"Белый Трибунал" - читать интересную книгу автора (Волски Пола)4Несколько часов спустя за ним пришли. Дверь отворилась, и двое вошедших Солдат Света оторвали мальчика от окна, на котором он висел. Они молча сковали ему руки за спиной и вытолкнули вон из камеры. Провели вниз по лестнице, через вестибюль и вывели во двор, где ожидал такой же экипаж, на каком Равнара ЛиМарчборга с сыновьями доставили в крепость. Возможно, тот же самый. Тредэйна закинули в ящик на колесах, с треском захлопнули дверь и заперли на засов. Щелкнул кнут, и повозка тронулась. Было около полудня, и несколько слабых лучей пробивалось сквозь отверстия для воздуха, пробитые в низком потолке. Поднявшись, мальчик мог бы даже заглянуть в них, чтобы увидеть пустое серое небо. Зачем? Он сидел не шелохнувшись, уставившись неподвижным взглядом в пустоту. Несмотря на оцепенение, он догадывался, что повозка выехала со двора крепости и теперь двигалась по улицам города. Он почувствовал изменение в стуке колес, когда они въехали на мост Пропащих Душ. Глубоко в его сознании еще оставалось что-то живое, что подмечало такие мелочи, хотя внутри у Тредэйна умерло все, что могло умереть. Повозка загрохотала по мостовой, и до его ушей донесся такой близкий шум улиц, отделенный от мальчика тонкими дощатыми стенками. А казалось, что снаружи был совсем другой мир, к которому Тред более не принадлежал. Голоса скоро стихли, стук стал мягче - под колесами была немощеная дорога. Ли Фолез остался позади. Тредэйн не запомнил, сколько времени повозка тряслась по неровной ухабистой колее. Наконец она остановилась. Послышался невнятный разговор. Очень скоро движение возобновилось. Толчок, рывок, копыта гулко простучали по деревянному настилу. Он уловил тихий плеск воды. Повозка въехала на паром и теперь плыла. Мальчик понял, куда его везут. И без того озябшего Тредэйна бросило в холод. Он старательно отогнал все мысли, и действительность послушно отодвинулась. Паром причалил. Тред услышал тяжелый удар и почувствовал слабое дрожание настила. Опустили сходни. Повозка скатилась на берег. Ровная дорога, подъем и снова спуск. Под колесами опять булыжники. Резкий скрежет на последних ярдах пути. Мальчик услышал лязг закрывающихся ворот. Снова остановка, теперь уже последняя. Дверь открылась, и Тредэйн зажмурился от нестерпимого света. Его грубо схватили за плечи и выволокли наружу. Тесный каменный двор, окруженный высокими серыми стенами. Двор огромной крепости темного гранита. Он никогда прежде не видел ее изнутри, но узнал сразу. Вот она, крепость Нул, мрачная тюрьма, возвышающаяся на утесе посреди озера Забвения. Его провели в здание, по темным коридорам - в такое же темное квадратное помещение, освещенное одинокой настольной лампой. За столом сидел скучающий чиновник в военной форме. Скука в его взгляде мгновенно исчезла при их появлении. Оглядев пленника, он заметил: – Забавно. Мы что, в няньки нанимались? – А что делать, - вздохнул стражник, передавая пару документов, снабженных печатью Белого Трибунала, Городского совета Ли Фолеза и заверенных самим дрефом. Чиновник внимательно прочел бумаги. – По какому праву меня задержали и доставили сюда? - спросил сын Равнара ЛиМарчборга. Чиновник пристально посмотрел на него. Мальчик облизал пересохшие губы, прежде чем продолжить: – Я не осужден ни за какое преступление. Суда не было. – В самом деле? - офицер поднял бровь. - Жалоба принята к сведению. – Я хочу говорить с… с… - Тредэйн не мог вспомнить нужный термин. - С тем, кто здесь главный. – С комендантом? – Да. – Просьба принята к сведению. – Когда я смогу увидеть его? – Вас уведомят. – Сегодня? – Маловероятно. – Завтра? – Невозможно. – Долго придется ждать? – Что такое «долго» по сравнению с вечностью! – Тогда я хочу отправить письмо. – Ваше право. – Мне понадобятся перо, чернило и бумага. – Разумеется. – Ну так, можно мне?… Тредэйн взглянул на стол, заваленный папками, документами и письменными принадлежностями. – Просьба принята к сведению. – Но вы можете хотя бы сказать… – Вас уведомят. – Но… – Хватит. - Офицеру, как видно, наскучила забава, и он снова погрузился в уныние. Черкнув короткую запись в лежащей перед ним открытой книге, он коротко взглянул на пленника и уныло поинтересовался: – Сколько лет? – Тринадцать. Я… – Тринадцать. Прекрасно. Это и будет твой номер. Как удачно, что номер тринадцать как раз свободен. Я люблю совпадения. Ты теперь Тринадцатый. – Не понимаю, о чем вы говорите. Я - Тредэйн ЛиМарчборг, сын благородного ландграфа Равнара ЛиМарчборга. Я… – Ты еще научишься мириться с тем, чего нельзя изменить, тринадцатый. Самые разумные из наших постояльцев именно так и делают. Я буду рассматривать такой подход как признак зрелости. – Послушайте, это не шутка и не игра. Это… - Тредэйн вспомнил слова отца. - Насилие над справедливостью. – Справедливость - весьма расплывчатое понятие, Тринадцатый. Ты еще поймешь это, если проживешь достаточно долго. - Откинувшись на спинку стула, офицер небрежно приказал: - Этого к полам. – К полам? - Для Тредэйна это слово ничего не значило, но конвоирам все было ясно. Его вывели из комнаты и провели по гранитному лабиринту в дальнюю галерею. Там мальчика освободили от наручников и передали низкорослому надзирателю с лицом хорька, который провел Треда в пустую камеру, втолкнул внутрь, запер дверь и удалился. Тредэйн осмотрелся, не испытывая при этом особого любопытства. Помещение, хоть и тесное, было вдвое больше его камеры в Сердце Света. Здесь имелись: соломенный тюфяк, ведро, криво сколоченный маленький стол, трехногая табуретка, кувшин для воды и чашка. В крошечное незарешеченное окно был виден унылый, пустой в это время дня двор. Ни очага, ни жаровни. Ни лампы, ни свечи. Вместо двери - стальная решетка, сквозь которую из коридора можно в любое время наблюдать за происходящим в камере. Здесь на него могут смотреть, когда он ест, спит, облегчается… днем и ночью никуда не деться от посторонних взглядов. Должен быть выход. Из крепости Нул не бывает побегов. Значит, это будет первый. Надо было сосредоточиться на этой мысли и, по возможности, отогнать все остальные. В Сердце Света заключенные проводили дни в одиночестве в крошечных камерах. В крепости Нул были другие порядки. Через пару часов в коридоре появился похожий на хорька надзиратель, отпер дверь и объявил: – До конца второй смены еще три часа. Нечего даром терять время. Поднимайся, Тринадцатый. Тредэйн, растянувшись на тюфяке, молча смотрел в потолок. – Подъем. За работу, парень. Сегодня моя команда перевыполнит норму. Тредэйн внимательно изучал беленый камень. – Я сказал, моя команда перевыполнит норму. В этом месяце я заработаю рекомендации и свидетельство, точно говорю. Ты хоть представляешь, что это значит? Тредэйн не имел ни малейшего представления ни о каких свидетельствах. Он молчал. – Это значит - признание, мой мальчик. Это значит - продвижение по службе, это значит - я еще на шаг продвинусь к своей цели. К какой цели, спросишь ты меня? Тред не знал, но и спрашивать не собирался. – Начальник блока, - поведал ему Хорек. - Я к этому готов, я это заслужил, и теперь мой черед. Начальство меня заметило, назначение, можно сказать, уже у меня в кармане, если только все пройдет как надо. Все должно быть безупречно, понял? Тредэйн начинал понимать. – Я рассчитываю, что мои полы приложат все возможные усилия. – Не забывай, есть и другие блоки. Тебе повезло попасть сюда, но это легко изменить. – Учти, ты идешь на Костяной Двор! – Ну, поднимайся! Тредэйн не шевельнулся, и раздосадованный надзиратель шагнул к нему, чтобы силой стащить с тюфяка. Тред позволил выволочь себя из камеры, протащить по пустому коридору и вытолкнуть на окруженный стенами двор, где под надзором стражников трудились заключенные. Вооруженная до зубов охрана казалась нелепой и ненужной на фоне унылой покорности узников, но Трейн не обратил на это внимания. Пораженный взгляд мальчика был прикован к стоявшему посреди двора большому железному котлу. На мгновение время обратилось вспять, и он снова смотрел с высоты на площадь Сияния, где пылал огонь и бурлила вода… Сильный пинок вернул его к реальности. – Шевелись, - приказал Хорек. Не получив ответа, он покосился на застывшее лицо арестанта, увидел выражение ужаса, проступившее сквозь маску безразличия, и успокоительно хмыкнул: - Не бойся, мы тут живьем заключенных не варим. Если, конечно, они ведут себя как следует, выполняют норму и слушаются своего надзирателя. Это просто Костяной Двор, парень, здесь разрубают трупы, добела очищают кости, сушат их, потом толкут в порошок и отправляют на фарфоровый завод. Кости животных с боен и свалок используют для изготовления обычной посуды, кувшинов и тазов для умывания. Но для лучшего, тончайшего гецианского фарфора они не годятся. Здесь в глину подмешивают человеческие кости, а в глазурь - человеческую кровь. Другая не годится. – Сегодня человечины маловато. - Хорек, видно, читал его мысли. - Всего двое из лазарета. – Сам видишь - ничего страшного. - Основательный пинок должен был окончательно успокоить мальчика. Тредэйн проковылял несколько шагов и замер. – Давай, шевелись, Тринадцатый. Никакой реакции. – Ты что, тупой? Ладно, я буду снисходителен. Я это умею. Терпение и понимание - основные качества лидера. Я обладаю ими в избытке и докажу это. Твоя работа, - сообщил Хорек своему недалекому подопечному, - сдирать мясо, жир и жилы с костей из вон той кучи. Видишь? - Вопрос был риторическим: огромную гору вонючих отбросов невозможно было не заметить. - Тебе досталось дело полегче, уги уже изрубили туши на куски. – Теперь иди, получишь скребок у сержанта Гульца. Вон он, - Хорек махнул рукой в сторону коренастого мрачного типа. - Берешь из кучи обрубок, садишься где-нибудь - и за работу. Эй, парень, ты что - глухой? Я сказал, за дело! Пленник не двигался с места, и дружелюбие Хорька изрядно поуменьшилось. – Вот что, Тринадцатый. Я - самый добрый и справедливый из всех здешних надзирателей, но в недостатке твердости меня упрекнуть нельзя. Ты можешь рассчитывать на справедливое и беспристрастное отношение, но попустительства не жди. Понял? Можешь просто кивнуть. Пленник молчал. – Боюсь, ты меня не понял. Это огорчительно, но все же разрешимо. Я справлюсь и с этим затруднением так же, как преодолеваю все препятствия: благодаря своей исключительной настойчивости и выдержке. Попробую объяснить еще раз, Тринадцатый. Я не потерплю безразличия, не допущу лени и небрежности. Не выполнивший своих обязанностей наказывается голодом, жаждой, холодом, унижением, причинением боли вплоть до сильных увечий и (или) смерти. Не всякий, знаешь ли, может рассчитывать на место среди полов. Тебе могло повезти гораздо меньше. Подумай об этом. Тредэйн глядел в сторону. – Ты не оставляешь мне выбора, Тринадцатый. Намеренное неподчинение необходимо пресекать, и, повторяю, ты не оставляешь мне выбора. Гульц! - рявкнул Хорек. - – Сэр? - Коренастый сержант мгновенно оказался рядом, кое-как успев убрать с лица выражение беспредельной скуки. Впрочем, скрыть его полностью сержанту, надо заметить, так и не удалось. – Объясни Тринадцатому, что случается с теми, кто не слушает коридорного надзирателя Крешля. – Я луплю их дубинкой, - спокойно отвечал Гульц, - Сворачиваю нос, выбиваю зубы, могу и челюсть сломать. Для начала. – Слышал, Тринадцатый? - поинтересовался Хорек. Тред кивнул, обежал взглядом двор, приметив несколько лиц, разбитых и изуродованных так, как описывал сержант Гульц. – Лучше говори, крысеныш, - добродушно посоветовал сержант. – Я вас слышал, - послушно ответил Тред. – Отлично. Переговоры - ключ к взаимопониманию, - заметил Хорек. - Итак, ты меня понял? – Держи, - сержант Гульц протянул Треду деревянную лопатку, надтреснутая и изношенная пластина которой была заточена снизу, - и не вздумай разыгрывать умника. Я слежу за этими штуками и собираю их в конце каждой смены. Ну, выбирай себе шмат по вкусу, отскребай дочиста и бросай в котел. С человечиной обращение особое - потом представишь мне для осмотра. Если не проходит - чистишь дальше, пока я не приму. Норма - десять костей в час. Не сделаешь - рассержусь. А если я рассержусь, ты наизнанку вывернешься. Дошло? Тредэйн кивнул. – Не слышу ответа, - напомнил сержант. – Я понял, - сказал Тредэйн и, наткнувшись на выжидательный взгляд, добавил: сэр. – Понимание - это замечательно. Я чувствую, мы кое-чего достигли, - Хорек удовлетворенно кивнул. - Понял, Тринадцатый? Десять в час. За дело. На дальнем конце двора возвышалась гора падали. Приблизившись, Тредэйн различил в ней отдельные конечности, разрубленные туши с вывалившимися наружу внутренностями, шеи и отрубленные головы вперемешку с кусками мяса непонятного происхождения. Он узнал обрубки коровьих, собачьих, козлиных и бараньих туш, облепленных черным слоем мух, гудение которых сводило мальчика с ума. Вблизи вонь стала невыносимой, и у Треда закружилась голова. Оглянувшись через плечо, он напоролся на немигающий взгляд сержанта. Задержав дыхание, Тредэйн бросился к куче и наугад выхватил склизкий от гнили обрубок. Мальчику не повезло: в его руках оказался человеческий локоть. Тред с отвращением отшвырнул его, и взгляд сержанта стал жестче. Мальчик торопливо выбрал другой кусок, на этот раз явно животного происхождения, и сержант, уже шагнувший было к нему, остановился. Сжимая отвратительную добычу, Тред отступил от груды мяса с ее вонью и мухами и сел на грязный камень у самой стены. В нескольких шагах от него трудился над неизвестно чьим окороком тощий товарищ по заключению. Его привычные и точные движения говорили о долгом опыте работы. Мясо под скребком сходило тонкими длинными полосами. Полосы падали аккуратной кучкой, и через несколько минут в его руках оказалась голая кость. Тредэйн наблюдал за ним с тоскливым интересом. Почувствовав его взгляд, заключенный поднял усталые, настороженные глаза. – Лучше займись делом, - посоветовал он еле слышным шепотом. И, снова занявшись работой, добавил, почти не шевеля губами: - Смотрят. - Еле заметное движение пальца указало на бдительного сержанта Гульца. Тред поспешно начал скрести, но работа оказалась ему не под силу. Мохнатая нога с копытом - возможно, козлиная - была покрыта основательным слоем полуразложившегося мяса. В мясе кишели черви, в нос ударила вонь. Мальчик отвернулся, давясь рвотой. – Дыши ртом. Еле слышный шепот. Сосед, казалось, был полностью поглощен работой. Тред вздохнул и снова взялся за дело. Мясо было мягким и податливым, как грязь, но в его неумелых руках работа продвигалась медленно. – Не так. Он обернулся посмотреть, как сосед счищает с кости пару последних, еле заметных клочков мяса. – Работай кистью. Ошметки упали на землю, голая кость сияла белизной, заключенный поднялся, чтобы отнести готовую работу в котел. Со стороны довольно просто. Тредэйн попытался взять скребок, как ему показали, и склизкие брызги разлетелись все стороны. Черви извивались в поисках нового убежища, а в ноздри ударила новая волна вони. Желудок взбунтовался, и мальчика вырвало. Скудное содержимое желудка выплеснулось на лежавшую перед ним падаль. Он замер, тяжело дыша, но сержант Гульц уже вырос над ним и тяжелая лапа схватила его за шею, пригибая лицом к мерзкому тухлому мясу. – Не скребешь, так грызи, - заметил сержант. Это предложение вызвало новый приступ рвоты, но в желудке уже ничего не осталось. – Работай как следует здесь, Тринадцатый, - пригрозил сержант, - не то попадешь к угам. Сам решай. Не то… - хватка стала жестче, - не то я сломаю тебе шею, как морковку. Самое простое решение. Я подумаю об этом. - Напоследок еще раз ткнув мальчика носом, он выпрямился и отошел. Тред с трудом разлепил веки. Незаконченная работа все еще лежала перед ним. Поднявшись, мальчик поплелся к котлу, но на его пути уже стоял неумолимый мучитель. – Покажи, - приказал сержант Гульц. Тред протянул ему кость. – По-твоему, это годится в котел? - Вопрос был риторическим. Гульц ткнул пальцем. - А это что? Никак ослеп? Тред понял, что палец указывает на несколько бледных волокон, оставшихся под коленным суставом. – Доделывай. Нет, не туда. - Приказ сержанта остановил попытку к отступлению. - Прямо здесь. Тредэйн сел на землю прямо под ногами сержанта. Приставив острие к кости, он надавил посильнее, но остатки сухожилий не поддавались. Мальчик нажал сильней, и деревянная лопатка треснула в его руках. Инструмент разлетелся надвое, и один из обломков ударился о сапог сержанта. Тред поднял взгляд и увидел, что лицо Гульца расплывается в улыбке. – Молодец, - кивнул он. – Я нечаянно, сэр. – Я сразу вижу нарушителей. Я с первого взгляда понял, что ты что-нибудь да выкинешь, и ты оправдал ожидания. Преднамеренная порча государственной собственности, неподчинение, нападение на охрану. Неплохо для начала, Тринадцатый. – Ух, шкодливые ручонки, - измывался сержант. - Что же с ними делать? Как проучить? - он поразмыслил. - Кажется, придумал. Встать. Тред повиновался. – Давай сюда лапу. – Зачем? – Хочешь знать, что будет, если мне придется повторить приказ? Тредэйн протянул ему левую руку. Схватив его за запястье, сержант потянул мальчика на несколько шагов вперед, к стенке котла, и у Тредэйна мелькнула мысль, что его сейчас бросят в кипящий котел. Казнят, как казнили братьев. Мальчик дернулся, но вырваться ему не удалось. Гульц легко подавил попытку к сопротивлению и медленно прижал кулак пленника к раскаленной стенке котла. Долю секунды Тред ничего не чувствовал, потом ударила боль, и он стал рваться изо всех своих невеликих сил. Сержант еще немного подержал его, затем с презрением отшвырнул. Мальчик упал на колени, баюкая мгновенно онемевшую руку. – Запомнил, малютка Тринадцатый? - услышал он вопрос сержанта. – Да, сэр, - охрипший голос срывался. – Приятно слышать, - Гульц порылся в кармане, вытащил целый скребок и швырнул на землю перед скорчившимся пленником. - Тогда чего же ты ждешь? Возвращайся к работе. - И с чувством выполненного долга сержант, не оглядываясь, ушел. Тред тупо смотрел на деревянную лопатку, потом наконец поднял ее. Козлиные кости, с которых по-прежнему свисали прилипшие волокна, валялись тут же. Он подполз к ним на коленях и украдкой осмотрел двор. Мальчик ожидал, что все взгляды будут обращены к нему, но заключенные равнодушно продолжали работать, а сержант Гульц уже нашел себе новую жертву и рычал на какого-то бедолагу в другом конце двора. Тредэйн едва решился взглянуть на свою левую руку. Наверняка почернела и обуглилась до кости… Мальчик опустил взгляд. Тыльная сторона ладони и костяшка большого пальца опухли и стали багровыми, но кожа цела. Пока что он не ощущал особенной боли, только непривычное онемение. Совсем не страшно. Но все равно погано. Мальчик снова принялся медленно водить скребком, отдраивая кость. На этот раз работа была принята и отправилась в котел. Затем он побрел к куче отбросов и выбрал из нее почти не разложившуюся коровью голову. Карие глаза смотрели на него крайне неодобрительно. Свежая кожа и мясо сходили с трудом, зато не было червей. Он уже немного освоился со скребком, и чистка продвигалась бы довольно быстро, если б не усиливающаяся боль в руке. Онемение быстро прошло. Багровая опухоль становилась бледнее. Под кожей вздувался пузырь. Время шло, и когда тень от стены накрыла двор, пузыри слились в бело-желтую подушку. Под ней яростно пульсировала боль. К тому времени, когда Тред понес к котлу голый коровий череп, солнце уже садилось. Раздался пронзительный свисток, двое стражников собрали скребки и заключенных Цепочкой увели с полутемного двора. В полном молчании они прошагали обратно в крепость. В их походке чувствовалось оживление, наводящее на мысль о близкой кормежке. Тред почувствовал, что изрядно проголодался. Несмотря на все ужасы, молодой организм требовал пищи. Разум готов был отказаться от жизни, но желудок был категорически с ним не согласен. На плечо опустилась тяжелая рука. Мальчик не глядя понял, кто его остановил. – А ты обойдешься, - объявил сержант Гульц. Тред не поднимал головы. - Обойдешься, - повторил Гульц. - Твоя норма - десять в час, а ты и половины не сделал. По-твоему, я шутил? – Кто не работает, тот не ест, - слова сержанта прямо-таки подкупали своей новизной. - Но ты можешь посмотреть. Мальчик прошел еще несколько шагов по коридору. Сержант придержал его за плечо. За высокой дверью помещалась полутемная столовая. Серолицые заключенные сидели рядами на длинных скамьях из сероватых досок, согнувшись над мисками с серой овсянкой, сдобренной гнусно-серыми бобами. Отвратительное варево, но рот мальчика наполнился слюной. В животе забурчало, и его мучитель это услышал. – Малютка хочет соску? - поинтересовался сержант. Тред вежливо промолчал. Заключенные тоже молчали. По-видимому, разговоры за едой не допускались. В сущности, разговоры были запрещены в любое время. Снова прозвучал свисток, и один из охранников заорал: – Полы, НА ВЫХОД! Те покорно поднялись и цепочкой потянулись прочь из зала. Тредэйна пинком втолкнули в камеру, дверь за ним захлопнулась. Холодный сквозняк спасительно остужал кожу. В руке дергало. Оставшись один, Тред ощупал ее в темноте. Под тонкой натянувшейся кожицей переливалась скопившаяся жидкость. Вздувшуюся, отекшую руку все время хотелось трогать. Стоило огромного труда не давить на волдыри пальцами. Перед глазами стояли мерзкие картины. Растянувшись на тюфяке, мальчик скрылся от них в темном забытьи. С первыми проблесками рассвета его разбудил ржавый скрежет засова. Тредэйн нехотя открыл глаза и увидел перед собой коридорного надзирателя, которого мысленно прозвал Хорьком. – Я недоволен, Тринадцатый, - без предисловии объявил Хорек. - Сержант Гульц доложил, о твоем вчерашнем проступке. Он жаловался на твою лень и непослушание, и, признаюсь, я разочарован. Я не ожидал от тебя такого. По-видимому, ты еще не созрел для работы на Костяном Дворе. Тем не менее, я не теряю надежды. Не сомневайся, я найду тебе место. Поднимайся и ступай за мной. Тред подчинился, и Хорек провел его по каменному лабиринту в помещение с низким потолком, у стен которого выстроились жестянки с чистыми белыми костями. В помещении стояло несколько станков с цилиндрическими основаниями. Наверху их виднелись толстые рукояти и круглые отверстия. – Мельницы, - пояснил Хорек, обводя станки широким жестом. - В обращении просты. Насыпаешь костей доверху, вращаешь рукоять, и размолотый порошок собирается в нижней части. Когда ящик наполнится, пересыпаешь все в мешок из той кучи в углу и оставляешь полный мешок у двери. Оттуда его заберут. Твоя норма - полдюжины мешков в час. Понятно? Тред кивнул. – Прекрасно. Чего же ты ждешь? Выбирай любую мельницу и берись за работу. Я скоро вернусь и проверю. Надеюсь, Тринадцатый, на сей раз ты меня не разочаруешь. Хорек ушел. Дверь за ним закрылась. Один. Никто не смотрит. Тред окинул помещение взглядом. Окон не было, свет падал из люка в потолке. До него не дотянуться, да и все равно тот закрыт тяжелой решеткой. Здесь нет выхода. Нигде нет выхода. Мальчик дернул плечом и, оберегая обожженную руку, принялся таскать горсти прокаленных костей к ближайшей мельнице. Он двигался быстро. Не годится разочаровывать Хорька. Покончив с загрузкой, мальчик взялся за рукоять, но работа оказалась неожиданно тяжелой. Кости поддавались с трудом, и у него не хватало сил толкать тяжелую рукоять одной рукой. Здесь нужны были обе руки, но левая, распухшая и отекшая, никуда не годилась. Неизвестно, что с ним сделают, если он откажется работать. Стиснув зубы, Тредэйн нажал обеими руками. Рукоять немного провернулась. Он нажал сильнее, и волдырь на руке лопнул. Скопившаяся сукровица залила руку, и в первый раз накатила настоящая боль. Крик вырвался сам собой. Мальчик посмотрел на обнажившуюся под разрывом плоть. Даже прикосновение воздуха причиняло мучительную боль. Такой рукой работать попросту невозможно. Ей и ложку-то не удержишь. Что же делать? Дверь открылась, и двое охранников ввели несколько бледных заключенных. Те, как видно, находились здесь давно, потому что без промедления принялись за работу. Они выглядели истощенными, и все же были намного сильнее мальчика. Тощие, но жилистые руки налегли на рычаги, скрытые лезвия провернулись, послышался громкий хруст. Тред стоял, глядя на них. Товарищи по заключению словно не замечали самого его существования, но охранники подобной деликатностью не отличались. Один из них - не выше мальчика ростом, но вдвое шире в плечах - подошел и грубо спросил, почему он бездельничает. Тред молча показал бесполезную руку. – Ну и что? - пожал плечами охранник. Возвращение Хорька избавило Тредэйна от необходимости отвечать. – Покажи, сколько ты сделал, Тринадцатый, - потребовал Хорек. - Я хочу гордиться тобой. – Надзиратель, он отказывается работать! - торжествующе объявил стражник. – Опять отлыниваешь, Тринадцатый? - удивился Хорек. - Ты, кажется, твердо решил доказать свою непригодность? Я более чем разочарован. Я раздражен. – Скажите это сержанту Гульцу, который забавы ради сжег мне руку, - ответил Тред. Кругом послышались короткие вздохи. Кажется, другие заключенные были не так уж равнодушны, как показалось мальчику на первый взгляд. – Вижу, ты пытаешься уклониться от ответственности, - оскалился Хорек. - Явное свидетельство безответственности. От тебя никакого толку, Тринадцатый. Ты годен только для работы, с которой справляются дети, женщины, старики и идиоты. К таковым я причисляю теперь и тебя. Ступай за мной. Тред не стал даже спрашивать куда. Он снова проследовал за надзирателем сквозь гранитное чрево крепости Нул, спустился на несколько этажей и оказался на кухне. Горячий воздух пахнул ему в лицо прогорклым маслом, толстые крысы с явной неохотой уступали им дорогу. Здесь, под надзором единственного откровенно скучающего капрала, трудились восемь или девять заключенных. Эти старики, сутулые, слабые и подавленные, явно не были способны даже на малейшее сопротивление. – Капрал Вонич, - позвал Хорек. – Так точно, - равнодушно отозвался капрал. – Я привел вам мелкого, слабосильного и ленивого пола. Отработанный материал, к сожалению. Уже умудрился покалечиться и, несомненно, потеряет левую руку. Начнется воспаление, потом ампутация… Долго не протянет. А пока можете попытаться найти ему дело. – Слушаюсь. – Я надеялся на тебя, Тринадцатый, - сурово обратился к Тредэйну Хорек. - Но ты проявил себя не лучшим образом и оказался непригоден к настоящей мужской работе. Здесь ты на своем месте, и я вынужден тебя оставить. Разочарованный надзиратель развернулся и ушел. Капрал Вонич уныло рассматривал нового подопечного. – Вечно мне достаются одни отбросы, - пожаловался он. - Ты только в овощной погреб и годишься. Сюда. Тред последовал за ним к маленькому темному отверстию в стене кухни. Вонич развернулся, схватил мальчика за руку и втолкнул в темную неизвестность. Тредэйн споткнулся на короткой лесенке, не удержался на ногах и растянулся ничком у ее подножия. Сверху донесся голос: – Будешь лущить бобы, - распорядился капрал Вонич. - На это, надеюсь, способен даже такой увечный малец, как ты. И не думай валять дурака. Я скоро зайду посмотреть, сколько ты сделал, и смотри, чтобы я остался тобой доволен! Голос смолк. Капрал удалился. Тред медленно приподнялся и стал осматриваться. В овощном погребе было не слишком темно. Сквозь затянутые толстой решеткой отверстия в стене сочился слабый свет. Глаза быстро привыкли к полумраку, и мальчик разглядел низкое помещение с мокрыми каменными стенами и покрытым плесенью полом. Деревянные перегородки разделяли груды брюквы, бобов, пастернака, редьки и луковиц. В углу виднелась куча ветоши. При виде овощей, пусть грязных и подгнивших, мальчик вспомнил, насколько он голоден. Сколько же он не ел? Нужно обязательно поесть, хоть чего-нибудь, а то ведь такой возможности может больше не представиться. Неловко поднявшись на ноги, Тред подобрался к ближайшей куче редьки, схватил одну, наспех стер грязь и вонзил в нее зубы. Оторвав порядочный кусок, он стал жадно жевать. Бесполезно. Прошлогодний клубень оказался невкусным и жестким - сухим, как картон, и горьким, как проигрыш. Совершенно несъедобным. Тредэйн с отвращением отшвырнул редьку. Она пролетела по воздуху и упала на кучу тряпья в углу. Та зашевелилась и пробурчала: – Я тебя не трогал. За что ты меня? |
||
|