"Великий Эллипс" - читать интересную книгу автора (Волски Пола)

XIV

Ксо-Ксо становился все дальше и дальше. Густой лес теснился по берегам Яги. Лизелл вышла на палубу и встала у борта, удивляясь безудержному буйству зелени, невообразимо экзотическим фиолетовым цветам и совершенно невероятным птицам. Все это было здесь в таком роскошном изобилии, какого она и представить себе не могла, но это зрелище ее не радовало. Воздух — знойный, влажный, насыщенный гнилостными испарениями — оседал в легких свинцовой тяжестью. Она млела от жары, голова была тяжелой, а тело обливалось потом. Странно, но эта жара совершенно не мешала бесчисленным летающим насекомым, жужжащим вокруг лодки. Пчелы, слепни, какие-то неизвестные твари с зеленой головкой и алыми крылышками, которые пищали довольно приятно, но кусались мучительно. Крылатые легионы — непобедимые и ненасытные.

Просто возмутительно, но казалось, что эти маленькие монстры совсем не трогают капитана. Джив-Хьюз — с непокрытой головой, рукава туники и штанины закатаны — стоит на своем мостике, неуязвимый для напастей. Ну а Оонуву двигается повсюду как тень, почти голый, в одной набедренной повязке, и ему хоть бы хны. И Гирайз в'Ализанте — всем довольный человек — держит в руке трубку верескового корня, окутывая себя клубами дыма хорошего дорогого табака, отгоняя насекомых, А она — женщина, да еще и светлокожая…

Укушенная еще одной краснокрылой тварью, Лизелл с запозданием шлепнула себя. Нечестно. Может быть, ей попросить у Гирайза на время трубку? Она могла бы курить ее и одновременно чистить пистолет. А может, сигареты попробовать? Их, наверное, можно будет купить или выменять, когда «Слепая калека» сделает свою первую остановку. Некоторые женщины ведь курят — эксцентричные дамы, занимающие видное положение в обществе, слишком богатые и влиятельные, чтобы считаться с общественным мнением, — известные актрисы, натурщицы знаменитых художников, богема, дамы полусвета. В ее сознании всплыла фигура грандлендлорда Торвида Сторнзофа и его именные черные сигареты. Нет, курить она не будет.

Подбородок зачесался. Ее рука поднялась к свежему волдырю, и она со злостью потерла его.

— Не расчесывайте, — посоветовал голос за ее спиной.

В нос ударил острый запах марукиньюту, она повернулась к Джив-Хьюзу.

— Расчесывание активизирует яд насекомого, разносит его по коже и усиливает раздражение. После этого ранка начинает быстро гноиться. В нашем климате — это очень серьезная неприятность. Иногда смертельная. М-м-м-да. Руп Джив-Хьюз не раз видел такое, — с наслаждением продолжал капитан. — Бедняга страдает, лицо бледнеет, искажается до неузнаваемости, покрывается гнойниками. Каждый гнойник — величиной с виноградину, кожа на нем вздута, натянута как на барабане и блестит, а вокруг сине-багровое пятно. Потом гнойник прорывается, и его содержимое разъедающими струйками растекается по лицу. Боль при этом мучительная, вид ужасный, вонь — близко не подходи. Многие умирают, а те, которые выживают, обезображены: лицо все в рытвинах и глубоких шрамах. Джив-Хьюз не хочет, чтобы такая судьба постигла прекрасное лицо мадам, и поэтому очень искренне желает, чтобы она не расчесывала свои укусы.

— Она не будет, — взвизгнула Лизелл и, повернувшись, бросилась к трапу.

— Марукиньюту, — посоветовал капитан, — сильный запах марукиньюту отпугивает этих паразитов. Они не могут его терпеть. Джив-Хьюз не представляет почему, но зато знает, что так можно сделаться для них невкусным, то же самое он советует своим пассажирам. Примите хорошую дозу, мадам, в противном случае — муки, инфекция, вязкий гной, струящаяся кровь, омертвение лица, тошнотворная вонь разлагающейся плоти, неизбежные черви…

Зажав рот рукой, Лизелл пустилась наутек. Ее сопровождал хохот, оглушительный, как извержение вулкана.

«Свиное рыло, специально мне всю эту гадость рассказывал» — подумала она. Гирайз вновь оказался прав. — «Как я ненавижу, когда он прав».

Добравшись до иллюзорного убежища — главной каюты, она осторожно погрузилась в грязный гамак и лежала в нем, пока не прошла тошнота. Каюта воняла, как нужник, но хоть немного спасала от насекомых. У гамака, хоть и грязного, было одно значительное преимущество, отметила Лизелл, — отсутствие клопов. Это, конечно, не бог весть какое достоинство, но хоть что-то.

Она села в гамаке, подтянула к себе саквояж и, открыв его, обнаружила, что ее вещи перерыты, и к тому же весьма грубо. Маленький кулечек изюма, купленный в Зуликистане, развернут, а она оставляла его аккуратно закрытым. Ее нижнее белье обильно посыпано угольной пылью. Негодование, стыд и неловкость вскипели в ней. Ее рука автоматически потянулась к «креннисову». Пистолет был на месте, в кармане, вместе с ее деньгами и паспортом, все это она постоянно носила с собой.

Инстинктивно она посмотрела на дверь — в проеме стоял молодой кочегар Оонуву и молча наблюдал за ней. Их глаза встретились, но он даже не смутился. И вновь его руки заскользили по бедрам вниз-вверх.

Она сжала кулаки и стиснула зубы. Ей хотелось сбежать, но он закрыл собой выход. Конечно, он бы отступил в сторону, если бы она направилась к двери, у него бы недостало духу не выпустить ее. Она не хотела убеждаться в обратном и потому оставалась на месте.

Он просто мальчик, убеждала она себя. Он еще совсем ребенок. Безобидный.

Но он не был похож ни на ребенка, ни на безобидного. Росту небольшого, но сильный, под кожей играли мышцы. Сомневаться не приходилось: он явно сильнее ее. Она посмотрела вниз, на свой открытый саквояж, и злоба вновь овладела ею. Встав на ноги и твердо глядя ему в лицо, она строго спросила:

— Ты трогал мои вещи?

Он не ответил и даже не показал вида, что слышит ее, и, тем более, что понимает, о чем его спрашивают. Она еще раз резко повторила свой вопрос. Никакого ответа. Его ничего не выражающие, горящие как уголь глаза пугали ее. Она вспыхнула. Сохраняя твердый и спокойный тон, она сказала:

— Эта сумка и все вещи в ней — мои. Ты не должен их трогать. Ты понял? — Никакого ответа. Она повторила по складам. — Мое. Не трогать.

Его раскосые глаза мерцали огнем, она едва сдерживалась, чтобы не попятиться назад…

Он прошептал что-то по-ягарски.

— Убирайся отсюда, — она услышала, что ее голос звучал, как у грейслендского надсмотрщика, — иди в машинное отделение. Убирайся.

Он продолжал стоять как привидение, неотрывно глядя на нее. Он, вероятно, мог бы простоять так оставшуюся часть дня, если бы повелительный голос капитана не позвал его сверху. Оонуву неторопливо лизнул свою ладонь — еще один непонятно что означающий жест — и удалился, оставив ее одну.

Лизелл медленно перевела дыхание. Подошла к иллюминатору, уставилась на мутные темно-желтые воды Яги и долгое время стояла так без движения.

Утомленная и выбитая из колеи, она торчала в каюте до тех пор, пока солнце не стало клониться к горизонту и приближающийся вечер не поманил отдыхом от удушающего зноя и гнетущих насекомых — наконец-то. Она вновь поднялась на палубу, где Гирайз, удобно прикрыв лицо тропической соломенной шляпой, сидел, погрузившись в потрепанную «Историю юрлиано-зенкийских войн» в'Иерка.

— Углубился в далекое прошлое? — с улыбкой спросила Лизелл.

— Там не так неопределенно, как в будущем, и не так влажно, как в настоящем, — ответил он также с улыбкой. — Где ты была весь день? Дремала?

— Да что ты! Шила. Я начинаю напоминать бизакскую нищенку, поэтому я решила с пользой провести свободное время и заштопать свою обтрепавшуюся одежду.

— Шила? Трудно себе вообразить. Я никогда не предполагал, что мисс Дивер — кладезь домашних добродетелей.

— Ты подвергаешь сомнению мою практичность?

— Нет, только твою добродетельную природу. Но ты доказала что я не прав, развлекая меня разговором последние несколько минут.

— Приятно узнать, что беседа со мной не только развлекательна, но и познавательна. Отложи эту книгу в сторону. Уверена, что она суха, как прошлогодний хлеб.

— Ты уверена? Разве в таком климате что-то может оставаться сухим?!

И как бы в доказательство этих слов, с туманного неба пролился короткий ливень. Через минуту-две дождь прошел, и во влажном мире стало чуть прохладнее.

— Как чудесно, — Лизелл потрясла намокшими волосами, и капли разлетелись в стороны. — Обман чувств — или действительно дует слабый ветерок?

— Вряд ли. Ну, — он на секунду задумался, — может быть, печальный призрак ветерка.

— Или смутное предчувствие, — она подошла к борту, он поднялся и встал рядом. — Похоже, дождь разогнал большую часть насекомых. Бывают минуты, когда здесь становится невыносимо. — Ее глаза уловили какое-то сияние, она моргнула, и… — Смотри, Гирайз, вон туда посмотри.

Бледное сияние двигалось по Яге на север против течения. Сверкающее облако плыло над водой, его чистый свет преломлялся и рассеивался мутной рябью воды.

— Напоминает призрак, — изумилась она.

— Своего рода. Это Призрак реки. — В ответ на ее безмолвный вопрос он пояснил: — Косяк зефуса — эта рыба водится только в Яге. Я читал о ней — поднимаясь на поверхность воды, она начинает излучать свет, — но и представить себе не мог, что когда-нибудь увижу это своими глазами.

На его лице была та же улыбка, что и при виде поднимающегося из воды солнца в Ланти Уме. Лизелл улыбнулась про себя. Непрошеная мысль посетила ее: «Хорошо бы, если бы так было всегда».

Небольшая неприятность разрушила идиллию. Лизелл услышала тонкий писк. Она рефлекторно хлопнула рукой, насекомое было убито, и она увидела собственную кровь, смешанную с раздавленным насекомым, вязкой струйкой стекающую по ладони. Она с отвращением вскрикнула.

Сумерки. Время кровососущих.

— Они живьем меня съедают! — пожаловалась Лизелл. — Непонятно, почему они на одну меня напали?

— Да, дискриминация, — бессердечно согласился Гирайз.

— Смейся на здоровье, но тебе не было бы так весело, если бы ты был покрыт волдырями, которые нельзя чесать. Капитан рекомендовал мне принять хорошую дозу марукиньюту. Но одна мысль попробовать эту дрянь приводит меня в отчаяние. Что ты скажешь?

— Позволь уточнить, правильно ли я тебя понял. Ты спрашиваешь у меня совета?

— Я не обещаю ему последовать.

— Хорошо, я хотя бы знаю, что передо мной настоящая Лизелл, а не подменыш. Тогда вот мое мнение. Держись подальше от марукиньюту. Это — наркотик. То, что оно отгоняет насекомых, не доказано. Я бы не стал принимать слова Джив-Хьюза на веру, скорее всего, он ищет себе компаньона для своих пьянок.

— Иногда ты говоришь как мой отец.

— Который всегда и на все сто процентов неправ, но эту больную тему отложим на потом. У меня в чемодане есть пузырек Универсальной мази Урга. Могу дать тебе, помажь укусы, может быть, будет какая-то польза. Я думаю, Джив-Хьюз собирается завтра утром сделать небольшую остановку на стоянке Пиджи. Ты найдешь там разнообразные ягарские снадобья, они наиболее эффективны из всех, что есть в мире.

— Хорошо, я попробую.

— Я не ослышался? Откуда эта любезность? Ты же ненавидишь все мои предложения. Отказаться от них для тебя — единственная радость.

— Нет, совсем не так. Ну… — Секунду подумав, она внесла поправку: — Когда мне было девятнадцать, может быть, в какой-то мере это было правдой. Совсем чуть-чуть. Но с того времени прошло несколько лет, и многое изменилось. Я докажу это. У тебя еще есть в запасе советы на случай, если я попрошу?

— Запас неисчерпаем. На какую тему?

— Такая… деликатная. Ночью, ты понимаешь… — От неловкости она замолчала, но все же заставила себя закончить мысль: — Все, кроме капитана, должны спать в главной каюте. Я думаю, что смогла бы это пережить, если бы только там не было этого мальчишки — Оонуву…

— Что, маленький ягарский кочегар? Мелочь. Его там не будет. Да и меня тоже. Предоставляем тебе возможность наслаждаться уединением.

— Гирайз, я не могу выгнать тебя из каюты, чтобы ты спал на палубе. Я ценю твою галантность, но…

— Вопрос не обсуждается. Все в порядке, я ничего не боюсь. А что касается кочегара, то неужели ты допускаешь, что я — или любой иной человек чести — может позволить тебе спать в одном помещении с ягарцем? Абсурд!

— Позволить?

— О, я знаю, это слово тебя раздражает, вероятно, я употребил его не к месту. Но я надеюсь, твоя нынешняя страсть к независимости не ослепляет тебя настолько, чтобы не видеть реального положения дел. Я не допущу, чтобы ягарский мальчишка навязывал свое присутствие вонарской женщине, тем более тебе.

— Могу ли я предположить, что господин маркиз будет настолько любезен, что объяснит мне, при чем здесь национальность?

— Ответ очевиден. Или ты будешь спорить?

— Но мы, простые смертные, не все разделяем способность его светлости к упрощению. Его суждения основаны на наиболее широких понятиях, он знает, что как называется, и этого ему достаточно. Вонарская женщина. Ягарский мальчик. Это все, что ему нужно знать.

— Убежденность в своей правоте тебе не к лицу. Ты же сама всего несколько минут назад жаловалась на этого дикаря.

— Но ты же не спросил, почему. Тебе даже в голову не пришло, что я могу иметь какие-то претензии к нему, совсем не расовые.

— Тебе не надо иметь никаких претензий.

— Это несправедливо, это узко, это… — она искала прилагательное, чтобы точно определить его самодовольство и нашла, — нелогично.

— Прошу, наставь меня на путь истинный. Перечисли все добродетели и достижения Девяти блаженных племен. Напомни мне о великом вкладе ягарцев в искусство, литературу, архитектуру, науку, юриспруденцию, философию. Извини, просто я ничего не могу припомнить.

— О, иногда с тобой просто невозможно разговаривать!

— Тебя никто не перебивает, но я постараюсь облегчить тебе задачу. Объясни, если сможешь, в чем провинился кочегар.

— Ну, он рылся в моих вещах.

— Эта маленькая скотина стащила что-нибудь?

— Думаю, нет, но при одной мысли, что он касался моих вещей… — ее передернуло.

— Эти дикари любопытны, как обезьяны.

— Гирайз!

— Здесь нет ничего оскорбительного. Обезьяны очаровательные создания. Он еще что-нибудь натворил?

— Ничего такого. Он просто так смотрит на меня…

— Объяснимо. Его нельзя за это обвинять.

— Мне не нравится его взгляд и то, что он при этом делает руками.

— Он прикасался к тебе? — лицо Гирайза напряглось.

— Нет, он только себя трогает — не то, что ты думаешь, ничего особенного. Однажды он лизнул… ну, неважно. Дело в том, что я не могу терпеть этого мальчишку.

— А тебе и не надо. Я тебе уже пообещал, что ты будешь в каюте одна. Я сообщу о своих пожеланиях маленькому Оонуву, и если он окажется несговорчивым — выпорю его хорошенько.

— Ты не сделаешь этого. Ты слишком цивилизован и воспитан.

— Ты, насколько я помню, не думала, что я могу носить с собой пистолет.

— Тогда объясни, как ты собираешь сообщить свои пожелания маленькому Оонуву, если ты не говоришь по-ягарски? В любом случае, будь деликатен. Если ты сделаешь что-то плохое кочегару, капитан может нас обоих выкинуть из лодки.

— Тогда я заплачу капитану за то, чтобы Оонуву не спал в каюте. Так лучше?

— Намного. Но если кто и должен платить Джив-Хьюзу, так это я.

— Давай мы подведем баланс в другой раз. Сейчас я хочу наслаждаться закатом и бить комаров.

«Слепая калека» встала на ночь на якорь. Капитан самолично приготовил ужин. За крошечным откидным столиком, прикрепленным к стене камбуза и подпираемым шаткой ножкой, едва уместилось четыре человека. Тусклый свет лампы дрожал, воздух был неподвижен и зловонен. Крылатые твари роились в стиснутом пространстве камбуза, что-то черное быстро пробежало по полу.

Какое-то время Лизелл рассматривала зеленую плесень в трещинах столешницы, затем перевела взгляд — перед ней появилась тарелка с едой: какое-то жаркое, густое и жирное. С первого взгляда она поняла — несвежее, вероятно, его разогревали заново не один раз. Она ела механически, не позволяя себе чувствовать вкус. Вода, чтобы прополоскать рот, отсутствовала, забортная была смертельна для иностранцев. Было только слабое пиво и крепкий, зеленоватого цвета ксусси — ликер местного производства. Она выпила немного ликера.

Слава богу, ее не принуждали вести разговор, равно как и Гирайза — запас речных анекдотов капитана Джив-Хьюза оказался неисчерпаем, равно как и страсть к их рассказыванию. Его бас гудел, не умолкая, поток слов останавливался только тогда, когда рассказчик прикладывался к бутылке ксусси. Время шло, ручеек зеленого зелья утекал в утробу капитана, и его уже бессвязная речь продолжала литься широким потоком. Вначале его байки казались даже занятными, но по мере действия алкоголя Джив-Хьюз становился рассеянным, уходил от темы и повторялся.

Лизелл его почти не слушала. Она старалась не думать о пище, которую ела — о том, как она выглядит, как пахнет и какой у нее вкус. Она старалась не думать об Оонуву, чьи черные глаза мерцали сквозь завесу черных волос, в то время как он наравне с капитаном цедил зеленоватое зелье. Она старалась не думать о еще пяти или двенадцати сутках, которые пройдут абсолютно так же. Лучше перенестись мыслями в Юмо Таун, где ее вновь ждет цивилизация со всеми ее прелестями. Чистые отели. Ванна. Хорошая еда. Чистая одежда. Сухая одежда. Та, что на ней, все еще влажна от недавно прошедшего дождя и, кажется, никогда здесь не высохнет. Ее прочные походные туфли были мокры, как и ноги в них. Ей надо, наверное, переобуться в сандалии, пока кожа не начала преть, что может привести к образованию противных болячек.

Гирайз сидел рядом с завидной невозмутимостью, очевидно, ему было комфортно в легком костюме цвета хаки. И он, который делал выговор своему повару в Бельферо за то, что тот допустил оплошность, пережарив речную форель на целых девяносто секунд, сейчас уминал очевидно несъедобное жаркое без видимого отвращения. Как ему это удается? Голос капитана басовито гудел, ее мысли текли вяло.

Ужин завершился, когда Джив-Хьюз отодвинул тарелку в сторону и, положив голову перед собой на стол, уснул. Оонуву поднялся и бесшумно выскользнул из камбуза.

Лизелл скептически взглянула на Гирайза. Он пожал плечами. Вместе они поднялись и вышли на палубу, где немного постояли, глядя на звезды. Лунный свет дрожал на ряби воды, а лесистые берега утопали в черной мгле ночи. Из темноты до них долетел крик — вопль глубокой бесконечной тоски.

— Что это? — у Лизелл зашевелились волосы на голове.

— Охотник или его жертва, — ответил Гирайз почти шепотом.

Они прислушались, но крик больше не повторился. Постепенно тревога улеглась, и тут Лизелл почувствовала, что устала. Вероятно, удушающий воздух высасывал жизненные соки — или, возможно, она отравилась ужином. Какова бы ни была причина, она хотела спать, несмотря на то, что было еще совсем рано.

— Пойду вниз, — сообщила она и смущенно добавила, — Тебе удалось поговорить с Джив-Хьюзом насчет…

— Все трудности разрешены, — заверил ее Гирайз. — Кочегару все разъяснено, капитан держит ситуацию в руках.

— Капитан, если я не ошибаюсь, мертвецки пьян, и до утра его не существует.

— Дело было улажено раньше, не волнуйся, тебя никто не будет беспокоить.

— А ты?

— А я думаю, не присвоить ли мне капитанские апартаменты на сегодняшнюю ночь. Джив-Хьюза, как ты верно заметила, до утра не существует.

— Ты этого не сделаешь! — она не могла удержаться от смеха.

— Ну, на эту тему стоит подумать. А ты иди спать.

— Пойду. И спасибо тебе, — на этот раз слова благодарности дались ей легко.

Оставив своего компаньона, она направилась к главной каюте, открыла дверь и осторожно сунула туда голову. Лунный свет, струящийся сквозь иллюминатор, освещал пустую каюту, и она облегченно вздохнула. Она вошла и затворила за собой дверь. С сожалением отметила отсутствие щеколды. Даже стула не было, чтобы заблокировать дверь. Да ладно, ей не нужно закрываться. Она слишком уж пуглива.

Она долго не решалась раздеться, но влажная одежда заставила ее принять такое решение. Вытащив из саквояжа длинные, до колен, муслиновые панталоны и одну из просторных бизакских туник, она настороженно огляделась по сторонам, низко согнулась, стоя спиной к двери, и быстро переоделась в сухую одежду. Относительно сухую — влажный воздух, казалось, пропитал ее всю. Пистолет она положила сверху в саквояж — так чтобы его легко было достать при необходимости. Свою сырую одежду она расстелила на свободном гамаке, а сама легла на висевший рядом. Парусина под ней также была влажной и пахла плесенью. Ни подушки, ни простыни — последняя особенно и не нужна, поскольку воздух был так тяжел, что окутывал ее, как влажное шерстяное одеяло. Но легкое покачивание стоящей на якоре лодки странным образом убаюкивало, а она действительно устала. Вскоре ее мысли потекли очень медленно, глаза сами закрылись, и она уснула.

То ли звук, то ли внутренний голос разбудил ее. Лизелл открыла глаза. Спала она недолго, судя по тому, что лунный свет все так же струился сквозь иллюминатор. В его бледном сиянии она разглядела фигуру кочегара Оонуву, сидящего на корточках у ее гамака. Он не сводил с нее глаз, а его ладони медленно двигались по голым бедрам — вверх-вниз. Лицо его скрывала тень, но она видела блеск его глаз, пронизывающий ее насквозь. Ни чувство собственного достоинства, ни благоразумие не помогли ей сдержать непроизвольный крик. Она вывалилась из гамака, плюхнувшись на четвереньки и, перебирая руками, вскочила на ноги.

Он шептал что-то по-ягарски.

Ни секунды не мешкая и не пытаясь понять смысл его слов, она молнией метнулась к двери и, спотыкаясь в темноте, помчалась к корме, ища трап. Она не знала, следует ли Оонуву за ней, она даже не знала, стоит ли его бояться, но она с запозданием поняла, что ей нечем защищаться: «креннисов» спокойно остался лежать там, где она его оставила.

Лизелл выскочила на палубу, услужливо ярко освещенную лунным светом, теплый ночной воздух мягко окутал ее плотной пеленой. Сбоку скользнула тень, она испуганно обернулась и наткнулась на Гирайза, который вырос как из-под земли.

Он быстро взглянул на нее и спросил:

— Что случилось?

— Этот мальчишка… — она сбилась на фальцет, испуганно и смешно, но тут же попыталась взять себя в руки. — Он в каюте.

— Он дотронулся до тебя?

— Нет. Нет, он меня не трогал. Но я проснулась, а он был там, совсем рядом, и смотрел так пристально…

— Ну, все. Я выброшу этого гаденыша за борт, прямо сейчас. Пусть плывет к берегу и там спит.

— Гирайз, ты не можешь этого сделать!

— Это лучше, чем убить его, согласись, — и он направился к трапу.

Выражение его лица поразило ее. На нем не осталось и следа привычной скуки и насмешки. Он выглядел спокойным, целеустремленным и потому опасным. Она никогда его таким не видела и даже не догадывалась, что он может быть таким. На секунду он показался ей совсем другим, незнакомым человеком.

— Подожди, — она вцепилась в его руку, — остановись, пожалуйста, послушай. Этот мальчик просто напугал меня, он ничего плохого не сделал. Гирайз, ты слышишь меня? Я же сказала, он ничего не сделал…

— Он вломился в твою каюту, не так ли?

— Не совсем. Она не была заперта, и это не моя каюта. Вспомни, он же привык там спать…

— Но сегодня его не должно было там быть.

— Может быть, он не знал этого. Ты говорил с капитаном, а тот не удосужился передать мальчишке. Ну, вспомни, он же напился.

— Ты хочешь сказать, что происшедшее — просто случайность? Ты веришь, что этот мальчик неразумен и наивен?

— Ну… — она представила Оонуву, сидящего на корточках у ее гамака, и вспомнила его глаза в лунном свете. Нет, ни секунды она не считала его наивным, но… — Я не знаю, — призналась она. — Мы даже не понимаем его языка, и я думаю, мы не можем его подозревать в дурных намерениях только-только из-за того, как он смотрит…

— Лизелл, — Гирайз наконец остановился и повернулся к ней, — что ты хочешь этим сказать? Что ты не нуждаешься в моей помощи или не хочешь ее принять? Это для меня не новость. Я помню об этом.

— Я не это хочу сказать. Разве ты не знаешь, как я рада, что ты здесь? Боюсь, я бы не выдержала, если бы тебя здесь не было — Она заколебалась, смутилась и закончила, спотыкаясь: — Я просто не хочу, чтобы ты поступал опрометчиво.

— Вот мы и поменялись нашими привычными ролями. Очень хорошо, — его напряженные скулы слегка расслабились. — Я обещаю, что дам Оонуву возможность объясниться прежде, чем выброшу его за борт. Справедливее некуда. А сейчас давай спустимся вниз, к этому маленькому гаденышу.

Он пошел вперед, она за ним. Вскоре они добрались до главной каюты — дверь в нее была широко распахнута. Саквояж, как и прежде, был раскрыт и лежал там, где она его оставила. Подбежав к саквояжу, Лизелл опустилась на колени и быстро проверила его содержимое.

— Ничего не пропало, — сообщила она.

— Кроме кочегара, но на лодке спрятаться особенно негде. Пойдем проверим машинное отделение.

— Гирайз, нет. Пусть будет, как есть. Пожалуйста.

Он так долго колебался, что она боялась, что он скажет «нет». Но наконец он уступил:

— Ну, если это то, чего ты хочешь…

— Ты как будто разочарован. Ты что, действительно собираешься выбросить его за борт?

— Я хочу, чтобы вопрос был окончательно решен.

— Мы можем утром науськать на Оонуву капитана.

— Возможно. Но сейчас твоя дверь не запирается, и он может вернуться.

— Я не думаю, что он опять придет, — она сама в это не верила. — В любом случае, со мной все будет в порядке. В конце концов, у меня пистолет.

— Я буду спать в коридоре, у твоей двери, — сообщил Гирайз, не слушая ее.

— Пожалуйста, не надо. В этом нет необходимости, простым людям тяжело выносить такую жертвенность бывших Благородных.

— Я делаю это исключительно из эгоистических побуждении, уверяю тебя. Я просто хочу, чтобы моя совесть была спокойной.

— А моя совесть? Как ты думаешь, что я должна чувствовать, зная, что ты из-за меня спишь в ужасных условиях?

— Таким образом, наш взаимный дискомфорт сбалансируется, и твое болезненное стремление к равноправию будет удовлетворено.

— У меня есть другая идея. Занимай свободный гамак и спи здесь. — Он удивленно вздернул брови, и она добавила: — Это самое практичное и здравое, что можно сделать.

— Интересно, твой отец согласился бы на это?

— Он, скорее всего, боялся бы за твою репутацию. — Она заметила его колебания и добавила: — Я буду в большей безопасности, если ты будешь здесь. — Это было правдой и возымело действие. Он кивнул и без дальнейших дебатов растянулся на ближайшем к двери гамаке.

Лизелл вернулась к своему прерванному сну — точнее, попыталась вернуться. Она лежала, что называется, в состоянии глубокого покоя: глаза закрыты, мышцы добросовестно расслаблены. Но сон не шел, и даже признаков его приближения не наблюдалось. Она лежала, отдавшись мерному покачиванию лодки, стоящей на якоре, отмечая каждый скрип и шорох и остро ощущая присутствие Гирайза. Не потому, что он производил какой-то шум. Он не кашлял и не храпел, и не пытался вести ночные беседы. Закрыв глаза, она очень внимательно прислушивалась, но не уловила даже дыхания, по которому она смогла бы понять, спит он или нет. Почему-то ей казалось важным определить, разделяет ли он с ней бессонницу.

Минуты шли. Открыв глаза, она принялась рассматривать потолок и слушать шорохи «Слепой калеки». Наконец она очень медленно повернула голову и рискнула украдкой взглянуть поверх края гамака.

Гирайз лежал, повернувшись лицом в противоположную сторону. Она видела лишь вихор его черных волос, бледную скулу и часть плеча в хаки, парусина гамака скрывала все остальное. Если его глаза открыты, то он смотрит прямо в иллюминатор на ночное небо. Нужно только прошептать его имя, и все выяснится, но язык почему-то не поворачивался. Отвернуться у нее тоже не получалось, так она и лежала с широко открытыми глазами, молча наблюдая и теряясь в догадках.

Наступило утро, и «Слепая калека» двинулась дальше. Уже несколько томительных часов Лизелл сидела на палубе, рассматривая проплывающую мимо ярко-зеленую, с вкраплениями орхидей, стену лесов Орекса. Жара и влажность угнетали как всегда, но Универсальная мазь Урга делала свое дело: насекомые ослабили натиск. Оонуву нигде не было видно — наверно, ему сделали внушение, чтобы не попадался на глаза, или он был занят в машинном отделении, — она не пыталась выяснить причину, просто радовалась его отсутствию. Гирайз одолжил ей книгу — один из тех исторических трудов, которые он любил читать, но который ей никогда бы не пришло в голову взять в руки, и трактат оказался неожиданно любопытным. Время шло медленно, но все же шло.

Незадолго до полудня «Слепая калека» причалила у стоянки Пиджи, и пассажирам был дан час на прогулку по берегу. Капитан Джив-Хьюз и слушать не хотел ее жалобы на пустую трату времени. Веселый, но непреклонный, он намеревался сделать некоторые запасы и считал это не тратой времени, а насущной необходимостью.

Лизелл сошла на берег, чтобы осмотреть достопримечательности примитивной, наскоро разбитой здесь маленькой деревушки. Как Гирайз и обещал, ягарцы выразили живую готовность продать или обменять чудодейственную мазь, гарантируя, что она отгонит всех прожорливых насекомых. Она удивилась и смутилась, обнаружив, что легко находит общий язык с местным населением — все понимали ломаный грейслендский. Многие ягарцы знали, по меньшей мере, несколько фраз, и этого было достаточно, чтобы объясняться вполне свободно. Грейслендское присутствие, которое ощущалось по всей реке, особенно бросалось в глаза на стоянке Пиджи, чье население щеголяло с грейслендскими сигаретами в зубах, для изготовления бижутерии использовались янтарного цвета осколки грейслендских бутылок из-под эля, а маленькие медали — местный сувенир — очень напоминали грейслендские монеты.

За свой кулечек изюма — экзотическая редкость для местного населения — она получила отвратительно пахнущую мазь, завернутую в жесткие листья какого-то неизвестного ей местного кустарника. Больше ей на берегу было нечего делать, и она вернулась на борт «Слепой калеки», а вскоре появился и Джив-Хьюз. Его изменившееся поведение сразу же привлекло ее внимание. Веселость как рукой сняло, он еле переставлял ноги. Рот и плечи выражали обиженное уныние. Проходя, он скользнул по ней взглядом, как по пустому месту. Она хмуро посмотрела ему вслед.

«Слепая калека» покинула стоянку Пиджи. Лизелл намазала ягарской мазью лицо, шею и руки и вернулась к чтению. Потекли часы. Мазь оправдала все ожидания — насекомые оставили ее в покое.

Дважды подходил Гирайз, чтобы перекинуться с ней словом, и она с удивлением отметила про себя, что чувствует себя неловко в его присутствии. Он был дружелюбен — даже притворился, что не замечает бьющего в нос запаха вонючей мази, — но ей все равно было неловко. Это из-за прошлой ночи, поняла она: нелепо, но она не могла отогнать воспоминаний о бессонной ночи в освещенной луной каюте, когда она наблюдала, как он спит или притворяется спящим.

А что будет этой ночью? А следующей?

Она старалась ничем себя не выдать и болтала легко и непринужденно.

Во второй половине дня «Слепая калека» вновь причалила к берегу у излучины реки. Здесь джунгли уступили людям крошечный клочок земли, и те сразу же поставили на нем свои жалкие тростниковые лачужки: дунет ветер — и развалятся.

Опять пустая трата времени. Зачем? Нахмурившись, Лизелл отложила книгу и наблюдала, как капитан Джив-Хьюз сошел на берег один, поспешил к хижинам и вскоре скрылся за их хрупкими стенами. Поднявшись со стула, она принялась ходить взад и вперед. Прошло сорок минут, прежде чем он вернулся. Голова и плечи опущены, ноги еле переступают. Подняли трап, и «Слепая калека» продолжила свой путь.

С такими успехами они не то что не перегонят, а никогда не догонят «Водяную фею». Лизелл кипела в бессильной злости. Книга Гирайза больше не занимала ее.

Четыре часа спустя, когда «Слепая калека» снова остановилась у крошечной деревушки, название которой и не выговорить, терпение Лизелл лопнуло. Когда капитан проходил мимо, она начала горько жаловаться.

Он не удостоил ее ответом. Тяжелой походкой сошел на берег, не видя и не слыша ее. Лизелл смотрела ему вслед, но ее возмущение сменилось тревогой. Что-то в его облике беспокоило ее, в его глазах было что-то не так — остановившийся, пустой, почти безжизненный взгляд. Такими глазами смотрели на нее со стен чучела животных.

Не заболел ли Джив-Хьюз? Может быть, у него жар? Сможет ли он довести лодку до Юмо? Да, она понимала, что думать так крайне эгоистично. При других обстоятельствах ей стало бы стыдно, но не сейчас.

Капитан отсутствовал целый час и вернулся еще мрачнее, чем раньше. «Слепая калека» прошла под парами еще несколько жалких миль вниз по реке и на закате бросила якорь. Джив-Хьюз вернулся в свою каюту. Мотор заглох, и стало тихо. Опустилась душная ночь.

— Интересно, а есть мы будем сегодня? — громко спросила Лизелл.

— Соскучилась но капитанской стряпне? — отозвался Гирайз.

— Это все же лучше, чем умереть с голоду. Но он весь день сегодня такой, я бы сказала, потерянный, что, может статься, и не накормит нас.

Они стояли у борта и смотрели, как над лесами Орекса восходила луна. Легкой дымкой рассеивался бледный свет. Послышались крики ночных птиц, жужжание насекомых, хор лягушек, и желудок Лизелл подхватил их очередную песню. Она покраснела: неужели Гирайз слышал?

— Я не прочь поужинать, и не хочу терпеть эксцентричные причуды старика Джив-Хьюза, — сообщил он.

Ну конечно, он слышал урчание и теперь старается замять неловкость.

— Предлагаю отправиться в камбуз на поиски съестного, — продолжал он. — Может быть, найдем, чем можно перекусить.

Она кивнула, и они пошли вниз. Неожиданно их внимание привлекли странные звуки, доносившиеся из капитанской каюты. Дверь стояла открытой, Лизелл заглянула и увидела Джив-Хьюза, лежащего на полу, уткнувшись лицом в ладони, плечи его вздрагивали. Задумайся она в эту секунду — вероятнее всего, тихо прошла бы мимо. Но, не раздумывая, она с участием выпалила:

— Капитан, что с вами? Вы заболели?

Он поднял лицо, и она увидела его распухшее лицо и покрасневшие глаза. Губы его дрожали, и он еле выговорил:

— Ничего не осталось.

— Что?

— Джив-Хьюз предлагал деньги, побрякушки, табак, ксусси, свою лодку и Оонуву в придачу. Он предлагал все, что у него есть, но все бесполезно. Ничего не осталось.

— Капитан, вы нездоровы. Вам лучше лечь. Я принесу вам влажное полотенце, чтобы положить на…

— Не поможет. Джив-Хьюз нуждается в особом питье, это единственное, что может его успокоить и развеселить. И он вам говорит — его не осталось! Три раза сегодня он останавливался, чтобы раздобыть его, и каждый раз безуспешно. Растение заболело и сбросило листья, все запасы кончились, нельзя достать ни за какие деньги!

— Не повезло. Но не расстраивайтесь, мы что-нибудь придумаем, — Лизелл быстро соображала. Чтобы вновь превратиться в морского волка, этому дрожащему, обливающемуся слезами бедняге нужно какое-нибудь тонизирующее средство, и это средство надо достать. — Надо порыться в камбузе, там наверняка масса всякой всячины. Сообразим какой-нибудь напиток, чтобы заменить…

— Ты, глупая идиотка в юбке, это нельзя ничем заменить! — закричал капитан. — Ты что, слепая или совсем глупая? Есть одна, только одна, особая и несравненная. Одна королева, одна императрица, одна богиня, одна…

— Марукиньюту, — подсказал Гирайз. — Вы выпили всю марукиньюту, капитан?

— Ну, наконец-то дошло, — кивнул Джив-Хьюз, и слезы снова хлынули у него из глаз. — Как вы догадались, сэр, единственное утешение покинуло Джив-Хьюза. Как он переживет эту ночь? Как он переживет утро? Он должен пополнить истощившиеся запасы. Осталось еще с полдюжины стоянок до Яга-Та'ари. Мы обыщем их все.

— Нет! — воскликнула Лизелл, не в силах сдержать свой ужас. — Время поджимает. Больше не будет никаких незапланированных остановок. Ни одной.

— Ради такого дела я сделаю столько остановок, сколько нужно. — Маленький желвачок на лице Джив-Хьюза непроизвольно дернулся, на секунду появилась кривая улыбка.

— Не может быть и речи. Больше никаких остановок, я не потерплю этого!

— «Слепой калекой» командует Руп Джив-Хьюз. Он здесь капитан, и он советует мадам не забывать этого.

— Если у капитана есть хоть капля ответственности… — начала Лизелл, но заставила себя замолчать. Сменив тон, она сладко продолжила: — Мы могли бы обсудить плату, капитан. Возможно, если дополнительно пересмотреть…

— Никакие деньги не могут отвлечь капитана от его цели.

Ее вновь охватило негодование, и она с жаром начала:

— Насколько я помню, Джив-Хьюз обещал моментально доставить нас в Юмо…

— Это и в его, и в наших интересах, — мягко перебил ее Гирайз. Капитан посмотрел на него своими мокрыми пустыми глазами. — Вы сделали сегодня три остановки, и все впустую. И завтра удача вам не улыбнется. На этих остановках мы только время потеряем, здесь искать нечего. Но Юмо Таун — это источник, который никогда не иссякает. Там любимая Джив-Хьюзом марукиньюту течет таким же нескончаемым потоком, как и сама Яга. Так давайте же поторопимся в Юмо, капитан. Там вы снова найдете свое счастье.

Казалось, капитан задумался над его предложением. Несколько мгновений он молча соображал. Наконец он ответил:

— Сэр, Джив-Хьюз верит, что вы нашли выход. Вы на правильном пути, и он вам уступает. Он будет следовать вашим советам. Помогите ему подняться, если вы не против.

Гирайз поднял его.

— А, так уже лучше. — Капитана немного покачивало, но он нашел точку равновесия. — Джив-Хьюз снова стал самим собой, хозяином своей судьбы, воспламененным новым решением. Его спасение — в Юмо Тауне. Мы слишком медлим. Мы больше не будем транжирить время, мы отправляемся на юг на самой большой скорости и прямо сейчас.

— Отлично! — обрадовалась Лизелл.

— А, к мадам вернулось хорошее настроение. Джив-Хьюз понимает, что она на него ворчала не потому, что злая, а потому, что ничего в жизни не понимает. И он готов простить ее.

— Тогда поднимаем якорь?

— Джив-Хьюз готов реку поджечь.

— Не советую, — заметил Гирайз; не обращая внимания на ее удивленный взгляд, он добавил: — Вы не можете вести лодку ночью, капитан.

— Нет, он может, — настойчиво вмешалась Лизелл. — Капитан готов рискнуть, не так ли?

— Мадам, он…

— …простой смертный и не видит в темноте, — невозмутимо договорил Гирайз. — Он не сможет в темноте различить воронки, упавшие деревья, наполовину скрытые в воде препятствия, он не сможет ориентироваться по береговым знакам…

— Это не имеет значения, — настаивала Лизелл. — В это время года вода высока, риск минимальный. Вы же сами это говорили, капитан? Ну так поплыли! Давайте же!

— Малейшая оплошность — и «Слепая калека» сядет на мель. И мы будем сидеть неизвестно сколько вдали от Юмо и всех его прелестей, — неумолимо продолжал Гирайз. — Неужели капитан поддастся безрассудным импульсам?

— Не поддастся, — решил Джив-Хьюз.

— Вот такие они — мужчины! — воскликнула Лизелл разочарованно. — Где же ваша смелость?

— Джив-Хьюз восхищается боевым духом мадам, но советует ей усмирить свой пыл рассудительностью. — Казалось, боевой дух самого капитана значительно поднялся. Слезы высохли, и в глазах появилась жизнь. Он даже попробовал хихикнуть. — Итак, в соответствии с новым решением Джив-Хьюза с первыми лучами солнца «Калека» полетит к назначенной цели! Ну а сейчас, дорогие друзья, пора бы и перекусить. Сегодня вечером Джив-Хьюз рад предложить вам жаркое.

Ночь — жаркая, душная и бесконечная. Лизелл спала плохо: бессонница плавно перетекала в тяжелый сон, и она не понимала, то ли кто-то скребется в дверь каюты, то ли ей это снится. Если бы она была одна, ей вряд ли удалось бы сомкнуть глаза. Но Гирайз был здесь, и ей не было страшно.

Гудок парохода разбудил ее на рассвете. Слабый свет серого раннего утра едва проникал в иллюминатор, но мотор лодки уже работал. Гамак Гирайза был пуст. Он куда-то ушел, оставив ее нежным ухаживаниям Оонуву. Хотя нет, когда «Слепая калека» на ходу, кочегар привязан к своему котлу. Сейчас его нечего бояться.

Она сползла с гамака, насколько возможно, привела себя в порядок и отправилась на камбуз, где задержалась ненадолго, отвратительно позавтракав несколькими ложками вчерашнего жаркого, после чего поднялась на палубу.

По местным меркам влажный воздух был свеж. Призрачно-белый туман плотно лежал на поверхности реки, высокие деревья толпились по берегам, неясно вырисовываясь в белой дымке. Туман непрерывно жужжал, клубился бесчисленными невидимыми насекомыми.

Примерно через час поднявшееся над горизонтом солнце растопило бы утренний туман, но Рут Джив-Хьюз, заметила она с удовлетворением, не хотел ждать милостей от природы. Капитан стоял у руля. Выдвинув вперед челюсть, презирая возможные опасности, он направлял «Слепую калеку» на юг, в Юмо, на предельной скорости.

Ветерок шевелил ее волосы и приятно холодил покрытое испариной тело. Для того чтобы поддерживать такую скорость, котел должен был работать на полную мощь. Значит, кочегар сейчас трудится внизу как раб. Отлично.

Так она стояла некоторое время, наслаждаясь скоростью, ока не пошел дождь. Небо потемнело настолько, что стало казаться, будто время повернуло вспять и ночь вновь опустилась на землю. Леса Орекса потонули во мгле, и дождь стоял стеной. Она ничего не видела сквозь эту стену и понимала, что капитан находится в таком же невыгодном положении, но «Слепая калека» не снижала скорости. Она терялась, не зная, считать ли такое безрассудство плачевным или восхитительным.

Спасаться от проливного дождя было поздно. Ее одежда уже насквозь промокла. Лизелл спустилась вниз, чтобы переодеться, и обнаружила, что ее свернутая одежда покрыта мохнатой белой плесенью. Она поскребла ее пальцем; едкий запах ударил в нос. Она с отвращением хмыкнула. Теперь ей даже не во что переодеться.

Битый час она провела, отстирывая заплесневелую одежду и развешивая ее на стропах гамаков. На воздухе она, конечно, не высохнет, но можно попробовать досушить ее над плитой в камбузе.

Покончив со стиркой, она вернулась к книге Гирайза, за чтением которой провела остаток утра. К полудню дождь устал лить, а «Слепая калека» — мчаться на предельной скорости. Рокот мотора изменился, лодка заметно сбавила ход, и она услышала голос капитана, громкий и злой. Заинтересованная, Лизелл поднялась на палубу, омытую сейчас первыми лучами солнца, и тут же получила ответ на большую часть своих вопросов.

Кочегар Оонуву сидел на корточках, жадно поедая заплесневелые сухари. Тело его было мокрым от пота и покрыто черной угольной пылью. Он часто дышал, видимо, вследствие напряженной работы внизу. Похоже, он сделал перерыв в работе, чтобы отдохнуть и освежиться. У мальчика полное право пообедать в спокойной обстановке, согласилась Лизелл, но капитан, кажется, смотрел на это по-другому.

Рупа Джив-Хьюза было не узнать, от его былой веселости не осталось и следа. Его искаженное лицо побагровело под татуировками, и он как бешеный что-то орал по-ягарски. Лизелл не понимала ни слова, но жестикуляция капитана говорила сама за себя. Кочегару приказывали немедленно вернуться на место.

Оонуву пожал плечами и пробурчал что-то с набитым ртом. Капитал гаркнул еще раз. Оонуву неподвижным взглядом смотрел прямо перед собой и продолжал жевать. Тогда Джив-Хьюз, свесившись с мостика, выхватил из рук кочегара сухари и вышвырнул их за борт. Оонуву зашипел и оскалил зубы. Джив-Хьюз продолжал орать и грозить кулаком.

Лизелл затаила дыхание и посмотрела на Гирайза, который стоял неподалеку и наблюдал за происходящим. Она бессознательно повернулась к нему с немым вопросом или призывом, и он недвусмысленно кивнул ей.

— Не лезь, — говорил он ей молча. — Не вмешивайся.

Ничего другого она и не ожидала от бывшего Благородного в'Ализанте, наследственного сеньора. В конце концов, он был воспитан в твердой убежденности, что все, кто стоит ниже его по рождению, ниже и во всех остальных своих проявлениях. Непокорные слуги, ленивые или упрямые лакеи, возмущающиеся крестьяне и рабочие не заслуживают симпатии господина маркиза. Возможно, он верит, что нагоняй — это именно то, чего дерзкий ягарец и заслуживает.

Но в Лизелл Дивер нет ни капли крови бывших Благородных, и она не собирается праздно стоять в стороне в то время, как капитан терроризирует подчиненного ему туземца. Если Джив-Хьюз посмеет ударить парня, то она… она… она тогда…

Что? Защищать? Протестовать?

Она не знала. Но в этот момент сам Оонуву разрешил ее дилемму, не спеша поднявшись на ноги. Он как-то замысловато зевнул и неуклюже направился к сходному трапу. Джив-Хьюз проводил его злобным ворчанием. Кочегар лениво посмотрел назад поверх голого плеча. Проходя, он метнул взгляд своих черных глаз в сторону Лизелл и медленно провел языком по нижней губе. Ее симпатия к нему мгновенно исчезла.

Оонуву скрылся в машинном отделении. Труба запыхтела дымом, и рокот мотора усилился. Руп Джив-Хьюз удовлетворенно крякнул и встал к рулю. «Слепая калека» набрала скорость, а Лизелл вернулась к прерванному чтению.

Во второй половине дня новый взрыв эмоций вызвал ее на палубу. На этот раз Гирайза не было видно. Но Оонуву так же сидел на палубе — еще более потный и грязный, с бутылкой ксусси на коленях, а над ним нависал разгневанный Джив-Хьюз. В то время как капитан ярился и неистовствовал, кочегар поднес бутыль к губам и неторопливо отпил из нее. Отставил ксусси в сторону, поднял лицо к небу, напрягся, наморщил лоб и плюнул по-ягарски — выпустил вверх фонтан из ликера и слюны. Струя описала кривую и разлетелась брызгами по палубе на расстоянии нескольких футов от того места, где стояли сандалии Рупа Джив-Хьюза. Нога незамедлительно нанесла глухой удар по ребрам Оонуву, отшвырнув кочегара в сторону. Бутыль с ксусси подпрыгнула, упала и разбилась вдребезги, ликер растекся по палубе. Ощерившись, Оонуву схватил острый керамический осколок и вскочил на ноги. В руках капитана блеснул нож. Они напряженно застыли лицом к лицу, молча выжидая.

Лизелл не верила своим глазам. Оцепенела. Они готовы были убить друг друга — этот сумасшедший капитан и его провинившийся кочегар, и она была бессильна остановить их. Их идиотская озлобленность несомненно задерживает ее и даже может лишить шансов на победу, и она не может этого предотвратить.

Неважно, успокоила ее пришедшая в себя практичная часть ее мозга. Даже если один из них или оба они погибнут, Гирайз и я найдем способ управлять этим корытом.

Холодная ясность этой мысли поразила ее. На мгновение она удивилась самой себе.

Обретя дар речи, она поспешно заговорила:

— Прекратите, прекратите сейчас же. Капитан, пожалуйста…

Джив-Хьюз плевать на нее хотел. Он ответил ей залпом кирентской брани.

Черные глаза Оонуву сверкали, он что-то шептал.

В руке Джив-Хьюза устрашающе сверкало стальное лезвие ножа.

Кочегар смерил капитана взглядом, затем небрежно отшвырнул осколок в сторону. Напряжение спало. Оонуву повернулся и медленно пошел прочь. Сильный пинок ускорил его отступление. Оонуву зашатался, балансируя в воздухе, и посмотрел на капитана так, что у Лизелл похолодело в душе. Затем он что-то прошептал, улыбаясь, и это было еще более зловеще, чем его взгляд. Он спустился по трапу вниз и исчез из виду.

Стычки как не бывало, Джив-Хьюз спрятал нож в карман встретив встревоженный взгляд Лизелл, он весело посоветовал:

— Не беспокойтесь, мадам. Джив-Хьюз просто маленько поучил своего подчиненного, вот и все. Иногда немного строгости только на пользу.

Вечером, незадолго до заката «Слепая калека» вошла в узкие, закрученные в спирали протоки Яга-Та'ари. Леса Орекса, до сего момента находившиеся на приличном расстоянии за счет широкого разлива Яги, сейчас подступили угрожающе близко, почти вплотную.

Лизелл и Гирайз стояли на палубе. Она только что рассказала ему о втором столкновении между Джив-Хьюзом и Оонуву, назвав капитана отупевшей от пьянства свиньей, а кочегара — испорченным мальчишкой. После этого разговор прервался, и они молча наблюдали за проплывающими мимо джунглями.

С такого близкого расстояния джунгли производили совсем иное впечатление. Заросли гуще. Темнее. Непроходимее. Протока была настолько узкой, что «Слепая калека» едва протискивалась по ней, а ветки высоких деревьев сплетались над водой, образуя тенистый тоннель. В сумеречном тоннеле воздух был неподвижен, очень влажен и неприятно пах древесной гнилью. Лизелл представила, как рассеянные в воздухе тлетворные споры проникают ей в легкие и с присущей джунглям буйной жизненной энергией распространяются и расползаются по всему телу, покрывая внутренности победоносной плесенью. Ее передернуло.

— Что случилось? — спросил Гирайз.

— Ничего, воображение разгулялось. Мне просто не нравится это место, вот и все, — призналась она. — Может, оно и экзотическое, и чудесное по-своему, только мне не нравится. У меня такое чувство, что за мной наблюдают.

— Вполне возможно, — спокойно согласился Гирайз. — Сюда, к протокам Яга-Та'ари, грейслендское присутствие еще не дошло, здесь все еще правят люди из Блаженных племен, и скорее всего они пристально наблюдают за незнакомцами, оказавшимися на их территории.

— Они действительно могут быть где-то здесь? — Она пристально вглядывалась в окружающие джунгли, но темные заросли хранили свои секреты. Вдруг ее поразила новая мысль. — А эти Блаженные племена нападают на путешественников? Они опасны?

— Говорят, они любят пускать отравленные стрелы, выдувая их из специальных боевых трубок, — ответил Гирайз. Разговор угас сам собой, и они оба спустились вниз.

«Слепая калека» бросила якорь, когда серая мгла сумерек сгустилась до такой черноты, что хоть глаз выколи. Ни бледный свет луны, ни слабый свет звезд не пробивался сквозь густо переплетенные над головой ветви. Слышался плеск воды за бортом, но саму воду было не разглядеть.

Ужинали они в этот вечер поздно, предложено было все то же жаркое. Оонуву к ужину не явился. Его или выгнали, или он сердился. Ей не очень хотелось выяснять причину. Руп Джив-Хьюз выпил огромное количество ксусси, попотчевал слушателей уже известными баснями и вскоре уснул за столом. Его храп заполнил крошечное пространство камбуза, к нему примешивалось непрерывное жужжание насекомых, кваканье многочисленных земноводных тварей, крики ночных птиц и рыки животных, доносившиеся из глубины чащи, неуловимые, тонкие звуки флейт…

Флейт?

Тихие высокие ноты прежде проникли и отпечатались в ее сознании, и только потом она услышала их в реальности и уже не могла отрицать наличие этих звуков в природе. Музыка, если эти звуки можно было назвать музыкой, поражала чужеродностью. Она изливалась из недоступной пониманию души, по всей видимости, Блаженных племен. Она посмотрела на Гирайза, сидящего за столом напротив, и по его лицу поняла, что он тоже слышит эти звуки. Их глаза встретились, и он пожал плечами — движение быстрое, но очень красноречивое.

Оставив капитана Джив-Хьюза сидящим в бессознательном состоянии, они перешли в главную каюту. Лизелл на ощупь в кромешной темноте начала готовиться ко сну. Наконец она забралась в свой гамак и услышала скрип гамака в другом конце каюты — Гирайз тоже лег.

Какое-то время она лежала с широко открытыми глазами, абсолютно ничего не видя перед собой, напряженно вслушиваясь в жуткий хор поющих в джунглях флейт. Звук рождался и замирал, подчиняясь непонятной логике, странно чарующий. В те моменты, когда музыка затихала, она ловила себя на мысли, что, нетерпеливо затаив дыхание, ждет продолжения.

Смешно и нелепо. Нет ничего страшного в этой тихой музыке джунглей.

Гирайз рассказал ей про боевые трубки и отравленные стрелы. Неужели в этом была такая уж насущная необходимость? Он лишил ее сна своими страшными небылицами, а сам спит, наверное, без задних ног. Лизелл лежала и терялась в догадках. Флейты жаловались и стенали, а мрак давил всей своей необъятной массой. Наконец у нее кончились силы выносить все это, и она тихим шепотом позвала:

— Гирайз?

— Да, — тут же откликнулся он.

— Я разбудила тебя?

— Нет. Тебя что-то тревожит?

— Нет, что ты. Извини, я не хотела тебя беспокоить.

— Ты не беспокоишь. Что случилось?

— Ничего. Просто здесь так темно, и я просто хотела проверить, хотела убедиться…

— В чем?

— Что ты здесь.

— Я здесь.

Она ничего не видела в темноте, но знала, что он в этот момент улыбнулся, и она подарила ему ответную улыбку — в темноту. И сразу же крепко уснула.