16. АНАХОРЕТ

Веранда была едва ли выше того камня, на котором стоял дом, но тянулась в обе стороны и заходила за углы, словно в одном из тех добротных загородных домов, где нечего опасаться и владелец любит посидеть в вечерней прохладе и полюбоваться, как Урс спускается под Луну. Я постучал в дверь, но никто не ответил; тогда я прошел по веранде направо, потом налево, заглядывая в окна.

Внутри было слишком темно, и я ничего не увидел, зато обнаружил, что веранда окружает дом до самого края скалы и там обрывается без всяких перил. Я снова постучал, но так же безрезультатно, как и в первый раз. Тогда я устроился спать прямо на веранде (ибо получил, по крайней мере, крышу над головой и вряд ли мог рассчитывать найти среди камней убежище поудобнее) и тут же услышал слабые шаги.

Где-то на верхнем этаже этого высокого дома ходил человек. Его шаги поначалу были медленными, и я подумал, что он, наверное, либо очень стар, либо тяжело болен. Однако когда он подошел ближе, его поступь стала тверже и быстрее, а у самых дверей превратилась в уверенную походку целеустремленного мужчины, например, командира манипулы или кавалерийского отряда.

К тому времени я уже встал, отряхнул запылившийся плащ и постарался придать себе мало-мальски презентабельный вид, но все равно не был готов к тому, что открылось мне за дверью. Передо мной предстал мужчина, державший свечу толщиной с мое запястье, и при этом освещении я увидел лицо, подобное иеродулам, которых я повстречал в замке Балдандерса, но все же лицо человеческое. В сущности, я почувствовал, что если физиономии статуй в садах Обители Абсолюта имитировали лица таких существ, как Фамулимус, Барбатус и Оссипаго, то и последние каким-то чуждым нашему миру образом являлись имитацией лица, которое я видел теперь перед собой. По ходу повествования я часто говорил, что помню абсолютно все. Так оно, в принципе, и есть, но пытаясь сделать набросок этого лица на полях рукописи, я ощущаю полную беспомощность. Ни один эскиз ни в малейшей степени не напоминает оригинал. Могу только сказать, что у анахорета были густые и прямые брови, глаза глубоко посаженные, темно-голубые, как у Теклы. Кожа на его лице была нежная, как у женщины, но, кроме этого, ничего женского я в нем не заметил. Густая черная борода доходила ему до пояса. Одежда казалась белой, но переливалась всеми цветами радуги в тех местах, куда падал свет от свечи.

Я поклонился, как учили в Башне Сообразности, назвался сам и упомянул имя той, что послала меня. Потом добавил:

— А ты, сьер, анахорет из Последней Обители? Он кивнул.

— Я здесь последний из людей. Можешь называть меня Эш.

Он шагнул в сторону, жестом приглашая войти, потом повел меня в комнату в задней части дома, где из широкого окна открывался вид на долину, откуда я начал свое восхождение накануне вечером. В комнате стояли деревянные стулья и деревянный стол. По углам стояли и висели металлические шкафы, тускло мерцавшие в неровном свете.

— Прошу прощения за бедную меблировку, — проговорил он. — Именно здесь я принимаю гостей, но они захаживают так редко, что я начал использовать гостиную в качестве кладовой.

— Когда живешь в уединении в столь затерянном месте, лучше казаться бедным, мастер Эш. Но эта комната не кажется бедной.

Я никак не подозревал, что это лицо способно улыбаться, и все же на нем появилась улыбка.

— Хочешь взглянуть на мои сокровища? Смотри! — Он поднялся, открыл один из ящиков шкафа и поднес свечу, чтобы осветить то, что было внутри. Там лежали квадратные ломти черствого хлеба и пакеты с сушеными финиками.

— Ты голоден? — спросил он, заметив выражение моего лица. — Эта пища не заколдована, если, конечно, ты опасаешься подобных вещей.

Мне стало неловко, потому что у меня еще оставалось немного еды, припасенной на обратную дорогу, но я все же сказал:

— Я не отказался бы от куска хлеба, если ты можешь поделиться.

Он дал мне полбуханки, уже нарезанной на ломти (и очень острым ножом), немного сыру, завернутого в серебристую бумагу, и сухого желтого вина.

— Маннеа — хорошая женщина, — сказал отшельник. — И ты, как мне кажется, хороший человек, из тех, которые сами не считают себя таковыми. Некоторые полагают, что это единственная разновидность хороших людей. Она думает, что я могу помочь тебе?

— Скорее наоборот — что я могу помочь тебе, мастер Эш. Армии Содружества отступают, и скоро война переместится в эти края, а вслед за ней и асциане.

Он снова улыбнулся.

— Люди, не имеющие тени, — так их еще называют. Это одно из многих имен — ошибочное, но в то же время очень точное. Что бы ты подумал, если бы асцианин сказал, что действительно не отбрасывает тени?

— Не знаю, никогда такого не слышал.

— Это старая история. Ты любишь старые истории? Ага, вижу, у тебя загорелись глаза. Жаль, что я не слишком хороший рассказчик. Вы называете своих врагов асцианами (они-то себя так, конечно, не называют), потому что ваши предки считали, будто они пришли с пояса Урса, где в полдень солнце находится прямо над головой. Правда состоит в том, что их родина лежит гораздо дальше на север. И все же они асциане. По легенде, сложенной на самой заре нашей цивилизации, один человек продал свою тень, и его стали гнать отовсюду, куда бы он ни пришел. Никто не желал верить, что он — человек.

Отхлебнув вина, я подумал об асцианском военнопленном, чья койка стояла рядом с моей.

— Что же, тот человек снова обрел свою тень, мастер Эш?

— Нет, но одно время он скитался вместе с другим человеком, не имевшим отражения.

Мастер Эш помолчал, потом добавил:

— Маннеа — хорошая женщина, и я хотел бы угодить тебе. Но я не могу уйти, а война никогда не настигнет меня, как бы там ни маршировали ее колонны.

— Может быть, тебе лучше пойти вместе со мной и успокоить шатлену?

— Этого я тоже не могу сделать.

Вот тогда я понял, что мне придется заставить его пойти со мной, но не видел причин немедленно прибегать к принуждению — завтра утром времени для этого будет достаточно. Я пожал плечами, будто отказываясь от дальнейших уговоров, и спросил:

— Могу ли я, по крайней мере, переночевать здесь? Я должен вернуться и доложить о твоем решении, но отсюда шагать лиг пятнадцать или даже больше, и прямо сейчас мне это не под силу.

И снова я увидел чуть заметную улыбку — такая порой играет на ликах, вырезанных из слоновой кости, когда при движении факел отбрасывает новые тени в уголках губ статуй.

— А я-то надеялся узнать от тебя, что нового в мире, — проговорил он. — Но, вижу, ты измотан. Пойдем со мной, когда закончишь ужинать, я провожу тебя до постели.

— Я не обучен светским манерам, мастер, но все же не настолько дурно воспитан, чтобы отправляться на боковую, когда хозяин желает продолжить беседу. Однако боюсь, что я не слишком много знаю. Судя по тому, что я слышал от соседей по палате, война продолжается и с каждым днем становится все более ожесточенной. К нам на помощь подходят легионы и полулегионы, а их подкрепления исчисляются целыми армиями, присылаемыми с севера. У них больше артиллерии, и потому мы больше рассчитываем на кавалерию, вооруженную копьями, которая более маневренна и успевает вступить в непосредственный контакт с противником до того, как он вводит в бон тяжелые орудия. За год у них прибавилось флайеров, хотя мы многие сбили. Автарх лично взял на себя командование и привел своих воинов из Обители Абсолюта. Но в то же время… — Я вновь пожал плечами и, замолчав, откусил кусок хлеба с сыром.

— Изучение войн всегда казалось мне наименее интересной областью истории. Но и здесь прослеживаются определенные закономерности. Когда в ходе длительного противостояния одна из сторон неожиданно усиливается, на это может быть три причины. Первая — сформировался новый военный союз. Отличаются ли солдаты этих новых армий от прежних?

— Да, — ответил я. — Я слышал, что они моложе и в целом слабее. К тому же среди них прибавилось женщин.

— Но никакого различия в языке или одежде?

Я покачал головой.

— Тогда, по крайней мере — в настоящее время, дело не в новом союзе. Вторая причина — окончание войны, которая велась на другом направлении. Если так, то солдаты, переброшенные в качестве подкрепления, — ветераны. Твои слова убеждают в обратном. Тогда остается третья причина. Противнику почему-то потребовалась немедленная победа, и ради этого он напрягает все свои силы.

Я управился с хлебом, но теперь разговор заинтересовал и меня.

— С какой стати?

— Поскольку у меня нет дополнительной информации, я вряд ли смогу предложить разумное объяснение. Возможно, правители боятся своего народа, уставшего от войны. Быть может, все асциане — только слуги, а теперь их хозяева грозятся начать действовать самостоятельно.

— Ты только подал надежду и тут же отбираешь ее.

— Нет, не я, но история. Ты сам-то бывал на войне?

Я покачал головой.

— Вот и хорошо. Во многих отношениях, чем больше человек видит войну, тем меньше он о ней знает. Как держится народ вашего Содружества? Они горой стоят за своего Автарха? Или же война истощила людей настолько, что они требуют заключения мира?

Я рассмеялся в ответ на его слова, и та горечь, которая помогла мне сблизиться с Водалусом, мгновенно вскипела во мне.

— Стоят горой? Требуют? Я понимаю, ты изолировал себя от внешнего мира, мастер, чтобы сосредоточиться на более высоких материях, но я и представить себе не мог, что человек способен до такой степени не знать страны, в которой живет. На войне сражаются карьеристы, наемники, молодые искатели приключений. Пройди на сотню лиг к югу и поймешь, что за пределами Обители Абсолюта о войне судят лишь по невнятным слухам.

— В таком случае, — поморщился мастер Эш, — ваше Содружество сильнее, чем я мог предположить. Неудивительно, что враги впали в отчаяние.

— Если сила в этом, пусть Всемилостивый убережет нас от слабости. Мастер Эш, фронт может рассыпаться в любой момент. Так что самое мудрое для тебя — уйти со мной отсюда в безопасное место.

Казалось, он пропустил мои слова мимо ушей.

— Если Эребус, Абайя и все остальные вступят в бой, разыграется совсем иное сражение. Но вот вопрос: когда? Любопытно. Однако же ты устал, пойдем со мной. Я покажу тебе твою кровать, а заодно и высокие материи, которые, как ты только что выразился, являются предметом моего изучения.

Мы поднялись на два этажа вверх и вошли в комнату, в окнах которой я, должно быть, и видел огонек накануне вечером. Просторное помещение занимало весь этаж. Здесь стояли машины, но они были мельче и малочисленной, чем те, что я видел в замке Балдандерса. Еще я заметил в комнате множество книг и бумаг, разложенных на столах. Посредине стояла узкая кровать.

— Вот здесь я ненадолго проваливаюсь в сон, — пояснил мастер Эш, — когда работа не дает мне оторваться. Эта кровать маловата для человека твоего сложения, но, уверен, ты сможешь устроиться на ней с комфортом.

Поскольку всю прошлую ночь я провел на голых камнях, эта постель притягивала меня как магнит.

Показав, где я могу облегчиться и сполоснуть лицо, он ушел. Прежде чем свет погас, я уловил ту странную улыбку, что уже не раз замечал сегодня на его лице.

Минуту спустя, когда мои глаза привыкли к темноте, я уже думал совсем о другом, ибо выяснилось, что все окна светятся снаружи, пропуская перламутровое сияние.

«Мы над облаками, — сказал я сам себе (и тоже чуть улыбнулся), — или скорее вершину скалы как саваном окутали низкие облака, чье присутствие было незаметно для меня в темноте, но каким-то образом известно моему хозяину. И вот теперь я вижу верхушки этих облаков — несомненно, высокую материю, как видел облака из глаз Тифона».

С этой мыслью я лег и заснул.