"Стихи" - читать интересную книгу автора (Емелин Всеволод)

После суицида

(из цикла “Песни аутсайдера”)

Зароют, а не похоронят У перекрёстка трёх дорог. И только пьяный грай вороний Взлетит на запад и восток. А вслед за ним, за этим граем, Не огорчаясь, не спеша, Простясь с землёй, не бредя раем, В ад поплывёт моя душа. Никто главу не сыплет пеплом, Никто волос в тоске не рвёт. Едва колеблемая ветром Душа над родиной плывёт. Плывёт с улыбкой безобразной На перекошенном лице, Бесстрастно, как после оргазма, Воспоминая о конце. Как закипала кровь в аорте, Как с миром разрывалась связь, Как прочь душа рвалась из плоти, То матеряся, то молясь. Как показал последний кукиш, Как разменял последний грош. Теперь мне руки не покрутишь, Ногой под рёбра не сшибёшь. Теперь не тело и не атом, И не объект для рук и губ. Смотрю на мир, как патанатом Смотрел на мой разъятый труп. Земля лежит, поджав колена, Едва остывший человек. Её исколотые вены, Как русла пересохших рек. Земля лежит в лесах, в асфальте, Как в морге, где хрустя чуть чуть, Такой блестящий, узкий скальпель Вскрывал уже пустую грудь. Здесь, над шестою частью суши, Я не один, плывут вдали Все нераскаянные души Из нераскаянной земли. Вверху озоновые дыры, Внизу земля в густом дыму. Мы, хлопнув дверью, вышли с пира В зубовный скрежет и во тьму. И эта тьма теперь навеки Души руины приютит. А в справке, что подпишут в ЖЭКе, Причина смерти? суицид. История с географией Великой Родины сыны, Мы путешествовали редко. Я географию страны Учил по винным этикеткам. Лишь край гранёного стакана Моих сухих коснётся уст, От Бреста и до Магадана Я вспомню Родину на вкус. Пусть никогда я не был там, Где берег Балтики туманен. Зато я рижский пил бальзам И пил эстонский “Вана Таллинн”. В тревожной Западной Двине Я не тонул, держа винтовку, Но так приятно вспомнить мне Про белорусскую “Зубровку”. И так досадно мне, хоть плачь, Что отделилась Украина, А с ней “Горилка”, “Спотыкач”, И Крыма всяческие вина. Цыгане шумною толпою В Молдове не гадали мне. Мне помогали с перепою Портвейн “Молдавский”, “Каберне”. И пусть в пустыне Дагестана Я не лежал недвижим, но Я видел силуэт барана На этикетках “Дагвино”. Пускай я не был в той стране, Пусть я всю жизнь прожил в России, Не пей, красавица, при мне Ты вина Грузии сухие. Сейчас в газетных номерах Читаю боевые сводки. А раньше пил я “Карабах” Для лакировки, после водки. Хоть там сейчас царит ислам И чтут Коран благоговейно, Но лично для меня “Агдам” Был и останется портвейном. Да, не бывал я ни хера В долинах среднеазиатских, Но я попью вина “Сахра”, И век бы там не появляться. Я географию державы Узнал, благодаря вину, Но в чём-то были мы не правы, Поскольку пропили страну. Идёт война, гремят восстанья, Горят дома, несут гробы. Вокруг меняются названья, Границы, флаги и гербы. Теперь я выпиваю редко, И цены мне не по плечу, Зато по винным этикеткам Сейчас историю учу. *** Уж съезд народных депутатов Который день шумит, шумит. Над ним в президьюме сидит Руслан Имраныч Хасбулатов. Напряжено его вниманье, Он представляет здесь закон, Он открывает заседанье И отключает микрофон. Вот наступил момент опасный, В смятеньи депутатов рать. За что голосовать? всем ясно, Не ясно? как голосовать? Голосованье? не гулянье, Меж депутатов спор зашёл. Одни кричат, что надо тайно, Другие? поимённо, мол. Когда достигло напряженье Предела депутатских сил, Тут соломоново решенье Спокойно спикер огласил. Серьёзно и определённо Сказал коллегам он своим: “Проголосуем поимённо, Но это в тайне сохраним”. И повторил сакраментально, Что только глупый не поймёт: “Проголосуем строго тайно, Но только поимённо. Вот”. Тут снова шум поднялся в зале, И, показав своё лицо, Все демократы повскакали И взяли спикера в кольцо. Известна ихняя порода, Хоть и одеты в пиджаки, При всём при этом от народа Они ужасно далеки. Они не сеют и не пашут, Они не курят и не пьют, Они стоят, руками машут, Бумажки спикеру суют. Хоть ростом мал, но нравом буен, Весьма физически здоров, Стоит священник Глеб Якунин, С ним рядом? Лев Пономарев. Силён напор интеллигенции, И где взялась такая прыть, Но только гордого чеченца Им не заставить отступить. И вот за полшага от бездны, Сквозь демократов частокол, Воззвал Руслан Имраныч к съезду: “Спасите! Оградите, мол”. Услышан клич. И депутаты Свой мирный отложили труд, Проснулись быстро, как солдаты, И вот бегут, бегут, бегут. Бегут избранники народа, Дрожит от поступи паркет. Бегут директора заводов, Земли российской самый цвет. Домчались! Сшиблись в общей сечи. Ну посмотрите? каковы! Сюда картечи бы, картечи. Они дерутся, словно львы. Не зная боли и испуга, Осанистые мужики, Законодатели друг друга Колотят, взявши за грудки. Народ их вовсе не осудит, Теперь вблизи и вдалеке Узнали люди, что за люди Их депутаты в кулаке. А то? какие-то всё справки, Статьи и больше ничего, Горазды принимать поправки, А по сусалам-то слабо? Я был готов, не глядя на ночь, Смотреть на эти чудеса. Жаль? объявил Руслан Имраныч Вдруг перерыв на полчаса… Последний гудок Не бил барабан перед смутным полком, Когда мы вождя хоронили, И труп с разрывающим душу гудком Мы в тело земли опустили. Серели шинели, краснела звезда, Синели кремлёвские ели. Заводы, машины, суда, поезда Гудели, гудели, гудели. Молчала толпа, но хрустела едва Земля, принимавшая тело. Больная с похмелья моя голова Гудела, гудела, гудела. Каракуль папах, и седин серебро… Оратор сказал, утешая: ? “Осталось, мол, верное политбюро? Дружина его удалая”. Народ перенёс эту скорбную весть, Печально и дружно балдея. По слову апостола не было здесь Ни эллина, ни иудея. Не знала планета подобной страны, Где надо для жизни так мало, Где все перед выпивкой были равны От грузчика до адмирала. Вся новая общность? советский народ Гудел от Москвы до окраин. Гудели евреи, их близок исход Домой, в государство Израиль. Кавказ благодатный, весёлая пьянь: Абхазы, армяне, грузины… Гудел не от взрывов ракет “Алазань”? Вином Алазанской долины. Ещё наплевав на священный Коран, Не зная законов Аллаха, Широко шагающий Азербайджан Гудел заодно с Карабахом. Гудела Молдова. Не так уж давно Он правил в ней долгие годы. И здесь скоро кровь, а совсем не вино Окрасит днестровские воды. Но чувствовал каждый, что близок предел, Глотая креплёное зелье. Подбитый КАМАЗ на Саланге гудел И ветер в афганских ущельях. Ревели турбины на МИГах и ТУ, Свистело холодное пламя. Гудели упёршиеся в пустоту Промёрзшие рельсы на БАМе. Шипели глушилки, молчали АЭС. Их время приходит взрываться. Гудели ракеты, им скоро под пресс, Защита страны СС-20. Над ним пол-Европы смиренно склонит Союзников братские флаги, Но скоро другая толпа загудит На стогнах Берлина и Праги. Свой факел успел передать он другим. Сурово, как два монумента, Отмечены лица клеймом роковым, Стояли Андропов с Черненко. Не зная, что скоро такой же конвой Проводит к могильному входу Их, жертвою павших в борьбе роковой, Любви безответной к народу. Лишь рвалось, металось, кричало:? “Беда!” Ослепшее красное знамя О том, что уходит сейчас навсегда, Не зная, не зная, не зная. Пришла пятилетка больших похорон, Повеяло дымом свободы. И каркала чёрная стая ворон Над площадью полной народа. Все лица сливались, как будто во сне, И только невидимый палец Чертил на кровавой кремлёвской стене Слова? Мене, Текел и Фарес. … С тех пор беспрерывно я плачу и пью, И вижу венки и медали. Не Брежнева тело, а юность мою Вы мокрой землёй закидали. Я вижу огромный, разрушенный дом И бюст на забытой могиле. Не бил барабан перед смутным полком, Когда мы вождя хоронили.

(Похороны Брежнева) Светлой памяти СССР посвящается

*** Шумели толпы демократов В весенний вечер над рекой, А одного из депутатов Несли с пробитой головой. Затихли жаркие дебаты, Укрылась в сумерки земля, Когда к отелю депутаты Тихонько крались из Кремля. Их на Васильевском, на спуске Ждут сотни баб и мужиков. Сюда и водки и закуски Доставил мэр Москвы Лужков. И для защиты депутатов Туда, где высится собор, ОМОНа рослые ребята Пробили узкий коридор. Но в жизни подвигу есть место. Один отважный депутат, Сказав:? “Мне в коридоре тесно!” Пошёл в народ, как на парад. Он шёл в народ и глаз не прятал, Не притворялся москвичом, Он был Народным Депутатом, Таким и пуля нипочём. Он подошёл с заветной думкой? Узнать, что люди говорят, Но тут его с размаху сумкой Ударил пьяный демократ. Прямо по темени ударил, Как будто грянула гроза, И вот лежит парламентарий, Глядит в слепые небеса. Лежит, обняв родную землю, Сражённый возле входа в храм, Над ним, раскаянью не внемля, Ликует многоликий хам. Чуть лысоватый, краснолицый Одетый в брюки и пиджак, Лежит на площади столицы И про себя считает так: “Прости, прощай, старушка-мама, Прощай красавица-жена. Я шёл по жизни только прямо, А гибну? не моя вина. Сражённый мафией столичной,? Повсюду крёстные отцы,? Я отдаю жизнь за импичмент, Но встанут новые бойцы. Я ухожу, совсем не старый, Ещё я мог бы жить да жить…” Но тут вмешались санитары, Давай болезного грузить. Вот понесли… Поплыл мой милый Среди святынь и алтарей. Его приветствуют могилы Царей и ген. секретарей. Над ним кометы, метеоры, Над ним рубин кремлёвских звезд, И крест Покровского собора, И перевозки красный крест. Страна героя не покинет, Узнает? кто её герой. И с постамента машет Минин Своей мозолистой рукой… С утра он вышел на трибуну. На лбу кровавые бинты. И губы сжаты, словно струны. Глаза бесстрашны и просты. Был бледен, но держался прямо, Смог под овации сказать, Что пал он жертвой наркомана, Но им его не запугать. И верю я? импичмент будет, И знаю? конопле не цвесть, Пока у нас такие люди В ВС РФ и Съезде есть. Городской романс Стоит напротив лестницы Коммерческий ларёк. В нём до рассвета светится Призывный огонёк. Там днём и ночью разные Напитки продают? Ликёры ананасные И шведский “Абсолют”. Там виски есть шотландское, Там есть коньяк “Мартель”, “Текила” мексиканская, Израильский “Кармель”. Среди заморской сволочи Почти что не видна Бутылка русской водочки Стоит в углу одна. Стоит скромна, как сосенка, Средь диких орхидей, И этикетка косенько Приклеена на ней. Стоит, как в бане девочка, Глазёнки опустив, И стоит в общем мелочи, Ивановский разлив. Надежда человечества Стоит и ждёт меня, Сладка, как дым отечества, Крепка, словно броня. Стоит, скрывая силушку, Являя кроткий нрав. Вот так и ты, Россиюшка, Стоишь в пиру держав. Ославлена, ограблена, Оставлена врагу. Душа моя растравлена, Я больше не могу. Пойду я ближе к полночи В коммерческий ларёк, Возьму бутылку водочки И сникерса брусок. Я выпью русской водочки За проданную Русь, Занюхаю я корочкой И горько прослежусь. Я пью с душевной негою За память тех деньков, Когда в России не было Коммерческих ларьков, Когда сама история Успех сулила нам, Когда колбаска стоила Два двадцать килограмм. Давно бы я повесился, Я сердцем изнемог, Но есть напротив лестницы Коммерческий ларёк. *** Я жил, как вся Россия, Как травка в поле рос. И вот? гипертония, И в печени? цирроз. Стал организм мой вытерт, Как старое пальто. Ни закусить, ни выпить… А жизнь тогда на что? Мне дом родной? больница, Хоть не пенсионер. Вдруг весь я развалился, Как мой СССР. Ах, доктор, доктор, доктор. Доктор дорогой, Посмотрите доктор Что у меня с ногой. Скакала по паркету, Взлетала к потолку. Теперь до туалета Едва доволоку. Ах, доктор, доктор, доктор, Доктор дорогой, Посмотрите доктор Что у меня с рукой. Как дрались эти руки И как ласкали грудь. Теперь простые брюки Не в силах застегнуть…