"Кривой домишко" - читать интересную книгу автора (Кристи Агата)

Глава 18

Уже через несколько минут мы с Тавернером неслись в полицейской машине по направлению к Суинли-Дин.

Я вспомнил вывалившуюся мне под ноги с чердака Джозефину и ее небрежное замечание: «Пришло время для второго убийства». Бедная девочка не предполагала, что именно она, по всей вероятности, и явится новой жертвой.

Я полностью признавал свою вину и справедливость молчаливой укоризны отца. Конечно же, я не должен был спускать с Джозефины глаз. Хотя ни у меня, ни у Тавернера до сих пор не возникло никаких догадок по поводу личности отравителя, вполне возможно, что они были у Джозефины. И все принятое мной за детскую болтовню и рисовку вовсе таковым не являлось. В процессе своей сыскной деятельности девочка случайно могла стать обладательницей какой-то информации, важности которой сама не понимала.

Я вспомнил треск сухой ветки в саду.

Тогда у меня возникло смутное ощущение опасности. Позже мои подозрения показались мне необоснованными и мелодраматичными. Я же должен был отдавать себе отчет в том, что речь идет об убийстве и что совершивший его человек рискует головой и, значит, в целях обеспечения своей безопасности не остановится перед вторым преступлением.

Может быть, какой-то непонятный материнский инстинкт подсказал Магде — Джозефине грозит опасность, и именно этим и объясняется ее внезапное решение отправить дочь в Швейцарию.

София встречала нас у дверей. Джозефину, сказала она, увезли на машине «Скорой помощи» в местной госпиталь. Доктор Грей сообщит о результатах рентгеновского обследования.

— Как это случилось? — спросил я.

София повела нас вокруг дома, и вскоре мы очутились в маленьком заднем дворике, в углу которого находилось небольшое сооружение с распахнутой настежь дверью.

— Это что-то вроде прачечной, — пояснила София. — В нижней части двери вырезан лаз для кошки, и Джозефина любила, встав в него ногами, кататься на двери взад-вперед.

Я вспомнил, как сам любил кататься на дверях в детстве.

Прачечная была маленькая и довольно темная. Там стояли какие-то ящики, старые стулья, валялись старые садовые инструменты, резиновый шланг и прочий хлам. Прямо при входе на полу лежал упор для двери в виде мраморного льва.

— Это упор от главной двери, — пояснила София. — Должно быть, кто-то пристроил его здесь на верхней части двери.

Тавернер провел рукой по верхней кромке низкой двери домика.

— Ловушка, — сказал он и для пробы несколько раз болтанул дверь туда-сюда, потом наклонился над куском мрамора, но брать его в руки не стал.

— Кто-нибудь дотрагивался до этого?

— Нет, — сказала София. — Я не позволила.

— Правильно. Кто обнаружил девочку?

— Я. Джозефина не появилась к обеду в час. А пятнадцатью минутами раньше Нэнни видела, как она прошла через кухню на задний двор — Джо здесь часто играет в мяч или катается на двери.

И я пошла за ней.

София замолчала.

— Говорите, девочка любила кататься на двери? Кто знал про это?

София пожала плечами:

— Да все в доме, пожалуй. — Кто пользовался этим домиком? Садовники? София помотала головой:

— Никто к нему и не приближается.

— И этот дворик из дома не просматривается?

— Инспектор Тавернер подытожил:

— Значит, практически любой мог проскользнуть сюда незаметно и подстроить эту ловушку. Хоть и очень ненадежную…

Он замолчал и снова задумчиво повращал дверь на петлях туда-сюда.

— Наверняка тут не рассчитаешь. Либо попадание, либо промах. И скорей, промах, чем попадание. Но Джозефине не повезло: в ее случае было попадание.

София содрогнулась, а Тавернер перевел взгляд на пол и принялся рассматривать белеющие на нем выбоины.

— Похоже, злоумышленник сначала поэкспериментировал… Проверял, как будет падать камень… В доме никто ничего не слышал?

— Нет. Ни у кого и в мыслях не было ничего дурного, пока я не пошла за Джозефиной и не нашла ее здесь… распростертую на полу лицом вниз, — голос Софии чуть дрогнул. — Голова у нее была вся в крови.

— Это ее шарф? — тавернер указал на клетчатый шерстяной шарфик, валяющийся чуть в стороне.

— Да.

С помощью шарфа инспектор осторожно поднял с пола кусок мрамора.

— Здесь могли остаться отпечатки пальцев, — сказал он, но без особой надежды в голосе. — Правда, тот, кто это сделал, наверняка был осторожен…

— И спросил меня:

— Что тебя так заинтересовало?

Я разглядывал деревянный стул со сломанной спинкой, стоявший поодаль у стены. На его сиденье чернелось несколько комков свежей земли.

— Любопытно, — сказал Тавернер. — Кто-то забирался на этот стул с грязными ногами. Зачем ему это понадобилось?

Он потряс головой.

— Когда именно нашли девочку, мисс Леонидис?

— Вероятно, около пяти минут второго.

— А Нэнни видела Джозефину двадцатью минутами раньше. Кто-нибудь сегодня до без пятнадцати час выходил на задний двор?

— Понятия не имею. Разве что сама Джозефина. Она каталась здесь на двери после завтрака.

Тавернер кивнул.

— Значит, начиная с того времени и до без четверти час кто-то подошел к прачечной и устроил здесь ловушку для Джозефины. Говорите, это упор от главной двери? Вы не заметили, когда он пропал оттуда?

София покачала головой.

— Сегодня дверь не держали открытой: слишком холодно.

— Вы не знаете, кто где находился в течение утра?

— Я выходила прогуляться. Юстас и Джозефина занимались в классной комнате до половины первого с перерывом в половине одиннадцатого. Отец, кажется сидел все утро в библиотеке.

— А ваша мать?

— Когда я вернулась с прогулки, она только-только вышла из спальни — это было приблизительно в четверть первого. Мама не любит вставать рано. Мы вернулись в дом. Я последовал за Софией в библиотеку. Филип с бледным, осунувшимся лицом сидел в кресле. У его коленей, тихо плача, примостилась Магда.

— Из госпиталя звонили? — спросила София.

Филип отрицательно покачал головой.

Магда всхлипнула.

— Почему мне не позволяют поехать к ней! Мое дитя…

Мое смешное безобразное дитя. Я дразнила ее подкидышем троллей и страшно этим сердила… Как я могла быть столь жестокой?! И теперь она умрет… Я знаю, она умрет…

— Замолчи, дорогая, — сказал Филип. — Замолчи. Бога ради.

Я почувствовал, что мое присутствие здесь неуместно, незаметно вышел из библиотеки и отправился на розыски Нэнни. Старая женщина сидела на кухне, тихо плача в передник.

— Это наказание мне, мистер Чарлз, за мои скверные мысли. Наказание, вот что это такое.

Я не стал уточнять, какие именно мысли она имеет в виду.

— В этом доме обитает зло. Вот что здесь обитает. Я не хотела этого замечать, не хотела поверить в это. Но теперь верю. Кто-то убил хозяина, и он же пытался убить маленькую Джо.

— А зачем кому-то убивать Джозефину?

Нэнни выглянула из-за передника одним внимательным глазом.

— Вы достаточно хорошо представляете себя, что это был за ребенок, мистер Чарлз. Она хотела все знать — это у нее с самого детства. Бывало, крошка пряталась под обеденным столом и подслушивала разговоры служанок, а потом все им же и выкладывала. Чувствовала себя при этом страшно важной персоной. Понимаете, она всегда была обделена вниманием и лаской матери. Джозефина, в отличие от первых двух, — некрасивый ребенок. Маленькая дурнушка. «Подкидыш троллей», — называла ее миссис. Я всегда порицала миссис за это. Убеждена, именно такое отношение и озлобило девочку. Но Джозефина в какой-то мере поквиталась за обиду тем, что стала вынюхивать у окружающих разные секреты и давала им понять о своей осведомленности. Но это совсем небезопасно делать, когда где-то рядом ходит отравитель! Конечно, это было совсем небезопасно делать. В связи с этим мне пришла в голову одна мысль.

— А вы не знаете, где она хранила маленький черный блокнот, ну тот, в который все записывала? — спросил я.

— Я понимаю, о чем вы говорите, мистер Чарлз. Джозефина берегла его как зеницу ока. Однажды я увидела, как она лизала карандаш и писала в блокнотике и потом снова лизала карандаш. И я ей сказала тогда: «Не лижи грифель, отравишься!» А она мне: «Нет, не отравлюсь, потому что в грифеле никакого свинца нет, а есть только уголь». Хотя я не понимаю, как так может быть: ведь если предмет называется «свинцовый карандаш», то, наверное, все-таки потому, что сделан он из свинца.

— Я вас понимаю, — согласился я. — Но в этом случае Джозефина действительно была права. — (Джозефина всегда была права.) — Так как насчет этого блокнотика? Вы не знаете, где она его хранила?

— Понятия не имею, сэр. Берегла его как зеницу ока.

— А когда ее нашли, блокнотика при ней не было?

— О нет, мистер Чарлз, не было.

Значит, блокнотик кто-то взял? Или Джозефина прячет его в своей комнате? Я решил пойти посмотреть. Где находится комната Джозефины, я не знал, но когда я в нерешительности шел по коридору, из-за одной из дверей раздался голос Тавернера:

— Зайди-ка сюда, Чарлз! Я в комнате ребенка. Видел когда-нибудь что-нибудь подобное?

Я переступил порог и стал как вкопанный.

У небольшой комнаты был такой вид, будто по ней пронесся ураган страшной силы. Ящики комода выдвинуты, и их содержимое разбросано по полу. Матрасы и постельное белье сдернуты с маленькой кровати. Ковры свалены в кучу в углу, стулья перевернуты, картины сорваны со стен и фотографии вырваны из рамок.

— Боже мой! — воскликнул я. — Что здесь произошло?

— А как ты сам полагаешь?

— Кто-то что-то искал.

— Точно.

Я осмотрелся и присвистнул.

— Но как… Как можно было пробраться в комнату и учинить такой разгром, не будучи никем увиденным или услышанным?

— Да очень просто. Миссис Леонидис все утро провела в спальне за маникюром, телефонными разговорами с друзьями и примеркой новых туалетов.

Филип сидел над книгами в библиотеке.

Нэнни на кухне чистила картошку, лущила фасоль и гремела кастрюлями. В семье, где всем хорошо известно времяпрепровождение друг друга, планировать подобные действия очень легко. И вот что я тебе скажу. Проверить это нехитрое дельце — то есть устроить ловушку для ребенка и перевернуть вверх дном детскую — мог абсолютно любой в доме. Но человек этот страшно спешил, на спокойные поиски у него не было времени.

— Вы говорите, любой в доме?

— Да, я проверил. У каждого из домашних имелась такая возможность. У Филипа, у Магды, у Нэнни и у твоей девушки. То же самое и наверху. Бренда провела большую часть утра в одиночестве. У Лоуренса и Юстаса был перерыв в занятиях — с половины одиннадцатого до одиннадцати. Часть этого времени с ними находился ты — но не все время. Мисс де Хэвилэнд гуляла одна в саду. Роджер сидел в своем кабинете.

— Только Клеменси была на работе в Лондоне.

— Нет, даже она не исключение, потому что осталась сегодня дома из-за головной боли — и находилась все утро одна в своей спальне. То есть это мог сделать любой из них — абсолютно любой! Но кто именно — я не знаю. Не имею ни малейшего представления. Если бы знать, что именно здесь искали… — он обвел глазами разоренную комнату. — И если бы знать, нашли ли искомое…

В глубине моего сознания шевельнулась какая-то смутная догадка.

Инспектор Тавернер помог мне, спросив:

— А чем девочка занималась, когда ты видел ее в последний раз?

— Подождите-ка! — И я бросился прочь из комнаты, взлетел по лестнице на второй этаж, повернул налево, преодолел еще один лестничный марш, потом снова спустился на несколько ступенек, пробежал по коридору, распахнул дверь котельной, шагнул наверх через две ступеньки и огляделся по сторонам, пригибая голову из-за низкого потолка.

В ответ на вопрос, что она делает в котельной, Джозефина сказала: она, мол, расследует.

Я не понял, что можно расследовать на пыльном, затянутом паутиной чердаке среди грязных котлов. Но ведь это помещение могло служить прекрасным тайником! Вероятно, Джозефина что-то прятала здесь — то, что ей нельзя было держать при себе. А если так, то найти это не составит особого труда.

На поиски у меня ушло всего минуты три. За самой большой котел, доносившееся из глубины которого шипение вносило дополнительную злобную ноту в мрачную атмосферу чердака, была заткнута пачка писем, обернутых куском коричневой упаковочной бумаги.

Я прочитал первое письмо.

«О, Лоуренс…

Мой дорогой, моя любовь… Как прекрасно вчера вечером ты прочитал стихотворение! Я знала, оно предназначалось мне, хоть ты и не смотрел на меня в это время!

„Вы хорошо декламируете“, — сказал Аристид, и он не знал, что оба мы чувствовали при этом. Дорогой мой, я знаю, скоро все устроится, и мы будем радоваться тому, что он никогда ничего не узнал и умер счастливым. Аристид всегда был очень добр ко мне, и я не хочу, чтобы он страдал. Но я действительно не понимаю, какую радость можно находить в жизни, когда тебе уже за восемьдесят. Я бы не хотела жить так долго! Скоро мы будем вместе — навсегда. И как же прекрасно будет то время, когда я смогу сказать тебе: „Мой милый, милый муж…“ Возлюбленный мой! Мы созданы друг для друга! Я люблю, люблю, люблю тебя — и не вижу конца нашему чувству! Я…»

Там было еще много чего понаписано, но у меня пропало желание продолжать чтение.

Я мрачно спустился вниз и сунул сверток Тавернеру.

Тавернер прочитал несколько абзацев, присвистнул и бегло просмотрел еще несколько писем.

Потом посмотрел на меня с видом довольного кота, отведавшего жирных сливок.

— Ну что ж, — нежно пропел он. — Эта улика выводит прямиком на миссис Бренду Леонидис. И мистера Лоуренса Брауна. Значит, это все-таки они…