город - поселок. Может быть, не очень удачное название… библейское, как у нас принято, но наверное, не самое удачное.

Элис вдруг улыбнулась. Прямо на парапете набережной восседала каменная птица. Огромная и слегка нелепая. Почему-то ярко-синего цвета. Вылепленная довольно точно гигантская ворона - она, будто живая, сидела нахохлившись на парапете, сильный и острый загнутый клюв ее смотрел в океан.

Прямо за ней открывался вход в какое-то небольшое зданьице.

— А это местный клуб, что-то вроде кантины, - пояснил Кель, - они тут любят собираться… Называется Синяя Ворона. Между прочим, предание гласит об этой птице - она была здесь уже тогда, когда появился первый эдолийский корабль. Сидела на камне и смотрела в океан. Ее считают единственным артефактом, оставленным на планете неизвестной цивилизацией… Хотя вообще-то это чушь, конечно. Кто-нибудь из своих слепил. Только вот имя его уже успело кануть в лету.

Коринта - ряд домиков среди пышной тропической зелени. Дальше - космодром, заводы, космическая верфь. Удивительно, неужели все это построила какая-то тысяча людей?

И не только построила, но и совершила новые открытия, разработала новые технологии?

И мало того - совершила множество космических экспедиций?

И при этом умудрилась родить и воспитать целое поколение - Кель сказал, что больше половины жителей Квирина сейчас - это дети. С детьми их около двух с половиной тысяч.

Какой же мощи достигнет эта цивилизация, когда станет настоящей, сравнимой с цивилизациями Эдоли, Цер-гинн, Артикса?

Кель подал Элис ее спарвейк.

— Виль, ну пока… - Вильда ехала в другую сторону, не на моноре, а на такси.

— Элис, вы… сейчас уже темно, и на улице всякое может быть. Вы позволите, я вас провожу?

— Да… да, конечно…

Она очень стеснялась Келя. И в то же время хотелось, чтобы он шел рядом с ней. Просто шел. Пусть хоть молча.

И он ведь прав, сейчас на улицах бывает всякое. В темноте… говорят, сейчас могут убить ради того, чтобы снять часы и обчистить карманы. Но с ним ничего не страшно. Почему-то сразу понятно, что он очень сильный и защитить сумеет. Это видно.

— Вам понравилось, Элис? Вы рады?

— Да, конечно…

— Может быть, перейдем на ты?

— Да, - она кивнула и подумала, что выглядит очень глупо. Что бы такого умного сказать?

— Там наверное… - нет, умное в голову не шло, и Элис задала вопрос, который уже давно вертелся на языке, - там, на Квирине и нанотехнологии… особенно медицина…

— Да, конечно, они сделали шаг вперед по сравнению с нами. Хотя… там возникли какие-то проблемы этического плана. Но уж лечение болезней наших для них трудностей не представляет. И конечно, нет этого… унижающего ужасного состояния, когда жизнь человека зависит от денег.

— Йэн не проживет еще двух лет, - вырвалось у Элис, - это очень жаль… он не дотянет.

— Да, - сказал Кель, - это очень, очень жаль. Знаешь, я ведь знаю хорошо… твоего отца.

— Он.. не родной мне, - сказала Элис, - и даже не был женат на маме. Он же целибатник. У него обет.

— Я в курсе.

— Но ты прав, - неожиданно для себя сказала Элис, - если уж кого называть отцом, то его. Он очень хороший, правда?

— Я узнал его уже после переворота. Собственно… я тоже был членом КИДа. Я тогда… только вернулся с войны. Насмотрелся. Я был подчиненным твоего отца в КИДе. И потом я тоже оказался в тюрьме. Так получилось. Но я не так долго просидел, меня выпустили. Тюрьмы были переполнены, а я… в общем, меня в больницу перевели, меня сильно зацепило в бою тогда. Ну это все в прошлом.

Элис взглянула на Келя и вдруг непроизвольно взяла его за руку. Война… переворот… тяжелое ранение, еще и тюрьма. А сколько ему - тридцать? Да не слишком ли это много для одного человека?

Они некоторое время шли, держась за руки, как дети, и ничего не говорили. Кель будто дыхание затаил. Потом Элис выпустила его руку.

— Мы ведь пытались спасти твоего отца. Мы пытались что-то сделать… Сначала долго вытаскивали его из тюрьмы. Ясно было, что там он вообще не протянет. Его то клали там в изолятор, то снова в общую. Знаешь, а ведь во время самого переворота он еще был совершенно здоровым человеком. А там…

— У него раньше были проблемы с сердцем. Давно уже. Но потом он работал инквизитором, так что, конечно… его бы не допустили к такой работе.

— Понятно. Там ему здорово досталось, в этом все дело. Есть вещи… которые просто так, бесследно не проходят. Так вот, мы - ну Иост, конечно, Тарсий в основном, и я тоже - мы пытались его вытащить. Законным путем, взятками… нам это удалось вот не так давно. Но оказалось, что уже поздно. Он уже слишком… состояние уже слишком тяжелое. В больнице - там ненамного лучше, чем в тюрьме, разве что посетителей пускают. Лечить его все равно не лечили. Бесплатно теперь ничего не делается. Мы собирали лекарства, деньги. Но ты же знаешь, единственное, что еще может помочь - это искусственное сердце, респироциты и в перспективе перестройка сердечной мышцы. Надо в Урби-Люкс. Сто тысяч. Таких денег у организации нет. Ты знаешь, Элис, почему-то никто из нас не сделал денег. Среди нас нет ни одного - ни одного! - бизнесмена. Ну разве что жена Иоста что-то там пыталась продавать, и таких, как она, еще несколько - но и они не богаты. И патент на грависвязь мы продать не можем. Вот и… просто смотрим, как он умирает.

— Квиринцы… они могли бы, - тихо сказала Элис. Она не договорила, но Кель понял. Кивнул.

— Да, они могли бы его спасти. Но корабли придут только через два года. Он не дотянет. Квиринских технологий у нас нет. К сожалению, вот так. Мы все очень жалеем, очень… Но ты же понимаешь.

— Да, - сказала Элис покорно. Проект. Ковчег. Договор. Задействованы большие силы. Решается судьба цивилизаций. На квиринской верфи заложены корабли. Что по сравнению со всем этим судьба какого-то одного человека… да и что тут можно сделать?

Ничего.

Да он и готов умереть. Готов был уже давно.

Конечно, когда такие грандиозные проекты, всегда думается - неужели нельзя выделить какую-то небольшую, совсем небольшую долю мощности и вылечить… спасти человека. Но ведь умирающих много… всех не спасти. И уж если бы эта сила была в руках Тарсия, Иоста - они бы это сделали для Йэна. Но квиринцам-то что до него…

Так ведь всегда было. Отряд не заметил потери бойца. Кто-то погиб, а войско идет дальше. Каждый из нас может умереть, но Империя жива. Так и сейчас. Ничего не изменилось. Будет жить Квирин, возникнет новый мир, чище, светлее, гораздо лучше старого. Миллионы, миллиарды людей обретут счастье.

Они подошли к остановке монора.

— Может, я там смогу стать врачом, - вырвалось у Элис. Кель взглянул на нее пристально.

— Ты хотела?

— Да, я училась… не до конца. Сейчас больше такой возможности нет.

— Конечно, сможешь, Элис. Ты все сможешь. Там… там нужны люди, и там нетрудно будет учиться. А я вот в Космос хочу. Мечтал ведь. В школе еще… Думал, может, когда-нибудь на Терре побываю… вообще Космос посмотрю. А пришлось воевать. Вся эта грязь. Все космические программы свернуты, максимум, на что можно рассчитывать - это на орбите дежурить на спутнике. Да и то не мне, кто меня возьмет. В общем, конечно, Квирин… Твой монор. Слушай, а давай я с тобой прокачусь? До дома провожу? Мне все равно делать нечего.

Марта не захотела лететь на Квирин.

Элис теперь работала на проект - искала людей, пригодных к переселению. И понимала, что вряд ли таких людей можно найти в Сканти. Даже - и именно среди переселившихся в Сканти эдолийцев. Хотя исключения могут быть, но она их не знала. В основном, почти все ее знакомые в Сканти были вполне довольны своим эмигрантским положением - а что… зато в отпуск можно съездить и дом купить со временем. Ничего другого как-то и не хотели.

Но Марта, Мирс - Элис хорошо знала их со школьных лет. Однако разговор с Мартой ничего не дал.

— Да знаешь… а почему надо куда-то рваться? Чем здесь плохо? Живем нормально, растим детей… Это авантюра. Понимаешь, эта Коринта, как ты рассказываешь - это просто маленькая деревня. На чужой планете, где еще три материка, и они все, между прочим, совершенно не исследованы, и все может произойти. Технологии технологиями, но если ты живешь в Анграде… рваться еще куда-то - это глупо.

Марта несколько раз еще повторила слово "авантюра" и "мы уже переросли эту романтику колонизации".

Почему-то Элис теперь это казалось естественным. Марта поумнела. Что ж, у нее была возможность выбора. Жаль, конечно.

Разговор с Мирс тоже получился жестким.

Элис пришлось прийти к Мирс на работу - подруга дежурила по ночам в холле большого банка. Времени просто погулять у нее не было совсем. Элис рассказывала ей о Квирине, сидя на табуретке в комнате охраны. Мирс выглядела непривычно - в черной форме, пилотке, с дубинкой и кобурой на поясе.

— Значит, Ковчег? Только знаешь, Элис, что-то концы с концами не вяжутся… Смотри, по Библии тоже в общем было так… люди окончательно оскотинели. Бог потерял терпение, выбрал единственного праведника и велел ему спасаться. Но обрати внимание - Ной предлагал спасение всем. Всем, кого знал. И праведным его определил сам Бог. А вы… у вас получается так, что вы сами себя назначили праведниками. И выбираете… сами. А почему не брать всех, кто хочет? Ты же сама страдала по поводу нищих… почему их не брать?

— Никакими праведниками мы себя не назначили, во-первых, - Элис было трудно говорить, - мы не считаем себя… это было требование Квирина. Здесь дело не в праведности или чем-то еще… просто целесоообразность практическая. А нищие… Да, это тяжело очень. Кстати, одна из наших подпрограмм -и я буду ею заниматься - это работа с нищими, особенно детьми… мы создаем на добровольных началах приюты, и в том числе - в том числе мы будем там и отбирать людей, годных к отправке на Квирин. А детей - всех. Но у нас мало денег, и очень много сделать не удастся… но сколько можно, мы сделаем. Ведь пойми, это не просто бродяги, они встроены в криминальные структуры… это все не просто очень.

Мирс требовательно смотрела на нее.

— И вообще, что это за идея - раз здесь ничего не получилось, надо бросить эту страну и начать все заново… а если я люблю Родину? Эдоли - такой, какая она есть?

— Так ведь мы не бросаем, Мирс… не то, чтобы совсем бросаем. Ведь Квиринус- это наш, имперский проект. Ну представь, если бы я туда переселилась просто, если бы Империя жила - ты ведь не стала бы осуждать? Наоборот, колонисты у нас были - герои… И потом, программа отбора будет существовать на Эдоли еще долго… десятки лет… И может быть, знаешь, никто ведь не знает, может, в итоге Квирин сможет… как-то помочь Эдоли. Перестроить. По-хорошему, Квирин - единственная надежда Эдоли…

— Не знаю, - недовольно буркнула Мирс, - может быть…

Она встала, подошла к темному окну. Элис тяжело вздохнула.

Мирс вдруг повернулась к ней.

— Слушай, - тихо спросила она, - а что, это правда… в смысле… если вы возьмете меня в проект, и и улечу на Квирин. Я действительно там смогу быть пилотом? Я действительно буду летать?

Мирс взяли в проект, взяли и ее подругу по авиачасти, Аринель - девушка до сих пор продолжала служить, в надежде, что когда-нибудь ее все же пустят в кабину самолета. И еще нескольких пилотов - среди них было много романтиков, рвущихся в небо.

Такие нужны Квирину.

Еще Элис удалось найти двух ребят из Высшей Медицинской школы, подругу по группе и парня с младшего курса - они до сих пор оставались в медицине и честно работали, несмотря на мизерную зарплату. Многие из однокурсников Элис были циничны, медицину рассматривали как способ "устроиться в жизни", не проявляли особого интереса к профессии и милосердия к больным. Но эти двое запомнились ей еще во время учебы - ей удалось их разыскать, и она не ошиблась.

Элис вообще неплохо разбиралась в людях - интуитивно.

Ей не хотелось больше возвращаться в Сканти - совсем. Но съездить было нужно - освободить и сдать квартиру, уволиться с работы. Тигренок ничего не имел против того, чтобы остаться здесь - у него уже и приятели появились по соседству. Он отлично освоился в Эдоли.

Элис решила найти работу сиделки в больнице, но пока ничего не предпринимала. Надо было сидеть с Йэном, ведь мама продолжала дежурить спасателем. Да и Тигренка не удалось устроить в детский сад - слишком дорого.

— Мам, можно я на улицу пойду?

— Холодно же…

— Ну и что… я оденусь… ну мам…

— ну иди, иди!

Элис проследила, чтобы Тигренок повязал шарф. Вчера только выпал первый снег, покрыв наконец грязный свалявшийся ковер опавшей листвы. Мальчик выскочил из квартиры. Загалдели детские голоса - ну ясно, опять с приятелями пошел…

Элис вернулась в комнату. Йэн, показалось ей, спал. Она села за стол, за планшетку с раскрытой электронной книгой. Бросила взгляд на больного.

Глаза как-то очень выступили из орбит. Лицо совсем тощее. И дыхание. В последнее время дыхание постоянно тяжелое. Элис сжала зубы. Господи, почему же это все так медленно… если уж суждено умереть, то побыстрее бы.

Дать кислород? Можно, конечно. Но ведь это продлит агонию… Вот капельница теперь постоянно стоит, врач пришел и поставил подключичный катетер. Значит, он проживет на два дня дольше, на неделю, на месяц… может быть. Промучается. Но ведь мы же против эвтаназии, и сам Йэн никогда не согласится. Но что тогда - тянуть любой ценой? Тогда надо было оставить в больнице, там все-таки больше возможностей.

Как сложно все это… На грани смерти человека есть столько мелких решений, мелких возможностей - чуть продлить жизнь, облегчить страдания, или чуть сократить…

Ему будет полегче. Элис решительно встала, осторожно засунула в нос Йэна трубочки, включила кислород.

Йэн открыл глаза. Чуть улыбнулся.

— Спасибо… детка.

Элис села к нему на кровать. Взяла за руку - костлявую, искалеченную кисть.

— Тяжелая работа… умирать, - сказал он.

Только не плакать, приказала себе Элис. Еще не хватало. Она несколько раз глубоко вдохнула, давя слезы.

— Детка, я так рад… что у вас есть будущее… что вы туда… полетите… вы будете… лучше нас. Мы ведь… ничего другого и не хотели… только чтобы… после нас было лучше… мы… не очень хорошие…

— Йэн, ты самый лучший. Ты мне - как отец. Настоящий отец.

Его глаза заблестели - видно, что слова Элис доставили ему удовольствие.

— Мы не очень… Элис… мне приходилось… делать не слишком красивые… вещи. И может быть… еще хуже… иногда прогибаться перед… начальством… терпеть то, что я… считал неправильным. У вас… может, будет лучше…

Элис вздрогнула от резкого звонка.

— Господи, надо потише хоть сделать… прости, Йэн, наверное, тебя напугало… я сейчас.

Она включила дискон. Йэн наблюдал, как внезапно лицо Элис сделалось совсем другим… мягким… мечтательным… глаза засияли.

— Да, - и голос другой, нежный, тихий. Будто она ласково касается кого-то рукой.

— Да, не знаю. Завтра?…

— Хорошо…

— Нет, все так же…

— Ага.

— Конечно, хочу.

— А ты?

— Двести лет.

— Или триста.

— Да. Пока. Да.

Элис еще какое-то время держала в руках переговорник. На лице ее замерло особое выражение - счастье и покой. Покой и счастье. Йэн знал, с кем она говорила. Кель звонил ей два раза в день - утром и вечером. Они не каждый день встречались - Кель был очень занят. Да и Элис тоже.

— Он очень… хороший парень… - выговорил Йэн, - очень толковый.

Глаза Элис сияли.

— Ты знаешь, он так хорошо с Тигренком… как родной… я волновалась. Мы ходили с ними в зоопарк крытый… и знаешь, они там бесились, как мальчишки. Тигренок просто в восторге…

Йэн молчал. Он почти и не помнил Вирана. По восстанию - немного, давал ему какое-то поручение, "есть" - и все, больше не встречались. По тюрьме - как-то были в одной общей камере, остались в памяти смутные картинки - парень корчится на полу, пытаясь дотянуться до простреленных своих голеней в грязных бинтах, лицо в ссадинах, крупные капли пота, глаза, мутные от боли… Рассказывать все это Элис?

Не хочется. И болит. Слишком болит.

Лучше не думать об этом. Если все время вспоминать, умрешь очень быстро. Сердце не выдержит. Хотя это, наверное, к лучшему, чтобы побыстрее. Но уйти с такой ненавистью и болью в сердце… Не надо. Лучше думать о тех, кого любишь. Молиться.

Было раннее утро.

Йэн это понял сразу. Свет сочился от окна, и стояла особая утренняя тишина - так бывает только в этот час, когда все еще спят, все отдохнули, и воздух особенно прозрачен и свеж.

Он проснулся от страха. От беспокойства. Болело как всегда, и дышать было тяжело, тоже, как всегда - но что-то сильно тревожило его, и вдруг очень захотелось увидеть этот утренний свет. Встать.. он не может больше лежать… Это и есть смерть?

Йэн справился с собой.

Ave Maria gratia plena, Dominus tecum. Benedicta tu in mulieribus…

Он успокаивался… Все будет хорошо. Неведомый свет сливался со светом утра. Все будет хорошо.

Salve Regina, Mater misericordiae…*

Господи, я люблю Тебя… Ты ведь возьмешь меня к Себе? *Радуйся Мария, благодати полная, Господь с тобой. Благословенна ты между женами..

Спаси, Царица, Матерь милосердная.

Что-то шевельнулось рядом, Йэн открыл глаза. Крис стояла у постели, в ночной сорочке, в халатике. Зеленые глаза обведены кругами. Она совсем не высыпается, милая…

— Йэн, ты что? Ты не спишь?

Она наклонилась к нему. Поцеловала.

— Ты хочешь что-нибудь? Может, в туалет?

— Крис, - сказал он, - я хочу… к окну… можно?

— К окну? Но… Впрочем…

Она подкатила кресло на колесиках. Профессиональным движением усадила Йэна, подняла коротко на ноги - в глазах потемнело, и на миг он потерял сознание - и очнулся уже в кресле. Сидя. Крис сняла флакон со стойки капельницы.

— Идем…

Она попробовала отдать ему флакон - подержать, но руки уже ничего держать не могли, валились бессильно.

— Ладно.

Она прицепила флакон себе на халатик. Осторожно стала толкать кресло к окну.

Город там, за стеклом, был совершенно белым. Снег укутал столицу пушистой ватой, и сейчас, в предрассветных еще сумерках, сиял, и в городе было светло.

Йэн поймал взгляд любимой - и ужас в этом взгляде.

И тогда только, в этот момент он понял до конца- что умирает. Глаза Крис не умели лгать.

Он ждал этого момента, ждал уже давно. И готов был к этому уже много лет. И вообще странно, что он дожил хотя бы до этого момента… не сдох там в тюрьме или позже, на больничной койке… или раньше его не застрелили - ведь должны были, по идее.

И все-таки сейчас ему стало страшно.

Молиться…

Бог примет его. Простит. Но страшно, Господи, прости, что мне так страшно сейчас сделать шаг. Шагнуть за черту, которая разделит меня и… Крис. Оставить ее… насовсем… она плачет.

— Крис, - сказал он, - не бойся. Это… не страшно.

Она обняла его за шею. Поцеловала в губы.

— Йэн, я люблю тебя.

Страшно. Но Крис ведь еще хуже…

— Девочка… солнышкин ты мой…

Он откинул голову. Голова кружилась, потолок плыл над ним.

Крис склонилась к нему, обняла за плечи - так, как ребенка держат на руках. Прижалась к его лицу щекой. Щека была мокрая и горячая.

— Йэн… - сказала она, - еще… еще немножко… пожалуйста. Я не смогу без тебя.

В этот момент - так невовремя - прогремел звонок. Крис заметалась…Элис завозилась в соседней комнате - но она еще спала, надо идти открывать… выпустить из рук Йэна… Крис все-таки бросилась к двери.

— Кто там?

— Крис, это я… мы, - голос Иоста. Она открыла.

— Йэну очень плохо… - и бросилась в комнату. Иост пришел не один, с ним двое незнакомых каких-то. Но неважно. Сейчас все неважно.

Йэн еще жив. Он тяжело дышит, глядя в потолок. Но лицо спокойное… очень спокойное, и даже будто морщины разгладились.

— Здравствуйте. Я врач. Позвольте…

Странный, нездешнего вида белоснежный чемоданчик. Прибор… внутри - прибор. Прозрачный пакет с жидкостью внутри. Врач надевает его на локтевой сустав Йэна. Второй пришелец между тем что-то делает с приборчиком. Прикладывает к груди Йэна что-то вроде трубки.

— Ну и дела… ну и довели сердце… Ничего, сейчас все будет хорошо.

Элис возникла в комнате, неслышно, тоже в халатике.

— Держите…

Врачи переговаривались между собой на непонятном языке. Похож и на эдолийский, и на латынь, но - другой. Время от времени обращались к присутствующим.

— Дайте воды.

— Надо перенести на кровать.

— Полотенце.

Его несли на руках, уложили, рубашку на нем разрезали и сняли. Один из врачей держал его почему-то все время за руку, другой больше возился с прибором. Объяснял Крис.

— Сейчас мы ввели ему респироциты… Они ликвидируют кислородное голодание. Биохимические модуляторы… Это позволит его транспортировать… Нужная срочная операция…

— Вы… можете его спасти?

— Да.

— Кто это? - тихо спросила Элис. Она и Иост стояли сзади, наблюдая за действиями врачей.

— Квиринцы.

— Как?

— Ну вот так. Мы ведь докладываем о наших делах. Мы вложили и сообщение про Йэна… Просто так, ни на что не рассчитывая. Может, чтобы его там помянули. Он ведь тоже член проекта. А они… видишь, они прислали корабль. Маленький, разведчик, как они его называют. Просто чтобы спасти…

— Из-за одного человека? Космическая экспедиция?

— Ну… у нас сейчас нет других неотложных проблем. То есть есть, но не на уровне жизни и смерти. Никто из наших не умирает больше… Да. Из-за одного. Чтобы его спасти.

— Но это ведь…

— Они сегодня ночью прибыли. Корабль на Тиккене, они прибыли на малом космолете, он невидим для наших радаров. Сразу нашли меня, и… мы решили, что тянуть не стоит.

Йэн закрыл глаза - он, видимо, спал. Лицо его впервые за много недель приобрело розовый оттенок. Дыхания почти не было слышно.

— Господи, - прошептала Элис.

Квиринец выпрямился, повернулся к ним.

Он какой-то совсем особенный. Необычный. В общем-то, внешность харванская - светлые волосы, серые глаза. Выражение глаз только необычное. Так мог бы, наверное, ангел смотреть. И держится очень прямо.

— Ну вот, товарищи… что мы сейчас могли - мы сделали. Он увидит Квирин. Мы заберем его прямо сейчас, здесь оставлять не стоит… и хорошо бы кого-то из его близких тоже…

— Вообще почти все его родственники в проекте, - сказал Иост, - но прямо сейчас… у них свои семьи.

— Мама? - Элис вопросительно взглянула на мать. Та кивнула.

— Да, я… я могу прямо сейчас… я только позвоню на работу, - Крис пошла к двери.

— У вас есть еще пара часов на сборы, - сказал квиринец, - возьмите немного одежды, дорогие для вас вещи… а в целом на Квирине у вас будет все, что нужно.

Он заметил взгляд Элис и улыбнулся ей ободряюще.