"Мертвая хватка" - читать интересную книгу автора (Воронин Андрей)

Глава пятнадцатая

Утро выдалось теплое, солнечное, совсем летнее. Легкий ветерок шелестел травой, которую до сих пор никто не удосужился подстричь, и раскачивал за высоким каменным забором верхушки росших вдоль ручья деревьев. Флюгер на крыше гаража лениво поворачивался из стороны в сторону, по небу плыли редкие облака, похожие на клочки ваты в тазу с подсиненной водой, откуда-то тянуло густым запахом цветущей сирени. Вокруг была настоящая благодать, но в данный момент Виктор Майков предпочел бы ненастье, слякоть и грязь – тогда, по крайней мере, можно было бы списать хотя бы часть своей безнадежной тоски на дурную погоду. Яркие, не успевшие запылиться и поблекнуть краски поздней весны, ласковые прикосновения теплого ветра, солнечный свет и щебетание птиц – буквально все казалось ему сейчас исполненным какого-то зловещего, издевательского смысла, и он вдруг понял, как это несправедливо: знать, что ты умрешь, а солнце будет светить другим все так же ярко и беззаботно, как будто тебя никогда на свете-то и не было.

– Как это случилось? – негромко спросил он, тупо разглядывая две большие неряшливые ямы, обезобразившие зеленый английский газон.

Рыба подошел к краю ямы и рассеянно поковырялся в рыхлой земле носком ботинка. Земля была еще влажная, и от нее исходил густой запах свежевырытой могилы.

– Не знаю, Андреич, – сказал Рыба. – Меня, блин, сразу выключили. В натуре, как телевизор. Вышел перед сном посмотреть, что да как, свернул за угол, и больше ни хрена не помню.

Говорил он с трудом и старался держаться к Майкову профилем – правым, поскольку левый сейчас сильно напоминал резиновую грелку, наполненную водой сверх всякого предела. «Грелка» эта имела густой красно-фиолетовый, почти черный цвет, и из этой раздутой кошмарной маски жутковато выглядывал ярко-алый заплывший глаз.

К ним, пыхтя, подошел Простатит и тоже стал смотреть в яму, как будто надеясь разглядеть там, на дне, что-то обнадеживающее. Майков тоже невольно посмотрел в яму и чуть не плюнул с досады: ничего там не было, кроме комьев рыхлой земли да нескольких бледных корешков. Даже дождевых червей не было, черт бы их побрал. «Плюнуть бы на все да закатиться с удочкой на озера, – с тоской подумал он. – Так ведь не поможет. Там, на озере, и найдут когда-нибудь. Когда всплывешь… Синий, вонючий, и морда раками объедена… Бр-р-р!..»

– «Скорая» уехала? – спросил он. Просто так спросил, чтобы не молчать.

– Уехала, – вздохнул Простатит. – Повезли пацанов…

Слушай, Май, я чего-то не пойму, что тут было? Никто ничего не видел, никто ничего не помнит, а троих братишек в хирургию повезли, морды заново склеивать, ребра чинить…

Простатиту было хорошо – он, как инвалид, сегодня ночевал дома и не попал под раздачу.

– А чего тут понимать? – вяло откликнулся Майков. – Яму видишь? Можешь ложиться туда и ручки на груди складывать. И я с тобой рядышком лягу, да и Рыбе места хватит…

Он вдруг заметил, что держит в руке пистолет, и попытался вспомнить, когда и, главное, зачем вынул его из кобуры. Вспомнить он этого не мог, хоть убей. Хоть убей, да… Кого убивать-то? Разве что себя…

– Застрелиться, что ли? – задумчиво сказал он и заглянул в ствол.

Девятимиллиметровая дырка в светлом холодном железе была непроницаемо черной, оттуда пахло машинным маслом.

– Ты это брось, – невнятно и шепеляво сказал Рыба. – Это, брат, никогда не поздно и всегда рано. – Он немного подумал и простодушно добавил:

– Хотя на твоем месте я бы, наверное, тоже.., того…

– А крутой старикан попался, – заметил Простатит, закуривая и бросая в яму горелую спичку. – Непростой дедуля, с винтом. С левой, блин, резьбой… Красиво он нас кинул.

Как в кино.

– Думаешь, все-таки он? – втайне надеясь на отрицательный ответ, спросил Майков.

– А ты сам как думаешь? Если не он, то кто – папа римский? Не знаю. Май. Может, надо было ему все-таки заплатить?

Майков безнадежно махнул пистолетом.

– Ерунда, – сказал он. – Было бы то же самое. Он же это все заранее спланировал, старый козел. Это же подстава была, неужели не ясно? Недаром мне почудилось, что он мордой на нашего агронома смахивает. Может, родственник?

– На дачу надо ехать, – сказал Рыба. – Брать этого фраера очкастого за ноги и башкой об забор, чтоб стеклышки в разные стороны полетели.

– Ага, – сказал Простатит, которого этой ночью никто не бил по голове и который поэтому сохранил способность относительно трезво мыслить. – А он, типа, сидит там и тебя дожидается. А может, и сидит. Только не один, а вместе с теми мужичками, которые вас сегодня ночью так красиво рихтанули. Слушай, Май, я, конечно, все понимаю, но только стоять нам тут не резон. Валить надо, Витек, пока Алфавит не пронюхал…

– О чем это я не должен пронюхать? – как гром с ясного неба прозвучал позади них голос Букреева.

Все трое вздрогнули, как дети, которых застукали во время кражи варенья из буфета, и оглянулись. Позади них, дымя небрежно зажатой в углу тонкого рта сигаретой и держа руки в карманах светлых брюк, стоял Алфавит собственной персоной, за спиной которого горой татуированного мяса громоздился Пузырь.

– Ворота были открыты, – не дожидаясь ответа, объяснил свое внезапное появление Букреев. – Дай, думаю, зайду, спрошу, что у соседа стряслось, почему к нему «скорая» приезжала… Что это вы тут затеяли? Клад, что ли, ищете?

– Спасибо, Прос, – едва слышно процедил Майков. – Удружил, брателло. Век тебе этого не забуду.

У него было такое ощущение, словно он, набирая скорость, катится вниз по крутому, бесконечно длинному склону – голова-ноги, голова-ноги, все быстрее и быстрее, и зацепиться не за что, а склон все круче и круче, и уже недалек тот миг, когда он станет совсем отвесным, и тогда ты перестанешь кувыркаться и отправишься в свободный полет…

– Слушайте, друзья, – прежним обманчиво доброжелательным тоном сказал Букреев, – а где моя яблоня? Вы что, пересадили ее? Виктор, я же тебя просил, не трогай до осени, дай ей немного отойти…

Пузырь стоял неподвижно, с каменной рожей, и с острым профессиональным интересом разглядывал изувеченную физиономию Рыбы и облепленного пластырем, обмотанного бинтами Простатита.

– Яблони нет, – сказал Майков и услышал собственный голос будто со стороны.

– В смысле?,. – поднял брови Алфавит. – Ты что, дружок, шутки со мной вздумал шутить?

– Это не шутки, – по-прежнему не чувствуя разом онемевших губ, тоскливо пробормотал папа Май. – Вернее, это не я. Понимаешь, ее… В общем, ее выкрали.

Алфавит вдруг оказался совсем рядом с ним и, схватив папу Мая за концы воротника, принялся мелко трясти его, как грушу.

– Ах ты стервец, – приговаривал он сквозь зубы, – ах ты пидор.., сопляк… Я что тебе говорил? Я о чем тебя просил?

Сбереги, просил, проследи… Ах ты сучонок, ах ты падло!.. Сберег, да? Проследил, да? Тварь поганая! Животное!

Простатит шагнул было вперед, чтобы оттащить этого окончательно взбесившегося идиота в сторону, пока он кого-нибудь не покусал, но Пузырь остановил его, вытянув вперед длинную, как стрела башенного крана, и такую же твердую ручищу. Другой рукой он придержал Рыбу. Несмотря на свое бедственное положение, Майков заметил, что его люди не очень-то и рыпаются, то ли хорошо помня свое знакомство с кулаками Пузыря, то ли считая, что все идет так, как оно должно идти. В общем-то, они были правы: это была личная проблема Виктора Майкова, и решить ее он должен был сам.

Так уж вышло, ничего не попишешь…

Алфавит продолжал трясти его и раскачивать из стороны в сторону. Он оказался неожиданно силен, но папа Май был моложе и сильнее. Он вцепился руками в запястья Алфавита, покрепче уперся ногами в землю и для начала перестал раскачиваться и трястись, как тряпичная кукла.

– Ну, хватит, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Хватит, я тебе сказал!

Алфавит, как безумный, ничего не видя и не слыша, продолжал рвать на нем рубашку, осыпая его отборной руганью, и Майкову никак не удавалось оторвать его цепкие пальцы от своего воротника. Что-то мешало ему, не давая работать правой кистью, и, скосив глаза, он увидел, что все еще сжимает в руке пистолет. В данный момент оружие было скорее помехой, чем подспорьем, и папа Май уже совсем было собрался бросить ствол на землю, но тут Алфавит вдруг боднул его головой в лицо. Ослепнув от боли и по-настоящему разозлившись, папа Май что было силы оттолкнул своего более легкого противника прочь от себя. При этом раздался приглушенный хлопок, как будто кто-то откупорил бутылку шампанского, и, снова обретя зрение, папа Май увидел, что Алфавита перед ним больше нет.

В воздухе остро и кисло воняло чем-то до боли знакомым. На лицах быков застыло одинаковое выражение тупого изумления.

– Ой, ё, – тихонько сказал Рыба и рассеянно утер ладонью распухшее лицо, по которому густо текло что-то красное, густое, с беловатыми комками. Картина была знакомая, папа Май пару раз видел, как людям вышибают мозги выстрелом из пистолета, вот только непонятно было, чьи же это мозги текут сейчас по физиономии Рыбы. Сам Рыба как будто был жив и здоров, да и все остальные тоже.

Все, кроме…

Майков посмотрел вниз, прямо себе под ноги, и увидел Букреева. Вор по кличке Алфавит лежал на спине, запрокинув к небу вдребезги разнесенный сделанным в упор выстрелом подбородок, и был мертвее мертвого. Теперь папа Май понял, что за запах витает в воздухе, и, подняв правую руку, тупо уставился на пистолет, из ствола которого все еще тек ленивый синеватый дымок.

Все произошло так неожиданно и было так нелепо, буквально немыслимо, что даже тренированные рефлексы Пузыря сработали с некоторой задержкой. Впрочем, задержка эта была совсем коротенькой, почти микроскопической; эхо выстрела, казалось, еще звучало в ушах, а Пузырь уже выхватил откуда-то тяжелый «стечкин» и одним отработанным движением навел его на Майкова. Щелкнул взведенный курок, а в следующее мгновение Простатит, вцепившись в руку с пистолетом забинтованными ладонями, резко рванул ее в сторону и вверх. Одновременно с этим вышедший из ступора Рыба вцепился в другую руку Пузыря, выхватил из кармана пружинный нож и с размаху вогнал его в живот букреевского быка по самую рукоятку.

– Э-к, – сказал Пузырь и начал медленно складываться пополам.

Простатит все еще удерживал его руку с пистолетом, хотя в этом уже не было нужды. Лицо Пузыря буквально на глазах посерело, на губах выступила темная, почти черная кровь и тонкой струйкой потекла из угла рта по подбородку.

Глаза Пузыря стремительно стекленели, в них появилось выражение удивления и муки, совсем как у сбитой машиной собаки, подыхающей на обочине дороги.

– Это тебе за Хобота, педрила, – сказал Рыба.

Он с усилием выдернул нож из раны и, когда Пузырь окончательно сложился вдвое, нанес еще один удар – сверху вниз, с размаху, прямо в ямку у основания черепа. Нож вошел в загорелую шею блатного с отвратительным хрустом.

Оставив его торчать в ране, Рыба отступил на шаг, уперся подошвой ботинка в отставленный зад Пузыря и столкнул поверженного гиганта в яму. После этого он осторожно, двумя пальцами, вытащил из кармана белоснежный носовой платок, старательно вытер сначала лицо, потом окровавленные руки и бросил платок туда же, в яму.

– Вот такая ботва, пацаны, – сказал он и полез в карман за сигаретами.

Майков принялся засовывать пистолет за пояс брюк и никак не мог попасть – руки тряслись, совсем как когда-то у Хобота, и вороненый ствол раз за разом скользил по ткани и все время мимо.

– На предохранитель поставь, – сказал Простатит. Голос у него был бесцветный, мертвый. – Алфавиту башку ты уже отстрелил, теперь очередь за твоими причиндалами.

Майков взял себя в руки, поставил пистолет на предохранитель и, старательно прицелившись, засунул-таки его за пояс.

– Машину вести сможешь? – спросил он у Рыбы.

– А надо? – отозвался тот. – Все равно мы покойники.

Блатные нас из-под земли достанут.

– Руки у них коротки, – процедил папа Май. Челюсть у него все еще подрагивала, и говорить приходилось сквозь зубы. – Не знаю, как в Штатах, а в Австралии им нас точно не достать.

– А уж в Антарктидеquot; – скептически протянул Простатит.

– Можешь оставаться, – сказал ему Майков. – Давай, Рыба, выгоняй машину, я пошел собираться.

Перед тем как уйти, он не отказал себе в удовольствии набрать побольше слюны и харкнуть на труп Алфавита, который ухитрился своей смертью окончательно сломать Виктору Майкову жизнь. Наблюдавший за тем, как он это делает, Простатит задумчиво покивал мордатой башкой, и было непонятно, одобряет он поведение Майкова или, наоборот, осуждает.

Впрочем, теперь это уже не имело никакого значения. Все счета были погашены или просто перечеркнуты крест-накрест, впереди была дальняя дорога с пустыми хлопотами.

Папа Май намеревался отдать старым корешам последний долг – вытащить их из России, увезти куда-нибудь подальше и ссудить на первое время деньгами. А дальше пусть сами решают, как быть. Если, к примеру, Виктор Майков вдруг перестал кому-то нравиться, что же тут поделаешь, насильно мил не будешь…

Сборы были недолгими. Папа Май сбегал к себе в кабинет и вытряхнул в дорожный саквояж содержимое потайного сейфа – кое-какую наличность, заранее заготовленные паспорта с открытыми визами, – словом, все, что сберегал на черный день, на случай непредвиденного и поспешного отъезда. Спускаясь по лестнице, он на секунду остановился, осененный неожиданной мыслью: а на кой черт ему в Австралии эти два покалеченных быка? Друзья юности? Ох, не надо меня смешить, не до смеха мне сейчас… Ведь с ними же нянчиться придется, как с детьми малыми, да и во время паспортного контроля из-за их рож могут возникнуть проблемы.

Впрочем, он быстро справился с собой по той простой причине, что отделаться от Простатита и Рыбы в данный момент было намного сложнее, чем взять их с собой.

Джип уже стоял у крыльца, приглушенно ворча работающим на холостых оборотах двигателем. Папа Май бросил саквояж на заднее сиденье, поставил ногу на подножку и в последний раз оглянулся на дом и двор, в которые вложил столько денег и нервов. Да, если бы не этот дом, если бы не его глупая тяга к красивой жизни, не проклятое желание быть не хуже других, сейчас ему никуда не пришлось бы бежать.

«Смешно, – подумал папа Май. – Из-за чего, спрашивается, разгорелся сыр-бор? Если разобраться, то из-за сущей ерунды. Подорвался на очкастом агрономе, как на противопехотной мине, и полетел вверх тормашками в тартарары, за тридевять земель, в тридесятое царство – в Австралию, а может, в Австрию, это уж как повезет». «Куда билеты будут, туда и полетим», – решил он и посмотрел на часы. С момента смерти Алфавита прошло уже целых шесть минут – пожалуй, слишком много в сложившейся ситуации. Майков забрался на сиденье и захлопнул дверцу.

Ворота уже стояли нараспашку. Рыба выжал сцепление, дал полный газ и плавно отпустил педаль. Джип сорвался с места, как стартующий с палубы авианосца истребитель, пулей выскочил за ворота, вывернул, едва не опрокинувшись на бок, на дорогу и устремился в сторону аэропорта.

В тот момент, когда папа Май захлопнул за собой дверцу машины, в кармане убитого Алфавита зазвонил мобильный телефон. Через некоторое время к нему присоединился телефон Пузыря. Мобильники звонили и звонили, но поблизости не было никого, кто мог бы ответить на вызов. Звонки продолжались почти две минуты, а потом оба аппарата разом замолчали, как будто те, кто пытался дозвониться до мертвецов, осознали, наконец тщетность своих усилий. Через минуту после этого во дворе появились люди Алфавита, а спустя еще две минуты из ворот букреевского коттеджа на огромной скорости вылетели два джипа – блестящий парадный «чероки» и звероподобный, угловатый, уродливый «хаммер».

Первым погоню заметил Рыба, к услугам которого было целых три зеркала заднего вида. Он выплюнул в открытое окошко окурок, поднял стекло и, не поворачивая головы, спросил у папы Мая:

– Слышишь, Май, ты молитвы какие-нибудь знаешь?

Майков не стал отвечать на этот риторический вопрос, смысл которого стал ему понятен даже раньше, чем Рыба успел произнести его до конца. Вместо этого он крутанулся на сиденье и через широкое заднее окно посмотрел назад, на стремительно вылетавшую из-под высокой кормы джипа ленту сухого серого асфальта.

– Суки, – сквозь зубы процедил папа Май. – Волки позорные! Газу, Рыба, газу!

– Это джип, а не «феррари», – заметил Рыба, прибавляя скорость.

– Они тоже не на «болидах», – резонно возразил Майков. – Гони, братан, гони! Не оторвемся – труба. Да гони же ты, мать твою!

– А я что делаю? – огрызнулся Рыба.

Он действительно гнал, наплевав не только на правила, но и на нехорошую привычку всех без исключения джипов опрокидываться на крутых виражах. Во время обгонов в машине становилось по-настоящему страшно, зато сократившееся было расстояние между серебристой «тойотой» и джипами преследователей начало понемногу увеличиваться.

– Молоток, братан, – сказал Майков, глядя в заднее окно. – Одно слово – мастер!

Рыба не ответил. Он опасно обогнал потрепанный желтый «мерседес» и начал вписываться в очередной поворот.

Дорога здесь делала пологую петлю, плавно загибаясь вправо. Майков вдруг увидел, как «хаммер» преследователей свернул с шоссе и, поднимая стену пыли, пошел напрямик через распаханное и, наверное, уже засеянное поле, двигаясь кратчайшим путем наперерез беглецам. Будучи, по сути, не столько джипом, сколько более или менее комфортабельным багги, этот американский монстр пер напрямик по рыхлой земле, как по асфальту, даже не думая буксовать. Скорость у него, конечно, заметно упала, но было совершенно ясно, что он успеет и даже получит небольшую фору по времени, как раз достаточную для того, чтобы перекрыть папе Маю и его людям дорогу к спасению. Позади, метрах в пятидесяти, весело поблескивал на солнце хромированными частями «черкан»; расклад был ясен и не обещал беглецам ничего хорошего.

– Рыба! – позвал Майков. – Видишь?

– Да вижу, вижу, – сквозь зубы ответил Рыба и резко вывернул руль влево.

Серебристая «тойота» пулей проскочила перед самым носом у тяжелого международного трейлера, по диагонали пересекла полосу встречного движения, соскочила, едва не перевернувшись, с невысокой насыпи и затряслась по полю. Горизонт позади немедленно заволокло поднятой колесами джипа пылью, но, даже ничего не видя, пассажиры «тойоты» поняли, что «хаммер» вышел из игры – вышел надолго, а может быть, и насовсем. Рыба увел машину с шоссе по касательной, примерно на середине дуги, и теперь они с «хаммером» двигались расходящимися под углом градусов в шестьдесят курсами.

– Ай, молодца! – в полном восторге заорал Майков и от полноты чувств хватил кулаком по спинке водительского сиденья. – Ай, красавец! Как ты их вставил! Прос, ты видал, как он их натянул? По самое некуда, блин!

– Видал, видал, – довольно угрюмо откликнулся Простатит. – Налево погляди. Такое ты видал?

Он вдруг с кряхтением согнулся пополам и принялся рыться внизу, у себя под ногами. Майков посмотрел налево и увидел «чероки», который под острым углом двигался им наперерез через поле. Простатит, продолжая кряхтеть, разогнулся.

В руках у него был короткоствольный «Калашников». Папа Май увидел, как боковое стекло «черкана» поехало вниз, и понял, что стрелять все-таки придется.

В принципе, это было понятно с самого начала, с того момента, как они заметили погоню. Чудес не бывает, и даже водительское искусство бесценного Рыбы не могло уберечь их от крайне неприятной необходимости выяснять отношения с блатными при помощи огнестрельного оружия. Если бы им удалось уйти незамеченными, все пошло бы по-другому, но теперь об этом нечего было и думать. Не тащить же, в самом деле, всю эту банду за собой в аэропорт! Майков представил, как он, кланяясь свистящим над головой пулям, берет в кассе три билета до Мельбурна, а в это время Рыба и Простатит, засев между креслами в зале ожидания, отстреливаются от наступающих правильной цепью блатных. И симпатичная дежурная, скаля белоснежные зубы в профессиональной улыбке, вручает ему три билета до благословенной Австралии, страны ссыльных уголовников, а сама в это время прикрывается от автоматных пуль рекламным буклетом «Летайте самолетами „Аэрофлота“»…

«Что ж, стрелять так стрелять», – решил папа Май, вынимая из-за пояса пистолет. В общем-то, он всегда знал, что кончиться все должно именно так и никак иначе, был к этому готов и давно свыкся с мыслью, что смерть его будет скоропостижной и, вероятнее всего, насильственной – от пули, ножа или подложенной в машину взрывчатки. Это была данность, он прожил с этой мыслью много лет, но именно в последние два-три года мысль эта как-то поблекла, отступила на задний план, перестала казаться такой уж непреложной истиной и, честно говоря, почти забылась. Но, видно, кому суждено быть повешенным, тот и вправду не имеет никаких шансов утонуть, и, опуская слева от себя стекло, папа Май коротко, резко засмеялся.

Словно в ответ на этот смех слева, хорошо различимая даже за натужным ревом двигателя, так же резко и коротко протрещала автоматная очередь. Стрелок взял чересчур большое упреждение, и цепочка земляных фонтанчиков выросла метрах в трех впереди и левее «тойоты». Папа Май дважды выстрелил в открытое окно из пистолета и опять засмеялся, увидев, как посыпалось выбитое его пулей правое переднее окошко «черкана».

Простатит, кряхтя и поминая чью-то мать, протиснул свое массивное туловище в люк и, высунувшись оттуда по пояс, открыл огонь короткими очередями. Обе машины немилосердно трясло и мотало, и пока вся эта пальба сводилась к пустой трате боеприпасов. Рыба, подавшись вперед, навалившись всем телом на руль и растопырив локти, вел машину. Время от времени он бросал короткие взгляды налево, проверяя, где противник.

Потом прорезанный в крыше «чероки» люк тоже открылся, и из него высунулся человек в повернутой козырьком назад бейсбольной шапочке, нахлобученной на голый синеватый череп. Он что-то крикнул, глядя вниз, в люк, и оттуда ему подали короткую широкую трубу защитного цвета. Майков не сразу понял, что это такое, но, когда человек в люке знакомым жестом вскинул трубу на плечо и сбросил с торца крышку, ему все стало ясно.

– Мочи его, Прос! – закричал он и сам выпустил по гранатометчику чуть ли не половину обоймы.

Наверху торопливо и зло залаял автомат Простатита. Гранатометчик выронил свою смертоносную трубу, взмахнул руками и провалился в люк, как незадачливый персонаж театральной комедии. Непонятно было, кто именно его срезал, да это сейчас и не казалось таким уж важным. Зеленый тубус гранатомета уже остался далеко позади, припорошенный пылью, и Майков подумал, что, если его не подберут менты, в соседней деревне может случиться фейерверк. Мальчик в овраге нашел пулемет, больше в деревне никто не живет…

Из окна «черкана» снова начали стрелять, и Майков услышал, как что-то коротко и глухо простучало по борту «тойоты». «Кузовной ремонт, – подумал папа Май. – Баксов на пятьсот, как минимум. Эх, родимая, вывози! Дай только оторваться от этих уродов, я на тебя, японочку мою, никаких денег не пожалею. Заберу тебя в Австралию, будешь ты у меня по гладкому асфальтику кататься и кушать чистенький бензинчик, а не ту верблюжью мочу пополам с керосином, которой у нас на заправках торгуют…»

– Суки! – надсаживаясь, проорал он в открытое окошко. – Кто мне машину ремонтировать будет, петухи вы расписные?!

В ответ блатные снова пальнули из автомата. Очередь получилась совсем коротенькая, всего из трех штук, – видимо, в рожке кончились патроны, – но одна пуля все-таки угодила в дверцу, и Майков услышал, как внутри нее, за обивкой, с глухим звоном посыпалось расколотое на куски оконное стекло.

– Вот уроды, – процедил он сквозь зубы и стал тщательно целиться по колесам, поддерживая правую руку левой.

«Черкан» подобрался к ним уже совсем близко, и целиться в него было одно удовольствие, но в момент выстрела машину сильно качнуло, и пуля «ушла за молоком». Вернее, так показалось папе Маю, и казалось до тех пор, пока он не разглядел тоненькую светлую струйку, которая била из простреленного бензобака «чероки», дробясь на капли и оставляя темные пятна на пыльном заднем крыле.

Простатит тоже заметил пробоину и принялся прицельно палить по бензобаку, надеясь, по всей видимости, если не поджечь его, то хотя бы превратить в решето. «Чероки» был уже почти позади них, чуть левее, и преследователям, в отличие от торчавшего в люке Простатита, было неудобно вести огонь. Майков увидел, как широкий лобовик «черкана» вдруг помутнел и сделался непрозрачным, покрывшись сеткой мелких трещин, когда по нему пришлась выпущенная Простатитом очередь. В следующую секунду он вывалился на капот, выбитый ударом изнутри, и в темном проеме забились бледные вспышки выстрелов. Простатит вдруг перестал стрелять, и, обернувшись к нему, Майков увидел, что толстяк тяжело повис в люке, из последних сил цепляясь забинтованными руками за его края. Он стащил Простатита вниз. Тот был еще в сознании, но, заглянув под набрякший кровью пиджак, Майков сразу понял: не жилец.

– Эх, Прос, Прос, – сказал он, не испытывая по этому поводу ничего, кроме глухого раздражения: нашел время подыхать! – Как же это ты?

– Мишень.., хорошая, – с трудом выговорил Простатит. – Большая, блин, мишень.

– Ну, ничего, – противным, лживым голосом сказал ему папа Май. – Ты потерпи маленько. Сейчас мы этих уродов уделаем и поедем в больничку, к Петровичу. Петрович тебя заштопает, не дрейфь.

– Кончай.., лапшу… – с трудом вытолкнул из себя Простатит вместе с пузырями кровавой пены. – Маленький, что ли? Гранату.., в кармане.., не успел. Уже близко.., можно…

Майков принялся шарить у него по карманам и почти сразу нащупал в одном из них ребристый желвак гранаты с коротким отростком вставленного запала. В это время заднее стекло у него за спиной взорвалось и разлетелось на сотни мелких осколков. Бормоча проклятия, папа Май оттолкнул в сторону безвольно обмякшее, мучительно хрипящее тело Простатита и, в спешке наступая на него ногами, полез в люк.

«Черкан» был уже совсем рядом. Оттуда больше не стреляли – не могли они стрелять, и видеть они ничего не могли из-за поднятой колесами «тойоты» густой пыли, тучами влетавшей в салон через выбитый лобовик. Папа Май выдернул чеку, отпустил рычаг, заставил себя выждать две мучительно долгие секунды и только после этого бросил гранату.

В самое последнее мгновение он передумал и метнул начиненный смертью стальной лимон не под колеса, а в черную амбразуру выбитого переднего окна. Он чуть-чуть недобросил, граната ударилась о капот «черкана» и, отскочив, на какое-то мгновение будто повисла в воздухе. Майков похолодел, но в следующий миг темное, забитое клубящейся пылью окно надвинулось на кувыркающуюся в воздухе гранату и сглотнуло ее, как вратарская перчатка-ловушка глотает летящую шайбу. Сейчас же, практически без паузы, раздался взрыв. Изо всех окон джипа выплеснулось черно-оранжевое пламя, во все стороны полетели сорванные с петель дверцы и еще какие-то темные куски и клочья. Горящая машина по инерции прокатилась еще несколько метров и остановилась. Теперь это был просто охваченный чадным бензиновым пламенем мятый жестяной гроб, погребальный костер на колесах.

Май устало сполз в салон и увидел, что Простатит еще дышит.

– Красиво сделано, братан, – не поворачивая головы, похвалил Рыба. – Давно я тебя таким не видел. Куда теперь?

– В аэропорт, – сказал Майков. – Куда же еще? Или ты думаешь, что это все?

– А Прос? – спросил Рыба.

– Прос…

Майков посмотрел на Простатита. Тот был без сознания, а крови из него вытекло столько, что непонятно было, где она до сих пор помещалась. Он буквально плавал в темно-вишневой луже, напоминая персонаж одного из кровавых фильмов Квентина Тарантино. Папа Май перевел взгляд на быстро удаляющийся столб черного дыма с оранжевыми прожилками пламени, поднявшийся уже до самого неба, и взял с сиденья свой пистолет. Ствол был еще теплый. Майков почесал им переносицу и повторил:

– Прос…

Он прижал дуло к правой глазнице Простатита и спустил курок.

Рыба грязно выругался, но так и не обернулся, а лишь прибавил скорость.

– Можешь делать что хочешь, – сказал ему Майков, стирая с лица красные брызги, – можешь говорить что хочешь, братишка, но если ты секунду помолчишь и подумаешь, то поймешь, что по-другому было просто нельзя.

– Знаю, – сказал Рыба. – Кто не спрятался, я не виноват… Эх, Прос!

Майков распахнул дверцу и, скрипя зубами от натуги, весь перемазавшись кровью, выбросил тяжелое тело из машины. Оглядываться, чтобы посмотреть, как оно катится, он не стал.

Выбравшись на шоссе, они вздохнули с облегчением: «хаммера» нигде не было видно. Заметно расслабившийся Рыба сунул в зубы сигарету, прикурил от зажигалки и немного опустил стекло со своей стороны. За ними, постепенно отставая, шла тяжелая, вдоль и поперек исполосованная иностранными надписями фура, впереди густо чадил дочерна набитый людьми междугородный автобус. Навстречу сплошным потоком шли машины, и Рыба сидел за рулем, сильно подавшись влево, чтобы не пропустить просвет в движущейся навстречу колонне и обогнать еле ползущий автобус. Наконец колонна кончилась, будто обрезанная ножом. Рыба сразу же бросил машину влево, на обгон, и в то же мгновение из-за фуры, как чертик из табакерки, вынырнул «хаммер». Рыба выругался и до упора выжал педаль акселератора. Двигатель взревел. Майкова вжало в спинку сиденья, и он понял, что рановато настроился на отдых.

Рыба снова выругался. Майков посмотрел вперед. Впереди был железнодорожный переезд, перед которым уже выстроилась довольно длинная колонна машин. Шлагбаум был опущен, и на нем тревожно перемигивались красные огни. Поезда пока не было видно, но дежурный в оранжевом жилете уже стоял на крыльце своей будки, держа наготове свернутый в трубочку замызганный желтый флажок.

Майков оглянулся. «Хаммер» приближался, хищно выпятив стальную челюсть защитной дуги.

– Гони, Рыба! – крикнул папа Май. – Авось проскочим!

Рыба нажал на газ, но тут же снова сбросил скорость, потому что из-за поворота вылетел поезд – тяжелый товарняк, груженный каким-то железом.

– Не успеем, Май.

– Гони, я сказал! Гони, урод, пока я тебе мозги не вышиб!!!

Рыба снова бросил машину влево, на пустую встречную полосу, и погнал ее прямиком на полосатый шлагбаум. Поезд приближался справа, и папа Май уже слышал его тяжелый вибрирующий гул. До переезда осталось пятьдесят метров, потом тридцать, десять…

– Стой! – заорал Майков, поняв, что им не успеть, ни за что не успеть. Не хватало какой-то доли секунды, но вот именно не хватало, не хватало наверняка, железно.

Рыба тоже понял, что они не проскочат, и ударил по тормозам. Машина пошла юзом, ее несло прямо на шлагбаум и дальше, под тепловоз, и тогда Рыба что было сил вывернул руль. Джип развернуло боком, почти задом наперед, он все-таки снес шлагбаум и косо замер посреди дороги, в каком-нибудь метре от рельсов. В следующее мгновение тяжелый грузовой состав с диким грохотом и ревом накрыл переезд.

Ничего не слыша, кроме этого грома и лязга, они вывалились из машины. «Хаммер» уже был тут как тут, его дверцы разом распахнулись, и из него резво, как тараканы, побежали согнутые пополам черные фигуры. Засверкали почти неразличимые при дневном свете вспышки, и по асфальту запрыгал свинцовый град. Рыбу срезало сразу, и он опрокинулся на спину, с маху ударившись затылком о рельс. Папа Май увидел его открытые, безразличные ко всему глаза, вскинул пистолет и успел дважды нажать на спусковой крючок, прежде чем автоматная очередь наискосок перечеркнула его грудь.