"Империя страха [Империя вампиров]" - читать интересную книгу автора (Стэблфорд Брайан М.)

6

На следующий день Ноэл попросил пришедшего Кантибха позволить ему увидеть Квинтуса и других спутников. Кантибх сразу же согласился, и впервые Ноэл покинул свою комнату. Они шли по кельям и переходам, какие можно найти в монастырях или тюрьмах внешнего мира. Проходили через деревянные, очень старые двери. В одной комнате увидели вполне здорового Нгадзе, которому тоже не терпелось повидаться с Квинтусом. Монах находился в такой же комнате, не далее сорока ярдов.

Квинтус все еще лежал в кровати, слишком слабый, чтобы встать, хотя чернота уже сошла с его кожи. Кантибх сказал Ноэлу, что Лангуасс в таком же состоянии и ему будет трудно говорить связно. Но Квинтус не спал и был в полном сознании. Он с радостью приветствовал входившего Ноэла и был доволен, что тот легко передвигается, несмотря на хромоту.

Сначала Кантибх хотел остаться, но вышел, когда Ноэл попросил у него разрешения поговорить с другом наедине. Кордери присел поудобнее на циновку рядом с кроватью – во время долгого изгнания привык обходиться без стульев.

– Как другие? – спросил Квинтус.

– Я говорил только с Лангуассом, – ответил Ноэл, – и он очень расстроен – все еще болен. Видел также Нгадзе, мне сказали, что Лейла и Нтикима на пути к выздоровлению. Очень хочу увидеть обоих. Кантибх все еще донимает меня расспросами, хотя подозреваю, что мы уже рассказали многое из того, что они хотели узнать.

– Возможно, – сказал монах. – Хотя не уверен, что они точно знают, чего хотят. Что они говорили?

Друзья обменялись подробностями расспросов.

– Что, по-твоему, сделают с нами? – спросил Ноэл, когда монах закончил свой рассказ.

– Будут здесь держать и будут с нами любезными, пока мы послушны. Не думаю, чтобы они нам навредили, если мы, конечно, не оскорбим их. Аеда сказал, что элеми будут рады изучить все, что я передам им из мудрости мира. Они обходятся со мной, как с бабалаво дальнего племени, ибо рассчитывают на меня.

– Ты расскажешь им все, что они хотят?

– Конечно, – сказал монах. – Бог сделал меня глашатаем истины, и я обучу ей всех, кто пожелает. Адамавара – не враг других наций. Мы пришли сюда из любопытства, и ее народ имеет право интересоваться нами.

– А если мы пожелаем уйти после конца дождей, чтобы принести узнанное нами миру, из которого пришли? Они нам помогут в этом?

Квинтус покачал головой.

– Не знаю. Нас еще не изучили полностью, не думаю, что они так скоро решат, как с нами поступить. Без вампира-посредника в общении с туземцами, без его лекарств, без вьючных животных, без ружей у нас мало шансов вернуться в Буруту. Не думаю, что они захотят нам все это дать. В их планы не входит, чтобы мы сообщили в Европе об Адамаваре; возможно, они убьют нас, но не позволят уйти. С другой стороны, они могут отпустить нас и устроить прощание, выражая сожаление, будучи уверены, что в нашей попытке мы погибнем.

– А если мы останемся?

– Слишком рано судить, но они определенно не хотят, чтобы мы стали айтигу. Хотя они называют меня бабалаво и всегда готовы говорить со мной о великом братстве племен, не думаю, что намереваются сделать меня одним из них.

– Я уверен, – твердо сказал Ноэл, – у них нет намерения пригласить меня в свои ряды. В любом случае, не думаю, что мне понравится изображать из себя жертву Ого-Эйодуна. Интересно, действительно ли они забыли секрет создания айтигу? Хотя, наверняка, они никогда бы не раскрыли его нам. Мне кажется, рассказы о нашем мире их встревожили, а я намеренно не пытался развеять их страхи. Боюсь, нас не отпустят с большой охотой.

– У них нет причин для страха, – сказал Квинтус. – Они отгорожены каменными скалами, джунглями и смертельной болезнью. Никакая армия не может надеяться захватить эту крепость, пока серебряная болезнь будет ее водным рвом. Они искренне верят, что империи айтигу сведутся к нулю, и восприняли нашу враждебность к галльским вампирам как доказательство этого вывода. Но, думаю, ты прав: они встревожены нашими рассказами, и словами Нтикимы, и тем, что нашли в наших вещах. Они, наверное, взяли ружья Лангуасса?

– Не знаю, – признался Ноэл. – Но не удивился бы. Как ты думаешь, является ли их целью расширение правления Огбоне над тем, что называют братством племен, вплоть до холодных просторов Сибири, Индийских островов и далекого Китая? Может ли быть Адамавара образцом для мира, если это случится?

– Разве я могу сказать? – ответил монах. – Возможно, обычные люди в Европе и Азии однажды смирятся с правлением вампиров, захотят сыграть роль стада, чем довольствуются здесь мкумкве. Возможно, что это – единственный рай, который может предложить Земля, и, наверное, это рай глупцов, убедивших себя, что они мудрецы, так как жили столь долго с глупой верой.

– Я не уверен, что эти вампиры едины между собой, – сказал Ноэл. – Кантибх и Береника не похожи на Аеду и других элеми, пришедших посмотреть на меня. Нетрудно представить, как молодежь, посланная во внешний мир служить делу Адамавары, изменила этому делу. У элеми, живущих с дальними племенами, своя жизнь, и в тайных обществах, таких как Огбоне, могут процветать еще более тайные группы. Не уверен, что правление старейшин может быть вечным.

– Наверное, нет, – согласился монах.

– Здесь есть равновесие, которого нет в Европе, продолжил Ноэл. – В Африке элеми сделали свое положение менее завидным и используют естественное уважение туземцев к волшебникам, старикам, предкам. Туземцы живут мало, а ситуация меняется очень медленно. В Галлии горстка вампиров стала легионом, что представляется для обычных людей соблазном и угрозой. Если мы хотим увидеть контуры будущего, легче вообразить триумф айтигу, которые будут размножаться, пока не обеспечат достижение любой цели. Даже если обычные люди могут осуществить крах империи Аттилы, сомневаюсь, что вампиры исчезнут из мира, как хотели бы магометане. Как только их тайны станут известны, каждый захочет стать вампиром.

– Где в таком случае найдут они кровь для питания? – мягко спросил Квинтус. Это была старая загадка, даже среди детей, приводимая как доказательство того, что вампиры не должны злоупотреблять своей способностью и обычных людей всегда должно быть достаточно много для обслуживания пьющих кровь.

– Если то, что делает из обычного человека вампира, – живое существо, – задумчиво сказал Ноэл, – и то, что получают вампиры из человеческой крови, тоже существо, тогда мы можем надеяться найти способ освободить одно создание от семени вампиров, другое – от человеческой крови. Если сможем это сделать, тогда вампирам не понадобится человеческая кровь для питания, а обычным людям не будут нужны вампиры для превращения. Тогда можно создать мир бессмертных.

– Мир без детей, – мягко напомнил Квинтус.

– Женщины сначала могут рожать детей, – возразил Ноэл, – потом их будут превращать. Миру бессмертных не будет нужно много детей.

– Что за мир это будет? – спросил Квинтус. – Мир, подобный Адамаваре, без слуг. Мир стареющего народа, древнего, независимо от внешности, застывшего в своих привычках, неспособного создать что-либо новое. И это рай, ты думаешь?

Ноэл подумал о Беренике, насквозь холодной, потерянной для мира мыслей и чувств. Но не этому ходу мысли он хотел следовать.

– А что скажешь о мире людей, ставших мудрее, без предела и конца? – спросил он. – О мире людей, настроенных на открытия, от которых ничего нельзя скрыть? Заинтересованных в изменениях и способных найти новое. Возможно, только страх заключает бессмертных в рамки жесткой традиции, обреченной на неизменность. Живущие сейчас бессмертные дорожат тем, что есть, но это может быть и не так. Когда опасность исчезает и страх проходит, тогда изучение нового становится радостью, удовольствием. Разве нет?

Квинтус утомленно кивнул.

– Я не могу сказать, – ответил он. – Я буду верить в дарованную Богом жизнь.

Монах слишком устал, чтобы продолжать дискуссию, и Ноэл попрощался, обещав прийти опять. Подошел к двери и попросил проходящего слугу позвать Кантнбха, а когда перс пришел, спросил, где можно найти Лейлу.

Ее комната была дальше, в другом коридоре. Цыганка оправилась после болезни, но оделась, видимо, впервые, готовясь вернуться в широкий мир. Увидев его, она вскочила, явно довольная.

– Я пыталась навестить тебя, – сказала она, – но не могла разыскать. Меня не понимали. Они были добры ко мне, особенно этот человек, Кантибх, который научил меня нескольким словам его языка и сказал, что с тобой все в порядке.

Ноэл обернулся к Кантибху, поблагодарил его за любезность. Перс поклонился и опять ушел, оставив их одних.

– Ты очень болела? – спросил Ноэл.

– Думала, что умру, – сказала она. – Мне снились ужасные кошмары. Казалось, моя душа отойдет в ваш христианский ад.

– Скажи спасибо, что они не могли разговаривать с тобой, иначе они допрашивали бы тебя даже во сне. Но, когда не с кем поговорить – это трудно. Я видел расстроенного Лангуасса, думаю, он выздоравливает, и Кантибх уверен, что он не умрет.

– А Квинтус?

– Я только что от него. Он здоров. Видел и Нгадзе, а Нтикиму – нет.

– Я разглядывала из окна это царство. Оно кажется мне бедным, все из камня, нет золотых украшений, которые могли бы поразить нас. Что же мы увезем домой, как обогатимся?

– Посмотрим, – сказал он, – когда сможем пройти по долине. Может быть, берег озера усыпан алмазами и холмы вырублены из философского камня, превращающего низкий свинец в золото. Но даже если здесь нет ничего, кроме земли и камня, по крайней мере, мы пришли туда, где очень немногие были до нас, и ни один за последнюю тысячу лет.

– А я теперь стану вампиром и твоей благородной куртизанкой? – Она засмеялась, как всегда, со всей откровенностью. Он помнил ее смех, похожий на детский.

– Твой народ побьет тебя камнями и сожжет тело, – сказал он, не отвечая на смех.

– Ха! – воскликнула она. – Я неверующая, как и ты, мне все равно, чему верят люди, которые когда-то мной владели. Я хотела бы, чтобы эти люди были моим народом. Мы пойдем не в Аравию, моя любовь, но ко дворам Галлии, где оба будем вампирами и получим от мира самое лучшее.

– Но тогда не сможем быть любовниками, – напомнил он.

Лейла нахмурилась:

– Но мы и так не любовники, тогда чего нам терять? Думаю, ты любил бы меня больше, если бы я была вампиршей. Видел здесь такую – Беренику?

– Видел, – сказал Ноэл.

– И она приходила пить твою кровь?

Цыганка смеялась, глядя ему в глаза, и, прежде чем он смог отстранить ее, шаловливо потянулась, распахнув рубаху на груди, где могли быть следы от ножа вампирши.

Это была только игра, поддразнивание из-за веселого настроения, радость от его прихода. Но на груди Ноэла четко выделялись яркие точки уколов вампирши, и Лейла увидела то, что не могла видеть.

Кровь схлынула с ее лица, глаза стали холодными, как мрамор, настроение упало.

– Все же ты не монах, – сказала она.

Ноэл попытался вспомнить, когда она, забывая, говорила ему «вы» вместо «ты». Может, такие случаи и были, но он их не припоминал.

– Лейла…

Она отвернулась:

– О нет. Я любовница пирата и твой друг, как сестра. Мне все равно, монах ты или обычный человек. Я твой друг, и это все. Твой друг. Выбирай любовниц, где хочешь.

– Да, – мягко сказал он. – Ты мой друг, самый лучший.

Она подошла к окну, он последовал за ней. Они смотрели на большую долину, очень мирную и ухоженную.

Поля светились под золотыми лучами утреннего солнца, и было нетрудно думать об Эдеме: маленький мир-сад, отделенный высокими стенами от жестокого, плохого внешнего мира.

В воздухе висела пыль, склоны гор застилала пелена, хотя ветра не было. Вдали над пеленой возвышался пик, увенчанный снеговой шапкой, как зуб крокодила, направленный в голубое небо.

– Стоил ли наш приход сюда этих трудностей? – спросила она рассудительно.

– Возможно, – сказал он. – Ответить должны Квинтус и Лангуасс, потому что они привели нас сюда.

– Подарят ли Лангуассу вечную жизнь?

– Мне объяснили, что нас совсем не считают достойными этого. Может быть, Лангуасс докажет элеми обратное?

Она саркастически усмехнулась:

– Ты думаешь, моя любовь может вести себя, как благородный Гендва, более монашески, чем твой друг монах? Думаю, он мечтает стать вампиром, как Чезаре Борджиа или легендарный Роланд, а не иссохшим мудрецом. Мечтает опять стать сильным и бросить вызов Ричарду Львиное Сердце, драться с ним, как было раньше, в своих мечтах он снова и снова уничтожает нечистого князя. Но, думаю, он не может надеяться, что они дадут ему желаемое. И что делать мне, доказывая свои достоинства? Чем я должна стать, чтобы жить вечно? Знаю, ты скажешь, будто я должна оставить надежду, довольствоваться увяданием и позволить мышцам высохнуть на костях. Мы состаримся вместе, не так ли, отдалимся друг от друга?

Он обнял ее, как часто делал раньше, чтобы успокоить, когда она болела или тосковала, или прощаясь, когда она уезжала с Лангуассом.

– Не бойся, – сказал он. – Не думаю, что кто-нибудь хочет навредить нам и не дать умереть в назначенный Богом срок. Если мы не оскорбим их, все будет хорошо.

Эти слова не смягчили ее гнев, не затронули настоящей причины досады.

– И это наше сокровище? – резко спросила она. – Это выигранная победа, после того, как мы пересекли полмира, приблизились к смерти? Если мы хороши и не оскорбим их, они позволят нам жить! Скажи это, прошу, моему другу Лангуассу и посмотри, как он оценит привилегию умереть здесь!

Ноэл сник, растерялся под валом ее презрения, не мог найти ответа. Ни к чему объяснять, что они вышли из Буруту маленькой армией, а пришли в Адамавару совсем иначе, не в силах попытаться победить. Во всяком случае, было ясно, что ее возмутила не эта беспомощность.

Прощаясь, цыганка не поцеловала его, но прижалась щекой к раненой груди, как бы прислушиваясь к биению усталого сердца.