"Вперёд, Дживз!" - читать интересную книгу автора (Вудхауз Пэлем Гринвел)

ГЛАВА 2. Карьера художника Корки

Перелистывая эти мои воспоминания, вы наверняка заметите, что время от времени место действия происходит в Нью-Йорке, и, возможно, это заставит вас вздрогнуть от неожиданности и изумлённо спросить: «Что это Бертрам делает так далеко от своей любимой родины?»

Ну, по правде говоря, это долгая история, и чтобы вам не было скучно, скажу в двух словах, что моя тётя Агата как-то послала меня в Америку помешать моему юному кузену Гусику жениться на актрисе, играющей в водевилях, а я так всё запутал, что счёл более разумным задержаться в Нью-Йорке, чем возвращаться домой и долгими часами выслушивать нравоучения тёти.

Итак, я решил смириться со своей добровольной ссылкой и послал Дживза снять мне квартиру.

Должен вам сказать, в Нью-Йорке ссыльным живётся вполне сносно. Приняли меня просто прекрасно, скучать мне вообще не приходилось, и я не совру, если признаюсь, что трудностей я не преодолевал. Одни малые представили меня другим малым, и скоро я обзавёлся кучей вполне приличных знакомых. Одни из них были нафаршированы деньгами, как кабачки, и жили в особняках у парка, другие экономили на газовом отоплении и снимали помещения на площади Вашингтона. Последние, само собой, были художниками, писателями, в общем, ребятами с мозгами.

Малыш Корка, чью историю вы сейчас узнаете, был одним из художников. Он называл себя портретистом, но, по правде говоря, ещё не открыл своим картинам счёт. Понимаете, вся загвоздка в том — я немного изучал этот вопрос, — что ты не можешь писать портретов, если люди к тебе не приходят и не просят этого сделать, а они никогда к тебе не придут, если ты уже не написал кучу портретов. Именно поэтому тщеславному молодому художнику стать портретистом очень трудно, если не сказать невозможно.

Корка выкручивался, как мог, изредка рисуя комические шаржи для различных газет и журналов — у него был талант подмечать всякие забавные вещи, — а также плакаты, рекламирующие пружинные матрасы и мягкие кресла. Однако основной статьёй его дохода было пособие, которое он выуживал у своего богатого дяди, Александра Уорпла, занимавшегося торговлей джутом. Честно признаться, я плохо себе представляю, что такое джут, но, видимо, население Америки никак не могло без его обойтись, потому что Александр Уорпл грёб деньги лопатой.

Знаете, наша молодёжь считает, что, имея богатого дядюшку, можно жить себе припеваючи, но Корка опровергал это мнение. Его дядюшка был дюжим малым, который, казалось, будет жить вечно. Ему недавно стукнул пятьдесят один год, но выглядел он ненамного старше племянника. Однако бедняга Корка расстраивался не по этому поводу: он не был ханжой и не имел ничего против, чтобы его дядя жил, сколько ему вздумается. Корка возмущался тем, что Уорпл, как это говорится, все время его подзуживал.

Видите ли, дядя Корки не хотел, чтобы его племянник был художником, так как считал, что у него нет никакого таланта. Александр Уорпл всё время убеждал его плюнуть на Искусство и заняться джутом, начав с самого низу и постепенно продвигаясь по службе. А Корка на это отвечал, что он не представляет себе, о каком низе идет речь, но догадывается, что ничего омерзительное в жизни не бывает. Более того, Корка свято верил, что станет великим художником. Когда-нибудь, утверждал он, я добьюсь колоссального успеха. Тем временем, используя весь свой такт и силу убеждения, он умудрялся вытряхивать из Уорпла небольшое ежеквартальное пособие.

Не видать бы Корке этих денег, как своих ушей, если бы не одно обстоятельство. Дело в том, что Александр Уорпл был человеком со странностями и имел своё хобби. Согласно моим наблюдениям, американский командор индустрии ничем не занимается в свободное от работы время. Когда он закрывает свою лавочку вечером, он погружается в транс, из которого выходит только утром, чтобы снова стать командором индустрии. Но мистер Уорпл в свободное от работы время увлекался наукой под названием орнитология. Он написал книгу «Птицы Америки» и, по слухам, писал вторую, которую хотел озаглавить «Другие птицы Америки». Поговаривали, он и на этом не успокоится и будет выпускать книги до тех пор, пока запас американских птиц не иссякнет. Как бы то ни было, из Уорпла можно было веревки вить, попросив его рассказать что-нибудь о птицах, и Корка умело этим пользовался. Но как он страдал! Во-первых, это отнимало у него массу сил, а во-вторых, он признавал птиц только на блюде и только в обществе холодной бутылки вина.

Заканчивая портрет мистера Уорпла, скажу, что человек он был вспыльчивый и относился к своему племяннику со снисходительной жалостью, считая его слабоумным дурачком, не способным принять ни одного правильного решения. Мне иногда кажется, что Дживз относится ко мне точно так же.

Поэтому, когда однажды днём Корка просочился ко мне в квартиру, толкая впереди себя девушку, и сказал: «Берти, я хочу познакомить тебя со своей невестой, мисс Сингер», я сразу понял, о чём он пришёл о мной посоветоваться, и первым делом спросил:

— Корка, а как же твой дядя?

Бедняга невесело рассмеялся. Он выглядел взволнованным и расстроенным, как человек, который убить-то убил, а куда девать труп, не знает.

— Мы так боимся, мистер Вустер, — сказала девушка. — Мы надеялись, вы подскажете нам, как помягче сообщить ему о нашей помолвке.

Мюриэль Сингер относилась к числу тех обаятельных, трогательных девушек, которые глядят на вас широко открытыми невинными глазами, словно не сомневаются, что вы — самый замечательный человек на всём белом свете, но почему-то сами этого не понимаете. Она скромно сидела в кресле и смотрела на меня, говоря своим взглядом яснее всяких слов: «О, я уверена, этот прекрасный мужественный человек никогда меня не обидит». От неё исходили волны, заставляющие мужчину думать о её защите и вызывающие в нём желание подойти к ней, потрепать по руке и сказать что-нибудь вроде: «Ну, ну, малышка, успокойся!». Глядя на неё, я чувствовал, что готов выполнить любую её просьбу. Мюриэль Сингер можно было сравнить разве что с американскими коктейлями, которые пьёшь, как сладкую водичку, и прежде чем понимаешь, что случилось, твёрдо решаешь преобразовать мир силой, если потребуется, — и подходишь к человеку в два раза шире тебя в плечах, угрожая свернуть ему голову на сторону, если он ещё раз на тебя так посмотрит. Понимаете, что я хочу сказать? Мисс Сингер заставила меня почувствовать себя рыцарем какого-то там стола. Я готов был пойти на всё, чтобы угодить ей.

— Не понимаю, чего ты боишься, — сказал я. — Мне кажется, твой дядя придёт от мисс Сингер в полный восторг.

Корка не развеселился.

— Ты не знаешь дядю. Даже если ему понравится Мюриэль, он никогда в жизни в этом не признается. Прежде всего он подумает о том, что я сделал решительный шаг, предварительно с ним не посоветовавшись. Затем он устроит грандиозный скандал. Не в первый раз.

Я поднатужился, пытаясь найти выход.

— Тебе надо устроить так, чтобы он познакомился с мисс Сингер, не подозревая о том, что ты её знаешь. Потом ты…

— Как ты предлагаешь это устроить?

Об этом я как-то не подумал.

— Нам остается одно, — сказал я.

— Что?

— Поручить это дело Дживзу.

И я нажал на кнопку звонка.

— Сэр? — сказал Дживз, появляясь в комнате. Одна из чудных особенностей Дживза заключается в том, что, если не наблюдать за ним, как коршун за добычей, практически невозможно заметить, когда он входит в комнату. Он похож на этих-как-их-там в Индии, которые растворяются в воздухе, а потом собирают себя по частям в том месте, где им захочется. У меня есть кузен, из тех что называют теософами, который утверждает, что ему почти удалось то же самое, но не до конца, так как в детстве он питался мясом убиенных животных, содержащим злобу и страх.

Как только я увидел Дживза, стоявшего в почтительном ожидании, у меня словно гора с плеч свалилась. Я чувствовал себя, как потерявшийся ребёнок, наконец-то увидевший своего отца.

— Дживз, — сказал я, — нам нужен твой совет.

— Слушаюсь, сэр.

Я в нескольких словах выложил ему историю страдальца Корки.

— Теперь ты знаешь, в чем дело, Дживз. Нам надо, чтобы мистер Уорпл встретился с мисс Сингер, не подозревая о том, что Корка с ней знаком. Ты понял?

— Безусловно, сэр.

— Ну, тогда думай, что можно сделать.

— Я придумал, сэр.

— Как! Уже?

— План, который я осмелюсь предложить, наверняка окажется успешным, но вы можете забраковать его, сэр, так как в нём имеется один изъян, а именно: он требует определённых финансовых затрат.

— Он хочет сказать, — перевёл я Корке, — что дело выгорит на все сто, если раскошелиться.

Естественно, у бедняги вытянулось лицо. Любой план, где надо было тратить деньги, не был для Корки успешным. Но я все ещё находился под влиянием обжигающего взгляда Мюриэль и чувствовал себя тем самым рыцарем.

— Можешь рассчитывать на меня, Корка, — сказал я. — Буду рад помочь, чем могу. Продолжай, Дживз.

— Я считаю, сэр, мистер Коркоран должен сыграть на увлечении мистера Уорпла орнитологией.

— Откуда, во имя неба, ты знаешь, что он помешан на птицах?

— Квартиры в Нью-Йорке, сэр, отличаются от домов в Англии. Перегородки между комнатами здесь изготовлены из тонких материалов. Сам того не желая, я иногда слышал, как мистер Коркоран выражает свое мнение об упомянутом мной предмете.

— О! Ладно, поехали дальше.

— Почему бы молодой леди не написать небольшое сочинение под названием, ну, скажем, «Птицы Америки. Путеводитель для детей» и не посвятить его мистеру Уорплу? Ограниченный тираж может быть выпущен за ваш счёт, сэр, и, само собой разумеется, на каждой странице книги должны быть соответствующие сноски на фундаментальный труд мистера Уорпла на ту же тему. Я порекомендовал бы сразу по выходе в свет отправить один экземпляр книги мистеру Уорплу с сопроводительным письмом, в котором молодая леди попросит разрешения познакомиться с человеком, сыгравшим такую значительную роль в её жизни. Мне кажется, таким образом мы добьёмся желаемого результата, но, как я уже говорил, финансовые затраты будут значительными.

Я чувствовал себя как владелец дрессированной собаки, только что проделавшей очередной ловкий трюк. Я с самого начала сделал ставку на Дживза и знал, что он меня не подведёт. До меня просто не доходит, почему этот гениальный человек нянчится со мной, чистит мои костюмы, ну и всё такое прочее. Будь у меня половина его мозгов, я давно бы стал премьер-министром или кем-нибудь в этом роде.

— Дживз, — сказал я, — это сногсшибательно! Лучшее, что ты мог придумать!

— Благодарю вас, сэр.

Мюриэль ему возразила:

— Как я смогу сочинить книгу, если я даже писем не умею писать?

— У моей невесты, — кашлянув, произнёс Корка, — не писательский, а драматический талант. До сих пор я об этом не упоминал, но меня всегда немного беспокоило, как дядя Александр отнесётся к тому, что она — хористка в водевиле «Выбирай входную дверь», который сейчас поставлен в Манхэттене. Наверное, это глупо с нашей стороны, но нам обоим почему-то кажется, что, узнав эту новость, дядя Александр прошибёт головой потолок.

Я понял, что он имел в виду. Не знаю почему — пусть в этом разбираются знатоки, — но дяди и тёти как класс всегда категорически возражают против разного рода драм, как в жизни, так и на сцене. А молоденьких актрис они просто на дух не переносят. Но у Дживза, само собой, был готов ответ и на этот вопрос.

— Мне кажется, сэр, не составит труда найти нуждающегося писателя, который с радостью согласится составить небольшой томик о птицах за умеренное вознаграждение. Необходимо только, чтобы на титульном листе стояло имя молодой леди.

— Верно! — воскликнул Корка. — Сэм Паттерсон займётся этим за сотню долларов. Он каждый месяц сочиняет для различных журналов и под разными именами одну повесть, три коротких рассказа и десять тысяч слов сериала. Такую мелочь, как путеводитель по птицам, он сможет написать, стоя на голове. Я немедленно к нему пойду.

— Прекрасно!

— Больше я вам не нужен, сэр? — спросил Дживз. — Слушаюсь, сэр. Спасибо, сэр.

Я всегда думал, что у издателей масса серого вещества со множеством мозговых извилин, но теперь-то я знаю, кто они такие на самом деле. Всё, чем должен заниматься издатель, это время от времени выписывать чеки, в то время как куча усердных, старательных малых делают всю основную работу. Теперь я сам побывал издателем, и меня не проведёшь. Я просто сидел у себя в квартире с авторучкой в руке, и по прошествии определённого времени выпустил книгу в свет.

Я был в гостях у Корки, когда принесли первые экземпляры «Путеводителя». Мюриэль Сингер сидела с нами, и мы болтали о всякой всячине, когда в дверь громко постучали, и рассыльный передал нам пакет.

Книга произвела на меня впечатление. На ярко-красной обложке с изображением какой-то птицы имя девушки было написано крупными золотыми буквами. Я открыл книгу наугад.

— Ранним весенним утром, — прочитал я в начале двадцать первой страницы,

— когда вы бродите по полям, вам часто доводится слышать нежную, мелодичную, небрежно льющуюся трель лиловой зябликовой коноплянки. Когда вы станете старше, вам следует подробно прочитать о ней в замечательной книге мистера Уорпла «Птицы Америки».

Вот так— то! Реклама для дяди, лучше не придумаешь. И всего через несколько страниц он вновь оказался в центре внимания в связи с желтоклювой кукушкой. Умопомрачительная книга! Чем больше я читал, тем больше восхищался малым, который её написал, и Дживзом, подкинувшим нам эту гениальную идею. Теперь дядя был готов. Не мог человек, которого назвали самым выдающимся авторитетом по желтоклювым кукушкам, не растаять как воск.

— Верняк! — сказал я.

— Дело в шляпе! — сказал Корка.

И через день или два он заявился ко мне и сообщил, что всё идёт по плану. Дядя прислал Мюриэль письмо, настолько сентиментальное и слюнявое, что Корка никогда не поверил бы в его подлинность, если б не знал почерка мистера Уорпла. В любое время, которое устроит мисс Сингер, писал дядя, он будет счастлив с ней познакомиться.

Вскоре после этого мне пришлось уехать из города. Спортсмены-ныряльщики пригласили меня погостить на побережье, и прошло несколько месяцев, прежде чем я снова вернулся в Нью-Йорк. По правде говоря, я часто вспоминал Корку, гадая, чем у него всё закончилось, и представьте себе моё изумление, когда в первый же вечер после возвращения я зашёл в тихий ресторанчик, куда часто наведывался, чтобы избежать шума и суеты, и увидел Мюриэль Сингер, сидевшую в одиночестве за столиком. Корка, решил я, вышел позвонить по телефону. Я подошёл к ней, сгорая от любопытства.

— Так, так, так! Что? — сказал я.

— О, мистер Вустер! Здравствуйте!

— Корка здесь?

— Простите?

— Вы ведь ждёте Корку?

— О, я вас сразу не поняла. Нет, я его не жду. Мне показалось, в голосе её было что-то не то, знаете, словно чего-то не хватало.

— Может, вы поскандалили?

— Поскандалили?

— Ну, перекинулись парой тёплых слов. Поссорились. Не поняли друг друга, и все такое прочее.

— О господи, с чего вы взяли?

— Но ведь его здесь нет, что? Я думал, так сказать, он обедает вместе с вами, а потом провожает вас в театр.

— Я оставила сцену.

Внезапно меня осенило. Я совсем забыл, что долгое время отсутствовал.

— Ах да, конечно, теперь я понял. Вы вышли замуж?

— Да.

— Это просто здорово! Я от всей души желаю вам счастья!

— Большое спасибо. О, Александр, — сказала она, глядя через моё плечо, — познакомься с моим другом, мистером Вустером.

Я резко повернулся. Рядом со мной стоял краснощёкий здоровяк с коротко подстриженными седеющими волосами. Он сильно смахивал на вышибалу, хотя в данный момент лицо у него было миролюбивым.

— Я хочу представить вас своему мужу, мистер Вустер. Мистер Вустер — друг Брюса, Александр.

Старикан схватил меня за руку и принялся её трясти, тем самым не дав мне упасть в обморок. Честное слово. Пол ходил подо мной ходуном, как при землетрясении.

— Вы знакомы с моим племянником, мистер Вустер? — услышал я издалека его голос. — Может, нам удастся научить его уму-разуму и заставить отказаться от этой бредовой затеи стать художником. Впрочем, мне кажется, он начал постепенно взрослеть. Знаешь, дорогая, я заметил это в тот вечер, когда мы пригласили его на обед, чтобы он с тобой познакомился. По-моему, Брюс стал спокойнее и серьёзнее относиться к жизни. Что-то на него повлияло. Возможно, мистер Вустер, вы доставите нам удовольствие и отобедаете с нами сегодня вечером? Или вы уже обедали?

Я сказал, что обедал. В данный момент мне нужна была не еда, а глоток свежего воздуха. Я чувствовал, мне необходимо было собраться с силами, чтобы переварить то, что произошло.

Вернувшись домой, я услышал, как Дживз возится на кухне, и позвал его.

— Дживз, — сказал я, — пришла пора собирать камни. Сначала принеси мне б и с, только покрепче, а потом я сообщу тебе кое-какие новости.

Он вернулся с подносом, на котором стоял бокал бренди с содовой.

— Советую тебе тоже выпить, Дживз. Не помешает.

— Может быть, позже. Благодарю вас, сэр.

— Как знаешь. Но предупреждаю, у тебя будет шок. Ты помнишь моего друга, мистера Коркорана?

— Да, сэр.

— А девушку, которая сочинила книгу о птицах?

— Конечно, сэр.

— Ну так вот, она его надула. Вышла замуж за дядю.

Он и глазом не моргнул. Дживза невозможно выбить из колеи.

— Подобное развитие событий можно было предвидеть, сэр.

— Ты хочешь сказать, тебя это не удивляет?

— Возможность данного исхода приходила мне в голову, сэр.

— Да ну, Дживз? Клянусь небом, тебе следовало нас предупредить!

— Вряд ли я мог позволить себе такую вольность, сэр.

Само собой, после того, как я перекусил и несколько успокоился, я понял, что моей вины тут не было. В самом деле, не мог же я предугадать, что этот бесподобный план провалится с таким треском. И тем не менее, признаюсь вам честно, мне не особо хотелось встречаться с Коркой, пока время, великий целитель, не подлечит его душевные раны. В течение следующих нескольких месяцев я обходил площадь Вашингтона за милю. А затем, когда я совсем было собрался ходить прежним маршрутом, время, вместо того чтобы подлечить Корку, нанесло ему предательский удар в спину. Открыв как-то утром газету, я прочитал, что миссис Александр Уорпл подарила своему супругу сына и наследника.

Мне стало так обидно за старину Корку, что даже завтракать расхотелось. Это был кошмарный сон. Конец света. Хуже не придумаешь.

Я совершенно растерялся. Мне, конечно, хотелось броситься к бедному страдальцу и молчаливо пожать ему руку, но, честно говоря, я попросту струсил. Затем я решил не бередить его раны. И начал обходить площадь Вашингтона за две мили.

Но примерно через месяц с небольшим мной опять овладело беспокойство. Я подумал, что веду себя просто по-свински, скрываясь от бедолаги, который сейчас больше всего нуждается в поддержке верных друзей. Я представил себе, как он сидит в своей мастерской наедине со своими горькими мыслями, и мне стало так стыдно, что я тут же схватил первое попавшееся такси и помчался на площадь.

Когда я ворвался в мастерскую, Корка стоял у мольберта на полусогнутых и водил кистью по полотну, а напротив него в кресле сидела суровая матрона средних лет с грудным ребёнком на руках.

В жизни надо быть готовым ко всяким неожиданностям.

— Э-э-э… гм-м-м… — сказал я, пятясь. Корка оглянулся через плечо.

— Привет, Берти. Не уходи. Я почти закончил. Это всё, — сказал он, обращаясь к матроне, которая встала и положила ребёнка в стоявшую у стены коляску.

— Завтра в то же время, мистер Коркоран?

— Да, пожалуйста.

— До свидания.

— До свидания.

Корка стоял, провожая их взглядом, а потом повернулся ко мне и начал изливать душу. К счастью, он принял как само собой разумеющееся, что я обо всем осведомлён, и поэтому не поставил меня в неловкое положение.

— Это дядюшкина затея, — сообщил он. — Мюриэль пока ещё ничего не знает. Он хочет сделать ей сюрприз на день рождения. Няня делает вид, что уходит погулять с ребёнком, а на самом деле мчится в мастерскую. Если хочешь знать, что такое ирония судьбы, Берти, задумайся, в какое положение я попал. Наконец-то мне удалось получить первый в жизни заказ на портрет, а позирует мне это недоваренное яйцо всмятку в облике ребёнка, который дал мне коленом под одно место, захапав наследство! Каково! Каждый день я получаю мордой об стол, глядя на этого грудного уродца, лишившего меня всех надежд на будущее. Я не могу отказаться писать портрет, потому что тогда дядя перестанет выдавать мне пособие, но каждый раз, когда я поднимаю голову и вижу тупой детский взгляд, я испытываю смертные муки. Говорю тебе, Берти, в те минуты, когда он смотрит на меня как бы снисходительно, а затем отворачивается и срыгивает, словно я вызываю у него отвращение, мне стоит огромных усилий сдержаться и не дать газетчикам повода для сенсации. Иногда мне кажется, я так и вижу заголовки крупными буквами: «Многообещающий молодой художник проламывает ребёнку череп!».

Я молча потрепал его по плечу. Мои чувства были так сильны, что я не смог выразить их словами. После этого случая я довольно долго не был в мастерской, не желая показаться бесцеремонным. Кроме того, должен честно признаться, няня ребёнка вызывала во мне суеверный ужас. Слишком уж сильно она смахивала на тетю Агату. Даже взгляд у неё был такой же пронзительный и буравящий.

Но однажды утром Корка позвонил мне по телефону.

— Берти!

— Алло!

— Что ты делаешь сегодня днём?

— Ничего особенного.

— Ты не мог бы прийти ко мне в мастерскую?

— А в чём дело? Что-нибудь случилось?

— Я закончил портрет.

— Молодчага! Так держать!

— Да, — с сомнением в голосе сказал он. — Знаешь, Берти, что-то в нём не так, понимаешь? Мне трудно объяснить, но портрет… Дядя придет через полчаса, чтобы посмотреть на него, и — сам не знаю почему — я бы хотел, чтобы ты был рядом. Мне нужна твоя моральная поддержка!

Я начал понимать, что меня ждут большие неприятности. Все указывало на то, что без Дживза я не обойдусь.

— Ты думаешь, он взбеленится?

— Он может.

Я попытался представить себе взбеленившегося краснощёкого вышибалу, которого я видел в ресторане. Мне это с лёгкостью удалось. Я сказал в телефонную трубку твёрдым голосом:

— Я приду.

— Замечательно!

— Но только в том случае, если ты разрешишь мне привести с собой Дживза.

— Почему Дживза? При чем здесь Дживз? Кому нужен Дживз? Дживз — болван, предложивший этот дурацкий…

— Послушай, Корка, старина! Если ты думаешь, я встречусь с этим твоим дядей без Дживза, ты глубоко ошибаешься. Скорее я суну голову в пасть льва и укушу его за язык.

— Ох, ну ладно, — сказал Корка. Тон у него был недовольный, но тем не менее он согласился, поэтому я позвал Дживза и объяснил ему ситуацию.

— Слушаюсь, сэр, — сказал Дживз.

Корка стоял у дверей и смотрел на свое произведение, выставив вперёд руку, словно боялся, что портрет может заехать ему по физиономии.

— Стой, где стоишь, Берти, — сказал он, не поворачивая головы. — А теперь говори честно, что ты о нём думаешь.

Свет из большого окна падал прямо на картину. Я уставился на неё. Затем подошёл ближе и снова уставился. Потом я вернулся на прежнее место, потому что отсюда она выглядела не такой страшной.

Некоторое время я колебался, потом осторожно сказал:

— Видишь ли, старина, я видел ребёнка всего один раз, да и то какое-то мгновенье, но… ведь он был уродливым ребёнком, правда?

— Таким, как на портрете?

Я вновь посмотрел на картину, и врождённая честность не позволила мне соврать.

— Я думаю, это просто невозможно, старина.

Бедняга Корка запустил пятерню в волосы с темпераментом истинного художника и застонал.

— Ты абсолютно прав, Берти. Где-то я дал промашку. Лично у меня сложилось такое впечатление, что, сам того не зная, я проделал то же, что и великий Саржен, писавший души своих натурщиков. Я посмотрел в суть явления и изобразил на холсте душу этого ребёнка.

— Но откуда у ребёнка в столь нежном возрасте такая душа? Я не понимаю, как он успел так низко опуститься всего за несколько месяцев. Что скажешь, Дживз?

— Совершенно верно, сэр.

— Он… оно смотрит с вожделением, ты не находишь?

— Ты тоже это заметил? — спросил Корка.

— По-моему, это невозможно не заметить.

— Я пытался придать лицу мальчика весёлое выражение. Не знаю почему, но он выглядит как спившийся бабник.

— Вот именно, старина. Такое ощущение, что он пустился в колоссальный загул и наслаждается каждой его минутой. Как тебе кажется, Дживз?

— Он определённо похож на пьяного, сэр.

Корка собрался что-то сказать, но в это время дверь распахнулась, и на пороге показался его дядя.

В течение примерно трёх секунд в мастерской царили радость и веселье. Старикан потряс мне руку, хлопнул Корку по спине, сказал, что сегодня выдался прекрасный денёк, и постучал себе по ноге тростью. Дживз на мгновение исчез и материализовался у стены, так что он его не заметил.

— Ну, Брюс, мой мальчик, наконец-то портрет готов. Ведь он готов, да? Принеси его скорее, я хочу на него посмотреть. Какой удивительный сюрприз я сделаю твоей тёте. Где же портрет? Я хочу…

А затем его желание внезапно исполнилось, и так как бедняга не был подготовлен, он покачнулся и чуть было не упал.

— У-у-у-у! — взвыл он, после чего примерно в течение минуты в комнате стояла мёртвая тишина. Честно говоря, такую неприятную тишину мне редко приходилось слышать.

— Это розыгрыш? — прогрохотал мистер Уорпл, и мне показалось, что в мастерской разорвалась бомба. Я подумал, что мне следует хоть как-то заступиться за несчастного Корку.

— Вам следует отойти немного подальше от картины, — посоветовал я.

— Вы абсолютно правы! — Он фыркнул. — Следует! Мне следует отойти от этой картины так далеко, чтобы я не смог разглядеть её в телескоп! — Он повернулся к Корке, как тигр в джунглях, учуявший запах свежего мяса. — И это… это… на это ты тратил своё время и мои деньги все эти годы? Художник! Я не позволил бы тебе покрасить мой дом! Я выдал тебе аванс за картину, думая, что ты человек компетентный, и эта… эта… пародия из юмористического журнала — всё, что ты написал? — Он резко повернулся к двери, рыча себе под нос. — Хватит! Если ты желаешь продолжать делать вид, что ты художник, только для того, чтобы оправдать собственную лень, это твоё личное дело! Но послушай, что я тебе скажу. Либо ты покончишь со своим идиотизмом, явишься ко мне в понедельник в контору и будешь работать, начав с самого низу и постепенно продвигаясь по службе, что тебе следовало сделать много лет назад, либо я не дам тебе больше ни одного цента… ни одного цента… ни одного… у-у-у-у!

Затем дверь захлопнулась, и Александр Уорпл нас покинул. Я выполз из своего личного бомбоубежища.

— Корка, старичок, — слабым голосом пробормотал я.

Корка стоял, уставившись на картину. Взгляд у него был тоскливый.

— Это конец, — с надрывом прошептал он.

— Что ты собираешься делать?

— Делать? Что я могу сделать? Мне не удастся писать картины, если у меня не будет денег на еду. Ты ведь слышал, что он сказал. Мне придётся идти в понедельник в его контору.

Я промолчал, не представляя, чем его можно утешить. Я прекрасно знал, как он относится к конторе и ко всему, что с ней было связано. Чувствовал я себя ужасно неловко. Как можно успокоить своего приятеля, если его только что приговорили к двадцати годам каторжных работ?

Затем мягкий, успокаивающий голос нарушил молчание.

— Если вы разрешите мне внести предложение, сэр!

Это был Дживз. Он отошёл от стены и внимательно разглядывал картину. Поверьте, я не смогу лучше выразить словами то впечатление, которое произвёл на меня Александр Уорпл, чем если просто скажу, что он заставил меня забыть о существовании Дживза.

— Я не помню, упоминал ли я когда-нибудь, сэр, о мистере Дигби Тистлтоне, в чьем услужении я одно время находился? Возможно, вы с ним знакомы? Он был финансистом. Сейчас его зовут лорд Бриджуорт. Больше всего на свете он любил повторять, что из любого положения есть выход. Впервые я услышал от него это выражение после неудачи, постигшей его с патентованным средством для удаления волос.

— Дживз, — сказал я, — о чём это ты?

— Я упомянул мистера Тистлтона, сэр, потому что настоящая ситуация мало чем отличается от той, в которой он тогда оказался. Его средство для удаления волос не пользовалось спросом, но он не отчаялся и выставил его на продажу как шампунь против облысения, гарантирующий бурный рост волос в течение нескольких месяцев. Если помните, это средство было широко разрекламировано с помощью забавного рисунка биллиардного шара до и после применения шампуня. В конечном итоге мистер Тистлтон нажил огромный капитал, и вскоре после этого его сделали пэром Англии за услуги, оказанные короне. Мне кажется, если мистер Коркоран задумается над происшедшим, он, как и мистер Тистлтон, поймёт, что из любого положения есть выход. Кстати, его подсказал сам мистер Уорпл. В пылу гнева он заметил, что картина напоминает ему пародию из юмористического журнала. Портрет, написанный мистером Коркораном, мог вызвать неудовольствие отца ребёнка, но я не сомневаюсь, что издатели с радостью возьмут его, чтобы сделать серию юмористических рисунков. Если мистер Коркоран позволит мне высказать своё мнение, я скажу, что у него всегда был талант юмориста. Эта картина смела, энергична и наверняка привлечёт внимание публики. Я предчувствую её небывалую популярность.

Корка смотрел на портрет, и изо рта у него текли слюни. Лицо его было измученным. А затем внезапно он дико расхохотался.

— Корка, старина! — воскликнул я, массируя ему шею. Я боялся, что у бедняги началась истерика.

Корка начал бегать по студии.

— Он прав! Этот малый абсолютно прав! Дживз, ты мой спаситель! Ты сделал самое великое изобретение века! Явиться к нему в контору в понедельник! Начать с самого низу! Да я куплю его контору, если мне захочется! Я знаю редактора, заведующего отделом юмора в «Воскресной Звезде». Он отхватит у меня картину с руками и ногами! Только позавчера он говорил мне, как трудно найти хороший рисунок для серии. Он заплатит мне столько, сколько я попрошу! Я сижу на золотой жиле. Где моя шляпа? Мне обеспечен годовой доход до конца жизни! Где эта треклятая шляпа? Берти, одолжи мне пятёрку. Я возьму такси!

Дживз отечески улыбнулся. Вернее, у него отечески дёрнулся мускул в уголке рта — самое большее, на что он способен, когда улыбается.

— Если позволите, мистер Коркоран, я предложил бы вам следующее заглавие серии: «Приключения карапуза Губошлёпа».

Мы с Коркой благоговейно посмотрели на портрет, потом друг на друга. Дживз был прав. Лучшего названия было не придумать.

— Дживз, — сказал я. Прошло несколько недель, и я только что закончил просматривать юмористический отдел «Воскресной звезды». — Я оптимист. Я всегда был оптимистом. Шекспир и ещё как-его-там утверждают, что за тьмой наступает рассвет, а в плохом можно найти хорошее и что выиграешь в одном, потеряешь в другом. Возьмём, к примеру, мистера Коркорана. Он вляпался по уши. По всему было видно, что ему уже никогда не выкарабкаться, а посмотри на него сейчас! Ты видел газету?

— Я позволил себе просмотреть её, прежде чем подал вам, сэр. Исключительно забавные картинки.

— Знаешь, они пользуются небывалым успехом.

— Я предвидел это, сэр.

— Должен тебе сказать, Дживз, что ты — гений. Тебе следует брать комиссионные за советы.

— В этом отношении я не могу пожаловаться, сэр. Мистер Коркоран был очень щедр. Я приготовил вам коричневый костюм, сэр.

— Нет, лучше я надену голубой с красной искрой.

— Только не голубой с красной искрой, сэр.

— Но он мне очень идёт.

— Только не голубой с красной искрой, сэр.

— Ох, ну хорошо, делай, как знаешь.

— Слушаюсь, сэр. Благодарю вас, сэр.