Глава 7

"Черный ящик" "Энтерпрайза" был опечатан и взят под охрану. О том, чтобы унести его из-под бдительного ока охранника, не могло быть и речи. Даже для того, чтобы взглянуть на "черный ящик", Джеймсу Кирку пришлось использовать все свои связи и авторитет. Сарэк знал о "Генезисе" и о последней миссии "Энтерпрайза" лишь то, что положено знать дипломату его ранга. О содержимом же "черного ящика" ему было тоже ничего не известно. Попытки Сарэка выяснить что-нибудь о последних минутах жизни его сына наталкивались на стену молчания руководства Звездного Флота. Наконец адмирал и посол почти одновременно получили разрешение на использование информации из "черного ящика".

Кирк добирался до центра хранения невообразимо долго. Он уже давно забыл о неудобствах земной жизни: бесконечных "пробках" на дорогах, дороговизне транспорта и прочих прелестях. Расстояние в несколько десятков километров ему пришлось преодолевать за время, которое "Энтерпрайзу" требуется для перелета от одной звезды до другой. После всех мытарств Кирк наконец оказался в кубической демонстрационной комнате, где его уже ожидал Сарэк.

Начался просмотр видеоинформации из "черного ящика" "Энтерпрайза". В обычном состоянии записывающее устройство монотонно фиксирует "самочувствие" агрегатов и систем корабля. В случае малейшей тревоги прибор резко повышает свою чувствительность и начинает "шарить" по самым опасным участкам. Монитор, расположенный в двигательном отсеке "Энтерпрайза", зафиксировал атаку Хана и последние мгновения жизни Спока.

Джеймс Кирк заново пережил потерю друга, и сейчас, прокручивая запись, пытался понять, зачем он так рвался в эту демонстрационную комнату, хотя мог бы преспокойно оставить Сарэка наедине с кошмарными кадрами. Однако адмирал осознавал свою ответственность за смерть Спока и остальных.

– "Двигательный отсек. Видеоизображение, – объявил компьютер. – Звездное время 8128.78, – неожиданно его словно заклинило:

– .. Точка семьдесят восемь.., точка семьдесят восемь..."

На экране появилось изображение Спока, лежащего у радиационного отражателя.

– Назад! – вскричал Кирк. – Дайте точку семьдесят семь!

Компьютер воспроизвел последние слова в диалоге между Джеймсом Кирком и Споком.

– Еще назад! Точка шестьдесят семь!

– "Видеоизображение. Звездное время 8128. Точка шестьдесят семь.., точка шестьдесят семь..."

Изображение на экране замерло в тот момент, когда Кирк еще не покинул мостик, а Спок уже находился рядом с радиационной камерой. В это время "Энтерпрайзу" опасность только угрожала, а Хан Синг еще не захватил "Генезис". Спок застыл перед пультом управления.

– Продолжайте!

Фигура Спока ожила. В кадре появился Маккой. Доктор попытался помешать вулканцу войти в радиационную камеру. Не проронив ни слова, Спок красноречивым жестом показал на Скотта, который лежал на полу в бессознательном состоянии.

Маккой бросился к бортинженеру и перевернул его на спину, а Спок стал делать раненому искусственное дыхание. Неожиданно вулканец прижал свои ладони к вискам доктора. Губы Спока зашевелились:

– Запомните...

Кирк и Сарэк едва расслышали это слово.

– Стоп! – приказал Кирк. Изображение замерло. – Увеличить и повторить!

Кадры прокрутились к начальной точке. Все повторилось опять, только в увеличенном виде.

Вот Спок стоит перед радиационной камерой. Вновь появляется Маккой. Увидев доктора, Спок обращает его внимание на распластавшегося раненого Скотта. Вот они склонились над бортинженером. Вновь неожиданно ладони Спока оказались на висках Маккоя.

– Усильте звук! – вскричал Кирк.

– Запомните... – вновь приказал Спок доктору.

– Остановить кадр! – от волнения на лбу адмирала выступили капельки пота. – Боунз... – прошептал Кирк. – Вот в чем дело... Вот откуда странности в его поведении...

– Один жив, а другой, увы, мертв, – заметил Сарэк. – И оба испытали отчаяние, ужас и страх.

– Но один от ужаса сходит с ума, – уточнил Кирк. – Почему.., почему Споку понадобилось лезть в сознание Маккоя?

– Вы хорошо помните слова Спока? – Сарэк поднял одну бровь и, испытующе глядя на Кирка, напомнил о фразе, выуженной из подсознания адмирала:

– "Мои останки не следует возвращать на Вулкан..."

После долгой паузы посол продолжил:

– Спок не верил.., не верил, что сможет кому-нибудь передать свою душу, и поэтому.., не торопился делать это. Скорее всего, в этих страшных условиях он и не стал передавать.

– Но он передал! Что сделало Маккоя почти невменяемым человеком?!

– А не подвергался ли доктор Маккой ранее телепатическому воздействию?

– Пару раз, в такие же критические моменты.

– И как он реагировал?

– Мягко выражаясь, Маккой был не в восторге.

– Значит, вы считаете, что именно во время этого боя у доктора пошатнулась психика?

– Не знаю. Даже если и так, он ни за что в этом не признается.

Чуть подумав, Сарэк произнес:

– Доктор испытывает аллергическую реакцию.

– Что?

– Возможно, это звучит странно, но подсознание Маккоя сейчас отторгает все, что пытался вложить Спок.

Кирк не смог сдержать скептического смешка.

– Вы находите это забавным? – строго спросил Сарэк.

– Да.., то есть.., нет... Извините, посол. Маккой сам нашел бы это смешным, если бы, конечно, сейчас был в состоянии оценить эту мысль. Спок, кстати, тоже призадумался бы над подобным утверждением.

– Вряд ли, очень даже вряд ли, – спокойно произнес Сарэк. – Раз уж в результате всего Маккой перестал воспринимать новую информацию и, как вы говорите, перестал адекватно реагировать на поступки окружающих... – Сарэк покачал головой. – Было бы лучше, если бы перед смертью со Споком находился какой-нибудь вулканец. Я, конечно, понимаю, что все произошло внезапно, и мой несчастный сын не смог как следует приготовиться к смерти. Но теперь все это очень чревато...

– Сейчас не время критиковать Спока! – сердито воскликнул Кирк. – И спорить с "законом Мерфи"!

– Что это еще за закон?

– "Все, что должно закончиться плохо, обычно так и заканчивается".

– Это банальность.

– Подумайте лучше, что теперь делать.

– Может быть, слишком поздно...

– Сарэк...

Посол, о чем-то напряженно задумавшись, молча смотрел на застывший экран. Через несколько минут он повернулся к Кирку.

– Вы говорили, что у доктора Маккоя остались какие-то признаки здравомыслия.

– Да, – кивнул адмирал.

– Это дает нам некоторую надежду. К счастью, вам не удалось сжечь моего сына, как какого-нибудь варвара. Иначе для нас был бы потерян и Маккой. Сознание и плоть неразделимы; они – две части одного целого. Если разрушается что-то одно, то рассыпается в прах и другое. Если же они только отдалены друг от друга... Чем больше дистанция, тем сильнее между ними напряжение. В какой-то момент оно может стать невыносимым.

– Это напряжение и терзает Маккоя?

– Совершенно точно.

– Что я должен сделать?

– Вы должны забрать тело Спока с Регула-Один, – закрыв глаза, стал объяснять Сарэк. – А затем поднять его и доктора Маккоя на вершину вулканской горы Селейя. Только там они найдут успокоение.

Чуть подумав, адмирал заметил:

– То, что вы предлагаете, мало осуществимо.

– Вы найдете выход, Кирк. Если вы любите их обоих, вы обязаны найти, как это осуществить.

Кирк посмотрел на экран, на котором в неподвижных позах замерли его лучшие друзья, и, сжав кулаки, твердо произнес:

– Клянусь, я сделаю это.

Адмирал и посол покинули демонстрационную комнату и вместе направились к выходу из центра хранения архивных материалов. Кирка мучили несколько вопросов, ответить на которые мог только Сарэк.

– Посол, – обратился он к спутнику. – Если получится то, что вы предлагаете, узнает ли об этом сам Спок? Осознает ли он себя, свою индивидуальность?

– В любом случае, это будет не тот Спок, каким вы его знаете, – ответил Сарэк.

– Я понимаю! – стал горячиться Кирк. Сеансы телепатии еще будоражили его сознание. – Я спросил не об этом!

– На ваш вопрос невозможно ответить несколькими словами, Кирк. Да и нет времени...

– На это время всегда найдется!

– Ах! У вас есть лишних двадцать лет жизни? – холодно сыронизировал Сарэк. – Для начала вам необходимо научиться говорить по-вулкански, затем вы просто обязаны посвятить себя постижению знаний. Лет через десять вы приблизитесь к азам интересующей вас философии. Ответ же на вопрос, который вы задали, потребует еще десяти лет.

– Посол, я не хочу вас обидеть, но это затасканное объяснение. "Я не могу ответить на ваш вопрос, потому что земляне ленивы, бестолковы и слишком нецивилизованны..."! Мы это уже слышали.

– Я ничего не имею против землян. Вы забыли, что мать Спока – человеческая женщина? Кстати, все эти годы она постигала вершины нашей древней мудрости и уже нашла себе достойное место среди наших великих философов. Но подобное – редкость. Вам же для достижения этих высот потребуется... Хотя вы их просто никогда не достигнете.

– Конечно, легче всего отделаться от меня, как от назойливой мухи, отмолчаться или заявить, что это не моего ума дело. Поймите, Сарэк, мне нужно что-то говорить упрямому Гарри Морроу...

– Говорите ему все, что считаете нужным. Не думаю, что старина Морроу такой черствый и бездушный, – обнадежил Кирка посол.

Хикару Зулу сидел в своем кожаном кресле, подперев голову рукой. С экрана видеотелефона на него смотрело лицо Джеймса Т. Кирка.

– Адмирал, я...

– Погодите, – отрезал Кирк. – Подумайте, прежде чем ответить. Я хочу, чтобы вы хорошенько все обдумали.

Изображение адмирала исчезло с экрана.

Предложение Кирка выглядело не таким уж сложным – добровольная миссия: несколько дней туда и несколько назад. Но Зулу понимал, что, если миссия потерпит провал, последствия будут самыми печальными. Кирк был прав, не позволив ему дать сразу же ответ.

Возбуждение адмирала озадачило Зулу. Кирк был первым, кто связал брожение в экипаже корабля со смертью Спока. Сейчас же он сам, казалось, находился в плену наваждения: бегал по инстанциям, суетился, беспрестанно тревожил офицеров звонками – в общем, как-то не походил на себя обычного. То, чего Кирк добивался, было не совсем понятно Зулу. Ему казалось, что адмирал сам не знал, чего он хотел.

Видимо, Кирк считал себя главным виновником смерти Спока и никак не мог смириться с этим фактом. Хикару чувствовал, что адмирал хотел загладить свою вину новой, удачной миссией. Зная Кирка, Зулу понимал, что тот никогда не сможет жить с этой тяжестью в душе и постарается освободиться от нее, выполнив то, что задумал.

Хикару добрый час просидел в темноте, размышляя над предложением адмирала. Временами ему казалось, что старина Джеймс просто выжил из ума.

Холодный дождь остервенело хлестал в окно, а в комнате было тихо и уютно. Зулу снимал этот дом вместе с четырьмя жильцами, каждый из которых возвращался далеко за полночь, а то и не возвращался вовсе. Случая, когда бы все постояльцы в одно и то же время собирались дома, Зулу припомнить не мог. Часто бывало, что дом пустовал неделями.

"Мне тоже нечего делать дома, – решил Зулу. – К черту!" Встав с кресла, он через заднюю дверь вышел в сад. Дождь незаметно прекратился, небо расчистилось. Полнощекая луна, покачиваясь, подползала к зениту. Мокрая трава на лужайке обжигала босые ноги Хикару. В воздухе пахло озоном. Совсем недалеко шумел океан.

В голове Зулу вихрем проносились мысли, но ни зацепиться за них, ни прогнать их не удавалось. Тогда Хикару вспомнил о дзюдо. Вернувшись в дом, он погрузился в "ки", затем выполнил "хакаму" и занялся упражнением "шодан". Потом "тсуки"... Пауза... Вновь "тсуки"... "Йокомен"...

Много лет Зулу увлекался восточными единоборствами. Начав с фехтования, он в конце концов "дорос" до коричневого пояса по дзюдо. Интерес к фехтованию ему привила Мандалла Флинн, а он, в свою очередь, способствовал ее увлечению единоборствами. Сотрудничество получилось взаимным, многообещающим и довольно плодотворным. Попутно Зулу достиг некоторых успехов в айкидо – неагрессивном виде единоборств, основной целью которого является самооборона.

"Йокомен"... "какушибо".., шаг вперед – и удар ногой "до-гери"...

Занимаясь упражнениями, Зулу обычно забывал обо всем на свете. Сейчас же мысли сидели в голове, как занозы, нарушая мирное течение тренировки.

Джеймс Кирк затеял возвращение к "Генезису", не особенно надеясь на помощь и не выпрашивая у Звездного Флота "Энтерпрайз". У адмирала обнаружилась такая решимость, что он, казалось, не раздумывая, переступит через все запреты и препоны.

Зулу вспомнил о своем новом корабле, стоящем в гавани и готовом взлететь в любую минуту. Именно на "Эксельсиоре" он сейчас должен находиться, а не здесь, в ожидании унизительных допросов, косых взглядов и объяснений. "У них не было никакого права отстранять меня от командования, – пронеслось у Зулу в голове. – Но они отстранили и дали понять, в каком случае я усядусь в капитанское кресло".

"Йокомен"... "тсуки"... "Йокомен".., еще! удар-разворот... Мысли не давали покоя. Зулу сбился с ритма и потерял координацию. Тогда он решил прекратить тренировку.

Необходимо все взвесить и сравнить: "Эксельсиор" и то, что предлагает Джеймс Кирк; амбиции и преданность адмиралу; дальнейшую спокойную службу и возможный печальный финал авантюрной миссии; прошлое и будущее... И Зулу принял окончательное решение.

Через минуту он уже выскочил в сад, вновь обжег босые ноги о холодную траву и облегченно вдохнул сырой воздух, наполненный ароматом последних осенних цветов.

Саавик бежала через влажный жутковатый лес, отводя от лица огромные листья папоротников, которые окатывали ее теплым душем. Отчаянные крики то стихали, то вновь холодили душу. Трикодер, чувствуя близость живых существ, словно сходил с ума. Саавик не обращала внимания на показания прибора, стараясь смотреть себе под ноги.

Лес закончился так внезапно, что лейтенант невольно остановилась. Сзади, задыхаясь и спотыкаясь, ее догонял Дэвид.

– Не так.., быстро!.. – кричал он. – Мы же не знаем.., кто там сходит с ума! Вдруг это хищник?!

Перед путниками предстало обширное плато, усеянное огромными кактусовидными растениями, чьи мясистые и сочные отростки, казалось, подпирали небо. "Интересно, кому в голову пришло создавать такой экзотический ландшафт?" – удивленно подумала Саавик.

Под ногами едва заметно дрожала земля. Опять раздался душераздирающий крик. Очевидно, кричавшему не нравилось это легкое землетрясение.

Отдышавшись и дождавшись Дэвида, Саавик снова бросилась вперед. Под подошвами обуви захрустел мелкий галечник. Округлые камни, отшлифованные водой и ветром, оказались очень скользкими и коварными.

– Интересные шутки, – бросила на ходу Саавик.

– Какие шутки?

– Камни, отшлифованные водой, в пустыне, которая воды никогда не видела. Странно, какая-то путаница с геологией.

– Мы хотели, чтобы все здесь выглядело реально, – объяснил Дэвид. – Мы предусмотрели даже геологические наслоения. Разве можно догадаться, что планете несколько месяцев от роду?

– Да, в этом вы преуспели, – согласилась Саавик и углубилась в заросли кактусов.

Великая сушь казалась облегчением после папоротниковой парилки. Однако впереди путников ждал новый сюрприз: за кактусовыми зарослями начинались снежные сугробы.

Послышался отдаленный гул землетрясения. Вновь задрожала земля, и опять раздались отчаянные крики.

– Интересно. Как только начинает трястись земля, сразу оживает этот невидимый крикун, – заметила Саавик. – Есть ли между этим какая-нибудь связь? Наверное, кто-то очень напуган землетрясением.

Ожило переговорное устройство.

– Говорит "Гриссом"! Что у вас происходит? – раздался обеспокоенный голос Эстебана.

Саавик остановилась и, не переводя духа, ответила;

– Капитан, у нас по-прежнему мощные биосигналы. Идем курсом 015. Продолжаем исследование.

– Хорошо, лейтенант. Не возражаю. Только учтите, что в ядре планеты начались какие-то странные, необъяснимые пульсации. Как бы это не привело к беде.

Дэвид не отрывал взгляда от сверкающих на солнце сугробов, демонстративно не обращая внимания на разговор лейтенанта с капитаном Эстебаном.

Саавик прикрыла рукой коммуникатор.

– У тебя есть какое-нибудь объяснение?

– Позже, – нервозно ответил Дэвид, разоблачая свое кажущееся равнодушие к информации капитана.

Нетерпеливым жестом он позвал Саавик в путь и, не дожидаясь ее, направился в сторону белоснежных сугробов.

– "Гриссом", ваше сообщение понято. Спасибо за предостережение. Конец связи, – бросила Саавик и ускорила шаг, стараясь догнать Дэвида.

Пустыня уступила место заснеженным просторам. С каждым шагом усиливался встречный ветер.

Осталась позади равнина с кактусами, и теперь путники шли навстречу летящим снежным хлопьям. Стремительно холодало. От тридцатиградусной жары остались одни воспоминания.

Саавик от Дэвида отделяло не более пятидесяти метров. Он подчеркнуто сохранял дистанцию? У первых сугробов Дэвид остановился. Его золотистые кудри играли на сильном ветру. Опустив голову, он что-то внимательно рассматривал. Наконец, подошла Саавик.

От края снежного покрывала вверх по склону большого холма протянулись маленькие неясные следы. Края их давно сгладил ветер, а внезапный снежный вихрь грозил засыпать следы окончательно.

Несмотря на сыпавший снег, небо было девственно чистым. Значит, снежный вихрь неведомо откуда принес сильный ветер. Внезапно закружилась пурга, сквозь которую почти ничего не просматривалось.

Саавик села на корточки, внимательно всмотрелась в исчезающие следы и покачала головой.

– Эти отпечатки не похожи на следы животных, – определила она.

Загадочные следы постепенно исчезали в снежном вихре.

За одним из столиков офицерского бара сидели Джеймс Кирк и Гарри Морроу. Кирк молча смотрел на инспектора и ждал ответа. Он явно нервничал, но старался не показывать этого. Морроу же глядел куда-то в ночь, царствующую за огромным, от стены до стены, окном. Его лицо, как всегда, было совершенно непроницаемым.

– Нет, – наконец сказал Морроу. – Ни в коем случае, Джим. Это вне всякого обсуждения.

Напряжение, скопившееся в душе Кирка, перешло в отчаяние.

– Гарри... Гарри, давайте начистоту, без всяких официальностей. Я, как прослуживший во флоте тридцать лет, имею право поговорить с вами откровенно. Я должен лететь туда, Гарри. Это дело моей чести, моей жизни. Я не постою ни за какой ценой.

Рядом со столиком адмиралов появился молодой стюард, державший в руках поднос. Ни Кирк, ни Морроу не обратили на него никакого внимания. Поставив на столик новые бокалы с элем, стюард исчез.

– Гарри...

– Джим, – по-отечески произнес Морроу, – вы не только мой лучший офицер. Если бы у меня спросили, кто мой лучший друг, я без колебаний назвал бы вас. Но кроме этого я ваш непосредственный начальник, и я не могу нарушить Устав Звездного Флота.

– При чем здесь Устав, Гарри?! Дело касается духовных, человеческих ценностей! Один погиб за нас, другому угрожает необратимое психическое заболевание!..

– Погодите, Джим, – Морроу покачал головой. – Все эти дела со Споком и Маккоем, все эти телепатические упражнения... Если честно, то я никогда не воспринимал всерьез весь этот вулканский мистицизм. Не обижайтесь, но я не могу понять, чего вы сейчас добиваетесь. Я не хочу, чтобы вы в конце концов оказались глупцом в своих собственных глазах.

– Гарри, от вас не требуется конкретного понимания. Я и сам до конца не во всем разобрался. Но если душа Спока действительно вечна? Вдруг во всем этом есть какой-то здравый смысл? Мой долг – воспользоваться этим мизерным шансом. Нельзя сидеть сложа руки.

– Ваш долг?

– Да, мой, – Кирк наклонился к Морроу. – Гарри, верните мне Энтерпрайз. Вместе со Скотти мы...

– Нет, Джим. "Энтерпрайзу" уже не суждено подняться с Земли.

Кирк вдруг осознал, что Морроу не только ничего не понимает, но даже и не пытается этого сделать. Своим равнодушием инспектор сейчас перечеркивал тридцатилетнюю дружбу.

– Вы изменились, Гарри, – с горечью произнес Кирк. – А ведь когда-то вы напролом шли к цели, невзирая ни на какой риск.

– Тогда у меня были другие обстоятельства и другая ответственность, – печально ответил инспектор. – Джим, я совсем не осуждаю вашу просьбу, поверьте мне. Я свяжусь с Эстебаном. Если "Гриссом" найдет что-нибудь интересное по "Генезису", то я непременно прикажу им вернуться назад.

– Когда это может случиться?

– Что? Мое приказание? Думаю, они вернутся недель через шесть.

– Нет, Гарри, очень долго. Маккой сходит с ума, и процесс может стать необратимым. Он ведь не был готов к тому, что с ним сейчас происходит. Через шесть недель мы получим инвалида!

– Давайте договоримся – командую пока я. Миссия "Гриссома" чрезвычайна. И пока не появятся необходимые данные по "Генезису", мы не станем здесь принимать никаких решений. – Вы просите, чтобы я отозвал команду Эстебана, не дав закончить работу, для того лишь, чтобы спасти душу уже мертвого вулканца... Вы только послушайте сами себя! Нет уж, извините.

– Я повторяю; верните мне мой корабль.

– Извините, Джим, но я не могу отдать вам "Энтерпрайз".

– Тогда я найду другой корабль. Просто найму какое-нибудь коммерческое судно.

– Без вопросов, – удовлетворенно ответил Морроу. – Можете нанимать что угодно. Только запомните, что вы не сможете приблизиться к миру "Генезиса" ближе, чем на полпарсека. Весь сектор Мутара объявлен карантинной зоной. Никто не имеет права войти туда, пока не будут свернуты все научные работы. Да и потом тоже... Это распоряжение Совета.

– Тогда позвольте мне поговорить с Советом! – Кирк стал повышать голос. – Гарри, пожалуйста! Я смогу им все объяснить На адмиралов стали обращать внимание. Кирк, заметив косые взгляды окружающих, неожиданно смутился и потупил глаза.

– Не получится, Джим, – возразил Морроу. – Вы просто не понимаете всей политической подоплеки этого дела. Тайные пружины натянулись так, что вот-вот взорвут все политическое здание Федерации. Совет занят исключительно делегациями от Ромуланской и Клингонской империй, и ему сейчас не до вас. Боже мой, Джим, я даже не могу представить себе, как вы пойдете на встречу с депутатами и будете рассказывать им о своих воззрениях на дружбу и метафизику, – инспектор не смог скрыть улыбки. – Джим, ваша жизнь и карьера требуют духа рационализма, а не интеллектуального хаоса. Как только вы поддадитесь эмоциям, вы потеряете все; более того, вы уничтожите сами себя.

"Как все переплелось... – подумал Кирк. – Меня обвиняют в потере рационализма из-за того, что я пытаюсь помочь человеку, который, в свою очередь, сам частенько обвинял меня в потере всякой логики".

– Вы слышите меня, Джим? Кирк долго смотрел на инспектора, выискивая глубинные причины того, почему ему отказывают повсюду и во всем. Так и не найдя этих причин, он со вздохом откинулся на спинку кресла и ответил:

– Да, я слышу вас. По крайней мере, я пытаюсь.

– Конечно, – покашливая, сказал Морроу. – Я понимаю.

Кирк еле сдержался, чтобы не крикнуть, что он, его друг, вообще ничего не понимает.

– Послушайтесь моего доброго совета, Джим, – продолжал наставлять Морроу. – Наслаждайтесь отпуском и выбросьте все свои затеи из головы.

– Да, вы правы, – неохотно ответил Кирк. Он поднял бокал и, улыбнувшись, произнес:

– Спасибо за угощение.

– Пожалуйста, Джим.

Кирк поставил стакан, так и не прикоснувшись к содержимому, встал из-за стола и медленно направился к выходу из бара. Он не нашел в Морроу ничего нового. Инспектор, как и все старшие офицеры Звездного Флота, избегал связываться с ним, боясь нажить каких-нибудь неприятностей.

Это был мир, в котором Кирк вращался добрых тридцать лет своей жизни; мир, в котором ему когда-то было спокойно и уютно. В последние годы многое изменилось. Пошли разговоры, что "Кирк надломился под грузом обстоятельств". Слухи распространялись во флоте со скоростью звука, обрастая все новыми и новыми подробностями, и вскоре Кирк почувствовал к себе прохладное отношение не только высокого начальства, но и многих сослуживцев.

Выйдя из бара, Джеймс попал в объятия огромного космопорта, залитого огнями и заполненного нескончаемым гомоном сотен людей. Неожиданно Кирк почувствовал себя чужим в этом царстве техники. Ему стало неуютно и одиноко, на миг показалось, что для него нет места нигде на свете. Кирк ощутил тесноту и неудобство своей униформы.

Вскоре нашлись Зулу и Чехов. Они сидели на круглой лавке в сотне метров от Кирка и мирно наблюдали за особенной жизнью космопорта. Чехов был в обычном неказистом спортивном костюме, а Зулу – в джинсах, сандалиях и яркой рубашке, расписанной национальным филиппинским орнаментом.

Зулу первым заметил Кирка и толкнул Чехова локтем. Видимо, молодые офицеры оказались здесь неслучайно. Кирк огляделся вокруг и пожалел, что встреча с коллегами состоится на глазах десятков и сотен служащих Флота. "Чем реже их будут видеть в моем обществе, тем лучше для них", – подумал он.

Убедившись, что поблизости нет других знакомых лиц, Кирк подошел к Зулу и Чехову.

– Ну и как? – поинтересовался Зулу.

– Он сказал "нет", – ответил Кирк, бросив взгляд в сторону офицерского бара. – Но главное то, что решил я.

– Можете полагаться на нашу помощь, сэр.

– Она мне понадобится, Хикару.

Кирк опасался называть Зулу по званию и вообще упоминать о последних событиях, связанных с его карьерой. Разумеется, адмирал знал о неожиданном отстранении Зулу от командования "Эксельсиором" и потому не хотел сыпать соль на свежие раны. Более того, Кирк чувствовал свою вину за случившееся с бывшим рулевым.

– Может, потревожить доктора Маккоя, сэр? – спросил Чехов.

– Да. Ему предстоит долгая дорога...

Леонард Маккой не спеша брел по оживленной улице, совершенно не чувствуя своего тела. Доктор улавливал восемь различных ароматов – точно по числу восстановительных пилюль, которыми он пичкал себя все последние дни. Запах одной пилюли соответствовал запаху уличной пыли, запах другой – туману, третьей – запаху дождя; не остались в стороне запахи и горячей выпечки, и жареного мяса, и прочих свидетельств бурной ресторанной жизни. Удивляли Маккоя и уличные звуки, которые он с недавних пор различал необыкновенно остро. Одновременно он понимал несколько разговоров, доносившихся с разных сторон: двое говорили на стандартном языке, двое – на традиционных земных языках, а еще двое – на двух разных диалектах одного и того же внеземного языка.

Наконец доктор добрался до условного места. Над головой переливалась красочная неоновая реклама. Надпись на ней чередовалась на двенадцати различных языках Земли и внеземных миров.

Доктор озадаченно почесал подбородок, обезображенный многосуточной колючей щетиной: что-то он должен был сделать, что-то такое, о чем его просил Джим. Наконец он вспомнил: Кирк просил побриться и втереть в кожу лица побольше мази против ращения волос. Вскоре доктор вспомнил и вещи поважнее бритья.

"К чему все это? – спросил себя Маккой. – Еще есть время вернуться, пойти в ближайший госпиталь, во всем признаться и потребовать больничного ареста, пока все не закончилось буйным помешательством". Он засунул руки в карманы, но они оказались абсолютно пусты. В них не было самого главного – транквилизаторов. Доктор пожал плечами, решив, что от них все равно не так много толка.

Вскоре Маккой нырнул в ближайшую таверну. Веселые звуки, сигаретный дым и призывные запахи жареного мяса вскружили ему голову. Он пошатнулся и, чтобы не свалиться без чувств, ухватился за руку какой-то женщины.

Вздрогнув, незнакомка сверкнула очами, но тут же беззаботно рассмеялась.

– Дорогой, похоже, ты не терял здесь времени даром, – произнесла она сквозь смех.

Придя в себя, Маккой рассмотрел свою спасительницу. Тяжелые вьющиеся волосы ниспадали на ее плечи. Женщина была одета в черные кожаные брюки и пиджак – одежду, особенно любимую вольными курьерами и сотрудниками бюро путешествий. Пиджак был свободного покроя и застегивался на единственную пуговицу. Гладкая смуглая кожа незнакомки показалась доктору просто восхитительной. Венцом красоты были голубые, чуть насмешливые и довольно пытливые глаза.

Маккой уставился на прекрасную незнакомку, не зная, что сказать. Ему очень не хотелось с ней расставаться. Но, кроме извинений и ничего не значащего обмена любезностями, в голову ничего не приходило.

– Я.., я в порядке, – заверил Маккой, пытаясь устоять на ногах и сохранить достоинство.

– В самом деле? – усмехнулась незнакомка, поддерживая незадачливого кавалера за локоть.

– Да, – попытался рассеять ее последние сомнения Маккой. – Да, большое спасибо.

– Ну и прекрасно.

Подарив лучезарную улыбку, незнакомка удалилась.

Придя в себя окончательно, Маккой вздохнул и направился к стойке бара. Неожиданно в полумраке перед самым его лицом просвистел маленький самолетик. Доктор испуганно отпрянул назад, едва не потеряв равновесия. Следом, озаряемый всполохами, бортового оружия, пролетел еще один самолетик.

Маккой попал в самое сердце голограммы. Рядом, громко смеясь и наседая на руль, резвились двое юнцов. Именно они запустили в голографическое небо голографические самолеты середины двадцатого столетия. Подававшись мальчишескому веселью, Маккой задрал голову и стал наблюдать за воздушным боем. Самолетики были не больше его ладони и являлись точными копиями древних предшественников.

Неожиданно оба самолета спикировали прямо на доктора – "Фокке-Вульф" исчез за пазухой его рубашки, а "Альбатрос" нырнул куда-то в брючину. Вскоре бой продолжился за спиной Маккоя. Доктор вновь испытал странное чувство – будто тело принадлежит не ему, а кому-то еще.

Полумрак бара освещался всполохами, которые изрыгали дерущиеся самолеты. В конце концов победила историческая правда: "Фокке-Вульф" был повержен и, свалившись на пол, изверг на месте падения голографический фонтан огня и дыма. "Альбатрос" же, взмыв под потолок, закружился в победном танце.

– Так его! – торжественно вскричал один из юнцов.

– Ладно, ладно. Счет "3:5".

– Продолжаем пари?

Мальчики были совершенно одинаково одеты небрежно и вызывающе. Выглядели они тоже совершенно одинаково. "Словно близнецы", – отметил Маккой.

Натешившись вместе с юнцами, доктор вспомнил о цели своего визита. Он довольно быстро сориентировался в полумраке, заметив, что никогда раньше его глаза так быстро не привыкали к такому освещению. Однако нужного человека найти не удалось. Расстроившись, Маккой оккупировал незанятую кабинку в самом углу бара и принялся терпеливо ждать.

Сквозь сплошной гул послышались чьи-то приближающиеся шаги. Маккой повернул голову. Перед ним стояла женщина.

– Давно мы не виделись, док, – улыбнулась Кендра, старая знакомая Маккоя.

– Да... – протянул доктор. – Да... Сколько лет прошло... – и он сменил тему:

– Интересно, кто хотел меня увидеть?

– Я, – улыбнувшись, произнесла Кендра. – Ну, так и будешь сидеть? Что тебе принести?

– Альтаирскую воду. Специально газированную воду из подземных источников.

Кендра широко открыла в изумлении глаза.

– Но это не твоя обычная отрава...

– Заказывать и выпивать в барах всякую отраву совершенно нелогично, – заявил Маккой.

Его удивило, что работница такого специфического заведения назвала алкоголь отравой. Хотя он был согласен, что это действительно яд, даже несмотря на свои восстановительные свойства.

А потом, что он такого сказал? Ну, заказал минеральную воду. Может, посетителю не хочется напиваться... После смерти Спока Маккой стал с отвращением относиться к алкогольным напиткам. "Вот оно, – подумал он, – настоящее помешательство... И говорить начал сам с собой. Хотя что в этом странного? Я всегда говорил с собой, это помогало мне думать. И ничего страшного здесь нет, просто облекаю свои мысли в слова".

Маккой заметил, что Кендра смотрит на него как-то странно.

– Я что-то не то сказал?

– Да нет, – бросила женщина и убежала за водой.

Только Кендра ушла, как Маккой сзади опять услышал шаги. Приблизился какой-то незнакомый мужчина.

– Привет! Добро пожаловать на родную планету.

– Кто вы? – удивился Маккой.

– О, извини. Новичок я здесь. А тебя все знают, ты – Маккой с "Энтерпрайза".

– Вы ставите меня в неловкое положение, сэр. А вы, собственно...

– Не важно имя мне. Ты ищешь меня. Получил послание. Корабль есть, ждет уже.

– Хорошо. Сколько? И как скоро он может взлететь?

– Как скоро? Сейчас. Сколько? Смотря куда.

– Ну, скажем, в сектор Мутара.

– О, Мутара запрещенный. Взять разрешение много денег стоит.

– Да к черту всякие разрешения! Никто не даст разрешения! – закричал Маккой, но вскоре понял, что перегибает палку, и заговорил тише, оглядываясь по сторонам:

– Кто же даст разрешение на полет в закрытый сектор? Послушайте, называйте цену, деньги у меня есть.

– Ты называй точное место, я называй деньги. В другом случае сделка нет.

– Ладно. Это Регул, а точнее, Регул-Один, мир "Генезиса".

– "Генезис"! – воскликнул незнакомец.

– Да, да, "Генезис"! – вновь сорвался Маккой. – Как можно притворяться глухим с такими чуткими ушами?!

Доктор поймал себя на мысли, что часто любил повторять эту фразу в адрес Спока.

– Регул-Один не разрешен. Запрещен планета.

– Послушайте же меня, любезнейший! – поднявшись из-за стола, Маккой схватил собеседника за воротник. – Регул-Один, может, и "запрещен планета", но я-то, черт побери...

Незнакомец больно сжал руку доктора, не дав ему договорить. Маккой попытался освободиться, но не тут-то было. Взбешенный, он гневно посмотрел на собеседника. Перед ним сидел довольно цивильный, с невзрачной внешностью человек, на лице которого играла нехорошая улыбочка. Под рукавами его пиджака надулись мускулы, и только сейчас Маккой понял, в объятия какого здоровенного детины он попал.

– Сэр, – тихо произнес незнакомец, – прошу прощения, но вы напрасно так повышаете голос. Не думаю, что вам хочется обсуждать подобные вопросы на людях.

– Как хочу, так и говорю. А вы кто такой? – Незнакомец попытался оторвать руки Маккоя от воротника, послышался треск рвущейся материи.

Доктор почувствовал боль в руках.

– Может, вас отправить домой, док?

– С какой стати я должен идти домой, ты, идиот? – Маккой уже не следил за своей речью:

– Если бы я так скучал по дому, то какого черта я стал бы нанимать корабль? – он зло посмотрел на собеседника, начиная принимать его за сумасшедшего. – И откуда, черт возьми, вы знаете мое имя?

Незнакомец понизил голос до уровня конфиденциальности.

– Федеральная служба безопасности, сэр.

"Вот оно как.., агент..." – пронеслось в голове у Маккоя.

К столику подошла Кендра. Подавшись назад и отпустив чужой воротник, доктор попытался высвободить свои руки. Началась короткая возня. Случайно, освободив одну руку, Маккой ударил ею по подносу, который держала Кендра. Принесенная и разлитая в бокалы альтаирская вода тут же оказалась на лице и плечах агента.

Вскочив с места, он стал вытирать лицо. Слегка смущенная инцидентом, Кендра попятилась к соседнему столику.

– Вы.., вы невменяемый! – выпалил федеральный агент, все еще вытираясь.

Все посетители бара повернули головы в сторону потасовщиков, некоторые вскочили со своих мест. Маккой демонстративно направился к выходу, но агент решительно схватил его за руку и, заглядывая в глаза, с какой-то надеждой в голосе произнес:

– Мы не закончили наш отдых, доктор. Пойдемте со мной, мы прекрасно проведем время с вином и женщинами. Пожалуйста, пойдемте.

Вырвав руку и не попрощавшись, Маккой решительно направился к выходу из бара.