"Что-то не так" - читать интересную книгу автора (Вудхауз Пэлем Гринвел)2Прекрасным летним утром солнышко не жалело сил на лондонское предместье Вэли-Филдз, милостиво озаряя обсаженные деревьями улочки, ухоженные садики, старинные ворота и вознесшиеся ввысь телевизионные антенны. И правильно делало: в Англии вряд ли сыщется более приятный пригород. Здешний житель, майор Флуд-Смит, назвал его как-то в письме «благоуханным оазисом». Майор писал в «Южно-Лондонский Аргус» о зверствах местного Департамента по налогам и тарифам, письмо отдал кухарке, та забыла отправить, нашла через три недели в комоде и сожгла в печи, а издатель все равно бы не напечатал, поскольку оно шло в разрез с линией, которую «Аргус» неуклонно отстаивал; однако – подчеркиваем – в словах о «благоуханном оазисе» майор был совершенно прав. Он попал в точку, угадал самую суть и подметил исключительно верно. Другие предместья гордятся шикарными магазинами, площадками для катания на роликах, кинотеатрами; Вэли-Филдз специализируется на цветах и траве. Каждую весну здесь сеют больше семян, вытаскивают больше газонокосилок, берут напрокат больше садовых катков и покупают больше патентованной смеси от зеленой тли, чем в любом другом населенном пункте по южную сторону Темзы. Отсюда то сельское очарование, из-за которого – воспользуемся еще раз выражением майора Флуд-Смита – сдохни, не поверишь, что до площади Пикадилли всего семь миль (а по воздуху и вообще пять). Когда выходишь из пряничного вокзала, кажется, что эти-то края и навели Теннисона на мысль об острове-долине Аваллон, где не падет ни дождь[3], ни снег, ни град, где даже ветр, и тот неслышно веет. Из всех прелестных уголков Вэли-Филдз (а их так много, что и не перечислишь), старожилы с особой гордостью показывают «Тутовую Рощу» -тупичок сразу за Розендейл-род, утопающий в сирени, миндале, боярышнике, рябине и золотом дожде. Его-то солнце и озаряло сегодня с особенной любовью. В дом, который романтик-строитель назвал «Лесным Замком», лучи попадали сквозь уютный садик и, вспыхнув на стеклянной двери, освещали, среди других занимательных вещей, «дружную семейку» в горшке, ходики с кукушкой, пленную канарейку, аквариум с рыбками, фотографию замечательно красивой девушки в серебряной рамке, подписанную «С любовью, Элейн», и другую фотографию, в парной рамке, запечатлевшую пожилого господина с длинной верхней губой и нависшими бровями, автора строки «Искренне ваш, Аффенхем». После долгого пути солнечный луч отдыхал на дородной фигуре Огастеса Кеггса, отставного дворецкого, устроившегося в кресле почитать «Таймс». На газете стояло «20 июня 1955». Двадцать пять лет и девять месяцев, прошедшие с обеда у Дж.Дж.Бэньяна, унесли и хозяина, и почти всех его гостей, но едва коснулись Кеггса. Ученые, возможно, знают, почему дворецкие не старятся, как мы, во всяком случае -внешне. Кеггс, примостивший ноги на скамеечку и посасывающий легкую сигару, выглядел почти в точности как четверть века назад. Тогда он походил на римского императора, который злоупотребляет мучным, сейчас – на чуть более тучного императора, который отчаялся считать калории и всему на свете предпочитает добрую порцию вареной картошки с хорошим куском масла. Он так основательно просел в подушку, что, казалось, его поднимет только землетрясение, однако это было не так. Как только открылась дверь и вошла невысокая белокурая девушка, Кеггс, правда, не вскочил, но медленно приподнялся, словно учтивый гиппопотам, выползающий из речного ила. Девушка звалась Джейн Бенедик и доводилась племянницей лорду Аффенхему, у которого Кеггс, вернувшись из Америки в начале тридцатых, служил дворецким вплоть до окончательного ухода от дел. – Доброе утро, мистер Кеггс. – Доброе утро, мисс. Джейн была вполне миловидна – голубые глаза, маленький носик, ладная фигурка – и ничем бы особенно не выделялась, если б не удивительный, редкой красоты голос. В минуты поэтического настроя лорд Аффенхем сравнивал его со звяканьем льда в бокале виски. – Я бы не стала вас беспокоить, – сказала Джейн, – но они требуют свой завтрак, а я не могу отыскать «Таймс». Это не вы утащили? Кеггс слегка смутился. – Я, мисс. Извините. Я проглядывал объявления о бракосочетаниях. – Вычитали что-нибудь интересненькое? – Да, мисс, для меня – да. Я узнал, что мистер Джеймс Брустер вчера женился. – Это ваш друг? – Сын джентльмена, который много лет назад, в Нью-Йорке, был дружен с моим тогдашним хозяином. – Понятно. В ранний или американский период вашей жизни. – У меня появилось что-то вроде хобби – слежу, как складывается семейная жизнь у сыновей тогдашних знакомых Дж.Дж.Бэньяна. По старой памяти, полагаю. – Такая привязчивость делает вам честь. Бэньяна? Он имеет какое-нибудь отношение к Роско Бэньяну, который поселился в Шипли? – Это его отец, мисс. Богатейший человек. Как остальные, он много потерял на биржевом крахе 1929-го года, но, по моим прикидкам, после уплаты налога на наследство молодой мистер Бэньян получил миллионов двадцать. – Ух ты! А дядя Джордж говорит, он торговался, как на восточном базаре. Он ведь не женат? – Не женат, мисс. – Ну, подарочек кому-то достанется! – Думаю, вы правы, мисс, если он не сильно изменился с тех пор, как я служил у его отца. Отвратительнейший был мальчишка. – Вот уж точно! Про Роско Бэньяна я такого могу нарассказать! – Вы, мисс? Когда вы успели с ним познакомиться? – В ранний или американский период моей жизни. А вы не знали, что в начале войны меня с кучей других детей эвакуировали в Америку? – Не знал, мисс. Я отошел от дел и, когда начались военные действия, уже не служил у его милости. – Так вот, меня эвакуировали. Дядя Джордж отправил, добрые люди приняли. Лето добрые люди проводили в Мидоухэмптоне. У Бэньянов там дом. В ваше время он уже был? – Да, мисс. Мы каждое лето выезжали туда в середине июня и оставались до Дня Труда[4]. Очаровательнейшее место. – Мне бы оно больше понравилось, если б не Роско. Этот гад отравил мне всю тамошнюю жизнь. Завел подлую привычку – там все купались в пруду, так он подплывает ко мне и топит. Как-то продержал под водой столько, что я раздулась, словно газометр, успела всю жизнь вспомнить, а один божественный мальчик сказал – не отпустишь, башку сверну. Отпустил, конечно, но я все равно вижу его в страшных снах. А спустя столько лет он объявляется здесь и выгоняет меня из родного дома! В странном мире мы живем, мистер Кеггс. – Золотые слова! – Ладно, теперь ничего не поделаешь, – сказала Джейн. – Ой, а это кто? – Мисс? Джейн стояла перед столиком. – Вот: «С любовью, Элейн». Она ведь сегодня появилась? – Точнее, мисс, я получил ее вчера. – Кто это? – Моя племянница Эмма, мисс. – Тут написано Элейн. – Ее сценический псевдоним – Элейн Донн. – Она актриса? Неудивительно, с таким-то лицом. Красавица! – Да, многие восхищаются. – Эмма Кеггс? – Билсон, мисс. Ее мать, моя сестра Флосси, замужем за Уилберфорсом Билсоном. Джейн притихла, ошеломленная вестью, что у сверхчеловека есть сестра по имени Флосси. Интересно, как же она его называет – неужели Гас? В это время снаружи послышались тяжелые шаги. – Дядя Джордж изволили выйти, – сказала Джейн. – Надо пойти, приготовить ему завтрак. Пухлое лицо Кеггса омрачила тень. Бывший дворецкий поневоле смирился, что обедневший лорд Аффенхем из экономии живет в пригороде, но душа его содрогалась, когда племянница его милости пачкала руки готовкой. Огастес Кеггс хоть и провел значительную часть жизни в Америке, сохранил глубокое почтение к родной аристократии. – Мне очень неприятно, что вам приходится стряпать, мисс. – Должен же кто-то, раз ваша миссис Браун больна. И не говорите, что у меня плохо получается. – Вы стряпаете прекрасно, мисс. – Дома набила руку. У нас вечно не было кухарки. Кеггс ностальгически вздохнул. – Когда я был дворецким в Шипли-холл, у его милости насчитывалось десять человек прислуги. – А взгляните на него сейчас! Трудные времена настали. Година испытаний. – Золотые слова. – А все-таки мы уютно здесь устроились. Вот уж повезло, прибиться в такую тихую гавань! После Шипли это – лучшее место на свете. Здесь почти как в деревне. Только бы денег чуть побольше… – Подождите, мисс, его милость продаст картины… – А, вы уже слышали? – Милорд сообщил мне вчера вечером, когда мы шли из «Зеленого Льва». Он надеется таким способом восстановить семейный достаток. – Надеяться не вредно, – сказала Джейн и пошла жарить яичницу. После ее ухода Кеггс некоторое время пребывал в глубокой задумчивости, потом подошел к столу, вынул из ящика кожаный блокнот, раскрыл на списке имен и поставил возле одного галочку. То был Джеймс Барр Брустер (единственный сын покойного Джона Уолдо Брустера), который вчера сочетался браком с Сибиллой, дочерью полковника и миссис Р.Г.Фоншо-Чодвик из Падубов, Челтнем. Только два имени в списке остались без галочки. Кеггс подошел к телефону. Ему не нужно было звонить в справочную и узнавать номер, навсегда запечатлевшийся в его памяти. – Шипли-холл, – сказал сочный мужской голос. – Резиденция мистера Роско Бэньяна. – Доброе утро. Могу я поговорить с мистером Бэньяном? Это мистер Кеггс, бывший дворецкий его отца. Голос из Шипли потеплел. Бездна говорила с бездной[5], дворецкий – с дворецким. – Мистер Бэньян сейчас в Лондоне. Уехал вчера в гости. Хотите поговорить с мистером Байлиссом? – Нет, спасибо, я по личному вопросу. Вы о мистере Мортимере Байлиссе? – Да. – Он в Англии? – Уже с неделю. Вредный старикан, скажу я вам. Кеггс не стал обсуждать хозяйского гостя. У него были свои правила. – Что ж, – сказал он не без холодной вежливости, – когда мистер Бэньян вернется? – Обещал утром. – Если я заеду часов в одиннадцать? – Думаю, застанете. – Спасибо, мистер… – Скидмор. – Спасибо, мистер Скидмор, – сказал Кеггс и повесил трубку. |
|
|