Вотрин ВалерийОбретение мощей св Матиаса Ратмана, университетского профессора

Валерий Вотрин

ОБРЕТЕНИЕ МОЩЕЙ СВ. МАТИАСА РАТМАНА, УНИВЕРСИТЕТСКОГО ПРОФЕССОРА

Всю свою жизнь профессор Матиас Ратман посвятил кропотливому изучению житий святых и мучеников церкви.

Другого такого знатока в этой области невозможно было сыскать и в Григорианском университете.

Самая незначительная деталь биографии того или иного святого нашла свое отражение в биографии профессора.

Жизнь его вобрала в себя множество самых ярких фактов из биографий великих святых и страстотерпцев и в конце стала походить на жизнь отшельника-аскета, преисполненного благодати.

Он гордо приял венец мученичества, оставаясь стойким до конца.

Матиас Ратман - святой.

Никто не забыт, ничто не забыто. Профессор Ратман читал у нас лекции по истории церкви. Это был уже старый человек. Каждое утро ровно в половине девятого открывалась дверь, и входил проф. Матиас Ратман. Он был очень пунктуален. С жадностью и нетерпением ждали мы его. Он был для нас образцом доблести и личного мужества.

Он читал нам лекции по истории церкви.

Мы знали о нем. Мы знали, какой это великий человек. Его исторические труды по значимости могут быть сравнимы лишь с трудами великого Миня. С младых ногтей проф. Матиас Ратман начал заниматься житиями святых и страстотерпцев и продолжал заниматься этим и на склоне лет. И когда читал нам лекции - тоже. Это был чрезвычайно трудоспособный человек. Им было написано около 200 книг и множество статей. Говорили, он ночи напролет сидит за своим письменным столом и пишет.

Так он боролся с режимом.

В самые мрачные годы, когда реакция торжествовала и режим душил и подавлял всяческое свободное волеизъявление, Матиас Ратман разбирал в библиотечных хранилищах древние манускрипты на сирийском и греческом. Душа его горела. Тишина библиотек звала к борьбе. Древние свитки говорили языком лозунгов. Матиас Ратман смачивал пальцы слюной гнева и переворачивал страницу движением граненым и острым, как штык.

Его звала борьба.

Тогда все подспудно бурлило. Жестокое давление породило сопротивление. Рабочие сидели в тюрьмах. Крестьянам нужна была земля. Целые кварталы бедноты переселяли из родных трущоб в буржуазные домины из кирпича. Сердце разрывалось от всего от этого. А Матиас Ратман писал. Он писал об ушедших эпохах, в которых, однако, жило предвестие теперешних великих дней. Могучие фигуры первых христианских пресвитеров вставали со страниц его книг. Гонения Деция и Валериана призывали к отмщению. Похлебка из мяса святого Вита грозила превратиться в кипящий свинец и огненным дождем вылиться на головы притеснителей.

Он не боялся обличать.

Иногда, поднимая гудящую от идейности голову, Матиас Ратман с болью узнавал, что один его коллега опубликовал работу о передовой зарубежной философии, - и подвергся преследованиям. Другой его коллега, человек в летах, написал о скифской вольности, - и был раздавлен ненавистным режимом. Скрежеща зубами, склонял натруженный свой мозг к бумаге Матиас Ратман и, пылая праведной ненавистью, писал о первых папах-святых, коими, как известно, являются все папы начиная с Петра и кончая Феликсом IV.

Он жил в VI веке. А еще он писал о папах-мучениках.

Ими признаны все папы вплоть до Мильтиада. Даты его понтификата, согласно официального списка, - 311-314 гг. Ярмо капиталистов и хищников давило на шею рабочего класса и некоторой довольно незначительной части интеллигенции. Цензура злобствовала. Суды и тюрьмы были переполнены. Все звало к борьбе. О, Матиас Ратман отлично понимал это! Он не читал газет, а так бы сердце его разорвалось от боли и гнева, когда бы его глаза, привыкшие разбирать коптские и сирийские письмена, пробежали по сводкам из зала суда!

Ведь тогда как раз судили рабочих, участвовавших в крупной стачке.

Сжав зубы, приступал Матиас Ратман к жизнеописанию св. Дионисия, этого борца-мученика за светлые идеалы человечества. Слезы ярости закипали у Матиаса Ратмана, тогда еще не профессора, на глазах, когда он писал про св. Себастьяна, которого римская охранка подло расстреляла из луков в своих застенках.

Это произошло в IV веке.

Один раз Матиас Ратман пострадал. К нему были приставлены шпики.

Это такие люди в котелках.

Он как раз шел на явочную квартиру. Ее содержала одна молодая и привлекательная женщина, не чуждая идеям освобождения всего человечества от уз империализма. В руках Матиас Ратман нес букет, в котором была спрятана шифровка, стилизованная под любовное послание. Но она так и не попала в руки товарищей. Матиас Ратман был схвачен, доставлен в участок и жестоко избит.

Букет у него отобрали, а записку бросили в нужник.

Поздно ночью Матиас Ратман возвращался домой. Он был отпущен под честное слово. Но дома его настиг новый удар. Друзья заподозрили его в сотрудничестве с агентами охранки. Они отвернулись от Матиаса Ратмана. Ему пришлось изведать горькой участи отверженного. Но это не сломило оболганного, но пламенного революционера. Часами просиживал он над рукописью двухтомного "Александрийского мартиролога", уставая так, что, бывало, склонит натруженную свою голову к столу и забудется тяжким сном.

Во сне он видел грандиозные проекты переустройства человечества.

Светлые райские видения Города Солнца перемежались с мрачными зловонными картинами адской жизни рабочих, и, проснувшись, Матиас Ратман невольно писал о св. Панталеоне как о Кампанелле, а о св. Христофоре - как о Робеспьере.

Это было жизнеописание св. Кампанеллы и св. Робеспьера.

Он сам был св. Кампанелла и св. Робеспьер.

И он был св. Туссен-Лувертюр, св. Тупак Амару и св. Конноли.

Матиас Ратман обращался также и к биографиям великих мучениц. Так, широко известна книга о Жанне д'Арк (Розе Люксембург), а также о св. папессе Иоанне. Он вжился в эти образы. Они влились в него. И вправду, в нем проявилось женское начало, нечто вечно-бабье, что было дотоле глубоко запрятано. Ибо непререкаемо доказано, что женское присуще революции. Само это слово женского рода. Хаос содержит в себе начатки матриархата, символ йони помогал индийским сипаям в их борьбе с английскими колонизаторами. Феминизм органично слился с марксизмом, эмансипация отвергла левый оппортунизм. Труды Матиаса Ратмана в чем-то стали катехизисом рабочего движения.

Хотя он и не знал об этом.

Работа о мученичестве св. Петра вдохновляла революционеров всех поколений...

Это случилось в I веке.

...слова св. Лаврентия: "Ешьте, кушанье готово!" звали к борьбе. Враги обвиняли Матиаса Ратмана в эскапизме, в трусливом пренебрежении насущными проблемами классовой борьбы пролетариата ради обманчивых иллюзий первых веков христианства. Матиас Ратман, видите ли, прячется от действительности. Занимается не теми проблемами, какими нужно заниматься.

Прячется, видите ли, от действительности!

Этим господам тюрьма тогда казалась самым желанным местом. Некоторые из них, находясь еще на воле, видели самих себя уже в терновых венцах. Как они гордились этим! Стать мучеником в те времена было легче легкого. Достаточно было сказать что-то не так - и вот уже шипы впиваются тебе в череп! Однако они забыли, что в тюрьме возможности все же ограничены. Сколько горячих голов неосторожно погибло в карцерах и централах! Сколько честных бесстрашных бойцов сгинуло лишь по неопытности! Это отлично понимали настоящие революционеры, которые бежали с каторг и тюрем, вовсе не стараясь попасть туда лишний раз.

В этом смысле Матиас Ратман был настоящий революционер.

Он вносил свою скромную лепту в общее дело. Находясь под впечатлением от грандиозной борьбы рабочих за свои права, развернувшейся на всем земном шаре, он пишет работу о монастырских некрополях Южной Галлии. Мысленно шагая в одном строю с порабощенными народами Африки, он написал историю епископской кафедры города Гиппона, - и порабощенные народы Африки, прочитывая между строк его сочинения, находили там призывы к борьбе, призывы к свержению ненавистного ига! И тогда они легко и радостно участвовали в народно-освободительных движениях и основывали подпольные партии. В подобном же настроении от его работ находились и мы, студенты. Профессор был весьма почитаем в университетских кругах. Старый революционер знал об этом и из скромности не появлялся в общежитиях, где в ту пору распевали революционные песни и зачитывали отрывки из его сочинений.

Похоже, это удивляло его.

Он избегал нас - не хотел лишний раз светиться, конечно. В нем говорило чутье революционера, старого подпольщика, который и думает-то уже на языке шифров. Как импонировало нам это! Осторожность, расчетливость, оглядка - и желание не выдать, не подставить нас, молодых, неопытных, горячих... Многому, да, многому учились мы у него. И каждое новое его сочинение воспринимали как призыв к действию.

Он понимал это.

Хоть он и находился в своем кабинете, но, подобно зоркому ястребу на скале, он видел, что нам не терпится, видел, что в чем-то мы даже неосторожны и своей мальчишеской горячкой можем погубить общее дело, подставить под удар товарищей, видел - и написал нам цикл из восьми работ.

Соборное послание Матиаса Ратмана.

Каждая работа была посвящена личности одного святого. Так мы поняли, что время еще не настало, время еще не пришло, что пока еще надо мириться с существующим строем, живя в одной пещере с дикими зверями, как жил с ними св. Власий, покорно сносить непомерное бремя того, что сегодня еще рано, как св. Христофор, и в конце одолеть гидру, как св. Геракл.

Св. Георгий. Дракона.

Да, св. Георгий. Св. Георгий!

Он сам был св. Георгий Драконоборец! Мы поняли это, когда начали читать его произведения особенным способом, переставляя буквы и осмысляя все в целом надлежащим образом. Мы нашли ключ к сочинениям Матиаса Ратмана - и вступили во владение сокровищами его необъятной сокровищницы. О, то было сокровища не земные, а запасенные на будущее! Сейчас они подлежали накоплению, и только потом, только потом, когда уже Матиас Ратман почиет с миром, и имя его будет на устах у миллионов верующих, - только тогда эти сокровища будут безжалостно растрачены, чтобы стать основой и началом накопления новых сокровищ нового мира!

Гениальный учитель Матиас Ратман!

Духовный казначей рабочего класса!

Толмач иероглифов светлого будущего!

Достопочтенный Пожизненный Великий Магистр Всех Лож Верховного Совета! Заступник перед Богом, покровитель восстаний и революций! Затепли еще свечку.

Постой, я не закончил. Да, Матиас Ратман никогда не бывал в студенческих общежитиях. Он никогда не посещал людных сборищ. И это понятно.

Он был старый революционер.

Именно поэтому он пока находился вне подозрений, именно благодаря такому поведению охранка не обращала на него внимания. Что там старый профессор-книжник! Что он может? Какой из него подпольщик? А в это время профессор Матиас Ратман писал самую революционную свою работу, вершину своего творчества, посвященную св. папе Целестину. Какой глубины он в ней достиг! Что за сложнейшие аллегорические образы возникают в работе этого титана человеческой мысли! Образ папы Целестина предстает здесь, наконец, в своем подлинном обличье неутомимого борца за права обездоленных.

Святого революционера.

Пламенного трибуна, в своих энцикликах отстаивающего гуманистический идеал средневекового человека, рабочего и крестьянина.

Зажатый со всех сторон врагами свободного слова и передовой мысли, мракобесами в сутанах, св. Целестин не смирился, не стал на колени, не ползал перед жадными и лживыми попами. Революционер в душе, св. Целестин с болью осознавал, что еще рано поднимать мировую революцию, что народы всего мира хоть и ждут ее с нетерпением, но еще не готовы, чуточку не готовы к ее приходу. Поэтому он совершил акт личной революции, революции по отношению к самому себе, акт публичного развенчания не только самого себя, но и в своем лице папства как института отжившего, продажного и потерявшего всяческое значение среди верующих. Целестин убил себя как папу, наместника Божьего на земле. Он отрекся от тиары и удалился в горы.

Это было важнее Французской революции.

Саморазвенчание Целестина, по Ратману, было важнее Робеспьера и Кромвеля, ибо означало уничтожение себя самого как лживого кумира, а не воздвижение его. Это-то и было в конечном счете совлечение с себя ветхого человека и превращение в человека нового, человека светлого будущего, красного Иерусалима. Конечно, Матиас Ратман не написал этого явно, - ведь цензура не дремала, а тут хватило бы одного доноса, чтобы Матиаса Ратмана схватили и предали мучительной смерти. Мы прочли эти откровения между строк.

Откровение Матиаса Ратмана.

Между строк читалось именно это. Без всякого сомнения. Так явно, что мы даже удивились, как это наши дотошные и подозрительные цензоры не заприметили здесь ничего крамольного. Но вышло жизнеописание св. Целестина, вслед за ним почти сразу же была опубликована статья об испанских мучениках, по силе воздействия и патетическому жару почти не уступавшая первому сочинению, - а цензура молчала. Она пропустила эти труды. Опыта у Матиаса Ратмана было не занимать.

Он был старый подпольщик.

После этого он совсем перестал появляться. Несомненно, он начал что-то подозревать. Возможно, он стал чересчур осторожным. Такое случается с революционерами: годами отработанный инстинкт иногда превращается в перестраховку. Мы решили поддержать его. Сказать, что деятельность его не осталась незамеченной, что передовая молодежь, не побоюсь этого слова, боготворит его. Мы отправились к нему домой. Соблюдая все правила предосторожности, конечно. Но он нас не принял. Он сказался больным.

Тогда мы послали ему письмо.

Ответа мы не получили. Профессор жил один в своем обширном доме, даже без прислуги, никого не принимая. Его популярность в близких к рабочим кругах была огромной. Может быть, ему недоставало только одного: он не выступал на митингах и маевках с зажигательными речами. Но это с лихвой компенсировалось его теоретическими работами.

Это был великий ученый.

Мы видели, почему он делает это. Мы понимали его. Он думал, что еще рано. Он думал, что венец мученичества слишком рано увенчает его чело. Что на своем поприще он еще много сделает в деле освобождения народов и мира во всем мире. Но мы видели, что завтра будет уже поздно. Профессор был уже стар. Борцы за мир не умирают в постелях. Они погибают на эшафотах. Падают, сраженные пулями расстрельной команды, у выщербленной стены. Нам не нужен был Матиас Ратман, умерший своей смертью. Мученик, он был гораздо более выгоден в нашем нелегком деле. Ничего, что на этот раз нюх подводил его. В сущности, всю свою жизнь профессор шел к такому концу, так что это было не страшно. Собравшись всем коллективом, мы долго совещались. Решение было нелегким. Оно требовало жертв. Но мы все-таки решились на это.

Мы решились на это.

Не скрою, с тяжелой душой мы на это шли. Нас одолевали сомнения. Но в какой-то момент сомнения оставили нас, и мы стали тверды. Никакая сила, никакие силы, враждебные миру и прогрессу, не сумели бы сбить нас с нашего пути. И мы не чувствовали себя Иудами.

Хотя я с удовольствием расцеловал бы его.

Профессор сам дал нам совет, как поступить. В одной его книге был приведен пример, как некоего святого его же ученики выдали римским властям, чтобы затем завладеть его телом, этой бесценной чудотворной реликвией. Мы поступили так же.

Мы не видели, как его арестовывали.

Мы даже не знали, где его похоронили. О, эти звери в человеческом обличье, кровавые наймиты, хищные аспиды, слуги диавола! Они захоронили нашего мученика тайно, где-то во рву за городом вместе с телами других казненных патриотов. Но мы отыскали это место.

Мы отыскали его.

Месяц спустя мы, вооружившись лопатами, пришли на скорбное место. Мы принялись за работу. Вскоре в воздухе разлилось чудное благоухание и будто зазвучали хоры. Матиас Ратман лежал перед нами такой же, как и был при жизни, только пулевые отверстия кровавыми стигматами зияли в его груди. Осененные благодатью, нисшедшей на нас, мы пали на колени, а с небес к нам спустились ангелы. Лики их были строги и печальны. Михаил сжимал серп и молот. На рукавах его товарищей по борьбе с темным контрреволюционным диавольским отродьем были повязаны траурные черно-красные повязки.

Это были передовые ангелы.

Слезы благоговения и восторга струились по нашим щекам. Ангелы накрыли мощи новообретенного святого вымпелом, повернулись к нам, воздели кулаки и рекли: "Они не пройдут!" И мы повторили эти слова троекратно. И был нам глас: "Возьмите мощи сии и перенесете их в дом Мой. Ибо был сей человек исполнен великой святости".

Он был старый революционер.

Вот рака с мощами св. Матиаса Ратмана. Они были найдены нетленными. Вот икона его, писанная еще при жизни одним страстным его почитателем. Вот здесь видны следы поцелуев всех тех пламенных патриотов и борцов с режимом, что приходят сюда на поклонение. Иные приходят из самых дальних краев хоть одним глазком взглянуть на мощи великого святого, борца за мир во всем мире и за права угнетенных. Мы возносим ему наши молитвы, и он нас слышит. А когда в мире происходит очередная революция, мы заказываем молебен в его честь.

Они не пройдут!