"Наши звезды: звезда Полынь (журнальный вариант)" - читать интересную книгу автора (Рыбаков Вячеслав)

Часть вторая. Дети на кладбище
Другие: Вражья досада - новая засада

А когда те, с чьей подачи был развален “Сапфир”, услыхали в сети отчаянный вопль Журанкова с предложением купить у него хоть малый ломтик его честно работавшей, ни в чем не повинной печенки и, как завзятые стервятники, устремились дожимать и добивать, оказалось, что их подопечный, апатичным сиднем сидевший все эти годы в своей давно им знакомой норке, вдруг исчез. Оказалось, они, терпеливо и искусно ждавшие, опоздали. Пусть на день или на два - но опоздали и, стало быть, проиграли некий ход в какой-то новой, еще не вполне понятной игре.

Конечно, у них была масса дел и помимо Журанкова. “Сапфир” и все, что с ним связано, представляли собою лишь один из многочисленных пунктов длинного, словно ленточный червь, перечня их операций. Даже не самый важный - то есть это им казалось, что он не самый важный. Привычка к тому, что дела движутся с переменным успехом, в крови разведчиков. К тому же, как гласит древняя китайская мудрость: “Победы и поражения - обычная работа полководца”, и даже полководцы, незнакомые с китайской грамотой, мудрость эту выстрадали собственной жизнью; кто не выстрадал, кто не понял столь простой истины, тот до полководца не поднимается - сгорает от нервотрепки и вылетает в тираж еще на стадии малых чинов.

За последние полтора десятка лет они привыкли к победам. В этой некогда одной из самых сложных для иностранных разведок стране стало легко, даже слишком легко работать с тех пор, как ее идейная элита, ее властители дум, а за ними и ее руководство почти поголовно пришли - не без помощи, конечно, бескорыстных друзей и доброжелателей извне - к лучезарному выводу: чтобы влиться в семью цивилизованных наций и стать в ней своими, надо всего-то лишь пестовать предателей и вымаривать верных. Потому что сохранять верность тому, что отжило и должно быть поскорей уничтожено, не верность, но тупость, косность, рабья кровь; а предать мрачное прошлое - значит на всех парусах устремиться к светлому будущему. Очередному, но теперь-то уж воистину и наверняка светлому, светлей некуда. Сколько их было - Шеварднадзе, Бакатиных, Козыревых, Калугиных… а сколько было столь же прогрессивных, но рангами и должностями пожиже - тех, что, точно воробьи, когда добрая бабушка начала крошить наземь черствый, залежавшийся хлеб, толкаясь и между делом гомоня о свободе и о том, что рынок все расставит по местам, ринулись в свалку с криками: “У меня! Нет, у меня! Да нет же, у меня, у меня скорей купите все, что мне доверено!”

Этим двоим, что беседовали сейчас (да и всем, кто мыслил, как они), невдомек было, что та пора ураганной распродажи, безудержной и безнаказанной, оставила не меньший ожог на душе народа, не меньший вывих сердца, нежели, скажем, раскулачивание и лагеря; и она вдобавок куда ближе по времени, куда памятней.

Им казалось, что даже если кто-то медлит поднять в душе своей белый флаг (да, признаю: все, во что я верил - хлам, все, что предлагаете вы - светоч мироздания), даже если кто-то этой сияющей истины еще не понял, не увидел ее начертанной размашистыми огненными знаками посреди своих пожухших и скрюченных от бескормицы небес, то надо лишь подольше подержать его в черном теле - и он поймет и увидит. Надо чуточку подождать, а потом чуточку подтолкнуть. Потому как все, что происходит в их интересах - естественно, а все, что происходит против их интересов - противоестественно. Ведь Бог на их стороне. Эти двое, как и вся их страна, были очень набожны и, написав на своих деньгах: “Ин год уи траст”, были уверены, что тем самым “год траст ин” их деньги. Потому как избрал эти бумажки мерилом и транспортным средством благодати.

По всем этим сложным и разнородным причинам собеседники не испытывали сейчас особого беспокойства, не были ни встревожены, ни тем более напуганы - нет. Просто случился некий сбой, и они обстоятельно обсуждали и анализировали этот сбой и намечали способы его преодоления, демократично называя друг друга по именам. В неофициальной обстановке им не нужны были формальные знаки субординации - оба и без них прекрасно знали, кто главней, кто тут кого вполне способен из-за этого сбоя оставить без работы, и потому могли позволить себе дружелюбное Юджин и Барни. Они были лишь слегка раздосадованы. Вот ведь, мол, ерунда какая приключилась. Мелочь, а неприятно.

Поскольку по большому счету мелочей в их работе не бывает, это-то они понимали. Даже малая странность теоретически чревата серьезными неприятностями. Просто в России все странности давным-давно обусловлены не противодействием противника, а русским бардаком.

И от этого на сердце, что ни говори, спокойней.

– Осенью, честно вам признаюсь, мы не выдержали и покопались в его компьютере. Толком выудить не удалось ничего - обрывки. Если не сказать: игрушки. Высокая теория… Контактов за эти годы он не имел, выходов ни на кого никаких… И им никто не интересовался - а это, пожалуй, еще показательнее. Серьезных документов мы у него так и не нашли, ни на электронных носителях, ни на бумажных. Были даже соображения, что как ученый он кончился и существенного интереса теперь не представляет. Так, присматривали для порядка.

– Присматривали - и все же потеряли?

– Он вернется. Он непременно вернется. Все его вещи на местах, вплоть до единственного оставшегося у него приличного костюма на вешалке в шкафу. Возле туалета - лопата со следами свежей земли. Значит, работал на своем наделе, надо полагать. Весна… Человек, который занят посадками, обязательно позаботится об урожае. Кроме того, через две недели - годовщина смерти его матери, а он в этот день всегда появляется на кладбище в Павловске.

– Понимаю. Опять ждать… Честно говоря, мне надоело ждать. Мы ничего так и не знаем наверняка, но дежурим возле этого, быть может, уже окончательно выжившего из ума маньяка который год, и результаты нулевые.

– Не так уж много нам этот чудак стоит.

– Немного, но долго. Долго, Барни! Я хочу понять, стоило им заниматься или нет, хотя бы прежде чем выйду на пенсию.

Непринужденный смех. Пауза.

– А если серьезно, то меня не оставляет мысль, что эта его чушь в сети про почку была каким-то кодовым сигналом…

– Не думаю. Слишком уж это нелепый сигнал. Слишком вызывающий, заметный…

– Именно нелепость наводит на подозрения. Четкий зов: мне есть, что продать. Важное. Нужное. Из собственных, видите ли, потрохов. А если наименования органов - это заранее с кем-то обговоренные обозначения? Скажем, почка - это наконец-то доведенная до ума математическая модель полета на гиперзвуке? А печенка, скажем, режимы ионизации внешнего облака? А если бы он написал… э-э…

– Яйца?

– Вам бы только шутить. А иначе как объяснить эту демонстрацию? Ну с чего вдруг человек, тихо живущий сам по себе, ни в чем не нуждающийся, с минимальными потребностями, так захотел денег, что решил незамедлительно расстаться с куском собственного тела? Какие у него могут быть семейные обстоятельства? Если семьи нет и в помине! И совершенно неуместная в таком тексте самореклама: доктор наук, главный теоретик…

– Ну, он вообще несколько не в себе. Я за годы пристального наблюдения в том неоднократно убеждался, Юджин, поверьте. Деловой логики от него ждать не приходится. Комплексы, вероятно. Человеку, который всю молодость шел от успеха к успеху и вдруг на пике достижений оказался за бортом, принять это трудно. Вполне можно спятить.

– Это все бла-бла-бла у психоаналитика. Кодовые обозначения, Барни! И коль скоро мы их не понимаем, ясней ясного, что предназначены они не нам. А кому?

Пауза.

– У вас, Юджин, есть какая-то информация на сей счет, которой я не располагаю?

– Как вам сказать… Не так давно получены очень, правда, скупые сведения, что немалый интерес к этой проблематике начали проявлять китайцы…

– Джизус! Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы это сообразить! К чему они не проявляют интерес? Вы не найдете такой темы!

– Да, но, исходя из этих сведений, с весьма высокой степенью вероятности можно предположить, что как раз сейчас некий китайский агент с немалым интересом наблюдает запуск с Байконура этого пресловутого первого частного геостационарного сателлита. Причем местное начальство об этом отнюдь не догадывается. И то, что вместо какого-нибудь официального представителя возлюбленной здешними властями ШОС туда направлен именно агент, может свидетельствовать, помимо прочего, как раз о том, что корпорация “Полдень” намерена заниматься отнюдь не только коммерческими запусками тривиальных спутников.

– Даже так?

– Принципиально новый носитель - именно то, что нужно частной компании, как воздух. Хотя бы для рекламы, для притока инвестиций. Не говоря уж о реальных прорывах на рынке. В этой ситуации Журанков, например, им бы очень пригодился… Пока это только мое предположение, честно вам скажу. Но впредь я намерен исходить именно из него, по крайней мере до тех пор, пока мы не убедимся в обратном. В общем, так. Мне нужен Журанков. Мне он нужен срочно. Методика спокойного выжидания не принесла результатов и с сегодняшнего дня отменяется. Хватит.

Пауза.

– Жду распоряжений.

Пауза.

– Семейные обстоятельства, Барни… Не стоило ему упоминать о семье, так давно не имея с нею ни малейших существенных контактов. Будем считать, он сам накликал неприятностей на свою задницу… Мы создадим ему семейные обстоятельства.

– Что вы имеете в виду?

– Его сына.

– При чем тут его сын?

– Представьте, парень связался с одной из экстремистских шаек. Слава России, очистим улицы от инородцев, русские - древнейшая раса мира и все такое. По забавному стечению обстоятельств как раз эту шайку мы слегка… не напрямую, конечно… прикормили.

– Так это же удача!

– Да, как раз и пригодится. Я вот думаю… Пусть бы парнишка очистил от кого-нибудь какую-нибудь улицу. Жертву мы определим… У меня на примете, скажем, донельзя нелепый человек, недавно вернувшийся в Россию из эмиграции. Говорит он совершенно неуместные вещи. Конечно, затевать операцию специально против него было бы неадекватно, но… Если все равно надо кого-то, вполне полезно будет его. Да еще если это окажется очередное преступление русских наци. Очень эффектно и наглядно. Даже преданный России инородец для русских все равно инородец, резать его… А потом мы расскажем о проделке отпрыска Журанкову. Вернее, вы расскажете. Как вы думаете, Барни, после стольких лет разрыва это окажет на него воздействие?

– Думаю, да. Я его хорошо изучил. Он может вас хоть ненавидеть, но закроет собой от пули, если убедить его в том, что по совести он это обязан.

– Какой удобный человек.

– Временами. К сожалению, он до сих пор убежден, что чем-то обязан этой стране. Послушайте, Юджин, вам виднее, конечно, я занимался только самим Журанковым и его нынешней работой, но… Может, все проще? Может, его вопль о семейных обстоятельствах вызван именно этими обстоятельствами, и только?

– Мы проверяли. Данные отсутствуют. Родители его умерли, других родственников нет. Никаких реальных неприятностей с его бывшей женой и ребенком не происходило.

– Ну, нет так нет… Тогда у меня вопрос: сколько вам понадобится времени? Через две недели, как я уже сказал, мы имеем все основания ждать появления Журанкова на кладбище в Павловске.

– На кладбище… Поэтично. Готический роман ужасов.

– Вам не нравится?

– Мне понравится что угодно, обещаю вам, если это даст нужный результат. Мне нужен Журанков.

– Я уже понял.

– Через две недели вам будет что сказать ему среди шелестящих над могилами берез. Ну, а если он не появится вовсе и до той поры мы так не узнаем, где он…

– То?

– То, дружище я буду иметь все основания полагать, что вы его всерьез упустили и, следовательно, многолетняя операция провалена по вашей вине.

– Я был уверен, старина, что вы ответите именно так.