"Плачь, влюбленный палач!" - читать интересную книгу автора (Володарская Ольга)

9.

В столовую мы вернулись только через час. Бездна времени ушла на то, чтобы привести в чувства пострадавших — Галину Ивановну и Куку (причем, телохранитель пришел в себя довольно быстро, хоть и шмякнулся головой о корягу). К тому же бедному Артменону пришлось всю дорогу тащить на руках Изольду, а это тоже не способствовало быстроте передвижения.

Короче, когда мы ввалились в музыкальный зал, Сонька вся извелась.

— Где вы застряли, черти? — накинулась она на нас с Ксюшей. — Я же волнуюсь.

— О! — Ксюша восторженно закатила глаз. — Мы наблюдали за тем, как доблестный рыцарь Артемон спасал неуклюжую старую деву, как бишь ее…Матильду что ли.

— От кого спасал?

— От самой себя. Софья, а ты не находишь его симпатичным?

— Артемона? — очень удивилась подружка.

— Ясно, что Артемона. Не тормози — отвечай.

— Ну… Не знаю… — Сонька прокашлялась. — Не нахожу.

— Это говорит только о твоем дурном вкусе, — процедила Ксюша. — Вот Матильда, например, находит его обворожительным. Глянь сама.

Сонька глянула. Я тоже. Оказалось, Ксюха была права — Изольда не сводила с банкира глупо-влюбленных глаз.

— Ха! Эта кочерыжка может кого угодно находить обворожительным, но я то вижу, что он урод.

— А я считаю, что он очень симпатичный, — продолжала упорствовать Ксюша.

— Тоже мне, удивила! Все знают, что для тебя красота мужчины прямо пропорциональна его счету в банке.

— И Леле он нравится, — выдала Ксюша свой последний аргумент.

Я закашлялась, но возразить не решилась — обещала же не мешать. Сонька недоверчиво скосила на меня свои зеленые глаза, спросила:

— Правда?

— Да! — выпалила я. В конце концов, Артем был и вправду неплохим мужиком.

— Ну я тогда не знаю…

Сонька так и не закончила начатой фразы, но, как мы заметили, призадумалась. Думы ее сопровождались пронзительными взглядами в сторону банкира, вздохами, рассеянными вопросами ни о чем. На исходе 5 минут Сонька, видимо, приняла какое-то решение. Она встряхнулась, пригладила волосы, стерла с щек осыпавшуюся туш, подтянула лосины и передислоцировалась поближе к Артемону. Оказавшись в поле его видимости, Сонька грациозно села на кресло, закинула ногу на ногу, нацепила на мордочку скучающе-приглащающее выражение и стала ждать.

Я похихикала. Ксюша довольно крякнула. И мы обе замерли в ожидании. Уж очень хотелось посмотреть, как Сонька будет Артемона очаровывать.

Однако ее маневры были замечены не только нами, но и влюбленным Зориным. И его они привели в крайнее волнение.

— Леля, — громким шепотом позвал он. — Тебе не кажется, что Сонечка неадекватно себя ведет?

— Нет. Не кажется. По-моему, она нормальнее, чем обычно.

— Но она предлагает себя, — всплеснул руками Юрка. — Это так не красиво… И так ей не свойственно…

— Юрок, откуда ты знаешь, что ей свойственно?

— Леля! — возопил он. — Я не понимаю, что вы нашли в этом тупом нуворише?

— Он очень мил, — промурлыкала Ксюша.

— Леля, — Юрка проигнорировал Ксюшину реплику и затряс меня за руку. — Подействуй на нее. Ты можешь. Растолкуй, что здесь есть более достойный кандидаты…

— Что-то ни одного не вижу, — продолжала бухтеть Ксюша.

— Она же тонкая натура. Учительница. Она должна понимать, что деньги — не главное, — гнул свое Юрка.

Я закатила глаза и, возмущенно сопя, потопала от Зорина подальше. Мне он до смерти надоел. А уж Соньке, наверное, подавно!

— Леля! — не унимался Зорин. — Леля! Постой!

— Отстань.

— Помоги мне. Я сгораю от страсти, неужели ты не видишь!

— Быстрей бы уж сгорел. Хоть замолкнешь, наконец.

— Леля! Она должна быть моей. Я мечтаю о ней уже целый год! — все громче умолял Зорин. — Посодействуй, ты же мой друг!

— Юра, отвали.

— Проси чего хочешь!

— Мне ничего не надо. От тебя особенно.

— Хочешь «винт»? Новый. На 40 гигабайт?

Я махнула на него рукой и унеслась подальше. Отбежав на безопасное расстояние, села, оказавшись между Сонькой и Артемоном. Что ж, это не плохо. Глядишь, прослежу за развитием сюжета из портера.

Как только моя пятая точка опустилась на холодный дерматин кресла, ко мне тут же придвинулся Артемон.

— Подруга, я че-то не понял, ты чем торгуешь? Стройматериалами что ли?

— Чем? — опешила я.

— Вон толстый тебе винты какие-то предлагает. У тебя точка со строительной фурнитурой что ли?

Я засмеялась. Вот ведь темный парень, даром, что миллионер.

— Артем, «винт» это «винчестер», понимаешь? Он мне винчестер предлагает.

— Да ты че! — округлил он свои по-детски распахнутые глаза. — Оружием торгуешь!? Ну ты даешь. Обалдеть. — Артем аж привстал от переполняемых его чувств. — Никогда бы не подумал. Тока ты это… — он понизил голос до шепота. — Не в обиду… А так совет. 40 винчестеров не бери. Это ж товар не ходовой, стока не реализуешь. Ты лучше «тетешник» возьми или «АК», ну на худой конец «Узи»…

— Артем, — я постаралась говорить серьезно, без смеха. — Винчестер — это не оружие, это диск.

— Какой? Метательный что ли?

— Нет, компьютерный.

— А-а, — протянул он, все еще не до конца поняв, о чем я.

— Винт. Жесткий диск.

— А че, еще мягкие есть? — совсем обалдел он.

— Нет, конечно. Но просто так говорят…

Я немного опешила. Дело в том, что мы — операторы, программисты, электроники — просто не можем взять в толк, что есть люди, которые не только не знают, из каких штучек-дручек состоит компьютер, но даже никогда не касались его клавиш. Я, например, очень хорошо помню свое удивление, когда из уст Ксюхи услышала вопрос «Почему из чемодана (это она так системный блок назвала) дует ветер?». Но еще больше я удивилась потом, когда на мое объяснение о том, что в «чемодане» есть «кулер» или вентилятор, она засмеялся и обозвал меня вруньей. Ты бы, говорит, еще сказала, что у него «пропеллер» есть, как у Карлсона.

Но я-то просто удивляюсь, а вот такие маньяки, как Зорин, на этом не останавливаются. Они негодуют. Выходят из себя. И, как религиозные фанатики, пытаются приобщить дикарей к своей вере — вере в поголовную компьютеризацию.

Вот и сейчас, стоило только Юрке заслышать магическое слово «компьютер», как он тут же забыл о своей несчастной любви и бросился к нам.

— О чем вы говорили?

— Не о чем, — поспешно ответила я. Мне очень не хотелось давать Зорину повод для начала лекции по информатики.

— Да вот Леля сказки рассказывает. Про какие-то винты жесткие…

— О! — обрадовался Юрик. — Я вам расскажу про них гораздо подробнее. Дело в том, что в компьютерах я разбираюсь, как никто…

— Может, не надо? — скривился банкир.

— Что вы! Конечно надо. Ведь компьютер — это наше будущее. Скоро не будет ни телевидения…

— Ни театров, ни кино, — подсказала я, вспомнив слова небезызвестного героя фильма «Москва слезам не верит».

— Вот именно! — Зорин аж в ладоши захлопал от восторга. — Все заменит Интернет.

— Так уж и все? — не поверил Артемон. — А как же бокс, футбол?

— Один щелчок мыши — и вы, не выходя из дома, присутствуете на любом из матчей!

— А как бары со стриптизом? Девочки-конфеточки?

— В Интернете полно порно-сайтов. Там такие девочки… — Зорин возбужденно зачмокал. — И почти даром. Да что там сайты… И не обязательно… Есть еще квесты. «Курортный роман». «Бесстыдница». Сидишь дома, щелкаешь мышкой и они раздеваются, раздеваются… С утра до вечера… И только для тебя…О! — у Юрки даже борода встала дыбом.

— Я не знаю, как там твои бесстыжие весты…

— Квесты. Или компьютерные игры.

— Один фиг! — Артемон набычился. — Короче… Ни одна компьютерная телка, даже супер бесстыжая не заменит… э…

— Простого человеческого общения, — пришла на помощь я.

— Точняк, Леля. Шаришь! — он панибратски хлопнул меня по плечу. — Разве сравнишь какую-то ви…витруальную…

— Виртуальную.

— … телку с нашими девчонками из массажного кабинета. С Люскей-Занозой. Или с Лялей-Плюшкой. Да это такие бабенки! Они и побазарить за жизнь, и послушать, и поддать за компанию. А как поют, когда нарежутся — заслушаешься… А ты говоришь — весты-квсеты. Не понимаешь ты не фига! А в баньку с кем? С диском что ли со своим жестким припрешься? Нет. С девчонками. Они и попарить, и шейку помассировать. А уж стриптиз замутят…

Артемон разошелся не на шутку. Он раскраснелся, взмок. И физиономия его стала даже какой-то одухотворенной. И радостной. У Зорина же напротив — уголки губ опустились, взгляд потух. Видно, хотел поспорить, да боялся.

Я похихикала и под шумок удалилась на безопасное расстояние от спорщиков. Забралась с ногами на подоконник, положила руки на батарею, голову прислонила к стеклу и, вроде, задремала. Но не успела я провалиться в глубокий сладкий сон, как кто-то затряс меня за рукав. Я недовольно приоткрыла один глаз.

— Какого черта? — пробормотал я, отмахиваясь от нелепой физиономии, что склонилась надо мной.

— Леля, проснись, — настаивал Тю-тю. — Я поговорить хочу.

Я встряхнулась, отгоняя от себя дрему. Протерла глаза. Сфокусировала их на карикатурной (губки в перламутре, а над губками пробивается жесткая черная щетина) Сениной физиономии.

— Ну чего тебе?

— Петюню правда убили? — шепотом спросил он. — Это не шутка?

— Разве этим шутят?

— Не знаю… — Сеня замялся. Потом вскинул на меня свои бархатные карие глаза и широко улыбнулся. — Это здорово!

— Что? — опешила я.

— Что его убили. — Он по-женски всплеснул руками. — Я сам не раз хотел его придушить!

— Его стукнули по голове гантелей.

— Какая разница. Главное — он сдох!

— Ты его так ненавидел?

— Его все ненавидели, — уверенно ответил он.

— Так уж и все? Я вот, например, была к нему равнодушна.

— Это потому что ты с ним близко не сталкивалась. А столкнулась бы… О! — Тю-тю закатил глаза. — Петюня был мерзким мужиком. Подлым. Гадким. Мелочным. Причем, с детства. Я ведь с ним в одном дворе вырос. Мы даже дружили когда-то, хоть он и был меня старше. Но… Разошлись пути дорожки…— Сеня забрался ко мне на подоконник, плюхнулся рядом. Совсем по-мужски сплюнул и спросил. — Ты знаешь, что я сидел? — Я кивнула. — Сидел вместо него. Он ограбил водочный ларек. Весь товар загнал, а один ящик мне на хранение принес. Вернее, он так сказал. А я молодой тогда был, глупый — поверил. На самом деле он специально мне его навязал, чтобы потом ментов на меня вывести. Через 3 дня ко мне с обыском пришли, а в моей кладовке этот ящик…

— И что?

— На три года посадили. — Он задумался, что-то вспоминая. Лицо его стало жестким, напряженным и совсем некрасивым. — И я бы, может, ему даже спасибо за это сказал. В тюряге я понял, кто я есть, — Тю-тю надул губки и карикатурно состроил мне глазки. — Сама в общем понимаешь… Но… — Тю-тю по-стариковски вздохнул. — Моя мама не пережила позора. Она родила меня в 40 лет наперекор судьбе, врачам и мужу. Холила, лелеяла. Я был ее счастьем и гордостью. А когда оказалось, что ее сын вор, она не приняла этого и умерла.

Тю-тю замолчал. По его напудренным щекам катились слезы. Он смахивал их своими большими руками, а руки вытирал о роскошную бархатную юбку.

— Я, как с зоны вернулся, сразу пошел к нему домой. Убивать. Взял заточку и пошел. Мне было все равно, что будет со мной после. Сколько мне дадут за его убийство. На уме было только одно — замочить гадину! — Сеня грустно на меня посмотрел и хмыкнул. — Не замочил. Петька, гаденыш, знал, что его ждет, когда я выйду, по этому сбежал из города. За месяц до моего возвращение уехал на север. То ли лес валить, то ли БАМ строить… Вернулся он, спустя 4 года. Я к тому времени уже остыл. Грех на душу брать не захотел — помиловал. Только отметелил хорошенько. Нос сломал, три ребра и так по мелочи… — Тю-тю высморкался в подол своей юбки. — А расстались мы вообще полюбовно. Он на меня заяву писать не стал — ментам сказал, что на него неизвестные напали — отлежался в больничке, выписался. Потом еще прощения у меня попросил. За свою подлость. Только, думаю я, ни фига он не раскаялся, просто побоялся, что я его добью когда-нибудь…

— Сень, а как вас угораздило устроиться на работу на одно предприятие?

— Это все Петюня, — Тю-тю невесело улыбнулся. — Меня никуда на работу не брали, сама знаешь, как у нас к бывшим зекам относятся, мыкался я, мыкался… И тут Петюня, благодетель, мать его, приперся ко мне домой. Приходи, говорит, в наш «Нихлор», я тебя устрою… Я пришел, он устроил. Вот и работаю теперь. Благодаря этой гниде…

— Может, он и впрямь раскаялся? Видишь, помог тебе…

— Э, нет! Такие люди не раскаиваются и не прощают. Он просто затаился, готовил ответный удар, а чтобы не проворонить удобного для удара времени, решил держать меня на близком расстоянии. Только не вышло у него! — Сенька захохотал. — Грохнул кто-то подлеца!

— А не ты? — тихо спросила я.

— Не я, — твердо ответил Тю-тю. — Мое время прошло. Я должен был его убить много лет назад. А теперь и не к чему…

Сенька спрыгнул с подоконника, расправил юбку, провел подушечками пальцев по векам, вздохнул.

— Все тени размазались, — пожаловался он. — Придется все смывать и краситься по новой… Кстати, ты какой косметикой пользуешься? У тебя всегда безупречный макияж.

— «Ревлон», — удивленно ответила я.

— Дорогая?

— Не очень…

Тю-тю произнес по буквам «Р-Е-В-Л-О-Н», сказал, что будет иметь в виду, и упорхнул в уборную подкрашиваться.

Он скрылся, а я осталось в компании со своим удивлением. Это ж надо! Какие, оказывается, шекспировские страсти разгораются вокруг меня, а я об этом даже не догадываюсь… Человек, которого я сравнивала с «сатиновыми трусами», оказался монстром, а расфуфыренный идиотик почти библейский мучеником. Ну дела! Да мой роман «Преступная страсть» по сравнению с книгой жизни, просто сказка про Колобка.

Я опять погрузилась в размышления. Значит, получается, что, как минимум, один враг у Петюни был. Это Тю-тю. И пусть он хоть оборется о том, что давно не питает к убиенному никаких сильных чувств (а ненависть чувство сильное, даже очень!) — ни за что не поверю! У ненависти нет срока давности. Она умирает вместе с надеждой, то есть последней. Убить Петьку Тю-тю мог запросто. У него и решимости бы хватило, и силы (вон какие ручищи под крепдешиновыми крылышками сверкают!), и времени — до и после зажигательного испанского танца он пребывал мне стен Музыкального зала…

Я не говорю о мотиве. Мотив убийственный — месть!

Значит, запишем: 1-ый подозреваемый Сеня Уткин. Если не для допроса пригодиться (а нас ведь будут допрашивать), то для книги точно. Выведу Тю-тю на первый сюжетный план, а там посмотрим, кем его делать — убийцей, обычным подозреваемым или случайной жертвой.

Так же не стоит сбрасывать со счетов Виктора. Он хоть и дружил с Петюней, но как-то неискренне. Глядя на таких друзей, я всегда вспоминаю любимый Сонькин тост. В первоисточнике он звучал так. Плывет по реке черепаха, у нее на спине лежит змея. Черепаха думает: «Сброшу — укусит!», змея думает: «Укушу — сбросит!». Так выпьем за женскую дружбу! Но так как Сонька категорически против такого взгляда на женскую дружбу, то она просто перестала уточнять пол земноводного и пресмыкающегося, пустив в плаванье по реке змееныша и черепашку. А в финале она политкорректно провозглашает: «Так выпьем за дружбу!». Дружбу вообще, без ссылок на половую принадлежность. Вот Петька с Витей, как выяснилось, очень на этих гадов походили.

А что касается женской дружбы, то я считаю, что крепче ее нет ничего, разве что колготки «Ливанта»…

— Леля, — опять услышала я свое имя, только произнесенное уже другим голосом, не фальцетом, а баритоном.

— Что? — отозвалась я устало.

— Чего от тебя Тю-тю надо было? — спросил Зорин, подойдя ко мне вплотную.

— Ничего. Про Петюню рассказывал.

— Что именно? — взволнованно проговорил Юрик, вспрыгивая ко мне на окно. Как только его обширная задница угнездилась на подоконнике, мне стало так тесно, что я сползла на пол.

— Говорил, какой он подлец. Был.

— Да… Это точно, — протянул Зорин задумчиво.

— А ты откуда знаешь? — удивленно спросила я.

— Знаю, — веско ответил Юрка и замолк.

— А ну давай выкладывай! — я ткнула Зорина в жирный бок. — Что там у вас с Петюней произошло?

— Да ничего особенного, — он замялся. Потом, пожевав губами свою бороду, выдал. — Я лично с ним дел не имел, а вот Леве от Петьки досталось однажды… Ты же помнишь Левиного бывшего научного руководителя? — Я передернулась. Еще бы не помнить! Именно Левин научный руководитель Сулейман Швейцер был тем самым маньяком, от руки которого я чуть не погиба. — Ну вот… Они же очень тесно общались. Работали вместе. Можно даже сказать, дружили. Лева очень переживал, когда узнал, что именно Сулейман был тем самым маньяком.

— И какое ко всему этому отношение имеет Петя? — нетерпеливо спросила я.

— Самое прямое! — Зоринские ноздри раздулись от гнева. У него вообще самым эмоциональным на лице был именно нос. Это у всех нормальных людей, глаза — зеркало души. А у Зорина нос. Когда Юрка злился — ноздри раздувались, когда грустил — кончик опускался и краснел, когда радовался — лоснился и вздергивался. И так далее. Вот теперь, если судить по носу, Зорин был в страшном гневе. — На Левку начались гонения после этой истории. Ты разве не знаешь, что из младшего научного сотрудника его «унизили» до простого лаборанта?

— Правда, что ли? Нет, я не слышала. Но причем тут…

— Это все Петюня! Его козни! Я слышал! Пришел на аудиенцию к директору. Сижу в приемной. А дверь закрыта не плотно, ну и услышал нечаянно…

— Брось врать! Подслушивал. Наверняка, подслушивал. Ты это любишь!

— Неправда! Я случайно! — возмутился Юрка, но его правдивый нос заострился, стал бледным, как бы говоря, врет мой хозяин, специально прилип ухом к двери и ловил каждое слово. — Короче, я слышал, как он науськивал Генерального. Ваше величество, говорит, где гарантии, что они не вместе орудовали… Сначала даже уволить хотели, только не посмели без причины. Решили, унизим, зарплату урежем, авось сам уйдет… Только Левка парень не обидчивый. Работает, пробирки моет. — Юрка был само возмущение. — Главное, зачем Петьке это? Зачем? Он в цехе работал, Лева в лаборатории, они и пересекались-то редко…

— А почему директор Петюню слушал? У него что, своей головы нет?

— А ты не знаешь? У генерального дочь в девках которое десятилетие сидит, вот он и надеялся ее Петьке спихнуть. Она, вроде, глаз на него положила.

— А Петьке-то она зачем? У него и так табун поклонниц. Был.

— Она ему на фиг не нужна. Была. Но он об этом его величеству не говорил. Что он дурак что ли?

Я опять задумалась. Вот ни за что бы про Петьку такого не подумала! Интриган, сволочь, подлец! А вид такой приличный. Был. Теперь не удивительно, что кто-то ему грозил, и кто-то все-таки его грохнул. И поделом! Мне вообще непонятна психология подлецов. Честное слово! Я воров понимаю, шантажистов понимаю, даже киллеров, но подлецов нет… Ладно бы они из своих подлостей имели какую-то выгоду (как воры, шантажисты, киллеры), но пакостить из «любви к искусству» — это в моей голове не укладывается. Потом разве приятно, когда тебя ненавидят, проклинают, втыкают в твою восковую копию ржавые иглы? Вот один допакостился — прибили!

Тут человеколюбие взяло верх над мстительностью, и я подумала: но ведь есть, наверное, на свете человек, который Петьку любил. Мать, любовница, приятель. Кто-то ведь с ним дружил. Может, не такой уж он и был пропащий?

— Юр, а ты не знаешь, у Петюни кроме Антона и Вити друзья были?

— А с чего ты взяла, что они дружили?

— Как это? Живут… жили, тьфу я с этим прошедшим временем совсем запуталась. Короче, поселились в одной комнате, на работе постоянно встречаются, болтают. Встречались, болтали, я хотела сказать. Я видела, они всегда обедать втроем ходили…

— Я ничего тебе точно сказать не могу. Но, сдается мне, для каждого из этих «друзей» у Петюни был кирпичик за пазухой! — Зорин замолчал. Нос его стал самым обычным носом — прямым, мясистым. Щеки из свекольных превратились в розовые. Борода полегла. И все эти метаморфозы означали одно — Юрка успокоился. — Что-то устал я, — прошептал он. — Поспать бы…

И договорив до конца эту фразу, захрапел, свернувшись калачиком на подоконнике.