"Комбат против волчьей стаи" - читать интересную книгу автора (Воронин Андрей, Гарин Максим)

Глава 27

Черный микроавтобус с тремя заложниками-детьми, с тремя взрослыми заложниками и с тремя бандитами и тонной наркотиков мчался по пыльной дороге в сопровождении двух «уазиков» и крытого «Урала» с двумя взводами спецназовцев. В первом «уазике» сидел полковник Савельев и майор Пантелеев.

Дважды Савельев пытался по рации уговорить Курта сдаться. Но в ответ он слышал одно и то же.

— А не пошел бы ты, начальник, к такой-то матери.

— Пойми, — говорил Савельев, — не теряя надежды убедить бандита изменить свое решение.

Лишь бы тот отпустил детей и сдался. Но у Курта имелись совершенно другие планы, и отступать от них он не собирался.

Илья Данилович Сиваков уже понемногу пришел в себя, он понимал, что если он попадется, то расплата будет жестокой, такая же расплата ждала и Сильвестра, одного из крупнейших торговцев наркотиками. Так что этим троим в черном микроавтобусе терять было нечего, они были готовы на все.

— Пойми же ты, причем здесь дети, — говорил, обращаясь к Курту Савельев.

— Дети ни причем, — отвечал Курт, — они — мой билет, гарантийный талон. Не будь их, начальник, ты бы со своими архаровцами давно расстрелял наш автобус, превратил бы его в решето. А так ты даже кашлянуть боишься. — И Курт, понимая свою защищенность, издевательски хохотал прямо в микрофон рации.

— Вот какая скотина, мерзавец, подонок! — ругался Савельев, употребляя еще более крепкие выражения, совсем как портовый грузчик.

Майор Пантелеев, командир отряда спецназа ГРУ, базировавшегося на космодроме Байконур, почти все время молчал. Его отряд потерял восемь человек за день, потери были бессмысленными, а бандиты преспокойно катили на аэродром, где к их приезду уже будет готов самолет.

Время от времени Савельев связывался по радиотелефону с аэродромом. Туда уже прибыло начальство: генералы с Байконура, замминистр внутренних дел Казахстана и отряд специального назначения, обученный борьбе с террористами. С генералом ГРУ по спутниковому телефону связался полковник Бахрушин и, представившись, объяснил генералу, кто он и чем занимается. Естественно, о существовании какого-то московского полковника не было известно ровным счетом ничего.

Но Бахрушин подключил своего шефа, и тот все расставил на свои места.

— Там у вас есть человек, его фамилия Рублев, зовут Борис Иванович, это в прошлом командир десантно-штурмового батальона, это наш человек. Он, — говорил Бахрушин, — несколько раз оказывал нашей конторе просто-таки неоценимые услуги, выручал нас в самых критических ситуациях. Так что, генерал, прислушайтесь к его мнению.

— А ответственность, полковник? — пробурчал генерал.

— Ответственность я беру на себя, — без дрожи в голосе произнес Леонид Васильевич и тут же подумал о том, что по телефону разговаривать лучше, чем с глазу на глаз.

Генерал не увидит, как вспотело его крупное лицо, какие капли пота покатились по щекам. Бахрушину даже показалось, что толстые стекла его очков запотели как окна в закупоренной квартире во время дождя.

Уже на территории аэродрома с Куртом, Сиваковым и Сильвестром опять попытались договориться и решить дело миром. Но Курт стоял на своем, был категоричен и дерзок. Кроме всего прочего он придумал еще одно ухищрение, которое значительно увеличивало его шансы на освобождение. Он привязал каждому из детей по тяжелой гранате, привязал так, что ребенок самостоятельно отвязать ее не сможет, на это надо будет затратить довольно-таки много времени. У самого Курта на поясе имелось три гранаты, четвертую он взял в правую руку и, когда с ним в очередной раз попытались договориться, он грязно матерясь закричал:

— Если вы не угомонитесь, то я взорву детей, сам погибну, но и детей взорву. И еще, придурки, менты вонючие, запомните, Курта вам живьем не взять. Даже не пытайтесь. Дети взлетят на воздух, от них останутся лишь клочья мяса, я их заминировал, вот послушайте этого парнишку.

Курт подсунул рацию дрожащему и плачущему одиннадцатилетнему мальчику-казаху.

— А ну скажи дядям, что у тебя к спине привязана граната.

Мальчик, давясь слезами, заикаясь, произнес в микрофон рации:

— Да, большая граната, очень большая.

— Слышали, уроды, так что не делайте глупостей.

Подгоните к самолету трап.

Сиваков тронул Курта за плечо, затем наклонился и зашептал на ухо.

— Скажи им, чтобы летчики были те же самые, которых я знаю. Они трусливые и выполнят все, что им скажешь.

— Все выполнят то, что я им скажу, — прикрыв микрофон рукой, бросил Сивакову Курт, но понял, что в словах того есть здравый смысл.

— Начальнички, — заговорил он в микрофон, — пилоты должны быть те же, с которыми мы прилетели сюда.

— Да, все так и будет, — ответил казах.

Командир отряда по борьбе с терроризмом нервничал.

— Да что тут церемониться, — говорил он генералу, — давайте я со своими бойцами уничтожу к черту этот микроавтобус. Применим шоковые гранаты.

— Молчите, подполковник! — закричал на него генерал ГРУ. — Без вас разберемся, там же дети!

Когда вам прикажут, тогда и будете действовать.

А сейчас никакой инициативы! Вы что не понимаете, что происходит?

— Я все понимаю, — пробурчал подполковник, поправляя бронежилет.

Савельев выпрыгнул из «уазика» и побежал к начальству. А черный микроавтобус остановился на взлетной полосе метрах в тридцати от транспортного самолета. Именно того, на котором Сиваков прилетел в Казахстан и привез шесть миллионов долларов, именно того, на котором он хотел улететь отсюда, увезя больше тонны наркотиков.

Когда наконец, все начальство прибыло на аэродром, то поняло, что договориться с бандитами не удастся, придется соглашаться на их условия. К начальству подбежал майор с телефоном спецсвязи в руке.

— Что еще такое? — осведомился генерал недовольным голосом.

— Вас к председателю правительства.

— Какого правительства?

— Казахстана.

Генерал взял трубку, минут пять слушал, а затем принялся отвечать на вопросы. Лишь после того, как разговор был закончен, он сказал своим казахским коллегам:

— Ваше правительство дает добро на то, чтобы этот самолет улетел. Ваше правительство боится международного скандала, а если погибнут дети от рук русских бандитов, скандал будет очень громким. К тому же тут еще эти чертовы наркотики. Так что пусть летят.

— Ну, если так, то пусть летят. Только я сначала должен поговорить с Москвой.

Генерал ГРУ связался с Бахрушиным и, объяснив ему весь расклад, спросил:

— А вы что думаете? Ваш Рублев надежный человек, не подведет?

— Не подведет, — коротко сказал Леонид Васильевич, словно видя перед собой волевое лицо майора Рублева, которого он уже иначе как Комбат не называл, — не подведет, генерал.

— Ну ладно, а ответственность, полковник, пополам?

— Можно и пополам, но я готов все взять на себя.

— Кто же вам даст? Так. Мы принимаем их условия. Дайте-ка я с ним поговорю. — И генерал по рации связался с Куртом. — Можете лететь, но я советую вам подумать. Ни одна страна вас не примет.

И неожиданно для своей должности, для своих убеждений генерал ГРУ сказал тихим просительным голосом, так словно бы он стоял на первой ступеньке иерархической лестницы. А бандиты находились где-то высоко:

— Одумайтесь, не берите грех на душу. Не губите детские души и свои тоже. У вас еще есть возможность все изменить.

— Да пошел к чертовой матери! Нашелся проповедник! Будешь мне морали читать. Подгоняйте трап к самолету. Скорее! Даю вам пять минут времени. Я человек нервный, могу не выдержать, так что торопитесь.

Трап медленно подогнали к самолету, летчики с бледными лицами стояли у трапа.

— Давай, подъезжай, — сказал Курт Сильвестру и отстегнул от пояса гранату.

— Эй, что ты задумал, Курт?

— А сейчас увидишь, Сиваков, не волнуйся прежде времени и не наделай от страха в штаны.

— Куда ты хочешь лететь?

— Погоди, мы еще никуда не летим, когда поднимемся, тогда и узнаешь.

Курт играл гранатой, подбрасывая ее как яблоко.

Трое детишек уже не плакали, они лишь дрожали.

— Ну успокойтесь, ребята, ваша жизнь в их руках, — Курт кивнул на людей в камуфляже, которые прятались за машинами прямо на бетоне аэродрома, — Ну вот, Сиваков, вроде все идет нормально. Сильвестр, аккуратнее, до трапа не доезжай.

Курт взял рацию и, держа ее в левой руке у рта, прокричал:

— У меня в руке граната, если она взорвется, от детишек не останется ничего. Я среагирую на любую вашу глупость, мои пальцы разожмутся и граната разорвется.

Это был старый как мир трюк, и Курт знал, что он действует безотказно, парализует человека и, вряд ли найдется смельчак, который осмелится пальцем шевельнуть, а не то, чтобы броситься на него.

— Я буду заходить в самолет после тебя, Сильвестр. Ты, Сиваков, будешь идти рядом, дети вокруг меня. Сильвестр, возьми пистолет и приставь к затылку вон тому летчику. А ты, Сиваков, держи на мушке второго пилота. Надеюсь, автоматом пользоваться умеешь. Кстати, сними автомат с предохранителя, передерни затвор и в случае чего стреляй.

Ты меня понял?

Летчики еще минут пятнадцать после того, как их обыскал Курт, носили ящики с наркотиками в самолет, а Курт, окруженный детьми, стоял у трапа.

— И учтите, — время от времени кричал Курт, — если в самолете будет хоть одна живая душа, хоть один из ваших людей, я разожму пальцы, мне терять нечего.

Андрей Подберезский и Шмелев стояли рядом с полковником Савельевым, лицо Подберезского было мрачное, почти такое же выражение было на лице у Шмелева.

Постепенно ящики с наркотиками исчезли в нутре самолета. Сильвестр показался в двери и прокричал Курту.

— Давай поднимайся, вроде все чисто, я осмотрел самолет, кроме пилотов и мух никого нет.

Курт усмехнулся. Именно такого ответа он и ожидал.

— Ну, пойдемте, детки, пойдемте.

Подталкивая девочку под коленки, он двинулся по трапу. Естественно, что любой мало-мальский умеющий стрелять снайпер уложил бы Курта с первого выстрела, но он был хитер, и граната с выдернутой чекой, зажатая в правой руке, гарантировала то, что никакой снайпер сейчас не рискнет нажать на спусковой крючок, хотя четверо держали Курта на мушке, вели его, следили за каждым движением, видели сквозь линзы оптических прицелов выражение его лица и каждому из четырех снайперов нестерпимо хотелось нажать на рифленое железо спускового крючка, услышать выстрел, увидеть, как качнется бандит с продырявленным черепом и даже каска, это снайперы знали прекрасно, не спасет его от пули. Не спасет и бронежилет.

Дети, дрожащие от страха, казахские дети! Вот что было толще и крепче любой брони и Курт это знал.

— Ну-ну, вперед! Да не дрожите вы, как испуганные овцы. Бараны казахские, идите, смелее, смелее.

Курт в окружение трех ребятишек поднялся по трапу. Мать-казашка видела своих детей, которых уводили бандиты. Она вопила, причитала, безутешно рыдала. Пятидесятилетний казах-отец даже не смотрел свою жену, он провожал взглядом детей, он смотрел на них так, словно бы через взгляд хотел передать им всю свою силу, его губы дрожали, произнося слова молитвы. Какому Богу он молился, ни Подберезский, ни Александр Шмелев, по кличке Пехота, естественно не знали. Наверное, и сам Ашиб в эти страшные минуты напрочь забыл имя своего бога, но слова молитвы почему-то вспомнились.

Когда дверь самолета захлопнулась, по морщинистым желтым щекам казаха покатились крупные слезы, плечи задрожали, жена рядом билась в истерике.

— Будьте вы прокляты, шакалы безродные! — закричал казах, вскидывая глаза к небу, затянутому низкими тучами, серыми, как бетон взлетной полосы.

Сильвестр, держа в одной руке автомат, а в другой пистолет, был в кабине, рядом с летчиком.

— Уйдут, уйдут! — со сжатыми кулаками бегал рядом с машиной майор спецназа Пантелеев и командир отряда по борьбе с терроризмом. — Надо было брать!

— Да не кричи ты, майор, — не выдержал Подберезский, — все будет чики-чики, не вопи как баба.

— Как ты со мной…

— Да пошел ты! — махнул рукой Подберезский, — я не твой подчиненный, ты мне не командир.

— Понаехало сюда всяких, — чертыхнулся майор Пантелеев.

А Андрей Подберезский и Шмелев лишь улыбнулись, переглянувшись.

Савельев сорвал с себя бронежилет, бросил к ногам каску.

— Что за чертовщина такая! Эти бандиты не люди, самые настоящие звери! Знаете, генерал, они своих перестреляли, там на холме в гараже своих расстреляли. Представляете, как бешеных собак.

— Да, они нелюди, — сказал генерал, — но с их требованиями мы вынуждены считаться. А где Рублев?

Полковник Савельев встрепенулся.

— Где ваш командир? Где ваш этот, как вы его называете?

— Комбат.

Подберезский поморщился, словно у него заболел зуб, он не любил когда Иваныча, их командира, их батяню, всякие разные звали Комбатом.

Он считал, что такое право имеют лишь те, кто служил под началом Бориса Ивановича Рублева, кто был вместе с ним в Афгане, в страшных ущельях, в жутких передрягах, в жестоких боях.

— Так где ваш Рублев, мать его так! От него одни проблемы.

— Успокойтесь, полковник!

— Спокойно, — сказал Подберезский, — не надо нервничать, наш Комбат там, — он кивнул головой на транспортный самолет, от которого уже отъезжал трап.

— Что? — лицо Савельева вытянулось, глаза испуганно захлопали. — Как это там?

— Просто, — ответил Подберезский спокойно, словно бы он был генералом, а полковник Савельев простым сержантом, — Вот так-то. Там наш Комбат лежит, скрючившись в ящике.

— Кто разрешил? Что за самоуправство?

Подберезский кивнул на генерала ГРУ, который стоял рядом с казахами.

Савельев плюнул себе под ноги, а затем как-то обреченно махнул рукой, дескать, делайте что хотите, черт с вами.

«Я готов отвечать за все, то есть за все провалы, промахи и ошибки. Вообще, судите и наказывайте меня, я готов положить голову на плаху».

— Так куда летим? — обернувшись из кабины-пилота, прокричал Сильвестр.

Курт, окруженный детьми, подошел к нему, продолжая сжимать пальцами гранату, и громко крикнул:

— Курс на Чечню! На Грозный! Сядем там, с чеченцами мы договориться сможем за деньги, а если они откажутся нас принять, летим на Ближний Восток.

Надеюсь, керосина у вас хватит? — Курт нервно засмеялся.

Сивакова уже в который раз передернуло от этого жуткого смеха.

«А что если пальцы Курта разожмутся или их сведет неожиданная судорога? Что тогда будет?»

Он опасливо посмотрел на правую руку Курта, увидел выкрашенную в зеленый цвет гранату и побелевшие от напряжения суставы, затем прошептал с присвистом:

— Слушай, Курт, а ты не боишься, что твои пальцы разожмутся.

— Боюсь, — спокойно ответил тот, — когда взлетим, я постараюсь от нее избавиться. Сильвестр, скажи им, чтоб взлетали, ткни им в затылок стволом.

Чтоб боялись, как нагадившие щенки дрожат.

Летчики, действительно, были испуганны, они понимали, что влипли, они, конечно же, могли отказаться и не лететь, но отказ грозил большими неприятностями.

— Я хочу выпить. Надеюсь, водка у вас есть в самолете?

— Конечно, есть, — ответил Сиваков Курту, когда мы сюда летели, водку загружали.

— Тогда принеси мне бутылку.

Самолет еще только вырулил на взлетную полосу, моторы заревели, набирая обороты.

— Ну, с Богом, — пробормотал Курт, беря левой рукой бутылку, и сделал несколько глотков, — холодная, это хорошо, — он вытер губы. — Ты бы тоже выпил, Сиваков?

— Нет-нет, — затряс Сиваков головой.

— Сильвестр, глотни.

Тот зажав автомат под мышкой, а пистолет продолжая держать в правой руке, взял бутылку и тоже сделал несколько глотков. Он пил так, словно бы это была не водка, а вода из-под крана.

— Ну вот, сейчас взлетим.

Транспортный самолет медленно разгонялся, словно бы ему не хотелось отрываться от земли и подниматься в серое, затянутое облаками небо. Но все-таки колеса оторвались от бетона взлетной полосы, самолет несколько раз тряхнуло. В грузовом отсеке послышался стук.

— Что это? — испуганно дернул головой Курт.

— Ящики посыпались, я их туда втащил.

— Ящики, ну-ну. Сильвестр, ты хорошо все осмотрел?

— Хорошо, — ответил тот, — в каждый угол заглянул.

— Не волнуйся, Курт, — сказал Сиваков.

— Да, тебе, по-моему, надо больше волноваться, чем мне, Сиваков. Иди, посмотри, что там такое.

Щека Курта несколько раз дернулась.

— А теперь, — обратился он к пилотам, — отключите связь, я не хочу, чтобы вас инструктировали, вы меня поняли?

Пилотам ничего не оставалось делать, как выполнить приказание. Самолет постепенно набирал высоту, чтобы затем взять курс на юго-запад, куда приказал лететь Курт.

Сиваков открыл дверь и заглянул в полутемный грузовой отсек. Минут через семь он вернулся.

— Ну что там?

— Коробки развалились.

— — Не понял, как развалились.

— Упали, — уточнил Сиваков, перекрикивая рев моторов.

— Дверь закрой! — бросил Курт громко и зло.

Его лицо уже стало бесстрастным, он сделал еще несколько глотков водки и опять вытер губы рукавом.

— Да не дрожите вы! — прикрикнул он на перепуганных детей, — чего вы дрожите, хоть на самолете вас дядя Курт покатает.

От такой шутки пилотам стало не по себе.

На аэродроме в это время один из казахских генералов кричал в трубку спутникового телефона.

— Полковник, ты меня понял?

— …

— Понял или нет?

— Я тебе приказываю, поднимай истребители! Самолет должен быть уничтожен, да, министр в курсе.

— …

— Полковник, ты что, погонов хочешь лишиться?

Я тебе даю двадцать минут и не больше, самолет не должен вылететь за территорию Казахстана. Ты меня понял?

— …

— Да, действуй.

После телефонного разговора военные переглянулись.

— Скажем, что это была авиакатастрофа. Погибло два пилота, всего лишь два пилота, ну и что из того?

Самолет русский, да мало ли их разбивается, одним больше, одним меньше. Зато все будет тихо.

Если бы это слышал Комбат, он проклял бы двух генералов и обрушил на их головы отборный русский мат. Но сейчас Борису Рублева было не до этого, он лежал, поджав ноги на дне железного ящика и даже не подозревал, что сверху на ящик навалена почти тонна наркотиков. Борис Рублев попытался сдвинуть крышку, но она не поддалась.

«Что за чертовщина!»

Еще одно усилие, еще, суставы захрустели.

«Неужели вся моя затея провалится? Провалится из-за ерунды, из-за того, что я лег в этот ящик и не подумал, что сверху его могут завалить каким-то барахлом.»

— Ну же, Борис Иванович, — приказал сам себе Комбат, — давай действуй. Тебе ведь не впервой.

Невероятным усилием, задыхаясь, Рублев смог-таки сдвинуть рифленую металлическую крышку.

— Еще, еще!

Как раз в этот момент самолет попал в воздушную яму, его сильно тряхнуло, ящики сдвинулись в сторону. и посыпались, падая.

— Да, что там за чертовщина такая? — Курт грозно взглянул на Сивакова.

— Да, ящики, мать их так, — сказал Илья Данилович, — эти козлы свалили их как могли, времени у меня было в обрез, да и не кладовщик я, Курт, чтобы знать, как их складывать надо. Свалили, как могли.

— Сейчас пойдешь и соберешь, дорога неблизкая, лететь нам часа два, а то и больше, так что придется тебе попотеть, раз мозги не сработали на земле.

Сильвестр стоял за спиной у пилотов, по его лицу катился пот. Пальцы правой руки Курта уже цепенели, он понял, что еще может держать гранату минут пять от силы десять, его рука не железная, не кузнечные тиски. Пальцы уже начали немного подрагивать, а в кончиках и под ногтями было такое ощущение, что пальцы протыкают тонкие иголочки.

Курт выругался, посмотрел на свою руку, сжимающую гранату, затем взял мальчишку-казаха за плечо.

— Вы стойте здесь, а я пойду избавлюсь от нее, а то пальцы немеют, — и толкая перед собой левой рукой дрожащего мальчика, Курт двинулся к грузовому отсеку.

Он долго возился с дверью, наконец, смог ее открыть и заглянул в полумрак грузового отсека, где горела лишь одна маленькая лампочка.

— Иди вперед, не бойся, иди к той двери, вон к той стенке.

— Дядечка, дядечка, — мальчик обернулся, запрокинул голову, — не бросайте меня вниз, не бросайте.

— Да не бойся ты, ублюдок казахский, щенок, никто тебя бросать не собирается. Будь рядом со мной.

Подойдя к двери, Курт принялся ее открывать левой рукой. Пистолет он засунул за брючный ремень, автомат болтался на плече. Открывать дверь левой рукой было неудобно, тем более уже ныли пальцы правой и это выводило Курта из себя. Наконец, он смог это сделать. В самолет со свистом ворвался холодный воздух, Курт даже отшатнулся.

Мальчишка закричал:

— Дядя! Дядя! Не бросай!

— Заткнись, урод! — перекрикивая рев моторов рявкнул бандит.

Он высунул руку в открытую дверь и попытался ее разжать. Но пальцы настолько оцепенели, что не хотели слушаться.

— Мать твою так! — выругался Курт, но граната словно прилипла к руке. — Да будь ты неладна, сука долбаная!

Наконец, пальцы разжались, Курт с облегчением вздохнул, тряхнул рукой. Мальчик-казах стоял рядом с ним, дрожа, как осиновый лист, он был уверен, что этот злой небритый дядька выбросит его из самолета и он полетит вниз и будет падать долго-долго, и его сердце разорвется от страха раньше, чем он долетит до земли. Курт захлопнул дверь и повернул железную ручку.

И именно в этот момент из темного угла из-за коробок, в которых лежали наркотики, как зверь, бросился на него Комбат и нанес сокрушительный удар рукояткой пистолета по голове. Но, наверное, провидение было на стороне бандита, а может быть, сам дьявол решил защитить Курта. Как раз в этот момент самолет дрогнул, его качнуло, и удар Комбата, который должен был уложить Курта на месте, а на меньшее Комбат не рассчитывал, лишь сорвал кожу на затылке бандита.

Курт развернулся, мальчишка-казах упал и покатился, Курт тоже падая, выхватил пистолет.

Но Рублев, которого переполняла ярость и бесконечная злоба, нанес Курту удар кулаком левой руки. Удар пришелся в шею, прямо под нижнюю челюсть. Курт захрипел, Комбат навалился на него и дважды ударил головой о дверь, затем вырвал пистолет из рук и повернулся к мальчишке, прижав палец к губам.

— Тише, тише! Не кричи! Слушай друг, ты уже большой. Подойдешь сейчас к двери и скажешь тем, что дяде стало плохо, чтобы кто-нибудь ему помог. Ты понял?

Мальчишка заикающимся голосом пытался что-то сказать. Но Комбат понял, что времени у него в обрез, и опять горячо, но сурово зашептал на ухо ребенку:

— Подойдешь к двери и позовешь кого-нибудь из взрослых. Кстати, сколько их?

Мальчишка показал три пальца.

— Что там еще три бандита? Их трое?

По расчетам Рублева бандитов должно было быть трое, Курт сейчас лежит в бессознательном состоянии. Комбат перевернул его лицом вниз и ремнем от автомата быстро крепко-накрепко связал Курту руки, понимая, что тот может прийти в себя, затем опять перевернул на спину и затолкал в рот грязную тряпку.

— Иди, малыш, иди. Позови кого-нибудь.

— Эй, дядя, — закричал мальчишка, обращаясь к Сивакову, но тот из-за рева самолетных моторов не услышал его тонкого голоска. Тогда мальчик побрел.

Сиваков вдруг повернул голову, увидел открытую дверь, грузовой отсек и мальчишку, медленно бредущего к нему.

— Там дяде плохо.

— Что-что? — крикнул Сиваков.

— Дяде плохо. Живот…

Про живот Комбат мальчишке ничего не говорил, это была детская фантазия, но очень похожая на правду, тем более произнесено это было вполне натурально.

«Перепсиховал, да еще водка, — подумал Сиваков, — волнение и водка, вот его и выворачивает».

— Ладно, пойду гляну. Сильвестр, Курту плохо, тошнит, наверное, блюет в грузовом отсеке. Пойду гляну, что к чему. Может, наркоты нанюхался.

— Давай.

Звено истребителей с военного аэродрома уже шло на перехват транспортного самолета. Это были четыре «МиГа», за штурвалами которых сидели летчики-казахи. Они получили задание от командира полка уничтожить транспортный самолет. А зачем они должны его уничтожить, летчики не задумывались, они обязаны выполнять приказ. До цели по расчетам было минут восемь-девять лету.

— С земли поступило подтверждение, что курс истребителей правильный.

«Ну и слабак же ты, Курт, — идя к двери грузового отсека, думал Сиваков, — вот мне хоть бы что, хотя и волнуюсь не меньше твоего. Слабак! Слабак».

Сиваков был рад, что хоть в чем-то он превосходит Курта. Но едва он переступил невысокий порог и сделал шаг в полумрак грузового отсека, ему под ребра с левой стороны уперся ствол пистолета.

Сиваков судорожно дернул головой и увидел немигающие глаза незнакомого мужчины и сведенные к переносице брови. Выражение лица было мрачным и не предвещало ничего хорошего.

— Если ты шевельнешься или пискнешь, я пристрелю тебя на месте. Если хочешь жить — молчи.

— Кто ты? — выдавил из себя Илья Данилович.

Это и решило его судьбу, короткий и резкий удар в пах буквально подбросил Сивакова в воздух и, падая, он получил еще один удар пистолетом по затылку. Но с грохотом упасть Комбат ему не позволил. Он, его, как пластиковый мешок с дерьмом, которое человек опасается разбрызгать, аккуратно оттащил в угол, за коробки с наркотиками и забросил в ящик, затем задвинул крышку, несколько мгновений подумал и защелкнул замки.

— Полежи на моем месте, может быть, тебе там понравится.

«Ну, Комбат, остался еще один. И с ним ты должен разобраться. Он один, и ты один», — в третьем лице подумал о себе Борис Рублев.

На экранах радаров боевых истребителей, идущих на перехват цели, уже высветилась яркая точка.

Транспортный самолет.

Ведущий звена уже готовился к атаке, понимая, что сбить транспортный самолет не составит большого труда, все будет так, как происходит обычно на маневрах. Цель зафиксирована.

Остается лишь нажать на красную кнопку.

Сильвестр с пистолетом в правой руке и бутылкой водки в левой обернулся. Комбат рисковать не хотел, поэтому первым нажал на курок, Сильвестр вздрогнул, пуля вошла ему точно в центр лба, в его глазах застыло удивленное выражение и силуэт мужчины, стоящего в дверях.

Бандит качнулся и упал лицом вниз.

Летчики вздрогнули.

— Спокойно, мужики, связывайтесь с землей.

— Кто ты? — спросил командир самолета, хватая наушники и включая связь.

— Быстро меняйте курс, возвращаемся на аэродром.

— Кто ты? — переспросил командир, нажимая тумблеры и выходя на связь.

— Я Борис Рублев.

Бросив пилотов, он повернулся и заспешил к детям.

— Ну, ребятки, все в порядке. Минут через тридцать приземлимся, да? — Обратился он ко второму пилоту.

— Долетим, долетим, — вытирая мокрое от пота лицо, сказал второй пилот.

Его губы кривились в улыбке.

— Земля! Земля! Говорит двенадцатый борт, говорит двенадцатый борт! — дрожащим от возбуждения голосом кричал командир самолета. — Вы меня слышите?

— Да, да, слышу.

— Мы возвращаемся.

— Что?

— У нас, не знаю.., бандиты обезврежены.., тут какой-то Рублев, сказал возвращаться. Да, Рублев так он назвал себя.

Транспортный самолет, завалившись на левое крыло менял направление и уходил на восток.

Когда до цели осталось двенадцать с небольшим километров, звено истребителей получило неожиданный приказ «Атака отменяется. Вернуться на аэродром».

Транспортный самолет вынырнул из-за туч, похожий на серую птицу. Люди в камуфляже, в погонах и без погонов, стоявшие на краю летного поля, рядом с машинами, увидев самолет, услышав гул моторов, сорвались с места и побежали по бетону, за ними, обгоняя их, помчалась машина «скорой помощи», включив сирену и сверкая мигалкой.

Моторы еще продолжали работать, но самолет уже замер. Дверь открылась. В черном проеме показался Борис Рублев. Его полосатая тельняшка была мокрая от пота. Он устало махнул рукой, бегущим к самолету Подберезскому и Шмелеву, а затем сжал кулак, потряс им в воздухе.

Когда Подберезский со Шмелевым подбежали и остановились внизу, Рублев усталым голосом сказал:

— Ребята, осторожненько, сначала дети, потом взрослые.

— Подберезский засмеялся.

— Ну, Иваныч, я думал, ты как десантник на парашюте спустишься.

— В другой раз, Андрюха, — Комбат вытер лицо и повернул голову, заглянул в самолет. — А ну-ка, орлы, на землю.

Рядом с ним появились детские лица с широко открытыми глазами, в которых уже не было слез.