"Слепой в шаге от смерти" - читать интересную книгу автора (Воронин Андрей)

Глава 8

Генерал Потапчук предпринял все возможные меры предосторожности, понимая, что игра ведется крупная и цена ошибки в этой игре равнозначна катастрофе. Из управления он выехал на машине, но вскоре отпустил ее и смешался с уличной толпой. Сотовый телефон Федор Филиппович оставил в салоне, сейчас у него в руках был портфель, в котором лежала тонкая папка с аккуратно завязанными тесемками.

Затем он еще дважды менял транспорт. С троллейбуса пересел на автобус, спустился в метро и проехал одну станцию. За последний год генерал пользовался метро второй раз и, возможно, не будь он так поглощен размышлениями о предстоящем разговоре со своим агентом, многое его бы удивило.

Но Потапчук удивился лишь тому, что парень с девушкой вежливо уступили ему место.

«Неужели я так постарел?» – с горечью подумал генерал, благодарно кивнув сначала девушке, потом парню.

Он сел, поставил на колени портфель и мгновенно превратился в заурядного чиновника предпенсионного возраста. Портфель был старый, видавший виды, но Потапчук любил старые вещи, дорожил ими. Ведь с каждой связана какая-нибудь история, а из таких историй и складывается жизнь.

Он даже старые авторучки не выбрасывал, а складывал в нижний ящик письменного стола, где собралась уже солидная коллекция.

Генерал был поражен, каких усилий стоило ему попасть ногой на ступеньку эскалатора.

«Да, привык ты, Федор Филиппович, – мысленно упрекал себя Потапчук, – что тебя служебная машина возит. А народ продолжает ездить, как двадцать или тридцать лет назад, автобусом, троллейбусом, метро, трамваем. Скорее всего, многие подумали, что я провинциал, впервые увидевший эскалатор, впервые оказавшийся в Москве по командировочным делам. Ну, и пусть думают, как говорится, замаскировался, лучше некуда».

Потапчук был человеком опытным и постоянно следил, скользя безразличным взглядом по лицам, не наблюдает ли кто за ним. Вроде сопровождения не было, или, как говорится, наружное наблюдение не велось.

«Это вселяет надежду. Значит, все еще не так далеко зашло, хотя от них можно ожидать чего угодно».

Кто прячется под словом «они», генерал Потапчук представлял весьма смутно. На улице, вновь оказавшись в толпе, он вздохнул с облегчением. А затем, когда предстояло свернуть в арбатский переулок, вновь напрягся, дважды или трижды оглянулся, но ничего подозрительного не заметил.

«Чисто…» – убедился Федор Филиппович и лишь после этого позволил себе свернуть к дому, где располагалась мансарда Глеба Сиверова.

Год назад еще можно было встретиться на явочной квартире, но сейчас подходил лишь этот адрес, До котором знали только двое – Слепой и он сам.

Генерал поднялся на последний этаж, перевел дыхание. Сердце колотилось так, словно он тащил по лестнице тяжеленный шкаф.

«Да, старость не радость. И как это Глеб сюда взбегает? Вот здоровье у человека! Но и я лет двадцать назад не замечал этажей и расстояний».

Федор Филиппович подождал, пока успокоится сердце и восстановится дыхание, а затем постучал в дверь. Единственное, чего он не успел сделать, так это смахнуть пот, выступивший на морщинистом лбу.

Глеб встретил генерала улыбкой – дружелюбной, открытой, даже, как показалось Потапчуку, беззаботной.

«Наверное, так он улыбается своим детям. А может, и Быстрицкой. Такая улыбка дорогого стоит, этот не предаст», – подумал генерал, переступая порог, после чего протянул Сиверову руку, и они обменялись крепким рукопожатием.

– Ух и высоко же ты забрался! Не доберешься до твоего скворечника, Глеб Петрович!

– Что поделаешь, так получилось. Не люблю я, Федор Филиппович, цокольные этажи.

– А у тебя тут все по-прежнему, – огляделся генерал, не выпуская из рук портфель, словно это была самая ценная для него вещь.

– Вы чего с портфелем боитесь расстаться?

Здесь никто не украдет.

– Все равно боюсь, Глеб Петрович, – сказал Потапчук, но портфель поставил.

Глеб помог генералу сбросить старомодное пальто с каракулевым воротником, снять шарф.

Все это скрылось в стенном шкафу: На мансарде было свежо.

– Окно открыто, – объяснил Глеб, – сейчас закрою, – и опустил рамы.

– А у тебя, как всегда, кофе пахнет, только почему-то музыки не слышно. В последний раз, когда я здесь был, помнится, звучал Вагнер.

– Хотите, Федор Филиппович, включу?

– Может быть, потом. А вот от стакана воды не откажусь.

– Кофе?

– Кофе потом.

Сиверов наполнил из пластиковой бутылки высокий стакан, подал генералу.

– Устал я, – признался Потапчук.

– Да и я смотрю, Федор Филиппович, совсем вы себя не жалеете. Когда в последний раз отдыхали?

– И сам не помню когда. Где помню, а вот когда – забыл.

– Значит, давно, – констатировал Глеб. – Присаживайтесь.

Генерал взял портфель, с благодарностью посмотрел на Сиверова, устроился за низким журнальным столиком в мягком кожаном кресле, терпеливо дождался, когда Глеб поставит на стол кофейник и чашки.

– Нет-нет, мне не наливай, – Потапчук прикрыл чашку рукой. – Почему нет пепельницы, позволь спросить'? Надеюсь, ты курить не бросил?

– Курю мало, – рассмеялся Глеб, – здоровье берегу.

Федор Филиппович понимающе улыбнулся и выложил на столик пачку сигарет и зажигалку. Глеб поставил пепельницу.

– Ну, что скажете? Какие новости?

– Есть хорошие, есть и плохие. С каких прикажешь начать?

– Лучше с плохих.

– Нет, давай с хороших, потому что с плохими придется разбираться, и думаю, тебе.

– Тогда, тем более, с плохих.

– За последнее время, Глеб, погибли несколько наших сотрудников, а также чиновник, который помогал нам.

– Осведомитель? – уточнил Глеб.

– Можно сказать и так.

– За деньги работал?

– Нет, не за деньги. Но все это – присказка, – генерал поставил портфель на колени.

– Что же вы медлите? Открывайте, Федор Филиппович, свой ларец с секретами, рано или поздно придется это сделать.

– Знаешь, Глеб, ты мне столько раз помогал, я уже со счета сбился, по справедливости, ты должен носить генеральские погоны, а не я.

– Погоны меня никогда не привлекали, разве что, может, в молодости, и то потому, что женщинам нравились.

Генерал улыбнулся, причем улыбка получилась кроткой, даже чуть-чуть виноватой.

– Скажу сразу, Глеб, в этом деле я могу рассчитывать только на тебя.

– Я же еще не знаю дела, Федор Филиппович, нельзя же так сразу быка за рога. А вдруг я ничем не смогу помочь?

– Сможешь, сможешь, больше некому. Мы все под колпаком.

– Не понял… Вы под колпаком?

– Да, – подтвердил генерал и тут же оглянулся, словно за его спиной кто-то Стоял и мог услышать их разговор.

– Никого нет. Вы чем-то напуганы, Федор Филиппович?

– Ты знаешь, я не на машине к тебе приехал, добирался на перекладных. Пришлось на старости лет прибегнуть к услугам общественного транспорта, даже на метро одну остановку проехал.

– Я тоже иногда езжу, и мне это даже нравится.

– Мне бы тоже понравилось, если бы катался для развлечения. Я подозреваю, что каждый мой шаг становится известен.

– Кому? – Сиверов недоуменно посмотрел на генерала.

Федор Филиппович дважды моргнул, затем взял сигарету, долго мял ее, табак сыпался в пепельницу. Глеб щелкнул зажигалкой, поднес огонек и заметил, как у Потапчука подрагивают уголки рта.

– В том-то и дело, Глеб, что я не знаю, кто эти люди. Они есть и их, вроде бы, нет. Но они контролируют каждый шаг, знают наперед, что должно произойти. Все наши операции – причем проводятся они, поверь мне, я волк битый, со всеми мерами предосторожности, в строжайшей секретности – дают в последнее время лишь нулевой результат, провал за провалом. И людей теряем, вот что противно. Я тут собрал кое-какие бумаги, кое-какие снимки, ты посмотри, а я тебе буду объяснять.

Генерал извлек папку – обыкновенную, конторскую, с немного помятыми уголками. На стол легли бумаги. Глеб отодвинул кофейник и чашку. Потапчук раздраженно поправил очки, словно они не улучшали зрение, а мешали видеть что-то ускользающее, написанное между строк. Все бумаги были подготовлены самим генералом, написаны от руки твердым, разборчивым почерком.

Сиверов читал быстро, понимая, что из этих записей нельзя выкинуть ни одного слова, как, впрочем, и что-либо добавить. Информация была краткая, но исчерпывающая. Глеб прочел о гибели полковника ФСБ Каширина Олега Ивановича и убитого вместе с ним осведомителя Бубновского Павла Николаевича из аппарата премьер-министра. Прочел и о загадочной смерти, очень похожей на самоубийство, полковника ФСБ Самохвалова Евгения Ильича, одного из руководителей аналитического центра. Просмотрев немногочисленные бумаги, Сиверов взглянул на генерала.

– Что скажешь? – Потапчук был напряжен как никогда.

– А что я должен сказать, Федор Филипповичquot;?

– То, чего я не знаю.

– По-моему, вы знаете больше меня, но пока не говорите.

– Сейчас скажу, Глеб, погоди. Мне надо собраться с силами. Смертность среди офицеров ФСБ уже принимает размер эпидемии, которая охватила и Совет министров. Словно зараза какая по верхам пошла, вроде СПИДа.

Глеб улыбнулся. Когда Потапчук начинал рассуждать о СПИДе или о женщинах, Сиверова это забавляло. Генерал был настолько поглощен работой, что по поводу СПИДа и женщин мог образовываться лишь в редкие минуты, глядя в экран телевизора.

– Чем они все занимались, Федор Филиппович? Что их объединяет, кроме смерти?

– Не знаю… – Потапчук задумался. – Больше всего мне не нравится то, что практически всех наверху устраивает версия, будто полковник Самохвалов покончил жизнь самоубийством у себя на даче. И вроде бы есть мотивы. Человек он не очень чистоплотный, на столе лежали фотографии, как если бы Самохвалов перед смертью просматривал их, и именно они навели его на мысль о самоубийстве.

– Что за фотографии?

– Пожалуйста, – генерал извлек из портфеля три фотографии, положил их веером на стол.

Сиверов, склонив голову, изучил снимки.

– Красивая девушка. Как я понимаю, не его жена. Полковник любил брюнеток?

– Он был отличный семьянин, во всяком случае, до рокового дня никто о его пристрастиях не подозревал, в том числе жена. Крепкая семья, хорошая дочь… Но снимки – не монтаж.

– Вы с женой беседовали?

– Беседовал. К этому, Глеб, мы вернемся немного позже, разговор у нас долгий. Я никогда не питал к Самохвалову особой симпатии, но и ничего плохого сказать о нем не могу. Исполнительный, прекрасный работник, дело свое знал. Хотя многие и поговаривали, что, если бы не его тесть, который был генералом КГБ, в полковники ему никогда бы не выбиться. Но эти утверждения чушь. Человек он самостоятельный, работать умел, от трудностей не бегал, хотя и не искал их специально.

– Вы словно на поминках говорите, – вспомнив поездку в Питер, заметил Сиверов.

– Я ему доверял, – вздохнул Потапчук.

– Он много знал?

– Ровно столько, сколько знает полковник, работающий в аналитическом центре.

– Значит, много. Наверное, даже вы столько не знаете.

– Он фильтровал информацию, которая поступала ко мне.

– И какое у вас теперь ощущение? Направленность информации изменилась, когда к делу пришел другой человек?

– Нет, с этим все в порядке. Не думаю, чтобы Самохвалов умышленно о чем-то мне не сообщал.

Конечно же, информация изменилась, но это дело личных пристрастий, взглядов на жизнь, манеры думать.

Глеб подпер голову рукой.

– Я всегда очень настороженно относился к сообщениям о самоубийстве людей, владеющих секретами.

Генерал согласно кивнул.

– Я тоже.

– Но давайте, Федор Филиппович, предположим, что это обыкновенное самоубийство. Не сам же он делал фотографии на память? А если уж сделал, то не стал бы переживать по этому поводу.

Допустим, он мог бы распереживаться, если бы фотографии нашла жена. Вы с ней говорили, она находила их?

– Да.

– Когда?

– Уже после гибели. Она первой приехала на дачу и обнаружила труп мужа и фотографии, из-за которых полковник застрелился.

– Застрелился или был застрелен?

– Этого никто не знает. По заключению судquot; медэкспертизы мертвым он был уже часов четырнадцать.

– Вот видите, уже кое-что. Значит, фотографий делал не он.

– Я могу тебе сказать даже больше, Глеб. Я знаю, где эти снимки сделаны, мои люди провели работу.

– И что?

– Они сделаны в Санкт-Петербурге, в гостинице «Заря», причем сделаны профессионалом. И еще: в эту гостиницу людей уровня Самохвалова не селят.

– Судя по снимкам, полковник не пьян, скорее всего, ему хорошо, хорошо настолько, что он даже не подозревает о присутствии аппарата.

– Я пришел к такому же заключению.

– А женщина? Как, по-вашему, ей известно о том, что все фиксируется на пленку?

– Я не большой специалист в этом, но, скорее всего, известно.

– Почему вы так решили?

– Сразу видно, когда женщина позирует. Во-первых, она старается держаться к камере спиной, прячет лицо. Да и позы у нее немного более сдержанные, чем при полной раскрепощенности. А полковника она завела основательно, тот об осторожности и думать забыл.

– Я полагаю, – сказал Глеб, – если бы его шантажировали, подсунули бы еще дюжину фотографий с другими девицами, дескать, полковник Самохвалов был настолько порочен и его так плотно прижали, что ему не осталось ничего другого, как пустить себе пулю в висок. А тут, в общем, ерунда.

Самое большое – скандал дома. Но скандал, Федор Филиппович – дело житейское. Чтобы застрелиться, нужны более веские основания.

– Возможно, кто-то сознательно хочет, чтобы мы приняли версию самоубийства.

– А что вас еще настораживает, Федор Филиппович?

– Мои люди основательно прижали сотрудников гостиницы: там полковника видели, фотографию опознали.

– А женщину?

– Женщину не видели никогда.

– Получается, она впервые попала в «Зарю»?

– Ее там вообще не видели. И возможно, она даже не из Питера. Проблема в том, Глеб, что на всех трех фотографиях нет лица. Я полагаю, снимки отфильтровали, или, возможно, она сама прятала лицо, зная, где находится камера.

– Значит, она заодно с убийцами и выполняла их просьбу? Тогда она не проститутка?

– Все может быть.

– А пистолет?

– Оружие не его.

– Пистолет, я полагаю, проверили?

– Проверили. За ним ничего нет. Пистолет заграничного производства, итальянский. Мог быть куплен пять лет назад, а мог и накануне самоубийства или убийства.

– По каким делам полковник оказался в Питере?

– По делам службы. Есть командировка, я лично подписывал. Ему надо было встретиться с нашими коллегами, жил он в служебной гостинице, ночь накануне провел в одноместном номере. Это подтверждено дежурным.

– Звонки в номер фиксировали?

– Все не фиксировали, лишь межгород. Ночью он звонил жене, это зафиксировано.

– Значит, накануне он точно был в гостинице?

– Да, – кивнул генерал, – выходит, встреча с этой дамой планировалась заранее, следовательно, знакомы они были давно и виделись не в первый раз.

– Ее искать пробовали?

– Как ты себе это представляешь? Показать фотографию голой задницы и спросить: не знаете ли вы эту женщину? Ты бы так узнал?

– Смотря кого, – улыбнулся Глеб.

– Вот и я думаю, что это бессмысленное занятие. В гостинице, где делали снимки, ее никто не видел. Проверку провели основательную. Как она туда попала, неизвестно. А вот Самохвалова припомнили.

– Место, где был установлен фотоаппарат, нашли?

– Конечно. Ты даже по снимкам можешь догадаться, что камера находилась наверху, за панелью карниза.

– Отпечатков пальцев, конечно, никаких?

– Там все стерильно, хотя гостиница и затрапезная. Везде захватано, залапано, а там чисто.

Кстати, снимки сделаны почти за шесть месяцев-до смерти Самохвалова.

– Странно, что полковника запомнили. Он был пьян, буянил?

– Нет, – оживился Потапчук, – вот это и настораживает. Полковника запомнили, будто предчувствуя, что через определенное время о нем спросят. И еще одна интересная деталь: в гостинице он появлялся несколько раз. И незадолго до смерти в том числе.

– Один? – спросил Глеб.

– Да, один.

– Он сам заказывал номер?

– Звонили по телефону и бронировали. В «Заре» уверены, что бронировал он сам, хотя гарантий, конечно, никаких, позвонить мог любой. Теперь забудем о полковнике Самохвалове, перейдем к другому полковнику. Надеюсь, ты слышал, что в Козицком переулке расстреляна машина, двое убиты?

– Я прочел, генерал.

– Ах да, – Потапчук ухмыльнулся, – старость – не радость, забывчивым становлюсь, Глеб.

– Мне бы такую забывчивость, как у вас, – парировал Сиверов.

– Ладно, ладно, не ерничай. Прессу к машине мы не подпустили, погибли высокопоставленный чиновник из Белого дома и мой человек, полковник Каширин. Расстреляли их нагло, спешили. Скорее всего, заранее покушение не готовили, но сработали очень профессионально.

– Свидетели есть?

– Жилец дома. Мужику одному жена запрещает курить в квартире, так он в форточку голову выставляет, вот он и увидел два автомобиля – черный джип и «жигули» шестой модели.

– А номера?

– Кто же номера запомнит? Дождь, вечер, в переулке темнота, хоть глаз выколи. А свидетель докурил раньше, чем стрельба началась. Самого убийства не видел. Насколько я понимаю, – генерал говорил спокойно, но временами голос подрагивал, – они уединились, вероятнее всего, Бубновский передавал полковнику важную информацию, добытую накануне.

– На улице, в машине?

– А ты по-другому работаешь? Кстати, не худший способ. Не на Главпочтамте же, как в кино показывают, дипломатами под стойкой меняться или в баре каком-нибудь. Всегда так делалось, и будет делаться. Но их, наверное, вели, правда, не знаю, кого именно – Бубновского или Каширина.

– А что должен был передать Бубновский?

– Что-то чрезвычайно важное, потому что Каширин перенес встречу со мной на следующее утро.

– Как вы думаете, что это могло быть?

– Я полагаю, что-то связанное с Советом Министров. Они там химичат, и Бубновский близко подобрался к разгадке. Скорее всего, какие-нибудь крупномасштабные финансовые аферы.

– Что значит «крупномасштабные»? – Сиверов взглянул на Потапчука. – Для кого-то и сто долларов – большие деньги.

– Нет, Глеб, тех ребят даже цифры с пятью нулями не очень-то интересуют, думаю, там в ходу совсем другой порядок цифр.

– И что Бубновский?

– По-видимому, он хотел передать Каширину документы, возможно, список людей, завязанных в этой афере.

– Какие-нибудь документы при них нашли?

– Нет, убийцы все забрали, если, конечно, документы были.

– А дубликаты? Может, в компьютере?

– Все проверено, компьютер чист. И скорее всего, очистил его сам Бубновский, боясь или чувствуя, что за ним следят. И еще, – продолжал Потапчук, – когда мы попали в его кабинет, а сделать это было не очень легко, сейф оказался вскрытым, хотя Бубновский совсем недавно тайно поменял замок, да и ключи были только у него.

– Да, странная какая-то цепочка получается.

Чтобы такие высокопоставленные офицеры гибли один за другим… Обычно их покупают, а не отстреливают.

– Есть и такие, которых нельзя купить.

– Значит, остались в живых и действуют против вас те, кого уже купили, – заключил Глеб.

– Вот потому и пришел к тебе. Звонить мне не стоит, я уверен, что все телефоны прослушиваются.

Еще несколько часов до самого позднего вечера разговаривал генерал с Глебом Сиверовым.

Имеющиеся в их распоряжении факты наводили на мысль, что существует некая довольно-таки могущественная организация, которую можно вычислить, влияние которой ощущается, но при этом самой организации как бы и нет – что-то вроде спецслужбы, идеально законспирированной и непонятно кому подчиняющейся. А главное, оставалось загадкой, в чьих интересах она действует.

Назвать ее действия антигосударственными было трудно, но по прошествии некоторого времени они могли стать таковыми. Любая структура, набирая силу, стремится к власти, стремится к монополии.

Именно к такому, в общем-то, страшному выводу пришли генерал ФСБ Потапчук и его агент Глеб Сиверов, действующий под кличкой Слепой.

Вполне возможно, таинственная структура набрала уже такую силу, что в состоянии потягаться с ФСБ и ФСК, и еще неизвестно, кто кого переиграет. Пока счет был не в пользу ФСБ.

– С чего ты думаешь начать?

– А почему, Федор Филиппович, вы решили, что я собираюсь начинать? Я же не мистик, в призраков не верю. Меня тоже все это настораживает, но пока я не знаю, за что ухватиться, с чего начать.

Тоже мне, нашли специалиста по нечистой силе.

Пригласите священника, пусть окропит святой водой здание ФСБ и компьютеры в аналитическом центре, глядишь, поможет.

Генерал рассмеялся, понимая, что Сиверов шутит.

– В свою мансарду ты священника приглашал?

– Да, монаха-буддиста. Он раскурил у меня какие-то палочки, прочел мантры, и после этого даже тараканы убежали.

Потапчук хмыкнул и сразу вновь стал серьезным.

– Разыгрывать, Глеб, ты, конечно, умеешь, но ситуация такова, что надо что-то делать. Тем более, я и за собой чувствую наблюдение. Каждый мой шаг, я это проверял, становится известен.

– Кому?

– Не знаю, если бы знал, к тебе бы не стал обращаться, поверь. Я очень надеюсь, что ты включишься в работу. Попробую, конечно, переговорить с директором ФСБ, изложу ему свои догадки. Он любит факты, а фактов-то и нет. Тебя же, как я понимаю, устроят и общие рассуждения. Короче, займись этим делом, Глеб.

– Хорошо, – коротко согласился Сиверов.

– Как будем держать связь?

Глеб надолго задумался, выпил чашечку кофе и, наконец, посмотрел в глаза Потапчуку.

– Вы телефон с собой не брали?

– Нет.

– Правильно сделали. Они наверняка знают частоту и сразу же засекут, где вы находитесь, даже если вы и слова не скажете, только нажмете кнопку. Нужно придумать что-то другое. Телефон – вещь, конечно, хорошая, но, к сожалению, излучает радиоволны.

И тут Глеб сообразил.

– Как я раньше не додумался! – он отстегнул свой пейджер, на который Потапчук иногда сбрасывал информацию, и подал генералу. – Номер абонента помните?

– Конечно.

– Он работает только как приемник, значит, засечь его невозможно. А информацию я постараюсь передавать самую расплывчатую, чтобы кроме меня и вас никто не понял. Мол, встретимся в том же месте в то же время. Отсчет будем вести от сегодняшнего дня. Например, на пятый день встречаемся, где всегда, в условленный час.

– Хорошо придумал, – одобрил генерал, понимая, что Сиверов нашел единственно верный выход. – С чего думаешь начать? – Федор Филиппович уже рассказал все, что ему было известно, и теперь ждал предложений от Глеба.

– Лучше всего зайти издалека. Центр организации, как я понимаю, хорошо прикрыт, к нему не подберешься. А на периферии всегда найдутся слабые звенья, обязательно кто-нибудь случайно оказывается втянутым в чужие авантюры. Если вы правы, то организация призраков довольно широкая, и, следовательно, там хватает случайных людей. Не действуют же они в пустоте? Они материальны, как и мы с вами, едят, пьют, имеют человеческие слабости.

– Какие?

– Ну, в карты играют, например, с женщинами развлекаются, пьют в ресторанах. Отсюда я и попробую зайти.

– Это довольно расплывчато, Глеб.

– у Пока ничего определенного сказать не могу, но знаю одно: всех притягивают деньги. Значит, нужно искать среди людей состоятельных, способных финансировать организацию, или же среди тех, на кого они свои деньги тратят – проститутки, например, любовницы, чиновники, которых им приходится подкупать…

– Ты рассуждаешь, Глеб, как заправский рэкетир.

– Жизнь научила. С мерзавцами разбираешься, поневоле перенимаешь их методы. Я оставлю себе фотографии, – Сиверов положил руку на пластиковую папку. С картонной Потапчук никогда не расставался, она была дорога ему как память.

– Чем тебе помочь?

– Ничем, – резко отверг предложение генерала Глеб, – я привык действовать один.

Федор Филиппович закрыл портфель и поставил его на пол. Сиверов понял, что Потапчук уходить пока не собирается – приберег что-то на десерт.

– Знаю, Глеб, что ты в Питер ездил.

Сиверов рассмеялся:

– Только не рассказывайте мне, что получили эту информацию по своим каналам. Скорее всего, позвонили Ирине, и она вам сказала.

– Нет, не звонил, можешь проверить.

– Да, пожалуй, она бы не забыла сообщить о вашем звонке, знает, как для меня это важно.

– Хочешь, расскажу, чем ты в Пятере занимался?

– Попробуйте.

Обычно Потапчуку никогда не удавалось просчитать действия Глеба до конца.

– Ты ходил на кладбище.

– Естественно, на могилу отца.

– А потом ты участвовал в похоронах молодого чиновника из госимущества, разгуливая под руку с симпатичной женщиной, – и генерал тут же поспешил добавить, что Ирине он об этом, естественно, не говорил, потому как не звонил ей.

Сиверов был явно озадачен.

– Вы за мной следили, что ли? Хотя.., нет, я бы обязательно заметил. Да и не стали бы вы такое делать.

– Хочешь, я опишу твою одежду, расскажу, во что была одета твоя дама, кто у кого стрелял сигареты?

– Однако… – только и сказал Глеб.

– Зовут эту женщину Валентина, думаю, фамилию ты знаешь и без меня.

– Нет, кстати, фамилию я у нее не спросил.

– Бартохова, – уточнил генерал. – Ладно, Глеб, не буду тебя мучить. У меня есть видеозапись похорон и часть того, что происходило в ресторане.

Убийством чиновника, связанного с приватизацией, занимается генеральная прокуратура вместе с управлением ФСБ по Питеру.

– Вот уж точно, попал под лошадь! – рассмеялся Сиверов.

– Кроме меня, тебя, естественно, никто не опознал, хотя мои сотрудники и пытались вычислить, что это за незнакомый мужчина в порезанной куртке. Всех остальных опознали, а ты для них призрак – появился на кладбище и исчез в неизвестном направлении.

– Ну уж, и в неизвестном! – улыбнулся Глеб. – Ехал на поезде до самой Москвы.

– Вместе с ней?

– А то как же!

– Дальше за вами никто не следил. Не ты был их объектом, они интересовались людьми, торгующими оружием.

– Рожи там, конечно, собрались знатные, прямо-таки музей мадам Тюссо. Было на что посмотреть, настоящий паноптикум.

– Да, рожи знатные, но подкопаться к ним невозможно, хотя на каждого из них уже столько бумаг, что впору в макулатуру сдавать. А сделать ничего не можем, деньги сейчас сильнее власти, сильнее закона.

– Не всегда, – жестко возразил Глеб.

– Если бы только деньги! Тут тебе и депутатская неприкосновенность, и иностранное гражданство, и совместные предприятия. Тронешь такого – сразу инвестиций на полмиллиарда не получишь. И все это связано с правительством, как понимаешь.

– Не хотелось бы понимать, но понимаю, – согласился Глеб.

Генерал встал, устало потягиваясь, взял портфель в правую руку и попрощался с Глебом.

– Вы всегда, Федор Филиппович, портфель в правой руке носите? А честь как же отдавать будете?

– Привычка, Глеб, что сделаешь! – и он переложил портфель в левую руку.

– Может, подвезти вас?

– Нет, я уж на метро как-нибудь доберусь или такси возьму, «по-крутому», – рассмеялся Потапчук. Но лишь только открылась дверь, лицо его стало серьезным и напряженным, морщины прорезались, словно яркий косой свет упал на лицо генерала.

– Ты действуй осторожно, лишний раз не светись. Если почувствуешь опасность, лучше отступи, посоветуемся, как быть дальше. Потревожишь осиное гнездо – все покусанные ходить будем.

– Я это понял, Федор Филиппович, – и они обменялись рукопожатием.

Глеб смотрел, как генерал спускался по лестнице. Раньше Потапчук никогда не придерживался за перила, но теперь скользил по ним рукой, «Да, сдал Федор Филиппович. И не возраст тому причиной, а усталость. Накопилась за долгие годы, к вечеру от нее уже никуда не деться».

Подозрительность Потапчука передалась и Сиверову. Зайдя в мансарду, он посмотрел в окно вслед удаляющемуся генералу, проверяя, нет ли слежки.

quot;Может, это все бред? – подумал Глеб, убедившись, что наблюдение отсутствует. – Но столько трупов.., словно набралась критическая масса.

Такое ощущение, что сила, предназначенная для другого, вышла из-под контроля. А джин должен сидеть в бутылкеquot;.