"Слепой в шаге от смерти" - читать интересную книгу автора (Воронин Андрей)Глава 14Как и условились, ровно в четыре часа Эмма притормозила у Патриарших прудов. Еще издали она увидела генерала Климова, который шел с внучкой по тротуару, то и дело оглядываясь. Эмма остановила машину у самого бордюра, опустила стекло, но затем передумала, открыла дверцу, выбралась из автомобиля и, замахав руками над головой, крикнула: – Оля! Оленька! Девочка тут же оглянулась. На лице генерала появилась улыбка. Ему нравилось, когда обещания выполняются, он любил пунктуальных людей. А прибыла Эмма ровно в четыре, минута в минуту, что приятно удивило Климова, который настроился на длительное ожидание, хотя сам пришел даже чуть раньше назначенного времени. Оля вырвала руку и побежала к маме своей подружки. Эмма присела, обняла девочку. – А где ваша Лена? – Угадай! Оля прижалась лицом к стеклу: – В машине я ее не вижу. – Она тебя дома ждет, я ее попросила навести порядок. – У меня тоже беспорядок, – девочка бесшабашно махнула рукой в варежке. – Дедушка ругает, а мне все нипочем. Не боюсь я его, он только с виду грозный. – Все вы, дети, такие, – пробормотала Эмма, думая совсем о другом. – Вы о чем? – Так.., о своем… Подошел и генерал, выглядел он прекрасно – высокий, статный, спортивный. «Интересно было бы взглянуть на него в форме – сидит на нем, наверное, как влитая», – подумала Эмма, подавая руку. Генерал галантно поцеловал руку, а затем из-за спины, как фокусник, достал розу на длинном колючем стебле. – Ну что вы… – Не оцарапайтесь. – Какая замечательная! – воскликнула Эмма. – Садитесь в машину и едем. Я, конечно, попросила дочку вовремя выключить плиту, там у меня пирог стоит, но на нее надежда слабая, вспомнит лишь тогда, когда пирог подгорит и дымом запахнет. Генерал отнесся к словам Эммы с пониманием. Чувствовал он себя немного скованно, как-никак, тайком от жены ехал в гости к молодой незамужней женщине. Хотя ничего предосудительного пока не происходило, Климов в глубине души надеялся на продолжение знакомства уже без детей, предполагая несколько иные отношения. Эмма вела машину лихо, что генерал не замедлил отметить. – Вы хорошо водите. – Говорите «ты», мы же еще вчера условились. – Да, да, я вам «вы», а вы мне «ты». – Нет, так не пойдет, – запротестовала Эмма, убирая руку с руля, и погрозила генералу пальцем, – так не пойдет, Андрей, давайте вместе перейдем на «ты». – Хорошо, – Климов даже слегка покраснел, ему было немного неловко перед внучкой. А Оля, на время забыв о существовании моложавого дедушки, стояла, как суслик, выбравшийся из норы, держалась за спинки передних сидений и смотрела вперед. – Мы скоро приедем? – Скоро, скоро. Если бы дороги были получше, машин поменьше, то уже добрались бы. А так, тормози да переключай скорости. Наконец они приехали. Пирог не успел сгореть, хотя и приобрел темно-коричневый окрас. Девочки сразу же отправились в детскую, откуда послышались смех, возня и возбужденные возгласы. – Ох, как много у тебя кукол! – Разве это много? – А я думала, у меня много… – Сколько их у тебя? – с любопытством спросила Лена. – У тебя больше, – вздохнув, ответила Оля. Чувствовалось, что она немного завидует подружке. – Если хочешь, возьми поиграй, но только не эту, эта моя любимая. – Понятно. А у меня любимая – маленькая кукла-негритенок, у нее такие волосы – курчавые-курчавые. – А у меня негритенка нет, – теперь уже сокрушалась Лена. – Придешь ко мне в гости, дам поиграть. – Если только мама разрешит, она у меня строгая. – Моя тоже строгая, только при гостях притворяется добренькой. – А моя и при гостях кричит… Эмма прикрыла дверь в детскую, поняв, что дети могут выболтать секреты, которые ни ей, ни генералу знать ни к чему. – Дети… – Эмма развела руками. – Сама непосредственность. Климов осмотрелся. Квартира Эммы ему понравилась: не очень богатая, но по всему видно, что хозяйка – человек с достатком. На столе в вазе стояли живые цветы. Роза, подаренная генералом, оказалась в общем букете, но возвышалась над другими цветами. – Ну что, кофе? – Можно, – одобрил генерал. Он был в свитере и в джинсах. – Тогда присаживайтесь. Пирог пусть немного остынет, подам попозже. – А я смотрю… – Не поломано ли что-нибудь? – Да-да, именно это я и смотрел. – Вы, наверное, хотели узнать… – Не вы, а ты, – поправил ее Климов. – Ты, Андрей, наверное, хотел убедиться, что мужчины бывают здесь не часто? Генерал смутился и кивнул. – Не совсем в этом разрезе, но… – Бывают, бывают. Есть у меня один знакомый, пожилой человек, давным-давно на пенсии, живет в соседнем подъезде. Так вот, он приходит и все чинит – краны, выключатели, замочки – в общем, все, что надо. Мастеровой мужик и много не берет. – Понятно, – улыбнулся Климов. – А ты что, хотел починить какой-нибудь выключатель? Если так, то тебе не повезло, они в полном порядке. – Редко, когда все в квартире бывает в порядке, даже завидно. – У тебя руки не всегда доходят починить что-то дома? – Времени нет. С работы придешь уставший, одна только мысль – сесть и отдохнуть. Вот с внучкой и отдыхаю. – Да, работа – это всегда утомительно, – согласилась Эмма, уже направляясь на кухню. Генерал, оставшись один, почувствовал себя раскованнее и более внимательно осмотрелся. Ничто в комнате не говорило о профессии хозяйки. Книжки подобраны случайно, среди них нет никакой справочной литературы, да и вообще книг немного – несколько томов классиков, изучаемых в школе, несколько модных романов. Отдельно стояли путеводители, большей частью по западным странам. Климов бывал за границей лишь дважды. Месяц оттрубил в Чехословакии и около двух лет провел в Афганистане. Но это не назовешь туристической поездкой, на красоты там смотреть было некогда – кровь, пот, стрельба и ужасы войны. Теперь же он был «не выездной». Но как каждый нормальный человек рассчитывал, выйдя на пенсию, попутешествовать. А пока здоровье позволяло, генерал служил. Внимание Климова привлекли видеокассеты, но они стояли за тонированным стеклом, так что названий было не видно, а вставать не хотелось – могла услышать Эмма. «Еще подумает, что я слишком любопытный». Заняться было нечем, и генерал принялся пересчитывать цветы в вазе. Насчитал восемь – вместе с розой. «Вроде бы непорядок – четное, как на похоронах. Все дело испортила моя роза. Ну, да Бог с ними», – суеверием Климов не страдал. В комнату вошла Эмма с подносом в руках. На нем дымился кофе, поблескивала бутылка с коньяком, стояли две рюмки, тарелка с бутербродами, уже порезанный пирог. Генерал хотел было отказаться от коньяка, но Эмма, поняв это, предупредила: – Возражения не принимаются. Когда на улице холодно, всегда хочется выпить крепкого. Тем более, ты у меня в гостях, не за рулем. – А если я вообще не пью? – В это я не поверю, – рассмеялась Эмма, ставя поднос на стол, – таких мужчин не бывает. – Согласен, возразить нечего. Климов удивился, как легко и естественно взялась в руку рюмка, словно он уже не раз держал ее в пальцах. Удивился, как быстро у него наладились отношения с Эммой, как спокойно и непринужденно он чувствует себя в ее квартире. «Наверное, это детские голоса так действуют, они всегда успокаивают!» Эмма включила музыку, негромкую, мягкую, неторопливую… Генералу захотелось расслабиться, и он не отказал себе в этом удовольствии. Откинулся на спинку, вытянул под столом ноги. Эмма уловила это изменение в настроении гостя и предложила: – У меня тепло, можешь снять свитер. – Хорошо бы… Немного смущаясь, Климов стянул с себя свитер. Он не прочь был показать Эмме, что не комплексует, а заодно и свою атлетически сложенную фигуру. – Многие мужчины, – заметила Эмма, – не рискнули бы остаться без свитера, застеснялись бы. И знаете из-за чего? – Догадываюсь. – Пиджаками, свитерами они маскируют животы. – Мне маскировать нечего, – не без гордости сказал генерал и поднял рюмку, предлагая выпить. – За что? – спросила Эмма. – За тебя, за знакомство. – Принимаю. Раздался звон хрусталя, и они выпили. Второй тост последовал почти сразу: – За генерала! – на этот раз Эмма опередила Климова. Внутри потеплело, появилось легкое головокружение. Время шло, но Климову совершенно не хотелось уходить. Не хотелось сейчас, не захочется и через несколько часов. – Тепло у тебя и уютно. – Мне самой тут нравится. Когда вошли дети с куклами в руках, генерал и Эмма смотрели друг на друга почти влюбленными глазами и болтали о ничего не значащих пустяках. Приход девочек их сразу отрезвил. Эмма засуетилась, принялась раскладывать пирог, наливать детям чай. – Как-то все не правильно, – вырвалось у нее. – Да-да, не правильно, – уже понимая, куда она клонит, согласился Климов. – Но ведь безвыходных ситуаций не бывает. – В смысле? – Мы могли бы встретиться, – шепотом предложила Эмма, – где-нибудь на нейтральной территории. – Могли бы? – А почему нет? Мы свободные люди, без комплексов, что нам мешает? – Да ничего, собственно говоря, лишь дефицит времени, – сказав это, генерал покосился на детей. Девочки были заняты своими делами, но Эмма его взгляд перехватила. – У меня есть знакомая, которая уехала и оставила мне ключи от своей квартиры. Цветы полить, присмотреть… Приедет она через неделю, так что, Андрей, решайтесь, – Эмма говорила тихо, глядя в глаза генералу. Под столом их ноги соприкасались, и от этих прикосновений мурашки пробегали по спине генерала, его уже охватило желание. «Черт бы побрал этих детей, ушли бы куда-нибудь. Может, их на улицу отправить?» – подумал Климов, но тут же посмотрел на часы – он и так уже слишком долго находился в гостях. – У меня завтра вторая половина дня свободна, – сообщила Эмма, – мы могли бы созвониться. – У меня на завтра тоже никаких дел. И они заговорщицки улыбнулись, прекрасно понимая потаенный смысл этой простой фразы и то, что произойдет завтра. На прощание генерал Климов так же галантно, как и при встрече, поцеловал Эмме руку. – А завтра мы сюда придем? – спросила его внучка. – Нет-нет, завтра не придем, – торопливо ответил генерал, – завтра я буду занят до вечера. На каждый день удовольствий не напасешься. – Слышишь, – обратилась Оля к подружке, – значит, вы с мамой придете в гости к нам. Договорились? – Как мама решит, – философски заметила Лена. Эмма Савина и ее смышленая дочурка помахали через окошко генералу и его внучке. Эмма даже послала воздушный поцелуй Климову, понимая, что дело на мази, и скоро она уже сможет получить заработанные деньги. Генерал сдался на удивление легко, крепость штурмовать не пришлось, ворота открылись сами. «Ну-ну, все мужики такие. Немного томных взглядов, несколько многообещающих улыбок, нога к ноге, рука к руке.., и все в порядке». – Иди в свою комнату, приберись, а то разбросали все – бардак какой-то! – Мама, не говори плохих слов. – Извини, вырвалось, но то, что вы натворили, иначе не назовешь. – Я же не виновата, я показывала Оле игрушки. А мы точно пойдем к ним в гости? – Вполне возможно, но еще не знаю. Лучше, если они придут к нам. – Да, да, лучше они. И пусть Оля свои куклы притащит, а то она все с моими играла. Пусть покажет своего негритенка! – Покажет. Лена пошла в комнату наводить порядок. А Савина взяла телефон, открыла блокнот, затем захлопнула и положила на полку книжного шкафа. «Сейчас позвонить или попозже? Нет, позвоню сейчас, еще ведь квартиру надо подготовить». Номер телефона Бутакова менялся часто, только на памяти Эммы уже раз десять. – Григорий Германович? – довольно сдержанно сказала она в трубку, хотя и узнала полковника. – Да, – Бутаков тоже сразу узнал Эмму. – Все отлично, я договорилась на завтра, на вторую половину дня. Думаю, не сорвется. – Не может быть! Так быстро? – Но я же профессионал. Надо ковать железо, пока горячо. Возникла небольшая пауза. – Гостиничный номер? – предложил Бутаков, но тут же сам отбросил это предложение. – Нет, не пойдет. – Я уже обещала по-другому. – Как? – У меня есть квартира. – Да, так будет лучше. Только ни в коем случае не делай этого у себя дома. – Я знаю. У меня подруга уехала во Францию. – Сейчас свяжусь с Эдуардом, он заедет за тобой, и вместе там осмотритесь. – Хорошо, я буду ждать его дома. Эдуард Вяткин с тяжелым фотокофром в руках входил в квартиру Эммы Савиной, как к себе домой. Он бывал здесь не раз, как-никак, с хозяйкой квартиры они работали в паре. Даже дочку ее он знал по имени. – Привет, дядя Эдуард, – радостно встретила его девочка, – сфотографируй меня. – Привет, Аленка. А я тебе снимки, которые делал в прошлый раз, принес, – и он протянул конверт с фотографиями, как бы извиняясь за то, что сейчас должен уехать с ее матерью. Лена тут же разложила снимки на столе и принялась сортировать их. Словно маленькая обезьянка, она копировала маму, которая всегда, разбирая фотографии, неудачные снимки выбрасывала. – Тут я некрасивая, – констатировала девочка и посмотрела на Эдуарда. – Если не нравится, можешь порвать, – разрешил фотограф. Лена с удовольствием разорвала снимок на мелкие-мелкие кусочки и, побежала выбрасывать в ведро. – Ну что, едем? – Эмма подошла к Эдуарду. – Да, прямо сейчас, тянуть некуда. – Леночка, дверь никому не открывай! Мы сейчас уедем, но скоро я вернусь. Не скучай. Время пролетит быстро. В случае чего, если проголодаешься, – ешь пирог. Молоко в холодильнике, да ты сама все знаешь. Плиту не включай. – Мама, ты говоришь мне это каждый раз', уже наизусть твои слова выучила, – Лена со стаканом сока в руках вышла в прихожую проводить мать. Девочка привыкла к частым отлучкам матери и была вполне самостоятельным ребенком, при надобности могла бы даже прожить одна несколько дней, лишь бы продукты имелись. – Но ты мне позвонишь? – по-взрослому спросила она. – Если задержусь, да. Ласково поцеловав дочь, Эмма еще раз предупредила: – Цепочку набрось и никому не открывай. – Знаю, не маленькая, – Лена тоже чмокнула – маму в щеку. И Савина заспешила вслед за Эдуардом. На этот раз :они воспользовались его машиной. – Ключи не забыла? – уже выезжая со двора, поинтересовался фотограф. – Все в порядке, взяла. – Показывай дорогу. Ехать было недалеко, и через четверть часа Эмма и Эдуард уже поднялись на двенадцатый этаж шестнадцатиэтажного дома. То, что в малогабаритной двухкомнатной квартире живет одинокая женщина без детей, к тому же молодая, можно было определить с первого взгляда. Эдуард осмотрелся: – Показывай, где ты будешь работать. – На рабочем месте, – усмехнулась Эмма, кивнув на огромную кровать в спальне, затем подошла и отбросила одеяло. Белье оказалось чистым. – Может, на всякий случай, и гостиную подготовить? Небольшая гостиная была соединена с кухней аркой. – Зачем? Лишняя работа. Я затащу его сюда. – Свет включишь? – А почему бы и нет! Эдуард щелкнул выключателями. Эмма уже полила цветы и теперь проверяла, что имеется в холодильнике и в баре. Результаты ревизии ее устроили. На один вечер хватит, а больше и не надо. Тем временем Эдуард принес с кухни табурет и, взгромоздившись на него, заглянул под панель карниза. Около часа возился он в спальне с аппаратурой. Эмма же сидела в гостиной, потягивая сок, и листала модные глянцевые журналы, которых здесь было в изобилии. – Иди сюда, – позвал ее Вяткин. – Все готово? – Вроде бы, да. Свет тебе обязательно придется включить, не меньше двух лампочек. – Без проблем. Я все понимаю и не комплексую. – А может, твоему партнеру не понравится, может, он стеснительный, или в бородавках весь? – Уж я постараюсь, Эдуард, заведу его так, что забудет обо всем на свете. – Не сомневаюсь. – Музыки здесь нет, принеси из гостиной, – попросила Эмма фотографа. Эдуард, не мешкая, выполнил ее просьбу. – Теперь порядок? Эмма сбросила ботинки, забралась на кровать. Фотограф, привстав на цыпочки, заглядывал в видоискатель камеры. – Вот, смотри, – здесь и здесь – наиболее удобные точки. Это – пульт дистанционного управления, он похож на телевизионный. Нажмешь красную кнопку – заработают оба аппарата, причем одновременно. Пульт можешь направлять хоть в потолок, аппараты срабатывают и от рассеянного луча. – Все как всегда? – Не совсем, – замялся Эдуард, – съемка будет вестись двумя камерами, третья в ремонте. – Вечно у тебя неполадки! – Но снимки-то получаются! В каждом аппарате семьдесят два кадра. Один укреплен вон там, на карнизе, второй – на шкафу. – Где? – Вон, смотри, видишь? – Не вижу. – Ну и прекрасно. Значит, твой партнер тоже не увидит. Главное, чтобы играла музыка, тогда ты, будто делаешь то тише, то громче, сможешь управлять камерами. Все поняла? – Вроде бы, да. Ничего нового. – Значит, за дело. Нажмешь, я проверю. Фотограф забрался на стул и нашел взглядом маленькую фотокамеру, укрепленную на карнизе. Эмма нажала на красную кнопку, Эдуард смотрел. На счетчике выскочила цифра. – Все в порядке. Отработай пленку полностью, так надежнее. А то помнишь, как в первый раз у тебя получилось – только ноги в кадре? – Да уж, помню. Тогда пришлось по второму разу усердствовать, причем бесплатно страдала. – И я зря реактивы переводил. Знал бы, что три пленки испортила… – Да ладно тебе, Эдуард, плохое вспоминать, у нас уже давно проколов не случалось. – Слава Богу. Свет не забудь включить, хотя бы торшер, я вытяну. – Включу весь свет, скажу, что мне нравится, когда светло, не выношу, дескать, темноты. – Ну, смотри, тебе виднее. Эдуард подвез Эмму к дому и пожелал на прощание: – Ни пуха ни пера! – К черту, Эдик, – сплюнула Эмма через левое плечо, выбираясь из машины, пропахшей табачным дымом и каким-то дезодорантом: – Чем у тебя воняет в машине, Эдик? – Черт его знает! Табаком. – А еще? – Дезодорантом. – Я тебе подарю хороший, а то от твоего тошнит. – Подаришь – буду рад. Хотя мне и такой нравится. Закончишь, позвони. – Мама, мама, смотри! – Савина-младшая уже вставила в деревянную рамку свою фотографию, которую посчитала самой лучшей. Эмма удовлетворенно кивнула: – Ты ужинала? – Нет, тебя ждала. – Тогда пойдем ужинать. А завтра я тебя завезу к твоим сумасшедшим братьям, можете немного побалдеть. – Ура! – обрадовалась Лена. Эмма, не откладывая в дальний ящик, сразу позвонила сестре и договорилась, что завтра во второй половине дня подкинет ей дочку. Ольга, без вопросов, согласилась посмотреть за племянницей. Генерал Климов с нетерпением ждал, когда окончится совещание. Он даже несколько раз невпопад ответил на вопросы начальника штаба. – Что это с тобой, Андрей Борисович? – Голова разболелась, наверное, давление. Погода меняется. – Никогда не замечал, чтобы ты раньше на голову жаловался. Присутствующие на заседании расхохотались. Трудно было представить, что у генерала Климова что-то может болеть, кроме двух огнестрельных ран, полученных в Афганистане при выполнении боевых заданий. Сосед, сидевший справа от Андрея Борисовича, толкнул его в плечо: – Андрей, я на тебя смотрю, а ты где-то далеко. – И не говори, далеко. – И где же? – Ты там никогда, Коля, не будешь. – За границей, что ли? Так и ты там никогда не будешь, разве что отправят нас еще какой-нибудь интернациональный долг выполнять. – Ладно, слушай, а то сейчас опять начальник штаба прицепится. Климов едва дождался слов: «Совещание окончено», наспех простился и первым покинул небольшой зал. Забежав в свой кабинет, он быстро переоделся в штатское – костюм с галстуком, белая рубашка. Служебная машина уже стояла во дворе. Генерал сел на переднее сиденье, на заднем лежали цветы в шелестящем зеркальном целлофане. – Сколько я тебе должен? – спросил он у водителя. – Да их одна моя знакомая продает. Задаром дала, она меня ценит. – Даром ничего не бери, сколько я тебе должен? – Я обещал, что как-нибудь ее на машине вашей повожу. Если разрешите – вот и вся плата. – Разрешаю. Хорошие, хоть, цветы? – генерал не очень в этом разбирался. – Самые лучшие. – Ладно, если не понравятся, пеняй на себя, взыщу. – Как могут не понравиться? И потом, букет – что веник банный, одна упаковка блестящая в звездах… – Ладно, поехали быстрей. Шампанское взял? – На полу, в пакете. – А конфеты? – И конфеты, как заказывали, – водитель с трудом сдерживал улыбку. – Так сколько лет стукнуло вашей сестре? О том, что у генерала нет никакой сестры, он знал прекрасно. Водители все знают о своих начальниках, знают даже то, о чем начальники и сами не догадываются. Климов решил принять меры предосторожности, во двор не заезжал, попросил остановиться у троллейбусной остановки. Выбрался, взял цветы, поднял ворот пальто, даже немного втянул голову в плечи и, чувствуя себя неловко, с огромным букетом и пакетом, в котором позвякивали две бутылки шампанского и из которого, не умещаясь, выглядывала огромная, как раскрытая шахматная доска, коробка конфет, заспешил во двор, перепрыгивая через лужи. С облегчением генерал вздохнул только в подъезде, когда вдавил кнопку лифта. quot;Двенадцатый этаж… Только бы не ошибиться! А то, как дурак, с цветами.., в чужую квартируquot;. Лифт быстро поднялся на нужный этаж, и створки дверей разошлись. Климов, борясь с собственными сомнениями, сделал шаг вперед. «Как десантник, выпрыгивающий из раскрытого вертолетного люка на вражескую территорию», – подумал он. – Мне нужна только победа, – уже вслух подбодрил себя генерал, словно готовился к трудному бою. Дверь квартиры открылась, Климов даже не успел нажать на кнопку. – Я тебя в окно увидела, заходи. Генерал переступил порог, замок щелкнул, отрезав путь к отступлению. – Это мне? – Конечно, – на этот раз Андрей Борисович позволил себе поцеловать Эмму в щеку. Зашелестел целлофан. – Такой большой, как актрисе какой-нибудь! – Ты любой актрисы красивее, – нашел в себе силы на комплимент смущенный мужчина. – Проходи, проходи, раздевайся. Генерал разделся, разулся, – все-таки, квартира чужая, кругом ковры. Дома жена всегда заставляла его разуваться. В носках генерал чувствовал себя неловко. – Можешь взять тапки, – пришла на помощь Эмма. Сама она была на высоких каблуках и в свитере, который служил ей сейчас платьем. Она поставила букет в вазу. На столе уже стояла бутылка коньяка. – Нет, давай начнем с шампанского, крепкого пока не хочется. – Давай, – согласилась Эмма, меняя рюмки па фужеры, – но твое «пока» звучит многообещающе. Генерал достал из пакета шампанское и конфеты. – Открывай, только разверни в сторону, – я боюсь, когда оно стреляет. А ты, как генерал, наверное, привык к выстрелам. – Да уж, привык, – Климов не очень умело открыл бутылку, его руки чаще имели дело с винтовыми водочными пробками. Хлопок – и пена хлынула на стол. Генерал смутился. – Ничего страшного, – Эмма взяла несколько салфеток, промокнула ими стол и, скомкав, бросила в пепельницу. И Климов, и Савина в чужой квартире не курили. Эмма не чувствовала себя смущенно, хотя разыгрывала смущение умело. Ее рука и рука генерала соприкоснулись словно бы случайно. Генерал сжал тонкие пальцы женщины в своих сильных ладонях, Эмма вздрогнула и прикрыла глаза. Климов сделал неловкое движение, привлекая ее к себе. Она подалась, их губы встретились. – Мы о шампанском забыли, – выдохнула Савина. Поцелуй генерала был неумелым, но долгим. Этот мужчина Эмме нравился и, возможно, своей неловкостью, застенчивостью напоминал ей подростка, который знает об отношениях с женщинами лишь по рассказам дворовых друзей, но старательно делает вид, что это ему не впервой. Эмму забавляло поведение генерала. После поцелуя он жадно выпил шампанского, словно в бокале была вода из-под крана. Эмма лишь пригубила. Климов тяжело дышал. Затем не выдержал и признался: – Знаешь, я жене никогда… – Не надо, – оборвала его Эмма, – знаю, вижу, чувствую, понимаю. – – Ну, спасибо тебе. – Еще шампанского? – Да, – генерал выпил еще шампанского, оставаясь при этом абсолютно трезвым. Эмма наблюдала за ним, как врач наблюдает за пациентом, принимающим лекарство. – Наверное, тебе, Андрей, стоит выпить еще один бокал. – Да, – кивнул генерал и тут же спросил: – Зачем? – Чтобы расслабился, ты какой-то скованный, напряженный. Выпей, выпей, – она наполнила бокал до краев, даже пена хлынула через верх. Климов выпил и тут же посмотрел на свою липкую от шампанского руку. Эмма взяла салфетку, вытерла генералу руку, затем положила ее себе на колено. Климов стал будто гуттаперчевым, делай с ним что хочешь: можно уложить прямо здесь, на ковре, можно затащить в ванную, можно предложить заняться сексом на столе – он на все согласится. Эмма опустила взгляд – застежка брюк у генерала оттопырилась. – Ну, что, пойдем? Мы же взрослые люди, что мы играем, как подростки, как два школьника? – Да-да, пойдем, – прерывистым, отнюдь не командным голосом прошептал генерал. Савина взяла его за руку и повела в спальню. Заходя в комнату, Эмма включила свет, генерал на это никак не прореагировал. Завидев огромную кровать, он чуть не лишился чувств, даже качнулся, отшатываясь к двери. – Чего испугался? Не бойся, это совсем не страшно. Я же не оперировать тебя буду, – и Эмма ловко пробежала по пуговицам рубашки, сразу же все их расстегнув, причем так быстро, что Климов даже не успел перевести дыхание. Следом был расстегнут и брючный ремень. Генерал стоял, поддерживая штаны, готовые упасть на пол. Он был смущен, что-то ему мешало, хотя Климов и сам не понимал, что. Эмма подошла, включила музыку, густую, сладкую, с обилием всхлипов и басовых звуков, которые пробирали до самого нутра. У генерала мурашки пробежали по коже, словно лезвие ножа, холодное и острое, прикасалось к телу. – Ну, что ты стоишь? – Эмма через голову стащила свитер. – Раздевайся, я мерзну. – Сейчас… Климов даже зажмурился. Он и раньше понимал, что эта женщина хороша собой, но не представлял, что настолько. Ее тело было практически лишено изъянов, разве что чуть тяжеловатой казалась грудь. Но в этом имелось свое очарование, так и тянуло к ней прикоснуться руками, поцеловать, припасть. Что генерал и сделал, Эмма исподволь увлекала его на огромную кровать. Климов хотел было сбросить покрывало. – Потом, потом… – страстно прошептала Эмма. – Оно шелковое, холодит, сейчас станет жарко, не надо… Оно скользкое и приятное. – Это ты скользкая и приятная, – у генерала перехватило дыхание, теперь он уже был напряжен. – Не спеши, расслабься. Иди сюда, иди.., здесь никого нет, никто не придет. Музыка звучала волнующе, но Климов ее уже не слышал. Он вообще ничего не слышал, а видел перед собой лишь загорелое тело, мягкое, податливое и в то же время сильное и упругое. У генерала даже пот выступил на лбу. Поцелуй следовал за поцелуем, руки Климова блуждали по телу женщины. Эмма томно вздыхала, постанывала. – Ложись сюда, ложись, так удобнее. Я сейчас сделаю музыку чуть громче, – она потянулась к пульту, но генерал остановил ее: – Не надо, и так хорошо, – он перехватил ее руку и по-спортивному, словно борец на татами, опрокинул Эмму и оказался сверху. Эмма до пульта так и не дотянулась. Она изгибалась, стонала. «Вот же черт, надо снимки сделать, время-то идет!» – Погоди, погоди, давай я сверху… – она забралась на генерала. – Тебе так больше нравится? – Да-да… На этот раз он не сопротивлялся. Эмма взяла в потную руку пульт и, не выпуская его из пальцев, продолжила заниматься любовью. – А теперь наоборот, – попросила она, соскальзывая с Климова и не забывая при этом нажать кнопку. Поначалу Эмма считала, сколько раз ее влажный палец нажимал кнопку, но после тридцати сбилась, бросила пульт на подушку, рука генерала несколько раз прикоснулась к нему, затем пульт оказался под плечом Климова. Мужчина и женщина, поглощенные страстью, извивались, меняясь местами, и в конце концов пульт вообще куда-то исчез: сколько Савина не искала его глазами, так и не смогла найти. Эмме даже не пришлось имитировать оргазмы, которые следовали один за другим, накатываясь волнами, ее словно бы возносило, она парила в облаках, затем падала вниз, уже забыв о том, ради чего оказалась в одной постели с Климовым. И лишь когда генерал замер, уткнувшись вспотевшим лбом ей в плечо, она опомнилась. – Музыка играет, надо сделать тише, соседей напугаем. Где пульт? – А, да-да, где-то подо мной, – и Климов ногой выдвинул его из-под себя; Эмма взяла пульт, повертела в руках, потом, отвернувшись от генерала и наклонив голову, нажала красную кнопку и, уже рукой, сделала тише звук. – Наверное, батарейки ни к черту, или вообще мы с тобой, как идиоты, взяли пульт от телевизора, – извиняющимся голосом объяснила Эмма. – Какая разница от чего он! И так хорошо, – Климов удовлетворенно потянулся. – Хочешь еще шампанского? – Хочу, но оно уже теплое. – В холодильнике есть бутылка ледяного. – Я бы не отказался. Абсолютно голая, Эмма направилась на кухню. А генерал Климов, уже не стесняясь своей наготы, блаженно лежал, запрокинув голову, и в прострации, не мигая, смотрел на ярко пылающую люстру. Когда в комнату вошла Эмма с двумя бокалами в руках, Климов перевернулся на бок. – Что это у тебя? – Эмма взглянула на левое плечо генерала. – Это? – Климов повернул голову к плечу. – Осколок от гранаты плечо распорол. Самому пришлось зашивать. – Как это – самому? – Очень просто. Некому больше было. Выпил спирта и по живому ниткой прихватил. Как оказалось, правильно сделал, вертолет за нами прилетел только через трое суток. Врачам осталось лишь нитки вытащить – кожа уже срослась. Потому и шрам корявый. Эмма прикоснулась пальцами к шраму и даже вздрогнула. Ей показалось, что это в ее плечо вошел кусок железа, разорвав кожу. – Наверное, было очень больно? – Больно, – засмеялся Климов, ему нравилось чувствовать себя сильным. – Когда зашивал, а когда осколок в меня попал, даже не заметил. Бегал, стрелял, ползал.., в общем, боль пришла потом, хотя рукав был от крови мокрый, хоть выкручивай. – Бедный ты мой, – пожалела его Эмма, подавая бокал с шампанским. – А где мои часы? – спросил генерал. – Не знаю, – растерялась Эмма. – Наверное, где-то на столике лежат. – Ага. Климов приподнялся и взглядом поискал часы. Они лежали на полу рядом с носками, словно пытаясь заползти внутрь. Генерал посмотрел на стрелки. Оказалось, что он провел в этой квартире чуть больше часа, а так много всего произошло. – Послушай, у нас еще вагон и маленькая тележка времени. Тебе когда нужно быть дома? – Я сказал, что приду поздно, – смутился генерал, вспомнив, что у него есть жена. Почему-то сейчас он подумал о ней с омерзением. – Когда вернусь, врать придется. А врать генерал не любил, но на этот раз дело того стоило. – Ты не хочешь принять душ? – С удовольствием бы принял, – Климов представил, как приятно будет подставить разгоряченное потное тело под освежающие струи воды. – Тогда давай. Сначала ты, потом я. А если хочешь, можем вместе. Климов кивнул, быстро вставая с огромной, слегка измятой кровати. – Пойдем, – Эмма потянула его за руку. Они забрались в большую угловую ванну со множеством наворотов – такую генерал видел впервые. – А твоя подруга чем занимается? – А ты как думаешь? – Ну, не знаю… – Она именно тем и занимается, о чем ты подумал, но не захотел сказать. И у Климова мелькнула мысль – мерзкая, нехорошая, – что и Эмма торгует собой. – Ты, наверное, подумал, что и я этим занимаюсь? Климов кивнул. – Ты ошибаешься. Есть куда более прибыльные занятия. Я с тобой здесь сейчас лишь потому, что ты мне нравишься. Люблю взрослых мужчин, тех, кому немного за пятьдесят. Я выросла без отца, меня дед воспитывал. Наверное, поэтому мне и нравятся взрослые мужчины, они какие-то основательные, не хлипкие. – Ты и меня считаешь дедом? – Нет, тебя я считаю настоящим мужчиной. Это Климову польстило, тем более, что, как мужчина, он не ударил в грязь лицом и показал себя с лучшей стороны. – Тебе хорошо? – сидя в теплой воде, бурлящей тугими струями, спросила Эмма, проводя рукой по его бедру. – Хорошо. – Тогда иди сюда. Сядь. Ближе. Упрись руками в бортик. Генерал не заставил себя ждать. Эмма запрокинула голову. Климов увидел выражение страсти на ее лице, увидел, что ее глаза закрылись, и тоже закрыл глаза. Они раскачивались. Вода несколько раз перелилась через бортик. – Э, мы затопим соседей! – прошептал генерал. – Да черт с ними, не затопим! Здесь все рассчитано. Не думай о мелочах, думай о главном. Только в десять вечера Климов, наконец, собрался уходить и предложил поехать вместе на такси, но Эмма отказалась: – Мне надо прибраться в квартире. Подруга скоро вернется. – А может, мы еще встретимся? – робко спросил генерал. – Может, и встретимся, – с улыбкой ответила Эмма, понимая, что скорее всего, сегодняшняя встреча последняя, и больше их жизненные пути не пересекутся. Так уже случалось не раз, и не имело никакого значения, что генерал был у нее дома и что он ей нравился. По телефону Климов вызвал такси. На прощание поцеловал Эмму и попросил: – Ты позвони мне, пожалуйста. Я очень буду ждать твоего звонка. – Хорошо, позвоню, – Эмма поцеловала Климова в щеку, дверь закрылась. «Тебе позвонят, не беспокойся», – с грустью подумала она. После того, как генерал Климов покинул квартиру, Эмма опустилась в кресло. Ее руки бессильно легли на подлокотники. Она несколько раз качнулась. На губах все еще блуждала улыбка, а на душе стало тоскливо, причем невыносимо. «Вот и все. Больше, генерал, мы с тобой никогда не встретимся. Никогда! А может, оно и к лучшему». Она потянулась к телефону, трубка выпала из рук. – Будь ты неладна! – зло схватила трубку Эмма, поставила телефон на колени и набрала номер фотографа. – Это я, Эдуард, порядок, – отчиталась она дрогнувшим голосом. – Понял, – торопливо ответил фотограф. – Все сделано? – Да, приезжай. – Сейчас, дождись. – Дождусь. Эмма приготовила себе очень крепкий кофе, выпила две чашки, выкурила сигарету. Затем начала прибираться в квартире. Все эти привычные движения не помогали развеять тоски. «Чертова жизнь! Вот как приходится зарабатывать деньги – обманом, подлым обманом, подставлять, в общем-то, нормальных людей. В чем они виноваты? В том, что не нравятся Бутакову? Ну, так это же не моя вина. А я инструмент в руках Бутакова, обычный инструмент – такой, как ножницы, нож, ложка или вилка. Он пользуется мной для достижения своих целей. Да, он мне хорошо платит, но разве деньги чего-то стоят по сравнению с тем унижением, которое я испытываю? Сволочь ты, Бутаков, самая настоящая мразь!» – Мерзавец! Негодяй! Подонок! – бормотала Эмма, и от этого ей становилось немного легче. Раздался звонок. Все уже было убрано, осталось лишь вымыть чашку и кофейник. Эмма подошла к двери, сбросила цепочку. Она даже не глядела в глазок, знала, что пришел Эдуард Вяткин. Фотограф был возбужден, румян, пыхтел, как игрушечный паровоз: – Ну, что, все в порядке? Вижу, вижу, все в порядке. Полный ажур. – И по каким признакам ты это видишь, Эдуард? – Глаза у тебя, как две пустых чашки, видно, что выложилась, пусто внутри. – Да, пусто… – грустно улыбнулась Эмма. – Но тебе этого не понять. – Конечно – не понять, у мужчин и у женщин физиология разная. – Ты помолчать можешь? – Не всегда. – Я мразь, но и ты не лучше. – Если тебе от этого легче, – пожалуйста, можешь думать и так, хотя я предпочитаю уважать и себя, и тех, с кем работаю. Слушай, родная, тут вот какое дело. Мне сейчас сбросили на пейджер, что меня ждут в ночном клубе. Там состоится презентация, соберется очень много важных людей, дорогих, так сказать, гостей. Я все эти камеры с собой взять не могу. – Как не можешь? – Не могу, и все. Там служба безопасности, проверка, не хочу светиться со специальной аппаратурой. Я только пленки заберу. – А как же аппаратура? – все еще не поняла Эмма. – Думаю, ты адрес не забыла? – Нет, – Эмма уже начала догадываться, – не забыла. – Привези, пожалуйста, я в долгу не останусь. – Что с тобой, Эдик, поделаешь, вечно у тебя какие-то проблемы. Опять своих потаскух снимать едешь? – Ты же знаешь, я не выбираю, кого снимать: за что платят, то и сниму. Скажут снимать свиней на ферме – поеду снимать свиней, только если заплатят зеленью. Так привезешь? – Подумаю. – Я же тебя выручал. – Привезу. – Только просьба к тебе, Эмма: пожалуйста, осторожнее, аппаратура больших денег стоит, такую сейчас достать – головная боль, грыжу наживешь. – Хорошо хоть не очень тяжелая, а то посмотришь, как фотографы маются – треноги всякие, лампы, сменные объективы… – И пультик не забудь, это и для тебя палочка-выручалочка, да и для меня тоже. – Не забуду. Эдуард довольно ловко взгромоздился на два табурета и быстро извлек пленку сначала из одного аппарата, затем из другого. Он тщательно, словно драгоценность, упаковал маленькие кассеты, спрятав их на дно кофра. – Вид у тебя какой-то неважный, подруга, не нравишься ты мне. – Я и себе не нравлюсь, Эдик. А ты, смотрю, пышешь здоровьем, радостью, небось, не пьешь, не куришь и с женщинами… – С женщинами – нет, ты же, Эмма, знаешь, у меня другая ориентация. – Опять по мальчикам ходишь? – Зачем, мальчики ко мне подъезжают. – Когда привезти аппаратуру? – Я вернусь со съемок часов в пять, кое-что сразу же напечатаю. Спать не буду, так что, если сможешь, приезжай пораньше. – Ну, не знаю… – Постарайся, Эмма, эти приспособления могут понадобиться. – А если тебя еще куда-нибудь вызовут? – Дорогуша, вот тебе ключи от моей квартиры. Откроешь и в шкаф спрячешь. – Ладно, договорились. Кофе выпьешь? – Какой к черту кофе, меня уже полчаса ждут! – Куда хоть едешь? – В один ночной клуб на Тверской. – Успехов. С аппаратурой возиться пришлось недолго. Эмма тщательно запаковала две камеры и крепления, спрятав все в целлофановый пакет. quot;Ну, что, теперь можно и уходить, – она посмотрела на букет цветов в вазе и несколько мгновений размышляла: – Забрать, что ли?quot; Вызвала такси. Машина приехала невероятно быстро, словно стояла где-то на перекрестке в десяти шагах. Эмма села на заднее сиденье, положила рядом цветы, лениво назвала адрес. – Со дня рождения или с торжества, что ли? – поинтересовался немолодой седой таксист. – Нет, с работы. – Работа, наверное, хорошая, если такие цветы дарят. Актриса? – Ну ее к черту, эту работу! «Только бы не забыть аппаратуру, – подумала Эмма, когда автомобиль сворачивал на ее улицу. – Не забыть, не забыть!» – повторила она себе несколько раз и переложила пакет на колени. Рассчитавшись с таксистом, Савина поднялась к себе. И тут же в квартире зазвонил телефон. – Да, слушаю, – ответила Эмма. – Это ты, Эмма? – звонил генерал Климов. – Да, я, Андрей. – Ну, как ты? – Ничего. А ты как? Генерал говорил шепотом, явно прятался от домашних, закрывшись в кабинете. – Все нормально. – Я жалею, что уехал, – вздохнул Климов. – Можно было остаться, – Эмма тоже говорила тихо. – Ну, да что уж теперь, такой фокус сделать невозможно, чтобы мы вдвоем по желанию оказались в одном и том же месте. – У меня послезавтра вторая половина дня свободна. Ты как? – А у меня, к сожалению, занята, – даже не задумываясь, ответила Эмма. – До самого позднего вечера? – с досадой, предчувствуя ответ, спросил генерал. – Боюсь, даже до ночи. – Что ж, жаль, конечно. Надеюсь, ты мне позвонишь, когда освободишься? – Позвоню. Спокойной ночи, я ужасно устала, голова раскалывается. – Да-да, отдыхай. Не успела Эмма положить трубку, как телефон вновь зазвонил. На этот раз послышался властный голос Бутакова: – Ну, что скажешь? – Все в порядке, Григорий Германович, просто-таки замечательно. – Ты делаешь успехи, с каждым разом работаешь все быстрее и быстрее. Эдуард был? – Да, забрал пленки. – Что-то нигде не могу его найти. – Он поехал снимать какую-то презентацию. – Вот уж, фотокор – член-корреспондент, понимаешь ли, нашелся! – недовольно пробурчал Бутаков. – А когда появится? – Я ему не пастух. – Может, сказал? – Снимет и вернется домой. – Ясно. Спасибо. – А как наш уговор? – Не волнуйся, я тебе позвоню, – Бутаков понял, на что намекала Эмма. – Ты же знаешь, я долги всегда возвращаю. Хочу, правда, сначала взглянуть на интересные картинки. – Думаю, все нормально, если, конечно, техника не подвела. – Ну, если что будет не так, фотограф тебе и компенсирует, – неприятно рассмеялся Бутаков, хотя до этого говорил вполне серьезно. Эмма подозревала, что Бутаков работает не только на ФСБ, подкладывая ее то под одного, то под другого мужчину, он преследует какие-то свои корыстные цели. Но до поры до времени она не беспокоилась об этом. Бутаков ее прикрывает, так что волноваться не о чем. «А если он ведет какую-то свою игру? Что ж, это его дело, и мне туда нос совать не стоит, лучше держаться подальше, так оно будет спокойнее. Ведь у меня ребенок, мне головная боль ни к чему». Бутаков разговаривал с Эммой Савиной из своего офиса. Рядом сидели Аркадий Груздов и Лев Кириллов. – Все слышали? – блеснув стеклами очков, спросил у них Бутаков. – Слышали, – отозвался Лев Кириллов. – Значит так, Лева, поступим вот каким образом. Эфэсбэшники уже слишком близко, дышат, можно сказать, в затылок. Надо рубить хвосты, и не мешкая. Фотограф нам больше не нужен. Они очень уж старательно копались в Питере, могут добраться и до него. Вяткина ликвидировать, но лишь после того, как у меня окажутся фотографии. Поедете к нему завтра утром, заберете фотографии. А с ним аккуратно разберитесь, придумайте что-нибудь новенькое. Мне нужен еще один несчастный случай. – Да что тут думать? Эдик – пидар. Это все знают. Передозировка наркотика пойдет? – предложил Груздов, похрустывая усталыми пальцами.. – Нормально, – кивнул Бутаков, – передозировка – всегда хорошо. Пидар-фотограф стал наркоманом – никто ничего не заподозрит. Только никаких следов, никаких отпечатков! – Уж это мы постараемся, чисто сделаем, Григорий Германович. – Постарайтесь, ребята. А потом сразу же и бабу убрать, она нам тоже не нужна. – Савину, что ли? – Да, ее, – подтвердил Бутаков, посмотрев на своих подчиненных. – А ее как? – Как хотите. Времени у нас в обрез, надо действовать быстро. – Быстро, так быстро, – пожал плечами Кириллов и резко поднялся с кресла. – Держите меня в курсе, ясно? – Так точно, – по-военному ответил Аркадий Груздов. – Ты мне не козыряй и каблуками не щелкай, дело серьезное. – Ясно, ясно, это я по привычке… – Больше не надо, понял, Аркадий? – Понял, Григорий Германович. – Ну, смотрите, ребята. Вперед, за дело. Завтра утром позвоните, доложите. – Хорошо. – Звоните на сотовый. – Лады. Кириллов и Груздов покинули офис. Григорий Германович открыл дипломат и положил перед собой лист бумаги, на котором был отпечатан список фамилий. Против многих фамилий стояли крестики, такой же крестик, но пока еще карандашом, немного подумав, Бутаков поставил и рядом с фамилией «Климов». «Ну вот, и ты попался, Андрей Борисович. Теперь и ты у меня на крючке. Надеюсь, не сорвешься я тебя подсеку аккуратно. Наживку ты заглотил теперь осталось тебя немного поводить и выт? шить, – цинично рассуждал Бутаков о том, как будет обрабатывать генерала ВДВ Климова. – А твоя бригада нам понадобится, главное, чтобы она осталась на месте. Мне поручили, я это сделаю, ты будешь нейтрализован». Еще раз Григорий Германович пробежал список глазами, потом устало откинулся на спинку кресла. Было уже за полночь, причем далеко за полночь. Он поднялся, подошел к окну и, отодвинув планку жалюзи, выглянул во двор. Груздов и Кириллов садились в автомобиль. «Эти не подведут. Они у меня тоже на крючке, в случае чего, сдам с потрохами. Хотя, что толку их сдавать, они и так никуда не дернутся, у них руки в крови по самые плечи». В половине шестого Эдуард Вяткин, смертельно уставший, приехал к себе домой с презентации. Машину бросил у подъезда и с двумя кофрами на плечах, тяжело груженый, двинулся домой. Он поднялся на седьмой этаж, отпер дверь, кофры поставил на длинную скамью, туда же бросил одежду. «Перекусим и за дело». Вяткин включил автоответчик. За время его отсутствия записалось несколько звонков, но все они были неважные, и Эдуард лишь скривился. Глаза фотографа поблескивали, от усталости его покачивало. quot;Чай, чай.., крепкий чай – вот что меня спасет. И парочку таблеток для возбужденияquot;. Пока чайник закипал, он уже успел сделать себе два огромных бутерброда: один – с ветчиной, второй – с холодной телятиной. Быстро их съел, запивая горячим крепким чаем, затем проглотил таблетку и через десять минут почувствовал прилив бодрости. Глаза уже не блестели болезненно и воспаленно. Эдуард включил музыку и направился в фотолабораторию. Самое главное – это пленки, те, которые хранились на дне кофра. Он быстро их проявил, а пока пленки сохли, выпил еще чашку чая. Затем начал просматривать негативы. «Отпечатаю все, чего бумагу жалеть! Пусть Бутаков сам выбирает». Квартира у Эдуарда Вяткина была трехкомнатная. Маленькую комнату занимала фотолаборатория, оснащенная так, что мог позавидовать любой фотограф. Лаборатория была самой современной, и стоило все это огромных денег. Но она себя окупала, и окупала сторицей. Вяткин не бедствовал. Жил он, естественно, не только на те деньги, которые платил ему Бутаков: Эдуард неплохо подрабатывал в журналах и во всевозможных бульварных газетенках. Там, правда, платили ему не так уж много, но зато к качеству особо не придирались. «Ничего себе! – Эдуард восхищенно присвистнул, облизывая пересохшие губы, когда один за другим начали появляться отпечатки. – Ну дает, ну молодец! – снимки были не просто хорошими, а замечательными, мужчина на фотографиях получился прекрасно. – За такие снимки у Бутакова можно и премию сорвать». Хотя Григорий Германович, и Вяткин знал это, за хорошую работу всегда и сам расплачивался соответственно. В скупости или недальновидности обвинить его было невозможно: платил Бутаков всегда щедро, как бы даже вперед, на перспективу. Зазвонил телефон. Вяткин стряхнул пепел с рукава и потянулся к трубке. – Алло, – устало сказал он в микрофон. – Ну что, работа сделана? – раздался знакомый голос. Поскольку с ним не поздоровались, Эдуард решил ответить взаимностью и сразу перешел к делу: – Через полчаса или, точнее, минут через сорок снимки будут сухие. – Можно приехать забрать? – Да, можно. Но лучше завтра. Я очень устал, хочу отдохнуть. – Завтра, между прочим, уже давно наступило, – заметил Кириллов, а это был именно он, и добавил: – Так что, скоро будем. – Завтра – это днем, я имею в виду. – Нет, не получится. Мы тоже, Эдуард, люди подневольные, нам велели сейчас забрать. – Ну, тогда приезжайте. А «это самое» привезете? – Привезем. – В таком случае, я тем более не в претензии, – Вяткин приободрился, положил трубку и занялся просушиванием фотографий. Он ходил по комнате, пил чай, курил, потирал руку об руку, наблюдал за тем, как медленно прокручивается барабан глянцевателя. Дело было сделано, можно сказать, деньги уже в кармане. А как потратить их, Эдуард уже придумал. Снимки высохли. Он сложил их в две аккуратные стопки, рассовал по конвертам. Затем долго возился с негативами, прекрасно зная, что Бутаков и его люди всегда требуют не только снимки, но и негативы к ним. – Хитрые, не оставляют следов! – запаивая в пластик негативы, бормотал фотограф, – захотел бы, мог бы дубликаты сделать, но.., лень. В дверь позвонили. Вяткин включил свет в лаборатории и неторопливо двинулся к входной двери. Он заглянул в глазок. Лев Кириллов улыбался. Эдуард повернул ключ, отодвинул стальную щеколду из нержавейки и впустил гостя. Гость оказался не один. – Доброе утро, – усмехаясь, сказал Кириллов и протянул руку. – Мокрая, – объяснил Вяткин. Кириллов потряс руку фотографа за запястье. Аналогичным образом поздоровался и Аркадий Груздов. – Ну, что, работа сделана? – Сделана, – подтвердил Эдуард, поглядывая на дипломат в руках Груздова. – Дай посмотреть. – Смотри, не смотри, – все как всегда. Баба та же, только партнеры меняются. Вот уж она вас выручает! Сносу ей нет. – Не болтай, – предостерег Кириллов, – будешь много говорить, мало проживешь. Вяткин в ответ расхохотался, причем вполне искренне, восприняв слова Кириллова как добрую шутку. – Дай посмотреть. – Вон лежат, – указал на столик в фотолаборатории Эдуард. Кириллов подошел, вытряхнул снимки из одного конверта, быстро посмотрел. Два из них показал Груздову и взялся за второй конверт. – Ты бы, Лев, с ней тоже не отказался? – спросил Аркадий. – Да, честно признаться, не отказался бы. Только у меня денег не хватит, чтобы этой красотке ставку заплатить. – Договорись с Бутаковым, может, он проплатит твой отдых, – все трое засмеялись. – Вот и порядок. Негативы давай, – это было сказано уже фотографу. – На хрен они мне нужны, бери. – Они в сумму оплаты входят. Вяткин отдал негативы. Аркадий Груздов поставил на стол дипломат, повертел блестящие колесики кодовых замочков, раздался щелчок, и дипломат открылся. Конверты и негативы тут же исчезли. – А деньги? – спросил Вяткин. – Да, деньги… Бутаков сказал, сам отдаст. – Как это сам? Мы же с ним всегда так – я ему снимки, он мне бабки. Так не пойдет, ребята. Вы сказали – привезете. – Пойдет, Эдуард, пойдет. Ты не нервничай, не ерепенься. – Моя работа – ваши деньги. Вяткин не на шутку разошелся и останавливаться не собирался. Он рассчитывал на эти деньги, знал, Бутаков всегда платит сразу из рук в руки, а тут начинаются какие-то непонятные проволочки. Пепел с сигареты падал прямо на пол, а Эдуард зло метался по квартире, потрясая кулаками. – Ну, побегал? – остановил его Лев Кириллов и тяжелым взглядом буквально припер к стене. – Да, успокоился. – А теперь сядь вот в это кресло и не дергайся. – Зачем это я буду садиться? – Сядь и послушай. Я тебе кое-что, Эдуард, хочу рассказать. – Что ты мне можешь рассказать? – Объясню. – Мне не твои объяснения нужны, а деньги. – Да Ты сядь, не волнуйся. Эдуард сел в кресло и затылком почувствовал, что его голова уперлась во что-то твердое. Он резко повернулся: ствол пистолета с коротким глушителем смотрел ему прямо в глаза – черный, пустой и страшный. – Вы что, ребята? Кончайте шутить! – А почему бы не пошутить, Эдик? – Это.., правда.., шутка? – Конечно, шутка… Но шутить ни Груздов, ни Кириллов не собирались. Груздов держал пистолет, целясь фотографу в глаз. – Если ты, Эдуард, сейчас шевельнешься или пискнешь, пуля войдет тебе прямо в глаз, расшибет затылок, и мозги разлетятся по всей квартире. Так что, будь умницей и не дергайся. А ты давай, сказал Груздов, кивнув Кириллову. Тот кивнул в ответ. – А ну, закатай-ка рукав! – приказал Кириллов, а сам направился к дипломату, лежащему на столе. – Зачем? – Заткнись и делай, что говорят. – Не буду! – Будешь. В руке Кириллова появился резиновый жгут ярко-оранжевого цвета, абсолютно новый. – Вот видишь, как все хорошо? – затягивая жгут на плече фотографа, сказал Кириллов. – Что хорошо? Что вы задумали? – Ничего страшного, Эдик, мы не задумали. Немножко наркотиков. Поверь, они качественные, ты поспишь часиков двенадцать-четырнадцать, потом проснешься, и все будет как всегда. А к этому времени Григорий Германович перешлет тебе денежку. Так что ты проснешься богатеньким, понял? – Не хочу! Не надо! – Не дергайся! – зло приказал Груздов, приставив пистолет прямо к глазу Вяткина. – Эй, поосторожней, – Эдуард попытался отклониться, но дуло неотступно следовало за ним. – Тихо, тихо, – набирая жидкость в шприц, урезонивал фотографа Кириллов. – Дай сюда руку. Сожми пару раз пальчики.., ну, сильнее сжимай. Эдуард, панически боясь выстрела в голову, сжал пальцы левой руки. – Ну, вот и прекрасно. На сгибе выступили две голубоватые вены. Лев Кириллов довольно профессионально нашел иглой вену, втянул кровь в шприц, проверяя, попала ли игла в цель, а затем медленно ввел содержимое шприца в вену. – Жгут сними, – напомнил Груздов. Лев дернул жгут, тот упал на пол. – А ты сиди. Через пять минут голова фотографа Вяткина склонилась на грудь, волосы сползли на лицо. – Давай подождем немного, – Кириллов положил шприц и уже пустую ампулу на журнальный столик, немного постоял, как бы раздумывая, затем взял руку Вяткина, сунул в нее ампулу и несильно сжал пальцы. – Ну, вот и порядок. Отпечатки нарисуются. То же самое сделай и со шприцем, – одобрил Груздов Кириллов посмотрел на часы. – Он уже готов, – сказал Груздов. – Проверь. – Пульса нет. – Тогда пошли. Напоследок Кириллов еще раз приложил пальцы к артерии Вяткина, подержал и удовлетворенно кивнул головой. – По-моему, ему кранты, действует через семь минут. Так что, уже подействовало. Уходим. И они, не спеша, словно уходили на работу, вышли из квартиры, захлопнули дверь. Замок щелкнул. Дождавшись, когда кабина лифта поднимется, Аркадий Груздов и Лев Кириллов вошли в лифт. Эмма Савина благополучно добралась до Комсомольского проспекта. Правда, один раз гаишник остановил ее, но, увидев за рулем молодую красивую женщину, да еще улыбающуюся, махнул рукой, дескать, поезжайте, не задерживайте движение. Эмма заехала во двор, затем взяла в руки пакет с аппаратурой, лежащий на переднем сиденье, и взглянула в стекло. Из подъезда Эдуарда выходили Кириллов и Груздов, о чем-то оживленно переговариваясь. Она их узнала сразу, слишком приметные были мужчины, крупные, широкоплечие, да и держались всегда уверенно. Савина уже потянула ручку на себя, но что-то заставило ее остановиться. Она вжала голову в плечи и пригнулась к баранке. «Черт с ними! Зачем нам сталкиваться? Еще начнут расспрашивать, зачем я приехала к Вяткину, и у него могут возникнуть неприятности. Ведь он оставил аппаратуру, сам не забрал. Эдик, хоть и гомик, но парень невредный. Пусть уйдут». Эмма видела, как Кириллов и Груздов сели в черный джип, припаркованный в дальнем углу двора возле детской беседки, как джип выехал, сдав назад, развернулся, а затем быстро покинул двор. Номер у машины был заляпан грязью, причем до такой степени, что, если и захочешь, вряд ли сумеешь прочитать на ходу цифры и буквы. Эмма задумалась, ею овладели тревожные предчувствия. «Какого черта они приезжали к Вяткину? А может, забрали снимки?» – в своих догадках она была недалека от истины. Савина выбралась из машины, вынула пакеты, затем вошла в подъезд и вызвала лифт, двери которого открылись тотчас. На ее звонок не последовало никакой реакции. «Может, в лаборатории сидит, или в ванне?» Эмма долго копалась, отыскивая ключи от квартиры фотографа. Они оказались на дне сумки среди тюбиков помады. «Ну вот, наконец-то!» Ключ вошел в замочную скважину, легко повернулся, и Савина, нажав на ручку, толкнула дверь. В квартире царила тишина, слышно было, как где-то в ванной падают крупные капли. – Эдуард! Эдуард! – негромко окликнула Эмма. Никто не отозвался. – Ты где, в лаборатории, что ли? Но войдя в большую комнату, Эмма замерла. Вяткин сидел в кресле с поникшей головой, темные пряди волос свисали на глаза. – Эй, Эдуард! Она тронула фотографа за плечо и тут же увидела жгут на полу у кресла, а на столике ампулу и шприц. – Ты что, колоться начал? – Эмма потрясла Эдуарда. – Перестарался, наверное? – безжизненное тело качнулось, голова запрокинулась. На Савину смотрели пустые остекленевшие глаза. До Эммы дошло, что фотограф мертв. И тут же она вспомнила, кто только что выходил из подъезда. «Сволочи! Мерзавцы!» – Эмма засуетилась, дернулась, зацепила коленом журнальный столик, шприц и ампула оказались на полу, ампула разбилась. – Что делать? Что делать? – бормотала Эмма, все еще продолжая сжимать в одной руке ключи, а в другой – два целлофановых пакета с аппаратурой. Как она оказалась на улице, как села в машину, видел ли ее кто-нибудь, когда она покидала подъезд, – этого Эмма не помнила. Ее парализовал страх – липкий, жуткий, холодный. Она дрожала, зубы стучали, выбивая чечетку, руки тряслись, колени подкашивались. Савина бросила на переднее сиденье машины целлофановый пакет и сама влезла следом. Затем она закрыла и заблокировала дверь, словно это могло ее от чего-нибудь спасти. Уже в машине Эмма понемногу пришла в себя. «Что же это такое? За что они его? Что им сделал Эдик? Такой хороший человек, безобидный гомик…» Эмма знала, что Эдуард никогда не баловался наркотиками, у него на это просто-напросто не оставалось времени, он постоянно был в работе. То там съемки, то тут, то один срочный заказ, то другой. – Они его убили… Убили, потому что ему что-то известно! – решила Эмма. – У них были такие зверские рожи, когда они выходили от него! – бормотала она, словно в бреду. И тут, как молния среди ясного неба, ее поразила догадка. «Все это неспроста, и следующей жертвой могу оказаться я. Но за что? Почему? Да, я переспала с генералом, но ведь об этом просил сам Бутаков. Я сделала лишь то, о чем он просил, я ни в чем не виновата. Просто выполнила свою работу…» Эмма Савина посидела в машине, затем вытащила из сумки пачку сигарет, нервно закурила. Сделав несколько затяжек, вспомнила страшные глаза Эдуарда, и ей мгновенно стало не по себе. Она почувствовала, что тошнота подступает к горлу, что ей не хватает воздуха. Эмма, хоть и боялась, но опустила стекло и жадно, как рыба, выброшенная на берег, стала ловить ртом воздух. Закашлявшись, она прикрыла рот руками, как будто опасаясь, что кто-то услышит этот предательски громкий кашель. «Нет, отсюда надо смываться, и как можно скорее. У меня нет времени, здесь нельзя оставаться!» От страха она не понимала, что вполне возможно, самое безопасное место сейчас – в этом дворе. Ведь на квартире у нее была засада. Но Эмма об этом не знала. |
||
|