"Мессия. Том 2" - читать интересную книгу автора (Раджниш Бхагаван Шри)23. ДВЕРИ ТАЙН9 февраля 1987. Когда Аль-Хилладж Мансура, суфийского мистика, убивали фанатики и изуверы, там были тысячи людей; и они поверить не могли, что, когда человека убивают так жестоко — даже Иисуса не убивали таким жестоким способом, — он может оставаться отстраненным. Сначала они рубили его ноги, потом рубили его руки, потом выкалывали его глаза — часть за частью. Но все это время, когда кровь струилась из каждой части его тела, он улыбался. Кто-то спросил: «Почему ты улыбаешься?» Он сказал: «Я улыбаюсь, потому что вы не знаете, что делаете, вы крепко спите; если бы вы проснулись, вы поняли бы мою улыбку. Моя улыбка показывает, что вы не убиваете меня; вы убиваете самих себя. Разрушение моего тела меня не уничтожит, но разрушая мое тело, вы разрушаете единственный пример своей будущей славы, своего будущего роста, своей будущей актуализации. Когда я говорю, что вы уничтожаете именно себя, я подразумеваю вот что: вы устраняете из своего бытия того, кто мог бы пробудить вас, — настолько вы испуганы. Это из-за страха вы убиваете меня, из-за страха: «Этот человек собирается пробудить каждого», — а вы не хотите пробуждаться. Вы так сильно вовлечены в свой сон и в свои грезы, что и знать не хотите об истине». Альмустафа не держит зла на этих людей, но испытывает лишь глубокое сострадание. И так бывало со всеми мистиками. Всего три года назад я предсказывал, что, если вы не измените свои прогнившие идеи насчет человеческой энергии, насчет секса, насчет естественного человеческого роста, две трети человечества умрут от СПИДа. Я сказал это на мировой пресс-конференции, но никто не поверил мне. Они не смогли найти нигде никакого признака, подтверждающего мое предсказание — возможно, и умрет немного людей от болезни, но не две трети всего человечества. Как раз сегодня мой личный врач, доктор Амрито, прислал мне сообщение: «Впервые медицина подтверждает Ваше предсказание, потому что во многих местах Америки заражение достигло семидесяти процентов», — мое предсказание было только шестьдесят шесть процентов. И то же происходит в Африке; возможно, процент там даже больше, просто отсутствует медицинское обследование. Анандо, один из моих секретарей, тоже принес несколько газетных вырезок показать мне. Я твердил годами, что ваши так называемые религии ответственны — целиком ответственны — за эту разрушительную болезнь, которая захватит весь мир. Быть может, еще до того, как ядерное оружие и Рональд Рейган уничтожат вас, вы будете уже уничтожены этой болезнью. В тех вырезках были сообщения, что у многих католических священников обнаружили СПИД. Многих католических священников в Америке повыгоняли — они подросту исчезли; церковь будет продолжать платить им жалование, но она хочет скрыть тот факт, что ее священники гомосексуалисты. Это не единичный случай; по всей Америке были дюжины священников, у которых обнаружили СПИД. Два священника, у которых хватило смелости, даже вышли и публично заявили: «Мы страдаем от СПИДа, и мы не считаем, что гомосексуализм противоречит католической религии». Я согласен с ними. Фактически, католическая религия — и другие религии, — все они Но такова слепота человека и такова его глухота. Он никогда не будет слушать истину, когда еще есть время что-то исправить. Теперь это уже почти за пределами наших сил; мы можем быть всего лишь беспомощными зрителями. Вы не поверите этому: несколько дней назад тридцать полицейских офицеров напали на гомосексуальный клуб среди ночи, и все они были в резиновых перчатках. Когда в новостях опубликовали, что все эти тридцать офицеров были в перчатках, глава полицейского департамента отрицал это. Но там были фотографии, и в конце концов ему пришлось забрать назад свое отрицание. Он сказал: «Они надевали перчатки, чтобы защититься от гепатита». Это что-то абсолютно новое; никто никогда не слыхал о возможности защититься от гепатита, надевая перчатки; как помогут перчатки? — гепатит нельзя предупредить перчатками! Конечно, те тридцать полицейских офицеров тоже были связаны с гомосексуализмом, а нападение на гомосексуальный клуб было лишь предлогом попасть туда. Самое странное, что человек никогда не готов понять истину, когда еще есть время сделать что-то. Со временем он познает ее, но слишком поздно. Сейчас, в момент отъезда, когда Альмустафа стоит на палубе своего корабля, люди готовы слушать его. Он пробыл среди них двенадцать лет, и никто даже не поинтересовался тем, что этот странный человек носит в сердце; никто не позволил ему быть частью города Орфалеса. Он оставался там двенадцать лет, но он был чужаком. Когда в Америке мою коммуну саньясинов разрушили, я, находясь три дня в заключении, беседовал с тюремщиком. Он был замечательным человеком, он не был частью заговора. Вначале меня поместила в другую тюрьму, которая Они не предвидели такого, поэтому им не удалось заранее оказать давление на другого тюремщика; это было неожиданно. Я был переведен в другую тюрьму, и тюремщик сказал мне: «Я знаю, вы не виновны — я слышал весь процесс. Нет никакой причины арестовывать вас, но, к несчастью, вы чужой здесь. Это ваше единственное преступление». Я спросил его, как только мы подружились больше: «Сколько вы пробыли в Америке? — три поколения, четыре поколения? Сколько Рональд Рейган пробыл в Америке — два поколения, три поколения? — потому что Америке не исполнилось и трехсот лет. Вы такой же чужой, как и я. Фактически, вы еще более чужой, ведь вы пробыли здесь дольше; вы здесь чужие уже целую сотню лет, я же был чужим всего три года. Это простая арифметика». Он рассмеялся: «Правильно». Но они уничтожили туземных американцев, загнали их в своеобразные концентрационные лагеря, в тюрьмы, в джунгли — они называют их резервациями. Эти люди имеют право жить только в резервациях — настоящие хозяева Америки; они и есть единственные американцы, а люди, которые претендуют быть американцами... никто из них не американец. Они прибыли из всех стран Европы — кто-то из Испании, кто-то из Португалии, кто-то из Англии, кто-то из Италии, кто-то из Германии. Все они иностранцы. Поэтому я сказал: «Вы думаете, быть иностранцем двести лет, дает вам определенные привилегии? Я новый иностранец, вы старый иностранец, тут не должно быть никакого антагонизма — мы оба иностранцы. Фактически, это вы захватчики; мы не захватчики. Вы заставили людей отдать свою землю вам, а мы купили землю, мы заплатили назначенную цену». Он сказал: «Время от времени мы тоже платили». Я ответил: «Знаю. Вы приобрели весь город Нью-Йорк за тридцать слитков серебра — это вы называете ценой? И это бизнес? Вы заставили тех несчастных людей уйти с земли всего за тридцать серебряных слитков. Такую же цену назначили евреи Иуде за Иисуса Христа; похоже, они заплатили слишком много — лишь за одного человека тридцать серебряников; вам пришлось убить тысячи людей, чтобы освободить ту землю, где теперь Нью-Йорк, а тем, кто был готов уехать, — в особенности вождю — вы заплатили тридцать серебряников. Вы называете это ценой?» Он сказал: «Я сожалею; это не цена». Зато быть чужим — это преступление. Если человек чужой другим людям, тогда с кем же вы собираетесь дружить, с кем собираетесь жить по-братски, к кому собираетесь проявлять свою любовь? Жители Орфалеса говорили Альмустафе снова и снова: «Ты — чужой, ты не должен находиться здесь, ты не наш. Чем разговаривать с нами, лучше говори с деревьями; чем быть с нами, лучше ступай на горную вершину. Ты не только с какой-то другой земли, ты — человеческое существо совершенно иного сорта. Больше времени ты молчишь, на большинство вопросов не отвечаешь. А когда отвечаешь, твой ответ не приспособлен к традиции, к ортодоксальному, к тому образу жизни, которым мы жили всегда». Но он совсем не обижался. Никакой мистик никогда не чувствовал обиды; что бы вы ни сделали — даже если бы убили или отравили, — он не рассердится на вас. А дыхание — это чужой, оно приходит снаружи, из далеких земель. Вы можете даже и не знать, откуда оно приходит, но разве не дыхание укрепляет ваши кости, заставляет циркулировать вашу кровь, устраняет весь яд, всю двуокись углерода, которая, накапливаясь, может убить вас? Разве не дыхание дает вам кислород и жизнь? Но дыхание — это чужой. Гаутама Будда приходит в мир как дыхание, как весна. Помните одну вещь: все, что Зигмунд Фрейд говорит насчет сновидений, — только частичная истина, потому что все прекрасные сооружения в мире... Тадж-Махал был, очевидно, грезой в уме творческого художника. И император собрал величайших скульпторов и каменотесов со всей Азии — это заняло почти тридцать лет; одна тысяча скульпторов и десять тысяч рабочих трудились тридцать лет беспрерывно. Что же стало наградой мечтателю, чья греза воплотилась в реальность? Вы, наверное, не знаете, что произошло со всеми теми людьми, которые принимали участие в создании Тадж Махала, самого прекрасного сооружения в мире. В ночь полнолуния он опять становится подобным грезе; видя его в ночь полнолуния, вы сомневаетесь — грезите вы, или это реально? Император отрубил руки тысяче художников, которые трудились всю свою жизнь, потому что император не желал, чтобы они когда-нибудь создали еще одно сооружение, которое стало бы лучше Тадж Махала — или хотя бы сравнилось с Тадж-Махалом. Это и была награда... Все то, что вы видите в мире, — научный прогресс, технология, великие сооружения, огромные сады — было однажды только мечтой. Сегодня, когда вы летите по небу на самолете, вы никогда не думаете, что вы летали в грезах двух молодых парней, братьев Райт. А их осуждали... они были не очень опытными, одному было двадцать, другому двадцать два, молодые ребята, но их захватила мечта: если птицы могут летать, должен быть механизм, который заменит крылья птиц. Простая идея... но они были бедны. Их отец работал в велосипедном магазине, он торговал велосипедами, сдавал их в аренду, и в подвал их дома он набросал велосипедные части, которые пришли в негодность, сломались. Ночью те двое мальчишек пропадали в подвале, пытаясь создать летающую машину из бесполезных частей. Семья считала их ненормальными, весь город смеялся, но они неудержимо продолжали работать. В день, когда их первая летательная машина была готова, они боялись рассказать кому-нибудь. Они вынесли машину из дому ночью, когда все спали, а утром, с восходом солнца, они опробовали ее в первый раз. Она взлетела не очень высоко — всего на шестьдесят футов высоты, и не очень надолго — всего одну минуту она оставалась в воздухе — но этого было довольно; принцип был обнаружен. Если машина может подняться на шестьдесят футов, она может подняться и на шесть тысяч футов; если машина может продержаться одну минуту, она продержится часы. Основной принцип был обнаружен. Тогда они сообщили всему городу — даже их родители пришли посмотреть. Никто не верил этим безумным мальчишкам — целый день они спят, а целую ночь они работают — и кто когда-нибудь слыхал, что из бесполезных велосипедных частей можно сделать самолет? Весь город собрался, и снова им удался полет. Тогда со всего мира люди, которые интересовались летательными машинами, помчались туда. Дом братьев Райт стал почти Меккой. Великие ученые приезжали выразить им свое почтение: «Мы тоже мечтали об этом, но мы никогда не верили в наши мечты так сильно. Вы — исключение. Вы верили в свою мечту, вы доверяли своей мечте; это ваше доверие превратило мечту в действительность». Альмустафа говорит: «Вы просто игнорировали меня — мечтателя. Когда я говорил вам, что мой корабль должен прибыть, вы смеялись; вы спрашивали у меня: «Когда прибывает твой корабль?» — прошел год, прошло два, прошло одиннадцать лет — «Когда приходит твой корабль?» Но я доверял своей мечте, меня никогда не волновали ваши сомнения, я был абсолютно уверен, что корабль придет. Я не мог бы предсказать дату, но сейчас вы видите, он пришел — и, видя мечту, ставшую реальностью, вы готовы слушать меня, но слишком поздно. Вы будете вспоминать меня — я знаю, — когда я уйду. Поэтому вспоминайте меня как Мечта очень слаба, очень хрупка, но, если вы верите в нее, она может стать действительностью. У вас есть способность и энергия трансформировать мечту в истину. Если вы начинаете слышать шепот своей грезы, которая трепещет крыльями в вашем сердце, — вы не услышите никакого иного звука. Это настолько завладеет вами, что вы будете готовы пожертвовать чем угодно. А человек тогда лишь человек, когда он способен мечтать о недостижимом; собаки и кошки тоже грезят, только о пище. Я слышал, однажды пес и кот поспорили. Кот говорил: «Прошлой ночью мне снилось, что мыши сыпались с неба — столько мышей!» Пес рассмеялся. Он сказал: «Ты идиот, кот, разве не знаешь, что сыплются всегда кости, а не мыши? Я тоже видел сон прошлой ночью, так что заткнись и никому не рассказывай; истина в том, что я видел своими собственными глазами: кости так и сыпались вокруг. Вот была радость!» Вы тоже грезите. Но является ли ваша греза чем-то таким, что выводит вас за пределы самих себя? Или вы мечтаете о деньгах, власти, престиже, респектабельности — тогда вы грезите только о костях и мышах. Те, кто кошки, будут грезить мышами, те, кто собаки, будут грезить костями. Но вы не человек, если вы не грезите чем-то недостижимым — и ту грезу о недостижимом не игнорируете утром как всего лишь грезу, но она становится вашей истинной жизнью, вашим истинным поиском. Вопрос не в том, обнаружите вы недостижимое или нет. Но, пытаясь обнаружить его, вы будете становиться чем-то подлинным, индивидуальностью. Помните это: нет необходимости найти недостижимое. Но, приняв вызов, все то, что бездействовало в вас, станет активным, все то, что вы никогда не использовали, дружно заработает внутри вас. Потому что вопрос не в том, чтобы добраться до недостижимого, — вы сами должны быть тотальным и интенсивным, быстрым и сильным. Я не забочусь, доберетесь вы до недостижимого или нет, но, пытаясь добраться туда, вы обретете свой потенциал, свое изначальное лицо. Вы придете к цветению. Альмустафа говорит: «Вы не видите, вы не слышите, но я не осуждаю вас; это хорошо — ведь вы спите. Я не говорю, что вы делаете неправильно, я просто говорю, что вы теряете возможность». Стало быть, не волнуйтесь. Если ваши глаза закрывает пелена, ожидайте! Вы найдете руки, которые уберут ее. Я мог бы сделать это, но вы не позволили мне. Вспомните меня, когда придет еще один чужак с другой земли, с той, далекой, стороны — не держитесь на расстоянии. Подойдите ближе к нему, позвольте ему удалить пелену, что делает вас слепыми. Помните меня всегда как того, кто любил вас, хоть вы не сумели ни увидеть, ни услышать этого, — кто принимал вас такими, как вы есть, потому что моя вера в будущее безгранична. Сегодня вы можете не увидеть, но завтра или послезавтра... У вас есть глаза, поэтому рано или поздно вы обязательно увидите; и у вас есть уши, поэтому рано или поздно вы обязательно услышите. Вот что такое сострадание. Это небольшое слово «сострадание» содержит так много... — Возможно, это было частью вашего роста; возможно, вы нуждались в этом; возможно, время не приспело, возможно, ваши глаза и уши ожидали прихода весны, — я не осуждаю вас. Я хочу, чтобы вы помнили об этом, и не осуждали себя, потому что как только человек начинает осуждать себя, он теряет уважение и достоинство в своих собственных глазах. Поэтому когда вы начинаете видеть и слышать и когда вы начинаете движение к далекой звезде в поисках истины, не сетуйте на те дни, которые прошли без всякого роста, без всякого прогресса. Возможно, вы готовились, возможно, вы становились сильнее, возможно, покой был необходим. Это сострадание, не сожаление. В этот день понимания, в этот день рассвета вы будете в состоянии увидеть, что не только свет необходим — тьма тоже существенна. Вы сможете благословить и свет и тьму. Они не противоположны, они взаимодополняющи; одно не может существовать без другого. Никто не может ничего пережить до того, как подойдет его время, никто не может осуществиться раньше, чем решила его судьба. Понимание этого приносит огромное терпение. Эти слова — о капитане, который терпелив, сверхтерпелив, — на самом деле о сущности каждого; она сверхтерпелива. Жизнь проходит, но ваша сущность никогда не выказывает нетерпения. Она ожидает и ожидает, до тех пор, пока вы сами не сообразите, что время пришло и теперь должно начаться путешествие. Она ждет до тех пор, пока вы не скажете всего того, что должны сказать; и не сделаете всего того, что должны были сделать; и не прожили всего того, что должны прожить. До того момента, пока вы не почувствуете: «Я готов», — сущее ожидает вас с огромным доверием; не имеет значения, когда вы скажете: «Я готов». Но если вы не говорите: «Я готов», — реализации не будет. Лишь с вашей готовностью Река исчезает в океане, откуда она возникла. Религия — это поиски вашего изначального источника — откуда вы возникли, она не ведет на поиски чего-то легкого; она ведет на поиск того, что вы оставили позади. Это движение глубже, внутрь вас — где по-прежнему из одного и того же источника пламя света получает свое питание. Вы не найдете его больше нигде. Те, что смотрят наружу, смотрят напрасно. Только тот, кто устал высматривать извне, кто устал от непрерывных неудач, закрывает свои глаза и начинает смотреть внутрь. Это и есть начало. В тот миг, когда вы обнаружили источник внутри себя, откуда жизнь излучается во всех направлениях — к вашему телу, к вашим глазам, к вашим рукам, к вашим ногам, — когда вы обнаружили этот центр, вы обнаружили дверь к божественному, вы пришли к океаническому чувству. С громадной силой вами овладевает решимость: «Я готов», — и ручей может предпринять прыжок, квантовый скачок, оставляя источник и выходя в безбрежный, беспредельный океан. Эта небольшая книжка Халиля Джебрана гораздо более ценна, чем любое писание какой угодно религии, поэтому не читайте ее просто как поэзию. Читайте ее так, будто это открывает двери тайн для вас — для тех, кто здесь в поисках недостижимого, кто здесь благодаря мечте, кто здесь не из любопытства, а с искренним стремлением, подлинным желанием стать тем, кем вам назначено стать природой... Только тогда есть блаженство — в момент, когда вы становитесь тем, что стремилось в вашем зерне, жаждало в вашем зерне прорасти, стать деревом, расцвести и наполниться цветами и ароматом... Иначе вам не найти блаженства. А человек, который не нашел блаженства, не жил вообще. Он был рожден — и умер, но он никогда не жил. Если между своим рождением и своей смертью вы не достигаете пика просветления, вы не оказали почтения своей собственной потенциальности — вы забавлялись игрушками и оставили подлинное сокровище. Хотя бы мои люди должны быть бдительными. Это и есть тайная школа; это не для всех и каждого, а только для тех, кто готов пожертвовать всем ради обретения истины своей жизни — потому что истина их жизни выше, чем сама жизнь. Поэтому чем бы вы ни занимались тут — подобно подводному течению, - всегда должна оставаться бдительность: «Расту я или нет?», «Приближаюсь я к своей мечте или нет?» Достаточно того, что вы подходите, все ближе и ближе к мечте — нет необходимости достигать ее. Просто приближаясь, все ближе к мечте, вы становитесь своим подлинным Я. Мечта лишь предлог. — Хорошо, Вимал? — Да, Мастер. |
|
|