Андрей ВОРОНИН и Максим ГАРИН ИЩИ ВРАГОВ СРЕДИ ДРУЗЕЙ

Глава 1

Летние ночи коротки, и тому, кто хочет успеть закончить свои дела до рассвета, следует поторапливаться. Небо на востоке наливалось бледным предрассветным сиянием, уличные фонари гасли один за другим, и кое-где в окнах загорелся свет – ранние пташки торопливо поглощали свой завтрак, готовясь выпорхнуть из гнездышек.

Мужчины в салоне большого японского джипа, стоявшего у края тротуара, сильно нервничали. Двое молодых парней на переднем сиденье то и дело беспокойно ерзали, поглядывая на часы. Водитель несколько раз доставал из кармана сигаретную пачку, но закурить так и не решился: хозяин не любил, когда в машине дымили его люди. В очередной раз повертев пачку в руках, водитель со вздохом затолкал ее в нагрудный карман светлой рубашки и обреченно откинулся на спинку сиденья. С самого начала все пошло наперекосяк, и он затылком ощущал волны недовольства, исходившие с заднего сиденья.

Сидевший позади немолодой крупный человек с фигурой кадрового военного и твердым, словно высеченным из камня, лицом, неторопливо набил большую английскую трубку, чиркнул колесиком зажигалки, и по салону поплыли ленивые клубы ароматного дыма. Водитель незаметно потянул носом и словно невзначай побарабанил пальцами по твердой крышечке сигаретной пачки, торчавшей из нагрудного кармана. Его сосед поерзал, зачем-то взял трубку сотового телефона и бесцельно повертел ее в пальцах.

– Позвони еще раз, Павел, – сказал человек с заднего сиденья, попыхивая трубкой с таким видом, словно вовсе не волновался. Он никогда не употреблял уменьшительных имен и тем более кличек и всегда, насколько это было известно работавшим на него людям, сохранял спокойствие и вежливый тон. – Право, это уже переходит всякие границы.

Круглоголовый Павел, прозванный из-за своего огромного черепа Шурупом, торопливо набрал номер, вдавливая кнопки большим пальцем. Он был рад сделать хоть что-нибудь: ожидание становилось невыносимым, а вежливый тон хозяина вовсе не означал, что все нормально. Как-то раз Шуруп своими глазами видел, как хозяин, не прерывая разговора, вынул пистолет и застрелил собеседника. Фразу он закончил, уже обращаясь к свежему трупу и убирая дымящийся пистолет обратно в карман. Это было впечатляюще, и с тех пор Паша Шуруп относился к своему работодателю с опасливым восхищением.

Набрав номер, Шуруп прижал трубку к уху и почесал переносицу согнутым указательным пальцем.

Он нервничал, и не только из-за недовольства хозяина. Лежавшие в багажном отсеке джипа деревянные ящики, выкрашенные в защитный цвет, вызывали у него сильнейшее беспокойство вместе с острым желанием поскорее закончить дело. Шуруп не знал, что в них, и знать не хотел, но они были чертовски тяжелыми, и в голову поневоле лезли догадки о том, что точно в таких же ящиках обычно хранят и перевозят стрелковое оружие.

Наконец ему ответили.

– Гараж?! – с напором сказал он в трубку. – Узнал? Ну, и что ты мне скажешь? Что значит – в чем дело? Не знаешь? Это я тебя спрашиваю, в чем дело! Автобус где? Ты на часы смотрел? Да? И что увидел? Что?.. Когда-когда? Ну и где он? Ну, козлы…

Работнички, мать вашу…

Он раздраженно сунул трубку на место и повернулся к хозяину, который с безразличным видом смотрел в окно, попыхивая трубкой.

– Ну, что? – спросил хозяин, не вынимая трубки изо рта.

– Автобус выехал час назад, – растерянно доложил Шуруп. – В гараже клянутся, что он уже должен быть на месте.

– Ах, они клянутся… – с непонятной интонацией сказал хозяин, по-прежнему глядя в окно. – Курите, ребята, не стесняйтесь. Кури, Дмитрий, – обратился он к водителю, – я же вижу, что тебе хочется.

– Спасибо, Владлен Михайлович, – откликнулся тот, с удовольствием закуривая. Казавшийся в предрассветных сумерках совсем белым сигаретный дым струйкой потек в открытое окно.

Шуруп взял у водителя пачку и тоже закурил, старательно отгоняя мысль о лежавших в багажнике ящиках. Рука его невольно скользнула за отворот светлого летнего пиджака и коснулась рукояти пистолета. Шуруп с неудовольствием подумал о том, что ему еще долго придется париться в пиджаке – всю дорогу, да такую, черт бы ее побрал, неблизкую… Конечно, в автобусе кондиционер, но пекло стоит просто адское, а под маечкой «ТТ» никак не спрячешь.

Они успели выкурить по две сигареты, прежде чем из-за угла неторопливо, как океанский лайнер, вывернул двухэтажный туристский автобус. Сияя разноцветными лампочками, поблескивая серебристо-голубыми бортами и тонированными стеклами окон, автобус медленно прокатился мимо джипа и остановился рядом, шумно вздохнув пневматическими тормозами и сверкнув рубиновыми огнями стоп-сигналов.

– Ноги повыдираю, – сквозь зубы процедил Шуруп, с ненавистью глядя в высоченную разрисованную корму, заслонившую обзор.

– Спокойнее, Павел, – подал голос Владлен Михайлович. – Побереги нервы, они тебе еще пригодятся. Подгоняй машину, Дмитрий.

Водитель поспешно запустил двигатель и подъехал вплотную к борту автобуса. Владлен Михайлович неторопливо, с большим достоинством выбрался из машины и принялся набивать трубку, наблюдая, как из автобуса выходят оба водителя. Вид у водителей был виновато-испуганный, и Шуруп, глядя на них, испытал приступ острого злорадства. Профессиональных водителей он терпеть не мог за их кастовое высокомерие и теперь, видя, как они неловко мнутся под холодным взглядом хозяина, от души наслаждался затруднительностью их положения.

– Доброе утро, – сказал водителям Владлен Михайлович, разминая табак в трубке большим пальцем. – Вы опоздали, – он бросил быстрый взгляд на часы, – на восемьдесят три минуты. Полагаю, что вы не очень дорожите своей работой.

– Владлен Михайлович, – заныл тот водитель, что был постарше, – кто же мог предвидеть, что на заправке солярки не окажется? Должны же мы были заправиться!

– Это ваши проблемы. Довольно разговоров, мы и так задержались.

Грузите ящики.

Поговорим, когда вернетесь. Но имейте в виду, я вами очень недоволен.

– Эх… – начал было старший водитель, но Владлен Михайлович удивленно приподнял брови, Шуруп угрожающе подался вперед, и он, проглотив свои оправдания, бросился открывать багажный отсек.

Молчаливый Дмитрий распахнул заднюю дверь джипа, ухватился за ручку верхнего ящика и дернул его на себя. Шуруп подхватил ящик с другой стороны, и, покряхтывая от натуги, они поволокли ящик к автобусу. Водители автобуса немедленно взяли следующий ящик и потащили его следом. Ящики действительно были тяжелыми, и Шуруп снова подумал, что внутри наверняка оружие. Раньше, насколько было известно Шурупу, Владлен Михайлович оружием не промышлял, и такая перемена не очень нравилась большеголовому охраннику, но Шуруп предпочитал помалкивать, совершенно справедливо полагая, что это не его дело.

Когда водители, пыхтя, волокли последний ящик к автобусу, случилось то, что и должно было случиться в такое вот бестолковое утро: прямо перед ними возник словно из-под земли мент в чине старшего лейтенанта. Судя по его засаленному виду и неизменной ментовской папке под мышкой, это был местный участковый. Лицо его выражало довольство, и его можно было понять: двухэтажный автобус и навороченный джип, из которого в автобус торопливо перегружали какие-то ящики, наводили на мысль о деньгах, причем немалых, которые только и ждали, чтобы старший лейтенант положил их в карман.

Водители остановились и уставились на мента так, словно увидели привидение. У наблюдавшего за ними Владлена Михайловича мгновенно возникло острое желание пристрелить на месте всех троих. Владевшее им нервное напряжение было так велико, что он чуть было так и не поступил: в конце концов, на карту поставлено слишком многое, и, если бы не эти два идиота с их соляркой, все давно бы закончилось. Вздохнув, он раскурил потухшую трубку и снова вылез из машины.

– Что грузим? – поинтересовался старший лейтенант.

– Так.., ящики, – пробормотал старший водитель.

Краем глаза Владлен Михайлович увидел бледное, напряженное лицо Шурупа и его правую руку, которая медленно, как во сне, скользнула к отвороту пиджака. Владлен Михайлович едва заметно покачал головой и ускорил шаг, приближаясь к милиционеру, который старательно делал вид, что не замечает его, полностью сосредоточившись на водителях, все еще державших на весу тяжеленный ящик.

– А в ящиках что? – спросил старший лейтенант.

Он отлично видел приближавшегося к нему солидного мужчину в белой рубашке с короткими рукавами и в дорогом галстуке. Судя по всему, хозяином груза являлся именно он и именно в его кармане лежали доллары, которые должны были перекочевать в карман старшего лейтенанта. День начинался весьма удачно, и старший лейтенант Кострецов с трудом сдерживал довольную улыбку: криминал налицо, и если этот тип в галстуке хочет закончить дело миром, ему придется расстаться с кругленькой суммой.

– Что в ящиках? – повторил Кострецов, по-прежнему старательно не замечая Владлена Михайловича.

– В ящиках? – переспросил водитель. – Да кто их знает, ящики эти. Ребята попросили попутный груз подкинуть. А нам что? Нам не жалко.

– Открывай, – потребовал Кострецов, уже чувствуя, как шевелятся в кармане шероховатые зеленые бумажки.

– Э-э-э.., лейтенант, – окликнул его Владлен Михайлович.

– Старший лейтенант Кострецов, – не оборачиваясь, представился Кострецов, сделав ударение на слове «старший».

– Прошу прощения, – сказал Владлен Михайлович. Он терпеливо обошел старшего лейтенанта и остановился между ним и ящиком. – Разумеется, старший лейтенант. Здесь просто темновато, и я не заметил… В чем, собственно, дело? Ящики принадлежат мне, в них находятся мои личные вещи.

– Я намерен досмотреть содержимое ящиков, – заявил Кострецов, демонстративно кладя одну руку на кобуру, а другую на рацию. – Откройте крышку.

– Послушайте, старший лейтенант, – сказал Владлен Михайлович. – Уверяю вас, вы только зря потратите время. А ведь время дорого. Очень дорого, – с нажимом повторил он, извлекая из заднего кармана брюк портмоне и зачем-то окидывая взглядом окрестные дома.

Участковый тоже огляделся. В двух или трех окнах горел свет, но микрорайон еще спал. Кострецов снова поздравил себя с тем, что так удачно заночевал у самогонщицы Мостовской и вышел из ее квартиры ни свет ни заря. Ночуй он дома, ему нипочем не привалило бы такое везение. Старший лейтенант без особой нужды поправил фуражку, поиграл ремнем рации и неторопливо закурил, косясь на портмоне в руках Владлена Михайловича.

– Значит, личное имущество? – с сомнением переспросил он, выпуская дым из уголка рта.

– Исключительно, – подтвердил Владлен Михайлович и словно невзначай выставил из портмоне уголок стодолларовой купюры. Щека его вдруг начала дергаться от нервного тика, и он прижал ее ладонью.

Водители, уставшие держать ящик на весу, начали потихоньку дрейфовать с ним в сторону автобуса.

– Стоять, – лениво сказал им Кострецов. Он чувствовал себя хозяином положения. – Поставьте на землю.

Водители послушно опустили ящик на асфальт и с облегчением распрямились, потирая затекшие руки. Личный шофер Владлена Михайловича словно бы невзначай подошел поближе. По-прежнему бледный и напряженный Шуруп тоже незаметно приблизился к ящику с другой стороны.

– Товарищ старший лейтенант, – все еще придерживая ладонью дергающуюся щеку, в своей обычной вежливой манере заговорил Владлен Михайлович, – друг мой, не надо нервничать. Примите это в знак моего глубочайшего уважения.

Кострецов небрежно затолкал стодолларовую банкноту в карман форменных брюк. Водители наклонились как по команде и ухватились за ручки ящика. Оба чувствовали, что сегодняшняя задержка на заправке выйдет им боком.

– Стоять, – повторил Кострецов. Теперь, когда деньги лежали у него в кармане, ему хотелось покуражиться, и, кроме того, ему казалось, что из этого типа в галстуке можно свободно вытянуть еще долларов двести, а то и все триста. «По сто баксов за ящик – это будет в самый раз», – подумал Кострецов. – Крышку поднимите, – потребовал он.

Шуруп и Дмитрий переглянулись. Водитель джипа посмотрел на хозяина. Владлен Михайлович кивнул, и в следующую секунду в сереньком предрассветном свете тускло блеснуло лезвие ножа.

– Ах! – только и успел воскликнуть Кострецов и медленно опустился на колени, прижав обе ладони к правому боку. Его фуражка свалилась с головы и легла на асфальт кверху околышем, так что участковый сделался похожим на нищего, просящего подаяние.

Дмитрий снова замахнулся ножом, но Владлен Михайлович остановил его коротким жестом руки.

– Вы! – надвинулся он на водителей автобуса. – Все неприятности из-за вас, господа, так что и расхлебывать придется вам.

Шуруп нервно протянул старшему водителю тяжелую монтировку. Водитель дико посмотрел на увесистый железный прут. Лицо его побелело, губы затряслись.

– Давай, давай, козел, – подстегивал его Шуруп, – пока я тебя этой хреновиной не перекрестил.

Честно говоря, руки чешутся. Действуй, если жить хочешь.

– Быстрее, – нетерпеливо сказал Владлен Михайлович, – светает.

Водитель дрожащей рукой взял монтировку и занес ее над головой Кострецова.

– Не надо, – прошептал старший лейтенант, липкой от крови рукой шаря по застежке кобуры.

Водитель заметил этот жест, окончательно испугался и с хрустом опустил монтировку на темя участкового. Кострецов тяжело упал лицом в асфальт.

Шуруп отобрал у водителя монтировку и передал ее второму виновнику происшествия.

– Быстрее, сука, – прошипел он, – кончай его.

– Да я не против, – спокойно ответил второй водитель и трижды быстро и очень сильно ударил Кострецова по голове. После первого же удара тело участкового подпрыгнуло и больше не шевелилось.

Старший водитель отвернулся, и его шумно вырвало на асфальт.

– Фу, паскуда, – скривился Шуруп. – Ящик хватай, козел, потом доблюешь.

Водители поволокли тяжелый ящик, а Шуруп с Дмитрием подхватили тело участкового и затолкали его в кусты.

Владлен Михайлович снова раскурил свою трубку и внимательно осмотрелся. Похоже свидетелей убийства не было. Все произошло между высоким бортом автобуса и полосой декоративного кустарника, так что имелась надежда на то, что в этот ранний час их никто не заметил. Позади него негромко хлопнула, закрываясь, крышка багажного отсека, и он услышал, как Шуруп что-то втолковывает старшему из водителей автобуса.

«Бесполезно, – подумал Владлен Михайлович, глубоко затягиваясь трубкой. – Этот дурак расколется на первом же допросе, а то и вовсе побежит звонить ментам из ближайшего телефона-автомата.»

– Павел, – негромко окликнул он Шурупа. – Поедешь с ними, – сказал он, когда Шуруп прибежал. – Глаз не спускай с этого.., ну, ты понял. А где-нибудь по дороге…

Шуруп понимающе кивнул. «Вот отморозок, – подумал Владлен Михайлович. – Ему человека убить все равно что помочиться. Впрочем, за это я его и терплю.»

– Лучше будет, если это сделает его приятель, – добавил он, и Шуруп снова кивнул. – Алексей подсядет к вам вместе со всеми. За груз отвечаете головой. Все, вперед, люди ждут.

– Ха, – сказал Шуруп, все еще возбужденный после недавнего убийства, – люди…

Спорить он, однако, не стал, и через несколько секунд тяжелый туристский автобус и черный японский джип разъехались в разных направлениях, оставив участкового инспектора милиции Кострецова лежать в кустах и дожидаться дворников. Стодолларовая купюра лежала теперь в кармане у Шурупа, который, развалясь, сидел на переднем сиденье автобуса и курил сигарету, небрежно стряхивая пепел прямо себе под ноги.

За неделю до того, как старший лейтенант Кострецов отдал богу свою не слишком праведную душу, Сергей Дорогин проснулся рано утром и понял, что день снова будет душным.

Был всего восьмой час утра, но солнце, пробивавшееся сквозь плотно закрытые жалюзи, уже успело сильно нагреть воздух в спальне. Яростные солнечные блики дрожали на планках жалюзи, и пол, на который Сергей опустил ногу, вставая, неожиданно обжег босую ступню.

Все окна в доме были плотно закрыты, но запах дыма в последние дни сделался вездесущим, и никакого спасения от него не было: вокруг Москвы горели леса, каждый день возникали все новые очаги пожаров, то тут, то там вставали дымные столбы. Старик Пантелеич, глядя на эти столбы, вполголоса матерился и трижды в день появлялся на лужайке перед домом, поливая траву из шланга, как будто это бессмысленное действо могло что-то изменить. Дорогин порой тоже испытывал беспокойство, наблюдая за тем, как далекий горизонт затягивается дымной мутью: время от времени ему начинало казаться, что огонь может добраться до его дома. Это была, конечно, чепуха, но побороть беспокойство было трудно.

«Надо же, – подумал Сергей. – Как быстро привыкаешь называть окружающие тебя вещи своими: мой дом, мой гараж, моя постель… Как будто и не было никогда на свете доктора Рычагова, который построил этот дом и поставил именно на это место вот эту самую кровать. Кровать, в которую мы каждый вечер ложимся вдвоем – я и та самая женщина, которая делила эту постель с Рычаговым. Ревновать к мертвецу бессмысленно, но, раз уж я об этом подумал, то где, интересно знать, моя женщина?»

Он натянул мятые шорты (надеть на себя что-то еще казалось просто немыслимым из-за жары) и спустился на кухню.

Тамара была здесь. Она боком сидела у стола и пила кофе медленными глотками, глядя в окно, за которым знойным маревом наливался очередной день. Сергею показалось, что она в дурном настроении, но когда Тамара, услышав его шаги на лестнице, оглянулась, он увидел на ее лице всегдашнюю улыбку.

– Проснулся? – спросила она.

– Даже не знаю, что тебе сказать, – ответил Дорогин. – Когда я просыпаюсь и вижу тебя, мне кажется, что я все еще сплю.

– Лгунишка, – рассмеялась Тамара. – Подмосковный Пиноккио. У тебя вырастет огромный нос.

– И ты меня сразу же разлюбишь, – подхватил Сергей.

– Ничего подобного. Я отведу тебя в клинику, и там тебе по знакомству отрежут лишние сантиметры, чтобы ты мог обманывать меня дальше. У тебя это здорово получается.

Дорогин подошел к зеркалу и придирчиво изучил свой нос. Нос был как нос, и он с удовлетворением сообщил об этом Тамаре.

– Между прочим, – сказала она, – я недавно слышала, что вранье на самом деле способствует увеличению носа. Говорят, когда человек при разговоре все время теребит нос, это верный признак того, что он врет.

– Хорошо бы, кабы так, – потягиваясь, ответил Сергей. – Но я, к сожалению, знаю множество людей, которые врут напропалую и при этом не испытывают никакого дискомфорта, не говоря уже о том, чтобы дергать себя за нос.

– Например?

– А ты включи телевизор, особенно когда показывают новости. Там этих примеров сколько хочешь.

Он налил себе кофе и уселся рядом с Тамарой. Кофе слегка попахивал дымом, и Сергею вдруг расхотелось его пить. Сделав пару глотков, он отодвинул чашку. Тамара по-прежнему молча смотрела в окно. Дорогин вдруг ощутил неловкость и потребность что-то сказать, как будто от его слов могла уменьшиться жара.

– По лесу бы побродить, – задумчиво произнесла Тамара. – Ягод пособирать, грибов…

– Грибы – это еще куда ни шло, – откликнулся Сергей, – а ягоды я собирать не люблю.

– Как и все мужчины. Вы только варенье есть любите.

– Это да. Да какие сейчас ягоды? Жара, сушь, огонь… Слушай, а поехали к морю! Там тоже жарко, зато там столько воды!

– А главное, никаких ягод, – иронически добавила Тамара. Она вздохнула и положила подбородок на ладони. – А знаешь, я вдруг вспомнила, как отец впервые повез меня к морю. Мы поехали поездом, с трудом нашли себе квартиру… Денег было мало, да и сервис тогда был, сам знаешь, какой… А запомнилось почему-то на всю жизнь.

– А где вы были? – с интересом спросил Сергей.

Ему действительно было интересно: Тамара редко говорила о своем прошлом.

– В Одессе.

Дорогин припомнил Одессу: старинные дома с осыпающейся лепниной, тенистые улицы, дворы-колодцы, бронзовый Дюк – какой-то совсем не такой, как по телевизору, – знаменитый Оперный театр, а позади всего этого – море, огромный ласковый зверь с сине-зеленой лоснящейся шкурой…

– А что, – сказал он, – это идея. Полетим самолетом?

Некоторое время Тамара молча смотрела на него, слегка нахмурив тонкие брови, словно ей задали невесть какой сложный вопрос, ответ на который требовал долгого и серьезного раздумья. Ей вдруг пришло в голову, что все это странно и удивительно от начала и до конца: и сам Дорогин, и обстоятельства, при которых они сошлись, и все, что случилось с ними потом. Конечно, было время, когда она была уверена, что рождена для удивительной, наполненной событиями, очень значительной судьбы и совершенно необыкновенной любви. С годами это ощущение ослабло и наконец пропало вовсе, и вот тогда словно по волшебству в ее жизни возник Дорогин. И все стало так, как ей представлялось когда-то, и одновременно совсем не так: оказалось, что интересная судьба похожа на жизнь вблизи действующего вулкана. «Вот пожалуйста, – подумала она. – Начали с ягод, а закончили Одессой. Этот человек похож на арабского джинна: сплошные чудеса пополам с неприятностями. Бьюсь об заклад: если мы полетим на самолете, самолет непременно утонят в Турцию.»

– А что ты будешь делать с террористами? – спросила она наконец.

Теперь настала очередь Сергея молчать и хмурить брови в попытках сообразить, что она имела в виду. Поняв, он расхохотался, опасно откинувшись назад и чуть не потеряв равновесие. Какое-то время Тамаре удавалось сохранять серьезное выражение лица, но в конце концов и она, не выдержав, прыснула в кулак. Сергей Дорогин смеялся редко, но, когда это происходило, невозможно было не смеяться вместе с ним.

– Ох, – простонал Сергей, утирая навернувшиеся на глаза слезы. – Уморила, честное слово.

– Не понимаю, что тебя так развеселило, – снова принимая серьезный и даже надменный вид, сказала Тамара. – Между прочим, девяносто процентов женщин на моем месте обиделись бы.

– Так уж и девяносто!

– Даже девяносто пять.

– Я очень рад, что ты не относишься к их числу, – серьезно сказал Сергей.

– Лгунишка, – повторила Тамара.

– Но ты же меня прощаешь?

– Это у меня профессиональное, – вздохнула она. – Медсестры привыкли снисходительно относиться к выходкам больных. А ты как-никак мой пациент.

– Вот именно. Имейте в виду, сестра: больной остро нуждается в морских купаниях. Это ваш священный долг – сопровождать умирающего к месту принятия процедур. Вспомните клятву Гиппократа.

– Я насыплю тебе соли в ванну, – смеясь, сказала Тамара.

– Хорошо, что не на хвост, – пробормотал Дорогин. – Какая щедрость! И после этого она будет говорить, что я ее пациент.

– Просто ты не единственный мой пациент, – напомнила Тамара. – На завтра в клинике запланированы три операции, на послезавтра – еще две…

Дорогин свирепо заскрежетал зубами.

– Решено, – сказал он. – Намажу лицо гуталином и пойду в твою клинику. Молилась ли ты на ночь, Дездемона? – произнес он замогильным голосом. – Все твои симулянты разбегутся, кто куда, и ты будешь наконец свободна. Неужели ты еще не соскучилась по свободе?

– Свобода – это осознанная необходимость, – торжественно процитировала Тамара. – Незачем душить моих пациентов. Все равно через неделю я ухожу в отпуск.

– Что ж, пусть живут, – согласился Сергей. – Так я закажу билеты?

– Только не на самолет, – сказала Тамара. – Надоело. Совершенно не успеваешь ощутить дорогу.

– Машина? – с сомнением переспросил Сергей.

– Ни в коем случае. Я хочу, чтобы ты тоже отдохнул.

– Поезд?

– Фи. Жарко, душно, грязно, и обязательно пахнет чьими-нибудь носками.

– Вот уж, действительно, «фи». Пешком, что ли, пойдем?

– Заманчиво, но, боюсь, отпуска не хватит. Как насчет автобуса? Я вчера слышала по радио рекламу…

Дорогин задумался, почесал затылок и закурил.

– Послушай, – осторожно сказал он, – а ты, часом, не беременна?

– Что за странная фантазия? – удивилась Тамара.

– Говорят, беременные все с причудами. Надо же: автобус…

– Негодяй, – сказала Тамара. – Посмотри на себя: сидишь на кухне в мятых трусах, куришь натощак и издеваешься над женщиной.

– Это шорты, – обиделся Дорогин.

– Ах да, извини… Тогда конечно. Можешь продолжать издеваться.

Сергей рассмеялся, поцеловал ее в щеку и вышел из кухни. Он надел старые кроссовки, нахлобучил на голову потемневшую от пота кепку с длинным козырьком и вышел во двор. Жара навалилась на него, как тонна раскаленного угля. Несмотря на ранний час, солнце жгло немилосердно, и трава на лужайке выглядела несвежей вопреки стараниям неугомонного Пантелеича. Сергей открыл ворота и начал пробежку. Бежать было трудно, в воздухе, казалось, совсем не осталось кислорода, слабый, но настойчивый запах дыма забивал ноздри, и Дорогин быстро вспотел. Подошвы разбитых кроссовок мягко шлепали по пыльной обочине, мимо неторопливо проплывал источающий запахи сосновой смолы и хвои лес, жужжали насекомые. Несколько привлеченных запахом пота слепней увязались за Дорогиным. Одного он звонко прихлопнул на голой груди, остальные, покружив, отстали.

На шоссе уже царило оживление. Проезжающие автомобили с шумом раздвигали плотный, перегретый воздух, и он обдавал бегущего по обочине человека тугими горячими волнами. Сергей снова подумал, как было бы здорово, если бы в конце маршрута его ждало море. Еще ему невольно подумалось, что человек все-таки ужасно неприспособленное для жизни создание: летом ему жарко, зимой холодно, в дождь сыро, и без дождя тоже плохо… «Как будто нас завезли с какой-то другой планеты, – подумал он. – Ох, не зря многие критикуют старика Дарвина. Вряд ли природа могла по собственному почину создать такой несуразный биологический вид, как мы…»

Возвращаясь, он встретил Пантелеича, который как раз подъезжал к воротам на своем обшарпанном велосипеде. На старике была выгоревшая почти добела солдатская рубаха, ветхие, но чистые серые брюки и неизменные рабочие ботинки. Правая штанина была прихвачена бельевой прищепкой, чтобы не попадала в цепь, а плешивую макушку прикрывала старенькая мятая кепка со сломанным козырьком. В корзине, укрепленной на багажнике велосипеда, как всегда, красовалась трехлитровая банка с молоком и аккуратно завернутый в газету брусок – то ли масло, то ли творог. Увидев Дорогина, старик притормозил и лихо, по-молодому на ходу соскочил с велосипеда.

– Здорово, Муму, – как всегда, солидно и обстоятельно сказал старик. – Все бегаешь? Небось от старости хочешь убежать?

– Оно бы и неплохо, – ответил Сергей, пожимая плоскую и твердую, как дубовая доска, ладонь Пантелеича, – да разве от нее убежишь?

– Не убежишь, это факт, – вздохнув, согласился старик. – Уж это ты мне можешь не рассказывать. Я от нее, проклятой, даже на велосипеде уехать не могу.

– Ты зачем приехал, Пантелеич? – спросил Дорогин. – Работы во дворе никакой. Сидел бы себе на скамеечке, чего по жаре мотаться?

– А чего на ней высидишь, на скамеечке, окромя геморроя? – откликнулся старик, заводя велосипед во двор и прислоняя его к стене сарая. – От старости конечно не убежишь, но ведь она, стерва проклятая, только и ждет, чтобы ты шевелиться перестал.

Сядешь, мхом обрастешь, вот тут она на тебя и навалится. В момент прожует и косточек не выплюнет.

И потом, молочка я вам привез, маслица свежего. Корова – она и есть корова, ей все едино, сидишь ты или бегаешь, она свое дело знает: с одного конца траву в себя заталкивает, а с другого у ней молоко выходит. Не на землю же его выливать…

Говоря, Пантелеич не стоял на месте. Открыв дверь сарая, он выволок на дорожку аккуратно свернутый и перевязанный алюминиевой проволокой резиновый шланг, неторопливо размотал его и подключил к водоразборному крану. Сергей, на долю которого выпала роль пассивного наблюдателя, открыл вентиль, и из разбрызгивателя на конце шланга ударили в разные стороны тонкие струйки воды. Над газоном встала радуга, перемещавшаяся в такт движениям Пантелеича, то исчезая, то возникая снова. Это было красиво, и некоторое время Сергей просто стоял и смотрел, как Пантелеич медленно передвигается по газону, держа в правой руке маленькую радугу.

– Как ты думаешь, Пантелеич, – сказал он наконец, – огонь сюда не дойдет?

– Нет, – авторитетно заявил старик, – не дойдет. Ветер в другую сторону, и вообще… Не волнуйся, Муму, в этом году погорельцем не будешь. А с чего это ты вдруг забеспокоился?

– Уехать хочу, – признался Дорогин. – Недельку-другую У моря посидеть.

– Так какие проблемы? – пожал плечами старик. – Езжай и ни о чем не думай. За домом я присмотрю, все будет в ажуре.

– Ну спасибо, Пантелеич, – сказал Сергей. – Честно говоря, хотел тебя об этом попросить, да неловко как-то…

– А чего тут неловкого? – удивился старик. – Дело твое молодое, да и мне какое-никакое занятие.

Будь спокоен, сберегу все в лучшем виде, и даже трава на газоне не завянет.

– Далась тебе эта трава, – рассмеялся Сергей.

– Трава – тоже тварь живая, – заметил Пантелеич. – И потом, глазу приятно. И подруге твоей будет где босиком походить. От этого дела все здоровье, а какой интерес по сухой траве ходить? И колется, и некрасиво – никакого, одним словом, удовольствия. Вот вернешься с моря, а у тебя тут муравушка – мягкая, зелененькая, не то что в тамошних степях. Ты меня еще добрым словом помянешь.

– Ну и ладно, – сдался Дорогин. – Значит, договорились?

– Само собой, – старик сдержанно кивнул и хитровато покосился на Сергея. – Может, примем по пять капель по такому случаю? – спросил он, запуская руку в глубокий карман брюк.

– Да мы только через неделю поедем, – ответил Сергей.

– За неделю я засохну, как трава без полива, – заявил Пантелеич.

– Что ж, – с улыбкой сказал Дорогин, – придется тебя опрыскать, раз такое дело. Только не рановато ли?

– Ну, может, и рановато, – покладисто согласился старик, возвращаясь к своему прерванному занятию. – Можно и подождать чуток.