"Самолет по имени Серёжка" - читать интересную книгу автора (Крапивин Владислав Петрович)О дальних краяхВ то утро мама еле добудилась меня. – Что с тобой? Спишь, словно гулял где-то всю ночь! А может, я и правду гулял? Потому и уснул как убитый, когда оказался дома после прыжка с Серёжкой? Я сел, откинул одеяло. Если все случилось на самом деле, ноги должны оказаться в царапинах… Царапины были, но, скорее всего, от вчерашних колючек на пустырях. Я вздохнул, но тут же опять обрадовался жизни. Тому, что есть на свете Серёжка! Тому, что он скоро опять придет! Мама ушла в институт, оставив мне кучу привычных наставлений. Я в ответ кивал: «Да-да, конечно, мамочка, не волнуйся…» А сам готовился ждать и волноваться: Но тревожиться почти не пришлось. Серёжка появился через пять минут после ухода мамы. С большущей хозяйственной сумкой. С нетерпеливым весельем в глазах. – Ромка, привет! Ну что, будем сегодня путешествовать? – Конечно! Давай только перекусим на дорогу! – Перекусывай. Я уже… Почти не жуя, сглотал я половину батона, запил молоком из пакета. Какое уж там «разогрей картошку и свари кофе». – Я готов! – Книжку не забудь… – Какую книжку?.. Ох… – я ведь опять забыл про девочку Сойку, которая будет ждать нас у рынка. И стыдно стало – перед собой, перед этой Сойкой и, главное, перед Серёжкой, который обо всем догадался. Суетясь, я отыскал на стеллаже растрепанный томик – «Новые приключения великолепной пятерки». – Положи сюда, – Серёжка раздвинул пасть сумки. – Ага… Зачем у тебя этот саквояжище? На рынок пойдем? – Нет, просто так. На всякий случай… И вот мы опять на улице. И утро такое… одним словом, настоящее летнее утро. Жары еще нет, пахнет влажной травой и мокрым асфальтом (проехала поливалка). Где-то по-деревенски горланит довольный жизнью петух. И даже прохожие кажутся не скучными, не озабоченными, как обычно, а такими, словно все собрались в долгожданный отпуск. Я бодро вертел колеса, а Серёжка шагал рядом и рассказывал, что к нашему дому пришел еще в восемь часов, но ждал, когда моя мама уйдет на работу. – Вот чудак! Мама тебе обрадовалась бы! – Да ну, неловко как-то… А когда она вышла из подъезда, я сразу ж-жик к тебе!.. – А как ты узнал, что это именно она? – Сразу видно. Вы похожи… Знакомыми переулками, без задержек, мы добрались до угла Кровельщиков и Кутузовской, к ограде рынка. Белоголовая Сойка сидела на прежнем месте, мы увидели ее издалека. И она нас – тоже. Я заметил, как она вся напряглась и спрятала за спину картонную коробку. – Сойка, привет! – небрежно сказал Серёжка. Будто однокласснице. Я что-то неловко бормотнул. Она ответила шевелением губ. И глаза – сначала в землю, потом на нас. Несмелые, вопросительные… «Ох и ресницы», – вновь подумал я. Протянул книжку. Она снова шевельнула губами. – Спасибо… Я быстро прочитаю, – удалось расслышать мне. – Да читай сколько хочешь! А потом я тебе еще одну принесу! Про этих же ребят! – Я это выпалил с энтузиазмом, а потом опять неловко замолчал. Про что еще говорить? Сойка кивнула и молчаливо съежилась. Выручил Серёжка. Запросто сел рядом с ней на корточки. – Ты вдвоем с бабушкой живешь, да? Она качнула ресницами. – Да… – А родители… их нету, что ли? – Есть! – Сойка испуганно, суеверно как-то дернулась. – Есть, конечно!.. Только они не тут, а в Дорожкине. Деревня такая у города Самойловска. – А чего же они… Ты здесь, а они там? – Так получилось… – Сойка отвечала тихо, но без неохоты. – Папина фабрика закрылась, он тогда поехал в Дорожкино, купил там у знакомых домик. Говорит: «Буду ферму устраивать». Сперва все хорошо было, а потом нас подпалили, дом сгорел… – Кто подпалил? – ахнул я. – Местные. Они фермеров не любят, говорят: приехали тут, нашу землю порасхватали… А земля-то все равно бросовая была, пустошь одна… Сойка излагала грустную историю по-взрослому, устало, но доверчиво. – А теперь что? Все заново? – понимающе спросил Серёжка. – Ну да… Папа с мамой теперь там в сараюшке живут, пытаются дом починить. А меня сюда привезли. «Зачем тебе, – говорят, – с нами маяться…» – Разве здесь тебе лучше? – Они думают, что лучше… А там даже школы нет. Самая ближняя за двенадцать километров… «Подумаешь, школа, – хотел сказать я. – Можно и дома учиться. Я вот учусь, и все нормально…» Однако не решился. Сойка рассказывала про другую, про суровую жизнь, о которой я, балконный житель, знал только из газет да из телевизора… И все же я спросил: – А мама с папой знают, что бабушка тебя… заставляет вот так? Ее ресницы-гусеницы словно щекотнули меня. – Конечно, нет! Она же… Вы не думайте, что она какая-то… неграмотная пьяница! Она всю жизнь в театре работала, контролером, с артистами знакома… и теперь у нее фантазии. – Какие фантазии? – неласково сказал Серёжка. Мол, фантазии фантазиями, а кто дал право этой контролерше издеваться над человеком! Сойка мотнула тощими косицами: – Ну… такие. Говорит: «Я все силы отдала этому… обществу. А общество меня сделало нищей. И сын о родной матери не заботится, занялся какой-то деревенской дурью. Да еще дочь свою мне подбросил…» Это меня… Иди, говорит, и принимай участие в добывании пропитания… Тут я не выдержал, спросил через силу: – Она тебя бьет? – Еще чего! – Сойкины глаза на миг вспыхнули под ресницами. – Я бы тогда… пешком бы ушла в Дорожкино, за тыщу километров! И здесь я понял, что эта маленькая тихая Сойка – гордая. И что в нищенки она пошла как бы в отместку бабке. Чтобы не есть даром ее хлеб. Пойти-то пошла, но попрошайничать не умеет и стыдится. А отступать тоже не хочет… И Серёжка это понял. Но не стал утешать Сойку. Поднялся. – Ладно, Сойка… Мы скоро еще придем. – Когда? – Она опять вскинула глаза. – Сегодня. Ты будешь здесь? – Буду. Мне все равно где… особенно когда книжка… – Ты что-то придумал? – спросил я, когда мы были уже в полквартале от Сойки. – Ничего такого… Мы ведь шастаем по всяким пустырям, а там попадаются брошенные бутылки. За день можно столько заработать, сколько ей и за месяц не подадут… – Правильно, Серёжка! А ты ведь это еще давно запланировал! Да? Потому и сумку захватил! Он не стал отпираться: – Ага… Но мы не будем специально за бутылками охотиться, не бойся! Это так, попутная добыча. – Да разве я боюсь! – Смотри, какой переулок! Почему-то называется Трамвайный. Никаких трамваев в переулке – кривом, заросшем, с домишками и палисадниками – не было. Но он вывел нас на пригорок, где стоял заброшенный дом, похожий на маленький замок. В одном месте пригорок обрывался вниз, там среди заборов и репейников лежали рельсы и шпалы, по ним в самом деле проехал красный трамвайчик старинного вида. Серёжка сказал, что это, видимо, пригородная линия, которая ведет к садам и дачам. Он втащил меня и кресло в развалины дома, где сквозь пол рос иван-чай и темнела по углам крапива. Здесь мы нашли первую добычу – пять бутылок из-под «Столичной» и пива. Видать, местным пьяницам это место было известно. Пока Серёжка обследовал закутки, шипел и шепотом ругался в крапиве, я оглядывался. Стены были исписаны всякой гадостью, кругом полусгнившие клочья газет и мусор. Но все равно чудилась в развалинах загадочность. Солнце сквозь оконные проемы пробивалось в нежилой сумрак. Розовые цветы иван-чая светились в лучах, словно внутри их горели лампочки. Здесь был намек, ожидание чего-то необычного… Мы выбрались наружу, пристроили сумку с бутылками на подножке кресла, у меня под ногами. – Теперь – туда, – решительно сказал Серёжка. С пригорка видна была территория… ну, не знаю даже чего. То ли заброшенного завода, то ли каких-то баз и складов – с грузовыми эстакадами, ангарами и вышками… – Туда, наверно, нельзя, – засомневался я. – Почему же? Там никого нет. – Ты думаешь, там много бутылок? – Там Извилистыми тротуарами Серёжка скатил меня к трамвайному пути. Мы двигались сначала по траве вдоль полотна. Затем рельсовый путь раздвоился, и одна колея повела прямо к опустелым цехам и поваленным кранам. – Разве туда тоже ходит трамвай? – Что ты, Ромка! Смотри, рельсы совсем ржавые! Серёжка выкатил кресло на полотно этой заброшенной дороги. Меня стало потряхивать на шпалах, но не сильно – шпалы были вровень с землей. Между ними росла белая кашка и одуванчики. И вездесущие подорожники. А по краям стояли полынь и дикий укроп. Прыгали перед нами воробьи, вскрикивали о чем-то. Мне вдруг показалось: не просто чирикают, а стараются предупредить. Может быть: «Не ходите туда, там заколдованные места»? Два длинных бетонных цеха с пустыми окнами, с решетчатыми сооружениями на крышах двигались навстречу, наплывали, как два океанских парохода, покинутых людьми. А Серёжка молчаливо шел сзади, толкая кресло. Мне вдруг подумалось, что он не просто Серёжка. Может, он – волшебник или пришелец из какого-то Зазеркалья и хочет забрать меня с собой в другой мир?.. Ну и пусть заберет, если хочет! Значит, такая судьба! Лишь бы он, мой друг Серёжка, всегда был рядом… Я спросил шепотом, не оглянувшись. – Серёжка, может, это и есть Безлюдные пространства? – Впервые я назвал их вот так, со значением. С большой буквы. – Конечно… – Серёжка сказал это беспечно, однако среди бетонных громад отозвалось необычное шелестящее эхо. Потом цеха кончились и перед нами открылась громадная заброшенная территория. На ней там и тут виднелись причудливые технические постройки и великанские механизмы. Стояли кирпичные башни, оплетенные трубопроводами и лесенками. Темнели похожие на уснувших китов полукруглые ангары. Словно прилетевшие в давние времена и застрявшие здесь инопланетные корабли, вздымались над кустами ржавые шары с окнами, площадками и трапами. Над рельсами – кружево мостовых кранов и арок. А на рельсах – цистерны, вагонетки, товарные платформы. А еще всюду – какие-то будки, мачты, штабеля балок и ящиков, фундаменты недостроенных зданий, транспортеры, сооружения из рычагов и зубчатых колес… И все это – обвалившееся, поросшее сорняками. Не нужное никому… Никому? Нет, оказалось, что это нужно нам с Серёжкой. Мы окунулись в забытую людьми страну, словно в джунгли и скалы необитаемого острова. «Остров» окутывала солнечная тишина. Из живых существ здесь водились только воробьи да бабочки. Травы тут вымахали выше головы. Было очень много мелких желтых цветов и розового иван-чая. Пахло теплым ржавым железом, но этот запах вовсе не казался противным. Наверное, потому, что смешивался с запахом чертополоховых джунглей… Да, безлюдно было. И все же порой казалось, что есть тут кто-то, кроме нас. Этот «кто-то» был большой и невидимый. Он снисходительно следил за двумя мальчишками, которые без спросу забрались в его владения. «Ладно уж, не жалко…» Мы ощущали присутствие хозяина и говорили полушепотом. – Серёжка, что здесь было раньше, а? – Говорят, военные заводы. Потом они сделались не нужны, а на мирные переделать их не смогли. Вот и забросили… – Ты же говорил, что люди уходят, а душа на Безлюдных пространствах остается… – Ну да. – Но на военных заводах душа не может быть добрая. Оружие – оно же для смерти… А почему тогда здесь так хорошо? Серёжка подумал. – Наверно, потому, что душа Пространства теперь отдыхает. Может быть, она измучилась от того, что столько здесь было всего… убийственного, и нынче довольна, что все это позади… Знаешь, Ромка, я в какой-то книжке читал: «Нет более мирных мест, чем заброшенные крепости и форты, где на солнце спят старые, никому не нужные пушки…» Вот и здесь так же… Мне такое объяснение показалось очень-очень правильным. И захотелось еще дальше в глубь пустынной страны… Ох, сколько мы тут лазили, бродили, пробирались! Серёжка даже затащил меня на решетчатую эстакаду, протянувшуюся от похожей на домну башни к полуразваленному цеху. Мы заглядывали в люки подземелий, качали скрипучие рычаги громадных насосов, старались повернуть ржавые шестерни непонятных машин… Из бетонной будки высовывалась и уходила в землю широченная, с меня толщиной, труба. У ее изгиба, в метре от земли, приделано было колесо с ручками. Как штурвал. Я взялся за рукоятку, Серёжка за другую. В трубе что-то ожило, словно хрипло вздохнул мамонт. И вздох этот отозвался под землей и, кажется, прошел по всему Пространству. Мы отдернули руки. Глянули друг на друга – перепугано. Серёжка мигнул и засмеялся: – Наверно, какой-то старый гидронасос… – Конечно, – торопливо сказал я. А сам подумал: «Уж не рассердили ли мы задремавшего „Кого-то“?.. Ой…» Но солнечная тишина быстро успокоила нас. И мы двинулись дальше – наугад среди зарослей, буераков и штабелей полусгнивших шпал. Кресло буксовало, Серёжка усердно толкал его, я вертел колеса из всех сил, и руки у меня уже гудели от усталости. – Серёжка, ты же замаялся со мной… – Ни чуточки… – Но дышал он часто. – Давай отдохнем. – Ладно… Эй, смотри, вон еще бутылка! – И он выудил из лопухов новую добычу. Надо сказать, что здесь, в этом безлюдье, мы набрали около десятка бутылок. Сумка у меня под ногами отяжелела и брякала. Мы устроились на бетонном блоке в тени съехавшего с рельсов товарного вагона. Неподалеку торчала из земли изогнутая железная трубка с медным колесиком крана. Из трубки капало. Серёжка покрутил колесико, и ударила тугая струя. Серёжка брызнул в меня, я обрадовано захохотал. Он тоже засмеялся и стал смывать с колен пятна ржавчины. Меня-то Серёжка во время путешествия всячески оберегал, а сам порядком извозился. Особенно когда лезли через широченную, метрового диаметра трубу, в которой жило гулкое эхо. Серёжка тащил меня на спине, а сам полз на четвереньках. Теперь, глядя на него, я понял, что никогда уже не смогу жить без этой дружбы. Серёжка словно услыхал меня, взглянул мне в лицо. На его ресницах дрожали брызги, и в брызгах горели искры. Я заморгал, закашлялся и ворчливо сказал, что самое время вымыть бутылки. – Правильно, Ромка! А то кто же их примет, такие грязные! Я подавал Серёжке бутылку за бутылкой, а он мыл их под упругой струей, бултыхая внутри травяной жгут. – Ой, Серёжка! – запоздало удивился я. – Ты же говорил, что здесь никого никогда не бывает! Откуда же бутылки-то? – Ну… может, с прежних времен… – Ага, «с прежних»! Смотри, наклейка совсем новая. – Правда… Знаешь, Ромка, пьяницы – они везде пролезут. Даже анекдот такой есть. Прилетают американцы на Луну, вылазят из своего «Аполлона», а на камне стоит четвертинка из-под «Московской» и рядом надпись: «Джон, ты меня уважаешь?» Я вспомнил, что недавно держал в руках теплое яблоко Луны. – Серёжка! Я тебя сегодня видел во сне! Почти целую ночь! – Правда?! – Он быстро сел рядом. Я рассказал ему про все: и про свои прежние сны, и про вчерашний, где он, Серёжка, превратился в самолет и мы летали среди облаков и сели у костров, которые развели чуки… И вдруг показалось, что вся эта безлюдная территория и солнечная тишина – продолжение того сна. Серёжка слушал, не отводя взгляда. А когда я замолчал, он вдруг заулыбался так, словно что-то знал больше меня. Опустил голову, оттер с колена остатки ржавчины. – А сон… это ведь не всегда просто сон. Это… – Что? – спросил я с нарастающим замиранием. – Бывает, что это… ну, вполне настоящий мир. Только он за пределами трех измерений… Я догадался, о чем Серёжка говорит. Я и сам не раз думал о – Измерений ведь гораздо больше трех, верно, Серёжка? Мы знаем только длину, ширину и высоту. А что дальше, пока никому не известно… Серёжка кивнул: – У меня это знаешь как сложилось в голове? Ну, такое понятие… Одномерное пространство – это точка, это как бы человек внутри себя, и вот он бросает взгляд на другую точку. Получается линия… А потом человек оглядывается – и возникает ширина плоскости, двухмерность. А трехмерное пространство – это как взмах во все стороны! Когда открывается простор: и вокруг, и в небе, везде! – Серёжка широко раскинул руки. И я сразу вспомнил, как он превращался в самолет. – А четвертое?.. Четырехмерное? – спросил я шепотом. – Это… будто вздох… – Серёжка и правда глубоко вздохнул, медленно опуская руки. – Когда вбираешь в себя все… все, что близко и далеко, и вообще… все, что можешь представить… Ну, даже не знаю, как сказать… – Он сделался виноватым. Я тоже не знал, как про это сказать. Но я понимал. И вздохнул, как Серёжка, словно вбирал в себя и сон про полеты, и радость, что мой друг – вот он, рядом, и память о гулких барабанах Космоса, и эти солнечные загадочные пустоши… – Серёжка! А Безлюдные пространства… они, может быть, тоже в четвертом измерении? Когда вот этот… вздох… – Наверно, – тихо сказал Серёжка, не поворачивая головы. – Иначе трудно объяснить… – Что объяснить? – Я опять ощутил замирание в душе. – Всякие загадки… Например, про Заоблачный город. Вроде бы его не может быть, а он есть… Мое замирание усилилось. Не потому, что опасность какая-то, а словно опять приблизилась необъятность Космоса. Где гудели гулкие барабаны… Серёжка говорил очень серьезно. Но я встряхнулся! Конечно, он просто придумывал новую сказку. Вроде как тогда, у Мельничного болота, про шкыдл и чук. Дал волю фантазии и расширяет здешнее Безлюдное пространство до бесконечности! И я спрятал тревогу за дурашливым вопросом: – А долго добираться до того Заоблачного города? – Не очень долго. Но надо ждать ночи… – Нам нельзя до ночи… Серёжка! А сейчас сколько времени? Мама, наверно, в панике! Только теперь я сообразил, что уже середина дня! Безлюдное пространство до этой минуты завораживало меня, а сейчас я наконец очнулся. И Серёжка спохватился: – Ох я дурак! Заболтал тебя!.. Подожди. Узнаем время… Он поднял с земли ржавую гайку. Из разлохмаченной кромки на штанине выдернул нитку, привязал к гайке, поднял грузик над бетонным блоком. Тень от нитки упала на серую поверхность. – Почти два часа, – сокрушенно сообщил Серёжка. – Вон на сколько черта отошла от севера. Я сказал, не скрывая досады: – Откуда ты точно знаешь, где север? – Чую. У меня внутри, как у птицы, что-то ощущает магнитные линии… Не веришь? Опять он сказку сочинял? Но я уже не злился. Мне стало неловко за свою раздражительность. И боязно: вдруг Серёжка обиделся? Я пошутил торопливо: – А у тебя нет чутья, где самый близкий телефон-автомат? – Телефон? Поехали! Раз – и я в кресле. «Трюх-трюх-трюх» (а бутылки: «бряк-бряк») – и мы у кирпичного домика вроде проходной будки, только без забора. Серёжка подхватил меня на закорки – и в дом. – Смотри! На стене висел телефонный аппарат. С трубкой на крюке. – Думаешь, он работает? – Попробуй, – сказал Серёжка. Я, сидя у него на спине, снял трубку. В ней – гудок. Я завертел скрипучий диск. – Мама! Это я! Ты только не волнуйся!.. |
||
|