"Вперёд, Дживз!" - читать интересную книгу автора (Вудхауз Пэлем Гринвел)

ГЛАВА 9. Бинго Литтл попадает в переплёт

Я промакнул последнюю страницу рукописи и с облегчением откинулся на спинку кресла, чувствуя, что поработал на славу. Я вновь начал перечитывать своё сочинение, напряжённо думая, дополнить его ещё одним абзацем или нет, когда в дверь постучали, и в комнату вошёл Дживз.

— Миссис Траверс на проводе, сэр.

— Да? — рассеянно сказал я, всё ещё занятый, как вы понимаете, своими мыслями.

— Да, сэр. Она передаёт вам привет и интересуется, как продвигается статья, которую вы для неё пишете.

— Дживз, я могу упомянуть о мужском нижнем белье в журнале для дам?

— Нет, сэр.

— Тогда передай ей, что статья готова.

— Слушаюсь, сэр.

— И сразу возвращайся. Я хочу, чтобы ты просмотрел мой труд одним глазком.

Моя тётя Делия, которая издает журнал для дам под названием «Будуар миледи», недавно припёрла меня к стенке и заставила пообещать, что я черкну несколько достоверных слов для отдела «Мужья и братья» на тему «Что носит хорошо одетый мужчина». Я считаю, тётушек надо поощрять, когда они того заслуживают, а так как в метрополии таких, как тётя Делия, раз-два и обчёлся, я беспечно согласился ей помочь. Но, даю вам честное слово, если б я только знал, на что подписался, я плюнул бы на это дело, невзирая ни на какие родственные чувства. Мне пришлось вкалывать с утра до вечера, позабыв о сне и покое. Теперь-то мне понятно, почему у всех писателей измученные лица и лысины.

— Дживз, — сказал я, когда он вернулся. — Ты когда-нибудь читал «Будуар миледи?»

— Нет, сэр. Этот журнал мне не попадался.

— Не пожалей шестипенсовика, купи его на следующей неделе. В нём выйдет моя статья о том, что должен носить хорошо одетый мужчина.

— Вот как, сэр?

— Именно так, Дживз. Я считаю, что превзошёл самого себя. Думаю, абзац о носках тебе понравится.

Он взял рукопись, углубился в чтение и улыбнулся мягкой, одобрительной улыбкой.

— Всё, что вы пишете о носках, неоспоримо, сэр.

— Точно выражено, что?

— Вне всяких сомнений, сэр.

Я внимательно за ним следил и увидел — что не было для меня неожиданностью, — как свет в его глазах, если можно так выразиться, погас.

— Дошёл до шёлковых рубашек к вечернему туалету, Дживз? — небрежно опросил я.

— Да, сэр, — ответил он таким тоном, словно лучший друг укусил его за ногу. — И если позволите…

— Ты со мной не согласен?

— Нет, сэр. Категорически не согласен. Шёлковые рубашки с вечерними туалетами не носят, сэр.

— Значит, — сказал я, пытаясь пронзить его взглядом, — их будут носить, разрази меня гром! Раз уж на то пошло, учти, что я заказал дюжину таких рубашек у «Пибоди и Симза», и можешь на меня так не смотреть, потому что я непреклонен.

— Если не возражаете, сэр…

— Нет, Дживз, — сказал я, поднимая руку. — Спорить бесполезно. Никто больше меня не уважает твоего мнения о носках, галстуках и — я пойду ещё дальше — пиджачных парах, но когда дело доходит до рубашек к вечерним туалетам, тебя подводит отсутствие воображения. Ты недальновиден. У тебя реакционный, предвзятый взгляд. Синий чулок, вот ты кто. Если тебе интересно, могу сообщить, что, когда я был в Ле Тукэ, как-то вечером в казино зашёл принц Уэльский, щеголяя именно шёлковой рубашкой, и ничем иным.

— Его королевское высочество, сэр, может позволить себе определённую вольность, в то время как в вашем случае…

— Нет, Дживз, — твердо сказал я, — спорить бессмысленно. Когда мы, Вустеры, непреклонны, мы, э-э-э, непреклонны, и говорить тут не о чем.

— Слушаюсь, сэр.

Я видел, что малый травмирован до глубины души, и, конечно, разговор получился тяжёлым и неприятным; но, сами понимаете, иногда надо проявить характер. В конце концов, раб человек или не раб? Вот в чём вопрос, вот к чему всё сводится.

Прижав Дживза к ногтю, я переменил тему разговора.

— У меня к тебе ещё один вопрос, — сказал я. — Ты случайно не знаешь каких-нибудь горничных?

— Вам требуется горничная, сэр?

— Не мне, а мистеру Литтлу. Пару дней назад я встретил его в клубе, и он сказал, что миссис Литтл готова щедро заплатить тому, кто подыщет ей горничную с гарантией, что у неё легкая рука на фарфор.

— Вот как, сер?

— Да. Та, что работает у них сейчас, колотит objets d`art, словно она тайфун, самум или сирокко.

— Мне известны многие горничные, сэр. Одних я знаю близко, с другими просто знаком.

— Вот и покопайся в своих старых приятельницах. А теперь — шляпу, трость, ну и всё остальное. Я пошёл относить статью.

Контора, где располагался журнал «Будуар миледи», находилась в здании на одной из скромных улочек неподалёку от Ковент Гарден; и не успел я подойти к двери, пробравшись мимо ящиков с капустой и помидорами, как из неё вышла не кто иная, как миссис Литтл. Она тепло приветствовала меня, как и подобает приветствовать друга семьи, хотя я не навещал их целую вечность.

— Как тебя занесло в эти края, Берти? Никогда не думала встретиться с тобой восточнее Лейкерстерской площади.

— Я принёс статью для тёти Делии. Она издатель журнала «Будуар миледи», а её контора находится в этом здании на втором этаже.

— Какое совпадение! Я только что пообещала написать для её журнала статью!

— Откажись, пока не поздно, — от всей души посоветовал я. — Ты просто представить себе не можешь, какой адский труд… Ох, господи, я совсем забыл. Тебе ведь это раз плюнуть.

Глупо, конечно, с моей стороны. Малыш Бинго Литтл, если помните, женился на знаменитой романистке, Рози М. Бэнкс, авторе несусветной чепухи, которая была очень популярна и расходилась массовым тиражом. Естественно, написать какую-то жалкую статью ей ничего не стоило.

— Да, меня это не затруднит, — сказала она. — К тому же твоя тётя подсказала мне блестящую идею.

— Прекрасно. Кстати, я разговаривал с Дживзом насчёт горничной. Он обещал кого-нибудь тебе подыскать.

— Спасибо, Берти. Кстати, что ты делаешь завтра вечером?

— Свободен, как пташка.

— Тогда приходи к нам на обед. Я пригласила твою тётю, и она надеется, что уговорит прийти твоего дядю. Я очень хотела бы с ним познакомиться.

— Спасибо. С удовольствием приду.

Я не кривил душой. Может, в доме Литтлов было туго с горничными, но с поварами они затруднений не испытывали. Где-то, когда-то, как-то повелительница Бинго откопала француза, обладающего сверхъестественными способностями. Потрясающий повар: одно его raguot чего стоило. Старина Бинго прибавил не меньше десяти фунтов с тех пор, как Анатоль появился у них на кухне.

— Жду тебя ровно в восемь.

— Замётано. Ещё раз спасибо за приглашение.

Она упорхала, а я поднялся наверх, чтобы отдать экземпляр — как мы, журналисты, его называем — рукописи. Когда я вошёл, тётя Делия сидела, зарывшись в бумаги по уши.

По правде говоря, я не очень-то жалую своих родственников, но тётя Делия была исключением. Она вышла замуж за моего дядю Тома — между нами, жуткого брюзгу — в тот год, когда «Василёк» выиграл скачки в Кембриджшире, и помню, не успели они сойти со ступенек церкви, как я сказал сам себе: «Эта женщина слишком хороша для старого хрыча». У тёти Делии большая, добрая душа, какие бывают у заядлых охотников. К слову сказать, прежде чем выйти замуж за дядю Тома, она почти не вылезала из седла, но он не пожелал жить в загородном доме, поэтому сейчас тётя Делия с головой ушла в издание своего журнала.

Когда я вошёл, она вынырнула из своих бумаг и приветливо на меня посмотрела.

— Привет, Берти. Послушай, неужели ты действительно закончил статью?

— До последней запятой.

— Пай-мальчик! Могу поспорить, ты всё там переврал.

— А вот и нет. Если хочешь знать, статья получилась, что надо, даже Дживз её одобрил. Правда, он немного поспорил со мной насчет шёлковых рубашек, но я тебе точно говорю, это последний крик моды. Скоро весь высший свет Лондона будет надевать их по торжественным случаям.

— Этот твой Дживз, — тётя Делия выкинула какую-то статью в корзинку для бумаг, — ни на что не годный старый пень. Можешь ему передать, что я так сказала.

— Перестань, тётя Делия, — возразил я. — Он, конечно, не дока в шёлковых рубашках, но…

— Я говорю о другом. Прошла целая неделя с тех пор, как я попросила его подыскать мне хорошего повара, а от него ни ответа, ни привета.

— Боже всемогущий! Разве Дживз бюро по найму прислуги? Только что я встретил миссис Литтл, которая просила его найти ей хорошую горничную. Кстати, она сказала, что пишет для тебя статью.

— Слава богу, да. Я очень надеюсь, это позволит мне продать тираж. Лично я не могу читать её белиберду, но почти все женщины от неё в восторге. Думаю, с её именем на обложке журнал расхватают. А нам нужны деньги.

— «Будуар миледи» не пользуется успехом?

— Может, и пользуется, но его плохо покупают.

— Мне кажется, тебе должно повезти.

— Хорошо бы мне удалось убедить в этом твоего дядю Тома, когда у него наступит минута просветления, — сказала тётя Делия, выкидывая очередную статью в корзинку для бумаг. — В последнее время на старого оболтуса напала хандра. А всё из-за этой мымры, которая называет себя поварихой. Ещё два-три её мнимых обеда, и Том откажется платить по типографским счетам.

— Ты шутишь!

— Если бы! Вчера вечером она приготовила ris de veau a la tenaciere, после чего он три четверти часа говорил о выкинутых на ветер деньгах.

Я прекрасно понимал тётю Делию и очень ей сочувствовал. Мой дядя Том заработал на Востоке огромную кучу денег, но при этом вконец испортил себе пищеварение и поэтому был непредсказуем. Очень часто он садился за стол весёлый, как птичка, и щебетал вплоть до рыбных блюд, а когда подавали сыр, неожиданно синел, зеленел и становился зол, как чёрт.

Как звали того типа, книги которого меня заставляли изучать в Оксфорде? Шип… Шоп… Шопенгауер. Да, именно так. Брюзга, не приведи господи. Так вот, когда желудочный сок дяди Тома обжигал ему рёбра, он мог дать этому самому Шопенгауеру сто очков форы. И самое страшное — с точки зрения тёти Делии, — в эти минуты он считал, что находится на грани банкротства, и начинал на всём экономить.

— Тяжёлый случай, — сказал я. — Как бы то ни было, завтра ему обеспечат хороший обед у Литтлов.

— Ты мне это гарантируешь, Берти? — взволнованно спросила тётя Делия. — Я просто не могу рисковать идти с ним в гости, если его накормят там какой-нибудь дрянью.

— У них сказочный повар. Правда, я не заходил к ним пару месяцев, но если он не потерял своей формы, дядя Том запомнит этот обед на всю свою жизнь.

— И разозлится ещё больше, когда вернётся домой к подгоревшим бифштексам,

— сказала тётя Делия тоном, вновь напомнившим мне о Шопенгауере.

Маленькое гнёздышко, которое свили себе Бинго и его жена, находилось в «Лесу Святого Иоанна», где у них был небольшой аккуратный домик, окружённый садом. Когда на следующий вечер я постучал к ним в дверь, оказалось, что я пришёл последним. Тётя Делия болтала с Рози в углу, а дядя Том стоял с Бинго у камина, потягивая коктейль с таким подозрительным видом, словно он был в гостях у Цезаря Борджиа и прекрасно понимал, что, если его не отравят на этот раз, всё равно скоро его песенка будет спета.

Впрочем, я не ожидал от дяди Тома joie de vivre, поэтому не обратил на него особого внимания. Но мрачное лицо Бинго меня поразило. Знаете, малыш никогда не блистал достоинствами, но по крайней мере я не припомню, чтобы он на кого-нибудь наводил тоску. Когда Бинго был холостяком, его дела не всегда шли успешно, тем не менее он всегда оставался жизнерадостным. А сейчас они с дядей Томом стоили друг друга. Бинго выглядел измождённым и измученным, совсем как Борджиа, который внезапно вспомнил, что с минуты на минуту прозвучит гонг на обед, а он совсем забыл сдобрить цианистым калием consomme.

И загадка не разрешилась после единственной фразы, которую Бинго произнёс перед тем, как беседа стала общей. Наливая мне коктейль, он внезапно наклонился и лихорадочно прошептал:

— Берти, мне необходимо с тобой увидеться. Дело жизни и смерти. Я зайду к тебе завтра утром.

Больше он ничего не успел сказать, так как в эту минуту нас пригласили на пир богов, и я позабыл обо всём на свете, потому что бесподобный Анатоль, воодушевлённый тем, что пришли гости, превзошёл самого себя.

Поверьте, в делах такого рода я никогда не сужу поспешно. Прежде чем высказать своё мнение, я тщательно всё взвешиваю. Тем не менее я готов повторить, что Анатоль в самом деле превзошёл самого себя. Такой вкуснятины я давно не пробовал, что же касается дяди Тома, он ожил, как увядший цветок после поливки. Когда мы садились за стол, он высказал о правительстве мнение, которое правительству явно пришлось бы не по душе. После consomme pate d`Italie он сказал, что в настоящее время ничего иного от правительства нельзя ожидать, а отведав panpiettes de sole a la princesse, признался, что правительство, по крайней мере, нельзя винить в плохой погоде. Потом он принялся за caneton Aylesbury a la broche и стал разглагольствовать о том, что в крайнем случае мог бы оказать правительству поддержку.

И всё это время Бинго сидел как сыч и молчал. Конец света!

Я размышлял о том, что с ним стряслось, пока шёл домой. Я надеялся, он не притащится плакать мне в жилетку спозаранку. У бедолаги был такой вид, словно он собирался вломиться в мою квартиру не позже пяти утра.

Когда я вернулся к себе, Дживз меня ждал.

— Хороший был обед, сэр? — спросил он.

— Восхитительный!

— Рад слышать, сэр. Почти сразу после того, как вы ушли, вам звонил мистер Джордж Траверс. Он настоятельно просил вас поехать с ним в Харроугэйт, сэр. Его поезд отходит завтра утром.

Мой дядя Джордж, обжора и выпивоха каких мало, любит пускаться во все тяжкие, а в результате Харроугэйт или Бакстон вечно висят над ним как этот-как-его меч. Ко всему прочему, он терпеть не может ездить на воды в одиночестве.

— Это невозможно, Дживз, — сказал я. — Дядю Джорджа трудно вынести даже в Лондоне, и я не собираюсь развлекать его на лечебном курорте.

— Он настаивал, сэр.

— Нет, — твёрдо сказал я. — Мне нравится помогать людям, но дядя Джордж… нет, и ещё раз нет! Я имею в виду, что?

— Слушаюсь, сэр, — сказал Дживз.

Мне стало тепло на душе, когда я услышал, каким тоном он произнёс эти слова. Малый постепенно становился ручным, абсолютно ручным. А всё почему? Я вовремя прижал его к ногтю с шёлковыми рубашками.

Когда на следующее утро ко мне пришёл Бинго, я уже выпил чай и был готов его принять. Дживз впустил малыша в спальню, и он тут же присел на краешек кровати.

— Доброе утро, Берти, — сказал он.

— Доброе утро, старина, — вежливо ответил я.

— Не уходи, Дживз, — загробным голосом произнёс Бинго. — Подожди.

— Сэр?

— Останься. Постой. Побудь с нами. Ты мне нужен.

— Слушаюсь, сэр.

Бинго закурил сигарету и мрачно уставился на обои.

— Берти, — сказал он, — произошла катастрофа. Если ничего не предпринять, причём в срочном порядке, моё имя будет смешано с грязью и я никогда не посмею показаться в Вест-Энде Лондона.

— Святые угодники и их тётушка! — воскликнул я, поражённый до глубины души.

— Вот именно. — На сей раз Бинго засмеялся утробным смехом. — Все мои неприятности от твоей проклятущей тётушки.

— Какой именно? Говори конкретно, старина. У меня их много.

— Миссис Траверс. Той самой, которая издаёт этот свинский журнал.

— Ох нет, старина, это ты маленько загнул, — запротестовал я. — Она — единственная приличная тётя, которая у меня есть. Ты со мной согласен, Дживз?

— Должен признаться, у меня сложилось такое же впечатление, сэр.

— В таком случае избавься от него, — решительно заявил малыш Бинго. — Эта женщина — угроза обществу, разрушительница семейного очага и просто чума. Ты знаешь, что она сделала? Заставила Рози написать статью в свой помойный листок.

— Знаю. Ну и что?

— А ты знаешь о чём?

— Нет. Кажется, Рози говорила, что тётя Делия подала ей какую-то блестящую идею.

— Обо мне!

— О тебе?

— Да, обо мне! Обо мне! А знаешь, как называется статья? Она называется: «Как я сберегла любовь моего мужа-малютки».

— Моего кого?

— Мужа-малютки!

— Кто такой муж-малютка?

— По всей видимости, я, — с горечью сказал Бинго. — То, что там написано, элементарные правила приличия не позволяют мне повторить даже такому старому другу, как ты. Это непристойная история об интимных семейных отношениях, от которых женщины придут в полный восторг. В ней говорится о Рози и обо мне и о том, как она себя ведёт, когда я прихожу домой в плохом настроении, и так далее, и тому подобное. Говорю тебе, Берти, я до сих пор краснею, когда вспоминаю второй абзац.

— А что в нём особенного?

— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос. Но можешь мне поверить, хуже не бывает. Никто так не любит Рози, как я; она прекрасная, разумная женщина в обыденной жизни, но стоит ей усесться перед диктофоном, она становится до ужаса сентиментальной. Берти, эта статья не должна появиться на свет!

— Но…

— Если она выйдет, мне придётся отказаться от всех своих клубов, отрастить бороду и стать отшельником. Я не смогу больше показаться на людях.

— Послушай, старина, а ты не преувеличиваешь? — спросил я. — Дживз, тебе не кажется, что он преувеличивает?

— Видите ли, сэр…

— Я преуменьшаю, — мрачно заявил Бинго. — Я слышал эту пакость, а ты — нет. Вчера вечером перед обедом Рози включила диктофон, и я чуть с ума не сошёл, когда аппарат стал выдавать одну фразу хуже другой. Если статья появится, все мои друзья засмеют меня до смерти. Берти, — хрипло сказал он, снизив голос до шёпота, — у тебя воображение не богаче, чем у кабана, но даже ты можешь себе представить, как отреагируют Джимми Боулз и Таппи Роджерс, не говоря уже о других, когда прочтут в журнале, что я «полубог, полудитя, капризное и избалованное».

Воображение меня не подвело.

— Неужели она так сказала? — в ужасе воскликнул я.

— Слово в слово. И учти, я привел в пример единственное её выражение, которое в состоянии произнести вслух.

Я поправил одеяло. Бинго был моим другом много лет, а я никогда не бросаю друзей в беде.

— Дживз, — спросил я, — ты всё слышал?

— Да, сэр.

— Положение серьёзное.

— Да, сэр.

— Мы должны помочь.

— Да, сэр.

— У тебя появилась какая-нибудь идея?

— Да, сэр.

— Как?! Уже?

— Да, сэр.

— Бинго, — сказал я. — Солнце всё ещё светит. У Дживза появилась идея.

— Дживз, — произнёс Бинго дрожащим голосом. — Если ты поможешь мне выпутаться из этой истории, проси у меня чего хочешь, и ещё полцарства впридачу.

— Решить данный вопрос, сэр, — сказал Дживз, — очень легко благодаря той миссии, которую возложили на меня сегодня утром.

— Что ты имеешь в виду?

— Перед тем, как я подал вам завтрак, сэр, миссис Траверс позвонила по телефону и поручила мне уговорить повара мистера Литтла отказаться от места у мистера Литтла и перейти к ней на службу. Она сообщила, что мистер Траверс был так восхищён искусством месье Анатоля, сэр, что полночи говорил не умолкая о его сверхъестественных способностях.

Из горла малыша Бинго вырвался мучительный крик.

— Что?! Эта… эта стервятница хочет умыкнуть нашего повара?

— Да, сэр.

— После того, как она ела у нас хлеб-соль? Проклятье!

Дживз вздохнул.

— Боюсь, сэр, леди не задумываются о нравственных устоях, когда рёчь идет о поварах.

— Постой, Бинго, — сказал я, чувствуя, что малыш собирается разразиться речью. — Какое отношение имеет повар миссис Литтл к её статье?

— Видите ли, сэр, я по опыту знаю, что леди не прощают друг другу, когда одна из них переманивает хорошего повара у другой. Я убеждён, что, если мне удастся выполнить поручение миссис Траверс, отношения между нею и миссис Литтл мгновенно испортятся. Не вызывает сомнений, что миссис Литтл рассердится на миссис Траверс и категорически откажется печататься в её журнале. Таким образом, мы не только окажем услугу миссис Траверс, но также не позволим статье увидеть свет. Это называется поймать двух зайцев, если вы позволите употребить данное выражение, сэр.

— Само собой, Дживз, употребляй его сколько влезет, — добродушно сказал я. — Тем более, что придумал ты просто замечательно. Один из лучших твоих планов.

— Да, но послушай, знаешь ли, — проблеял малыш Бинго. — Я имею в виду… старина Анатоль… я имею в виду, ну, в общем, сам понимаешь, таких, как он, больше нет.

— Олух царя небесного, если б таких было много, у нас ничего бы не вышло.

— Да, но я имею в виду, мне его будет недоставать, знаешь ли. Ужасно недоставать.

— Великие небеса! — вскричал я. — Ты хочешь сказать, что в такое время думаешь о своём брюхе?

Бинго тяжело вздохнул.

— Ох, ну хорошо, — сдался он. — Должно быть, это тот самый случай, когда без хирургического вмешательства не обойтись. Хорошо, Дживз, действуй. Да, действуй, Дживз. Да, да, Дживз, действуй. Я зайду завтра утром, и ты расскажешь мне, как идут дела.

И он ушёл с опущенной головой.

На следующее утро он явился ни свет ни заря. По правде говоря, он пришёл в такой до неприличия ранний час, что Дживз категорически отказался меня разбудить. К тому времени как я проснулся и был в состоянии принимать гостей, они с Дживзом обо всём переговорили на кухне, и когда Бинго бочком вошёл ко мне в спальню, я сразу понял, что у него неприятности.

— Всё отменяется, — сказал он, плюхаясь на кровать.

— Отменяется?

— Я имею в виду план с умыканием повара. Дживз говорит, он беседовал с Анатолем вчера вечером, и Анатоль отказался от нас уйти.

— Надеюсь, у тёти Делии хватило ума предложить ему больше, чем он получает у вас?

— Она была готова заплатить сколько угодно, но тем не менее он не согласился. Понимаешь, выяснилось, что Анатоль влюблён в нашу служанку.

— У вас нет служанки.

— У нас есть служанка.

— Я никогда её не видел. Позавчера вечером нам прислуживал за столом какой-то тип, смахивающий на провинциального гробовщика.

— Это местный зеленщик, который помогает нам от случая к случаю. Служанка сейчас в отпуске, вернее, была в отпуске до вчерашнего дня. Она вернулась за десять минут до того, как пришёл Дживз, и, насколько я понял, Анатоль так обрадовался, увидев её после долгой разлуки, что не расстался бы с ней, предложи ему станок для печатания денег.

— Но послушай, Бинго, — сказал я, — всё это ерунда. Решение очевидно. Я удивлен, что малый с мозгами Дживза так опростоволосился. Тётя Делия должна нанять служанку вместе с Анатолем, и дело с концом.

— Естественно, я об этом тоже подумал.

— Могу поспорить, что врёшь.

— Нет, не вру.

— Тогда в чём проблема?

— К сожалению, это невозможно. Если твоя тётя наймёт нашу служанку, ей придётся уволить свою, верно?

— Ну и что?

— Если она уволит свою служанку, от неё уйдёт шофёр. Он в неё влюблён.

— В мою тётю?

— Нет, в служанку. А насколько я понял, это единственный шофёр, с которым может ездить твой дядя Джордж, потому что все остальные водят машину неаккуратно.

Я сдался. Я никогда не подозревал, что жизнь низших классов общества так сильно зависит от того, что современные ученые называют сексуальными комплексами. Слуги и служанки, казалось, объединялись в пары, подобно актёрам на сцене в музыкальной комедии.

— Ох! — сказал я. — Значит, нас связали по рукам и ногам. Похоже, статья всё-таки выйдет, что?

— Нет, не выйдет.

— У Дживза возникла ещё одна идея?

— Нет, зато у меня появился план. — Бинго наклонился ко мне и нежно потрепал меня по колену. — Послушай, Берти, — сказал он. — Мы с тобой вместе учились в школе. Ты помнишь?

— Да, но…

— И ты всегда выручишь друга, если потребуется. Это всем известно, правда?

— Да, но я…

— Ты в лепёшку расшибёшься, чтобы помочь другу. Конечно, расшибёшься. — Он презрительно усмехнулся. — Можно подумать, я в этом хоть на секунду сомневался! Ты никогда не бросишь старого школьного друга в беде. Только не ты. Только не Берти Вустер. Нет, только не он!

— Да, но я хотел бы знать, о каком плане идёт речь.

Бинго нежно помассировал мне плечо.

— Задача как раз по тебе, Берти, ты справишься с ней в два счёта. К слову, ты уже проделал нечто подобное, когда стянул рукопись своего дядюшки в Изби. Я внезапно вспомнил, как ты мне об этом рассказывал, и…

— Эй! Послушай!

— Я всё устроил, Берти. Тебе не о чем беспокоиться. Абсолютно не о чем. Теперь я понимаю, какую мы сделали ошибку, решив идти ненадёжным окольным путем, который предложил Дживз. Куда лучше действовать напрямик, без всяких там экивоков. Поэтому…

— Да, но послушай…

— Поэтому сегодня я иду с Рози на дневной спектакль. Я оставлю окно её кабинета открытым. Пока нас не будет дома, ты заберёшься внутрь, стащишь бобину с плёнкой и спокойно уйдёшь. До смешного просто.

— Да, но…

— Я знаю, что ты хочешь спросить, — заявил Бинго, поднимая руку. — Где находится плёнка, верно? Можешь не беспокоиться. Тебе не придётся её искать. Совсем не придётся. Она лежит в левом верхнем ящике письменного стола. Ящик не будет заперт, потому что машинистка Рози должна прийти в четыре часа, чтобы перепечатать статью.

— А теперь послушай, Бинго, — твёрдо сказал я. — Я, конечно, очень тебе сочувствую, и всё такое, но я категорически отказываюсь становиться грабителем.

— Но, прах побери, я прошу тебя сделать не более того, что ты сделал в Изби!

— Ничего подобного. Я жил в Изби. Мне только и пришлось, что забрать бандероль со стола в холле. Я не залезал в чужой дом. Прости, но я не стану грабить твой дурацкий кабинет ни за какие коврижки!

Он посмотрел на меня удивлённо и обиженно.

— Неужели это говорит Берти Вустер?

— Вот именно!

— Но, Берти, разве ты забыл, что мы вместе учились в школе?

— Наплевать.

— В школе, Берти. В доброй, старой школе.

— Наплевать. Я не…

— Берти!

— Я не буду…

— Берти!

— Нет!

— Берти!

— Ох, ну ладно, — сдался я.

— Вот теперь, — торжественно провозгласил малыш Бинго, нежно потрепав меня по плечу, — я слышу Бертрама Вустера!

Не знаю, приходило ли вам когда-нибудь в голову, что сообщения о кражах с взломом должны действовать на людей толковых успокаивающе. Я имею в виду, конечно, если они заботятся о престиже Великобритании и всё такое. Я хочу сказать, не может быть немощной нация, чьи сыны не останавливаются даже перед кражами со взломом, потому что по собственному опыту знаю: для такой работы нужны железные нервы. Мне кажется, я ходил перед домом Литтлов не менее получаса, прежде чем рискнул юркнуть в калитку и пулей пронестись по саду; после чего я минут десять стоял, прижавшись к стене и недоумевая, почему не слышны полицейские свистки.

В конце концов мне удалось немного успокоиться, и я взялся за дело. Кабинет находился на первом этаже; и, самое главное, большое удобное окно было распахнуто настежь. Я опёрся коленом о подоконник, подтянул вторую ногу, ободрав дюйм кожи на щиколотке, и запрыгнул внутрь. Надеюсь, мне не надо объяснять, что я при этом чувствовал.

Некоторое время я стоял, не шевелясь. Вроде бы всё было тихо. Я остался один на всём белом свете.

Поймите правильно, у меня действительно возникло такое ощущение, причём, должен вам сказать, довольно неприятное. Вы ведь наверняка знаете, как это бывает. Часы медленно тикали на каминной полке, и от равномерного звука мурашки побежали у меня по спине. А над часами висел огромный портрет старика, смотревшего на меня с неприязнью и подозрением. Наверное, это был чей-то дедушка, вот только не уверен, Бинго или Рози. Но кроме дедушки он никем не мог быть, разве что прадедушкой. Стоячий воротничок, казалось, впился в его шею, потому что он откинул подбородок и смотрел на меня вдоль собственного носа, словно хотел сказать: «Ты заставил меня нацепить эту чёртову удавку!»

Итак, до письменного стола было всего несколько шагов, которые мне предстояло сделать по пушистому коричневому ковру; поэтому, призвав на помощь всю силу воли Вустеров и избегая стариковского взгляда, я пошёл вперёд. И в эту минуту передний угол ковра внезапно отделился от остальной его части и чихнул.

Знаете, чтобы повести себя в подобном случае с достоинством, надо быть одним из мужественных, немногословных, флегматичных парней, которые всегда готовы ко всяким неожиданностям. Подобный парень, мне кажется, просто поднял бы бровь, глядя на ковёр, и сказал бы сам себе: «Ах, пекинка! Неплохая собачка!», а затем наверняка наладил бы с ней отношения, чтобы добиться от неё сочувствия и моральной поддержки. Должно быть, я принадлежу к поколению нервных молодых людей, о которых так много пишут в газетах, потому что, как выяснилось через секунду, я не был мужественным флегматиком. К сожалению, безмолвным я тоже не был. Обуреваемый вполне понятными чувствами, я завопил как резаный и отпрыгнул в сторону фута на четыре, после чего мне показалось, что в комнате разорвалась бомба.

Зачем писательнице нужен в кабинете столик, на котором стоят ваза, две фотографии под стеклом, блюдце, лаковая шкатулка и горшочек с ароматичной жидкостью из цветочных лепестков, этого я не знаю; но он там стоял, и я сбил его правым бедром, откинув к стене. На мгновение мне показалось, что весь мир состоит из осколков стекла и фарфора. Несколько лет назад, когда я умотал в Америку, чтобы не встречаться с тётей Агатой, которая имела на меня зуб, я, помнится, посетил Ниагарский водопад. Так вот, шума от него было столько же, сколько от упавшего столика, а может, чуть-чуть поменьше.

И в ту же самую секунду собака залаяла. Она была маленькой собачкой, и, по идее, должна была издавать звуки не громче, чем грифель, шуршащий по бумаге, но, поверьте мне на слово, эта пекинка мало чем отличалась от волка. Она попятилась, прижавшись к стене, выкатила глаза, задрала голову и начала реветь, как пароходный гудок.

Знаете, я умею признавать себя побеждённым. Мне было жалко Бинго и не хотелось его подводить, но я чувствовал, что пришла пора улепётывать. «Отступай, Бертрам», — сказал мне внутренний голос. Я бросился к окну и в два счёта спустился в сад.

На тропинке, словно я назначил им здесь свидание, меня ждали полицейский и служанка. Момент был крайне неприятный.

— О, э-э-э, здравствуйте! — сказал я.

Какое— то время они задумчиво на меня смотрели.

— Я ведь говорила вам, что там кто-то есть, — сказала служанка.

Полисмен оглядел меня с ног до головы.

— Что всё это значит? — спросил он.

Я улыбнулся ему своей ангельской улыбкой.

— Понимаете, мне трудно объяснить.

— Понимаю! — сказал полисмен.

— Я, э-э-э, просто зашёл в гости, знаете ли. Старый друг семьи, и всё такое.

— Как вы попали в дом?

— Залез в окно. Сами понимаете, как старый друг семьи, и вообще.

— Вот как? Вы старый друг семьи?

— О, конечно. Конечно. Очень старый. Я старый друг. Да, старый-престарый друг семьи.

— Я никогда в жизни его не видела, — заявила служанка.

Я неприязненно уставился на девицу. Как она могла вдохновить кого-то на любовь к себе, пусть даже французского повара, было выше моего понимания! Нет, я не назвал бы её уродиной, поймите меня правильно. Вовсе нет. Быть может, встреться я с ней в иной обстановке и при других обстоятельствах, она показалась бы мне хорошенькой. Но сейчас я был убеждён, что в жизни не встречал более неприятной женщины.

— Да, — сказал я. — Вы никогда меня не видали. Но я старый друг семьи.

— Тогда почему вы не позвонили в дверь?

— Я никого не хотел беспокоить.

— Мне платят за то, чтобы я открывала входную дверь, и это не может меня беспокоить, — заявила служанка, демонстрируя свою добродетель, и без всякой причины повторила. — Я никогда в жизни его не видела.

Ужасная девица.

Внезапно меня осенило.

— Вот что, — сказал я, — гробовщик может подтвердить, что он меня знает.

— Какой гробовщик?

— Деятель, который прислуживал за столом два дня назад, когда я здесь обедал.

— Шестнадцатого числа сего месяца, — сказал полисмен, глядя на служанку,

— гробовщик прислуживал у вас за столом во время обеда?

— Конечно, нет!

— По крайней мере он сильно смахивал на… разрази меня гром, вспомнил! Это был зеленщик.

— Шестнадцатого числа сего месяца, — забубнил полисмен (чванливый осёл),

— зеленщик…

— Да, прислуживал, — перебила его служанка. Вид у неё был недовольный и растерянный, как у тигрицы, которая неожиданно поняла, что добычу увели у неё из-под носа. Затем она просияла: — Этот парень запросто мог узнать о зеленщике от соседей.

Не девица, а кобра какая-то.

— Как вас зовут? — спросил полисмен.

— Видите ли, вы не будете, так сказать, против, если я не назову вам своего имени, потому что…

— Дело ваше. Вам придётся назвать его мировому судье.

— Ох, нет, знаете ли, будь оно неладно!

— Пройдёмте со мной.

— Но послушайте, правда, я ведь старый друг семьи, и всё такое. Убей меня бог, вспомнил! В гостиной есть моя фотография. Вот, теперь сами убедитесь!

— Да, если она там есть.

— Я никогда её там не видела, — заявила служанка.

Я определённо возненавидел эту девицу.

— Вы бы её видели, если бы добросовестно вытирали пыль, — сурово сказал я. Мне хотелось её как следует проучить, разрази меня гром!

— В обязанности служанки не входит вытирать пыль в гостиной. — Она высокомерно фыркнула.

— Да, — с горечью сказал я, — наверное, в обязанности служанки входит всюду рыскать, за всеми подглядывать, совать свой нос куда не надо и вообще, э-э-э, терять время, прохлаждаясь в саду с полисменами, вместо того чтобы заниматься своими делами.

— В обязанности служанки входит открывать входную дверь посетителям. Тем, которые не лазят в окна.

Я почувствовал, что проигрываю спор, и решил её умиротворить.

— Дорогуша, — сказал я, — давайте не будем опускаться до вульгарной ссоры. Я лишь пытаюсь вам втолковать, что в гостиной имеется моя фотография, и хотя я не знаю, кто стирает с неё пыль, она, надеюсь, докажет всем и каждому, что я являюсь старым другом семьи. Вы согласны, сержант?

— Да, если она там имеется.

— Конечно, имеется. Можете не сомневаться, что имеется.

— Что ж, пойдём посмотрим.

— Вот это по-мужски, дорогой мой полисмен, — одобрительно сказал я.

Гостиная находилась на первом этаже, а моя фотография стояла на столике у камина. Только, надеюсь, вы поймёте меня правильно, её там не было. Я хочу сказать, камин стоял на месте, и столик стоял на месте, но моей фотографии и след простыл. Фотография Бинго — да. Фотография его дяди, лорда Биттлхэма, — вне всяких сомнений. Фотография миссис Бинго, три четверти, с нежной улыбкой на устах, — безусловно. Но фотография, хотя бы отдалённо напоминающая Бертрама Вустера, — нет и ещё раз нет.

— Хо-хо! — сказал полисмен.

— Но я видел её здесь два дня назад, разрази меня гром!

— Хо-хо, — повторил полисмен, словно пьяный запевала в комической опере.

— Хо-хо!

— Кто вытирает здесь пыль? — спросил я, поворачиваясь к служанке.

— Только не я.

— Я не говорил, что вы её вытираете. Я спросил, кто это делает.

— Естественно, горничная. Мэри.

— Вот именно. Так я и думал. Так я и предполагал. Мэри, сержант, печально известна всему Лондону как разбивальщица номер один. Она колотит всё подряд направо и налево. На неё все жалуются. Наверняка она разбила стекло на моей фотографии и, не желая честно, по-мужски в этом признаться, куда-нибудь её засунула.

— Хо-хо! — сказал полисмен, видимо всё ещё изображая из себя пьяного запевалу.

— Спросите её. Сходите к ней и спросите.

— Пусть она сходит, — сказал полисмен, кивая служанке, — если вам от этого полегчает.

Девица фыркнула и вышла из гостиной, бросив на меня через плечо вредительский взгляд. По-моему, она тоже сказала «хо-хо». А затем наступило нечто вроде затишья перед бурей. Полицейский занял стратегическую позицию у дверей, перегородив их своими широченными плечами, а я начал бездумно слоняться по комнате: взад, вперёд, вправо, влево и из угла в угол.

— Чего это вам неймётся? — недовольно спросил полисмен.

— Ищу фотографию. Может, её поставили на другое место.

— Хо-хо!

И вновь наступило затишье перед бурей. Внезапно я увидел, что стою у окна, и, клянусь своими поджилками, оно было открыто снизу на шесть дюймов. Мир показался мне таким весёлым и праздничным; солнце светило, птички щебетали и… В общем, я не стану утверждать, что я — человек сообразительный, но внутренний голос словно опять прошептал мне: «Отступай, Бертрам». Я незаметно ухватился за скользящую раму и рванул её наверх. В следующее мгновение, пролетев между небом и землёй, я угодил в лавровый куст.

Из окна высунулось сердитое красное лицо. Я вскочил на ноги и затрусил к калитке.

— Эй! — крикнул мне вдогонку полисмен.

— Хо-хо! — ответил я, прибавляя скорость.

— Никогда, — сказал я сам себе, поймав такси и удобно расположившись на заднем сидении. — Никогда в жизни я больше не свяжусь с малышом Литтлом.

Примерно то же самое, только в значительно более резких выражениях, я высказал Дживзу, сидя в гостиной и потягивая виски с содовой, чтобы хоть немного успокоиться.

— Никогда, Дживз! — сказал я. — Никогда в жизни!

— Видите ли, сэр…

— Нет, никогда!

— Видите ли, сэр…

— Что ты заладил одно и то же? Как прикажешь тебя понимать?

— Видите ли, сэр, мистер Литтл очень настойчивый молодой человек, а у вас, если позволите, сэр, мягкий, уступчивый характер.

— Не думаешь ли ты, что у малыша Бинго хватит наглости втравить меня ещё в какую-нибудь непристойную историю?

— К сожалению, сэр, это весьма вероятно.

Я быстро скинул ноги с каминной полки и вскочил с кресла, задрожав с головы до ног.

— Дживз, что ты мне посоветуешь?

— Мне кажется, перемена обстановки окажет на вас благотворное действие, сэр.

— Ты считаешь, я должен дать дёру?

— Очень метко сказано, сэр. Почему бы вам не поменять своего решения, сэр, и не присоединиться к мистеру Джорджу Траверсу в Харроугэйте?

— Ну, знаешь!

— Там вы будете в полной безопасности от посягательств мистера Литтла, сэр.

— Возможно, ты прав, Дживз, — задумчиво произнёс я. — Да, вероятно, ты прав. Сколько миль от Харроугэйта до Лондона?

— Двести шесть, сэр.

— Да, я думаю, ты прав. Сегодня туда идёт какой-нибудь поезд?

— Да, сэр. Вы с лёгкостью на него успеете.

— Ладно, Дживз. Уложи меня на скорую руку.

— Чемодан упакован, сэр.

— Хо-хо! — сказал я.

Чудно, конечно, но, если задуматься, Дживз всегда оказывается прав. Провожая меня на станцию, он попытался исправить мне настроение, уверяя, что я не буду скучать в Харроугэйте, и, разрази меня гром, он не ошибся. Отправляясь на лечебный курорт, я совсем упустил из виду, что буду находиться в самой гуще типов, проходящих курс лечения, в то время как мне не придётся этого делать. Вы даже представить себе не можете, какое глубокое чувство удовлетворения я испытывал.

Возьмём, к примеру, дядю Джорджа. Лекаришка, обстукав старикана со всех сторон, категорически запретил ему пить любые спиртные напитки и, кроме того, велел каждое утро в половине девятого ходить на холм в зал для питья минеральной воды и принимать двенадцать унций тёплого солевого раствора описи магния. Может, это звучит безобидно, но, судя по разговорам, я сделал вывод, что данное пойло соответствует коктейлю из двух прошлогодних тухлых яиц, взбитых в стакане морской воды. А мысль о том, что дядя Джордж, не дававший мне проходу, когда я был ребёнком, поглощает эту гадость и при этом вынужден каждый день вставать с постели в четверть девятого, была исключительно приятна и действовала на меня благотворно.

В четыре часа пополудни он снова трусил на холм, чтобы повторить лечение, а вечером мы обедали вместе, и я потягивал вино, откинувшись на спинку кресла, и слушал, как он кроет минеральную воду почём зря. Короче говоря, на жизнь мне жаловаться не приходилось.

Как правило, мне удавалось днём сопровождать дядю Джорджа и наблюдать за тем, как он глотает причитающуюся ему дозу. Мы, Вустеры, ничем не отличаемся от других и тоже любим повеселиться. Однажды, в середине второй недели, когда я, по обыкновению, стоял с ним рядом, наслаждаясь бесплатным представлением, женский голос назвал меня по имени. Я обернулся и увидел тётю Делию.

— Привет! — сказал я. — Что ты здесь делаешь?

— Я приехала вчера с Томом.

— Том будет проходить курс лечения? — спросил дядя Джордж, с надеждой глядя на неё поверх стакана со своей отравой.

— Да.

— Ты тоже?

— Да.

— Ах! — сказал дядя Джордж, счастливо улыбаясь и допивая последние капли жидкости. Затем он нас покинул, чтобы по предписанию врача пройтись быстрым шагом перед массажем.

— Я думал, ты не можешь надолго оставить свой журнал, — сказал я и, поражённый приятной мыслью, неожиданно пришедшей мне в голову, добавил: — Он не лопнул?

— Лопнул? Конечно, нет! Сейчас за ним присматривает одна моя приятельница. «Будуар миледи» крепко стоит на ногах. Том дал мне несколько тысяч и обещал подкинуть ещё, а мне удалось купить права на серийный выпуск книги леди Бэблокхит «Честные воспоминания моей долгой жизни». Берти, это то, что надо. Пальчики оближешь. Не сомневаюсь, тираж журнала удвоится, а с половиной самых известных людей в Лондоне случится истерика.

— О! — сказал я. — Значит, дела у тебя пошли в гору, что? Я имею в виду, теперь ты напечатаешь не только статью миссис Литтл, но и «Честные воспоминания».

В эту минуту тётя Делия пила жидкость, от которой пахло, как от прохудившейся газовой трубы, и я подумал, что лицо её перекосила гримаса из-за неприятных ощущений во рту. Я ошибся.

— Не упоминай при мне имени этой женщины, Берти! — сказала она. — Пренеприятнейшая особа!

— Но мне казалось, вы были подругами.

— В прошлом. Представляешь, она категорически отказывается отдать мне свою статью…

— Что?!

— …только по той причине, что она якобы на меня обиделась, когда её повар ушёл от неё и поступил ко мне на службу.

— Анатоль от неё ушёл? — спросил я. — А как же служанка?

— Берти, приди в себя. Ты бредишь. Какая служанка?

— Но ведь насколько я знаю…

— Могу поспорить, ты ничего толком не знаешь. — Она поставила стакан и облегчённо вздохнула. — Слава богу! Одно меня утешает, теперь я смогу посмотреть, как эту гадость будет пить Том. Бедняга, он так ненавидит минеральную воду! Но я его развеселю. Напомню, что, вылечившись, он сможет кушать любые блюда Анатоля. И должна тебе сказать, Берти, его кухня стоит того, чтобы подлечиться. Этот человек — великий мастер. Неудивительно, что миссис Литтл так кипятится. Она не имела права мне отказывать из-за того, что наши личные отношения испортились. По крайней мере продать свою статью ей не удастся, потому что это была моя идея, и у меня есть тому свидетели! Если миссис Литтл попытается напечатать её в другом журнале, я подам на неё в суд и смешаю с… А говоря о… что-то Том задерживается. Ему давно пора пить серную воду.

— Но послушай…

— Да, кстати, Берти, — сказала тётя Делия. — Я забираю обратно свои слова о Дживзе. Если помнишь, я тогда отозвалась о нём довольно резко. Исключительно способный малый!

— Дживз?

— Да. Он вёл все переговоры. Очень ловко у него получилось. И можешь не сомневаться, он не остался внакладе. Я лично за этим проследила. Я очень ему признательна. Сам посуди, если сейчас Том отвалил мне две тысячи и даже не поперхнулся, что будет, когда Анатоль начнёт регулярно для него готовить? Он будет подписывать мне чеки во сне.

Я поднялся на ноги. Тётя Делия попыталась уговорить меня остаться и посмотреть, как дядя Том пьёт воду, уверяя, что такого зрелища я ещё никогда не видел, но я не мог ждать. Быстро вернувшись в гостиницу, я оставил дяде Джорджу прощальную записку и уехал на следующем поезде в Лондон.

— Дживз, — сказал я, смыв с себя пыль и копоть от долгого путешествия, — расскажи мне честно, что произошло. Будь так же честен, как леди Бэблокхит.

— Сэр?

— Если ты её не знаешь, то и не надо. Объясни, как тебе удалось всё это провернуть. Когда я уезжал, Анатоль любил служанку — один бог знает за что!

— до такой степени, что категорически отказывался уходить от миссис Литтл. Ну, что случилось дальше?

— Должен признаться, сэр, что первое время я был в растерянности. Затем, к счастью, мне удалось сделать одно важное открытие.

— Какое именно?

— Видите ли, сэр, я случайно разговорился с горничной миссис Траверс и, вспомнив, что миссис Литтл просила меня подыскать ей именно такую прислугу, спросил у девушки, не желает ли она уйти от миссис Траверс и получить более высокооплачиваемое место у миссис Литтл. Горничная согласилась, и, повидавшись с миссис Литтл, я сообщил ей, что выполнил её просьбу.

— А в чём заключалось твоё важное открытие?

— В том, сэр, что горничная в недалёком прошлом работала у одних господ вместе с Анатолем. А Анатоль, сэр, как положено у французов, вскружил ей голову. Насколько я понял, их отношения зашли так далеко, что они собирались пожениться, но в одно прекрасное утро Анатоль исчез, не оставив адреса, и девушка больше его не видела. Вы, конечно, догадались, сэр, что такой поворот событий значительно облегчил мою задачу. Девушка больше не испытывала к Анатолю чувства привязанности, но мысль о том, что он будет находиться под одной крышей с двумя женщинами, одну из которых он бросил, а вторую…

— Святые угодники и их тётушка! — воскликнул я. — Это всё равно, что выгнать из норы кролика, запустив туда хорька!

— Принцип тот же, сэр. Анатоль ушёл от миссис Литтл и поступил на службу к миссис Траверс через полчаса после того, как узнал, что скоро ему предстоит встретиться со своей старой знакомой. Непостоянный человек, сэр. Впрочем, как все французы.

— Дживз, — сказал я, — это супергениально!

— Вы очень добры ко мне, сэр.

— А что говорит мистер Литтл?

— По-моему, он остался мной доволен, сэр.

— Если перейти на язык цифр, он…

— Да, сэр. Двадцать фунтов. В прошлую субботу ему повезло на скачках.

— Моя тётя сказала, что она…

— Да, сэр. Очень великодушно с её стороны. Двадцать пять фунтов.

— Великий боже, Дживз! Ты загрёб кучу денег!

— Благодарю вас, сэр, я значительно увеличил свои сбережения. Миссис Литтл была так добра, что подарила мне десять фунтов за то, что я подыскал ей такую хорошую горничную. А потом мистер Траверс…

— Дядя Том?

— Да, сэр. Он тоже был очень щедр, без ведома миссис Траверс. Ещё двадцать пять фунтов. И мистер Джордж Траверс…

— Только не говори мне, что дядя Джордж тоже тебе заплатил! За что, будь оно неладно?

— Трудно сказать, сэр, но я получил от него чек на десять фунтов. Кажется, у него сложилось впечатление, что благодаря мне вы уехали в Харроугэйт, сэр.

Я уставился на малого, позабыв закрыть рот.

— Ну, раз все словно сговорились, — произнёс я в конце концов, — мне придётся к ним присоединиться. Держи пятёрку.

— О, благодарю вас, сэр. Это необычайно…

— Мизерная сумма по сравнению с той, которую ты получил.

— Что вы, сэр.

— Тем не менее, бери.

— Большое спасибо, сэр. Я поднялся на ноги.

— Сейчас уже поздно, — сказал я, — но мне всё-таки хочется немного пройтись. Забегу ненадолго в ресторан. После двух недель в Харроугэйте я хочу развеяться.

— Да, сэр. Я распакую ваш чемодан.

— Кстати, Дживз, — спросил я. — Мне принесли шёлковые рубашки от Пибоди и Симза?

— Да, сэр. Я отослал их обратно.

— Обратно?!

— Да, сэр.

Я посмотрел на него. Понимаете, что я имею в виду? Я имею в виду, что толку?

— Ох, ну хорошо, — сказал я. — Давай обычную, накрахмаленную.

— Слушаюсь, сэр, — сказал Дживз.