"Игра без правил" - читать интересную книгу автора (Воронин Андрей, Гарин Максим)

Глава 4

После разговора с курсантом Гавриловым капитан Французов не находил себе места. У него никак не шло из головы то, что рассказал ему курсант. Оставаясь внешне спокойным, он раз за разом прокручивал в голове все, что знал о Николае Панаеве, пытаясь найти слабое звено в казавшемся ему по-настоящему мужском характере парня и определить свою долю вины за случившееся. До разговора с Гавриловым с этим как будто все было ясно: он что-то упустил в процессе тренировок, и Панаев, столкнувшись с неожиданным нападением, не сумел защитить себя достаточно эффективно. В свете состоявшегося разговора все это представлялось капитану совсем по-иному: похоже, ошибка была не в физической, а в психологической подготовке парня. Кажется, он вообразил себя суперменом и решил на этом подзаработать, а это, по убеждению капитана, был один из кратчайших путей к могиле или, в лучшем случае, к тюрьме.

Как удалось ему уяснить из сбивчивого рассказа Гаврилова, ночной клуб "Атлет" был не просто дорогим кабаком. Он представлял собой гибрид ночного ресторана со спортивным залом. Днем в зале тренировались боксеры, а по ночам там проводились подпольные бои с тотализатором, приносившие владельцам клуба немалый доход. Судить о размерах этого дохода можно было по тому, что участие в одной схватке приносило боксеру триста долларов, – это проигравшему. Гонорар за победу зависел от суммы сделанных ставок и колебался, как понял Французов, в пределах от семисот до полутора тысяч долларов. Это были большие деньги и огромный соблазн, против которого, судя по всему, чемпион области устоять не смог, что и привело его к такому печальному концу. Погиб Панаев на ринге или был убит позже с целью ограбления, было не так уж важно. Французов полагал, что выяснение обстоятельств его смерти не составит труда для капитана Ярцева и его коллег.

До конца рабочего дня Французов трижды звонил Ярцеву, но так и не застал того на службе. Делиться информацией с незнакомым дежурным он не стал:

Французов не испытывал особенно нежных чувств к милиции, хотя Ярцев ему чем-то понравился. В том, что старшего уполномоченного не оказалось на месте, Юрий усмотрел своего рода знак судьбы. Чем больше он думал об этом деле, тем сильнее чесались у него кулаки. Криминальная жизнь северной столицы до сих пор мало касалась бывшего десантника. В свое время он достаточно решительно отверг пару-тройку сомнительных предложений, и с тех пор его не беспокоили. Он редко читал газеты и еще реже смотрел телевизор: от сводок новостей у него начинала нестерпимо болеть голова. Идя по улице, он скользил по пролетающим мимо иномаркам равнодушным взглядом. Лихорадочная активность доморощенных миллионеров напоминала ему кишение паразитов на шкуре большого мертвого животного и вызывала точно такие же эмоции: ни перебить паразитов по одному, ни оживить животное он не мог и потому проходил мимо раскормленных молодчиков с сотовыми телефонами, брезгливо отворачивая лицо. Уличной шпаны капитан Французов не замечал вообще. Его рост и ширина плеч отбивали у хулиганов всякую охоту связываться с ним.

Теперь ситуация изменилась.

Капитан с удивлением понял, что смерть Николая Панаева задела его сильнее, чем он ожидал. Панаев был гордостью капитана Французова, пусть не другом, но любимым учеником. Паразиты закусали его насмерть, его кровь осела в их карманах тугими пачками хрустящих купюр, и то, что Панаев по неопытности сам шагнул навстречу собственной смерти, не освобождало их от ответственности.

Французов положил трубку на рычаги и некоторое время задумчиво смотрел на телефонный аппарат.

Ярцев до сих пор не появился на службе. Капитан пожал плечами и вышел из преподавательской. В своем маленьком кабинетике, примыкавшем к спортзалу, он переоделся в штатское (комплект гражданской одежды хранился у него в шкафу на всякий случай). Линялые джинсы, разбитые кроссовки, застиранная футболка и небрежно наброшенная поверх нее матерчатая спортивная куртка изменили капитана почти до неузнаваемости – он словно помолодел, став больше похожим на отставного спортсмена, чем на боевого офицера. Не торопясь, но и не мешкая, Юрий переложил свое нехитрое имущество: документы, деньги, ключи от квартиры, пачку сигарет и зажигалку – из кителя в куртку, запер кабинет и вышел на улицу.

Ему повезло: на стоянке в двух кварталах от училища скучал одинокий таксомотор.

Таксист, позевывая, читал газету. Юрий уселся рядом с ним на переднее сиденье, ездить сзади он не любил, и коротко бросил:

– На Литейный.

Таксист неторопливо сложил газету, перегнувшись через Юрия, затолкал ее в бардачок, включил счетчик и отъехал от стоянки.

– Куда на Литейном? – поинтересовался он.

– Клуб "Атлет" знаешь? – спросил Французов.

Таксист с интересом посмотрел на него, наметанным глазом оценивая рост, ширину плеч, толщину бицепсов и тяжелый, волевой подбородок пассажира, что-то прикинул про себя и, приняв решение, спокойно ответил:

– Кто ж его не знает. Место известное.

Верно оценив испытующий взгляд таксиста, Юрий не стал признаваться в том, что он-то как раз до сегодняшнего дня находился в блаженном неведении относительно существования клуба и того, что происходило в нем поздними вечерами.

– Вот и отлично, – с глубокомысленным видом сказал он. – Туда и поедем.

– К парадному входу или к служебному? – уточнил таксист.

– Сам, что ли, не можешь сообразить? – грубо сказал Французов и для убедительности сделал несколько круговых движений нижней челюстью, словно поправляя боксерскую прокладку.

Водитель с уважением покосился на него и немного увеличил скорость, обгоняя запыленную "Вольво" с финскими номерами.

– Балдею от бокса, – осторожно сказал он, заводя разговор на интересующую его тему – Настоящий мужской спорт, не шахматы какие-нибудь.

Французов молча кивнул и снова глубокомысленно подвигал челюстью. Пристрастия таксиста его волновали мало, но он понимал, что этот болтун более или менее осведомлен о клубе, и благодарил судьбу за такой подарок. Таксист мог хотя бы отчасти облегчить стоящую перед ним задачу.

– Тоже мне, спорт, – ободренный молчаливым согласием пассажира, принялся развивать свою мысль шофер. – В смысле, шахматы. По-моему, это занятие для очкастых педиков.

– А мне нравится, – равнодушно бросил Юрий.

Мнение таксиста о шахматах в данный момент его интересовало меньше всего.

– Ну да, – хохотнул тот, – вы скажете! По вас и видно. Ну просто вылитый шахматист!

– Им платят больше, – осторожно пустил пробный шар Французов.

– Ну, вы ведь тоже не бесплатно морды бьете, – сказал водитель. – Хотя, конечно, это не мое дело.

– Вот именно, – веско подтвердил Французов. – И потом, староват я уже для ринга.

– Это вы зря, – подобострастно сказал таксист. – Настоящий мужик, вот вроде вас, староват не бывает.

– Старый конь борозды не портит, так, что ли? – спросил капитан.

– Во-во, – поддакнул шофер.

Они уже ехали по Литейному. Юрий заметил впереди броскую вывеску ночного клуба "Атлет", но тут водитель притормозил, свернул в боковую улочку, лихо развернулся и остановил машину перед неприметной дверью, выкрашенной облупившейся масляной краской.

– Приехали, – сказал он.

Не задавая вопросов, Юрий расплатился и вышел из машины. Таксист скрупулезно отсчитал сдачу и, пожелав ему удачи, уехал.

– Может, после смены загляну посмотреть, как вы деретесь! – бросил он на прощанье.

Французов усмехнулся. Он собирался хорошенько подраться, но вряд ли балдеющий от бокса таксист имел шанс посмотреть на то, как он будет разбираться с администрацией клуба, и вряд ли то, что должно здесь было произойти в ближайшее время, имело отношение к боксу. Капитан не был намерен обременять себя соблюдением каких бы то ни было правил, кроме одного: бей первым. Он понимал, что его затея опасна, но смертельный риск так долго был частью его жизни, что давно перестал восприниматься как нечто из ряда вон выходящее. Его просто нужно было иметь в виду и, действуя продуманно и решительно, свести до минимума.

Капитан подошел к облупившейся деревянной двери, поражаясь тому, как неказисто она выглядит. В ней даже не было глазка, его заменяло прикрытое фанерной заслонкой окошечко, затянутое ржавой металлической сеткой. На дверном косяке торчала кнопка электрического звонка, прикрытая от дождя мятым жестяным козырьком. Юрий надавил на нее и не отпускал, пока прикрывавшая окошко заслонка не откинулась и за частой металлической сеткой не возникло лицо охранника.

– Что надо? – недовольно спросил тот.

– Мне в зал, – сказал Французов с таким видом, словно он был здесь хозяином.

– Это с парадного входа, – ответил охранник и начал было закрывать окошечко, но Юрий остановил его.

– Погоди, мужик, – сказал он. – Я хочу поговорить с хозяином.

– Ты кто? – спросил охранник.

– Прохожий, – ответил Французов. – Шел мимо, дай, думаю, загляну.

– Проваливай, – недружелюбно посоветовал охранник. – Хозяин с прохожими не разговаривает.

– Что ж ты такой неласковый-то? – с умело разыгранной обидой сказал Юрий. – Мне сказали: покажешь записку, проблем не будет. Я должен хозяину кое-что передать.

– Что передать? – спросил охранник.

– А вот это, брат, не твое дело, – покачав головой, ответил капитан. – У меня к хозяину поручение, а не к тебе.

– Тогда какого хрена ты мне здесь мозги туманишь? – раздраженно воскликнул охранник. – Показывай записку. От кого хоть она?

– Может, ты все-таки откроешь дверь? – неохотно засовывая руку в карман куртки, спросил Французов. – Или я так и буду с тобой, как с попугаем, через эту сетку разговаривать?

– Так и будешь, – сказал охранник. – Записку показывай.

– Где же она, мать ее, – забормотал Французов, роясь в карманах. – Ага, вот. На, гляди.

Он протянул в сторону окошка листок бумаги. Это был список продуктов, которые он должен был купить по дороге домой. Наученная горьким опытом, Ирина каждый раз, отправляя мужа за покупками, снабжала его таким списком, зная, что в противном случае он может потратить всю наличность на роскошный букет цветов и какую-нибудь безделушку, – такие случаи бывали.

Охранник сунулся лицом к самой сетке, пытаясь разобрать то, что было написано на листке. Заранее поморщившись, Французов нанес короткий сокрушительный удар кулаком прямо сквозь металлическую сетку.

Он бил в полную силу, поскольку шансов на повторный удар не было. Сетка с треском порвалась и соскочила с удерживавших ее ржавых гвоздей, а охранник, не успев даже охнуть, с грохотом отлетел в темную глубину коридора, что-то опрокинув по дороге. Не вынимая руки из окошка, Французов привстал на цыпочки, нашарил на внутренней стороне двери барабанчик замка и отпер дверь. Ночные фантазии капитана Ярцева были недалеки от истины. Капитан не учел только одного: для того чтобы перевернуть вверх тормашками ночной клуб "Атлет", Французов не нуждался в оружии. Он сам был оружием, но Ярцев этого не знал, и потому его ошибка была вполне простительной, особенно с учетом того, что теперь даже копеечные долги выбивались с помощью "магнумов", "кольтов" и "ТТ".

Распахнув дверь, Французов вошел в тускло освещенный коридор. Вырубленный им охранник лежал у противоположной стены, высоко задрав ноги, под которыми валялся перевернутый стул. Судя по всему, он вдобавок основательно приложился затылком к стене.

Юрий с невольным уважением отметил, что у этого парня чрезвычайно крепкая голова: несмотря на приключившееся с ним несчастье, которое могло запросто загнать в гроб человека пожиже, он слабо шевелился, пытаясь встать. Французов неторопливо запер дверь, прикрыл окошко в ней фанерной заслонкой и только после этого, тщательно прицелившись, ударил охранника ногой в шею. Удар был точно рассчитанным. Капитан не собирался никого убивать, по крайней мере пока.

Охранник дернулся и обмяк, но дышать не перестал.

Юрий поставил стул на ножки и боком усадил на него потерявшего сознание охранника, прислонив его спиной к обшарпанной стене. Голова охранника тяжело свесилась на грудь, и со стороны могло показаться, что он спит. Ворочая эту тушу, капитан нащупал во внутреннем кармане его кожаной куртки что-то твердое и тяжелое. Запустив руку охраннику за пазуху, Французов извлек оттуда девятимиллиметровый "вальтер". После секундного раздумья он отрицательно покачал головой, привычным жестом извлек из пистолета обойму и по одному выщелкнул из нее патроны. Ссыпав их в карман, Юрий вставил обойму в рукоять, передернул затвор, выбрасывая оставшийся в канале ствола патрон, и небрежно затолкал пистолет на место. Он надеялся, что после дополнительного удара охранник пробудет в отключке хотя бы полчаса, но подстраховаться все же не мешало.

Капитан осмотрелся.

Экономно освещенный тусклыми плафонами коридор тянулся влево от дверей метров на десять, а дальше поворачивал под прямым углом. Справа он заканчивался тупиком, в торце которого была еще одна дверь. Распахнув ее, Французов увидел рыжий от ржавчины унитаз, в который из старомодного ржавого бачка, расположенного под самым потолком, непрерывной струйкой бежала вода. Капитан аккуратно, без стука прикрыл дверь и двинулся по коридору, настороженно вслушиваясь в тишину. Проходя мимо урны для мусора, он высыпал в нее патроны.

За поворотом коридор упирался в еще одну дверь, на этот раз вполне приличную, изготовленную, что называется, по евростандарту и, что было гораздо важнее, незапертую и неохраняемую. Капитан повернул ручку и толкнул дверь от себя, подумав мимоходом, что воротилы подпольного бизнеса на поверку оказываются наивными лопухами: доверить охрану клуба одному-единственному человеку было непростительной небрежностью. Это обстоятельство зародило в душе капитана смутные сомнения. Пока все получалось чересчур легко. Что это за подпольный клуб, о котором знает первый попавшийся таксист? Открывшийся перед ним коридор, в отличие от предыдущего, был отделан с неброской элегантностью, недвусмысленно намекавшей на большие деньги. Бесшумно ступая своими расшлепанными кроссовками по керамической плитке, Французов миновал лестницу и открыл следующую дверь, оказавшись в небольшом тамбуре, единственным украшением которого служили еще три двери. За одной из этих дверей с плеском текла вода – похоже, там располагалась душевая. Из-за другой доносились звуки ударов, тяжелый топот ног по дощатому настилу и резкие выкрики рефери. Судя по всему, за этой дверью располагался спортзал. Третья дверь, за которой было тихо, оказалась запертой. Следуя простейшей логике, капитан решил, что она ведет в раздевалку. Это подтверждал и едва уловимый запах пота, витавший в тамбуре.

Юрий распахнул ведущую в спортзал дверь и оказался на узком балкончике, который опоясывал небольшой, но прекрасно оборудованный зал, располагавшийся в полуподвале. Здесь было четыре ринга, и на всех работали боксеры. На балкончике тут и там по одному и группками стояли люди. Появление Французова оставило их вполне равнодушными, что немало удивило ожидавшего скандала и драки капитана. Кое-кто, окинув его мимолетным взглядом, тут же отвернулся, большинство же даже не повернуло головы. В целом это больше всего напоминало обыкновенную тренировку в каком-нибудь обществе "Урожай" или "Трудовые резервы" – никакой повышенной секретности, никаких угрюмых мордоворотов с израильскими автоматами под полой. "До чего же обнаглели, твари, – подумал капитан, – даже не прячутся."

Аккуратно прикрыв за собой дверь, он покинул балкон и вернулся в коридор. Если таинственные хозяева клуба были где-то здесь, то искать их следовало на втором этаже. Снова мельком подумав о том, что занимается совершенно не своим делом, Французов стал подниматься по лестнице.

Алексей Иванович Ставров проснулся, как обычно, в половине шестого утра. Он давно перестал пользоваться будильником: выработавшаяся за долгие годы привычка и так поднимала его точно в назначенное заранее время. Еще будучи нищим студентом института физкультуры, Алеша Ставров изобрел собственную систему, позволявшую ему обходиться без будильника, на который у бывшего детдомовца в ту пору просто не было денег. Засыпая, он во всех подробностях представлял себе циферблат этого несуществующего будильника и старательно устанавливал стрелку звонка на выбранное время. В ту пору у него не было способа проверить, насколько точно работают его внутренние часы, но, во всяком случае, на занятия он не опоздал ни разу. Позднее, когда ему удалось скопить денег на скромную "Победу" в хромированном корпусе, которой он гордился так, как ни один из "новых русских" не гордится своим золотым "Пульсаром", он убедился в том, что его внутренний будильник отсчитывает часы и минуты не хуже кремлевских курантов. С тех пор прошло много лет, но Алексей Иванович так и не удосужился приобрести настоящий будильник. Более того, он перестал носить наручные часы, определяя время без их помощи с точностью до двух минут. Боксируя на ринге, он всегда точно знал, сколько осталось до конца раунда, ни разу не взглянув на табло. Это помогало лучше рассчитывать силы, и многими своими победами боксер-тяжеловес Алексей Ставров был обязан именно этой особенности своего организма.

Впрочем, объяснять это какой-то биологической аномалией Алексей Иванович был не склонен. Это была простая дисциплина, – дисциплина ума и тела, без поблажек и выходных дней. "Организм, – объяснял он своим ученикам в те дни, когда работал тренером, – тварь безмозглая. Ему наплевать на ваши спортивные достижения и вообще на все на свете. Он хочет жрать, спать и трахаться, а все остальное он в гробу видал. Можно, конечно, жить и так. Посмотрите вокруг: все эти сорокалетние брюханы, страдающие одышкой и варикозным расширением вен, жили в свое удовольствие. Этот путь прост, но он не имеет ничего общего со спортом."

Алексей Иванович быстро шел в гору и к сорока пяти годам достиг вершины тренерской карьеры – был назначен тренером сборной. Здесь он с некоторым удивлением обнаружил, что жизнь тоже не стояла на месте и большой спорт стал неотделим от большой химии.

Наблюдая за тем, как молодые талантливые спортсмены калечат себя ради достижения сиюминутного результата, Алексей Иванович чувствовал, что начинает терять веру в человечество. В конце концов он ушел из сборной и, пользуясь старыми связями и помощью некоторых своих высокопоставленных поклонников, открыл собственное дело. Дело, вопреки ожиданиям, пошло хорошо и очень быстро стало приносить ощутимый доход в твердой валюте. Самозванная "крыша", конечно, сильно досаждала Ставрову, но, учитывая специфику его бизнеса, рэкетиры не особенно наглели и вели себя сравнительно пристойно. Алексей Иванович вынужден был терпеть "крышу": все-таки лицензии на проведение боксерских боев с тотализатором он в мэрии не получал, хотя и надеялся со временем на окончательную легализацию наиболее доходной части своего бизнеса. В конце концов, ничего предосудительного в этом он не видел: почему бы, в самом деле, ребятам не подзаработать в свободное время? У себя на ринге Ставров старался не допускать грязных штучек, которыми с некоторых пор стал изобиловать большой спорт. Правда, менеджер клуба Погодин в последнее время стал вызывать у него определенное беспокойство. Слишком жаден был Федор Андреевич до денег, слишком неразборчив в средствах и как-то подозрительно легко находил общий язык с опостылевшей Алексею Ивановичу "крышей". Впрочем, менеджеры приходят и уходят, а бокс остается – таково было мнение экс-чемпиона Союза в тяжелом весе Алексея Ставрова, и мнения этого он ни от кого не скрывал.

Алексей Иванович встал, стараясь не разбудить жену, натянул на отяжелевшее тело адидасовский спортивный костюм, в прихожей надел родственные костюму кроссовки и, спустившись с седьмого этажа по лестнице, выбежал на улицу. Несмотря на свои почти шестьдесят лет, он совершал трехкилометровую пробежку каждое утро. С каждым годом эти три километра становились все длиннее, и Ставров подозревал, что в один прекрасный день его принесут с пробежки ногами вперед, но сдаваться он не собирался. Это тоже был вопрос самодисциплины и, если хотите, самоуважения.

Добежав до сквера, он проделал разминочный комплекс упражнений, нимало не заботясь о том, что может выглядеть смешным, и немного побоксировал с тенью. Двигался он довольно тяжело и неповоротливо, но каждый из его ударов, будучи направленным в цель, более осязаемую, чем воображаемый противник, мог бы свалить быка.

Как всегда, вернувшись с пробежки, он обнаружил, что Дарья Васильевна уже встала и успела приготовить ему плотный, по всем правилам науки, завтрак. Он сто раз предлагал жене завести домработницу, средства это позволяли, но супруга оставалась непреклонной. У нее были свои понятия о порядке и дисциплине, и содержание дома в чистоте, а мужа в сытости тоже было для нее вопросом самоуважения.

Приняв душ, владелец и управляющий ночного клуба "Атлет" Алексей Иванович Ставров направился на кухню, где уже дожидалась его скворчащая на сковороде яичница с колбасой и неизменная чашка круто заваренного чая с большим бутербродом. Голода Алексей Иванович не испытывал, но с завтраком расправился решительно и быстро. Он не собирался принимать во внимание возрастные изменения в организме, по крайней мере в собственном, и мысль о том, что хотя бы на закате жизни можно было бы немного расслабиться и дать телу покой, даже не приходила ему в голову.

Покой для него означал распад и смерть, к которой он вовсе не стремился.

Поблагодарив жену и услышав в ответ неизменное "не за что", Алексей Иванович направился в спальню и сменил спортивный костюм на старомодную строгую тройку, ослепительно белую сорочку и неброский галстук. Выбирать галстуки Алексей Иванович не умел и потому никогда не гонялся в этом плане за модой, предпочитая носить скромные галстуки пастельных тонов – по крайней мере, риск показаться смешным сводился до минимума. Ставров понимал, что это дают знать о себе комплексы, нажитые еще во времена голодного студенчества, но справедливо полагал, что переделывать себя уже поздновато, да и незачем. В конце концов, для жены он был хорош и так, а что касается девушек, то галстук ничего не мог изменить в том, что касалось его возраста. В этом деле галстук вообще не имел никакого значения. В свои без малого шестьдесят лет Ставров мог привлечь девицу моложе пятидесяти разве что деньгами, но экспериментировать в этой области он не собирался. Алексей Иванович по праву гордился тем, что ни разу не изменил жене, хотя в компании коллег никогда не распространялся на эту тему: друзья могли счесть его не вполне нормальным, скажи он им, что хранил верность своей Дарье Васильевне на протяжении тридцати пяти лет.

Затянув перед зеркалом жемчужно-серый галстук в мелкую черную крапинку, Алексей Иванович пригладил щеткой свои седые, но все еще красиво вьющиеся волосы, надел дорогие кожаные туфли, широкополую черную шляпу, не застегивая, набросил на плечи длинный плащ, проверил, на месте ли ключи от машины и кабинета, и, попрощавшись с женой, вышел из дома.

Говоря по совести, никакой необходимости ехать в клуб в такую рань у него не было. Никакие неотложные дела его там не ждали, а если бы и ждали, то менеджер был в состоянии решить любой неожиданно возникший вопрос, – именно за это он получал деньги, притом немалые. Но ежедневное присутствие в клубе с утра до позднего вечера наполняло жизнь Алексея Ивановича смыслом, даже если он просто сидел в кабинете или стоял на опоясывающем спортивный зал балкончике, наблюдая за тем, как тренируются боксеры. Кроме того, в последнее время он не очень-то доверял Погодину и предпочитал находиться поближе к центру событий – просто так, на всякий случай, чтобы в одно прекрасное утро, проснувшись, не обнаружить себя вежливо отодвинутым в сторону и оставленным на старости лет без штанов. Он знал, что может убить этого мозгляка одним ударом, но знал также, что кулаки решают в бизнесе далеко не все, и потому предпочитал присматривать за своим менеджером и никогда не подписывал бумаг, не читая.

Кроме того, он не понимал, чем можно заниматься, сидя весь день дома. Рыбалку он признавал только настоящую – с ночевкой, а лучше даже не с одной, и в таких местах, где рыба еще не выучила наизусть типы блесен и расписание выхода рыбаков на лов.

Ужение же рыбы в пределах городской черты Алексей Иванович справедливо полагал занятием для тех, кто не знает, как убить время. Ну что, в самом деле, можно выудить, скажем, в канале Грибоедова? Что же касается телевизора, то его с таким же успехом можно смотреть и в клубе, и даже с гораздо большим комфортом: в кабинете у Алексея Ивановича было отличное вращающееся кресло, очень глубокое и мягкое, и прекрасный телевизор фирмы "Панасоник" с большим экраном. Как говорится, и дома, и замужем. То, что Дарья Васильевна на целый день остается одна, его не беспокоило. Жена тоже давным-давно нашла в жизни свою экологическую нишу и прекрасно себя в ней чувствовала. Она ходила в гости и принимала у себя дома подружек, с которыми бесконечно распивала чаи и вела бесконечные разговоры обо всем и ни о чем. Это было чисто женское искусство, совершенно недоступное пониманию Алексея Ивановича, так что его отсутствие было кстати для всех: он не смущал подружек жены и не мучился сам.

Выйдя во двор, Алексей Иванович вывел из гаража свой красный "Альфа-ромео", запер гараж и снова сел за руль.

Задумавшись, он по укоренившейся привычке полез в карман за сигаретами, но спохватился и с некоторым смущением оглянулся по сторонам: не видел ли кто, как "железный старец" Ставров, забывшись, ищет по карманам курево, которого там не водится вот уже почти двенадцать лет. Он начал курить, когда стал староват для ринга и перешел на тренерскую работу, но потом бросил это дело, ощутив, как резко ухудшилось самочувствие. Пил он тоже очень умеренно, полагая зависимость от алкоголя и никотина рабством, недостойным настоящего мужчины.

Ставров осторожно вывел автомобиль сквозь узкое жерло арки на широкий простор Лиговки, свернул налево, на Невский, потом повернул еще раз, теперь уже направо, и оказался на Литейном. Оставив машину перед парадным крыльцом "Атлета", он вышел, нажатием кнопки на брелоке запер дверцу и вошел в клуб, кивнув в ответ на приветствие охранника. Пересекая просторный, заново отделанный вестибюль и поднимаясь на второй этаж по широкой пологой лестнице, Алексей Иванович испытывал чувство, которое было сродни законной гордости: все-таки клуб был целиком его детищем, которому было отдано восемь лет жизни. Восемь трудных лет…

Повидавшись с Погодиным и испытав при этом привычный прилив необъяснимого раздражения, Ставров заглянул в спортзал, прошелся по ресторану, после чего наведался в помещение за бронированной дверью и немного понаблюдал за тем, как на ринге меняют канаты.

Этот ринг был курочкой, которая имела обыкновение каждый вечер приносить Алексею Ивановичу золотое яичко, но не это было для него главным: наблюдая за схватками, он снова чувствовал себя молодым. Время от времени он сам надевал белый костюм и бабочку рефери и выходил на ринг, чтобы вблизи почувствовать тяжелый запах пота и ощутить плотные волны азарта и здоровой агрессии, исходившие от боксеров. Когда плотный ветер, поднятый рассекающей воздух кожаной перчаткой, касался его лица, он бывал счастлив как ребенок.

Здесь он немного поговорил с уборщиком Колюней, тоже бывшим боксером. Когда-то они не раз встречались на ринге, и шрам, так и не сошедший с верхней губы Алексея Ивановича, был напоминанием об одной из этих встреч.

Жизнь обошлась с Колюней покруче, чем со Ставровым. В тридцать два года он оказался выброшенным за борт и начал медленно, но очень верно спиваться.

Три года назад Алексей Иванович случайно встретил его на вокзале, с трудом узнал, а узнав, ужаснулся и, не слушая невнятных возражений и рассказов о том, какая у него, Колюни, теперь замечательная жизнь, увез в клуб, где выделил комнатушку для жилья и швабру для добывания средств к существованию.

В иной форме Колюня помощь бы не принял, да Ставров и не предлагал, считая, что милостыня унижает человеческое достоинство, особенно когда ее подает старинный приятель.

Колюня как раз убирал зал после ночных схваток, истово орудуя половой щеткой. Алексей Иванович остановил его, отправил одного из плотников в ресторан за пивом, и они хорошо посидели на жестких зрительских креслах с откидными сиденьями, потягивая прямо из банок ледяное пиво и вспоминая минувшие дни и людей, многие из которых теперь превратились в легенды, а иные просто бесследно канули в Лету, хотя были достойны большего.

Алексей Иванович очень любил эти посиделки с Колюней и пивком, хотя и подозревал, что Дарья Васильевна, узнав о них, сочла бы их столь же бессмысленными, сколь никчемными считал он сам ее долгие разговоры с соседками. Иногда Алексею Ивановичу начинало казаться, что мужчины и женщины все-таки принадлежат к разным биологическим видам, которые по какому-то капризу природы способны скрещиваться и давать потомство. Он обсудил этот вопрос с Колюней, и они пришли к выводу, что в таком предположении есть рациональное зерно, иначе откуда во все времена берутся гомосексуалисты и лесбиянки? После этого они не торопясь, вдумчиво обсудили проблему сексуальных меньшинств и пришли к выводу, что голубые – гадость, хотя посмотреть на лесбиянок бывает приятно.

То обстоятельство, что оба они ни разу не видели ни тех, ни других, что называется, в действии, их нисколько не смущало. Короче говоря, пива, как всегда, не хватило, и Колюня, кряхтя, вернулся к прерванной уборке, а Алексей Иванович вернулся в свой кабинет, заглянув по дороге в туалет: мочевой пузырь стал уже не тот, и действие пива сказалось почти мгновенно.