"Лабиринт для Слепого" - читать интересную книгу автора (Воронин Андрей)Глава 5Игорь Малышев сидел в ветхом кресле в углу своей полуподвальной мастерской. Ему было не по себе. Нестерпимо болела голова, он то и дело тер виски руками, затем, не выдержав, вскочил на ноги. Его повело в сторону. – Дьявол! – громко, на всю мастерскую выругался художник, направляясь к грязному, заплеванному умывальнику. – Так плохо мне уже давно не было. Что-то надо предпринять. Игорь уперся сильными волосатыми руками в раковину и стоял так несколько минут, опустив голову, бессмысленно моргая глазами, глядя в осколок зеркала, забрызганный краской. Из зеркала на него смотрело мрачное, землистого цвета небритое лицо. Зрачки глаз были расширены, на лбу сверкали капельки пота. – А что было потом? – задал себе уже в который раз один и тот же в общем-то бессмысленный вопрос Игорь Малышев. – Ничего не могу вспомнить, ничего… Он повернул ручку крана. В трубах зажурчало, но вода не полилась. – Чертовщина какая-то! – сказал Игорь и повернул другую ручку. Из крана упало в грязную раковину несколько капель, а затем вода полилась тугой струей. Брызги полетели в разные стороны, но Игорь даже не поморщился. Он медленно наклонился, опустился на колени, сунул голову под холодную воду и держал ее под краном довольно долго. Затем тряхнул своими мокрыми, длинными черными волосами. Это движение было похоже на движение мокрой тряпки, а сам Игорь напоминал вымокшего в луже пса. – Вот так немного легче… Малышев взял полотенце и начал вытирать лицо и голову. Он занимался этим долго, постепенно приводя себя в порядок. Расчесавшись, художник стал похож на Иисуса Христа, вернее, на изображение Иисуса Христа, нарисованное самодеятельным художником. Длинные пряди волнистых волос влажно поблескивали, свисая вдоль худых запавших щек. Огромные глаза смотрели измученно и безжизненно. Игорь запрокинул голову и взглянул на низкий, нависающий потолок. – О черт! Как болит шея! Он повертел головой из стороны в сторону, затем добрел до полуразвалившегося кресла и буквально рухнул в него. Зазвенели, заскрипели и застонали пружины. Казалось, кресло вот-вот развалится, но оно выдержало. Игорь постучал кулаком по подлокотнику. – Надо подремать, хотя бы минут тридцать… Он скосил глаза в сторону – туда, где располагался большой топчан, застланный вместо простыни большим куском холста, на котором сверху лежал спальный мешок. «Интересно, куда они делись? – подумал Игорь. – Ведь вчера со мной была женщина. Как же ее звали? То ли Катя, то ли Тома… А, в общем, черт с ней, черт с ними со всеми!» Малышев сунул руку в нагрудный карман своей вельветовой рубашки, извлек оттуда блокнот и трясущимися пальцами раскрыл его. Между страничками лежало несколько зеленых двадцатидолларовых бумажек. – Все нормально. Значит, я не все просадил. А ведь бывали случаи, когда у меня ничего не оставалось. Хорошо, что я остался у себя, а не поехал ни к Катушке, ни к Бычкову-Бочкареву. Все-таки в своей мастерской спокойнее. Игорь Малышев приподнял голову и стал смотреть в узкую щель окна. По мутному, грязному стеклу, забранному решеткой, пробегали тени. Это говорило о том, что на улице утро и по мостовой спешат по своим делам люди. Если подойти поближе и стать на испачканный краской табурет, то можно рассматривать ноги. Иногда Игорь так и делал. Он закуривал сигарету, забирался на табурет, облокачивался на широченный подоконник и смотрел в окно. Ему нравились женские ноги, нравились их очертания, нравилось, как звонко цокают по асфальту высокие каблучки. Эта картина мирной будничной жизни всегда приносила в его душу успокоение. Но сейчас ему было так скверно, что вряд ли он смог бы забраться на табурет. В его организме, измученном и иссушенном наркотиками, почти не осталось сил. Малышеву повезло: две недели назад какие-то три безумных англичанина, которых привел ему Альберт Прищепов, купили у него четыре картины и пять рисунков. Англичане сразу же согласились на его цену, вообще не торгуясь. И Игорь, когда гости покинули мастерскую, даже расстроился, пожалев о том, что назвал за свою работу слишком маленькую цену. Сейчас от денег, полученных за картины, осталось всего четыре двадцатидолларовые бумажки. Остальные ушли на наркотики и на девочек. Помог Игорю в этом старый приятель, однокурсник по Суриковскому институту, Андрей Бычков-Бочкарев по кличке Петля. Дела у Андрея в последнее время шли все хуже и хуже. Вернее, топтались на месте. Просто не было никаких дел. А ведь Андрей – очень неплохой скульптор, и несколько его работ из бронзы и меди находились за океанов в престижной галерее. В последний год Бычков-Бочкарев вообще ничего не делал и жил за счет друзей. Жена его бросила, то есть, Андрей сам ушел из дому. Слава Богу, имелась мастерская, было где перекантоваться. Андрей и приучил Малышева к наркотикам. Раньше Игорь только пил, а теперь кайф, полученный от алкоголя, его уже не устраивал. Игорь медленно закатал рукава вельветовой рубахи и взглянул на свои сплошь исколотые руки. Затем начал сжимать пальцы, пытаясь увидеть вены. Но как он ни старался, вены не появлялись на его руках, покрытых темными волосами. Да и колоть, собственно говоря, было нечего. Игорь Малышев и думать не думал, что так быстро пристрастится к наркотикам и они станут для него единственным смыслом жизни. Правда, время от времени, он брал еще в руки палитру и кисть, рисовал странные картины, навеянные наркотическими галлюцинациями. Может быть, именно поэтому их так охотно и покупали, если не заграничные туристы, то сам Альберт Прищепов, который, как правило, скопом забирал все рисунки и холсты, а рассчитывался с Игорем наркотиками и частично деньгами. Поначалу Малышев пробовал считать, на сколько обманул его Прищепов, а потом ему это стало абсолютно безразлично… Уже вторую неделю Игорь не прикасался к кистям. Он смотрел на палитру, на два мольберта с неоконченными картинами, на засохшие краски, на полувыдавленные тюбики. Палитра уже покрылась толстым слоем серой пыли, и краски утратили свою яркость. – Черт, как плохо! – вновь прошептал Игорь и попытался подняться. Все тело болело. Особенно нестерпимо боль донимала шею. Игорь повертел головой сначала в одну сторону, затем в другую. «Который сейчас час?» – подумал он и принялся шарить глазами по стеллажам у дальней стены мастерской. Где-то там должен был стоять будильник. Но как ни пытался Игорь найти его взглядом и увидеть черные стрелки, это ему не удалось. Затем он посмотрел на пол и увидел красный будильник рядом со старыми башмаками. Будильник был разбит. Игорь превозмог себя, выбрался из кресла, подошел к будильнику и поднял. Странное дело – механизм продолжал работать, и из будильника слышалось однообразное тиканье. – Любопытно.., любопытно… Часы показывали половину двенадцатого. – Скоро полдень, – сказал сам себе Игорь и поставил будильник на стеллаж. Все тело ломало. Боль жила в каждой клетке, даже в кончиках пальцев, даже в ресницах и в завитках черных волос. – Ой, как мне плохо! – снова простонал Игорь и тоскливым взглядом посмотрел на низкий столик, на котором в беспорядке валялись бутылки, пепельница, полная окурков, грязные стаканы, какие-то банки, кусочек засохшей ветчины, корки от бананов и прочая дрянь – даже смотреть противно. Малышев почувствовал, как тошнота подкатывает к горлу. Он с отвращением отвернулся от мерзкого натюрморта и как подкошенный рухнул на стоящий в углу топчан. Взвизгнули пружины. Игорь поджал ноги, его трясло. – Где же Петля? Где же этот проклятый Бычков-Бочкарев? Пришел бы он скорее! Обычно скульптор появлялся в мастерской Игоря Малышева во второй половине дня. Игорь ненадолго забылся и очнулся от громкого стука в железную дверь. Колотили явно ногой. Звонок уже давным-давно не работал. – Кого это несет? – стряхивая сон и оцепенение, пробормотал Малышев и двинулся к двери. Он потянул засов. Железо заскрежетало, и тяжелая дверь открылась. На пороге стоял Андрей Бычков-Бочкарев. За его спиной хохотали две девицы в черных потертых кожанках. – А вот и я! Ну как ты, Гоша? Небось, ломает? – Ох, ломает! – скрипнув зубами, процедил Игорь и отошел в сторону, впуская гостей. – А ты, наверное, думал, я приду один? – Да я вообще ничего не думал. Хотел поспать, да ты не дал. – Но вид у тебя очень заспанный. Бычков-Бочкарев поскреб толстыми сильными пальцами скульптора давно не бритую щеку. – Девчонки, проходите, располагайтесь, – сказал он, хлопнув крашеную блондинку по заднице. Та хохотнула, но ничуть не оскорбилась на подобную вольность. Девицы зашли в мастерскую и удобно расположились на топчане, с которого только что вскочил Игорь, – Э, вы что расселись, как телки на пастбище? Быстро наведите порядок! – У тебя ничего нет? – шепотом спросил Игорь своего гостя. – Чего ничего? Конечно же, нет. Мы вчера все всадили. – А что было потом? – Потом – это когда? – попытался уточнить Бычков-Бочкарев, продолжая скрести небритое лицо. – Ну, укололись, а дальше? – Дальше ты лег на свой топчан, а я ушел. – А девицы? – Какие девицы? Ведь была только одна – Катушка. Игорь Малышев повернул голову и посмотрел на одну из девиц. Это была Катя Сизова по кличке Катушка, натурщица, которую знала почти вся Москва. Полотна с ее изображением часто появлялись на всевозможных вернисажах. Катя была в общем-то красавицей: длинные русые волосы, пышный бюст, тонкая талия, красивые ноги и лицо с загадочным взглядом темно-синих глаз. – Катенька, ты почему со мной не осталась? – обратился к ней Игорь. – С тобой? Так ты же был в отрубе. – Но я же потом очухался… – Очухался, очухался… Мы поехали к Прищепову. – Нашли куда ехать, – грустно пробормотал Игорь Малышев, – Он вам хоть дверь открыл? – Конечно, открыл. Ведь у Андрея еще оставалась двадцатка, и мы взяли две ампулы. – Так вы, наверное, оттянулись по всей программе? – А, я уже и не помню, – Катенька махнула рукой, а затем задрала рукав куртки и посмотрела на темный синяк – Андрей такой неумелый! Наверное, минут десять вену искал Я чуть с ума не сошла, меня чуть не вырвало. – Да, он это не умеет делать, – согласился Малышев. – Его руками только глину месить да гранит рубить пудовым молотком. А больше он ни на что не способен. Игорь попросту злословил: он прекрасно знал, что Андрей Бычков-Бочкарев своими толстыми, с виду неуклюжими пальцами мог делать настолько филигранные и красивые вещи, что оставалось только изумляться. Когда-то, еще в институте, он в свободное от учебы время занимался изготовлением ювелирных украшений, и это получалось у него великолепно. Игорь хорошо помнил серьги, кулоны и перстни, которые выходили из-под рук его однокурсника. В то время Малышев с Андреем снимали одну мастерскую недалеко от детского сада, возле станции метро «Беговая». Из той мастерской их выперли, там обосновалась какая-то фирма по торговле компьютерами и прочей дрянью. Правда, теперь и у Бычкова-Бочкарева была своя мастерская в трех кварталах от мастерской Игоря – этого подвала, где сейчас они вес находились. – У тебя еще есть деньги? – спросил Бычков-Бочкарев, усаживаясь на топчан и постукивая огромными кулаками по коленям. – Да, есть. – Так, может, я съезжу? – А куда ты хочешь поехать? – Конечно же, к Альберту. –А может, он даст в долг? – поинтересовался Игорь. – В долг он не даст. – Так ведь Прищепов мне сам, наверное, должен кучу денег, он же забирает у меня почти все. Все, что я делаю, переходит к нему. Так что он на мне, возможно, неплохо наваривает. – Ну и что из того, – рявкнул Бычков-Бочкарев, – кто на ком наваривает? Это все полная хрень. Он не даст ни мне, ни тебе. Только за деньги. Ты же знаешь правило Прищепова: сначала деньги, затем ампулы или порошок. – А что за дрянь мы колем последнее время? – Тебе, что, не нравится? – Да нет, нормально. Так поедешь или нет? – Поеду, – кивнул Бычков-Бочкарев. Девушки в это время занимались уборкой. Они расставили по местам вещи, убрали с низкого, забрызганного краской столика все, что осталось со вчерашнего дня, вытряхнули пепельницы. Катя Сизова взялась мыть посуду, а се подружка, Тамара Колотова, тоже известная в Москве натурщица, стала подметать пол. – Пока я вернусь, чтобы все было убрано! – грозно, как командир, сказал Бычков-Бочкарев и, подойдя к Тамаре, хлопнул се пониже спины своей сильной рукой. Тамара развернулась и, глядя в глаза Андрею, прошептала: – Зачем ты со мной так? Я же не проститутка. Ты же, Андрей, знаешь, я натурщица… – А мне плевать, кто ты. Ты наркоманка, и этого достаточно. Ты такая же, как я или он. На глазах двадцатисемилетней Тамары появились слезы. Но она сдержалась, и слезы не пролились. – Давай, давай, шурши. Пока я вернусь, чтобы все было вылизано, чтобы вес сияло. А ты проследи, – как к младшему, обратился Бычков-Бочкарев к своему приятелю. – Ладно, иди, не скандаль, – вяло махнул рукой, уже предвкушая скорое удовольствие, Игорь Малышев и уселся в кресло. – Игорь, ты такой красивый! – к нему подошла Катушка и провела ладонью по длинным черным волосам Малышева. – Не хочу я все это слушать, – Ну почему? Знаешь, на кого ты похож? – На кого? – запрокинув голову, спросил Игорь. – Ты похож на Илью-Пророка. – А где ты его видела? – скривив рот, скептично улыбнулся Малышев. – У одного художника. Я ему совсем недавно позировала. – Так что, я заходил к нему в гости? – Да пошел ты… – Ладно, расскажи, а то пока Андрей вернется… Ждать просто невыносимо. – А что рассказывать? Просто тот художник нарисовал Илью-Пророка, нарисовал во весь рост на большом двухметровом холсте. Илья был абсолютно голым и стоял, опустив руки и держа крест. – Совсем голый? – глядя на стройные ноги Катеньки Сизовой, спросил Малышев. – – Ну, конечно же, совсем голый. Он и меня нарисовал точно так – совсем голую, во весь рост. – Наверное, он тебя потом трахнул? – вяло заметил Малышев. – Ты не прав. Он меня не мог трахнуть. – Ты что, не захотела? – Да нет, я в общем-то была и не против. А вот он не мог. – Что, импотент? – захохотал Малышев. – Можно сказать, импотент. – Тогда тебе не повезло. – Почему? Как раз наоборот. Он заплатил мне двести баксов. – За что? – Ну, за то, что я ему позировала. – А долго ты ему позировала? – Два или три сеанса, уже не помню. – Так как же его фамилия? Может, я знаю? – Ой, ну конечно, знаешь! Очень известный художник. Зовут его Илья… – Слышать про него не могу! Бездарный козел! – Малышев скривился, а затем усадил Катеньку себе на колени. – Тебе удобно? – Очень удобно, только кресло может развалиться. – Не развалится, – сказал Малышев, – а если и развалится, так черт с ним! Ну где же этот Бычок-Бочкарев? – Вот уж точно бычок, – рассмеялась Катя. – Что, он тебя уже трахнул? – Ты знаешь, не один раз. И откуда у него только силы берутся? – Молодец Бычков-Бочкарев, – абсолютно не обидевшись, сказал Малышев, запуская руку под куртку Катушки и нащупывая се упругую грудь. – Ну-ну, не надо. Не балуйся, – сказала девушка. – Да я и не балуюсь, я всерьез. – Это тебя не спасет. Это не заменит укол. – Да, действительно, никакая женщина не может сравниться с одной хорошей порцией. – Сейчас принесет, – вставила Колотова, поправляя волосы и одергивая короткую кожаную юбку. – Да скорее бы уже! – покосился на мерно тикающий будильник Игорь Малышев. Бычков-Бочкарев, выйдя из мастерской своего приятеля, минут пять безуспешно ловил такси. Наконец на взмах его руки остановились красные «жигули». – Тебе куда? – Покажу, – сказал Бычков-Бочкарев. Но владелец красных «жигулей», щуплый горбатенький мужчина с небритым лицом, дверцу не отворил. – Так куда тебе ехать? – В общем-то недалеко, на Крымскую набережную. – Ничего себе недалеко! А сколько заплатишь? Бычков-Бочкарев посмотрел в бесцветные глаза хозяина машины, затем пожал широкими плечами. – А сколько ты, дед, хочешь? – Я тебе не дед. Водитель уже собирался поднять стекло, но Бычков-Бочкарев помешал, надавив на верхний край стекла своей сильной рукой. – – Может, договоримся? Десять баксов устроит? Но ты меня довезешь туда и привезешь обратно. Владельцу красных «жигулей» предложение показалось заманчивым. – Садись. Бычков-Бочкарев забрался на заднее сиденье, вольготно развалился. Горбатый мужчина запустил двигатель, и красные «жигули» помчались, обгоняя один автомобиль за другим. – Э, не гони так быстро, а то на кладбище приедем. Водитель засмеялся. Его смех был довольно неприятным. – Я люблю ездить быстро. Меньше девяноста никогда не езжу. – Ты что, рокер? – хохотнул Бычков-Бочкарев. – Да нет, не рокер, просто мне на роду написано, что помру я на своей кровати, в своей квартире. Это мне старая цыганка нагадала Я ей не поверил А года через три то же самое сказала другая цыганка. – И на этот раз ты поверил? – Конечно, поверил. Не могут же два разных челоquot; века говорить одно и то же. Водитель вытряхнул из пачки «Беломор», постучал мундштуком о приборную панель, закурил. Бычкова-Бочкарева передернуло от удушливо-резкого запаха папирос. – Открой окно, если хочешь, – предложил владелец машины. – Мне «Беломор» нравится. Дешево и сердито, пробирает аж до самого пупа. Андрей представил себе маленького горбатого водителя голым и улыбнулся. – Чего лыбишься? – Я подумал, приятель, ты на самом деле можешь разбиться, если будешь так гнать. А умрешь, как и предсказывали цыганки, в своей квартире на своей постели с переломанными ногами и разбитой головой. Владелец «жигулей» негромко выругался и, резко забрав влево, обогнал «мерседес». – Ездят тут… Сядут за руль, а водить машину не умеют. У меня же мотор работает как часы: тик-так, – сказал водитель и выдохнул густое облако дыма. – Я каждую детальку вот этими пальцами перебрал, – и он отпустил руль, демонстрируя свои руки. – Смотри, видишь, смазка въелась? Каждую детальку… Я машину люблю, как женщину. На ней ни единой царапинки. Никогда меня не подводила. – Эй, ты, руль-то держи, а то точно угодим на кладбище! – Не бойся, мужик, со мной на кладбище не угодишь. Бычков-Бочкарев решил даже не смотреть вперед, настолько быстро гнал машину этот странный тип. – Ты случайно гонщиком не работал раньше? – Никаким гонщиком я не работал. Был врачом-ветеринаром, котов да собак лечил. – А сейчас что, бросил? – поинтересовался Бычков-Бочкарев. – Да нет, не бросил. Иногда занимаюсь этим делом. По знакомым, конечно. Сейчас дорогих собак пруд пруди. Вот и приходится их лечить. То глисты, то чумка, то сожрет что-нибудь, подавится… То кастрировать надо какого-нибудь сиамского или персидского кота, то кошку стерилизовать. Вот я и зарабатываю. – Наверное, неплохо платят? – По-всякому, когда как. Раз на раз не приходится, – вновь оторвав руки от баранки и почти обернувшись к Бычкову-Бочкареву, сказал водитель. – Да смотри ты на дорогу, твою мать! Тот опять мерзко захихикал: – Да не бойся ты! В аварию не попадем, столб не снесем. А ты видел, как на Ярославском шоссе столб машина снесла? – Какой столб? – не понял Андрей. – Да бетонный, вот такой, – и мужчина кивнул за окно на фонарный столб. – И что, машина снесла его? – Снесла напрочь. Как спичку сломала! – А что с машиной? – Машине кранты, даже ремонту не подлежит. – Да, бывает… – как-то вяло пробормотал Андрей, глядя на дорогу. А водитель уверенно крутил руль, оставляя позади одну машину за другой. – А гаишников не боишься? – Что мне их бояться? Я чувствую, где они стоят, даже когда, бывает, спрячутся за какой-нибудь фургон. Но нюх у меня работает лучше, чем любой радар, тут же чую. – Наверное, как алкоголик бутылку, – заметил Бычков-Бочкарев. – Да ну, где там алкоголику… У меня вот сосед пьяница горький… Так жена от него спрячет бутылку, а найти ее он сам не может. – И что тогда делает? – заинтересовался разговором Бычков-Бочкарев. – Как что делает? Меня зовет. – И ты находишь? – За две минуты. – Ну ты, мужик, талант! – Конечно талант, мне все это говорят. Я и в машине сразу чувствую, где что не так, где что сломалось. – Опасный ты человек. – Чего же опасного? – мужичок быстро сбросил скорость. – Смотри, сейчас за поворотом будут гаишники. Серебристый «мерседес» резко обогнал красные «жигули». За «мерседесом» потянулись еще две-три машины. Владелец «жигулей» хихикал: – Смотри, смотри. И действительно, сразу же за поворотом стояла машина ГАИ и рядом с гаишником два омоновца в бронежилетах. Гаишник засвистел, замахал полосатым жезлом, и все машины, обогнавшие красные «жигули», прижались к обочине, затем остановились. А красные «жигули», проехав опасное место, вновь набрали скорость, и стрелка заскакала около отметки «100». – Видал? – Да, видал, – скептично усмехнулся Бычков-Бочкарев. – Ты, наверное, час назад здесь проезжал. – Да я вообще сегодня в этом районе не ездил. Автомобиль вырулил на мост. – А хочешь, я скажу, сколько у тебя денег в кармане? – Э, нет, не надо, – засмеялся Бычков-Бочкарев. – Я почему согласился тебя везти? Потому что знаю, в кармане твоей куртки лежит пятьдесят баксов – две по двадцать и одна десятка. Андрей вздрогнул: действительно, в его кармане было пятьдесят долларов. – А знаешь, что я думаю? – продолжал болтать водитель. – Бетон стал плохим. Цемент весь разворовали и столб сделали почти из песка. Да и арматура, наверное, была дрянная. – Не понял, о чем ты? – Да я все про тот столб по Ярославскому шоссе. – А-а-а, – вспомнил Андрей и улыбнулся. – Вот если бы раньше, лет пятнадцать-двадцать назад, какая-нибудь тачка в столб вписалась… Машина всмятку, рассыпалась бы на части. А на бетонном столбе только царапина бы и осталась. А сейчас видишь, до чего ложились? Даже столбы ненадежные, даже столб машину остановить не может. – Иные времена, – философски заметил Бычков-Бочкарев и, сунув руку в нагрудный карман, проверил, на месте ли деньги. Пальцы ощутили переломленные надвое три купюры. – Хозяин…quot; – он тронул за плечо водителя. – Что? – глядя на габаритные огни иномарки, пробормотал тот. – А тебе не кажется, что машины стали делать крепче? – Разве сейчас машины могут быть крепче, чем те, старые? – и водитель пустился в долгие и подробные рассуждения о том, какие раньше делали машины. – …вот у меня была «победа», так это, я скажу тебе – машина. Не ровня нынешним. Там же железо на кузове с палец толщиной. Да и все остальное сделано из металла. А это разве машины? Сплошной пластик, – и водитель зло постучал кулаком по приборной панели. – Сплошная пластмасса. Разве она может выдержать настоящий удар? Она согнется и развалится. А вот я на своей «победе» однажды ехал, правда, с перепоя, возвращался из Тулы в Москву. Ехал с племянником. Была осень, год шестьдесят второй или шестьдесят третий… Да, ноябрь месяц, как раз после парада. Я племяннику говорю: ты сиди и не спи, разговаривай со мной о чем-нибудь. А ему лет одиннадцать. Поначалу он и вправду со мной разговаривал, задавал всякие глупые вопросы, а потом перестал, задремал. Задремал он, задремал и я. И очнулись мы только после того, как оказались в кювете. А кювет – это нечто! Метра три с половиной, – и, который раз оторвав руки от руля, водитель изобразил, какой огромный был кювет. – И представляешь, ни синяка, ни царапины! Племянник даже испугаться не успел. А на моей «победе» тоже ни единой царапины. Правда, крыша чуть-чуть продавилась. А кувыркнулись мы три или четыре раза. Вот какие были раньше машины – не ровня этим нынешним «жигулям»! Бычков-Бочкарев вздохнул. – Вот к тому дому, – показал он на серое здание с гранитным цоколем. Водитель сбросил скорость и хотел заехать во двор. – Не надо, жди меня здесь. Я мигом, туда и назад. – Что ж, подожду, – сговорчивый хозяин «жигулей» вытащил из пачки папиросу. Бычков-Бочкарев выбрался из машины и направился во двор. Минут через пятнадцать он вернулся. На его лице была растерянность. – Что, дома не оказалось хозяина? – когда Андрей уселся на заднее сиденье, осведомился водитель. – Да нет, дома, сука эдакая! – А что такое? – Да ну его… – с досадой махнул рукой Бычков-Бочкарев. – Сквалыга чертов, никогда не уступит! Ни доллара, ни цента. – Покупал что-нибудь? – Да, покупал. – И что, не сторговались? – Да сторговались… Поехали быстрее, меня уже заждались. – Туда же, где я тебя подхватил? – уточнил водитель, лихо разворачиваясь прямо на проезжей части. – Эй, осторожнее, а то угодим в реку. – Не бойся, мужик, со мной ты никуда не угодишь. Я же тебе говорил, что я умру в своей постели. – А где умру я, не знаешь? – А ты умрешь в чужой постели. Бычков-Бочкарев расхохотался, показывая желтые от табака, но крепкие зубы. – Как это, в чужой? – Ну, не знаю, – пожал худыми плечами низкорослый водитель, вжимаясь в сиденье – так, словно ожидал увесистой оплеухи. – Можешь толком объяснить? – подался вперед, навалясь на сиденье, Андрей. – Да что тут объяснять? Может, у бабы какой заночуешь – там и помрешь, а может, и еще где. Но точно знаю – не в своей постели ты умрешь. – А откуда ты это знаешь? Мужчина вновь пожал плечами. – Знаю и все. Мне словно бы нашептывает кто-то внутри. – ,Ну, ты даешь! Тебе бы в милиции работать или на таможне. – Да, наркотики я мог бы искать не хуже какого-нибудь спаниеля. Услышав о наркотиках, Бычков-Бочкарев вздрогнул и откинулся на спинку сиденья. – Ладно, ладно, хватит этих глупых разговоров. – Да ничего они не глупые. Разговоры как разговоры… В мастерской уже все было убрано, расставлено по местам. Стол сиял чистотой, его явно даже протерли тряпкой. Девицы сидели на топчане, курили, закинув ногу на ногу. А Игорь Малышев корчился в полуразвалившемся кресле. Ему было не по себе, болела каждая клеточка организма. Хотелось как можно скорее уколоться и забыться. – Ну, где же эта сука? Где же этот Бычков-Бочкарев? – побелевшими губами прошептал Игорь Малышев и взглянул на Катеньку Сизову, как будто она знала, где скульптор Та развела руками, стряхнула пепел прямо на пол. – Может, заехал куда, а может, еще чего… – Что?! Что может быть? Уже целый час как уехал. Взял у меня почти все деньги – и с концами. – Вернется, – сказала Тамара, – куда ему деваться? Без нас он как без рук. – Да на хрен мы ему нужны! – взорвался Игорь и зло выругался. Все его тело дрожало, пальцы не находили места. Вдруг резко зазвонил телефон. – Возьмите трубку, – не вставая с кресла, крикнул Игорь. Тамара Колотова сидела к телефону ближе всех. Она и сняла трубку. – Алло! – не своим, каким-то дурашливым голосом произнесла девушка. – Эй, это ты? – пробасил в ответ Бычков-Бочкарев. – Я, а то кто же? Мы тебя уже заждались. – Позови Игоря, быстрее! – Игорь, это тебя, – сказала Тамара, вскочила и с телефоном в руках, за которым волочился черный шнур, подошла к Игорю. – Кто? – зло и недовольно спросил Малышев. – Андрей Андреевич Бычков-Бочкарев. – Давай. Малышев взял трясущейся рукой трубку и прижал к уху. – Ну, чего? Говори! – Слушай, Игорек, гони этих девиц. Быстрее! – Почему? – удивился Игорь. – Да он продал всего лишь две ампулы. Это только нам с тобой оттянуться. Или хотя бы отправь куда-нибудь одну из них – Одну можно, только скажи, которую. – А мне все равно Гони скорее. Я недалеко от мастерской, звоню из автомата. И действительно, до Игоря доносился шум улицы. – Ладно, сейчас отправлю. Он положил трубку и посмотрел на девушек. Несколько секунд Малышев никак не мог собраться с мыслями, не мог решить, какую же из них отправить. Затем взглянул на ноги Катеньки Сизовой и грубо бросил: – Тамара, собирайся и вали отсюда, а то будут неприятности. – Что такое? – вскочила Колотова. – Вали отсюда Я тебя прошу. – В чем дело, Игорь? Я же с вами, я пришла… – Как пришла, так и уходи. Катенька переводила испуганный взгляд с Игоря Малышева на свою подругу. – А я? – Можешь и ты валить, а можешь и остаться. Девушка пожала плечами. – Пожалуй, останусь. Идти мне в общем-то некуда. Тамара Колотова вскочила и зло посмотрела на Игоря Малышева. – Ну и козел же ты! Да еще и жмот! – Ладно, ладно, не рассуждай. Вали скорее. Игоря колотило, и он готов был наброситься на Тамару с кулаками, но сдержался. Тамара схватила свою сумочку, застегнула молнию кожанки и, цокая высокими шпильками, направилась к двери. Отодвинув засов, она обернулась. – – Больше моей ноги в твоей мастерской не будет! Понял, козел? Игорь схватил стеклянную банку с остатками засохшей олифы и швырнул в железную дверь. Банка раскололась на сотни сверкающих осколков. Натурщица выскочила за дверь. Послышался стук ее каблучков по ступенькам. – Ух, сука, – вздохнул Игорь Малышев. – Убери стекла, а то еще порежемся. Катенька Сизова, перепуганная, вскочила со своего места и принялась торопливо подметать пол. Через пару минут все было закончено, осколки стекла выброшены в мусорницу, полную скомканных листов бумаги и выдавленных сухих тюбиков. А еще через пять минут послышались тяжелые шаги и удары в дверь. – Открывай! Открывай быстрее! – это кричал Бычков-Бочкарев, колотя ногой по металлической обшивке двери. – Ну, принес? – первое, что спросил Игорь. – Да, да. Бычков-Бочкарев запустил руку во внутренний карман и положил на стол две небольшие ампулы, на, которых были надписи «Но-шпа». – А что это? – дрожащими пальцами Игорь взял одну из ампул и поднес к глазам. Когда с истошным скрежетом был задвинут засов, на столе появилось три одноразовых шприца и жгут. – Ну, кто первый двинется? – спросил Бычков-Бочкарев, глядя то на Катеньку Сизову, то на Игоря Малышева. – Гоша, может, ты уколешь? У тебя лучше получается. – Давай уколю, только быстрее, мне уже невтерпеж. Так ломает, места себе найти не могу! – Ладно, давай. Жгут лег на руку, и Игорь медленно ввел наркотик в вену Бычкову-Бочкареву. Затем проделал то, же самое, сразу попав в тонкую голубоватую вену Катеньки Сизовой. Он взглянул на своих приятелей, вобрал в шприц из ампул все, что осталось, и сделал укол себе… Уже через три часа все трое были мертвы. Скульптор Бычков-Бочкарев лежал на топчане, раскинув руки в стороны, уткнувшись лицом в плечо Катеньки Сизовой. Игорь Малышев сидел в кресле, запрокинув голову. Его глаза были широко открыты, и в них отражался растрескавшийся потолок с тремя лампами дневного света… |
||
|