"Великий Эллипс" - читать интересную книгу автора (Волски Пола)

XII

— Посмотри, посмотри туда, — показывала Лизелл пальцем. Далеко на юге было видно, как солнце отражается на поверхности воды.

— Это Залив Зиф, — сообщил ей Гирайз, хотя надобности в том не было.

— Знаю, — парировала Лизелл. Ее тон заставил его удивиться, но она не придала этому значения, поскольку за маской раздражения она спрятала совсем иные переживания. Пусть лучше он считает ее строптивой, нежели жалкой трусихой, которая до смерти боится летать. — Знаешь ли, я имею представление о местной географии. Я была на Бомирских островах.

— Я слышал, эти аборигены — каннибалы, — он раздраженно улыбнулся, — каждый так и ждет момента, чтобы засунуть тебя в котел?

— Куда с большей радостью они хотели засунуть меня в какую-нибудь хибарку. Их вождь предлагал принять меня как члена племени — в качестве младшей жены номер тринадцать.

— Правда? Я думаю, ты поставила ему условие — даровать тебе время от времени свободу, чтобы убегать из этой хибарки в какое-нибудь шестимесячное путешествие.

— Кто знает, может быть, он бы и согласился. Он был более либерален и терпим, чем некоторые якобы цивилизованные представители запада, не буду показывать пальцем.

— А-а, понимаю, ты нашла своего идеального мужчину.

Внезапно раздавшийся рядом голос избавил ее от необходимости отвечать.

— Мы теряем высоту, — сообщил Каслер Сторнзоф.

Лизелл с удивлением скользнула взглядом по лицу Каслера, затем опустила глаза вниз, на землю, которая была так близко и с каждой секундой становилась все ближе. Острые заснеженные пики О'ни Гежни — Вечного Оплота, или, как называли их западные картографы, Малого Полумесяца — неслись ей навстречу с ужасающей скоростью. Но даже сейчас движение не ощущалось, словно воздушный шар с его пассажирами просто висел в воздухе над грядой заснеженных гранитных клыков.

Мы сейчас разобьемся, мы сейчас погибнем. Страх сковал ее, и она вцепилась руками в край корзины. Она неотрывно смотрела на приближающиеся горные пики. Она не хотела смотреть вниз, но казалось, не хватало сил, чтобы отвернуться или закрыть глаза. Она чувствовала холод, чудовищный холод, несмотря на ворох одежд и одеяло, в которое она закуталась, спасаясь от пробирающего до костей горного воздуха, даже несмотря на близость горячего воздуха, наполняющего огромный яркий купол из водонепроницаемой ткани. Странно, но она ни о чем не могла сейчас думать, разве что о страшном холоде.

— Думаю, нет повода тревожиться, — произнес Каслер. Его голос вывел ее из оцепенения, и она смогла повернуть голову и посмотреть на него, но говорить еще не могла. Он улыбнулся ей одними глазами, но в этой улыбке было столько спокойной уверенности и поддержки, что ужас отступил, и она услышала свой голос.

— Мне не страшно, — произнесли ее губы, и неожиданно, благодаря ему, ложь оказалась правдой.

Он на секунду сжал ее кисть, и его ладонь была удивительно теплой.

Он слишком быстро убрал руку. Она отвела глаза от его лица и увидела, что Гирайз в'Ализанте увещевает их пилота — Мимо Ичмиими, владельца и управляющего фирмы «Удивительные полеты путешественника Ичмиими». В его задачу входило доставить трех участников гонок на восток из Зуликистана, минуя Вечный Оплот, на Территорию северного Ягаро — следующей точки в маршруте Великого Эллипса. Гирайз что-то настойчиво объяснял, но она не могла разобрать его слов, возможно, пилот тоже: познания путешественника Ичмиими в вонарском были весьма скудны. Ослепительная улыбка преобразила бородатое смуглое лицо владельца воздушного шара. Он пожал плечами, что-то ответил жизнерадостно на непонятном зулийском и выбросил за борт корзины пару мешков с песком.

Пики О'ни Гежни начали немедленно удаляться. Панорама изменилась — к юго-востоку от горного хребта показалась огромная желто-коричневая равнина.

Вне всякого сомнения, она не умрет прямо здесь и прямо сейчас. Дыхание постепенно выровнялось. Представить трудно, что ей пришла в голову эта идея — сократить путь, то есть перескочить по воздуху Малый Полумесяц. Это поможет ей выиграть часы или даже сутки, оставить позади тех участников гонок, кто предпочел двигаться под парусом из Зуликистана на восток через залив Зиф. Среди немногих оставшихся карт и расписаний она наткнулась на краткую информацию о независимой коммерческой фирме, организующей полеты на воздушном шаре в восточной части Зуликистана. Весной здесь дуют преимущественно северо-западные ветры, которые могут послужить ее интересам и осуществить ее надежды — в конечном итоге вырваться вперед, оставив позади всех, кроме Фестинетти. (Где же сейчас, интересно, эти близнецы?) Разумеется, в свои планы она никого не хотела посвящать, они так бы и остались ее личной тайной и преимуществом, если бы она не совершила ошибку: при переходе через Навойское ущелье она слишком донимала расспросами говорившего на вонарском проводника. По всей видимости, проводник передал разговор Гирайзу, Каслер, очевидно, тоже слышал, в результате чего она лишилась возможности перелета в одиночестве. Узнав об этой идее, они настояли на том, чтобы вместе отправиться к Ичмиими, и ей никак не удалось от них отделаться, несмотря на все предпринятые попытки. Она подумала: надо радоваться, что о ее плане не узнали все остальные, например Чарный, Джил Лиджилл, Заван, но радоваться как-то не получалось, особенно на фоне такой несправедливости. Это — нечестно, идея с воздушным шаром принадлежит только ей!

Странно, конечно, но она рада, что они сейчас с ней, призналась самой себе Лизелл. Она не ожидала, что так испугается высоты. Она просто не предполагала, что ее охватит такое подлое Малодушие, что она покроется холодным потом, а внутри все перевернется. Если бы она оказалась одна, она бы сбежала при виде огромного красно-желтого шара, плавающего в воздухе над горной хижиной, в которой размещались «Удивительные полеты путешественника Ичмиими». К счастью для нее, надежды на будущую победу и стыд восторжествовали над ужасом, и в присутствии двух мужчин ей удалось не показать виду, какие сомнения сжигают ее изнутри, по крайней мере, она постаралась не показать виду. Она заставила себя забраться в шаткую, непрочную корзину. Она выдержала ужасно неприятный быстрый подъем, она мужественно не издала ни одного писка, визга или вздоха, она сдержала все позывы к тошноте, она даже умудрялась вести разговоры на разные безобидные темы. Короче говоря, она вела себя как разумный, опытный, взрослый человек.

Гирайз ничего не понимает. Он, вероятно, воспринимает ее как нетерпеливую и острую на язык вертихвостку и совсем не догадывается о той панике, которую она испытывает. Каслер Сторнзоф, однако, совсем другое дело. Вероятно, ему не раз приходилось наблюдать за солдатами перед началом сражения. Неважно, какая за этим стоит причина, но, видя ее слабость, он не выражает ни жалости, ни презрения.

Как бы то ни было, она очень счастлива, что они здесь, с ней. Но она сразу же сбежит от них, как только подвернется первая возможность.

Прошло несколько часов, и ее страхи рассеялись. Спазмы в животе постепенно прекратились, и где-то около полудня, когда путешественник Ичмиими открыл свой мешок с провизией, она уже была готова насладиться хлебом, козьим сыром и терпким красным вином. После еды она даже ощутила некий интерес к пейзажам внизу. Малый Полумесяц заслуживал внимания, представляя собой живописное зрелище — ледяные шапки, венчающие горы, сверкали как зеркала и переливались на солнце, острые скалы, узкие ущелья и пропасти, в которых залегали фиолетовые тени. Воздух на такой высоте поражал чистотой и холодом. У Лизелл пощипывало в глазах от ослепительного сияния ледяных пиков, но ей не хотелось отводить взгляд из страха пропустить что-то интересное. Ее упорство было вознаграждено, она увидела высоко парящую ослепительно-белую птицу — редкого снежного орла.

Она уже полностью успокоилась к тому моменту, когда Малый Полумесяц превратился в предгорья, редко усеянные деревушками и пышными высокогорными пастбищами, по которым бродили винторогие козлы.

Предгорья уступили место широкой равнине, известной как плоскогорье Фрет'Аг, простиравшейся от Вечного Оплота до лесов Орекса.

С высоты взору предстали многочисленные речки и ручейки, мчащиеся с гор вниз по поросшим травой долинам. Мчащиеся, чтобы соединиться с величественной рекой Ягой, которая несет свои воды к Нижнему океану. Река, питаемая многочисленными притоками, расширялась по мере приближения к океану, прихотливо извиваясь, прокладывая себе путь через огромные зеленые низины — легендарные леса Орекса. И ветер нес путешественников в самую гущу этого царства дикой природы.

Внизу простиралось безбрежное желто-коричневое море. Однообразие его нарушалось лишь блеском солнца, отражавшегося на серебряной поверхности воды, узкими лентами грязных дорог да изредка попадавшимися соломенными крышами домов. Однажды им попалась на глаза телега, запряженная волами. Она устало тащилась в сторону О'ни Гежни. Воздух был настолько чист и прозрачен, что можно было разглядеть одежду возницы — свободную белую тунику, зеленый шейный платок и широкополую шляпу. Когда воздушный шар поравнялся с повозкой, возница поднялся в полный рост, поднял лицо к небу и приветственно замахал руками. Лизелл помахала в ответ. В следующую секунду и телега, и волы, и возница уже остались где-то позади.

Воздушный шар продолжал свой полет, и неровная поверхность Фрет'Ага наконец начала меняться: желто-коричневые земли превратились в темно-зеленые берега реки Яги.

Длинная змееподобная лента реки убегала вдаль, а тенистые леса простирались, казалось, до самого горизонта. Там, где начинались джунгли, река делала большой поворот. Здесь же стоял город Ксо-Ксо, столица Северного Ягаро — место остановки на маршруте Великого Эллипса.

Лизелл уже видела невысокие строения из коричневого кирпича с такими же коричневыми черепичными крышами, рядом с ними — деревянные дома на сваях, крытые пальмовыми листьями, и извилистые не мощеные улицы. Не очень впечатляющее зрелище. Куда более привлекательными казались внушительных размеров современные суда, стоящие в порту Ксо-Ксо. Грейслендские, догадалась Лизелл. Вторжение грейслендцев в Юмо Таун велось отсюда, из Северного Ягаро. Она непроизвольно посмотрела на Каслера, но тот не отрывал глаз от открывшейся панорамы. На свету на белой коже особенно сильно выделялась красная отметина на лбу — память о неожиданной встрече с гражданами Аэннорве, с видимым безразличием объяснил он. Она содрогнулась, представив аэннорвийскую толпу, готовую насмерть забить камнями на улице человека. И в этот момент она вновь почувствовала страшный холод, что терзал ее и несколько часов назад. Вмешательство Гирайза в'Ализанте действительно спасло его от серьезных травм, а может быть, даже от смерти. Каслер рассказал ей еще об одной детали, которую сам Гирайз небрежно пропустил.

Ее внимание сместилось в сторону в'Ализанте. Бесцеремонный солнечный свет выставил на всеобщее обозрение серебряные пряди на висках и тонкие линии морщин вокруг глаз. На фоне главнокомандующего он выглядел маленьким и смуглым. И не он один!

Ксо-Ксо неумолимо приближался. Путешественник Ичмиими дернул шнур клапана, выпуская нагретый воздух, и шар начал снижаться. Сейчас Лизелл уже могла различить повозки на узких грязных улицах, прохожих в широкополых шляпах и множество людей в сером — грейслендских солдат ни с кем не спутаешь.

Снова возвращаемся в Империю. Она почувствовала нарастающее отвращение.

Возможно, скоро весь мир будет Империей.

Ветер сменил направление — и в то же мгновение воздушный шар быстро пошел на снижение, очень уж быстро. Казалось, он свободно падает на землю, и страхи Лизелл вновь ожили. Внутри у нее все словно оборвалось. Рука метнулась ко рту, чтобы сдержать крик.

Путешественник Ичмиими не выказывал ни малейших признаков страха. Он отвязал еще один мешок с песком, и тот отвесно полетел вниз. За ним последовал второй, после чего воздушный шар мягко приземлился: несильно ударился о землю, подпрыгнул и еще раз ударился, его протащило по земле несколько ярдов, и он наконец замер. Когда путешественник Ичмиими откинул борт корзины, огромная матерчатая оболочка начала съеживаться и пассажиры сошли на землю.

Они стояли, утопая в густой жесткой траве. Совершенно голый тощий маленький ягарец в широкополой шляпе присматривал за пасущимися декуатами — местными жвачными животными. На расстоянии в несколько сот ярдов за его спиной стояла приземистая скотоводческая хибара с плетеными травяными навесами. Как только воздушный шар приземлился, декуаты бросились врассыпную, а мальчишка, вскочив на ноги, с визгом побежал к хибаре.

— Он думает, что мы злые духи, спустившиеся на землю, — сообщил путешественник Ичмиими и залился смехом.

Была середина дня. Город на расстоянии пяти-шести миль вырисовывался как грязно-коричневое пятно на фоне буйной зелени джунглей. Легкий туман парил над крышами домов. Воздух был раскаленный, Лизелл впервые обратила на это внимание, он был влажный, густой, дышалось с трудом. На лбу у нее сразу выступил пот. Она тут же сбросила с себя одеяло, но все равно осталась завернутой в несколько слоев бизакских одежд.

— Ксо-Ксо, — победоносно подняв вверх палец, оповестил путешественник Ичмиими и начал объяснять на отвратительном вонарском, что уважаемый ягарский бизнесмен Грх'фикси — его собрат по духу, самый лучший из всех знакомых ему людей, с которым он проворачивает легкие и обоюдно выгодные небольшие дельца, скоро должен подъехать на прекрасной, запряженной буйволами коляске и за небольшую плату доставить их в Ксо-Ксо. И если вдруг восхитительный Грх'фикси по каким-то причинам не появится до захода солнца, тогда в стоящем неподалеку доме им предложат крышу над головой на одну ночь.

Лизелл окинула взглядом окрестный пейзаж и заключила:

— Я не вижу ни коляски, ни буйволов.

— Приедут, приедут, — убедительно настаивал путешественник Ичмиими.

— Когда?

— Скоро.

— Когда скоро?

— Может, через полчаса. Час, два, три, не более. Грх'фикси, будьте уверены, приедет до заката. Или завтра рано утром — это уж наверняка. Вы здесь ждите.

— Я не буду ждать. Я очень тороплюсь.

— Что ж, — путешественник Ичмиими позволил себе снисходительную улыбку, — вы хотите дойти до Ксо-Ксо пешком?

— Именно.

— Слишком грязно… Декуаты… И большие лохматые пауки. Они вас заедят.

— Меня не волнует грязь, и я не боюсь пауков.

— И скорпионы есть. Ядовитые.

— В это я не верю.

Путешественник Ичмиими повернулся к мужчинам, ища у них поддержки:

— Скажите своей женщине, что ей надо ждать Грх'фикси.

— Она не послушается, — пояснил Гирайз.

— Тогда вы должны побить ее.

— Возможно, вы правы, мой друг.

Фыркнув, Лизелл подхватила свой саквояж и пошла по полю в сторону города. Услышав громкие протесты зулийца за спиной, она даже не удосужилась обернуться. Лизелл продолжала идти вперед и вдруг услышала, что кто-то бежит за ней следом. Минуту спустя двое мужчин уже шли рядом с ней.

— Здесь вам нельзя быть одной, — произнес Каслер.

— К тому же я не могу позволить сопернику-«эллипсоиду» обогнать меня, — подхватил Гирайз.

— Тебе лучше подготовиться к такому заранее, это только вопрос времени, — резко предупредила она Гирайза, затем повернулась к Каслеру и мягко ему улыбнулась. Она бы никогда не призналась им, особенно Гирайзу, как ей сразу стало спокойнее от того, что они не позволили ей остаться одной лицом к лицу с опасностями в виде пауков, скорпионов и навоза декуатов.

Следующие два часа или даже больше они шли по полю, продираясь сквозь густую жесткую желто-зеленую траву, которая местами доходила идущим до пояса. Почти все время Каслер шел впереди, прокладывая путь; по образовавшейся тропинке следом за ним пробирались его спутники. Лизелл понимала, что одной ей было бы с этим не справиться, по крайней мере, не принеся в жертву саквояж. Даже сейчас он сковывал ей руки, и ноша с каждой победно преодоленной четвертью мили становилась все тяжелее. По лицу струился пот, и тучи мошек вились у нее над головой, и отмахиваться от них ей было нечем.

Время от времени им попадались широкие поляны, где трава была почти уничтожена пасущимися декуатами, а сама поляна, как и обещал путешественник Ичмиими, сплошь усеяна отходами соответствующего производства. Зловоние висело в воздухе, и она задыхалась. Когда она двумя пальцами зажала нос и стала дышать ртом, стало полегче и тошнота отступила. После такого марша туфли придется выкинуть. А вот широкая юбка-брюки хоть и заляпана грязью, но тонкая ткань отстирается хорошо и высохнет быстро. Она представила, как бы шла этой дорогой в типичной для западных стран одежде — длинной верхней юбке, нижней юбке, корсете, ну и во всем прочем, — и улыбнулась подобной картине.

Она не увидела ни одного скорпиона, но несколько раз натыкалась на пучки короткой желто-зеленой травы размером с блюдце, и однажды ей даже показалось, что пучок шевелится. Игра света, предположила Лизелл, но, присмотревшись, она разглядела гигантского паука, кажущегося мягким от большого количества желто-зеленых ворсинок. Большие волосатые пауки — как и говорил путешественник Ичмиими, но ни один из них не пытался ее съесть.

В конце напряженного марш-броска они, спотыкаясь, выбрались из зарослей высокой травы на обочину грязной дороги, которая вела к городу. До него оставалось каких-нибудь три мили, и он уже был хорошо виден даже сквозь деревья. Здесь они ненадолго присели отдохнуть. Отовсюду лезла сорная трава, даже из середины дороги. Лужи покрывала ряска. Даже развалины деревянной хижины поросли плесенью. Что-то странно неприятное, почти угрожающее было в такой неумеренной жизненной энергии.

Они не могли позволить себе засиживаться тут надолго, нужно было добраться до Ксо-Ксо затемно. Время давно перевалило за полдень, и солнце уже покинуло зенит. Они пустились в путь — и тут же оказались чуть ли не по уши в грязи и навозе. Юбка-брюки Лизелл стала мокрой и хлестала ее по лодыжкам при каждом шаге. Вся одежда пропиталась потом, повсюду кружили тучи мошек, а саквояж казался ей стопудовой гирей. Оба, и Гирайз, и Каслер, не раз вызывались нести саквояж, но она каждый раз неумолимо отклоняла их предложения. Отказывая им, она, однако, чувствовала гордость за то маленькое равноправие, что стоило ей так дорого.

Возможно, ей нужно было бы дождаться Грх'фикси.

Но нет. Она подумала о близнецах Фестинетти, которые где-то далеко впереди. Она подумала о Джиле Лиджилле, Чарном, Заване, Финеске, Гай-Фрине и всех остальных, что идут за ней по пятам. Нет, она не могла ждать.

Солнце уже клонилось к горизонту, когда они наконец добралось до Ксо-Ксо. Непривлекательное место, сразу же решила Лизелл. Здания — неприглядные и грязные, узкие улицы служили канализационными стоками, повсюду — стаи тощих бездомных собак, кучи отходов, полчища крыс, тошнотворный запах гниющих отбросов, неулыбчивые лица горожан и огромное количество солдат Грейсленда. Щеголеватые фигуры в сером мозолили глаза, слонялись без дела вокруг недавно установленных наблюдательных постов, на которых красовался символ Вечного Огня, разгуливали по улицам с таким видом, словно они тут хозяева. При их появлении ягарцы покорно уступали им дорогу. У Лизелл внутри все кипело, но выражать свое негодование вслух у нее не хватало духу.

Добро пожаловать в Империю, мрачно подумала она.

Окажись она здесь одна, да еще с яркими воспоминаниями о случившемся в Глоше, она бы испугалась. Но сейчас она шла рядом с грейслендским офицером, чья форма, пусть и замаранная грязью, мгновенно вызывала уважение, которое распространялось и на его спутников. Соотечественники Каслера Сторнзофа лихо отдавали ему честь, Лизелл же досталось несколько любезных кивков. Некоторые из серых солдат, как ей показалось, узнавали прославленного главнокомандующего и хотели сказать ему об этом, но грейслендский военный устав строго запрещал подобную фамильярность. Сам Каслер только один раз воспользовался привилегией офицера первому начать разговор — он спросил дорогу к мэрии.

Когда главнокомандующий выяснил дорогу, они — все трое — зашагали по кривым вонючим улочкам погружающегося в сумерки города. С наступлением темноты исчезли мошки, но им на смену пришли москиты. Тонкий надоедливый писк висел в воздухе. Началось кровавое пиршество. Лизелл тщетно махала руками. Ее бизакская одежда неплохо спасала от надоедливых кровососов, а одним из длинных поясов она закрыла нижнюю часть лица, обеспечив тем самым дополнительную защиту. Но кисти рук прикрыть было нечем, и буквально через несколько минут они покрылись красными точками укусов. Неприятно и сильно раздражает, но не повод для беспокойства. Были, конечно, чудаки-исследователи, которые действительно полагали, что маленькие кровопийцы являются переносчиками смертельных заболеваний, но здравый смысл мешал Лизелл верить в подобные глупости.

Полутемная улица привела их к большой и величественной по местным меркам площади, освещенной по периметру фонарями. Здесь стояли самые высокие здания, которые Лизелл видела за все то время, что они блуждали по Ксо-Ксо, — тяжеловесные конструкции из тускло-коричневого местного кирпича, украшенные нелепыми деревянными колоннами.

В этом месте концентрировались все административные центры последовательно сменяющихся колониальных правительств Северного Ягаро. Здесь находилось здание мэрии, тут же располагались архивы, правительственная резиденция, финансовая контора, офисы различных организаций и дома официальных лиц, прибывших с запада, а также чиновников рангом пониже со своими домочадцами, слугами и домашней живностью… Когда-то над этими зданиями развевалось множество самых разных флагов. Сейчас — только грейслендские.

Лизелл почти не замечала архитектурных красот, ее внимание было приковано к временной платформе, установленной в центре площади. У нее перехватило дыхание, и она прошептала:

— О господи, что это?

Риторический вопрос. На платформе возвышалось устройство, по виду похожее на позорный столб: к вертикальным стойкам прибита широкая горизонтальная доска с отверстиями для головы и кистей рук. Сооружение было рассчитано на четырех наказуемых. Все они были ягарцы: мужчины, почти голые, едва прикрытые набедренными повязками. Все четверо — небольшого роста, тощие, кривоногие, с черными волосами, заплетенными в аккуратные косы, увешанные нитками бус. Лица и тела ягарцев покрывали замысловатые татуировки голубого и зеленого цвета, чередующиеся с симметричными шрамами. Но даже весь этот живописный орнамент не мог скрыть синяков, кровавых рубцов и порезов. Запекшаяся кровь притягивала ненасытных насекомых. Тучи их вились над телами ягарцев, впивались в раны. Гудение москитов было слышно даже на другом конце площади. Очевидно, что стоять полусогнутыми, не имея возможности двигаться — мучительно само по себе, но эти четверо страдали еще и от жажды, от перенесенных недавно побоев и ненасытных кровососов. Но лица четырех наказуемых, освещенные светом фонарей, оставались невозмутимыми. Сомневаться не приходилось: это публичное наказание предназначалось для устрашения непокорных горожан.

Это напоминает картины из прошлого, подумала Лизелл.

Мимо как раз проходил грейслендский патруль. Сторнзоф остановил его и, кивнув на платформу, спросил:

— Что это значит?

Командир патруля — курносый сержант — доложил:

— Приучаем к дисциплине непокорных аборигенов, сэр.

— Кто приказал?

— Полковник Эрментроф, сэр.

— Полковник Эрментроф санкционировал именно эту форму наказания?

— Да, сэр.

— И в этом конкретном случае?

— Особенно в этом, сэр.

— Поясните.

— Сэр, эти четверо, они не из города. Такие шрамы и татуировки бывают только у дикарей из Девяти блаженных племен. Они — старейшины племени Аореоталекси. От этих лесных дикарей одни неприятности. Непокорные. Хитрые. Они совершенно нецивилизованные, сэр, совсем не умеют себя вести. Они больше на обезьян похожи, чем на людей, и хорошая порка — единственный язык, который они понимают.

— В чем они провинились? — спросил Каслер.

— Они нагло вели себя, сэр.

— Уточните.

— Они встретили самого полковника Эрментрофа на улице, преградили ему путь и начали жаловаться на своем лающим языке. Якобы ребята из сорок седьмого отряда роют ямы под туалеты на территории их старого кладбища где-то на краю леса. Эти хотели, чтобы нужники перенесли в другое место, а место своего поклонения они хотели очистить с помощью какого-то ритуала. Будто хорошее удобрение не обогатит жалкие останки их предков! Мы, можно сказать, оказали услугу этим обезьянам, а они и представления не имеют, что такое благодарность. Когда этой четверке приказали убраться с дороги, они даже с места не сдвинулись, а такое неповиновение терпеть нельзя.

— Когда наказание закончится?

— Завтра к вечеру.

— Проследите, чтобы в течение всего времени им регулярно давали воду.

— Сэр, в приказе полковника Эрментрофа ничего не сказано…

— Вы поняли мой приказ, сержант?

— Да, главнокомандующий.

— Можете идти.

Сержант отдал Сторнзофу честь, и патруль удалился. Как только стих звук их шагов, Лизелл повернулась к Каслеру и: спросила:

— Разве вы больше ничего не сделаете?

— Я сделал все, что мог, — Каслер не сводил глаз с прикованных к позорному столбу.

— Но почему вы не приказали отпустить этих несчастных?

— У меня нет полномочий отменять приказы полковника Эрментрофа.

— Повесить надо этого вашего полковника Эрментрофа! Нельзя так обращаться с людьми. Это — варварство. Вы же сами это понимаете.

— Я — солдат, и я должен соблюдать субординацию. Мои личные убеждения не имеют значения.

— Как вы можете так говорить? Солдат — не машина. У него есть ум и сердце. Неужели вы можете смотреть на это сквозь пальцы?

— То, на что я лично мог бы решиться, здесь неуместно. Как офицер Империи я признаю, что у войны свои необходимые меры и реалии.

— Наказание этих ягарских дикарей, чье ужасающее преступление заключается только в том, что они попросили не осквернять могилы их предков, вы называете необходимыми мерами? Вы действительно верите…

— Лизелл, оставь человека в покое, — вмешался в разговор Гирайз.

Она широко раскрыла глаза:

— Но…

— Ты не знаешь, что такое грейслендская военная дисциплина. Мятеж во имя справедливости, к которому ты призываешь, вероятно, закончился бы для Сторнзофа расстрелом.

— Но я никогда…

— В следующий раз, когда ты решишься судить или требовать, возможно, ты перед этим хоть секундочку подумаешь о последствиях, — резюмировал Гирайз.

Лизелл ничего не ответила, но ее лицо пылало.

В неловком молчании они пересекли площадь и подошли к мэрии, где сотрудник регистрационного отдела мог бы поставить им по штампу в паспорт. Грейслендский часовой у входной двери преградил им путь.

— Мэрия уже закрыта, — объявил он. — Приходите завтра в восемь утра.

— Нам нужен кто-нибудь из сотрудников, — сказал Каслер. — Еще не совсем поздно, там должен кто-нибудь быть. Отойдите в сторону.

Часовой вытянулся по стойке смирно.

— На втором этаже еще есть служащие, главнокомандующий, — уважительно ответил часовой, — но я не могу пропустить гражданских, сэр.

Нечестно, уже не в первый раз подумала Лизелл.

— Они со мной, — ответил Каслер.

— Извините, сэр, — часовой продолжал сопротивляться, — приказ полковника Эрментрофа — никаких гражданских в неурочные часы.

— Очень хорошо, — с сожалением произнес Каслер, повернувшись к своим компаньонам-конкурентам. — Похоже, мы должны расстаться.

— Не радуйтесь раньше времени, Сторнзоф, — с улыбкой посоветовал Гирайз. — Кто знает, может, завтра утром мы окажемся на одном и том же пароходе, плывущем вниз по реке.

Неужели я застряну здесь еще на полдня, ожидая, когда мне поставят штамп в паспорт , подумала Лизелл. Если так, то мне удастся выбраться из этого города не раньше как через день. Это будет катастрофа. И все из-за этих грейслендцев! Вслух же она произнесла с любезностью, на которую только была способна:

— Ну что ж, до свидания, Каслер. Удачи вам.

— И вам удачи. До встречи, — Сторнзоф вошел внутрь, дверь за ним захлопнулась.

— Ну, — она повернулась к Гирайзу. — Это кажется немного странным. То, что он ушел, я имею в виду.

— Да, — Гирайз выглядел смущенным. — Я уже так привык к Сторнзофу.

— В этом не приходится сомневаться, если судить по тому, как ты на меня набросился, когда я только рот раскрыла, чтобы высказать свое мнение…

— Когда ты пыталась послать его на эшафот.

— О да, я сейчас расплачусь от твоей преданности. Правда. Расплачусь.

— Да, а я испытываю что-то вроде братского сострадания ко всем жертвам мужского пола, ставшими мишенями для словесных шпилек мисс Дивер.

— Что ж, берегись, пока вы с грейслендцем не стали лучшими друзьями.

— Вряд ли это случится. Я бы сказал, что Сторнзоф наименее груб на фоне большинства своих соотечественников. По правде говоря, он действительно порядочный человек, в некотором роде даже…

— Господин маркиз расчувствовался.

— Мы — соперники. Наша дружба была целесообразна. Но вот она и закончилась.

— Мы с тобой тоже соперники. Что скажешь по поводу нашей дружбы?

— По крайней мере, на ближайшие несколько часов это целесообразно, — ответил Гирайз. — Достаточно целесообразно, чтобы поужинать вместе, если ты не против.

— С удовольствием, — она не хотела этого говорить. Она все еще была зла на него, и ей следовало бы отказаться. — Куда мы пойдем?

— Я не думаю, что в Ксо-Ксо есть рестораны или кафе, но, может быть, нам попадется какая-нибудь закусочная. Давай поищем.

Они пошли прочь от здания мэрии через освещенную площадь, далеко обходя платформу с позорным столбом. Но Лизелл не могла удержаться, чтобы не посмотреть на страдальцев, и очень отчетливо увидела кровоточащие раны, жужжащих комаров и безучастные, покрытые синяками лица. Она быстро отвернулась, но картина запечатлелась в ее сознании. Ей хотелось бы знать — Гирайз так же реагирует на это? По его лицу она мало что могла понять, просто он был как-то по-особому молчалив.

Они не нашли ни ресторана, ни закусочной, лишь маленькую западного образца гостиницу на самой темной и грязной стороне площади. Затрапезная вывеска, написанная от руки, обещала самую настоящую вонарскую кухню. Еда, правда, оказалась чисто грейслендской, за исключением вонарской версии традиционного ягарского супа, приготовленного из местного аналога картошки с добавлением коры растущего здесь же карликового дерева и очень жирного буйволиного молока.

Затрапезная комнатка была битком набита грейслендскими солдатами, но больше податься было некуда. Они кое-как уселись и заказали себе по тарелке супа. Лизелл больше ничего не хотела. Вид избитых дикарей, выставленных на всеобщее обозрение, отбил у нее всякий аппетит.

Принесли суп и к нему маленький кирпичик плотного хлеба. Лизелл ела, не чувствуя вкуса. Она обвела глазами убогую комнату, не найдя ничего, достойного внимания, и вновь уткнулась в свою тарелку.

— Думаю, мы можем переночевать здесь, — сказала она наконец. — Тут должны быть свободные номера.

— Несомненно. Вряд ли Ксо-Ксо наводнен туристами. Меня интересует только один вопрос: что мы будем делать завтра, после того как нам поставят штамп в паспорт? У тебя есть какие-нибудь планы?

— Ты хочешь сказать, у нас есть из чего выбирать? На юг можно отправиться только на пароходе вниз по реке через леса Орекса. Больше никак.

— Если мы не попадем в порт к девяти тридцати, то завтра отсюда не уедем.

— Почему?

— Потому что нужный нам пароход ходит только один раз в день. У меня есть расписание. Посмотри сама, — положил он перед ней мятый листок бумаги.

Она пробежала глазами расписание и убедилась, что он прав.

— Мы пропали, Гирайз! Мэрия открывается только в восемь. Мы не успеем зарегистрироваться и добраться до порта за полтора часа. Это невозможно. Нам конец!

— Необязательно. Я думаю, мы можем успеть при условии, что все четко спланируем.

— Что толку планировать? Планирование не может замедлить ход времени. Каслер уйдет вперед, это нечестно, и мы ничего не можем с этим поделать. Если только не прикончим всех этих грейслендцев!

— Лизелл, успокойся.

— Я совершенно спокойна! — рявкнула Лизелл.

— И думай, о чем говоришь, здесь очень много грейслендцев, — тихо посоветовал Гирайз.

— Мне плевать, даже если они меня слышат! — Но, подумав, она продолжила на полтона ниже. — Может, они не понимают по-вонарски.

— Успокойся и лучше посмотри сюда, — он достал еще одну карту. — Это карта Ксо-Ксо.

— Откуда она у тебя?

— Купил где-то, не помню. Смотри, — он постучал пальцем на карте, — мы сейчас находимся здесь, на юго-восточной стороне площади. Завтра в восемь утра мы подойдем к мэрии…

— Давай пораньше.

— Думаешь, это нам сильно поможет? Если грейслендцы говорят, что мэрия откроется в восемь, это не значит, что она откроется в семь пятьдесят девять. В любом случае мы постараемся отметиться как можно быстрее, а затем сразу в порт. Расстояние между площадью и портом не больше мили. Здесь нет ни кэбов, ни лошадей — нам придется идти пешком. Вот это — самый прямой и короткий путь, — Гирайз прочертил линию на карте. — Если мы пойдем максимально быстро, то доберемся за пятнадцать минут, как раз чтобы успеть сесть на пароход… — он заглянул в расписание, — «Водяная фея».

— Хороший расклад. Может, нам нанять кого-нибудь, что бы нес наш багаж?

— Нет времени. Если наш багаж будет нас задерживать, с ним придется расстаться. Ты готова к этому?

— Да, если нужно. Я уже один раз бросила свою сумку, это было в Эшно.

— Да, я никак не мог понять, почему у тебя новый саквояж. Что случилось?

Она колебалась. Ей очень не хотелось признаваться Гирайзу в'Ализанте в своем воровстве. Просто она сделала то, что должна была сделать, чтобы не вылететь из соревнования. У нее действительно не было выбора, напомнила она себе, и все же она сгорала от стыда. Она предпочла бы держать рот на замке, но сейчас ей нужно было ответить на вопрос.

— Я ехала верхом от Эшно до Квинкевага, и сумку некуда было деть.

— Ты не могла прикрепить ее к седлу?

— Я очень спешила.

— Странно. На это ушло бы всего…

— Я действительно очень спешила.

— Понимаю. Но как тебе удалось добыть в Эшно лошадь? Ни я, ни Сторнзоф не смогли найти ни одной. Нам обоим сказали, что это невозможно. Где ты…

— Ну какое это имеет значение? — она почувствовала, как краска предательски заливает ее лицо. — Я нашла способ, вот и все.

— Понимаю, — повторил Гирайз сухо, — примите мои поздравления, мисс Дивер.

Он посмотрел на нее так, словно видел ее насквозь, и ей стало совсем не по себе. Это в ней говорит совесть, и ничего больше. Господин маркиз не сможет так легко заставить ее растеряться, она не даст ему возможности унизить ее. Вскинув голову, она твердо посмотрела ему в глаза и произнесла как ни в чем бывало:

— «Водяная фея», да? Будем надеяться, что характер парохода не соответствует его названию и он не растворится в воздухе прямо перед нашим носом.

Закончив скромный ужин, они покинули обеденный зал и подошли к стойке портье. Их зарегистрировали и выдали ключи от двух разных номеров. Они вместе поднялись на второй этаж и на секунду остановились.

— В семь сорок у выхода, — сказал Гирайз.

— В семь сорок, — согласилась Лизелл, и они расстались. Дойдя до своего номера, она вошла и застыла на пороге, неприятно пораженная.

Гостиница оправдала наихудшие ее ожидания: здесь практиковалась система селить по нескольку человек в номере. Маленькая керосиновая лампа, висящая под потолком, освещала внушительных размеров общую спальню с десятком односпальных кроватей, над каждой из которых висела москитная сетка. На четырех кроватях спали, на двух других сидели пышнотелые фигуры со светлыми волосами в белых ночных рубашках.

— Закройте дверь, будьте любезны, — попросила одна из белых фигур по-грейслендски.

— Воздух сюда напустите, — пояснила другая на том же языке.

Воздух здесь не помешал бы, отметила про себя Лизелл. Окна закрыты, пахнет плесенью, к тому же порядочно москитов. Тем не менее она закрыла дверь, шум разбудил еще одну женщину, она заворочалась и сонно спросила по-грейслендски:

— Что, что такое?

— Новенькая.

— В сорок седьмой?

— Ты тоже? — спросила блондинка у Лизелл.

— Что я тоже?

— Приехала к своему в сорок седьмой отряд?

— Нет, я…

— Тогда в батальон Орлов Крайнзауфера? Какой у него чин? Мой муж — капитан Гефгогн, герой ягарской кампании. Он дважды был награжден и один раз получил благодарность за решительные действия. А твой в каком чине?

— Я приехала сюда не солдат навещать, — ответила Лизелл, кое-как составляя предложение из грейслендских слов. — Я здесь проездом.

— Так ты не из Грейсленда, — вынесла ей обвинение жена капитана. Она оглядела вновь прибывшую с ног до головы, внимательно рассмотрев ее испачканный бизакский наряд. — Ты кто? Туземка? Тогда тебе здесь не место.

— Я из Вонара, — пояснила Лизелл, — и мне обязательно есть здесь место. — С этими словами она направилась к самой дальней кровати в углу комнаты и уверенно поставила свой саквояж рядом с ней. За ее спиной зашипели.

— Она говорит, что она из Вонара.

— Ну, это не так уж и плохо. У нее хотя бы кожа светлая.

— Да, но не чистая. Вонарцы — грязнули, это всем известно.

— Они не моются, а поливают себя духами.

— Посмотри на ее одежду — вся в грязи.

— Грязная до отвращения. Я умерла бы со стыда, если появилась бы где-нибудь в таком виде.

— Да что ты, у вонарцев нет гордости.

Посмотрела бы я на вас, безмозглые грейслендские коровы, на кого вы были бы похожи, если бы прошли несколько километров по декуатским лепешкам, — зло подумала Лизелл, Скинув одежду, она подошла к умывальнику и принялась нарочито тщательно мыться. Но ее усилия не удовлетворили критиков. Шепот продолжался.

— Смотри, как вышагивает в своем белье.

— Все вонарки — бесстыдницы.

— Она что, так в белье и собирается спать?

— Она не похожа на порядочную женщину.

— Я думаю, у них и порядочные не лучше этой.

Лизелл смолчала, с трудом сдерживая возмущение. Нет смысла ссориться с этими женщинами. Более того, все, что они говорили о ее наряде — чистая правда. Умывшись, она быстро выстирала одежду в раковине, хорошо отжала ее и развесила на крючках, прибитых к стене у ее кровати. Тонкая ткань к утру должна высохнуть.

— Убери мокрые вещи, будь добра, — послышался голос капитанской жены. — Им здесь не место. Ты должна знать, это — не прачечная.

И это тоже чистая правда. Лизелл, стиснув зубы, сняла тунику и юбку и расстелила их вдоль перекладины внизу кровати. Неожиданная мысль пришла ей в голову. Подойдя к ближайшему окну, она толкнула створки, и те широко распахнулись. В комнату ворвался поток свежего воздуха. Вот так ее одежда высохнет наверняка.

— Сейчас же закрой окно, будь добра, — приказала одна из лежащих блондинок. — Уличный воздух напустишь.

— Да. Он такой свежий, — простодушно улыбнулась Лизелл, — такой чистый.

— Это нездоровый воздух. Он слишком влажный и наполнен гнилостными испарениями джунглей. Сейчас же закрой окно.

— Если вы согласны, я оставлю его открытым, — карамельная улыбка не сходила с лица Лизелл. Несколько мгновений она ждала, осмелится ли кто-нибудь встать и закрыть окно, но никто не двинулся с места. Забравшись в постель, она опустила москитную сетку и отвернулась к стене. За ее спиной возобновился шепот.

— Эта вонарка не умеет себя вести.

— Ее дурь вредит нашему здоровью.

— Я думаю, она, по всей видимости, шлюха.

— В таком случае ее не должны были сюда впускать. Это неправильно.

— Завтра утром я поговорю со своим мужем. Мой муж — человек влиятельный. Уверена, это безобразие можно исправить.

Пустое сотрясание воздуха, такое же безвредное, как жужжание москитов. Лизелл закрыла глаза. Она настолько устала, что уснула раньше, чем успела подумать, откуда это у Гирайза в'Ализанте две такие редкие вещи — карта Ксо-Ксо и расписание движения ягарских пароходов.

Если бы окно было закрыто, то голоса с улицы вряд ли долетели бы до ее слуха. Но окно осталось открытым, и звуки, проникшие в спальню, окончательно ее разбудили.

Лизелл открыла глаза, не имея представления, который час, но почувствовала, что проспала не так уж и много. Керосиновая лампа все еще горела, и в свете ее устроившиеся на сетке гигантские летающие тараканы отбрасывали устрашающие, фантастические тени. От испуга она приглушенно вскрикнула и ударила по сетке рукой. Тараканы разлетелись. Она осторожно отодвинула полог и огляделась.

Грейслендки преспокойно спали. Совершенно проснувшись, она внимательно прислушалась к голосам на улице. Небольшая группа, определила она, с полдюжины мужчин и женщин. Их голоса — наполовину певшие, наполовину говорившие на незнакомом ей языке — звучали довольно приятно, но было в них что-то такое тревожное, отчего волосы у нее на голове зашевелились. Она крайне растерялась, даже испугалась, и вместе с тем сгорала от любопытства. Если они исполняют какой-то национальный ритуал, она с удовольствием понаблюдает, а потом напишет монографию и представит ее в Республиканскую академию…

Нет времени!

Ну нет, для краткого наблюдения времени предостаточно. Она не может отказать себе в этом. Встав с постели, она подошла к окну, и ночной воздух, запечатлев на ее коже нежный поцелуй, напомнил Лизелл, что она не одета. Что ж, очень подходящий наряд для такого климата, если бы только не привлекал столько внимания. Она быстро оделась. Бизакская туника и юбка были еще влажные и неприятно липли к телу. Хорошо, что грейслендские матроны спят и не достают ее своими неодобрительными взглядами и комментариями. Бесшумно выскользнув из общественной спальни, Лизелл поспешно спустилась по лестнице, миновала входную дверь и оказалась на городской площади Ксо-Ксо.

В теплом и влажном ночном воздухе висело жужжание насекомых. Созвездия южных широт, никогда не горевшие на вонарском небе, здесь висели словно прямо над головой. Луна освещала город, но уличные фонари продолжали гореть, их свет ложился на мощеную площадь. Ее глаза инстинктивно метнулись к платформе и к позорному столбу на ней. Четверо страдальцев стояли все так же неподвижно, глухие или равнодушные к крикам своих соотечественников. Менее равнодушными казались двое грейслендских часовых, поставленные охранять платформу. Испытывая явное волнение, они пристально оглядывали площадь в поисках невидимых певцов.

Если они ее заметят, то непременно задержат для допроса. Затаив дыхание, она отступила в тень, и грейслендцы прошли мимо.

Голоса звучали где-то совсем рядом. Она ясно слышала их, но никак не могла вычислить, откуда они доносились. Может, из лабиринта темных переулков за ее спиной? Безумие, но на секунду ей показалось, что они звучат откуда-то сверху, затем — что из-под земли. Нервы ее были напряжены, а по коже бегали мурашки, хотя ночь была жаркая.

Странно. Она потрясла головой, ей было и смешно, и немного досадно. Она вновь замерла и внимательно прислушалась. На этот раз сомневаться не приходилось: невидимые певцы прятались где-то в темноте слева от нее, может быть, не далее как на расстоянии в несколько ярдов. Она напрягла зрение и обнаружила, что на краю площади есть узкий просвет между двумя зданиями. Вне всякого сомнения, голоса раздаются оттуда.

Лизелл направилась к проходу, изо всех сил стараясь держаться в тени. По мере приближения песня становилась все громче. Было что-то жуткое и сверхъестественное в этих голосах, что-то нечеловеческое в высоких нотах раздававшегося в ночи сопрано. Она украдкой заглянула за угол. Ничего.

Голоса были не настолько близко, как ей показалось вначале, а может быть, певцы просто отошли подальше. Лизелл сделала несколько шагов вперед. Ее глаза постепенно привыкли к темноте, и она различала кирпичные стены домов по обеим сторонам прохода, но совсем не видела тех таинственных певцов, слыша их где-то совсем рядом. Она дошла до конца проулка и очутилась на неизвестной узкой улочке, среди деревянных домов на сваях с темными окнами, занавешенными тростниковыми циновками. Певцы продолжали оставаться невидимыми, слышны были только их голоса где-то совсем близко от нее.

Она шла на звук по узкой улице, потом свернула на другую, но нигде не нашла и следов тех, кого искала. Миновала лес массивных каменных свай и вновь оказалась на городской площади, недалеко от места, откуда начала свой маршрут. Пение то усиливалось, то снова затихало.

Наваждение. Вероятно, она просмотрела певцов где-то среди свай. Ей нужно было лучше прислушиваться, повнимательнее смотреть по сторонам. Глубоко вдохнув, она задержала дыхание и закрыла глаза.

Кто-то коснулся ее плеча. Приглушенно вскрикнув, она обернулась — перед ней стояла высокая фигура в сером мундире. Грейслендский солдат. Ненавижу. Тревога и враждебность сменились удивлением, когда она узнала главнокомандующего.

— Каслер! Откуда вы здесь? — рядом с ним она уже могла не бояться, что на нее обратят внимание грейслендские часовые или кто иной, но, тем не менее, понизила голос до шепота.

— Из дома Действующего Правителя Янзтофа. Он узнал, что я в городе, и пригласил провести ночь в его доме, — тем же шепотом ответил ей Каслер. — Я совершенно не удивился, встретив здесь вас.

— У меня есть на то причина.

— Правда? Конечно, вы не могли выйти просто так.

Он не сводил глаз с ее лица, хотя влажная одежда четко обрисовывала все выпуклости ее тела.

— Вы ведь тоже услышали это, не так ли? — спросил Каслер.

Она уставилась на него, мгновенно потеряв дар речи.

— Вы слышали голоса, они звали вас, — подсказал он ей, — вы почувствовали силу.

— Я почувствовала… что-то. Не могу точно описать, что, — медленно ответила Лизелл. — Я подумала, может быть, это какой-то национальный обряд, который мне было бы интересно посмотреть.

— Это больше чем обряд. Не пытайтесь дать этому рациональное объяснение, в данном случае это не поможет. Прислушайтесь к своему внутреннему голосу. Что он говорит вам?

— Ничего. Я не понимаю. Я не понимаю, о чем вы говорите. Мне лучше вернуться назад, в свой номер.

— Я не хотел напугать вас.

— Вы и не напугали меня. Просто это место, голоса, в них что-то такое странное, что-то, что вызывает беспокойство. Они нервируют меня… — Она почувствовала, как жалко звучит ее голос, и быстро закончила: — Возможно, я немного не в себе.

— Вы абсолютно адекватны, и ваш страх основывается на инстинктивном чувствовании звука. Но я прошу вас не уходить. Это не совсем безопасно. Что-то должно здесь произойти.

— Что вы имеете в виду?

— Силу, которая концентрируется вокруг нас, кроме того, я чувствую приближение опасности с высокой степенью реализации.

— Что-то должно произойти?

— Я не умею предсказывать. Я знаю только, что надвигается нечто странное и что мы в точке пересечения сверхъестественных сил, порожденных объединенным сознанием.

— Эти голоса оттуда?..

— Да, это — источник.

— Кому или чему принадлежат эти голоса?

— Дикарям джунглей, я полагаю. У них могущественные шаманы. Не знаю, верите вы мне или нет, но я бы попросил вас об одном одолжении. Будьте снисходительны к моей прихоти, давайте уйдем отсюда. Пожалуйста.

— Конечно, если вы просите, — ответила она, не задумываясь. Его просьба была странной, хотя в эту минуту она безоговорочно верила Сторнзофу. — Куда мы пойдем?

— Сила привязана к этому месту, поэтому, я думаю, нам не нужно уходить далеко.

Он предложил ей руку, и она приняла ее. Ей показалось, что между ними пролетела искра. Интересно, он тоже это почувствовал? Она посмотрела ему в глаза и забыла обо всех сверхъестественных силах, о высокой степени реализации опасности, забыла на время даже о Великом Эллипсе, забыла обо всем — существовало только тепло, которое перетекало из его руки в ее.

Ей не хотелось думать или идти куда-либо, но он вел ее по маленькой полутемной улочке, и она подчинялась ему без сопротивления. Они не успели сделать и дюжины шагов, как услышали приглушенный звук грома, доносившегося словно из-под земли, и мостовая задрожала у нее под ногами. У Лизелл перехватило дыхание, она зашаталась, но устояла на ногах.

— Ну ничего себе! — воскликнула она.

— Пойдем, пойдем — торопил ее Каслер. Его спокойный голос звучал странно на фоне сверхъестественного пения.

Земля под их ногами вновь содрогнулась. Лизелл потеряла равновесие, ее так сильно качнуло вперед, что она упала бы, не подхвати ее Каслер. На секунду она вцепилась в него, затем отпустила и позволила увести себя с накренившейся улицы на пригорок, с которого открывался вид на площадь.

Ночь уже нельзя было назвать спокойной. В окнах домов зажегся свет, и Лизелл увидела на брусчатке неровные трещины разломов. Мужчины, женщины и дети в ночных рубашках и пижамах выбегали из близлежащих домов. Послышался нестройный хор испуганных голосов, который перешел в истошные вопли, когда гул подземного грома раздался вновь и земля раскололась. Фигуры в белом неуклюже попадали, а маленький купол, венчавший резиденцию правителя, полетел вниз и с грохотом ударился о мостовую. В то же самое время уличные фонари, стоявшие по периметру площади, начали один за другим быстро валиться на землю и, едва коснувшись ее, гасли. Темнота накрыла площадь и тут же отступила: от упавшего фонаря загорелась сухая циновка, закрывавшая чье-то окно. Паника и крики усилились.

Гирайз! Он где-то там, в этом аду. Лизелл стиснула зубы.

— С ним ничего не случится, — успокоил ее Каслер.

— Что?

— В'Ализанте не пострадает. Я думаю, никто не пострадает — силы направлены не на это.

— Откуда вы знаете, на что они направлены?

— Я так чувствую. Вам не нужно бояться за своего друга.

— Я бы тоже хотела знать все это наверняка. Но позвольте заверить вас, что благополучие господина в'Ализанте меня абсолютно не интересует.

— Возможно, вы обманываете саму себя.

— Нет, — она заколебалась. — Что заставляет вас так думать?

— То, что вы сейчас очень сильно сжали мне руку.

— Ой, извините, — она выпустила его ладонь и тут же пожалела об этом, лишившись успокаивающего тепла.

— Смотрите, — произнес Каслер, — кто-то уже потушил огонь. Толчки прекратились. Разрушений больше не будет, все закончилось.

— Это тоже предчувствие?

— Не только. Послушайте. Что вы слышите? Вернее — чего не слышите?

— Пения. Голоса — их больше нет.

— Они сделали все, что было нужно.

— А что им нужно? Разрушить собственный город?

— Площадь и стоящие на ней здания построены выходцами с запада. Они не принадлежат этому народу. Я не думаю, что ягарцы будут оплакивать эту потерю.

— Но полковник Эрментроф и ваш действующий правитель Янзтоф увидят случившееся в ином свете. Они не раздумывая выразят свое неудовольствие, и ягарцам придется заплатить не малую цену. Разве за этим не последует репрессий?

— Возможно.

— Грейслендские дисциплинарные меры печально известны, в Ксо-Ксо значительно снизилась численность населения.

— Последствия маловероятны. Официально грейслендцы не признают существование сверхъестественных сил. Наказать ягарцев — значит признать, что это их стараниями разрушена площадь. Но как могут эти отсталые дикари управлять силами природы? Обвинить ягарцев значило бы признать сверхъестественность случившегося, а это то, что мои соотечественники открыто не признают. А если нет преступления, то нет и виновного, а нет виновного — нет и наказания.

— Все ясно и понятно. Хотела бы я надеяться, что это так. Вы были абсолютно правы относительно… как вы это назвали? «Высокая степень реализации»?

— Это было несложно определить.

— Для вас — возможно. Я помню, как вы сказали тогда на «Карвайзе», что вас еще в детстве научили чувствовать присутствие сверхъестественных сил. Я не поверила вам тогда, но сейчас верю. Извините, что я сомневалась.

— Каждый здравомыслящий человек подвергает сомнению такие вещи.

— По-моему, вы тогда сказали еще, что такое обучение входит в традиционную систему образования Грейсленда.

— Да.

— Но если в традиционную систему образования Грейсленда входит изучение сверхъестественной энергии, то почему же Империя отказывается признавать ее существование?

— Нынешнее правительство ценит современный рационализм или, на худой конец, его поверхностные проявления, Ледяной Мыс же остается верен традициям. Но это не тот вопрос, который обсуждают с иностранцами.

— Понимаю, — разочарованно пробормотала Лизелл, поскольку чувствовала, что ответ на этот вопрос мог бы дать ключ к разгадке его характера.

— Это не тема для обычного разговора, — продолжал Каслер. — Но я все же расскажу вам о Ледяном Мысе, потому что вы ищете знаний, потому что мне приятны эти воспоминания и потому что — как ни странно — мне приятно будет поделиться этими воспоминаниями с вами. Это не нарушение гражданского долга — лишь отказ от условностей, прихоть, которую я позволю себе сегодня.

— Не рассказывайте мне того, о чем можете потом пожалеть.

— Я ни о чем не пожалею, — не задумываясь ответил Каслер. — Ледяной Мыс — это возникшая в глубокой древности крепость, внешне суровая и аскетичная. Она стоит на отвесной скале, на самой северной оконечности Грейсленда, откуда открывается вид на безбрежное серое море. Это — твердыня традиций, старейшая школа для избранных, известная в моей стране как «Лаагстрафтен», а в Вонаре — как «Братство». Вы слышали о нем?

Лизелл кивнула.

— Я не удивлен. Орден Братства, хотя в высшей степени и почитается, но избегает общественного внимания, поэтому о самом его существовании едва ли что-нибудь известно за пределами Грейсленда. И даже у себя на родине орден умудряется держаться в тени, хоть и весьма существенно участвует в делах государства. Его влияние изменило ход войны, он также руководил судьбой принцев и формировал историю нации.

В орден принимаются дети из самых знатных и древних Домов. Семьи отдают их туда в раннем возрасте, и они воспитываются в уединении в крепости Ледяного Мыса. Там молодых претендентов держат в строжайшей дисциплине, программа их обучения нацелена на укрепление тела и духа, их обучают различным искусствам и наукам, многие из которых давно забыты за пределами этих стен. Их учат защищаться от магического воздействия, открывают секреты всеобщности и запредельности, одним словом, от них требуют максимально реализовать их собственные таланты и способности. Такой жесткий режим в течение долгого времени вряд ли подойдет каждому, но те, кто до конца выдерживают программу, экзаменуются на выпуске, и если проходят последнее испытание, получают звание «Разъясненный», которое дает им все привилегии состоящих в ордене. В Грейсленде это считается большой честью.

— И вы получили это звание? — спросила Лизелл.

— Да, я прибыл на Ледяной Мыс, когда мне было четыре года, и не покидал его ни разу все последующие семнадцать лет. В конце этого срока я получил звание «Разъясненный», и мою кровь определили как «афлегренскулт».

— Что это значит?

— Слово «афлегренскулт» имеет два значения — «добродетельный» или «доблестный в сражении», зависит от контекста. У нас существует традиция — кровь сердца Разъясненного должна закалять сталь, из которой делают оружие для членов королевской семьи. Изначально, чтобы получить такую сталь, приносились человеческие жертвы…

— Ну, по всей видимости, это было давно.

— Жертвоприношения закончились только в конце прошлого века. Возможно, в глазах иностранца — это варварство, хотя вы должны понимать, что отдать свое сердце — это высочайший акт патриотизма, и такой поступок расценивался как великая привилегия. Однако за последние полвека многое изменилось, и все чаще Разъясненному позволяют такую роскошь, как естественная смерть.

— Чаще, но не всегда?

— Я хотел навсегда остаться в стенах твердыни Братства, — продолжал Каслер. — Я планировал учиться, заниматься научными изысканиями или с радостью отдать свою кровь, если бы от меня этого потребовали. Я не знал иной возможности прожить свою жизнь, да и не хотел знать. Чтение и разговоры с теми, кто знал больше меня, не пробуждали во мне желания познавать мир за стенами Ледяного Мыса. Как раз напротив, я научился высоко ценить жизнь в ордене и покой, который он дает. Но этому не суждено было осуществиться, — резюмировал Каслер. — Начались войны, и меня призвали на службу. В военное время, мы, Сторнзофы, должны брать в руки оружие — таково предназначение нашего Дома. Такое служение Грейсленду не нарушает принципов Братства. В итоге я поменял Ледяной Мыс на армию, где мгновенно только за имя, которое ношу, мне дали чин офицера. Я не заработал его и не заслужил, но так уж устроен этот мир. К счастью для всех, я проявил способности к этой работе — в конце концов, у Сторнзофов это в крови. Некоторые мои таланты оказались полезными, я стал востребован, для меня постоянно находилось какое-то занятие, и я постепенно привык к военной жизни, как когда-то привык к жизни в Братстве. Вот так я и провел последние пять лет, и не могу сказать, что жалею об этом. Но что странно: не было ни дня за все эти годы, чтобы я не думал о Ледяном Мысе, не было дня, чтобы я не слышал его зов.

— Вы когда-нибудь вернетесь туда? — спросила Лизелл.

— Долгое время после того, как я покинул Ледяной Мыс, я знал, что вернусь при первой же возможности. Но война продолжается, годы идут, и время меняет все. Когда наконец войны закончатся и я освобожусь, я почувствую, что изменился настолько, что не принадлежу больше Ледяному Мысу. Мне больше не будет там места.

— Может быть, так и не случится. Ну, а если все же…

— Я не буду долго смотреть в прошлое. Буду довольствоваться тем, что есть, в этой жизни тоже существуют свои радости, — ответил он. И, прежде чем она смогла осмыслить последнюю фразу, добавил: — То терпение, с которым вы меня слушаете, и есть одна из таких радостей. Надеюсь, что мой монолог не очень сильно вас утомил.

— Нисколько. Я рада, что вы рассказали мне все это. Ответили на вопросы, которые я никогда не осмелилась бы задать. Сейчас я начинаю хоть немного понимать вас.

— Мы начали понимать друг друга задолго до этой ночи, и слова не были нам нужны, — медленно произнес он.

— Вы чувствовали это? — У нее перехватило дыхание.

— Да. Разве я ошибаюсь?

— Нет, — прошептала она. Он стоял так близко. Их глаза встретились, и ее пульс участился. Она растеряно подумала: неужели он попробует ее поцеловать, и еще больше растерялась: неужели она ему позволит? Конечно, нет, ни одна порядочная женщина не допустит такого до свадьбы, даже с тем, с кем помолвлена, тем более с почти незнакомым мужчиной, соперником, грейслендцем. Но звездное небо сводило с ума, и она решила: если он обнимет и поцелует ее, она не будет сопротивляться, даже и пытаться не будет.

Он обнял ее за плечи, и у нее закружилась голова. Она закрыла глаза и качнулась к нему. Секунду он держал ее в своих объятиях, но потом отпустил и отступил назад. Лизелл открыла глаза и посмотрела на него с удивлением.

— Простите меня, я воспользовался… — Произнес Каслер, — это предосудительно.

— Что вы хотите этим сказать — воспользовался? — нахмурилась Лизелл. — Воспользовались чем?

— Вашим мягким сердцем и природной чувствительностью. Я понял сейчас, что эксплуатирую эти ваши достоинства, хотя и без всякой задней мысли.

— Вы ничего не эксплуатируете, Каслер. Вы так плохо обо мне думаете? Я не дура и не ребенок, чтобы так легко мною манипулировать. — Она обронила совсем пустячную колкость, как и велела ей гордость, но на душе у нее было радостно. Он сказал, что у нее мягкое сердце и по природе она чувствительна.

— Вы меня поправили. Все верно, вы не простушка и не жертва. Вы, вероятно, допускаете, что иногда бываете опрометчивы и не склонны обдумывать возможные трудности. Мы оба участвуем в одних гонках. Завтра утром я должен оставить вас без каких-либо рассуждений, даже не оглянувшись назад. Вы должны поступить так же, если представится возможность. Никто из нас не может остановиться, чтобы предложить другому помощь в сложной ситуации. Как трудно остановиться, когда дружба или связь между нами обоими кует невидимые цепи!

— Трудно, но не смертельно, — ответила ему Лизелл. — Я намерена победить, и, несмотря на дружбу, я буду пытаться сделать то, к чему так долго стремилась.

— Вы сейчас так думаете, но где-нибудь далеко вы вдруг поймете, что цена, которую вам приходится платить, выше, чем вы предполагали.

— И все же я ее заплачу.

— Может случиться, что просто не сможете. Иногда от нас требуют таких поступков, на которые невозможно пойти, чтобы не потерять уважения к себе.

— Я не потеряю уважения к себе, если выиграю эти гонки. — Вы не можете знать наперед, как именно вы поступите, пока сам момент выбора не встанет перед вами, и только тогда вы сможете удивить саму себя настоящую.

— Посмотрим. — Что ж, поцелуев сегодня не будет, момент явно упущен. Она испытывала смешанные чувства — что-то среднее между облегчением и разочарованием.

После длительной паузы Каслер произнес:

— Там все утихло. Можно возвращаться.

Он проводил ее до площади. Свет, горевший в окнах домов, освещал изломанную брусчатку, упавшие уличные фонари и разбросанные по площади обломки. Несколько потрясенных граждан еще толпились здесь, но переговаривались между собой более спокойными голосами. Большинство успело разбрестись по домам и квартирам.

У входа в гостиницу они остановились, и Лизелл заметила:

— Вот и снова расставание. Нам, кажется, слишком часто приходится это делать.

— Сейчас — да. Но ведь Великий Эллипс когда-нибудь кончится, не правда ли?

Да, но к тому времени Вонар и Грейсленд, могут быть, начнут войну друг с другом, подумала она.

— Все когда-нибудь закончится, но иногда, правда, кажется, что это невозможно, — сказал Каслер.

— Снова телепатия? — улыбнулась Лизелл. — Сегодня ночью ваши предчувствия спасли меня от хорошей встряски. Если я вновь услышу эти голоса, то буду знать, что надо бежать на какой-нибудь пригорок.

— Вы не услышите их. Они выполнили свое предназначение. Посмотрите туда, — он кивнул на центр площади.

Она посмотрела в сторону платформы с позорным столбом: платформа была пуста, четверо несчастных исчезли.