"Империя страха [Империя вампиров]" - читать интересную книгу автора (Стэблфорд Брайан М.)
ПРОЛОГ
Расшифрованный текст письма, полученного Кенелмом Дигби в Гэйхерсте летом 1643 года.
Буруту, август 1642.
Мой верный друг. Ваше письмо, сообщившее о смерти моей матери, принесло мне самую печальную для человека весть, на несколько дней ввергнув меня в отчаяние. Хотя мы виделись примерно девятнадцать лет назад, я часто думал о ней и всегда дорожил ее словами, когда вам удавалось переслать их через половину мира в мою ссылку. Ваш рассказ о ее последних днях и мыслях дорог мне, хотя и напомнил о том, что я потерял, покинув родину.
Не будь в вашем письме этого печального известия, во всем прочем оно доставило бы мне радость. Тысячу раз спасибо за присланные подарки – все они бесценны. Так много из того, о чем мы в Европе не задумывались, очень трудно получить здесь, и хотя устроенная теперь фактория принимает ежемесячно пять или шесть судов, многие вещи капитаны даже не думают включать в свой груз. Спасибо за бумагу, чернила и особенно за книги.
Среди присланных линз К. нашел пару помогающих его слабеющему зрению больше, чем старые, и он чрезвычайно благодарен.
Ничто не пробудило мой энтузиазм больше со времени отъезда из Англии, как микроскоп и инструменты для приготовления образцов. Вы пишете, что просто возвращаете долг, потому что наброски моего отца позволили вам начать опыты с такими приборами, но вы намного улучшили инструмент, сделанный им в Лондоне так давно. Ваша изобретательность в сочетании различных линз для уменьшения искажений просто гениальна. Этим инструментом можно сделать так много, что я даже не знаю, с чего начать.
Иногда даже не верится, что наше пребывание здесь измеряется девятью годами нашей жизни. К. не постарел ни на день с тех пор, как мы оставили берег Уэльса, хотя ему перевалило за шестьдесят. Тропическое солнце сделало его кожу похожей на кору какого-то экзотического дерева – коричнево-желтую и жесткую. Он всегда носит белое монашеское одеяние и большую соломенную шляпу, поэтому, когда он шагает по песку речного берега, то напоминает ангела-воителя армии Михаила, готового поднять оружие против падших. Он воздействует на туземцев, принимающих его за святого и называющих «бабалаво с моря». Бабалаво – здесь называют местных священников, представляющих Ифа, бога мудрости и прорицания племени уруба. Бабалаво значит «отец, владеющий тайной». Все туземцы – священники этого ордена носят белые одежды, и одеяние К. позволяет ему занять свое место в туземном порядке вещей.
Любопытно, что К. чувствует себя здесь уютнее, чем в аббатстве Кардиган. Он не всегда ведет себя как священник, хотя и отмечает обеты для нашей маленькой христианской общины. Он не стремится быть миссионером в племенах, хотя желает узнать их веру, и миссионерам, иногда прибывающим сюда, не оказывает особой поддержки. Иногда я думаю, не нравится ли ему больше быть бабалаво, чем слугой фальшивого папы римского.
Он не считает, что все сто богов, которым здесь поклоняются, – черти, и говорит, что некоторые из них, например, Ифа и Обитала, похожи на единого истинного Бога. Его удручает поклонение таким мрачным богам, как Элегба и Олори-мерин, потому что в ритуалы, связанные с ними, входят кровавые жертвоприношения.
Я, конечно, очень изменился и уже не тот испуганный мальчик, прятавшийся в вашем доме после странной смерти моего отца. Я такой же высокий, каким был он, и похож на него, хотя вряд ли меня можно назвать, как его, самым привлекательным мужчиной Лондона. Со здоровьем мне повезло, потому что лишь немногие белые процветают в этом краю лихорадки. Я видел храбрых и сильных людей, настолько изможденных тропической лихорадкой, что они превратились в развалины. После моего последнего письма мы потеряли четырех людей, включая ценного Есперсена, и приобрели только двоих голландцев, прибывших на «Хенджело». В нашей колонии, если ее можно так назвать, только четырнадцать белых, трое из них – женщины, есть у нас и двадцать четыре черных работника.
Я слышал, что если мы здесь не гибнем сразу, то становимся крепче, но автор этой выдумки, видимо, никогда не бывал в Африке. От каждого приступа болезни человек здесь слабеет и постепенно подходит к тому, что не может пережить очередной кризис. Кажется, я переношу это лучше, чем другие, но следует быть осторожным. Похоже, что река привлекает болезнь, и немногие белые, ходившие вверх по реке и возвратившиеся (многие не вернулись), говорят, что там – такой ад, который наша раса не выдержит. Туземцы, помещенные сюда Богом, сами едва могут переносить это. Только не больше трети новорожденных выживают после эпидемий малярии и оспы; выжившие постоянно страдают от головокружения и «кра-кра»; сонная болезнь и проказа угрожают каждому. Мы привыкли не ходить босыми или с непокрытой головой, кипятить питьевую воду, спать под пологами с мелкой сеткой, спасающей нас от полчищ жалящих насекомых. Иногда наша ссылка кажется родом чистилища.
Сейчас у нас худшее время – сезон дождей. В последние две недели дождь идет два раза в день: после обеда и с наступлением сумерек. Каждая буря длится три часа и более. Река постоянно выходит из берегов, сейчас крокодилы опаснее всего. Утешает лишь то, что днем сейчас не так жарко, а ночью – не так холодно. Приятно брать ручку каждый день, и, хотя я не могу представить свое возвращение в Большую Нормандию, знаю, что обращаюсь к единственному другу в моем отечестве, следовательно, не совсем оторван от края, куда надеюсь однажды вернуться.
Торговля в это время года вялая, но суда приходят. Большей частью это галльские суда из Британии, Голландии и Франции, иногда сюда заходят марокканские торговцы, несмотря на то, что солдаты султана воюют на севере с Сонгаем. Мусульманские караванщики пытаются установить торговый путь через Сахару, но многовековой джихад, который их правители вели против чернокожих племен, может сделать это невозможным.
Наша фактория бесконечно облегчает многое капитанам этих судов, ни один из них не вернулся бы к дням «немой» торговли, но некоторые завидуют нашему присутствию здесь. Марокканцы заявляют, что владеют правом торговать здесь, несмотря на войну, свирепствующую с незапамятных времен. Португальцы тоже заявляют, что «открыли» целое побережье и что британцам здесь нечего делать; но правители-вампиры в Лиссабоне и Сетубале покончили с плаваниями португальцев, когда Генрик впал в немилость, и претензии португальцев основаны только на догадках, но не фактах.
Мне не нравится общаться с португальцами, потому что они больше заинтересованы в покупке рабов, чем в наших товарах, несмотря на то, что рабовладение запрещено в империи. Так как мы не торгуем рабами, бенинское племя оба посылает этот товар к западу от Икороду, но берег там неспокойный, потому что племя уруба ведет войну с народами ашанти и дагоми. С другой стороны, то, что Икороду стал портом работорговли, значит, что мы получаем лучшую часть слоновой кости, перца и других товаров. Бенин не так богат золотом, как царство ашанти, но внутриконтинентальные племена сейчас требуют золото за рабов, которых доставляют на побережье, и много этого золота доходит к нам через уруба, которые властвуют над эдау, ибо и другими племенами.
Уруба научили обрабатывать металлы эдау, желающих заполучить хорошее английское железо, особенно пушки. Эти пушки использовали против магометан и племен, не плативших дань уруба. Когда племена этого странного царства воюют друг с другом, – а они делают это часто, несмотря на якобы общее дело, – они пользуются только копьями, и хотя людей убивают или берут в рабство, в этих сражениях правила запрещают тотальное побоище.
Моя роль и роль К. в развитии фактории сделали нас зажиточными. Придя сюда, мы увидели лишь кучку деревянных хижин, построенных моряками, пережившими кораблекрушение «Электриона», и оставленных ими после спасения в 1629 году. Они строили на песчаной отмели, чтобы защититься от туземцев, которых очень боялись. Племена оба сожалели об их уходе, поскольку сознавали важность торговли с Галлией. Сейчас с помощью туземцев мы построили большие склады, деревянные пристани и мастерскую. Там я поставил токарный станок, подобный тому, что был у моего отца, чтобы делать резьбу.
Две дюжины чернокожих на фактории построили здесь деревню, разбили огороды, хотя их жены и дети все еще живут в глубине континента. К. сейчас бегло говорит на двух местных языках, включая уруба. Он немного знает и другие, но здесь такое множество языков, что это место можно принять за Вавилон. Представители племени оба из Бенина дважды приезжали в Буруту и однажды прислали мастеровых показать мне литье бронзы, в чем его люди большие умельцы. Отношения с ними не совсем хороши из-за наших стараний быть друзьями с ибо, живущими на востоке. Они могут снабжать нас ценными товарами, потому что господствуют на берегах реки Кварра на сто и больше миль выше дельты. Большинство наших работников – ибо, хотя у нас есть шестеро эдау и один сирота-уруба по имени Нтикима, проявивший себя особенно способным учеником.
Большая часть товаров, таких как слоновая кость и шкуры животных, поступает из степей, с севера по реке. Нтикима уверяет, что слухи о нас распространились на севере, хотя мы не углублялись на континент больше чем на пятнадцать-двадцать миль. Мальчик уверен, что о нас знают в городах племени хауса и в легендарных странах Борну и Кварарафа, но ему неоткуда об этом знать, а туземцы очень склонны преувеличивать, особенно если хотят сделать комплимент. Я сомневаюсь, чтобы парень когда-либо видел торговца хауса, и подозреваю, что Борну и Кварарафа для него такая же легенда, как и для нас.
Иногда боюсь, что этот успех закончится нашей гибелью. К. сказал, что прибытие вампиров сюда на судах империи – только вопрос времени. Он волнуется потому, что они могут установить связь с вампирами Африки в надежде получить выгоду. Несмотря на все различия между Галлией и Африкой (а мы знаем, какими могут быть контрасты!), те и другие стоят перед враждебностью магометан. Правители империи могут думать, что если белые и чернокожие люди, объединившись, разобьют магометан, они укрепят империю.
Не уверен, можно ли создать такой союз. Здесь нет империи, хотя мы говорим о «царстве» уруба, нет вампиров-правителей, к которым европейские князья могли посылать своих эмиссаров. Если верить слухам, у Алафина, царя племени уруба, двор не меньше европейского, но Алафин, его вожди и чиновники – обычные люди. Много попов и колдунов Огбоне – тайного общества на службе вампиров – тоже обычные люди. Роду Аттилы сложнее понять земли, где вампиры не правят в открытую, чем народ, где правят обычные люди, потому что они безжалостно уничтожают вампиров-пришельцев. Хотя я живу здесь уже много лет, мне трудно понять, что происходит в этих местах.
Я только трижды видел черных вампиров – они не испытывают интереса к торговле. У большинства кожа похожа на полированный черный янтарь, иногда украшенный выцветшими узорами татуировки. Они, все без исключения, кажутся людьми преклонного возраста, потому что обыкновенный человек не может стать вампиром, пока не покажет себя в течение длительного времени настоящим священником-колдуном. Уруба называют вампиров «элеми», что значит «вдыхающие жизнь». Название указывает на прямую связь с богами: небесного бога Олоруна часто называют Олорун-элеми.
Говорят, что элеми – мудрецы, но нам также доказывают, что их не интересуют металлы, механизмы или вообще новое. Их мудрость не любознательна, в основном касается магии, свойств лекарств. Мы слышали множество рассказов о целительской силе вампиров, их умении составлять смеси зельев, чтобы сделать мужчин храбрыми, а женщин – плодовитыми. Они убивают проклятиями, если верить слухам. У местных племен нет элеми, последние из них умерли от эпидемии двадцать лет назад, и об этом сожалеют. Если бы их мудрецы жили вечно, говорят они, народ стал бы лучше и сильнее.
Обычным туземцам кажется, что элеми поддерживают тесную связь с отдаленным прошлым предков. Туземцы здесь очень уважают предков, верят, что их отцы и деды обитают рядом, в родных деревнях, даже будучи мертвыми, живо интересуясь делами потомков. Нам сказали, что в центре земли уруба, в большом поселении Ойо, новые цари должны есть сердца своих мертвых предшественников, чтобы олицетворять их. Считают, что души предков могут награждать и наказывать, неся ответственность за события, которые мы приписываем Божьей воле или случаю. Их присутствие обычно не замечают, но по определенным дням в деревни приходит Эгунгун, воскресший мертвец, чтобы наказать нарушивших табу. Ни я, ни К. не видели этого, но незаменимый Нтикима описал все это в деталях. Роль Эгунгуна обычно играет переодетый священник в большой уродливой маске, но для уруба и для подвластных им племен такие переодевания священны, и актер действительно является той сверхъестественной силой, которую представляет. По-видимому, в задачу Эгунгуна входит суд над теми, чьи действия, оскорбляя предков, принесли несчастье. К счастью, вину за неудачи нечасто валят на невиновных; во многом обвиняют ведьм, известных как непримиримые враги Огбоне – общества, к которому принадлежат элеми и священники-колдуны.
Эпидемию, бушевавшую здесь двадцать лет назад, все еще вспоминают как ужаснейшую трагедию. Если бы нашим черным рабочим сказали, что мой отец умышленно заразил вампира этой болезнью, они бы подумали, что он был безумным, – не порочным, ибо они не смогли бы представить, что кто-либо, кроме сумасшедшего, мог совершить такое странное преступление. Но они бы не поняли любви к вампиру-женщине, потому что элеми всегда мужчины. Огбоне – исключительно мужское дело, хотя у женщин могут быть собственные частные общества, они занимаются только приемом родов, ритуалами обрезания женщин.
Мне сложно примирить здешнее положение с теориями моего отца о природе и создании вампиров. Нтикима, являющийся незаменимым источником информации, несмотря на юные годы, – я думаю, ему примерно семнадцать, – убеждает, что обычных людей, которые станут элеми, берут в Адамавару – легендарную страну на континенте. Они вкушают от сердца богов на церемонии, очень похожей на ритуалы человеческого жертвоприношения, о которых нам рассказывали. Белым людям обычно не позволяют наблюдать даже обычные ритуалы, хотя Нтикима описал нам икеику – его посвящение в зрелость. Это род обрезания каменным ножом, часто сделанного так грубо, что постоянно нарушаются функции полового органа. Как всегда красноречиво, Нтикима рассказывал нам, что однажды Огбоне приедет, чтобы взять бабалаво в Адамавару, где он отведает сердце богов и в него вдохнут жизнь, но пока таких случаев не было.
Многое из того, что мы знаем об элеми, мы слышали от путешественников, и трудно сказать, чему верить. Чем дальше страны, тем курьезнее рассказы о местных племенах, силе элеми. Существование Адамавары доказать невозможно. Многое в рассказах повторяет историю о садах Эдема, где Бог вдохнул жизнь в Адама. Огбоне так тщательно хранит свои тайны, что создание вампиров – такая же тайна для африканцев, как для обычных людей в Галлии. У нас есть григорианские рассказы о дьявольских шабашах, у них – истории о небесных богах, спускающихся на землю в Адамаваре. Мне думается, что к этим сказкам нужно относиться с большим скепсисом.
Элеми, видимо, пьют кровь обычных людей, как наши вампиры, но отношение к этому не такое, как в Галлии. То, что делают галльские вампиры, кажется извращенным и чудовищным, но то же самое легко вписывается в африканское мышление. Туземцы часто совершают жертвоприношения и ритуальные дарения своим богам, например, мелют муку или извлекают пальмовое масло, немного рассыпают на землю. От каждого блюда оставляют немного своим богам. Это делают, не задумываясь, как христиане осеняют себя крестом. Все это называют жертвоприношением, как и приношения животных, иногда людей, какие совершают по святым дням. Кровь, что охотно предлагают обыкновенные люди вампирам, – это тоже приношение самому элеми Олоруну. Это легко понять африканцу, хотя он вряд ли поймет причащение, когда христианин отведает от крови и тела Христова.
Туземцы не думают, что ими правят элеми, несомненно, что истинная власть в этой стране принадлежит Огбоне. Огбоне наблюдает за всеми ритуалами, особенно икеика, за порядком. Огбоне – голос предков, прорицатель, целитель. Все цари держат перед ним ответ, и, хотя они главенствуют в судах, обвинить человека или оправдать его могут только бабалаво. Цари определяют наказание, но его применение решается колдунами и «вставшими мертвецами». Цари объявляют войну, ведут свои армии в битву, но это колдуны подсказывают им, когда подходит время воевать и против кого.
К. хотел бы узнать правду о странах. Он подсчитал, сколько провизии понадобится для путешествия вверх по реке. Уверен, в скором времени он будет побуждать меня следовать за ним. Меня мало интересуют такие мифическими края, как Адамавара, но я пойду с ним, если это будет познавательное путешествие. Знаю, что это рискованно, но ни по природе, ни по характеру я не торговец, и будни нашей жизни здесь начинают мне надоедать.
Жива ли все еще в Большой Нормандии пиратская легенда о Л.? Он ежегодно навещает нас. Он ослаб после болезни и не такой красавец. Л. больше не пиратствует, хотя гордится славой корсара и божится, что для него нет большей радости, чем орудийная канонада. Пушки на фактории были одно время под его командой, и он дважды помог нам спасаться от марокканских мародеров. Его цыганская красотка все еще с ним, как и безносый турок. Вероятно, он приезжает сюда по настоянию женщины. Л. не очень меня любит, как и я его, но цыганка относится ко мне хорошо, и я рад быть ей другом. Она стала крепкой и красивой женщиной, процветает в тропиках, где люди с более светлой кожей чахнут, увядают. Как однажды сказал мне Есперсен, единственное, что приводит ее сюда так часто, – это досада из-за моего безбрачия, и что если бы я уложил ее в свою постель, то избавил бы от этой ужасной зависимости. Но я привык к монашескому образу жизни. Если К. умрет – унаследую его сутану, сам стану ангелом-меченосцем.
Л. делает вид, что ему безразлична симпатия его любовницы ко мне, но, напившись, обвиняет меня в преступлении – любви к вампирше в диком Уэльсе и коварно утверждает, что из-за нее я больше не могу любить. Хотя он говорит это, чтобы досадить любовнице, я иногда задумываюсь, не прав ли он. Конечно, во мне не возникает желание при виде цыганки, тем более от обнаженных черных женщин племен побережья или поселения. Иногда думаю, что в моей крови, может быть, есть что-либо, унаследованное от отца и несущее печать его истинной любви. Микроскоп всегда напоминает мне то, что произошло в те последние дни в Лондоне. Даже сейчас эти воспоминания тревожат меня.
Иногда думаю, не переоценивал ли отец то, чем занимался, и страх вампиров перед этим: возможно, его самоубийство было бесцельным, Ричард не хотел нас убивать. Но теперь ваш подарок рядом со мной, и я вспоминаю, что мой отец полагал его оружием более мощным, чем большая пушка. Сегодня ночью мне приснилось, будто я смотрел в микроскоп, стремясь различить то, что подсказывал мне отец, но, как ни пытался, не смог ничего увидеть. Возможно, туземцы все же правы – наши предки остаются с нами, навязывая обязанности, которые мы не выполняем. Теперь с присланным вами микроскопом я надеюсь приблизиться к выполнению моего обязательства.
Я надеюсь однажды вернуться в Британию. Чувствую, что это моя обязанность и судьба. Очень хочу нанести удар галльской ватаге вампиров, прежде чем умру, так что мое имя пополнит легион смертных, которые в конечном счете победят бессмертных. Несмотря на скуку здесь, сообщаю вам, что не покинул ту коллегию, которой вы служите, или ее дело, и надеюсь однажды занять свое место на поле битвы, на моей родине. В этот день, с Божьей помощью, я опять увижу друга и пожму вашу руку.
Передам это письмо с капитаном «Розы Тюдоров», надежнейшим из английских моряков. Надеюсь, что вы обязательно его получите. Прошу вас помолиться за меня, и, если сможете, попросить Божьей милости для неверующего.