"Звездный полицейский" - читать интересную книгу автора (Волознев Игорь)

Глава III. Бессмертный

На Дарта уставились глазные яблоки — такого же каменного оттенка, как и все тело. На них не было зрачков. Казалось, будто существо слепо. Но глаза обратились на комиссара, а это значило, что неведомый обитатель планеты видел его!..

Дарт в замешательстве отступил на шаг. Рука его машинально легла на приклад бластера. Однако комиссар не вскинул оружия: в поведении существа не чувствовалось агрессивности. Оно приподняло свою большую голую голову и медленно, как бы с трудом, повернуло ее в сторону пришельца.

Никакого выражения не обозначилось на лице аборигена, и все же, по некоторым едва уловимым признакам, комиссару показалось, что существо озадачено его появлением. Четыре слабых тонких руки шевельнулись и, как змеи, заскользили по подлокотникам кресла. Существо приоткрыло рот и издало протяжный звук, похожий на монотонное гудение. Дарт в немом приветствии вскинул руку, показывая открытую ладонь. Практически на всех мирах Конфедерации, где обитали антропоморфные гуманоиды, этот жест означал приветствие и предложение мира. Существо с минуту помедлило, видимо обдумывая его жест, затем тоже подняло одну из своих ручонок и показало ее ладонь Дарту.

Комиссар удовлетворенно кивнул и быстро вернулся к челноку. Здесь, в багажном ящике, он разыскал кибернетический лексикатор — прибор в виде плоского диска сантиметров пятнадцати в диаметре, способный расшифровать практически любые звуковые сигналы и воспроизводить их на карриорском языке с помощью механического имитатора. Дарт повесил его себе на грудь и, включив его, подошел к гуманоиду.

— Скажите что-нибудь, — произнес он для того лишь, чтобы вызвать в четырехруком ответную голосовую реакцию. — Это нужно для лексикатора, — он дотронулся рукой до диска и добавил: — Несколько фраз на вашем языке необходимы прибору в качестве материала для анализа…

Существо некоторое время бесстрастно смотрело на него, потом снова издало протяжный монотонный звук. На этот раз Дарт различил в нем едва уловимые колебания тембра. Лексикатор тихо защелкал, обрабатывая информацию. Дарт ждал, когда кибернетический переводчик заговорит. Но лексикатор лишь щелкал, безмолвствуя. Язык незнакомца, по-видимому, был слишком сложен для него, прибор требовал дополнительных данных, то есть незнакомец должен был еще немного «погудеть».

Дарт, видя, что тот умолк, ободряюще кивнул головой и несколько раз повторил:

— Говорите, говорите, прибор обрабатывает звуки. Лежавшее в кресле существо, словно угадав желание пришельца, вновь загудело, лексикатор защелкал с удвоенной скоростью и вдруг механическим голосом, раздельно выговаривая каждое слово, выдал долгожданный перевод:

— Ваше прибытие — большая неожиданность для меня. Свыше семисот миллионов лет прошно с тех пор, как я остался один на этой планете. Город, в которым мы находимся, когда-то назывался Луаимм и был столицей Западного континента.

— А я-то думал, что в кресле лежит статуя! — не удержался Дарт от непроизвольного восклицания.

Лексикатор тотчас перевел его слова на язык гуманоида. Но тот был настолько изумлен появлением Дарта, что даже не обратил внимание на сравнение себя со статуей.

— Откуда вы появились? — спрашивал он. — Вы один? Каковы ваши намерения? Почему вас не убивает холод и излучение открытого космоса? Живое ли вы, наконец, существо, или механизм, созданных искусными учеными?

— Неужели я похож на робота? — задетый за живое, ответил Дарт. — По-моему, если кто из нас и похож на него, то, во-всяком случае, не я…

— Как интересно, — после некоторой паузы продолжал переводить лексикатор. — Живое существо, разумное, способной без защитной оболочки перемещаться по космосу и обладающее такой удивительной вещью, как этот диск…

— Лексикатор — еще не самая удивительная из технических разработок, созданных в Звездной Конфедерации, — ответил Дарт, — и защитная оболочка у меня имеется, только вы ее, по-видимому, не замечаете. Меня защищает слой газа, который окутывает мое тело…

— Слой газа я вижу, — сказал незнакомец, — только я никак не могу взять в толк, как эта тонкая, бледная, едва видимая прослойка оберегает вас от чудовищно низкой температуры, уже многие тысячи лет царящей на моей планете.

— Но вы-то эту температуру переносите, — заметил в свою очередь Дарт, — хотя у вас, насколько я могу судить, вообще нет никакой защиты.

— Она мне не нужна, — возразил незнакомец. — Сверхнизкие температуры и космические излучения не оказывают на меня никакого воздействия. Для меня их просто не существует. Если меня что и беспокоит, так это научные идеи, которые я обдумываю все эти годы… Например, совсем недавно — кажется, тысяч тридцать лет назад, — мне пришло в голову сразу несколько интересных идей. Одна из них поистине выдающаяся. Я как раз размышлял над ней, когда вы появились.

— Но позвольте! — вскричал изумленный Дарт. — Не хотите ли вы сказать, что вам десятки тысяч лег и вас ничто не может убить — ни время, ни космос, ни тоска этого мертвого, пустынного мира?..

— Я, кажется, уже говорил вам, что был свидетелем гибели цивилизации на этой планете, — сказал гуманоид, — это произошло, я повторяю, свыше семисот миллионов лет назад. Я последний представитель некогда процветавшей расы, достигшей небывалых успехов в философии, архитектуре, поэзии, живописи; расы, созданной для счастья и стремительно погибшей в результате сближения нашего солнца с громадной красной звездой…

— Как это произошло? — ошеломленный Дарт задал первый пришедший в голову вопрос. — И почему все погибли, а вы один выжили?

— В те достославные годы, — заговорил незнакомец, — когда моя цивилизация достигла вершины могущества, я был одним из многих, населяющих эту планету, был жителем Луаимма, участвовал в празднествах и концертах, многолюдных развлечениях и будничном труде. Да, я помню времена, когда на этих улицах кипела толпа, а здесь, на плошади, давались спектакли, которые продолжались всю ночь, освещаемые огнями фейверков… Все это и теперь стоит перед моими глазами, а ведь прошло столько лет… Да, в ту пору я был обыкновенным человеком, радовался, печалился, волновался заботами, которые теперь мне . кая^тся ничтожными, и уже -тогаа обдумывал свое первое научное открытиепрепарат, который настолько преобразует тело, что его практически ничем нельзя убить. Идея захватила меня, и я отдал ей около шестисот лет — то есть практически всю свою сознательную жизнь. Сначала я испытал препарат на скоксе — зверьке, что во множестве водились в те времена. Опыт дал превосходные результаты. Все мои попытки убить животное ни к чему не приводили. Оно чувствовало себя прекрасно и в горящем реакторе энергостанции, и в ледяном вакууме космического пространства. Нечего и говорить, что ни нож, ни топор его не брали. Скоке жил, обходясь без пищи и воды, и чувствовал себя превосходно! Не знаю — почему, но я долго не решался испытать это средство на себе. Мне казалось, что я в этом случае переступлю какую-то непостижимую грань, перестану быть человеком — даже если и выживу после инъекции… Я решился на этот шаг, уже находясь на смертном одре. Один из моих учеников по моей просьбе ввел в мой организм единственную хранившуюся у меня дозу препарата." И я остался жить. А через несколько сот лет на мою планету обрушилось несчастье, о котором я упоминал… Могучее притяжение 1фасной звезды сорвало мою планету с ее орбиты и увлекло в межзвездное пространство. Планета, получив ускорение, не смогла удержаться и на орбите захватчика — ее вынесло далеко в космос, в его непроглядный, ледяной мрак… Преэвде всего стала быстро рассеиваться атмосфера, губительное космическое излучение косило людей миллионами… Остатки населения ушли под землю, к природным источникам тепла, по и внутренность планеты остывала быстрее, чем это можно было предположить… В те страшные годы, среди всеобщего смятения и безумств, я пытался образумить людей, доказать им, что только мой препарат способен спасти их и всю цивилизацию от неминуемой гибели. Но меня мало кто слушал. В ту пору появилось вепикое множество пророков и проповедников, каждый звал за собой, обещая спасение, и народ шел за ними, верил им и погибал от болезней или в кровопролитных схватках с представителями других сект. А ведь для того, чтобы изготовить дозу препарата, способную избавить от смерти хотя бы одного человека, нужна специально оборудованная лаборатория, нужны высокоточные приборы и особые плавильные печи, позволяющие доводить температуру до миллионов градусов, нужны стерильной чистоты реактивы и вещества, а в той обстановке хаоса и безумия, которая воцарилась на планете, среди убийств и всеобщего озлобления, о нормальной работе нечего было и думать. Мне оставалось помогать страждущим словом, утешать и ободрять их в трагические предсмертные часы… Сотни лет спустя, когда на планете уже никого не осталось, я бродил по ее мертвым городам и видел страшные картины. Улицы, усеянные десятками тысяч трупов. В предсмертной ярости люди убивали друг друга, и победителей в этих побоищах не было. Я спускался в подземные пещеры, куда жалкие остатки моей расы ушли, спасаясь от губительного излучения. В подземельях они одичали, звериные инстинкты торжествовали среди них, людоедство сделалось нормой жизни. Но и в пещерах они все вымерли… Эти подземные лабиринты представляли собой поистине кошмарное зрелище. Проткнутые кольями человеческие скелеты, проломленные черепа, мумифицировавшиеся трупы со звериной злобой в лицах." Нет, здесь, на поверхности, среди этих пышных останков моей когда-то великой цивилизации, мне легче переносить одиночество и предаваться раздумьям. Трупы, устилавшие эти улицы, истлели и обратились в прах, а великолепные храмы остались, и долго еще будут стоять под вечными звездами… Гуманоид умолк, погрузившись в раздумье. Дарт смотрел на него в крайнем замешательстве. Перед ним было явно живое существо — мыслящее, разумное, видимо очень древнее, но не верилось, что он живет семьсот миллионов лет. Это ведь немыслимая цифра— семьсот миллионов! Возможно ли такое? Слушая загадочного гуманоида, Дарт пытался припомнить все, что изучал в колледже об обитателях миров Звездной Конфедерации. Кое-где, действительно, живут чрезвычайно долго. Это особенно характерно для жизни на кремниевой основе. Аборигены громадных метановых планет, коренастые, крепкие, похожие на обломки скал, живут сотни тысяч лет — до тех пор, пока им попросту не надоедает жить и они не кончают с собой, прыгая в раскаленные жерла огнедышащих вулканов. Но и они все же умирают! В отличие от бессмертия, о котором говорит это странное существо… Вынужденная вечная жизнь, когда даже с собой покончить невозможно… Это что-то абсурдное, чудовищное, не укладывающееся в сознании…

У Дарта чесались руки полоснуть по незнакомцу бластерным лучом и на опыте проверить, так ли уж он неистребим. Но простая учтивость требовала выдержки. Дарт кивал, слушая мерный голос лексикатора, сопровождавший гудение аборигена. В конце концов— Дарт здесь гость, а этот лупоглазый — хозяин, на которого с самого начала необходимо было произвести благоприятное впечатление.

— Насколько я вас понял, вы утверждаете, что открыли препарат абсолютного бессмертия, — сказал комиссар. — Там, откуда я прибыл, ни о чем подобном никогда не слыхали, хотя наука сделала очень многое, чтобы продлить человеческую жизнь… То, что вы мне сообщили — настолько удивительно, что верится в это с трудом. Неужели кроме вас на планете нет других бессмертных?

— Ну почему же, — ответило существо, не сводя с Дарта больших круглых глаз. — Есть еще скоке.

Он издал протяжный свист и из щели под гранитной ступенью выбралось небольшое животное на восьми лапах, с неуклюжим плотным туловищем и с почти собачьей головой, па которой блестели, как угольки, три черных глаза. Скоке мелкими прыжками подскакал к гуманоиду, остановился) покрутил короткими усиками и направил их, как антенны, в сторону Дарта.

— Забавный зверек, — сказал комиссар. — Вы говорите, его нельзя убить?

— Невозможно, — подвердил четырехрукий долгожитель и пальцем одной из своих рук показал на бластер, висевший у поясе Дарта. — Насколько я могу судить, это оружие?

— Вы угадали.

— Что ж, тогда попробуйте применить его против моего скокса, и вы сами убедитесь, что все, о чем я вам рассказал — сущая истина.

Дарт, не отвечая ни слова, вскинул бластер и направил огненную струю на восьминогого зверя. Скоке смотрел на комиссара выжидательным, любопытным взглядом, покуда огненный луч скользнул по его мордочке, неуклюжему туловищу и ногам. Пламя не оказывало на него никакого воздействия, зато каменный тротуар возле скокса, задетый лучом, сплавился и почернел.

Наконец скоксу, видимо, надоел этот докучливый луч, снующий по его глазам, он недовольно фыркнул, привстал на задние лапы, в один прыжок оказался у кресла и забился под него, выставив наружу усы. Дарт расхохотался, засунул бластер за пояс.

— Теперь я, кажется, начинаю верить, — воскликнул он. — Но как это должно быть, тоскливо — не имея возможности умереть, проводить годы и столетия на безжизненной планете, среди унылых руин!

— Я давно отвык от таких чувств, как упыние, грусть, тоска и тому подобное, — ответил гуманоид. — Даже когда я вспоминаю прежнюю, залитую солнцем, оживленную планету, кипение жизни на ней, я не испытываю отрицательных эмоций. Пожалуй, лишь удивление и радостная, светлая печаль охватывают меня в часы воспоминаний… Общение с людьми мне заменяют, идеи, которые постоянно приходят мне в голову… Представьте, когда я закрываю глаза и погружаюсь в свои мысли, то годы для меня спрессовываются в минуты…

— Но какой толк размышлять над чем-то, — перебил его Дарт, — обдумывать какие-то идеи, когда никто во всей Вселенной о вас не знает? Для чего они? С кем вы можете поделиться ими на этой пустынной планете?

— Мои мысли нужны прежде всего мне самому, — ответил четырехрукий. — Это отвлечения, умозрительные построения, прелесть и глубину которых могу оценить только я — их творец. Вот совсем недавно, например, я задался абстрактным вопросом: как снова сделаться смертным?

— Ага, жить вам все-таки надоело!

— Надоело? — задумчиво переспросил гуманоид, медленно закрыв и вновь раскрыв свои большие глаза. — Не знаю… Никогда не задумывался над этим… То, что вы сейчас сказали, чрезвычайно интересно и требует длительных размышлений… Нет, — продолжал он после недолгого молчания, — не смерть как таковая, а лишь теоретическая возможность прекратить действие препарата бессмертия — вот что увлекло меня… В последнее время я упорно размышлял над этой проблемой и меня осенило несколько блестящих идей. В этом здании, — одной из рук он слабо махнул в сторону колонн, — я оборудовал лабораторию. Иногда наведываюсь туда, чтобы произвести тот или иной опыт, но чаще лежу здесь… Под звездами удивительно хорошо размышляется. Закрою глаза — кажется, всего на несколько минут, — а уже прошли десятилетия, созвездия изменили свое положение…

Дарт наклонил голову в почтительном поклоне.

— Я забыл представиться, профессор, — сказал он. — Меня зовут Гиххем Дарт, я комиссар космической полиции Карриора.

— Рад знакомству, — отозвался гуманоид. — Меня когда-то звали А-уа.

— Очень приятно, господин А-уа. Должен также добавить, что я попал сюда по независящим от меня обстоятельствам, находясь при исполнении служебных обязанностей…

— Объясните мне прежде, что такое Карриор, и это ваше непонятное выражение…

— Вы имеете в виду — космическая полиция?

— Вот именно. Что это такое?

Дарт вздохнул, набираясь терпения. Впрочем, растолковывать аборигенам отдаленных планет, что такое «космическая полиция», ему было не впервой, и он довольно бодро объяснил профессору, что Карриор — это один из наиболее развитых миров в громадной области космического пространства, называющейся Метагалактикой. Когда-то давно несколько тысяч таких миров объединились в Звездную Конфедерацию; миры эти находятся один от другого на чудовищно большом расстоянии, но перелеты через субпространство сблизили их, и более тесное общение друг с другом стимулировало научный прогресс и ускорило их развитие. Но таких высокоразвитых миров, как Карриор, Шабур, Альцебес и других, составляющих ядро Конфедерации, — сравнительно немного, гораздо больше планет, цивилизации на которых находятся еще на недостаточной ступени развития, чтобы быть принятыми в сообщество в качестве полноправных членов. В большинстве своем полуварварские, агрессивные миры, подчас со странной, извращенной моралью, технология которых позволила им пока только сделать первые шаги в освоении космического пространства. То тут, то там среди них возникают конфликты, которые чреваты самыми пагубными последствиями не только для враждующих сторон, но и для соседних миров; нередки случаи захвата чужих поселений, вторжений на мирные планеты и нападений на межзвездные торговые корабли. Поэтому миры-учредители Конфедерации договорилиса разделить Метагалактику на сферы своего влияния, чтобы контролировать ситуацию в космосе. Та часть Вселеиной, где обнаружена планета А-уа, относится к сфере влияния Карриора. Сферы влияния, в свою очередь, разделены на секторы — участки, каждый из которых охватывает десятых тысяч звездных систем. За порядок в секторе отвечает специально назначенный полицейский комиссар.

— Что касается собственно Карриора, — продолжал Дарт, — то это густонаселенная планета, размерами вдвое больше вашей. Ее не увидишь отсюда даже в мощный телескоп. Но можно рассмотреть солнце, вокруг которого она обращается… Там моя родина, и, я думаю, что мне теперь придется вернуться туда гораздо раньше срока, отведенного мне на патрулирование сектора. Космическим бандитам удалось подбить мой корабль. Я единственный из экипажа, кому удалось спастись. Чтобы добраться до вашей планеты, я проделал долгий путь в этом летательном аппарате. У меня на исходе продовольствие и почти иссякла энергия в батареях. Ни тем, ни другим вы, как я понимаю, обеспечить меня не можете…

— Если бы вы сообщили мне состав и способ изготовления того, что вы называете «продовольствием» и «батареями», то я, пожалуй, подумал бы, как синтезировать их в лабораторных условиях…

— Боюсь, господин А-уа, что мне не пережить и минуты вашего раздумья. У меня совершенно нет времени. Вы видите, тут у меня на поясе портативный прибор, который ежесекундно воссоздает, очищает и удерживает вокруг меня защитный слой. Цифры на его шкале неумолимо говорят мне, что запас энергии в миниатюрных батарейках подходит к концу, их надо перезарядить, подключив я батареям челнока, а там тоже энергия кончается. У меня нет возможности даже более обстоятельно поговорить с вами, как этого хотелось бы нам обоим. Я должен экономить энергию, которая нужна мне для сведения счетов с бандитами. Я поклялся их уничтожить, и теперь, похоже, мне предоставляется последний шанс.

— Если вам необходима помощь, то можете рассчитывать на меня, — заметил А-уа, — хотя я не совсем представляю, чем могу быть вам полезен…

— Я, признаться, тоже, — ответил Дарт. — Вообще встреча с вами не входила в мои планы. Но если уж она произошла, то я должен посвятить вас в них.

— Слушаю внимательно.

— Господин А-уа, мне надо послать донесение на Карриор. Сигнал пойдет через субпрестранство, то есть достигнет конечной точки — Карриора, практически в то же мгновение, как будет отправлен. В нем я сообщу о нападении бандитского звездолета и передам координаты астероида, на котором преступники устроили свое логово. Координаты вашей планеты я передавать не буду, в этом нет необходимости — станция, которая примет мое донесение, вычислит эти координаты по траектории передающей волны.

— Насколько я понимаю, после этого сюда прибудут ваши соотечественники? — спросил А-уа.

— Вы догадливы, — ответил Дарт. — Здесь появится полиция, а потом, разумеется, исследователи, которым вы, господин А-уа, можете оказать неоценимую помощь. Но прежде, чем появятся посланцы Карриора, сюда прибудет звездолет бандитов. От их астероида до вашей планеты, что назвается, рукой подать. Запеленговав передатчик, они примчатся спустя считанные минуты, чтобы уничтожить меня. Их звездолет вооружен сверхмощными термоядерными снарядами…

— Это что такое?

— Бомбы громадной разрушительной силы! При взрыве одного такого снаряда образуется ударная волна, которая способна разнести вдребезги всю эту площадь и весь город! Боюсь, господин А-уа, что из-за меня вы попали в крупную передрягу. По-крайней мере — ваш покой тут здорово потревожат.

— Мой покой ничто не может потревожить, уважаемый комиссар, — отозвался гуманоид. — Даже если своими бомбами они взорвут всю планету, я не погибну. Для меня это невозможно.

— И тем не менее в этом нет ничего хорошего — оказаться под бомбежкой, — сказал Дарг. — Но не стану спорить. У меня слишком мало времени, чтобы расписывать «прелести» массированной ядерной атаки. Выслушайте мой план. Тотчас после сеанса субпространственной связи мы с вами садимся в челнок и, выжимая предельную скорость, мчимся на противоположное полушарие планеты. До прибытия сюда Зауггуга у нас будет в запасе минут двадцать — двадцать пять. За это время мы должны найти подходящее убежище. На другом полушарии я видея горы. Думаю, мы успеем добраться до них. А уж в горах мы наверняка найдем какую-нибудь пещеру, где можно затаиться и переждать бомбардировку.

— Весьма польщен вашим предложением отправиться с вами, — сказал А-уа, — но не доставлю ли я вам лишних неудобств?

— Ни малейших, — ответил Дарт. — Вы превосходно поместитесь рядом со мной в кабине. Не могу же я оставить под бомбами единственного уцелевшего представителя здешней цивилизации! Вы настолько уникальны, что я не могу рисковать вами.

— Что ж, я не прочь, тем более все, о чем вы мне рассказали, меня чрезвычайно заинтересовало, — с этими словами гуманоид выбрался из кресла. — Только перед отлетом я загляну в лабораторию. Мне надо кое-что взять.

— Хорошо. Но, пожалуйста, поторопитесь.

— О нет, я вас не задержу.

Мелкими, какими-то плывущими шажками А-уа поднялся по ступеням ближнего здания. Узкая четырехрукая фигура помаячила среди колонн и исчезла в их тени.

Гиава IV. Между жизнью и смертью

Комиссар мельком подумал, что за ним следовало бы проследить — всякое может случиться, но все же решил не подавать гуманонду лишнего повода для подозрений. Забравшись в кабину челнока, он занялся составлением доне^ сения на Карриор.

Текст должен быть кратким и емким, способным уместиться в одну единицу информации, передаваемую за сотую долю секунды. На текст большего объема в батареях челнока просто не хватит энергии. Дарт задал соответствующую программу компьютеру; электроника вскоре выдала необходимый блок, который комиссар приготовил для запуска в субпространственный эфир. Затем он выбрался из челнока и прошелся, нетерпеливо поглядывая на громадное здание, где скрылся загадочный профессор.

Вскоре нелепая фигура А-уа вновь замаячила у колонн. Гуманоид сходил по гранитным ступеням, держа в двух нижних руках какую-то коробочку. Она была раскрыта, и А-уа двумя верхними руками перебирал ее содержимое.

— Вы готовы? — спросил Дарт.

— Теперь да, — откликнулся гуманоид.

— Садитесь в кабину. Нам предстоит полет на предельной скорости, — предупредил комиссар, устраиваясь в кабине рядом с инопланетным профессором. — После того, как я отправлю донесение на Карриор, счет времени для нас пойдет на секунды…

— На секунды? — переспросил А-уа повышенным тоном, обозначавшим, по-видимому, удивление. — Я привык отсчитывать время тысячелетиями, а тут вдруг — на секунды… Как хотите, но мне трудно в это поверить…

— Ничего, это с непривычки, — с этими словами Дарт включил двигатели.

В дюзах челнока глухо заревело разгорающееся фотонное пламя. Комиссар положил руку на ключ субпространственной связи. Сеанс одностороннего контакта с Карриором длился мгновение. Четырехрукий пассажир челнока вряд ли даже понял, что донесение отправлено, а комиссар уже вцепился обеими руками в рычаги управления.

Летательный аппарат круто взмыл ввысь. В считанные минуты величественные здания Луаимма скрылись в мглистой дали. Челнок, набирая скорость, помчался над зеркальной гладью застывшего океана.

Дарту казалось, что время течет стремительно, и он выжимал из летающей посудины максимальную скорость. В сумеречной дали уже выросли снежные вершины, сверкающие под звездами, как вдруг в небе послышался тяжелый, нарастающий гул.

— Так я и знал! — закричал Дарт. — Они нас засекли!.. А-уа не реагировал на его возглас. Он полулежал рядом, закрыв глаза и прижав к груди коробочку. Казалось, он погрузился в свое обычное раздумье, при котором несколько минут равнялись годам, а то и десятилетиям.

К счастью, челнок успел добраться до горной гряды раньше, чем его настиг громадный черный звездолет. Чертыхаясь, комиссар на полной скорости рванул в первую подвернувшуюся расщелину, ежесекундно рискуя напороться на какой-нибудь невидимый в полумраке выступ.

Ядерный снаряд с оглушительным треском взорвался где-то совсем рядом. Полыхнуло пламя, посыпались огромные валуны, гулкое эхо прогрохотало по горным долинам и ущельям. Челнок юркой серебристой каплей мелькал среди падающих циклопических глыб, бесстрашно нырял в пропасти и углублялся в расщелины, а над ним, на фоне разбойничьего корабля. Оттуда, рассекая мглистый небосвод, яркими вспышками неслись снаряды.

Грохотало справа и слева, спереди и сзади, трескались скалы, с шумом сходили каменные лавины. Дарт до крови закусил губу: все-таки он не успел затаиться в ущелье, бандиты засекли челнок при подлете к горам! Теперь они знают, что он здесь. Даже если он нырнет в укромную пещеру, сделавшись недосягаемым для их шарящих инфралучей, то пираты все равно не успокоятся. Они не улетят, пока не искрошат весь это горный массив в мелкую щебенку…

Сумасшедший полет в вихре глыб, поднятых на воздух взрывами, продолжался недолго: чудовищный удар падающего валуна потряс челнок и он рухнул, увлекаемый грудой камней, куда-то в пропасть…

Ударившись корпусом о скалу, он подскочил и застрял между выступами на узкой площадке, тянувшейся вдоль отвесной стены. Лавина камней, стремившаяся вслед за ним, прогрохотала в нескольких метрах.

Аппарат лежал на боку. Самая глубокая вмятина пришлась как раз на кабину, но пульт еще мерцал огнями и в сопле вздрагивало пламя… Штурвал врезался в грудь Дарту, смяв грудную клетку и превратив желудок в кровавое месиво. Разбитая голова комиссара свешивалась на плечо А-уа. Гуманоид чудесным образом остался невредим и сохранял завидное хладнокровие. Дарт хрипло дышал, из его рта сочилась кровь.

— Все-таки… проиграл… — послышалось сквозь судорожные всхлипы, и валявшийся где-то под ногами лексикатор перевел его слова. — Конец… Это конец… Когда прибудут люди с Карриора… скажите, что… я… сделал все, что мог…

— Почему бы вам самому не сказать им об этом? — спокойно осведомился А-уа. — Если вам угодно, я могу восстановить ваше тело, вернуть ему крепость и силу, и только — понравится вам это или нет, — но вам придется согласиться с бессмертием вашего организма.

Затуманившиеся глаза Дарта взглянули на гуманоида с изумлением и надеждой. Рот комиссара судорожно приоткрылся, но говорить он уже не мог… Слышался лишь прерывистый хрип…

— Здесь у меня хранится несколько граммов моего препарата, — продолжал А-уа, открывая коробочку. — Как раз хватит, чтобы сделать бессмертным одно живое существо.

Признаться, эту порцию я приготовил в расчете на ее последующее преобразование в препарат антибессмертия. Но, исходя из соображений гуманности, я готов предоставить дозу в ваше распоряжение. Итак, уважаемый комиссар, согласны ли вы стать бессмертным?

— Да… черт побери… — в последнем отчаянном усилии выдавил отдирающий.

Гуманоид концом блестящей трубочки коснулся его шеи. Укола Дарт не почувствовал. Если боль от него и была, то она потонула в той общей невыносимой боли, которая раскаленным обручем стискивала все его изувеченное тело.

— Инъекция введена, — сказал А-уа, укладывая трубочку в коробку. — Теперь вы можете не беспокоиться о разбитом челноке, бомбах, преступниках, собственной безопасности и вообще ни о чем. Уверяю вас, что скоро вся эта история будет казаться вам сущим пустяком. Перед вами открылась вечность, дорогой комиссар. С этой минуты вы начали погружаться в нее…