"Синее Пламя" - читать интересную книгу автора (Воронин Дмитрий)

Глава 8. Червоточина

Магия — зло. Это неоспоримо, ибо даже самые страшные творения рук человеческих не идут ни в какое сравнение с теми бедствиями, что могут причинить миру маги. Разве не доказательство тому Потоп, что в один миг заставил нас утратить все, чего достигли… От прекрасного Лиара остались лишь руины и лужи грязи.

Если бы я могла уничтожить всю магию мира, дабы люди жили лишь тем, чего могут достигнуть своим разумом и своим трудом, я бы сделала это не раздумывая. Увы… сие не в силах человеческих, и, подозреваю, не справятся с этим и демоны Тьмы. Поэтому я вынуждена пойти другим путем… более долгим, менее надежным… но, к сожалению, единственным. Я создам Орден — и мои последователи донесут до самых дальних уголков мира мои слова.

Но я вижу одну сложность… Магия неразрывна с миром, она — его суть, как бы ни было печально это признать. Возможно, магические потоки, непрерывно усиливаясь, постепенно наполнят мир невостребованной энергией настолько, что даже неосторожное слово или непродуманный жест человека, наделенного Даром, может принести неисчислимые бедствия, последствия которых сложно даже предвидеть. И я нашла выход… мне поможет «Синее Пламя»…

Не знаю, откуда у Арианис взялся этот артефакт. Может быть, его происхождение столь тесно связано с Тьмой, что я навсегда запятнаю свою душу одним лишь тем, что прикоснусь к нему. Пусть… иного выхода я не вижу и могу лишь радоваться, что сумела найти кристалл в руинах Обители Соратников, что он не погиб и не исчез бесследно во время Потопа. Сей артефакт способен накапливать в себе силу магических потоков невероятно долго — хотя, конечно, всему в этом мире есть предел.

Я мало знаю об этом артефакте… возможно, у него есть и иные, неизвестные мне свойства. Но и того, что известно, достаточно. Кристалл есть единое целое, даже разделенный на части… он не слишком тверд, и я сумела отделить несколько крохотных частиц «Синего Пламени». Я прикажу сделать несколько колец, медальонов и заодно вставлю кристаллы в статую Галантора, что заказана для Ордена. Ордену нужен символ, нужен мужчина-воин в роли основателя, а не я, неудавшаяся волшебница, будь проклят этот Дар. «Синее Пламя», насыщаясь магической силой, светится тем сильнее, чем больше вбирает в себя энергии. И, когда он наполнится… не знаю, произойдет ли это через тысячу лет или через десятки тысяч, но произойдет наверняка, тогда засветятся и остальные осколки, давая тревожный сигнал.

А потому надлежит наблюдать за статуей Галантора днем и ночью. Угроза не проявится в ближайшую тысячу лет, я уверена в этом, хотя и сама не знаю пределов его вместимости. Если свечение осколков проявится на краткий миг, то следует помнить — это первый знак того, что «Синее Пламя» переполняется. Если же осколки засияют непрерывно ярким ровным светом, значит, угроза стала реальной, значит, артефакт наполнился до краев. И тогда служители Ордена — о, Свет, не допусти, чтобы Орден исчез в веках — должны, непременно должны найти способ уничтожить «Синее Пламя». Боюсь, что переполненный кристалл способен разрушиться, разом выплеснув из себя всю накопленную силу… и кто знает, какая катастрофа может произойти при этом. Лучше всего просто выбросить артефакт из нашего мира… и, дабы не принести угрозы в мир иной, выбросить его в пространство меж мирами… я встречала это упоминание в некоторых старых книгах. Если в обычном заклинании портала изменить мантры с седьмой по двадцать шестую должным образом, то портал приведет в иной мир; если же пропустить любую из мантр, то путь уведет в никуда… Там распад кристалла никому не принесет бед. Но вряд ли тот, кто возьмет на себя исполнение сей миссии, сумеет уцелеть.

Я спрячу «Синее Пламя», спрячу так, что найдет его лишь достойный. Там же оставлю и это письмо, вычеканенное на вечных золотых пластинах… Какая ирония, я, простая волшебница, стала наследницей богатства проклятых Арианис и Ши-Латара. Пусть же это золота пойдет но благие цели. На этих же пластинах я прикажу начертать и мантры заклинания портала, те, что мне известны. А указание, где искать спрятанный кристалл, будет забавным укрыть в храме Арианис. Лишь истинный последователь Ордена сможет пройти сквозь магические завесы (да простит меня Свет за то, что я вынуждена прибегнуть к магии) и увидеть сокрытое от иных глаз.

Ты, что читаешь сейчас эти строки, прости, что вынуждена отправить тебя на верную смерть. Поверь, если я могла бы сделать это вместо тебя — я не сомневалась бы и мгновения. Но я давно умерла… и теперь тебе предстоит принять тяжкую ношу заботы об этом мире. Прости…

Хранилище «Синего Пламени», Червоточина, Империя Минг

Шенк снова закашлялся, прикрыв рот ладонью. Затем осторожно, так, чтобы не заметила Синтия, поднес руку к глазам — и даже не удивился, заметив на коже темные пятна. Кровь… Видать, не простая простуда прицепилась к нему на этих холодных, промозглых лесных дорогах, под постоянным ледяным дождем. Признаки болезни Шенку были прекрасно известны, болезни страшной, часто смертельной. Уже несколько ночей он отвратительно спал, раздирая горло кашлем. И на привалах и ночлегах Синтии с немалым трудом удавалось заставить его проглотить хотя бы немного еды — даже жареное мясо вызывало отвращение. А теперь вот появилась кровь…

Будь он сейчас в Цитадели, магистр Унтаро наверняка лишь махнул бы рукой с оттенком пренебрежения, мол, что за глупости, молодой человек, это ж не нож в животе, чтобы от какого-то кашля, пусть и с кровью, готовиться к встрече со Светом. Но то Унтаро, его и при жизни святым называют — по крайней мере те, кто недостаточно хорошо знает этого язвительного чревоугодника. Это, впрочем, не мешает ему быть лучшим лекарем Ордена. А здесь, в чужой земле…

Они достигли Червоточины довольно быстро, большую часть пути проделав по воздуху. Синтия за день выматывалась так, что Шенку, и без того пошатывающемуся от постепенно наваливающейся слабости, вызванной сжигающей его болезнью, приходилось ставить силки на дичь, дабы подпитать лишившуюся сил спутницу. Пару раз ему не попадалось ничего, в ином случае в веревочную петлю сдуру влетал то заяц, то лиса. Синтия прятала глаза, то ли стыдясь того, что рыцарь Света идет на поводу у ее вампирьей природы, то ли испытывая неловкость от того, что бледный, тяжело, с хрипом дышащий рыцарь вместо отдыха занят охотой.

Он вновь и вновь предлагал девушке разжиться конями — или купить, или… Темплар, воплощение закона и справедливости, уже склонен был даже пойти на банальную кражу — ему казалось, что еще день-два полета, и Синтия, в очередной раз свалившись без сил в пожухлую траву, уже не поднимется. Но дорог в этих местах было мало, сел, достаточно больших, чтобы в них можно было найти годных под седло коней, — и того меньше. И каждый новый человек не просто бросался в глаза, он разом становился темой для долгих, на целые декты, пересудов. Это в большом городе… ну, пусть даже в небольшом городке на приезжего могут не обратить особого внимания. А Шенк отчаянно надеялся, что те, кто готов платить золотом за его голову, потеряли след орденских эмиссаров.

Пятый день поисков, как и четыре до него, мог бы закончиться впустую… Червоточина не зря носила такое название — пещер здесь было и в самом деле неисчислимое множество, счет шел даже не на десятки. Большей частью это были неглубокие, больше похожие на щели, провалы в скалах, тем не менее способные дать укрытие и от дождя, и от ветра. Но попадались и пещеры поглубже — а то и такие, на обследование которых уходили долгие часы, подземные лабиринты тянулись во тьму, разветвляясь и снова сходясь. Здесь не помогал Бесполезный Знак, Знак-ключ, позволявший видеть невидимое, ибо произнести его следовало в нужном месте — а поди найди его, нужное… И, как и в храме Арианис, первой верную мысль ухватила Синтия.

Девушке смертельно скучно было обшаривать одну пещеру за другой — тем более что наряду со вполне надежными гротами имелись и такие, своды которых вот-вот грозили рухнуть на голову излишне любопытных. Оставив Шенка изучать очередную щель, она отправилась на охоту. Стремительный полет крылатой вампирочки был недолог — кое-какие птицы или звери могли, конечно, тягаться в скорости и маневренности с пикирующим на них чудовищем, медведь или лось могли попытаться дать достойный отпор, но молодой ягненок оказался перед Синтией совершенно беззащитен.

Утерев губы, Син взвалила тушку на плечо, намереваясь отнести ее в лагерь и приготовить Шенку бульон. Рыцарь слабел с каждым днем, все чаще и чаще отказывался от еды, но ему нужны были силы. Синтия отчаянно сожалела, что иссякли подготовленные вершителем Унтаро эликсиры, они наверняка поставили бы Шенка на ноги… Увы, сама она лекарское дело знала очень мало — лишь то, чему ее успела научить мать, да кое-какие отрывки сей тонкой науки, которых она нахваталась за время пребывания в Цитадели — крохи, не более того. Вампиры практически не болеют, а потому и вопросы врачевания их интересуют мало. Она уже не раз предлагала бросить все, вернуться на орденскую землю, дабы найти подходящего лекаря, но темплар и слышать об этом не хотел.

Девушка неспешно спустилась с холма — тело было наполнено приятной истомой сытости, хотелось лечь и расслабиться. Может, потому она никуда и не торопилась — Шенк, пока еще светло, не вылезет из пещер, так что времени у нее еще более чем достаточно. Если бы она спешила, то общая картина Червоточины не бросилась бы ей в глаза… То, что невозможно было заметить вблизи, прекрасно виделось издалека…

— Шенк! — крикнула она, заметив, что ее спутник копошится у входа в одну из пещер. — Шенк, иди сюда, скорее!!!

С шумом и треском он вывалился из кустов, обильно росших у подножия холма. В руке Шенк сжимал обнаженный меч, глаза лихорадочно бегали по сторонам, выискивая угрозу. Убедившись, что Синтии ничего не угрожает, рыцарь тяжело опустился на камень. Девушка вздрогнула — цветом лица Шенк уже порядком походил на настоящего вампира. Он снова закашлялся, вытер рот, стараясь отвернуться от нее… Син нахмурилась — даже не видя его руки, она слышала запах крови. Плохо, очень плохо…

— Что случилось, Син? — Он тяжело, сипло дышал, словно после долгого бега.

— Посмотри на гору.

Он перевел взгляд на гору. Перед глазами стоял туман, Шенку потребовалось приложить немалое усилие, чтобы сосредоточиться…

Кто знает, чем руководствовалась много веков назад Сикста, тогда еще не именовавшаяся Святой, подбирая для хранилища «Синего Пламени» подходящее место. Скорее всего она надеялась найти убежище, что не исчезнет в веках, не потребуется людям для каких-то их надобностей, не будет привлекать к себе особого внимания.

С этой точки зрения Червоточина была просто идеальным местом… Пещеры, большей,частью сырые и опасные, с ненадежными сводами, были в то же время лишены источника пресной воды — ближайший и единственный на всю округу ручей, хлипкий, едва способный, не пересохнув, напоить пару-тройку десятков коней, располагался довольно далеко от изрытой ходами горы. Да и вода была неважная, чуть солоноватая — пить можно, но удовольствия от этого весьма мало. Места здесь были овражистые, хорошую дорогу не проложить… Да и зачем нужна здесь дорога — ни доброго камня, ни качественной глины.

Даже сколько-нибудь достойного внимания строевого леса здесь не росло, зато в изобилии водились разбросанные повсюду большие и малые каменные валуны, таскать по таким колдобинам бревна умаешься, поневоле начнешь искать места получше да поближе к городам.

Так что вряд ли какой владетель покусился бы на эти угодья. Так и стояла Червоточина год за годом, век за веком. Иногда здесь кто-то ночевал, скорее всего охотники — в некоторых пещерах были следы старых кострищ. А больше эти места никому не были нужны и никому не были интересны.

И уж, ясное дело, даже если бы кто и обратил внимание, что, когда смотришь издалека, разновеликие валуны, от маленьких, размером чуть более человеческой головы, до огромных, едва ли не со всадника, складываются в подобие грубой стрелы, указующей…

— Она позаботилась о том, чтобы никто не попал в тайник, даже и случайно, — пробормотал Шенк, глядя на глухой участок скалы, в который упиралась кривоватая, местами прерывающаяся, но, несомненно, намеренно выложенная стрела.

Достаточно кривая, чтобы человек непосвященный счел ее странной игрой случая, она состояла из чуть более светлых камней — разница была почти незаметна вблизи, ее вряд ли удалось бы разглядеть под покровом сумрака или ночью, даже просто в дождливый или туманный день. Зато сейчас нужный участок горы был обозначен вполне ясно и недвусмысленно. Дело оставалось за малым — подойти и произнести слова Знака, который, в чем ни Шенк, ни его спутница почти не сомневались, тут же откроет им тайник, созданный основательницей Ордена многие века тому назад.

И вдруг темплару стало немного страшно… он без дрожи смотрел бы на сияние клинков вражеских мечей, но теперь, стоя на пороге древнейшей из тайн, он испытывал что-то вроде благоговейного трепета и не мог решиться сделать последний, заключительный шаг.

— Завтра, — пробормотал он, снова заходясь в сухом, рвущем горло кашле. — Завтра, надо немного отдохнуть…

Утро, как и многие прежние, выдалось неприятным, промозглым. С вечера Шенк выпил полкотелка густого мясного бульона, повинуясь настояниям Синтии, даже заставил себя съесть немного мяса. Может, именно поэтому после ночи, большей частью бессонной — забыться он сумел только перед рассветом, — он чувствовал себя даже лучше, чем накануне. Во всяком случае, кашель вроде бы стал поменьше, и ноги не подкашивались. И все же тело заливала слабость. Шенк поднес к глазам руку — пальцы мелко тряслись.

Туман висел над камнями сплошной белесой пеленой, скрывая под собой и камни-указатели, и ямы, грозившие неосторожному переломом ноги, а то и свернутой шеей. Но нужный участок каменной стены темплар прекрасно запомнил и теперь неторопливо шел, время от времени опираясь на меч. Серые, в разноцветных пятнах лишайника, скалы надвинулись на него, нависли сверху… тут же все его существо охватило легкое, но несомненное беспокойство — здесь опасно. Каменный козырек выглядел неустойчивым, ненадежным, он вот-вот мог рухнуть вниз, на голову неосторожному, и одним лишь чудом можно объяснить, что он не обрушился раньше.

Любой человек, простояв здесь лишь самую малость, тут же поспешил бы выбрать местечко понадежнее, но темплар уже знал эту магию, магию страха, что должна была отпугивать случайных гостей — но отпугивать осторожно, чтобы не внушить подозрений даже тому, кто сам не чужд искусству волшебства. В чуть заметном воздействии на разум не чувствовалось злой воли, а потому никто не связал бы легкое беспокойство с колдовской защитной завесой. Просто ушел бы… Но темплар знал, что каменный козырек достаточно крепок, что страх этот — напускной, ложный.

Прозвучали начальные слова, призывающие Знак. И почти сразу Шенк увидел… нет, скорее почувствовал, как зашевелилась казавшаяся несокрушимой скала. Камни, настоящие, холодные, мокрые от утреннего тумана, замшелые камни истаивали, превращаясь в мелкий песок. Какие силы превратили крошево в монолитную скалу да еще держали ее в таком состоянии все эти долгие века? Да, Сикста Женес объявила магию порождением Тьмы, заповедав идти иным путем, путем Света, отринув колдовство. Но сама она была явно сильной волшебницей, раз сумела сделать такое…

Слова лились века назад установленной чередой, один за другим оседали камни, рассыпаясь в прах. Подбежала проснувшаяся Синтия, принялась обеими руками отгребать в сторону каменное крошево, а со всех сторон сыпался и сыпался песок,.. Но вот один из намертво, казалось, спрессованных валунов развалился на куски — до земли целым не долетел ни один из обломков, рассыпавшись еще в воздухе, — а за ним появилось отверстие, из которого пахнуло затхлым, застоявшимся воздухом… и чем-то еще, какой-то угрозой, на этот раз более чем реальной.

— Ох… — простонала Синтия, отшатнувшись. Темплар стрельнул в ее сторону глазами, но ни на секунду не прервал размеренный речитатив. Необходимо было довести ритуал до конца.

— Горячо, — пояснила она, снова принявшись за свою работу.

И верно, Шенк и сам ощутил идущий из провала жар — и в то же время он мог поклясться, что жар этот совсем не таков, каким может быть жар костра или нагретых камней, раскаленного кузнечного горна или вулкана, изливающего из себя багрово-желтую лаву. Он был иным — и нес с собой такую опасность, что темплар чуть было не прекратил призыв Знака и не схватился за меч. Хотя сможет ли меч помочь против такой угрозы?

И вот перед ними открылся проход — и оттуда, из глубины пещеры, вместе с колдовским жаром полилось голубоватое сияние, заметное даже в свете разгорающегося дня.

— Я туда не пойду, — вдруг заявила Синтия. — Боюсь…

— Хорошо, — согласно кивнул темплар, затем протянул ей меч, — побудь здесь, посмотри по сторонам.

— И ты не ходи, — вдруг жалобно попросила она, уцепившись за его руку. — Прошу, не надо!

Легран покачал головой. Ему тоже не особо хотелось соваться в эту странную пещеру… но, проклятие, разве не за этим он шел сюда? Шенку даже показалось, что он стал лучше чувствовать себя, болезнь, терзавшая его измученное тело, словно бы отступила, испугавшись жара и сполохов голубого сияния.

— Умоляю, будь осторожен, — одними губами прошептала она.

И рыцарь, стиснув до боли зубы, шагнул вперед.

Пещера сделала резкий поворот, затем еще один и еще… С каждым изгибом голубое сияние все усиливалось, усиливался и жар… Темплару показалось, что брови скручиваются и вот-вот осыплются пеплом, а кожа пойдет пузырями от ожогов. Поднял ладони к лицу, чтобы хоть немного смягчить обжигающее дыхание пещеры, но с удивлением ощутил под пальцами прохладную кожу, да еще покрытую влагой — испариной, вызванной страхом. Усмехнулся…

Еще один поворот, и ему открылся просторный, залитый светом зал. Посреди — небольшой каменный постамент, на котором лучился нестерпимо ярким пламенем большой густо-синий кристалл. Шенк на миг замер, любуясь игрой отблесков синего пламени… отражаясь в полированном камне, они создавали странное впечатление, что под кристаллом плавится постамент.

Он сделал пару шагов вперед, к кристаллу… в лицо пахнуло столь страшным жаром, что он, даже зная, что этот огонь не наносит ожогов, отшатнулся — и в этом движении увидел боковую стену зала, до сего момента незаметную, скрытую каменным выступом. И замер…

Вся стена была выложена желтыми плитками. Желтыми, блестящими — цвет полированного золота сложно с чем-то спутать. И плитки эти были испещрены знаками… Шенк подошел ближе, вгляделся — и вдруг опустился на одно колено, склонившись перед подписью самой Святой Сиксты, начертанной в углу одного из вечных золотых свитков. А затем углубился в чтение…

Шенк снова закашлялся, уже привычным жестом вытерев окровавленные пальцы о штанину. Затем смахнул со лба пот. Здесь было жарко — но жар, сухой, прожигающий до самых костей, благотворно действовал на его болезнь, если не изгоняя ее, то не давая слишком уж быстро распространяться. Он скользнул глазами по стене — каждый день, проходя мимо нее, он не мог удержаться, чтобы снова и снова не прочитать хотя бы несколько строк, хотя помнил их наизусть. За годы, проведенные в Семинарии, он научился запоминать текст с первого прочтения, но в этих строках было нечто невероятно притягательное.

Слова древнего языка, вырезанные на золотых пластинах, рассказывали о ней, о Сиксте, — не такой, какой ее изображали хронисты из числа последователей или противников. И не такой, какой ее любили изображать последующие пересказчики, из числа иерархов Ордена — мудрой, не ведающей сомнений, бескомпромиссной воительницей, готовой на все ради борьбы с Тьмой и ее порождениями. Здесь, в этих строках, жила иная Сикста — обычная женщина, уверенная в своей правоте, но все же терзаемая сомнениями, ищущая верный путь… Мир, который она знала, к которому она привыкла, однажды перевернулся, и она приняла решение, показавшееся ей верным. Но до самого конца жизни она сомневалась в том, что избранный путь — наилучший. По всей видимости, в эту пещеру она возвращалась не раз, принося новые и новые плиты: на многих стояли даты, отличающиеся друг от друга не на дни — на годы.

Не только стена была выложена золотом — на ней помещалось лишь самое важное, то, что непосредственно касалось «Синего Пламени» — огромного синего кристалла, что стоял посреди зала, жадно впитывая в себя неиспользуемую магическую энергию мира. Сейчас он был полон и готов был, подобно чрезмерно надутому пузырю, лопнуть, выбрасывая в мир накопленную в себе Силу — выдержит ли мир такой удар?

Другие пластины с записями лежали стопками в углу пещеры. Шенк уже не первый день просматривал их — одну за другой, не пропуская ни строки, ни слова, — и лист за листом откладывался в памяти. Здесь были инструкции по применению заклинаний, размышления о природе магии, записи об Арианис — истинные записи, лишенные эмоций и религиозного флера, сухое изложение фактов. Для того чтобы более или менее сносно ознакомиться со всем этим богатством, требовалось немало времени — а не жалкие несколько дней, и Шенк смертельно боялся не успеть узнать все, что необходимо. И еще боялся признаться самому себе в том, что ему невероятно тяжело решиться сделать последний шаг — тот, о котором говорила Сикста. Унести «Синее Пламя» из этого мира…

В который раз он протянул руку и взял кристалл — холодный, словно сделанный из чистого льда. Заставляя воздух чуть ли не трещать от призрачной жары, «Синее Пламя» всегда оставался холодным. Его свет пульсировал, словно в такт биению сердца, притягивая взгляд, зачаровывая… И Шенк, погрузившись взглядом в глубь кристалла, даже не сразу почувствовал, что не один в пещере. А когда все же почувствовал и обернулся, с явным трудом оторвав глаза от бездонной синевы артефакта, то увидел слегка испуганную Синтию. Ее лицо, освещенное синим светом, казалось неживым. — Шенк… у нас гости. Имперцы.

Регнар с проклятиями тянул своего жеребца, который явно не желал продолжать путь. А желал воды, торбу ячменя… Все лошади отряда были порядком измучены, да и всадникам досталось. Погоня, длившаяся уже две декты, наконец привела их к проклятой Червоточине, и тысячник был уверен, что не только обогнал орденского засланца, но обогнал намного — на сутки, а то и на двое. Его подчиненные оптимизма командира не разделяли, вполголоса — а иногда и в полный голос — ворча, что они нанимались врага бить, а не ловить его по горам и весям уж который день, без жратвы, без нормального сна, без теплой хаты и, что уж там говорить, без теплой бабы. На войне, конечно, случается всякое, когда ни о хате, ни о бабе не думаешь — так на то она и война. А здесь разве ж война — так, дурь одна. Регнар понимал, что пройдет совсем немного времени и измученные, вечно промокшие и промерзшие воины начнут искать источник всех этих бед — и ладно если источником этим изберут его, своего командира. А если Императора? Одно-два крамольных слова, сказанных даже самому себе в глухом лесу, рано или поздно каким-то чудом становятся известными тем, кто наушничает Явору Герату Седьмому… а Ретнар лучше многих знал, чем может грозить неудовольствие властителя. История «Бешеных топоров» была еще слишком свежа в памяти.

— Дымом пахнет, командир, — вполголоса сообщил Урда. Как и остальные, он вел коня в поводу, здесь хватало и нор, и скрытых в пожухлой траве камней, чтобы неосторожный скакун мог повредить себе ногу.

Конь, словно поняв произнесенную фразу, замер, упершись копытами и натянув поводья. Регнар вынужденно остановился, принюхался. Воздух был свежий, ледяной, чистый, с утра резко похолодало, влажная бурая трава схватилась ледком — по такой дорожке нечего было и думать, чтобы пробираться незамеченными, лед хрустел под ногами столь громко, что казалось, о присутствии воинов уже оповещен весь окрестный лес. Да он и был оповещен — то и дело при приближении отряда снимались с насиженных мест птицы, сопровождая взлет возмущенными воплями.

Темплара и его спутницы Регнар не боялся — и не только потому лишь, что его сопровождал отряд в три десятка мечей, способный справиться с любой опасностью. Против вампира — а теперь тысячник уже твердо знал, что его давнего знакомца сопровождает именно девчонка-вампир, — никакая сила не может считаться чрезмерной. И пусть опытный вояка не побоится выйти против кровососа даже один на один… не в страхе тут дело, просто исход такого поединка нетрудно предсказать. Тридцать воинов — более чем достаточно даже против пяти вампиров, взрослых и полных сил, но Регнар был бы плохим полководцем, если бы понадеялся на одну лишь сталь…

Поэтому сейчас его беспокоило иное — не по ложному ли следу повел он своих парней, не лучше ли было бы по-прежнему держать посты на всех дорогах, скрупулезно собирая истинные и мнимые сведения о передвижениях орденца, чтобы с абсолютной точностью вычислить место и время, где следует приготовить ему теплую встречу? Привыкнув за долгие годы доверять своим предчувствиям, он в последнюю пару дней всерьез засомневался в принятом решении — им не встретилось ни одного кострища, да что там, вообще ни одного следа темплара. Если он и в самом деле здесь, то как, демоны его разорви, этот хитрец сюда добрался? Не по волшебству же?

— А может, по воздуху? — вполголоса буркнул Урда, и Регнар понял, что последние несколько слов произнес вслух.

— По воздуху? — Он задумчиво почесал подбородок. Рука неприятно скользнула по жесткой щетине… в обычное время Регнар каждое утро ножом соскабливал свежую поросль, но в последние дни забросил многие из старых добрых привычек, весь подчинившись одному желанию — настичь свою жертву. — По воздуху? Что ты знаешь о вампирах, Урда?

Толстенький следопыт лишь пожал плечами:

— Слава Свету, не довелось близкого знакомства свести… Однако ж эта тварь вытащила орденца из города. Значит, могёт, верно?

— Верно-то оно верно. — Регнар снова понюхал воздух. Обещанным дымом не пахло, хоть ты тресни. — Видишь ли, вампир в самом деле может поднять на крыльях взрослого мужика, и нести его тоже может… но она ведь совсем девчонка, откуда силы-то?

— Да кто их знает, исчадий Тьмы?! — Урда нервно дернул рукой, словно отгоняя от себя нечисть. — Говорят, единый вампир отряд навроде нашего в одиночку положит не взопрев.

Регнар усмехнулся, помотал головой:

— Нет, врут. Трое-четверо, если в доброй броне, с вампиром справятся. С необученным. А если кровосос воинское дело знает, тогда посложнее будет, но и на такого управа найдется.

— Ну, тады ладно, — осклабился Урда.

Воздух колыхнулся, легкий ветерок взбил клочья тумана, уже почти исчезнувшего, сохранившегося лишь во впадинах. Этот же ветерок принес запахи — дыма, жареного мяса. Урда был прав, и тысячник мог лишь позавидовать тонкому нюху бывшего охотника.

Он поднял руку, призывая своих воинов остановиться — без особой необходимости, и так все уже стояли, ощетинившись сталью. Это мог быть костер какого-нибудь одинокого охотника, отправившегося в такую даль в надежде на непуганую дичь. Или странствующего монаха, вознамерившегося сократить путь, срезав дорогу, и заблудившегося в лесу. Но каждый из мингских воинов — и сам Регнар в первую очередь — надеялся, что этот костер зажег тот, кого они искали.

— Ситар, Берлик, уводите коней. Пятеро туда, — он махнул рукой влево, — пятеро зайдут с другой стороны. Остальные со мной. Арбалеты готовьте.

Воины веером разошлись в стороны, охватывая изъеденную пещерами гору со всех сторон. Шестеро, заранее отобранные Регнаром за меткость, сняли с седел легкие арбалеты… Тысячник раздраженно скрипнул зубами. Он терпеть не мог арбалет — оружие трусов и слабаков. Меч против меча, сила и выучка должны решать, кто выйдет живым из схватки. А не случайный полет стрелы, что с равным успехом свалит с ног и героя, и старика, и ребенка… Конечно, имперская армия в изобилии была оснащена разного рода метательными устройствами, но они были уделом черни, простых воинов, недостойных ни коня, ни доспехов. Легкая пехота была создана лишь для того, чтобы выйти вперед, сделать несколько залпов и затем погибнуть. Ну, или бежать — до следующего раза, когда потребуются их услуги, На ратном поле властвуют латная пехота и тяжелая кавалерия.

Но сейчас правила стали иными. Он готов был предоставить темплару — все ж таки рыцарю, пусть и связавшему жизнь свою с ненавистным Орденом, — почетную смерть от меча. После того, как этот юнец скажет ему все, что он, Регнар, пожелает узнать. Вампирка — дело иное. Менее всего он собирался подставлять шеи своих бойцов под ее проклятые когти и клыки. А потому сейчас воины извлекали из колчанов особые стрелы, с тускло поблескивающими наконечниками, сделанные на заказ.

Сам Регнар, сопровождаемый большей частью отряда и Урдой Торком, направился прямо к одной из пещер. Его глаза, привыкшие схватывать главное, сразу же отметили именно ее — ту, из черного провала которой шел свет. Не желтоватый отблеск костра, который, пожалуй, и заметить-то было бы непросто средь бела дня, а иной, чуть голубоватый. Урда предусмотрительно старался держаться чуть позади, искренне сожалея, что не ему досталась доля увести лошадей в лес и следить за тем, чтобы они не разбежались.

Снежный Барс видел, что его проводник явно не испытывает желания соваться вперед, то ли опасаясь вампирки, то ли считая самого темплара исчадием зла, которому потакает сама Тьма. По большому счету, поводов для такой оценки было предостаточно — помнились и этот проклятый храм в горах, что колдовской своей силой скрыл от преследователей орденских лазутчиков, и последующие события, когда темплару дважды удалось уйти из самой, казалось, безвыходной ситуации. Сам Регнар, как и любой воин, прекрасно знал цену удаче — а к магии относился с пристойным для воина пренебрежением. И сейчас он был совершенно спокоен — если темплару помогает сама Тьма, значит, он снова вывернется, если же дело лишь в удаче — то ей пришел конец, Три десятка бойцов, что окружили пещеры, не дадут и кошке проскочить сквозь ряды, а посмей вампирка взлететь — ее тут же нашпигуют стрелами. Правда, это произойдет в любом случае. Даже если она встанет на колени и склонит голову.

Он даже не особо скрывался, подкованные металлом сапоги громко лязгали по камням. И появление у выхода из пещеры мошной фигуры темплара не стало для него неожиданностью. Более того, Регнар сознательно рассчитывал на это, не желая нападать исподтишка. Сила была на его стороне, и он мог позволить себе прямо смотреть в глаза противнику. Впрочем, он поступил бы так же и в том случае, если бы пришел сюда один.

И все же где-то в глубине души теплилось слабое, но явственное сомнение. Регнар помнил, что однажды темплар уже побывал в совершенно безнадежной ситуации, когда под рукой у него, Регнара, было достаточно сил, чтобы стереть орденца в порошок. А потому он намеревался не повторить прошлых ошибок… в конце концов, сюда его привел приказ Императора, а не поиск приключений. А приказы Явора Герата Седьмого имели одну весьма характерную черту — их, как правило, исполняли. А те, кто не умел исполнять приказов, потом весьма об этом сожалели.

— Приветствую тебя, темплар. Если мне не изменяет память, твое имя… Легран?

Он не замедлил шага, пока не приблизился к орденцу на расстояние десятка локтей. Воины, повинуясь короткому движению руки, остались позади — командир намеревался говорить с дичью, прежде чем запихнуть ее в силок. Что ж, его воля… но оружие было наготове, арбалеты взведены и готовы к бою.

Регнар внимательно оглядел темплара, вызывая в памяти тот, прежний, образ. И поразился той перемене, что произошла с молодым воином. Куда делся задор молодости, что в той памятной стычке пробивался даже сквозь грязь и копоть… Теперь перед ним стоял почти что старик. Осунувшийся, бледный, с нездоровой кожей и глубоко запавшими глазами. Но взгляд тысячника тут же оказался прикован к тому, что рыцарь Света сжимал в руке, — ослепительно яркому синему кристаллу, разбрасывающему во все стороны сполохи голубого света. Такое чудо Снежный Барс видел впервые в жизни и ни капли не сомневался, что это именно то самое «Синее Пламя», обладать которым пожелал Явор Герат Седьмой. Зачем Императору понадобился сей кристалл, воин предпочитал не задумываться — властелину виднее.

За спиной темплара Регнар без особого удивления увидел девушку — тоже знакомое лицо… нет, не лицо, там, на холме, она не снимала шлема, но фигурку, словно выточенную из кости рукой опытного мастера, трудно было не узнать. Теперь ее лицо было бледным, а губы, наоборот, яркими, неестественно красными. Значит, это и есть вампирка… даже жалко, что столь изящному созданию придется умереть. Но, испытав мимолетное сожаление, тысячник тут же безжалостно его отбросил — порождение Тьмы не имеет права на жизнь. Пусть скажет спасибо, что смерть ее станет быстрой — менее всего он собирался устраивать здесь очистительный костер. Не станет сопротивляться — просто лишится головы, один взмах, и все. Если же полезет в драку, ее просто изрубят в куски. Не зря считалось, что среди «Степных волков» — лучшие мечники Империи.

Темплар всмотрелся, словно зрение стало его подводить, затем криво улыбнулся:

— И тебе привет… Регнар Снежный Барс. Я понимаю так, что эта встреча не случайна, верно?

— Верно, орденец. Ты сейчас не на своей земле, ты пришел сюда в поисках того, что принадлежит не тебе. Я смотрю, ты нашел то, что искал… Хвалю, ты избавил нас от лишних трудов. Ведь это он, «Синее Пламя», верно?

— Тебе он тоже не принадлежит, Снежный Барс. А о том, как называется кристалл… откуда ты узнал, минг? Из воплей дряхлого старика?

Шенк так и не был до конца уверен, что магистра Реффенберка похитили лазутчики Минга, но появление здесь имперских солдат, да еще и знающих название синего кристалла, свидетельствовало о многом.

— Не знаю, о чем ты говоришь, орденец, — скривился Регнар. — Да и стоит ли что-либо обсуждать? Отдай камень,

— Он принадлежит Ордену. И только ему.

— Брось, рыцарь, — насмешливо покачал головой тысячник, зачем-то потирая неожиданно начавший зудеть шрам. — В мире правит сила, и она сейчас на моей стороне… не думаешь же ты, что я снова поддамся на твою уловку вроде поединка? Не надейся… да и какой сейчас из тебя поединщик? Я же вижу, еле на ногах стоишь.

— Послушай, Барс. — Темплар закашлялся, сотрясаясь всем телом, и от тысячника не укрылось, как орденец с опаской бросил короткий взгляд на ладонь, которой закрывал рот. — Послушай, тут дело серьезное. Я должен выполнить миссию… и, поверь, только я могу сделать это. Этот кристалл… это не просто светящийся камень.

— Не важно, — довольно хохотнул Регнар. — Что бы это ни было, Император найдет ему достойное применение. А ты… что ж, если будешь жив, возможно, поможешь ему в этом добром деле. Я предлагаю тебе почетный плен, темплар, никаких оков, ты лишь отдашь мне оружие. И свою находку, конечно.

Некоторое время орденец задумчиво смотрел Регнару прямо в глаза, затем тихо поинтересовался:

— А моя спутница?

— Кровососам не место среди живых. Не считай меня круглым дураком, темплар. Вампирка, даже столь юная, слишком опасна, Но она умрет быстро, обещаю.

Шенк вглядывался в лицо стоявшего перед ним минга. Белые волосы, шрам, пересекающий лицо. Да, там, у холма… о, Свет, как же давно это было… там его меч здорово попортил красоту этого воина. И вот судьба снова свела их вместе. В прошлый раз у Шенка было шесть сотен плохо обученных рекрутов, а у противника — тысяча отборных бойцов тяжелой кавалерии. Теперь соотношение даже хуже — они вдвоем против… он шевельнул глазами, осматривая окрестности, понимая, что это движение не скроется от внимательного тысячника. Два-три десятка бойцов привел беловолосый, дабы захватить кристалл… проклятие, ну почему бы ему не подождать со вскрытием тайника несколько часов — тогда этот ублюдок мог бы запытать Шенка хоть бы и до смерти, все равно не узнал бы, где искать артефакт.

Пуститься в объяснения? Стоит лишь сказать, что в синем кристалле собрана невероятная мощь, способная смести горы, — и удержится ли минг от соблазна преподнести своему властителю столь могучий подарок? Солгать? Увы, сама мысль о том, чтобы солгать врагу, даже во спасение, во исполнение возложенной на него миссии, была Шенку крайне неприятна. И все же он смирился бы с этим… но темплара не учили искусству тонкого обмана ни преподаватели, ни сама жизнь. Он не умел лгать, не умел в мгновение ока придумывать правдоподобную историю, далекую от истины, но внушающую доверие. Это наверняка умел Дрю, но не темплар Шенк Легран.

— Нет, Барс, — вздохнув, покачал головой Легран. — Я не могу отдать кристалл. Он должен быть уничтожен…

— Вот как? — криво усмехнулся имперец. На скулах его заиграли желваки, а пальцы в стальной перчатке сжались вокруг рукояти меча. — Значит, раз уж ты не можешь заполучить артефакт для себя, хочешь, чтобы он не достался никому?

— Ты не понимаешь…

— Я все прекрасно понимаю, Уйди с дороги, темплар… тогда останешься жив.

Шенк аккуратно опустил кристалл на камни, выпрямился и поднял меч, чувствуя, как мелко подрагивает рука. Сейчас он вряд ли справился бы даже с одним тысячником, а против всего отряда у него, даже с учетом помощи Синтии, не было никаких шансов. Но отступить… лучше просто умереть.

«Тем более, — мысленно усмехнулся он, — я вряд ли проживу достаточно долго, чтобы добраться до хорошего лекаря. Так стоит ли цепляться за эти несколько дней или даже две-три декты?»

— Значит, ты предпочитаешь такой путь? — хмыкнул Регнар, даже не попытавшись извлечь клинок из ножен. — Твое право… Не могу сказать, что это мудрый поступок, я бы даже сказал, что поступок невероятно глупый. Но благородный, признаю. Благородство и глупость всегда ходят рука об руку. Что ж, передай привет Свету, благородный глупец.

Он повернулся, ничуть не опасаясь удара в спину. Темплары на такое не способны, в этом их слабость… возможно, в этом и некая их сила. Ему было даже немного жаль мальчишку. Конечно, можно было бы спасти его шкуру вопреки его же решению. Окружить, повалить, связать — не так уж и сложно. Но Регнар ценил мужество, даже когда оно граничило с глупостью. Парень выбрал свой путь — и пусть он пройдет его до конца.

Солдаты стояли полукругом, исключив даже малейшую возможность для темплара спастись бегством. Даже если бы он решился на такое, запятнав себя навеки дурной славой труса. Регнар не собирался марать свой меч о больного, еле держащегося на ногах человека. Для этого есть другие. — Убить их.

Воины неспешно двинулись вперед. Шенк качнул в руке меч, жалея лишь о том, что с ним нет сейчас привычного двуручника. Клинок, доставшийся ему от купца, был слишком легок. Но сейчас даже этот нетяжелый меч дрожал в руке темплара — слабость охватила все тело. За спиной зашипела Синтия, стремительно трансформируя тело и готовясь вступить в бой — она намеревалась защищать Шенка до последнего.

Тут же тренькнули арбалеты, тяжелые болты со свистом прорезали воздух. Шенк думал, что минги решили не рисковать и просто расстрелять его в упор — но, видимо, приказ Снежного Барса был иным, поскольку все стрелы ударили в вампирочку…

Она даже не закричала — лишь жалобно всхлипнула и сползла по стене, распластавшись у ног Шенка на камнях. В последний момент она все же попыталась увернуться, и ей это даже почти удалось, но минги стреляли в упор, а потому часть выстрелов достигла цели. Две стрелы пробили грудь, одна застряла в бедре, еще одна полоснула по виску, оставив кровавую полосу. Темплар подумал было, что сейчас вампирочка выдернет стрелы и встанет — но текли мгновения, а девушка оставалась неподвижной, застыв в переходном облике — руки уже почти превратились в крылья, сформировались страшные когти, но в целом фигура еще сохраняла человеческие пропорции. Сейчас когти слабо скребли по камням, черты лица девушки плыли, словно никак не могли обрести устойчивую форму.

— Син, что…

— С-серебро… — с трудом то ли выговорила, то ли проскрипела она. — Мне… плохо, Шенк… Я… может быть… смогу… но нужно… время…

Темплар выпрямился, перекинул меч в левую руку. Правая описала в воздухе замысловатый знак, губы шевельнулись, произнося слова, что были заучены много лет назад. Стоит сейчас сбиться, стоит закашляться — и все придется начинать сначала. Кто-то из мингов, предчувствуя беду, вскинул арбалет, рванул спуск… Выстрел был слишком быстр, воин не стал тщательно целиться, рассчитывая на то, что промахнуться с двух десятков шагов просто невозможно. Он и не промахнулся — но болт ударил в бок, и бахтерец выдержал. Посеребренный наконечник высек сноп искр из каменной стены, а несколько вырванных стальных чешуи со звоном упали на землю. Шенк, казалось, даже не заметил этого — его губы одно за другим выпускали на свободу слова древнего языка, складывающиеся в Знак Последней Надежды.

— Вперед! — рявкнул Регнар, уже понимая, что происходит что-то неладное.

О способности темпларов призывать на помощь магию говорили всякое. Сам Регнар с этим не сталкивался и не слишком-то верил, что воины Света, как называли себя эти «поборники справедливости», снизойдут до магии, которую сами же называют порождением Тьмы. Теперь же он видел, что молодой темплар и в самом деле обратился к колдовству, а значит…

А значит, его можно не считать достойным противником и, следовательно, можно отбросить принципы чести и благородства. Ублюдок, связавшийся с Тьмой, должен сдохнуть… и не имеет права на смерть почетную.

— Арбалетчики! Бей!

Темплара окутало белое сияние, ослепительно яркое даже в рассеянном тяжелыми облаками дневном свете. Тренькнули арбалеты, стрелки ожидали, что темплар тут же завалится на спину, пронзенный тяжелыми болтами, — но фигура орденца вдруг смазалась, смещаясь в сторону, брызнуло каменное крошево, посыпались искры. А более похожий на призрак темплар уже оказался среди имперцев — и его меч нанес первый удар.

Тело Шенка было наполнено силой до самых краев, душа пела от восторга, от упоения собственной мощью и быстротой. Движения противников стали медленными, вялыми… даже полет стрелы, неотразимой и смертельной, стал неторопливым — при желании стрелу можно было поймать в воздухе. Можно было бы даже поймать их все, одну за другой. Но сейчас не было времени на эти глупости.

Он нанес удар — лезвие без труда пробило кованый наплечник, рассекло плоть, раздробило кости… и тут же переломилось — меч был неподвластен магии и не стал ни прочнее, ни острее от вызванного Знака. Шенк не стал выдергивать обломок из раны, подхватив выпавший из руки раненого врага тяжелый шестопер. А в следующий миг массивное оголовье врезалось в кирасу арбалетчика, сминая металл и дробя ребра…

Ощущение всемогущества должно было продлиться недолго — не более чем десяток ударов сердца. Затем действие заклинания стабилизируется на некоторое время, после чего наступит страшный откат. Шенк нанес еще несколько ударов — каждый из них был смертелен либо выводил противника из строя надолго. К тому времени как мир вокруг приобрел прежний ритм, шестеро арбалетчиков лежали пластом, а их опасное оружие было раздроблено.

Сила по-прежнему была с ним, но теперь движения врагов уже не казались особо уж медленными. Шестопер все чаще и чаще натыкался на подставленный щит или крестовину меча. Удары темплара были страшными, но и вражеские клинки начали находить цель…

Он не чувствовал боли, хотя великолепный бахтерец вновь и вновь уступал умелым колющим выпадам, срывающим чешую, пронзающим кольчужное основание… Он не ощущал, что кровь из множества мелких ран начинает напитывать подкольчужную куртку, стекать по ногам. В его теле, которое сейчас наполняла сила Знака, не осталось места для слабости, сомнения, страха…

Удар, отвратительный хруст ломающейся кости, воин, чей шлем вмят, словно надколотое яйцо, валится, закатывая глаза, и Шенк знает, что этому уже не суждено подняться на ноги.

Никогда. Чей-то меч бьет в бедро, чуть ниже бахтерца, — темплар небрежно отмахивается, ломая руку смельчаку, и тут же пропускает еще один удар…

Регнар бросился вперед, не в силах видеть, как это чудовище в человеческом обличье убивает его парней. А в следующий миг ему показалось, что на него рухнула скала — щит отбросило в сторону, и сам он не удержался на ногах. Воины сомкнулись, защищая повергнутого наземь командира, один тут же рухнул с раздробленным плечом. Темплар принял выпад древком шестопера, весело оскалился, увидев, что меч врага переломился от удара, с наслаждением ударил в лицо — во все стороны брызнула кровь. Тут же увернулся от очередного удара… И сделал это недостаточно быстро: лезвие полоснуло по щеке, он ощутил боль — впервые с момента начала боя. Значит, действие Знака Последней Надежды подходит к концу… а там исход один — смерть. Силы оставят его, и мингам останется лишь подойти и ударить.

А может, не понадобится и этого — здоровый человек может перенести откат Знака без особого труда, но он болен…

В любом случае исход будет один. И Шенк почувствовал, как, помимо его воли, подчиняясь скорее одним лишь рефлексам, задвигались руки, зашевелились губы, снова призывая на помощь Дар Святой Сиксты, Дар смерти для врагов… и для призывающего тоже. Никому не удавалось пережить двойного вызова Знака Последней Надежды. Никому… После второго призыва смерть становилась неотвратимой,

Но у него будет немного времени… хотя бы на то, чтобы эти твари не добрались до раненой Синтии.

— Шенк, не надо! — раздался испуганный вскрик Синтии, но рыцарь уже не слышал голоса подруги, вновь погружаясь в боевой транс.

Двое воинов кинулись вперед, они уже знали, чем могут грозить непонятные слова и сложные жесты. Шестопер в левой руке темплара ожил, метнулся вперед, выбивая меч из руки, дробя пальцы…

Снова полыхнуло белое сияние, снова мгновения стали долгими, тягучими… в каждое из них можно было сделать много движений, нанести много точных ударов. Шенк прыгнул вперед, ноги скользнули по влажным камням, тело потеряло равновесие и тут же, извернувшись так, как никогда не способен изогнуть себя обычный человек, снова приняло устойчивое положение. При этом внутри что-то хрустнуло, но рыцарь не обратил на это никакого внимания. Одной травмой больше, одной меньше — так ли уж это важно, если смерть и так уже рядом? Теперь главное — успеть. Он с яростной радостью видел страх в глазах мингов. Видел, как кое-кто из них уже готов, почти готов бросить оружие, удариться в бегство — даже если это бегство принесет им вечный позор.

Синтия, почти неспособная двигаться, медленно толкала руку, уже принявшую почти человеческие очертания, вперед, по капле подтягивая пальцы к торчащей из груди стреле. Наконец ей удалось обхватить железный стержень, рвануть… тело ее пронзила боль, к тому же рывок был таковым лишь по названию, на самом же деле болт, глубоко вошедший в тело, лишь шевельнулся, выйдя из раны едва ли на полпальца. Девушка стиснула зубы и дернула снова… из уголков глаз покатились слезы, из надкушенной губы — струйка крови. Еще один рывок, еще… и вот пальцы бессильно разжались, и вырванная из тела стрела со звоном покатилась на камни. Теперь следовало заняться второй. Синтия скрипнула зубами, и ее рука начала новый мучительный путь.

Регнар медленно поднялся, опираясь на меч. Рявкнул, приказывая уцелевшим бойцам отступить. Медленно осмотрел поле боя…

Повсюду лежали тела. Некоторые шевелились, другие уже распростились с душой, отправившейся в последний путь к Свету. Камни были заляпаны кровью, обломками доспехов и оружия. Уцелело всего лишь десять бойцов, включая его самого, — остальные либо пали, либо не в состоянии были продолжать бой. Регнар осторожно освободил руку от ремня, сбросил щит на землю, скрипнув зубами от боли, сжал и снова разжал пальцы — вроде бы рука слушалась, хотя ему показалось, что страшный удар темплара размозжил кости в крошево.

Вампирка лежала пластом, но ее рука конвульсивно дергалась… Тысячник покачал головой, от такой раны любой человек умер бы на месте, а эта тварь еще дышит. Живучая… Лопнувший по швам балахон, кое-как прикрывающий тело девчонки, весь залит кровью, лицо бледное, словно она потеряла много крови. Хотя нет, у вампиров всегда бледная кожа. Вот она повернула голову, и Регнар, на мгновение встретившись с тварью взглядом, дернулся, словно обжегшись — столько ненависти было в этих багровых глазах. И еще… в этих глазах читался вопрос: «За что?»

Он перевел глаза на темплара. Тот стоял, припав на одно колено, уперев залитый кровью меч в землю. Обломки шестопера валялись неподалеку. Регнар даже не заметил, когда Легран успел сменить сломанное оружие. И даже в этой относительно устойчивой позе ему было трудно стоять, рыцаря шатало, множественные раны кровоточили. Регнар увидел глубокий разрез на ноге и понял, что сейчас темплар не способен подняться на ноги, даже если бы страстно желал этого, — чей-то клинок рассек мышцы до кости, кровь толчками выплескивалась на землю, унося с собой жизнь.

Медленно подняв лицо, тоже залитое кровью, темплар встретился глазами со Снежным Барсом. Губы искривились в слабой улыбке.

— Ты… победил, минг. Добей, я больше… не смогу сопротивляться.

Регнар молча смотрел на темплара, и в душе его, давно, казалось бы, утратившей излишнюю и неуместную чувствительность, шевельнулось что-то вроде уважения к этому человеку, что пошел на верную смерть, буквально сжигая себя заживо своей магией. Что же это за цель, если она дороже собственной жизни… и он ведь не рассчитывал победить, даже магической силы, не важно, от Тьмы она или от Света, не хватило бы одиночке на то, чтобы справиться с тремя десятками опытных воинов. Темплар не мог не понимать, что рано или поздно он будет убит, а затем он, Регнар, получит то, за чем сюда явился.

И вдруг он понял. Вспомнил все, что знал о невероятной живучести вампиров. Вспомнил, как орденец вел бой, как первыми выбил арбалетчиков, как кружил, не подпуская бойцов к девчонке… Да никто из них и не рвался добить полудохлую вампирку, когда перед ними был гораздо более серьезный противник. Темплар жертвовал собой, чтобы дать подруге немного времени… после ран, нанесенных серебряным оружием, вампир вряд ли сможет драться, но сил на бегство ему хватит. Снежный Барс снова бросил взгляд на девушку… да, она почти успела. Стрелы из груди были уже извлечены и валялись рядом в луже крови, теперь ее еле двигающиеся пальцы теребили болт, засевший в бедре. И Регнар не удивился бы, если б вампирка, освободившись от терзающего ее тело серебра, сумела бы затянуть раны и кое-как встать на ноги.

Только вот не успела она… будь стрела одна, исход мог бы быть иным, а так — жертва темплара оказалась напрасной.

Тысячник сплюнул и тихо, вполголоса, выругался. В прошлый раз, в похожей ситуации, темплар не стал добивать поверженного врага… и, наверное, в другое время и в другом месте Регнар не устоял бы перед соблазном поступить красиво, вернуть долг. Да еще так, чтобы это видели его парни, чтобы прочувствовали, что их командир не только лихой рубака, но и благороден сердцем. В другое время… теперь же над ним довлел приказ Императора, а тысячник отнюдь не был уверен в том, что не найдется желающего шепнуть пару слов в ухо имперским соглядатаям, попытайся он сейчас играть в благородство. Среди тех, кто умел владеть оружием, врагов у Регнара было немного — по той простой причине, что такие враги долго не жили. Но не каждого можно вызвать на дуэль. Кое-кто из тех, кто предпочитал звону стали звон золота, тоже не прочь были бы убрать снискавшего слишком много известности, отважного, а оттого весьма независимого, тысячника. Желательно — убрать далеко и надолго. А лучше — навсегда.

А Император не тот человек, кто помнит о былых заслугах. И если сочтет нужным обезглавить слишком возомнившего о себе солдата — сделает это без сожаления. Ну… может, и с некоторым сожалением — даже императорам, наверное, жаль терять слуг, но если слуга замечен в чем-то эдаком, то государственные интересы превыше личных пристрастий.

В общем, темплар был обречен. Не повезло парню — встать на пути интересов Империи. Не повезло.

Регнар поднял руку, а затем указал в сторону пошатывающегося орденца, давая приказ покончить с этим делом. Раз и навсегда.

И понял, что ошибся. Что слишком медлил. Темплар все еще стоял на коленях, но его губы шевелились, а рука совершала скупые, но все еще точные движения… Регнар с ужасом подумал, что сейчас этот монстр снова вскочит как ни в чем не бывало, снова схватится за оружие. Он снова крикнул солдатам, чтобы атаковали, — но те мялись, отводя глаза. Каждый из них был отличным бойцом — но даже самый лихой рубака может начать осторожничать при виде врага, только что положившего два десятка его товарищей, каждый из которых не впервые взял в руки меч.

Воздух перед темпларом замерцал, превращаясь в колышущуюся дымку, пронизанную сполохами света. Это было какое-то иное заклинание, не то, что придавало израненному воину силу. Будь Регнар знатоком магии, он бы понял, чего ждать. Но он был воином, а оттого ждал какой-нибудь подлости, какой-то атаки… Ждал, что мерцающее облако сейчас бросится на него и его воинов и придется уворачиваться, рубить, дабы не позволить этому мареву коснуться живого тела. И потому для него было настоящим потрясением увидеть, как темплар вдруг рванулся, подхватил все еще неспособную самостоятельно передвигаться вампирку, швырнул ее прямо в светящееся облако, а затем, схватив лежащий на камнях кристалл, бросился следом.

Тренькнул арбалет — кто-то из воинов оказался посообразительнее командира. Регнар успел даже заметить, как в плече темплара вырос стержень арбалетного болта, сумевшего пробить несокрушимый бахтерец. А затем по мареву пробежало нечто, до странности напоминающее лезвие меча, — и облачко исчезло. Перед воинами были лишь камни, заляпанные кровью, да вход в пещеру. Ни орденца, ни его клыкастой спутницы. И конечно, никакого голубого кристалла,

Несколько бесконечно долгих мгновений Регнар смотрел на опустевшие камни, затем коротко выругался и швырнул меч в ножны. Буркнул:

— Урда, пусть ведут лошадей. Надо увезти раненых и убитых. Парней следует похоронить с честью.

— А этот? — Толстенький стражник явно имел в виду неведомо куда исчезнувшего Леграна. .

— Я найду эту падаль, — злобно прошипел сквозь зубы Снежный Барс. — Его… или его труп. И пусть кто-нибудь сделает пару факелов, посмотрим, что ж есть в этой проклятой пещере,

Кровь и пот заливали глаза, мешали видеть… Шенк почти не чувствовал ног, рука, зажатая где-то под телом, разрывалась от боли, но пошевелиться, освободить ее не было никаких сил. В лицо упирались острые камни, наверняка распахавшие щеку, а глаза плотно застилала кровавая пелена.

Он с трудом помнил, что же сделал. Портал… да, он открыл портал — но куда? Кажется, он старался удержать перед мысленным взором образ Цитадели. Получилось ли? Все время наплывали какие-то другие картины, леса, пещеры, мелькали стены Храма Арианис, рухнувшая стена Орхаена, торговая площадь Пенрита… Кажется, он затащил в портал и Синтию, и даже кристалл. Шенк вдруг вспомнил, как полоснул по мареву портала клинком, словно сталь могла разрушить заклинание. Или все-таки могла? Он не был в этом уверен, но, возможно, нечто подобное он читал на золотых листах в пещере.

В ноге пульсировала острая боль, ныл бок, саднило скулу… наверняка на теле наберется еще десяток более или менее серьезных ран. Пока человек находится в состоянии боевого транса, пока на него действует магия Знака Последней Надежды, он не чувствует боли, и даже травмы, способные заставить иного умереть от болевого шока, не окажут на зачарованного бойца видимого действия. Зато потом, когда магия уйдет…

Темплар лежал, чувствуя, как сочится из ран кровь, унося с собой саму жизнь, и отрешенно думал, как же неудачно сложилась эта экспедиция. Артефакт, правда, удалось унести буквально из-под носа Империи, оставив этому ублюдку Регнару пещеру с бесценными записями Сиксты. Но вот что дальше? Где они сейчас находятся? Непохоже, чтобы вокруг были люди, иначе к двоим раненым давно уже кто-то подошел бы… и не бывает в городах россыпей столь острых камней, да еще — это он кое-как разглядел — перевитых пожухлой травой… Значит, они где-то в степи или в лесу. Когда он умрет — а он умрет, несомненно, то камень так и останется лежать здесь. Если, конечно, не удастся уговорить Синтию, чтобы она взяла кристалл и летела с ним в Цитадель. Так ведь она откажется, во всяком случае, пока он жив. Да и сможет ли вампирочка лететь? Раны, нанесенные серебром, не заживают так же легко, как обычные… Он мог бы помочь ей, но сил уже не осталось. Ни на что. Шенк не строил иллюзий, он понимал, что не доживет и до заката, он не дожил бы, даже если бы не получил в бою ни единой царапины. Двойной вызов Знака — смерть верная.

Рядом послышалось тяжелое, хрипящее дыхание. Чья-то рука стиснула его пальцы, послышался знакомый голос… но слов было не разобрать.

— Я не… слышу… — Он выговорил эти слова с трудом, чувствуя, с какой натугой ворочается язык, даже не будучи уверенным, что она поймет, Но девушка разобрала еле слышный шепот, ее рука, горячая, сильная, еще крепче стиснула его ладонь.

— Шенк, очнись, приди в себя!

Звук ее голоса, требовательного, повелевающего, заставил темплара вынырнуть из забытья. Он сосредоточился, пытаясь вникнуть в смысл слов. И даже сумел слабо, уголками губ, улыбнуться.

— Да, Травинка, я слышу…

— Не вздумай умирать! — почти крикнула она.

Сквозь туман, застилающий глаза, проступило ее бледное лицо. В глазах, распахнутых куда шире обычного, огромных, невероятно красивых, плескался даже не страх — ужас, всепоглощающий ужас, — и Шенк понимал, что девушка боится не за себя — за него, и только за него.

— Прости, девочка… — Его голос немного окреп, но темплар знал, что это ненадолго. Пара часов от силы, и все будет кончено. — Прости, я… оказался плохим… защитником.

— Шенк, нет!

По ее щеке скатилась слеза, затем еще одна и еще. Она трясла, тормошила его, даже не замечая, что от этих резких движений раны сильнее кровоточат, а значит, и приближается конец. Но конец и так был неизбежен. И она знала это, знала, что ни у одного столь изрубленного человека нет ни единого шанса выжить… ни у одного обычного человека.

— Не умирай, молю…

— Всему свой срок, Син… — Он закашлялся, капли крови брызнули на ее руки. — Ты должна… нет, послушай, не перебивай… ты должна отнести артефакт в Цитадель. Иначе все… зря.

Ее лицо вдруг странно изменилось — разом повзрослело, стало тверже, как будто бы девушка приняла какое-то решение и теперь намеревалась следовать ему, невзирая на любые препятствия.

— Ты сам сделаешь это.

Сталь, прозвучавшая в этих словах, заставила Шенка вздрогнуть. Он еще не понимал, что задумала его подруга, а может, просто боялся понять. Он принялся, с трудом подбирая нужные слова, объяснять, что в иное время смерть бывает неизбежной, но превыше всего долг и долг этот надлежит исполнить.

Доставить артефакт в Цитадель — наверное, это и в самом деле был бы лучший выход. Но успеет ли Синтия? Сможет ли она лететь? А без крыльев, пешком, через эти леса… Ведь Святая Сикста писала, что артефакт становится опасен. Успеет ли Орден найти того, кто сможет унести артефакт из этого мира?

Перед глазами потемнело, и темплар заскрипел зубами от боли — не той, что шла от ран, а той, что принесла мысль… О, Свет, чтобы унести кристалл из мира, нужны знания, что сокрыты сейчас в этой пещере. Знания, намертво вбитые в золотые пластины, неподвластные времени. Эти знания — пусть не все, пусть лишь часть — теперь у него в голове. И уйдут вместе с ним.

Он застонал от собственного бессилия. Успех был так близок — и теперь все пошло прахом. И кто знает, может, из-за его поражения погибнет все, что было ему дорого. Разбушевавшаяся стихия, которая вырвется из переполненного кристалла, — что сотворит она с миром? Что с того, что ему этого уже не узнать…

— Ты сделаешь то, что нужно. — Твердый голос Синтии вернул его к реальности. Он снова открыл глаза и вдруг вздрогнул, а затем рванулся с такой силой, что кровь, местами свернувшаяся, вновь брызнула из ран. В ее взгляде он прочитал все — и почувствовал, как холод пробежал по коже, как дыбом встали волосы.

— Нет! —Да

Сухо, жестко, безапелляционно. Не оставляя надежды, не желая вступать в спор.

— Синтия, нет! Я запрещаю!

Ее лицо приблизилось, полные яркие губы чуть раздвинулись, обнажая тонкие клыки.

— Синтия, ты же клялась… — сделал он последнюю попытку, уже зная, что она будет тщетной. Она не станет слушать. Девушка намерена была поступить по-своему… ее еще можно было попробовать остановить силой, но сейчас Шенк способен был разве что с трудом говорить, он не мог даже толком двигаться… Темплар даже подумал, что Син не снизойдет и до ответа. Но все же услышал — за мгновение до того, как клыки вампирочки впились в его шею: — Считай, что я солгала.

Он умер. Некоторые из проповедников Ордена говорят, что смерть — это полет по темному тоннелю, к Свету, что горит впереди, что манит и зовет, обещая счастье и покой. А другие говорят, что смерть — это мелькающие перед глазами картины прожитого и каждому эпизоду надо дать должную оценку, а то и пережить заново, дабы предстать перед Светом с чистой совестью. А еще — и таковых с каждым веком становится все больше — бытует мнение, что смерть — это просто конец, Конец жизни, и там, за гранью, нет ничего, ни света, ни тьмы, ни наказания, ни воздаяния.

А Шенк понял, что смерть — это боль. Не такая, как идет от раны, — а всеобъемлющая, волнами прокатывающаяся по всему телу, разрывающая кожу сотнями тысяч игл. Каждая мышца пыталась натянуться и лопнуть, глаза жгло огнем, а зубы, казалось, медленно выворачивались из челюстей и тут же, как живые, лезли обратно. Он попытался застонать, чтобы смягчить боль хотя бы этим звуком — но грудь тут же наполнилась жидким огнем, дыхание перехватило…

Что-то холодное вдруг опустилось на голову — на ту часть огромной, на все тело, раны, что когда-то, немыслимо давно, была лбом. Холод медленно растекался по телу, и перед ним отступала боль. Он еле слышно замычал — говорить не было сил, но очень хотелось просить, молить, чтобы эта прохлада, приносящая такое облегчение, не исчезала. Постепенно судороги, терзавшие тело, становились слабее, утихали…

Чернота, пронизанная вспышками молний, до того застилавшая глаза, постепенно стала рассеиваться, сменяясь иной пеленой, грязно-серой, непрерывно меняющей очертания, все время норовящей уплыть куда-то в сторону… и темплар не сразу понял, что видит небо, затянутое мрачными облаками. Он попытался шевельнуться, заранее стискивая зубы, дабы подавить неизбежный стон, — вот, вот, сейчас тело пронзит спазм…

Боли не было. Вообще. Напротив, он вдруг ощутил, что тело сильно, как никогда, каждая мышца жива и готова к действиям. Хотя… странным было это ощущение. Да, сил было в избытке, и в то же время имелось некое сосущее, беспокоящее чувство — незнакомое, странное, какого он не испытывал никогда.

Он рывком сел, оглядываясь. Муки, что показались ему вечностью, длились, видимо, недолго. Солнце, вернее, яркое пятно, с трудом пробивающееся сквозь тучи, стояло высоко, день еще не перевалил за середину. Нападение произошло на рассвете, а потому… Или, возможно, его корчило сутки? Или несколько суток подряд. Шенк покрутил головой и сразу увидел Синтию. Она сидела нахохлившись, спиной к нему, и ее узкие, хрупкие плечи чуть заметно подрагивали.

— Син?

Девушка обернулась, и рыцарь вздрогнул — выглядела она ужасно. Лицо осунулось, скулы заострились, глаза запали… Но все это еще полбеды — куда хуже то, что глаза у нее были как у побитой собаки. Побитой незаслуженно, прекрасно это понимающей и все же молящей жестокого хозяина о пощаде и прощении. И в уголках этих огромных, подернутых тенью боли и усталости глаз уже скопились тяжелые слезы, готовые стремиться вниз по уже проторенным, влажно блестящим дорожкам.

— П-пррости… — шевельнулись ее пухлые губы, и слезы, уже несдерживаемые, посыпались градом. Девушка захлюпала, а когда ладонь Шенка скользнула по ее волосам, и вовсе разрыдалась в голос, уткнувшись ему под мышку и вздрагивая всем своим хрупким телом.

— Да ладно, чего уж там… — пробормотал он, неожиданно для самого себя испытывая неловкость.

Наверное, сейчас он должен был бы злиться. Должен был бы метать громы и молнии, грозить Синтии всеми мыслимыми карами. Или ему следовало бы плакать о своей судьбе, о навсегда обреченной пребывать во Тьме душе, вспоминая об утраченной дороге к Свету. Вспоминая о Фране, который предпочел умереть, но не отступить от учения Святой Сиксты, не стать одним из созданий, порожденных Тьмой.

Может быть, ему даже следовало убить клятвопреступницу, а затем покарать и самого себя, совершив последнее деяние, достойное рыцаря Света.

Только ему не хотелось делать этого. А хотелось только гладить по волосам Синтию, чувствуя, как с каждым прикосновением все тише и тише становятся рыдания, как девушка прижимается к нему теснее и теснее, словно ища защиты. И еще он вдруг понял, что теперь, именно теперь, он способен дать ей эту защиту.

Они молчали… говорить было не о чем. Все было вполне ясно без всяких слов — вампирочка сделала то, что считала нужным, то единственное, что могло сохранить жизнь ее умирающему спутнику. Хотел ли этого спутник, был ли он готов к этому, стремился ли продлить свое существование подобной ценой? В тот момент мнение рыцаря интересовало девушку в наименьшей степени. Может, она смертельно боялась потерять единственного человека, который стал ей дорог, который стал для нее почти так же близок, как родители, павшие от мечей мингов в недалеком, но уже уходящем в туман памяти прошлом. И вот это прошлое повторяется — снова пришли минги, дабы отобрать у нее того, кого она, наверное, любила. Или ей просто не хотелось остаться одной в этих безлюдных, но все равно враждебных лесах? Синтия сейчас не хотела разбираться в собственных чувствах… это было, наверное, и невозможно — придет время, все успокоится, и тогда она поймет, наверняка поймет, кем стал для нее темплар Шенк Легран: спутником, другом… или чем-то гораздо, бесконечно большим?

Наконец, как следует выплакавшись, она отстранилась от Шенка и, вытерев кое-как глаза, а больше размазав по лицу грязь, спросила все еще дрожащими губами:

— Ты… ты простишь меня? П-простишь?

Он вздохнул и обреченно кивнул. А что ему еще оставалось?

— Как ты?

Девушка покачала головой:

— Неважно… серебряные стрелы… я вынула их, но раны не заживают.

— Давай я посмотрю.

Она покорно откинулась на спину. Темплар отодвинул в сторону изрядно напитавшуюся кровью ткань, затем и вовсе разрезал балахон, открывая глубокую рваную рану — чаще наконечники арбалетных болтов делают бронебойными, узкими, гранеными, легко пронзающими кованые детали доспеха. Но эти стрелы делались не на человека — на вампира. И острие болта было больше похоже на кленовый лист — такую стрелу остановила бы, пожалуй, даже дешевая кольчуга, но, попадая в незащищенное тело, наконечник наносил страшную рваную рану.

Губы зашептали привычные слова… и вдруг он вздрогнул, стиснув зубы. Тут же вскрикнул — нижнюю губу пронзила короткая боль, что-то теплое потекло по подбородку. Синтия тут же вскинулась… и вдруг слабо улыбнулась.

— Ты губу прокусил,

— Чем? — оторопело посмотрел на нее темплар и тут же понял…

Против воли его рука дернулась к кровоточащей губе, пальцы коснулись… да, он, конечно, не раз видел клыки Синтии, но было невероятно странно ощупывать собственные зубы, вдруг выросшие до невероятных размеров. Сразу вспомнилась боль, что рвала челюсти… Он смахнул кровь с подбородка, с каким-то внутренним удовлетворением отметив, что ранка уже затянулась. Похоже, ему предстоит на своей шкуре испытать невероятные возможности вампиров по части заживления ран…

Но ведь это означает и то, что остальные возможности… и потребности вампиров станут теперь для него естественными и кое в чем даже необходимыми.

Рана Синтии пульсировала, не желая затягиваться. Плохая рана — если бы речь шла о человеке. Шенк с уверенностью мог бы сказать, что глубокий разрез чуть пониже молодой, аккуратной груди наверняка достигает сердца… Кровь сочилась, стекая тонкой струйкой по бледной коже, а он все не мог собраться с силами. Сикста говорила, что вампиры суть порождение Тьмы. А ее Дар, Дар Знаков Силы, — это Дар самого Света… если так, то он утратил этот Дар, как и шанс уйти к Свету после смерти. Или все это не более чем слова и умение пользоваться Знаками идет не от Света или Тьмы, а от того неощутимого, незримого, что позволяет одним извлекать из музыкальных инструментов нежные звуки, другим — облекать мир в краски, а третьим — призывать на помощь магические силы? Если Синтия права и Знаки — не более чем магия, то… То у него все получится.

И все же в глубине души теплился страх. Страх, что слова Сиксты окажутся истиной, что Свет отвернется от него, лишив своего благоволения, лишив Знаков, что давно уже стали верными помощниками. Но главное — это будет означать, что он и в самом деле попал под власть Тьмы, безо всякой надежды хотя бы когда-нибудь вернуться к Свету…

Он снова принялся было читать слова, призывающие Знак, — и белое сияние привычно охватило руки, края раны слились, выдавив наружу стремительно темнеющую кровь. Шенк выждал несколько мгновений, затем аккуратно провел рукой по ране — корка легко отвалилась, оставив розовый шрамик размером с большую монету. Рыцарь улыбнулся с оттенком удовлетворения — что ж, Знаки по-прежнему с ним, значит… Да какая разница, что это значит?! Важно лишь, что он сможет помочь этой милой дурочке, которая сделала то, что считала нужным, навеки изменив его жизнь. И он, если заглянуть в самую глубину сердца, все-таки был ей благодарен. Во всяком случае, она дала ему шанс закончить дело, ради которого он пришел в этот лес.

Он принялся затягивать вторую рану. Синтия тихонько скулила — вряд ли ей было больно, скорее она просто ожидала вспышки боли и готовилась встретить ее воплем — а та все не приходила. Наконец лечение было завершено, и Шенк вытер со лба выступивший пот. Раны потребовали неожиданно много сил, но эффект оказался разительным. С лица Синтии сползла болезненная белизна — загорелым оно, разумеется, не стало, просто приобрело природную, вполне естественную бледность. И глаза больше не казались наполненными страданием.

— Спасибо… — Она увидела его лицо, ойкнула, — Я… я сейчас, подожди…

Она вскочила — легко, словно совсем недавно не лежала пластом, едва способная медленно передвигаться — и умчалась куда-то.

Когда она вернулась, Шенк сидел на том же месте и почти в той же позе, тупо разглядывая свой меч. Вернее — обломок длиной не более трех ладоней. Он поднял глаза на девушку:

— Я не помню, как сломал меч. Странно, правда?

— Ты ударил мечом по этой… этому… в общем, она… оно исчезло, а меч сломался. Вернее, исчез. В смысле.., — Она окончательно запуталась. А затем протянула ему…

Темплар отшатнулся, как будто ему в лицо ткнули горящим факелом. В руках девушки был кролик. Живой, все еще пытающийся вырваться — но тонкие пальцы вампирочки держали его надежнее веревок.

— Шенк, послушай… — Казалось, гримаса отвращения на его лице причиняет девушке настоящую боль. — Тебе придется с этим смириться. Или умереть.

— Я… — Он сделал паузу, затем заставил себя посмотреть на кролика. — Я не могу.

С раннего детства — а воспитанники Семинарии отнюдь не были белоручками — ему приходилось отрабатывать «кухонные уроки», забивая и потроша дичь и домашнюю живность, что доставлялась в Цитадель. Да и потом он с равной легкостью вгонял стрелу в горло оленю или меч в живот человеку. Ибо если сомневающийся охотник ложится спать голодным, то сомневающийся воин и вовсе живет только до первой стычки.

Но сейчас он ничего не мог с собой поделать, хотя прекрасно понимал, что Синтия абсолютно права. Теперь это его судьба, его удел. Глупо умирать от жажды, стоя возле хрустально-чистого родника. Или даже возле грязного, затхлого, подернутого ряской болота. Рано или поздно ему все же придется смириться с тем, что его новое тело нуждается не только в добром окороке и кружке пива, но и кое в чем ином. Кое в чем таком, что поставило вампиров на грань вымирания, превратило их в преследуемых, загнанных, несчастных созданий. Теперь он стал одним из них — и даже хуже. Рыцарь Света, ставший созданием Тьмы. Многие ль его бывшие друзья и знакомые, магистры и служители Ордена, не сочтут это подлейшим, коварнейшим предательством всего святого, ради чего существует сам Орден?

— Давай поговорим об этом позже, — прошептал он, и в голосе его звучала мольба. Но Синтия была непреклонна.

— Нет, это надо сделать сейчас. Шенк, возьми себя в руки, прошу. — Она сунула ему кролика, бдительно следя, дабы насмерть перепуганный зверек не вырвался из дрожащих рук тем-плара. — Ты знаешь, что нужно делать. Давай.

Он медленно стиснул пальцы. Зверек отчаянно забился, а затем затих, словно осознав всю бесполезность попыток вырваться на свободу, и лишь испуганно косил в сторону человека выпученным красноватым глазом.

— Я уйду, если тебе будет легче.

— Постой. Где мы?

— Не узнаешь?

Лес как лес… листья почти опали, но меж серых деревьев то там, то здесь проглядывали редкие зеленые ели. Небольшая поляна, каменистая, неподалеку — старое кострище. В просвете между деревьями виднеется неширокая тропа.

— Кажется, мы здесь останавливались на ночлег… верно?

— Верно. — Она сокрушенно покачала головой. — Последний ночлег, перед тем как достигнуть Червоточины.

— Значит, здесь земля Империи? Проклятие… я надеялся, что сумею перенести нас в Орден. Жаль… и эта скотина Регнар где-то недалеко, так?

Синтия коротко кивнула:

— Не более половины дня пути верхом. Надо торопиться, до границы далеко, а этот имперец не успокоится. Но сначала давай закончим с этим. И она ткнула пальцем в кролика. Шенк зажмурился и…

Регнар находился еще ближе, чем они предполагали. Ни ему, ни его уцелевшим солдатам не хотелось задерживаться на щедро политых кровью камнях Червоточины дольше, чем это было необходимо. К вечеру того дня, когда проклятый орденец, столь подло воспользовавшись магией, ускользнул от них, воины буквально валились с ног. И тому были причины…

Всем раненым была оказана помощь. Впрочем, их было не так уж много — если иметь в виду раны серьезные, а не простые ссадины и царапины, на которые истинному воину и внимание-то обращать — стыд один. В большей или меньшей степени порезанными оказались почти все — кроме предусмотрительного Урды, что так и не полез в общую свалку, предпочитая отсиживаться за спинами «Степных волков». А трое солдат уже вряд ли смогут когда-либо встать под имперские знамена — одному демон в обличье орденского рыцаря отсек кисть правой руки, другому перебил ногу, да так, что бедняга вряд ли сможет даже ходить без костыля… Да еще размозжил плечо Рудику, дважды терявшему сознание во время перевязки. Еще двоим Регнар, скрипя зубами, вынужден был подарить последний удар милосердия — бойцы были изувечены настолько, что все равно преставились бы к утру, но только тогда им суждено было бы умирать в муках. Будь под рукой целитель, все могло бы сложиться иначе, но Снежный Барс повидал на своем веку немало ран и прекрасно понимал, какой конец ждет его парней в самом ближайшем будущем. А потому и не мог отказать им в просимой милости.

Затем таскали из пещеры золотые пластины, паковали в тюки, грузили на коней. Регнар потребовал, чтобы были сняты плиты и со стены — оказалось, что древние мастера умели делать свою работу с прицелом на века. Солдатам, и без того порядком измотанным, пришлось повозиться, чтобы снять плиты, не повредив… вернее, не слишком повредив их. Кони грустными взглядами сопровождали каждый тюк, что ложился на их многострадальные спины, а воины все таскали и таскали К сумеркам солдаты падали от усталости. Каждый из них был привычен к тяготам походной жизни, но последние дни вымотали бы и железного голема. Тысячник предпочел бы двинуться в обратный путь немедленно — чутье подсказывало ему, что его враг находится неподалеку. Регнар не мог бы вразумительно объяснить, почему исчезнувший темплар должен был объявиться в этих лесах, а не в Цитадели Ордена, или в Нортеме, или даже в Торнгарде. Просто чувствовал — но для опытного воина такие предчувствия зачастую надежнее, чем письменные свидетельства. Увы, если кто и в состоянии был отправиться в путь, так это только сам Регнар. Пришлось, скрепя сердце, объявить ночлег.

К утру Рудику стало хуже. Он стоически терпел боль, но часто терял сознание, а его лоб был горяч, и не нужно было иметь навыков лекаря, чтобы понять — если помощь не прибудет вовремя, десятнику конец. Мягкотелостью Регнар не отличался, и если бы речь шла о ком-то другом, он посоветовал бы раненому крепиться и встретить неизбежное с достоинством. Но вот Рудик… Когда-то, очень давно, ветеран был первым, кто учил молодого Регнара, еще не обзаведшегося сединой и грозным прозвищем, владеть оружием и держаться в седле. Может, с годами Снежный Барс стал излишне сентиментальным — состояние, абсолютно непростительное для воина, но так или иначе, он приказал немедленно двигаться к ближайшему городку.

Это было весьма человеколюбивым решением. Весьма. Более того, если бы столь благородное решение тысячник принял бы накануне или даже часом раньше — в его жизни многое могло бы измениться.

Тяжело нагруженные кони шагали с трудом, солдаты шли пешком — за ночь они едва восстановили силы… Регнар смотрел на процессию и все яснее и яснее понимал, что шансы довезти Рудика живым до целительницы тают с каждым часом. Наконец чувство признательности к наставнику возобладало над чувством долга. Наверное — впервые в жизни тысячника.

— Разгружай коней! — крикнул он. — Живо!

Солдаты переглянулись, но спорить с командиром не посмели. Молча принялись стаскивать тюки с коней, сваливая их в кучу прямо у ближайшего дерева.

— Гербер, — подозвал тысячник к себе последнего уцелевшего десятника, — возьми Ситара и еще пару человек, будете охранять трофеи. Мы вернемся… через четыре дня.

Кони, избавившись от непомерного груза, с явной радостью приняли на свои спины раненых. Взяв с собой заводных коней, Регнар рассчитывал успеть вовремя… даже если придется загнать скакунов. Лишь бы раненые выдержали дорогу. Не прошло и получаса, как отряд из девяти всадников, троих из которых пришлось привязать к седлам, и почти двух десятков лошадей скрылся за деревьями.

Дорога петляла меж деревьев. Пользы от Урды как от проводника было не так уж и много — эти места он знал не слишком хорошо. Но дорога была знакома, ранее они уже проделали этот путь, и теперь Регнар помнил почти каждый изгиб тропы. Кони шли ходко, но тысячник был недоволен — по хорошему тракту они двигались бы вдвое быстрей. Рудик снова потерял сознание и поник в седле — веревки не давали ему упасть, а едущий рядом всадник следил, чтобы бесчувственный десятник не попал под удар какой-нибудь толстой ветки.

Очередной поворот, деревья раздвинулись, открывая вид на небольшую поляну. И Регнар с рычанием рванул из ножен меч — прямо посреди поляны, широко расставив ноги, стоял проклятый орденец, держа в левой руке ослепительно сияющий кристалл, а правой описывал сложные фигуры — и, странное дело, его пальцы рассыпали искры, и искры эти не гасли, продолжая гореть, кружась в воздухе. С каждым движением искр становилось все больше и больше, а их танец все стремительнее. Темплар, продавший душу Тьме в обмен на немыслимую силу, сейчас стоял к Регнару спиной, его кровососка тоже смотрела на огненный танец как завороженная.

Тысячник жестом указал солдатам приготовить оружие и обступить поляну, отрезая орденцу возможные пути к отступлению. Но в глубине души он… боялся. Этот день был особым, и Снежный Барс отнюдь не склонен был считать его счастливым. Сначала — странные ощущения, мягкотелость, недостойная истинного воина, Потом — страх. Боязнь того, что этот демон снова призовет на помощь проклятую магию — и смогут ли жалкие остатки имперского отряда устоять перед ним? Еще вчера темплар умирал — а сейчас снова на ногах, и непохоже, чтобы раны досаждали ему.

«Ударить в спину, — вдруг подумал Регнар, и сам ужаснулся этой мысли. — Ударить в спину, чтобы демон не успел обратиться за помощью к Тьме. Подло? Недостойно? Пусть… пусть будет так».

Он предпочел бы, не вступая в схватку, расстрелять орденца и кровососку из арбалетов, но — увы, не первая его ошибка в этом проклятом походе — все уцелевшие арбалеты были оставлены тем, кто назначен был охранять трофеи. В этих местах немало волков, и он счел, что арбалеты не лишними будут для ночующих в лесу. Проклятие… ну что ж, придется обходиться тем, что есть, — честной сталью.

И он взмахнул мечом, призывая начать атаку.

Легран плел заклинание, уже не думая о том, закладывает ли он свою душу Тьме или, напротив, совершает истинное служение Свету. Строки, выбитые на золоте по приказу Святой Сиксты, горели в памяти — он знал, что не сделает ни единой ошибки…

Последние два часа оказались тяжелыми — пожалуй, легче было выдержать еще одну схватку с мингами, чем объяснить Синтии, что ей надлежит сделать. Нет, она поняла… поняла сразу, вот только категорически отказывалась выполнять его просьбу.

— Пойми, у нас нет другого выхода, — твердил Шенк, в очередной раз повторяя свои немногочисленные доводы. — Сикста писала, что, когда осколки «Синего Пламени» загорятся, значит, кристалл стал опасен. Он в любой миг может выплеснуть в мир ту магию, что накапливал долгими веками. — Пусть, — прошептала она, отводя глаза. Верить или не верить словам Шенка — об этом она даже не задумывалась. Верила. Но не могла смириться с тем, что сейчас им надлежит расстаться. Шенк не рассказывал ей всего, но каким-то шестым чувством, то ли присущим вампиру, то ли просто женской интуицией, она чувствовала, что ее спутник, ее друг… нет, теперь-то она готова была признаться в этом самой себе — ее возлюбленный идет на смерть. Это было написано в его глазах, его осанке, это звучало в каждом его слове. О да, рыцарь храбрился, рыцарь говорил, что расстаются они на время — но его тону не хватало уверенности. Пожалуй, ее там не было вообще.

Они спорили до хрипоты. Синтия упрямо настаивала на том, что последует за Леграном куда угодно — хоть в обитель Тьмы, хоть в небесные чертоги Света, хоть в иной мир. Вернее, про иной мир она поняла не очень ясно… вроде бы речь шла не об известных ей странах и даже не о мифических землях, лежащих далеко за закатным морем. Но ей это было безразлично — важно лишь, что они будут вместе… пусть даже это будет недолго. А Шенк снова и снова твердил, что необходимо донести весть в Орден, необходимо рассказать магистрам нечто очень важное — что «Синее Пламя», покидая этот мир, перестает защищать его от переполнения магической силой. И единственный способ избежать беды — это вновь, как многие тысячи лет назад, разрешить использование магии. Пусть под строгим контролем Ордена — но обязательно разрешить. Без кристалла, втягивающего в себя излишки, пройдет не так уж много времени: Сикста не писала, сколько именно, да и вряд ли сама знала это, но она указала на угрозу, что было вполне достаточно.

— Синтия, милая… ну пойми же ты…

Она понимала. И продолжала спорить.

— Синтия, возможно, этот кристалл… это самое важное, что мне пришлось совершить в жизни. — Он старался говорить серьезно, проникновенно, не сорваться на крик. Темплар уже понял, что девушка не склонна слепо выполнять приказы, если они шли вразрез с ее собственным мнением. Ее необходимо было убедить. — И если Орден не получит известия о завершении миссии, то окажется, что все было зря. Син.,. я не смогу с этим жить.

Это был сильный довод — и последний. Будь Синтия обычным человеком, можно было, в конце концов, просто оглушить ее и уйти в портал. Оставшись одна, девушка вынуждена будет выполнить его просьбу. Но оглушить вампира… проще, наверное, его убить. Неожиданно она понурилась и кивнула:

— Хорошо.

Не веря собственным ушам, Шенк уставился на подругу. Неужели два часа бесплодных разговоров все же привели его к цели?

— Правда?

— Да. Я сделаю то, что ты просишь. — Она говорила глухо, с трудом сдерживая слезы. — Но я хочу, чтобы ты поклялся. Поклялся Светом, Тьмой, чем угодно, тем, что для тебя свято, что, если у тебя будет хотя бы один шанс, хотя бы тень шанса, ты вернешься. Поклянись, что ты сделаешь для этого все.

Ее голос задрожал, и вдруг она бросилась ему на шею, ее полные губы скользнули по его колючей щеке, а затем вампирочка зашептала — быстро, задыхаясь, словно боясь, что ее перебьют. А Шенк не мог бы сделать этого, даже если бы хотел, — его сердце замерло от нежности, а руки обняли тонкое девичье тело, прижимая его к своей груди.

— Шенк, пообещай… пообещай, что ничто и никто — ни камень, ни сталь, ни женщина, ни болезнь — не остановят тебя, Пообещай, что вернешься ко мне. Я не смогу жить без тебя, не смогу.., я.., я люблю тебя, я всегда буду тебя любить. И всегда буду ждать — если надо, хоть тысячу лет… я смогу, ты ведь знаешь, мы живем долго… только пообещай, что найдешь способ, что будешь искать его. И помни, что я жду,., и что я люблю тебя.

Он целовал ее мокрые от слез глаза, целовал ее губы, заставляя Синтию глотать слова, а она все крепче и крепче прижималась к нему и уже лишь шептала: «Я люблю тебя, я люблю…»

И вот теперь, почти успокоившись, лишь изредка шмыгая, она стояла рядом с ним, вслушиваясь в слова древнего языка и наблюдая игру золотых искр, что уже почти слились в сплошное сияющее облако.

— Как ты думаешь, у тебя получится?

Она не ждала ответа. Конечно, он верит в успех — иначе не стоило и затевать эту игру с древними силами, призывая на помощь магию, которая ждала своего часа со времен Святой Сиксты. Или даже с еще более давних, И она верила вместе с ним — в то, что все будет удачно. Что Шенк уйдет — и обязательно вернется. Обязательно. А она… Что ж, и у человеческих женщин удел — ждать. Узнает и она, что такое ожидание — не ожидание смерти, с этим ей уже довелось познакомиться, А ожидание любимого человека, который обещал вернуться. А темплары не лгут, никогда… в это она тоже изо всех сил старалась верить. Раз дал слово — значит, сдержит его. Любой ценой. Любой.

Девушка почувствовала, как слезы вновь наворачиваются на глаза, — и отвернулась. Чтобы он не видел ее слабости. Не надо… воину нужна сильная спутница. Сильная, мужественная, которая не станет плакать, отпуская его в опасный путь. Разве что самую малость.

А мгновением позже, сквозь застилающие глаза слезы, она увидела… увидела шестерых всадников, вылетающих из-за деревьев и несущихся прямо на них. И впереди всех — могучий мужчина с перекошенным от ярости лицом, с развевающимися седыми волосами, с длинным рваным шрамом, пересекающим щеку, с разинутым в беззвучном крике ртом.

Регнар увидел, как вампирка начинает поворачиваться. Медленно, как будто бы само время вдруг обленилось и умерило свой ритмичный бег — и столь же медленно двигались копыта коней, столь же медленно взлетал в замахе клинок. Он уже знал, что не успеет, и все же надеялся на то, что шестеро бойцов сомнут и эту тварь, и темплара, который даже не обернулся. Кажется, вампирка что-то крикнула — он не расслышал, но не надо было быть провидцем, чтобы догадаться. Наверняка что-нибудь вроде: «Продолжай, я их задержу». Или другую же подобную геройскую глупость.

А вампирка уже трансформировалась, руки превращались в крылья, сверкнули длинные, как кинжалы, когти. Стремительная тень метнулась вперед…

Первый всадник, которому судьбой уготовано было оказаться впереди остальных, грянулся оземь. Он был жив и даже не ранен — стремительный удар вампирьих когтей буквально оторвал голову коню. Почти тут же вылетел из седла второй… этому повезло меньше, падение оказалось крайне неудачным, и всадник, похоже, свернул себе шею. Остальные четверо бойцов закружили вокруг вампирки, полосуя ее мечами.

Регнар нанес удар, еще один, еще… проклятая тварь уворачивалась, не упуская возможности нанести ответный выпад. Его конь дико заржал, коготь располосовал круп, да так, что обнажились кости. Тысячник мысленно проклял крылатую тварь — воин может не обращать внимания на рану, но конь — существо неразумное… Обезумевший от боли скакун заставил своего всадника думать об одном — как бы удержаться в седле.

Чей-то меч чиркнул по крылу демонического создания, воздух прорезал пронзительный вопль твари. Боль не помешала ей ударить в ответ — и в воздухе закувыркалась отсеченная в запястье кисть, все еще сжимающая оружие.

— Темплара бейте! — заорал Регнар, все еще безуспешно пытаясь успокоить раненого коня или хотя бы выбрать момент и спрыгнуть со взбешенного животного.

Отдать подобный приказ было легко, выполнить его — намного сложнее. Если не сказать, что просто невозможно. Вампирка металась вокруг всадников, била крыльями по мордам коней, наносила стремительные удары когтями… Регнар скрипел зубами, видя, что она не столько стремится перебить его парней, сколько хочет просто не подпустить их к орденцу. Даже вампирке не так уж просто свалить латника, но кони были перед ней просто беззащитны.

Один из бойцов — тот, что первым вылетел из седла, — наконец-то поднялся и, стремясь исполнить приказ командира, бросился к темплару, намереваясь всадить меч ему в спину. Воин даже не понял, что умер, — просто вдруг ноги стали заплетаться, пальцы разжались, выпуская оружие, а из горла на выдохе, вместо парящего воздуха, хлынула кровь. Он даже смог сделать еще два шага — уже не видя ничего перед собой сквозь застилающую глаза тьму, а затем рухнул лицом вниз, подставив хмурому небу разорванную спину с проглядывающим в ране раскрошенным позвоночником.

Регнару наконец удалось спешиться — вовремя, потому что его конь, захрипев, повалился набок. Кровь толчками била из огромной раны, копыта несчастного животного судорожно дергались, и было совершенно очевидно, что жить ему осталось недолго. Брошенный на скакуна взгляд чуть не стоил Снежному Барсу жизни — он едва успел увернуться от рассекающего воздух когтя.

А темплар стоял неподвижно, как статуя, — вернее, почти как статуя, его рука уверенно двигалась, а золотое облако все уплотнялось и уплотнялось. Регнар чувствовал, что теряет время, теряет впустую последние мгновения… Словно в подтверждение его мыслей орденец опустил руку и обернулся.

— Синтия, уходи! — крикнул он. — А ты, Барс… прощай!

Обозленный Регнар метнул кинжал — темплар даже не вздрогнул, оружие глухо звякнуло о бахтерец, всего лишь на палец ниже незащищенного горла, и бессильно упало на камни. Тысячнику даже показалось, что проклятый орденец видел, куда летит клинок, — и именно потому даже не счел нужным уклониться, выражая тем самым презрение и к отточенной стали, и к тому, из чьей руки она вылетела. А затем он шагнул в золотое марево. И исчез. Почти в тот же миг крылатая тень взметнулась вверх, на мгновение слилась с верхушкой огромного дерева, а еще спустя некоторое время оттуда послышался насмешливый голос:

— Что, минг, добыча снова ушла? Не повезло, дяденька?

— Слазь, сука! — рявкнул один из уцелевших бойцов.

— Угу, размечтался… — Девчонка откровенно издевалась. — Может, ты ко мне залезешь?

Конечно, воин был разгорячен боем и к тому же в немалой степени обозлен тем, что добыча ускользнула, но он не потерял голову настолько, чтобы лезть на дерево за крылатой вампиркой, В лучшем случае это означало бы падение с огромной высоты. В худшем… Регнар стиснул зубы от бешенства — будь у него под рукой арбалет, эту тварь снял бы с ее насеста в мгновение ока, но сейчас он чувствовал себя совершенно беспомощным.

— А ты, беленький? — не унималась вампирка. — Не хочешь познакомиться поближе?

— В этот раз тебе повезло, отродье Тьмы, — буркнул Регнар, ничуть не задумываясь, услышит она его или нет. — Но мой час еще придет.

Она услышала. Над холодным, мрачным лесом поплыл мелодичный девичий смех. Она даже не издевалась — она просто веселилась, воспринимая его слова всего лишь как шутку. И даже не соизволила ответить — просто бросилась вниз с дерева, словно намереваясь покончить с собой, испугавшись угрозы, но еще в воздухе тело поплыло, изменяясь, и вот широкие полотнища крыльев всколыхнули воздух, и стремительная черная тень рванулась в небо, в считанные мгновения превратившись в крошечную точку, а затем и вовсе исчезнув.

А Регнар, глядя ей вслед, лениво раздумывал о том, стоит ли покончить с собой самому или все же доложить Его Величеству Явору Герату Седьмому о полном провале порученной ему миссии… Итог будет одинаков, но в первом случае мучений будет заметно меньше.