"Великий Эллипс" - читать интересную книгу автора (Волски Пола)

XXIV

Парикмахер и гример, предоставленные Министерством иностранных дел, вышли, и дверь за ними закрылась. Горничная, также предоставленная министерством, сделала реверанс и вышла. Ее услуги были пока не нужны. Забыв всю солидность своего положения, Лизелл помчалась через роскошные комнаты лучшего люкса отеля «Королевская слава» назад в спальню, где было высокое зеркало на подвижной золоченой раме, перед которым она застыла, раздраженно любуясь, что они с ней сделали.

Она смотрела в зеркало и не узнавала себя. У ее отражения глаза были смехотворно округлившимися. Ее впихнули в великолепное платье — шелковое, бледно-аквамаринового цвета, с обильной вышивкой золотом по подолу, — оголявшее ее плечи, руки и почти всю грудь. Жесткий корсет, надетый под платье, не только утянул ее талию до невозможного предела, но и поднял грудь так, что последняя грозила просто выпасть из лифа.

Дурной вкус. Пошлость. Она почти слышала голос Его чести. Вульгарность твоего внешнего вида… Ну, уж нет, этот полуобнаженный стиль — писк моды, ему следуют самые утонченные женщины во всех столичных городах запада, и невозможно отрицать, что у нее очень подходящая для этого фигура. Так что Его честь волен говорить все, что захочет, ей все равно. Но не было похоже, чтобы ее отец вообще имел желание хоть что-то говорить. За те десять дней, что прошли с того момента, когда она вошла в здание мэрии в Тольце, сообщения о ее победе размещались на первых страницах всех газет мира. Эдонс Дивер должен был читать их, но он даже не удосужился признать победу своей родной дочери. Ее мать прислала ей горестное поздравительное письмо два дня назад, но от отца — ничего. Нет, Его честь вряд ли будет беспокоиться по поводу платья, в котором она появится на вечернем приеме во дворце Водяных Чар.

Вряд ли он будет беспокоиться и по поводу ее украшений, прически или макияжа, и это все к лучшему. Ее прическу — небрежно приподнятые, нарочито взъерошенные локоны с многочисленными искусно выпущенными прядками, припудренные золотой пудрой — Его честь назвал бы вызывающей. Украшения — превосходное изумрудное колье и такие же сережки — были взяты напрокат только на один этот вечер. Судья счел бы это оскорбительным для незамужней женщины. А лицо — она даже думать не хотела, что бы он сказал о ее лице, у нее у самой были сомнения на этот счет. Это неважно, что гримерша — профессионал из Оперного театра Тольца, равно как и костюмерша, подбиравшая аквамариновое платье, считали, что дамы из высшего общества сейчас любят пользоваться косметикой. Неважно, что гримерша разрисовала ее легкой и искусной рукой художницы. Изменения в ее внешности были разительные. Деликатно подкрашенные ресницы увеличили и сделали более выразительными ее глаза. Румяна, легкими мазками наложенные на ее щеки, приятно оживили лицо. А розовая, блестящая помада сделала губы необычайно привлекательными. Впечатление она производила явно — она подыскивала точное прилагательное — соблазнительное.

Она перелетала с вечеринки на банкет, с банкета на прием, с приема снова на вечеринку, и так — всю неделю. Но она и не мечтала появиться где-нибудь в таком наряде. Сегодня была аудиенция победителя Великого Эллипса с Мильцином IX, и цель, преследуемая министерством, была яснее ясного. Ну что ж, она знала об этом с самого начала. Она приняла условия министерства наряду с их финансовой поддержкой, и настало время исполнить свою часть сделки.

Лицо Лизелл в зеркале нахмурилось. Сделка это или нет, но она не обязана позволять разрисовывать себя как манекен. Она не обязана позволять выставлять ее грудь напоказ Безумному Мильцину, как два лакомых кусочка на блюде с закусками. У нее еще есть время переодеться, смыть всю косметику, закрутить волосы в маленький тугой узел на затылке, сделать себя невзрачной насколько возможно…

Она искала, чем бы стереть с губ розовую помаду, когда в дверь ее люкса постучали. Лизелл прекратила поиски и еще больше нахмурилась, поскольку сразу догадалась, кто это был. За последние три дня он посещал ее дважды, естественно, явится и сегодня. В первую секунду она подумала, а не сделать ли вид, что она не слышала стука. Нет — бессмысленно и трусливо, и в любом случае нанятая горничная как по мановению волшебной палочки материализовалась и уже открывала дверь.

— Добрый вечер, мисс Дивер, — гость вежливо улыбался.

— Добрый вечер, замминистра, — старательно подавив все возможные признаки раздражения, Лизелл улыбнулась в ответ, так как во Рувиньяк заслуживал любезного обращения. Проверяя ее, он просто выполняет свою работу, и для этого он каждый раз приезжает из Ширина. И это не его вина, что ей стало тоскливо от его ученого лица и голоса хорошо воспитанного человека. И, конечно же, это не его вина, что она воспринимала кульминационный момент всего его предприятия с неприязнью, граничащей с отвращением. Насильно он не заставлял ее принимать предложение министерства, она сделала это по своей воле. Не его вина, что она возмущена его приходом.

— Входите, пожалуйста, — улыбка продолжала сиять на ее лице.

— Спасибо, — он вошел в шикарную гостиную. Горничная закрыла за ним дверь и исчезла. — Вы выглядите великолепно.

Достаточно хорошо, чтобы, пройти ваш контроль? Сдержав дерзость, она ответила, как подобает:

— Спасибо за любезность. Не хотите ли присесть, замминистра? Могу предложить вам хересу.

— Нет и нет. Я не намерен оставаться. Я зашел лишь пожелать успехов и убедиться, что с вами поработали и вы готовы к сегодняшнему мероприятию.

Пришел проверить, что заряженное ружье наверняка выстрелит? Вслух она произнесла:

— Мне стоит быть готовой, замминистра. Вы и так уже приложили много усилий за последние дни, чтобы убедиться, что я хорошо проинструктирована. Я знаю все о его величестве Мильцине — его любимые книги, спектакли, поэты, его хобби и интересы, его гастрономические пристрастия, любимые вина, собак и лошадей; он любит мусс из семги, но ненавидит суфле из лосося, любит петушиные бои и ненавидит травлю медведей — вот видите? Я думаю, что в разумных пределах способна вести разговор с мужчиной.

— И понравиться?

— Да. Я очень понравлюсь. Понравлюсь настолько, что он вообразит себя самым очаровательным, самым умным, самым неотразимым монархом из всех, когда-либо восходивших на трон. Я понравлюсь настолько, что он подумает, что попал в котел со сладкой патокой. Так понравлюсь, что у него зубы сведет от всей этой сладости.

— Не слишком ли? Помните, вы имеете дело с королевским пресыщенным и утонченным вкусом. Блеклая любезность оставит его величество равнодушным. И это не вяжется с вашим характером. Вы можете добиться большего, если будете самой собой.

Если бы у меня была возможность быть самой собой, то я не предложила бы Мильцину IX, королю Нижней Геции, ничего, кроме вежливой любезности. Но вслух она не сказала ничего.

Во Рувиньяк пристально посмотрел на нее и, наконец, спросил:

— Вы хотите довести до конца начатое мероприятие, мисс Дивер?

— Мероприятие. Интересное определение. Я ведь дала слово, не так ли? И, конечно, я все выполню, как и обещала. Я воспользуюсь сегодняшней личной встречей и получу от короля Мильцина обещание продать секрет Искусного Огня Вонару за очень привлекательную цену. Я уполномочена предлагать любую сумму в пределах до двадцати пяти миллионов новых рекко…

— Небольшие изменения на сегодня. Вы можете предлагать до сорока.

— Сорок. Как можно?

— Обстоятельства удручающие.

— Понимаю, — и она снова начала произносить заученный урок, — я воспользуюсь любым аргументом, имеющимся в моем распоряжении, чтобы завоевать расположение его величества к Вонару.

— В том случае, если вам не удастся…

— В крайнем случае, я сделаю все от меня зависящее, чтобы найти место расположения секретной лаборатории умнейшего господина Невенского. Все правильно, замминистра? Вы довольны?

— Тем, как вы зазубрили свой урок? Вполне, — во Рувиньяк изучал ее безупречно раскрашенное лицо. — Но хорошая память — еще не ключ к успеху. Как и решимость, хотя она и помогает. Позвольте мне заметить, что нежелание, напряжение и чувство обиды, которые вы сейчас так явно продемонстрировали, едва ли помогут завоевать расположение его величества.

— Явно?

— Уверяю вас.

— Ну, не беспокойтесь. К тому моменту, когда я столкнусь лицом к лицу с королем, все будет отлично.

— Сомневаюсь. Чувствительность его величества к красоте общеизвестна, но вместе с тем он не лишен тонкого чувства. Вероятно, будет разумнее всего настроиться на свою задачу, тем более, если вы точно вспомните, с какой целью вы ее выполняете.

Ради свободы, подумала Лизелл. Богатство, слава, успех, независимость.

— Это личные причины, эгоистичные, — медленно ответила она. И, секунду помедлив, добавила: — Все это время я ни о чем не могла думать, кроме победы. Я даже не думала, что может быть после, ни разу не останавливалась, чтобы вспомнить, что вы мне говорили при нашей первой встрече, что вы и министерство рассматриваете мой успех как хорошее средство. Я знала это, но всегда сбрасывала со счетов. И вот пришло время платить долги.

— Именно. Но если вы помните тот день в Ширине, то вспомните, что я говорил вам о грейслендской угрозе Вонару. Вы говорите, пришло время платить долги? Старые вонарские долги упорного невежества, политических просчетов и промедления обрушились на наши головы, увеличившись во сто крат. Вам известно, что мы стоим на грани уступки Гаресту провинции Иленс?

— Я читала, что президент и конгресс рассматривают этот вопрос.

— Здесь нечего рассматривать. Грейслендские войска стоят в боевой готовности на границе. И мы не способны сдержать их, у нас нет ни человеческих ресурсов, ни оружия. Смириться с требованием гарестцев — значит лишь выиграть немного времени. Однако в лучшем случае это всего несколько недель, может быть, и меньше. За этим последуют дальнейшие уступки, требования взятки или дани, однажды такой невероятной, что мы окажемся полностью неспособными ее заплатить. Ссылаясь на наше открытое неповиновение, грейслендцы воспользуются предлогом, чтобы начать вторжение, и тогда — конец. Во время гонок вы пересекли не одну страну, покоренную империей. И какое у вас сложилось мнение?

— Я видела больше, чем мне хотелось бы. Я видела ужасные вещи, — без особого энтузиазма признала Лизелл. — Некоторые из них мне бы хотелось навсегда забыть, но я не смогу.

— Скоро то, что вы предпочли бы забыть, повторится в Ширине, в столицах провинций, по всему Вонару. Жестокость, с которой вы столкнулись на короткое время, станет нашей повседневной реальностью. Империя будет разрастаться до тех пор, пока на планете не останется и крошечного уголка, где можно было бы спрятаться от нее.

— Я знаю.

— Вы знаете, но вы не утруждаете себя мыслями об этом, равно как и Вонар не думал об этом лет пятнадцать назад — может быть, двадцать, и даже больше, чтобы иметь более широкое представление. Но я прошу вас сейчас подумать о том, что вы могли бы сделать, чтобы изменить положение дел.

— Вы достаточно ясно изложили свою мысль, замминистра.

— Если вы добьетесь успеха в ходе вашей сегодняшней встречи с гецианским королем, то, значит, вы в силах переломить ситуацию. Вы верите мне?

— Я знаю, что это в равной степени и возможно, и невероятно.

— Забудьте о возможном и невероятном, это ничего не значит. Вы преодолели все преграды, чтобы выиграть в Великом Эллипсе. Это — невероятно. Вы так же преодолеете королевское сопротивление и выиграете Искусный Огонь для Вонара сегодня вечером, если захотите этого. Я нисколько не сомневаюсь в ваших способностях. Единственный вопрос, который реально существует: хотите ли вы этого?

— Да, — она встретилась с ним глазами. — Вы напомнили мне, как много поставлено на карту, и я больше не забуду об этом. Я обещаю приложить все свои силы. Я сделаю все, что смогу.

— Это все, на что я хочу надеяться. Сохраняйте в себе эту решимость, и вы добьетесь успеха.

Во Рувиньяк обладал великим даром убеждения. В этот момент она верила ему.

В дверь постучали, и горничная ответила. В следующую секунду она вошла в гостиную и доложила, что прибыла королевская карета, чтобы доставить победителя Великого Эллипса на прием.

— Могу ли я проводить вас до кареты, мисс Дивер?

— А я могу появляться в компании человека из министерства?

— После сегодняшней встречи это уже не будет иметь никакого значения.

Он предложил ей руку. Лизелл приняла ее и вышла из номера. Она пошла по коридору к лестнице, устланной красным ковром, поскольку не решилась рискнуть в таком платье воспользоваться вечно переполненным лифтом гостиницы.

Спускаясь, замминистра произнес:

— Да, я почти забыл. Несколько дней назад вы спрашивали, нет ли новостей о Меске Заване. Я получил некоторые. Он поправился, но остается в Ульфуде, очевидно, не имея интереса пройти до конца маршрут Великого Эллипса.

— Я удивлена, почему он в таком случае не отправился домой.

— Его там ничего хорошего не ждет, кроме долговой тюрьмы в Аэннорве. Его финансовые обязательства не так уж и велики, но он не может их выполнить, а энорвийский закон довольно суров.

Она молча переварила полученную информацию и беззаботно заметила:

— Я бы хотела помочь этому бедняге. Есть ли у министерства возможность предоставить мне небольшой кредит под доход от продажи гецианской недвижимости, которую я выиграла?

— Наверное, есть такая возможность, — он пытливо посмотрел на нее. — Принимая во внимание счастливый исход услуги, которую вы окажете этим вечером, благодарное министерство окажется вашим должником:

— Подкуп, замминистра?

— Поощрение, мисс Дивер.

Дальше он молча вел ее через фойе, затем через парадную дверь на улицу, где Лизелл ждала королевская карета, украшенная геральдическими знаками гецианского монарха.

Люди на улице стояли и смотрели. Она не знала, надо ли ей помахать им рукой и улыбнуться, или следует просто не заметить их. Она решилась на компромисс — один или два полных достоинства кивка головой. Лакей в великолепной ливрее помог ей сесть в карету и закрыл за ней дверь. Она выглянула из окна, чтобы еще раз посмотреть на неприметную фигуру во Рувиньяка, неподвижно стоявшую у входа в отель, затем карета тронулась, и он исчез.

Путь до дворца Водяных Чар был неблизкий, поскольку дворец находился за пределами Тольца. Лизелл наблюдала, как мощеные улицы с выстроившимися в ряд высокими зданиями из кирпича и камня уступали место немощеным с деревянными домами, которые в свою очередь сменились темными просторами необитаемой болотистой местности. Дорога — извивающаяся между тенистыми рощами, где то тут, то там виднелись лужи, отделенные от заболоченной почвы — скоро стала мостовой, пересекающей непроходимую территорию.

Карета подъехала к первому из трех огромных подъемных мостов, защищающих путь к уединенному острову Водяных Чар. Это сооружение со стоящими по бокам причудливыми башнями из песчаника казалось достаточно легкомысленным, хотя лебедка и цепи, предназначенные для подъема и опускания моста, были явно в рабочем состоянии. Далее их ждал еще один мост, перекинувшийся над пространством воды чернильного цвета. Он был замысловато украшен архитектурными изысками, но вид имел более утилитарный. А третий, соединяющий дорогу с самим островом Водяных Чар, поднимался так, что закрывал ворота в высокой стене белого камня, окружавшей дворец.

Местоположение и архитектура, по всей видимости, отражающая страсть его величества к причудам всякого рода, в действительности еще и обеспечивали надежную защиту. Лизелл вспомнила описания, данные во Рувиньяком.

Страсть его величества к причудам. Водяные Чары почти отталкивали своей вычурностью: эксцентричные башенки, купола и шпили, зубчатость в сочетании с текучестью форм плавящегося на солнце масла, мозаичные стекла и разноуровневые выступающие водосточные трубы в виде фантастических фигур. Сомневаться не приходилось, во дворце должно быть много потайных раздвижных стен и секретных переходов, не говоря уж о запрятанной где-то лаборатории.

Возница остановился перед гигантским арочным центральным входом. Лакей помог Лизелл выйти из кареты и проводил до дверей, где ее передали на попечение другого лакея, который повел ее по опасно скользкому мраморному коридору к обиталищу очень высокого и весьма соответствующего своей должности камергера. Этот столп порядка провел ее через лабиринт переходов в небольшую комнату для ожидающих аудиенции, которая находилась на первом этаже дворца. Пока они шли, он много говорил по-вонарски, свободно и вполне грамотно, но вначале, нервничающая и растерявшаяся, она едва ли понимала смысл его речи. Затем она заставила себя слушать, и слова обрели присущее им значение.

Судя по относительно удобной мягкой мебели, стало ясно, что комната, в которую ее привели, является частью личных апартаментов его величества. Здесь победитель Великого Эллипса будет удостоен аудиенции короля Нижней Геции, и здесь она получит в руки приз победителя — королевское предписание, дающее право быть внесенным в гецианскую сословную книгу. Предписание требовало официальной выдачи свидетельства и регистрации в Летописи Королевства, но это всего лишь небольшая формальность. С этого вечера победительница Великого Эллипса может на законном основании считать себя баронессой Нижней Геции.

Подходящий титул? — без всякого смущения спрашивала она себя, но времени думать об этом у нее не было, поскольку камергер продолжал давать ей свои наставления.

По завершении аудиенции, как она поняла, она вместе с его величеством спустится из этой комнаты по небольшой личной лестнице, соединяющей ее с Длинной галереей, где их будут ждать уже собравшиеся гости. Среди гостей — Ее Королевское Величество королева Ингард…

Королева. Странно, как легко забылось, что у короля Мильцина есть королева. Она займет почетное место по правую руку непосредственно подле возвышения, на котором будут восседать Их Величества на протяжении всей церемонии, а уж за ней разместятся наиболее заметные из тех участников Великого Эллипса, кто успешно прошел весь маршрут.

Гирайз. Каслер. Представитель голубой крови Кирента заикающийся Гай-Фрин. Доктор Финеска из Стреля. Она даже и не представляла, что двое последних также завершили гонки, они появились в городе в начале недели, независимо друг от друга и с разницей в два дня. Больше, однако, никого не было. Остальные — у кого-то не хватило духа, кто-то выбыл из строя, кто-то пропал без вести, а кто-то погиб.

Камергер все еще говорил. Он распространялся на тему различных нюансов приема, но ей не было никакого дела до банкета. Все ее мысли лихорадочно кружились вокруг аудиенции.

Его величество скоро выйдет, объявил камергер. Все в пределах резиденции Водяных Чар выражают самые горячие поздравления победителю Великого Эллипса.

Камергер с поклоном удалился. Она осталась одна.

Она опустилась на алого цвета кушетку и стала ждать. Минуты текли одна за другой. Его величество не появлялся. Лизелл начала нервно барабанить пальцами. Поднявшись, она прошлась взад-вперед по комнате, по ковру за ней следом тянулся ее шлейф. Остановившись у открытого окна, подставив лицо летнему ветерку, она уловила звуки музыки, вероятно, доносившиеся из Длинной галереи, где банкет уже начался. Гирайз. Он должен быть там, а она бы хотела, чтобы он находился миль за сто отсюда. Она ускользала от него всю эту неделю, и, несмотря на то, что она пересекалась с ним на различных светских приемах, ей удавалось успешно избегать общения с ним наедине. За исключением самого первого раза.

Спустя несколько часов после своего приезда в Тольц он постучал в дверь ее номера в отеле «Слава короля». При виде него, целого и невредимого, ее переполнила такая радость, что она едва сдержала порыв, чтобы не обнять его. Он пригласил ее пообедать с ним, она согласилась с радостью. Они спустились в ресторан отеля, сделали заказ и, сидя лицом к лицу за маленьким столиком, начали говорить искренне и горячо. Он рассказал о том, как поправился после съеденного за обедом в Уолктреце отравленного угря, как он потом ехал дальше, на юг, как он встретил Каслера Сторнзофа в «Трех нищих», об их одновременном прибытии в мэрию Тольца, как они бросили жребий, и Каслеру выпало быть вторым в Великом Эллипсе, Гирайзу соответственно третьим. Какое-то время разговор шел легко и радостно, но вскоре Лизелл осознала, что ее чувство неловкости растет, и причина этого была ясна как божий день. Его рассказ естественным образом напомнил об их расставании на вокзале в Уолктреце. «Я люблю тебя», — брякнула она за минуту до бегства к своему уходящему на юг поезду. Она не забыла этого, и он не забыл — она слишком хорошо видела это по его выражению скрытого ожидания, но у нее как будто язык к небу присох, она не хотела замечать и еще меньше — отвечать на его не произносимые вслух вопросы.

Поэтому она бросала ему через стол пустяки — и только, и наблюдала, как у него гаснет радость в глазах и портится настроение. Она несла всякую чушь целую вечность, пока он не поймал ее взгляд и не сказал тихо:

— Ты нервничаешь, не нужно.

Она не стала отрицать. Он бы понял, что она лжет.

— Может показаться, что я неправильно понял тебя в Уолктреце, — продолжал он. — Это я сделал ошибку, и я не буду усугублять ее сейчас. Тебе не нужно бояться, что я буду досаждать тебе ухаживаниями, которые, я вижу, могут оказаться нежеланными. Ну, ты чувствуешь себя увереннее?

— Нет, — выпалила она, не думая и без колебаний. — Ты правильно понял меня в Уолктреце, и твои ухаживания как раз желанны. Но извини, я не могу говорить об этом сейчас. — Вскочив со стула, она чуть ли не бегом вылетела из ресторана, даже не оглянувшись.

И с того дня она ни на минуту не оставалась с ним наедине. Он был удивлен и расстроен тем, что она его избегает, она не раз могла удостовериться в этом, встретившись с ним взглядом, но это ничего не могло исправить. Если бы она поговорила с ним, если бы что-то значительное произошло между ними двумя, тогда она никогда бы не смогла выполнить задание сегодня вечером, она вообще не смогла бы прийти во дворец Водяных Чар. Если бы только он хоть чуть-чуть догадывался о ее планах…

И тут впервые она допустила, что он догадывается. Он знал, что министерство привлекло ее к участию в гонках, неважно, как незаметный во Рувиньяк изложил ему суть дела, остальное Гирайз мог додумать сам. Он мог не знать, насколько далеко простирается ее миссия, но, конечно же, он должен догадываться.

Нахмурившись, она отвернулась от окна и от доносившейся оттуда музыки. Мильцин все еще не появлялся, а ей бы хотелось, чтобы он был здесь как можно скорее. Ей хотелось начать дело прежде, чем ее нервы сдадут, а решимость улетучится.

Король любезностью не жаловал. Лизелл снова опустилась на кушетку и снова принялась ждать.

В Длинной галерее было полно народу, и духота стояла невыносимая. Слишком много свечей для летней ночи, слишком много тел, упакованных в вечерние наряды, скучено в одном месте. Слишком много шума, слишком много пустых разговоров заглушает вполне приличную музыку. Гирайз в'Ализанте глядел в ближайшее к нему окно, которое было широко распахнуто. Если бы только он мог к нему подобраться, он мог бы сделать глоток свежего воздуха и взглянуть на сад внизу. Но подступы были перекрыты группой крупных, увешанных драгоценностями гецианских матрон, старательно пытающихся выжать из скованного толпой вонарца какие-нибудь басни о Великом Эллипсе.

— Ядовитые змеи и крокодилы в Авескии? — недоумевала одна из дам. — Неужели это правда? Вы боялись или просто испытывали отвращение ?

— Кто же на самом деле эти люди Покоя ! — желала знать другая.

Некуда было деться от расспросов. Гирайз отвечал с вежливой обстоятельностью. Он рассказывал эти истории не один раз в течение недели, так что, разбуди его ночью, он с закрытыми глазами мог бы повторить их. Рассказывая, он осторожно оглядывался по сторонам. Ему попадались знакомые лица в толпе людей, совершенно ему не известных, слепил радужный блеск драгоценностей и шелка.

Но Лизелл Дивер он нигде не видел.

Она была привилегированным гостем. Возможно, она запланировала солидное опоздание, чтобы появиться с помпой; на нее это не похоже, но и исключать такое при нынешних обстоятельствах нельзя. Или ее аудиенция с королем Нижней Геции могла быть запланирована до ее появления на банкете. В таком случае сейчас она как раз общается, вероятно, с Безумным Мильцином, уговаривая и умоляя, предлагая вонарские миллионы за секретный Искусный Огонь, о котором рассказывал во Рувиньяк.

А что еще она готова предложить?

Это не его дело — оценивать и осуждать. Ее цели патриотичны. Независимо от результата, она заслуживает похвал. Его разум мог допустить многое, но разум — это еще не все.

Лизелл и Мильцин IX. Прямо в этот момент. Картины начали прокручиваться в его голове, и он бы потерял покой и самообладание, если бы позволил себе взглянуть на них. Он закончил свои авескийские сказки, и его слушательницы шумно потребовали новых. Несколькими интригующими фразами он перенес их в леса Орекса и в деревню Блаженных племен. Пока он рассказывал, неприятные картины отступили на задний план. Вновь он окинул огромный зал быстрым, ищущим взглядом, совершенно неожиданно наткнувшись на такое, что мгновенно заставило его забыть о Лизелл и королевской аудиенции.

В дальнем конце зала стояла большая и сильная фигура, коротко стриженная, одетая в черно-серую ливрею, которая свидетельствовала о принадлежности к Дому Сторнзофов. Прямой как шомпол дядя Каслера Сторнзофа приехал полчаса назад в сопровождении ливрейной фигуры. Однако совсем не этой. Слуга, который сопровождал на почтительном расстоянии Торвида Сторнзофа, был среднего роста, худой и с узким лицом. Гирайз окинул взглядом галерею, и ему мгновенно бросился в глаза другой слоняющийся без дела слуга Сторнзофа — крепкий и рыжеволосый. Странно. Большинство, если не все гости приехали в сопровождении слуг: кучеров, лакеев и так далее. Но все слуги ждали на конюшне или внизу, на кухне, там, где и приличествует их званию. А грандлендлорд Торвид едва ли похож на человека, который позволяет такие вопиющие вольности своим слугам.

Басни закончились. Гирайз отвертелся от дам и подошел к открытому окну, откуда и продолжил свое наблюдение за Длинной галереей. В толпе гостей он насчитал троих в черно-серых ливреях, но это было не единственное их сходство: все трое были как-то особенно сдержанны и напряжены, а их лица — все разного типа — одинаково скрывали под жесткой маской беспокойство. Они больше походили на солдат, нежели на слуг. Гирайз что-то заподозрил.

Взяв бокал шампанского с подноса проходившего мимо официанта, он сделал в задумчивости маленький глоток и продолжил наблюдение. Вскоре он нашел в толпе Каслера Сторнзофа, это было несложно — высокий рост, светлые волосы, мундир. Сторнзоф, как всегда, стоял в окружении красивых женщин, бесстыдно борющихся за его внимание. Так было всю эту неделю, на всех банкетах и вечеринках. Они роились вокруг него как очумелые бабочки, они хвостом тянулись за ним повсюду, он передвигался, окутанный разноцветным облаком женских платьев. И сегодня картина повторялась, она стала уже привычной.

Или все совсем не так?

Пока Гирайз наблюдал, грандлендлорд Торвид Сторнзоф пробился сквозь сомкнутые ряды поклонниц к своему племяннику. Тот быстро оглянулся, и Гирайз уловил на секунду появившееся выражение сильного отвращения, возможно, смешанного со злобой, которое тенью скользнуло по лицу Каслера и тут же сменилась привычным покоем.

Каслер Сторнзоф ощутил легкую тяжесть на своей руке и, быстро оглянувшись, увидел стоявшего перед ним грандлендлорда Торвида. Подавив сильный порыв неприязни, он невозмутимо повернулся лицом к своему дяде.

— Можно тебя на пару слов? — попросил Торвид.

Каслер отрицательно качнул головой:

— Я не хочу продолжать наши бесконечные ссоры, грандлендлорд.

— Ха, пришло время покончить с нашими глупыми разногласиями. Мы члены одного Дома, этого нельзя изменить, и мы не должны этого забывать. Ты забыл чувство долга, если не желаешь уделить пару минут главе твоего Дома.

Каслер слегка склонил голову.

— С глазу на глаз.

Вдвоем они покинули Длинную галерею. Никто из них не заметил, что Гирайз в'Ализанте тихо пошел за ними следом.

Торвид шел по коридору в сторону пустого вестибюля. Они вошли, и он, захлопнув дверь, закрыл ее изнутри. После чего достал из кармана портсигар, вынул черную сигарету, прикурил и глубоко, с наслаждением вдохнул, заметив с удовлетворением:

— Ну вот, теперь лучше. — Ответа не последовало, и он продолжил: — Ну что ж, племянник, я рад, что ты хочешь раз решить все наши разногласия сегодня, поскольку это последняя возможность, когда мы можем что-нибудь сделать. Завтра я возвращаюсь домой.

— Желаю вам счастливого пути.

— А ты? Я так понимаю, что твой отпуск подходит к концу.

— Так точно. Я уже получил приказ и завтра утром отправляюсь на разаульский фронт.

— Да, не очень завидное место дислокации.

Каслер пожал плечами.

— Похоже, ты впал в немилость у своего начальства. Не удивительно, принимая во внимание твое публичное поражение, которое ты потерпел от женщины. Нет сомнения, что абсурдность ситуации только усугубила низость падения.

— Никакого падения.

— Интересно, согласятся ли с тобой твои новые подчиненные солдаты и офицеры. Многие из них делали значительные ставки на твою победу, возможно, они считают тебя виновником своих потерь. Ты готов принять на себя их негодование?

— Я готов.

— Ну что ж, мужайся. Год-два отбудешь в знак наказания в холодных полях Разауля, возможно, это искупит твои ошибки, а после этого мое ходатайство перед императором сократит твою ссылку.

— Я не прошу о вашем ходатайстве, грандлендлорд. Мне оно не нужно.

— Да? Ты предпочитаешь более длительный срок искупления? Или, может быть, ты стремишься похоронить свои ошибки в неведомых далях Разауля?

— Я не признаю за собою никаких ошибок, и будь у меня возможность вернуться в прошлое, я бы не изменил ни одного из своих решений, принятых на протяжении всего маршрута Великого Эллипса. Если моя репутация пострадала, я восстановлю ее собственными усилиями.

— Да неужели? Ты даже представить себе не можешь, как я рад слышать это от тебя.

Каслер метнул взгляд в сторону дяди. Грандлендлорд улыбался с выражением непонятного одобрения. Такого рода расположение было нетипичным для него и беспокоило. Он ждал.

— Ты что так опешил? Уверяю тебя, я говорю искренне. Твое желание восстановить блеск имени Сторнзофа радует меня, и возможность для этого как раз подвернулась. Сегодня вечером ты реабилитируешь себя полностью в глазах всего мира. Слушай, я объясню как.

Дверь открылась, и Лизелл незамедлительно поднялась с кушетки. Король Мильцин IX вошел в комнату, и она сделала глубокий реверанс. Его выпученные глаза утонули в вырезе ее декольте. Она поднялась, и взгляд переместился с ее груди на лицо.

— Мисс Дивер, я так рад наконец-то лицезреть вас. Позвольте мне выразить самые искренние поздравления и мое глубочайшее восхищение. — Улыбаясь, он вытянул вперед обе руки.

Она не знала, что ей следует делать. Готовясь к этой встречи, она изучала придворный этикет Нижней Геции, но книги не подготовили ее к такому непринужденному обращению. Полагаясь на инстинкт, она также вытянула вперед обе руки, которые король тут же схватил. Он притянул ее к себе и радушно поцеловал в щеку, после чего отпустил. Его густые усы щекотали, и она подавила нервный смешок. Она уловила запах дорогого одеколона и пудры для волос.

Не такое уж плохое начало. Она должна произвести приятное впечатление.

— Ваше Величество оказал мне честь, — пролепетала она.

— Глупости, моя дорогая. Это вы почтили нас своим присутствием. Вам известно, что с самого первого момента, когда я увидел вас в городской мэрии, я был уверен, что вы победите? — спросил король. — В то утро, когда начались гонки, я посмотрел на вас, стоящую в таком сиянии уверенности и решимости, что все знал наперед. Иногда у меня бывают такие вспышки предвидения, и они никогда меня не обманывают.

— Сир, вы удивили меня, — призналась Лизелл. — Во время старта Великого Эллипса я была в толпе, окруженная остальными участниками гонок. И я даже и мечтать не могла, что Ваше Величество удостоит меня своим вниманием.

— О, вы не знаете собственной силы воздействия. Моя дорогая, вас нельзя не заметить. В тот день все, что я мог сделать, так это не смотреть на вас, но сегодня это уже выше моих сил.

— Ваше Величество очень любезен, — она, как и подобает в таких случаях, потупила глаза.

— Вовсе нет, я говорю чистую правду, — Мильцин уселся на алую кушетку. — Ну что ж, моя дорогая мисс Дивер — такая сводящая с ума, но такая отстраненная, такая холодная. Я надеюсь, вы не обидитесь, если я буду называть вас Лизелл. Это более непринужденно, не так ли?

— Пожалуйста, Ваше Величество.

— Конечно же, так лучше. Иди сюда, моя дорогая Лизелл, сядь рядом со мной. Давай поговорим, давай узнаем друг друга поближе.

Она осторожно присела на кушетку, не так близко, чтобы показаться распушенной, но и не настолько далеко, чтобы быть за пределами досягаемости.

— Шампанское?

— Спасибо, сир.

На небольшом столике возле кушетки стояло серебряное ведерко со льдом с двумя запотевшими от холода бутылками, пара бокалов на высоких ножках и документ, старательно украшенный штампами и печатями. Мильцин IX наполнил бокалы, протянул один Лизелл и галантно поднял свой:

— За победу.

Чью? — хотелось ей знать. Звон бокалов, и она сделала крошечный глоток. Не время затуманивать голову.

— А, пока я не забыл, — он взял в руки документ и протянул его ей. — Вот, моя дорогая. Предписание о присвоении титула, это и балует и портит победителя. Или победительницу? Я не могу с этим разобраться. Должен сказать, что нет такого человека, которого я бы с большей радостью принял в высшее сословие Нижней Геции.

— Спасибо. Это слишком большая награда, которую я не заслужила. Сир, я потрясена до глубины души. — Она посмотрела на документ, написанный на гецианском языке, который она плохо знала, к тому же текст был усложнен витиеватыми юридическими формулировками. Королевский штамп и печать были аккуратно проставлены. Что ни говори, впечатляющий свиток, но что она должна с ним делать оставшуюся часть вечера?

— Какое безрассудство с моей стороны, — Мильцин, очевидно, заметил ее замешательство. — Это доставят вам в гостиницу завтра утром.

— Ваше Величество очень внимательны и великодушны. У меня нет слов выразить мою благодарность, — она премило улыбнулась, мучаясь вопросом, как же ей повернуть разговор в сторону Искусного Огня.

Король Мильцин сам предложил нечаянную помощь. Вновь наполнив свой бокал, он с воодушевление предложил:

— А сейчас, моя дорогая баронесса Лизелл, вы должны мне поведать все свои истории, которые приключились с вами во время Великого Эллипса. Я знаю несколько, но из вторых рук, и, несмотря на это, они — потрясают. Но сейчас я бы хотел услышать правдивую и точную версию прямо из премиленького ротика самой победительницы.

Спасибо ему, он облегчил задачу.

— Сир, я постараюсь не утомить вас. — Она выдержала краткую паузу и начала: — Наверное, самое лучшее начать с оккупированной Ланти Умы, где местное сопротивление продолжает вести борьбу с войсками империи. В тот момент, когда я приехала, грейслендцы казнили выдающегося и очень почитаемого лантийского гражданина — пожилого джентльмена, он был сильно избит, скован тяжелыми железными цепями и брошен в яму с водой на пристани, где и утонул на глазах у своих сограждан…

— Вы видели это своими глазами?

— Видела.

— Но это же ужасно!

— Хуже. Зрелище убийства пожилого джентльмена, — продолжала Лизелл, — оскорбило зрителей, и из толпы послышались выкрики, на которые грейслендцы ответили огнем по мирным, безоружным гражданам. Я тоже была в этой толпе. Пули пролетали так близко! Мне казалось, что меня убьют. Подросток, почти ребенок, стоявший на расстоянии вытянутой руки от меня, был убит наповал.

— Да ну? Вот так происшествие!

— Лантийцы падали десятками, и даже когда они кинулись бежать прочь с пристани, грейслендские солдаты продолжали стрелять им вслед.

— Ну, это уже лишнее, абсолютно лишнее.

— И я так же подумала, сир. Вечером того же дня, — продолжала Лизелл, — я попала в общество нескольких членов древнего лантийского общества Просвещенных, известного как Выбор, они помогли, предоставив нам магический способ перемещения, волшебное стекло путешествий в пространстве…

— Как чудесно!

— Но даже в тот момент, когда Просвещенные перемещали меня и других участников гонок из Ланти Умы, в засекреченное место встречи ворвались грейслендские солдаты и открыли огонь. Я не думаю, что кто-то из лантийцев остался в живых.

— Какое бессовестное использование человеческого предназначения. Да эти грейслендцы просто сошли с ума. Интересно, понимает ли это мой кузен Огрон?

— Сир, я даже еще не начала рассказывать, что мне довелось увидеть, — продолжала гнуть свою линию Лизелл. Она рассказала об истязаниях грейслендцами туземцев в Ксо-Ксо и о вопиющих ужасах в Юмо Тауне. Она описала расстрел и грейслендские зверства, свидетельницей которых она была в Разауле, безобразные случаи в Средних Графствах и в заключение привела рассчитанно подстрекательское сообщение о грейслендском насилии, примененном к невинным гражданам Верхней Геции, которая находится всего в нескольких милях от владений его величества.

Король слушал, и его выпученные глаза совсем округлились. Он сидел тихо и неподвижно, забыв о своем шампанском, стоявшем перед ним на столе. Совершенно ясно, что она поразила его воображение, он сидел обескураженный.

Ее рассказ закончился. Она преподнесла грейслендцев в самых безобразных красках, которые только нашлись в ее словесной палитре, и надеялась, что заставила короля посмотреть на события ее глазами. Лизелл внимательно взглянула на короля. Его выражение лица не особенно поддавалось интерпретации. Она решила, что он выглядит ошеломленным.

— Невероятно, — тихо подтвердил ее рассказ Мильцин. Она тронула его. Время воспользоваться этим преимуществом.

— Сир, эти грейслендские варвары стремятся к завоеваниям и расширению своей империи, и они не делают из этого секрета. Они опустошат весь цивилизованный мир, — попробовала она подойти еще ближе к своей цели. — Все мы — их жертвы, и исключений здесь нет. Нижняя Геция стоит на грани.

— В это трудно поверить.

— Но это правда. Ваше величество должен поверить. Они уничтожат нас всех, если их не остановить силой. — Она дала ему секунду на размышление, затем спокойно попыталась приблизиться к цели еще ближе. — Широко известно, что король Нижней Геции владеет инструментом нашего спасения. — Король ничего не сказал, и она сделала еще крошечный шаг вперед. — Известие о чуде, которым владеет его величество, — Искусном Огне, — обошло весь мир.

— Вы поражаете меня.

— Сир, я думала, вы знаете. Надежды народов во всех уголках мира, над которыми нависла угроза — включая мою собственную страну, Вонар, — возлагаются на Нижнюю Гецию. Ваше Величество обладает силой, способной спасти нас всех. Я умоляю вас принять решение применить эту силу.

— Замечательно. Просто замечательно. Какое красноречие. Какой огонь. Какое знание мира. Какая роскошная красота. И в каких местах вы побывали, и свидетелем каких сцен стали, а какие опасности пришлось преодолеть! Какой насыщенной жизнью вы жили ! — Глаза Мильцина заблестели. Он обеими руками взял ее руку. — Вы редкая женщина, само воплощенное приключение! Я не помню, чтобы встречал женщину, равную вам. Правда, я почувствовал с того момента, когда наши глаза встретились, что между нашими душами существует связь, и сейчас, когда мы, наконец, общаемся, вера усилилась до абсолютной уверенности. Вы тоже это чувствуете, ведь так же? Я знаю, что вы чувствуете, вы должны чувствовать.

— Сир, что я чувствую, так это надежду на вашу гуманность…

— А, ну так это легко быть — великодушным с вами, Лизелл. Я страстно желаю обрушить на вас всю свою любовь. Я признаюсь. Я никогда не чувствовал себя так безнадежно охваченным страстью!

— Ваше Величество, если это правда, то не даруете ли вы мне исполнение самого заветного моего желания?

— Назовите свое желание.

— Продайте секрет Искусного Огня Вонару. Пополните свою казну, и даруйте моей стране средство самозащиты. Выполните мою просьбу, и вы получите всю мою безмерную благодарность.

— Но, понимаете ли, моя дорогая, Нижняя Геция придерживается нейтралитета. Всегда. В любом случае, как я могу думать о продажах, секретах и военных делах в такой момент? Вы опьяняете и возбуждаете меня! — С этими словами Мильцин IX обнял ее и с воодушевлением впился своими губами в ее губы.

Лизелл сдержала свой порыв резко оттолкнуть его. Она не могла себе позволить оскорбить короля Нижней Геции. Она даже разочаровать его не могла себе позволить. И, в общем-то, он был не так уж отвратителен. Он не был грубым или жестоким, он не вонял противно. Он не был таким отталкивающим, как солдаты в Глоше или как ночной караульный в Юмо Тауне. В нем не было ничего такого, что она на дух не выносила. Она почувствовала, что сидит напряженная, как застывший труп, и незаметно попыталась расслабиться. Восприняв это как поощрение, Мильцин позволил своему пылу еще больше разгореться, а рукам — пуститься в приятное путешествие. Инстинктивно она отодвинулась от него, отвернула лицо и, чтобы скрыть такой явный отказ, сделала вид, что тянется к своему бокалу. Парочка глотков дадут ей короткую передышку.

— Вы такой пылкий, сир, — упрекнула она нежно.

— С этим ничего не поделать, моя дорогая. Вы страшно волнующее создание. И сладкий жар вашего ответа уверил меня, что наши чувства взаимны, и я знал, что так оно и должно быть.

— Восхищение короля пьянит как самое лучшее шампанское, и все же, — она опустила голову, — несмотря на искушение, я не могу забыть о своих страхах и я не могу не замечать их.

— Ну, меня-то вы не боитесь, конечно же?

— Нисколько, сир. Ваше величество — сама любящая доброта. Нет, я имею в виду то, что я не могу избавиться от страха за свою страну. Это похоже на черное облако, которое бросает тень на мои мысли и крадет их свет и теплоту.

— Молодая и красивая женщина не может нести на своих аппетитно округлых белых плечах скорбь всего своего народа.

— Я — гражданка Вонара, сир. Беды моей страны — мои беды. Пока существует угроза со стороны Грейсленда, мое сердце в тюрьме изо льда.

— Льда?

— В леднике, Ваше Величество.

— Это трагедия, моя дорогая. Это неестественно, это неправильно — отрицать более глубокие эмоции. Ваши непосредственные порывы страстей должны проявляться, в противном случае это вредит здоровью. Позвольте мне вас успокоить. Вместе, я обещаю, нам удастся разморозить ваше сердце.

Вновь его руки обвились вокруг нее. Пока эти руки оглаживали ее спину, губы трепали мочку уха.

И вновь она подавила желание оттолкнуть его.

— Сир… — начала она, но он не дал ей закончить, закрыв ей рот своим ртом.

— Племянник, я периодически выказывал пренебрежение к твоему обучению на Ледяном Мысе, но на то были свои причины, — произнес грандлендлорд Торвид. — Хотя я не могу отрицать очевидные преимущества этого образования, особенно твое странное умение, способность чувствовать работу потусторонних сил.

Каслер не сводил глаз со своего дяди. Он молчал.

— Эта способность сохранилась?

Каслер склонил голову.

— Прекрасно, так как Грейсленду требуются твои услуги сегодня вечером.

Торвид сделал паузу, напрасно ожидая вопроса. И снова заговорил:

— В этом дворце Водяных Чар спрятана секретная лаборатория, в которой работает один из фаворитов короля, некий магистр тайных знаний, чьи таланты не подвергаются сомнению. И дымок из этой лаборатории поднимается сверхъестественный. Для тебя не составит труда найти эту лабораторию.

— Что вам нужно от Невенского, грандлендлорд?

— А, так ты осведомлен. Хорошо, это облегчает дело. Ты слышал о Разумном Огне, который создал этот разаульский магистр?

— До меня дошли слухи. Но я не могу ручаться за их достоверность.

— Я кратко изложу тебе факты. Огонь этот — реальный и может быть величайшим оружием ведения войны, которого еще не знал мир. Империя должна получить это оружие, но гецианский дурак в королевской мантии не желает им делиться.

— Поэтому вы намерены вести переговоры непосредственно с Невенским?

— Переговоры? Я не планирую тратить время на болтовню с этим разаульским чудом природы. Послушай, я привез с собой сегодня с полдюжины обученных грейслендских наемников, они здесь под видом гостей и слуг. Как только местонахождение лаборатории будет установлено, мои люди войдут туда и возьмут под стражу магистра со всеми его волшебными рукописями, заметками, писульками, словом, всем его имуществом, которое представляет ценность. Эти призы будут изъяты из дворца Водяных Чар и переправлены в Грейсленд, где этот Невенской с удовольствием поделится секретом Разумного Огня, равно как и остальными полезными знаниями, которыми он обладает.

— А потом?

— Разве непонятно? С таким оружием, как этот огонь, Грейсленд станет непобедимым. Все войны, которые мы в данный момент ведем, очень быстро закончатся, высвободят войска и технику для новых кампаний. Вонар падет в течение нескольких дней, открыв путь к западным княжествам и их ресурсам. На востоке завоевание Аэннорве обеспечит нам господство в Имменском море. Империя будет расширять свои границы, набирать силу и великолепие, пока весь мир не превратится в одно целое. А там — конец мелким соперничествам малых народов, ревностным дебатам и невежественным обоюдным страхам, которые сдерживают прогресс. Будет одно-единственное огромное государство, говорящее на одном, всем понятном языке, один разумный свод законов будет управлять этим государством, единые целесообразные правила поведения будут обязательны для всех, будет установлена одна универсальная религия для всех тех, кто не может без нее жить, общая для всех валюта, одна система образования, одна универсальная философия — и один грейслендский император будет править этой страной как бог, призванный нести порядок в мир человеческого хаоса. Ты всегда был идеалистом, племянник. Ну, скажи мне, разве это не великая цель?!

— Она так велика, грандлендлорд, что непременно рухнет под собственной громоздкой тяжестью. И, может быть, только к лучшему. Мир — не один плац для парадов, на котором все человеческие существа можно заставить ходить строем.

— Тебя пугает грандиозность проекта?

— Не столько пугает, сколько отталкивает, но это не относится к делу. Факт заключается в том, что ваше огромное предприятие рухнет от сотрясений практической реальности.

— Практическая реальность нам не страшна, но мягкая глина, из которой делаются сильные люди, — это угроза. Я огорчен и удивлен, что ты оказался хлипок для великих дел. К счастью, твоего согласия и одобрения не требуется, от тебя нужна лишь некоторая помощь. Ты определишь место нахождение спрятанной здесь лаборатории Невенского. После этого ты мне не нужен — можешь ехать на свой разаульский фронт.

— Нет, — ответил Каслер невозмутимо, не изменившись в лице, но высвобождая нечто долго сдерживаемое. Казалось, он смакует каждое слово. — Нет, никогда больше этого не будет.

— Это не просьба.

— Ваши цели ошибочны, ваши методы презренны, и я не буду вам помогать.

— Ты потерял остатки здравого смысла? Как глава Дома Сторнзофов и от имени императора я приказываю тебе исполнять свой долг.

— Вы принесли в жертву свое право командовать мною несколько недель назад, грандлендлорд. А что касается императора, то если бы он был здесь лично, я бы ответил ему так же, как и вам: — я не буду составной частью этого нового преступного плана.

— Это безумие. Это невозможно, — Торвид не верил своим ушам. — У нас всегда были разногласия. Мы наговорили много грубых слов, вражда была обоюдной. Но как бы там ни было, ты — Сторнзоф, и я никогда серьезно не ставил под сомнение твою преданность Грейсленду.

— Она непоколебима. Я остаюсь преданным Грейсленду — истинному Грейсленду, народу, который сотворил себя в соответствии с принципами чести, поднялся до величия благодаря людям небывалой смелости, щедрости и порядочности. И этот истинный Грейсленд все еще существует, он силен силой тысяч сердец и умов, но его облик искажен ужасным монстром, который мы называем Империей. Я бы с радостью отдал жизнь во имя своей страны, но Империя — это не Грейсленд. Империя — это болезнь.

— Так-так, — Торвид глубоко вдохнул, втягивая сигаретный дым в легкие, выдохнул. — Я помню, в Ли Фолезе я назвал тебя изменником. В тот момент мне показалось, что я назвал тебя так в порыве злобы, но сейчас я понимаю, что слово было выбрано совершенно точное. Ты порочишь имя Сторнзофов, ты порочишь мундир, который носишь, и сейчас я не принял бы твоей помощи, даже если бы ты умолял меня на коленях, предлагая свои услуги. Незаменимых нет. Я добьюсь успеха и без тебя, и ради нашей семьи я скрою твою слабость, но знай, отныне я не считаю тебя членом моего Дома. А теперь отойди. — Торвид направился к двери.

— Минуту, — Каслер не двинулся с места. — Я не допущу этого.

— Ты — сумасшедший, тебе надо лечиться.

— Вы откажетесь от своего плана, здесь и сейчас, — произнес Каслер. — Вы соберете своих наемников и покинете дворец Водяных Чар.

— Или? — тихо спросил Торвид.

— Я сообщу охране дворца, и вас силой удалят отсюда. Благодаря своему сану вы, вероятно, избежите ареста, но ваше выдворение будет публичным и постыдным.

— Ты это серьезно говоришь? Ты препятствуешь мне? Ты мне угрожаешь?

— Я не позволю вам осуществить похищение Невенского.

— В таком случае у меня нет выбора, я вынужден защищаться.

Доли секунды не хватило Каслеру, чтобы расшифровать, что скрывается за глубоким удовлетворением, прозвучавшим в голосе дяди. Пистолет появился в руках грандлендлорда, и он выстрелил. Каслер почувствовал что-то, напоминающее сильный удар в грудь, и упал, не проронив ни звука.

Торвид опустил пистолет в карман. Бросив сигарету на ковер, он аккуратно растер ее каблуком и вышел из комнаты.