"Слон Килиманджаро" - читать интересную книгу автора (Резник Майк)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Я достиг подножия Килиманджаро и начал подниматься по склону. Поначалу пологому, с прогалинами в густой растительности, с многочисленными речушками, заполненными ледяной водой, стекающей с покрытой снегом и льдом вершины.

Поднимался я не спеша, зная, что мой Бог, если Он живет на вершине горы, меня подождет. Нижняя часть склона кишела жизнью, но все живое, за исключением стайки цапель, парящих надо мной, разбегалось в стороны при моем появлении. Львы рычали, отступая, леопарды шипели, бросаясь в кусты, носороги фыркали, уносясь прочь, люди застывали и с трепетом взирали на меня, когда я проходил мимо их хижин.

Его звали Бутамо, и он бежал два дня и две ночи. Его захватил в Уганде Шунди, вождь кавирондо, известный работорговец. По числу проданных им негров он уступал разве что знаменитому арабу Типпу Тибу. Маленьким мальчиком Шунди сам попал в рабство к Типпу Тибу, где и узнал, что Коран запрещает правоверному мусульманину держать в рабстве другого мусульманина. Он принял ислам и получил свободу. А потом сам занялся работорговлей, поскольку ничего другого делать не умел. Отпускать на свободу братьев по вере он не хотел, а потому отправлялся за живым товаром в глубь Черного континента, куда еще не проник ислам. Дела у него шли отлично, каждый караван рабов приносил немалую прибыль.

Шунди руководствовался двумя правилами: рабов надо хорошо кормить (на невольничьих рынках в Занзибаре и Момбасе за дистрофиков много не давали) и сбежавшего раба должно убить (чтобы другие не последовали его примеру).

Поэтому, когда Бутамо удрал, Шунди поручил руководство караваном своему помощнику, а сам в сопровождении трех следопытов-вандеробо бросился следом за беглецом, чтобы привести его назад и убить в назидание остальным.

Воздух становился прохладнее, боль в моем животе поутихла, я смог осторожно опуститься на мягкую землю и втереть грязь в потрескавшуюся, зудящую кожу. Появился молодой слон, который хотел напиться, но, увидев меня, подождал, пока я не закончу и уйду от болотца.

На склоне горы, у самого подножия, Бутамо увидел деревню и направился к ней. Путь занял у него три часа, а при входе в деревню его окружили воины, наставившие на него копья.

— Помогите мне! — взмолился Бутамо. — Я сбежал от работорговцев и два дня ничего не ел.

— Ты не из нашего племени, — ответил один из старейшин. — С чего нам помогать тебе?

— Если вы не дадите мне еды, я умру.

— Если мы дадим тебе еды и работорговцы об этом узнают, мы все умрем, — ответил старейшина — Ты должен покинуть нашу деревню.

— Я безоружен. Дайте мне копье, чтобы я смог убить какое-нибудь животное и съесть его.

Старейшины посовещались. Работорговцы наверняка гонятся за беглым рабом, могут прийти в деревню и найти древнее, заряжаемое со ствола ружье, которое много лет назад досталось им от немца-охотника. Они могут начать задавать вопросы о немце и арестовать старейшин за убийство.

Если же отдать ружье беглому рабу, никто не узнает, откуда оно у него взялось, а если его казнят за убийство, так и жизнь раба — не сахар.

— Ты знаешь, как пользоваться ружьем белого человека? — спросил Бутамо все тот же старейшина.

— Я видел, как ими пользуются белые люди.

— Ты сбежал от работорговцев, рабство мы ненавидим, а потому поможем тебе, — продолжал старейшина. — Копья мы тебе дать не можем, потому что по нему работорговцы найдут нашу деревню, а враждовать с ними мы не хотим. Но мы дадим тебе ружье, если ты поклянешься, что никому не скажешь, где ты его взял.

— Никому не скажу.

Старейшина послал одного из воинов за ружьем.

— Дайте ему воды, — распорядился другой старейшина, и Бутамо напоили.

Воин вернулся, протянул Бутамо старинное ружье и мешок.

— В мешке порошок, который заставляет ружье стрелять, — объяснил старейшина.

— Я знаю, — кивнул Бутамо. — Я видел, как Шунди управлялся с таким ружьем.

— Кто такой Шунди?

— Работорговец, от которого я сбежал.

— Странное имя для белого человека.

— Он черный, — ответил Бутамо.

— Почему черный человек продает других черных? — спросил старейшина.

— Ради денег.

— А что он делает с этими деньгами?

— Покупает много коров, коз и жен.

— Как много? — заинтересовался старейшина.

— Я благодарю вас за помощь. — Бутамо попятился. — Надо уйти, чтобы не привести Шунди в вашу деревню.

Бутамо заметил двух воинов, ушедших по тропе, ведущей к подножию, и решил, что безопаснее идти к вершине.

Когда я поднялся до середины горы, у меня вновь разболелись ноги и живот. Я в ярости протрубил, негодуя, что плоть слаба, но силы оставили меня, и впервые за семьдесят лет я опустился на землю, чтобы поспать.

Бутамо три часа поднимался в гору, прежде чем убедился в том, что племя, давшее ему ружье, его не преследует. Он увидел бородавочника, косящего на него глазом, хотел убить, но побоялся выдать свое местонахождение. Вместо этого сорвал с ветки какой-то фрукт, съел, обогнул большую скалу, нашел за ней съедобные ягоды и продолжил подъем, стараясь не оставлять следов.

Я проснулся от жуткой боли в боку, таких мучений испытывать мне еще не доводилось, с превеликим трудом поднялся на ноги. Спал я не больше трех часов, но мое тяжелое тело практически раздавило мое правое легкое, и теперь я стоял на дрожащих ногах, жадно ловя воздух. Боль сводила меня с ума, и я в ярости начал выдирать деревья и швырять их вниз по склону. Птицы бросились врассыпную, и прошло немало времени, прежде чем боль и ярость утихли и я смог продолжать подъем.

Бутамо провел ночь на горе, дрожа от холода. Утром нашел речку, вошел в воду, попытался поймать руками рыбу. Когда ноги совсем заледенели, вылез на берег, нашел какие-то ягоды, съел, залез на скалу, огляделся. Ни Шунди, ни трех его следопытов-вандеробо.

Хотя преследователи еще не показались, Бутамо знал, что рано или поздно вандеробо найдут его след, который приведет их на склон горы. А нападут они без предупреждения, в этом Бутамо не сомневался. Поэтому он развязал мешок с порохом и зарядил ружье.

А потом, голодный, замерзший, не решающийся спуститься вниз, двинулся дальше, изо всех сил стараясь скрыть свои следы от тех, кто будет его искать.

Холодный, голодный, с урчащим животом, с режущей болью в правом легком, я поднял голову, чтобы посмотреть, далеко ли до вершины, но треть горы скрывали облака. Я воздел к небу хобот и принюхался в надежде, что уловлю запах Бога.

Но обнаружил лишь запах человека.

Бутамо поднялся на сотню ярдов, чтобы убедиться, что тропа перегорожена громадными валунами, снесенными сюда селевым потоком. Он взял влево, пытаясь обойти их.

Остановился, чтобы смахнуть пыль и пот со лба, и внезапно увидел в шестидесяти ярдах огромного слона, такого большого, что он возвышался над деревьями, с невероятно длинными и тяжелыми бивнями.

Я сумел пересилить боль, застилавшую мне глаза. Он стоял в шестидесяти ярдах от меня, с ржавым ружьем в руках, в одной набедренной повязке.

— Ты — Бог? — спросил я, протянув к нему хобот. — Ты тот, кого я ищу?

Бутамо огляделся: нет ли рядом других слонов, но никого не увидел. Он с восторгом смотрел на бивни слона, понимая, что не решится выстрелить: Шунди и три его вандеробо ловили каждый звук, который мог выдать его присутствие.

С сожалением он видел, как Шунди торговал слоновой костью, и знал, сколько она стоит. Бутамо попятился.

Он не ответил, не подал мне никакого знака. Я понял, что он не Бог, обычный человек.

Боль вернулась, и я уже знал, что живым мне до вершины не дойти. Я мог встретиться с Богом только в одном случае: если Он прямо передо мной, но этот человек стоит между нами.

Бутамо оглядел прогалину. Открытое пространство, спрятаться негде, только среди деревьев на другой стороне. Но он не знал, что ждет его впереди. Вдруг там логово леопарда и его встретит разъяренная самка, решившая, что он хочет убить ее детенышей? Но он не мог просто стоять и смотреть, как на него надвигается слон. Расстояние между ними сократилось на сорок ярдов, и слон не собирался поворачивать. Бутамо закричал и замахал руками в надежде отпугнуть слона.

Человек что-то кричал мне. Я поднял хобот и протрубил ответ Это моя гора, гремел мой голос, и я не остановлюсь, пока не увижу Бога.

Когда их разделяло лишь тридцать ярдов, Бутамо поднял древнее ружье и прицелился. С двадцати ярдов он выстрелил.

Я почувствовал боль в левом плече, кровь хлынула из раны. Я знал, что через несколько секунд мое сердце остановится, но использовал эти секунды сполна: рванулся вперед, обхватил человека хоботом и швырнул его в дерево, росшее в двадцати футах.

Затем, со вздохом, я завалился на бок. Последний раз взглянул на вершину Килиманджаро, все еще надеясь увидеть Бога и спросить, почему Он так поступил со мной, но вершину по-прежнему закрывали тучи, и я закрыл глаза, внезапно умиротворенный, ибо осознал, что именно этого Он от меня и хотел и через мгновение я с Ним встречусь.

Пять часов спустя Раканья случайно наткнулся на мертвого слона. На прошлой неделе он пас коров на юго-восточном склоне, а когда они спустились вниз, оказалось, что две коровы пропали. Оставив стадо сыновьям, Раканья вернулся на Килиманджаро, чтобы найти коров.

И наткнулся на тушу самого большого в мире слона и тело Бутамо, в котором еще теплилась жизнь.

— Кто ты? — спросил Раканья.

— Воды, — едва шевельнулись губы Бутамо в запекшейся крови.

Раканья дал умирающему воды.

— Кто ты? — вновь спросил он.

— Я тебя не понимаю.

Раканья в третий раз повторил вопрос, перейдя с языка масаи на суахили.

— Я — Бутамо.

— Что ты делаешь на нашей горе?

— Вашей горе? — прошептал Бутамо, явно не понимая, что это означает.

— Бог отдал масаи землю между Кириниягой и Килиманджаро, — объяснил Раканья.

— Я убежал от работорговцев, — выдохнул Бутамо, — но слон, которого я застрелил, убил меня. Пожалуйста, спрячь от них мое тело.

— С какой стати?

— Они отнесут меня в мою деревню, чтобы мои собратья знали, что убежать от Шунди невозможно. Птицы выклюют мои глаза, муравьи обглодают плоть, а гиены сожрут кости. Не дозволяй им сделать все это. Закопай меня или сбрось в глубокое ущелье.

— Какая разница, что произойдет с тобой после смерти, — пожал плечами Раканья. — Мне надо искать пропавших коров. — И он встал, чтобы уйти.

— Подожди! — изо всех оставшихся сил выкрикнул Бутамо.

— Что еще, раб?

— Если ты спрячешь мое тело, я скажу тебе, как разбогатеть.

— Я уже богат, — ответил Раканья. — У меня много коров и коз и уже есть три жены.

— В один день ты сможешь удвоить свое богатство. Раканья присел на корточки рядом с Бутамо.

— Как? — спросил он.

— Человек, который охотится за мной, торгует не только рабами, но и слоновой костью. Если ты продашь ему бивни слона, которого я убил, он заплатит тебе так много серебряных монет, что ты сможешь купить целое стадо.

— Масаи не торгуют слоновой костью, мы не пользуемся монетами белого человека.

— На деньги, которые он заплатит тебе, ты сможешь купить пятьдесят коров.

Раканья подумал о том, что шансы найти двух коров практически нулевые, прикинул, сколько коров потребуют за девушку, на которую он недавно положил глаз, задумчиво посмотрел на слоновью тушу.

— Как зовут работорговца? — спросил он.

— Ты спрячешь мое тело?

Раканья кивнул.

— Спрячу.

— Его зовут Шунди, из племени кавирондо. С ним три следопыта-вандеробо.

— Как мне отделить бивни? Раньше я никогда этим не занимался.

— Если ты подождешь три или четыре дня, то сможешь просто выдернуть их.

— Я не могу сидеть здесь столько времени.

— Тогда ты можешь… — Бутамо зашелся в кашле и, больше не произнеся ни слова, умер.

Раканья огляделся, нашел большой заостренный камень, какой мог бы использовать вместо топора, если б камень попался ему около дома. Подошел к туше, ощупал челюсть, нашел то место, где крепился бивень, и начал вырубать его из кожи и мышц.

Работа эта заняла много времени, и когда он отделил оба бивня, уже стемнело. Не обращая внимания на холод, он по одному отнес их на полмили и спрятал под кустами. Потом вернулся к Бутамо, взвалил тело на плечо, подошел к краю ближайшей пропасти и сбросил тело вниз, подождал, пока до него донесся глухой удар (тело упало на землю, пролетев тысячу футов), и вернулся к лишенной бивней туше слона.

Разжег костер, дожидаясь гостей.

Вандеробо нашли его утром, но сам Шунди прибыл уже к полудню. Работорговец обошел тушу слона, отметил, что бивней нет, улыбнулся, посмотрел наконец на Раканью.

— Ты — масаи, не так ли? — спросил Шунди. Раканья кивнул.

— Я преследовал раба. След привел сюда.

— Он здесь, — подтвердил Раканья.

— Где?

— Он мертв.

— Мне нужно его тело.

— Тело ты не получишь. — Раканья пренебрежительно глянул на трех вандеробо.

— Мне нужно тело.

— Ты уйдешь без него, если не хочешь кровавой мести масаи, — ответил Раканья. Шунди всмотрелся в него:

— Ты — единственный масаи, которого я вижу.

— Одного достаточно.

— Не нравится мне наглость масаи. Я думаю, им просто необходимо пожить в рабстве.

Прежде чем кто-то двинулся с места, Раканья пробил копьем грудь одного вандеробо, поднял другое копье, деревянное, которое изготовил вечером.

— У тебя тоже одна жизнь, — заметил он.

— Ты прав. — Шунди вытащил из-за пояса револьвер, взвел курок, прицелился в Раканью. Тот без страха смотрел на револьвер.

— Если ты меня убьешь, то не сможешь найти бивни слона, — Ага! — Шунди улыбнулся. — Вот это уже деловой разговор!

— Нам не о чем говорить, пока ты не выбросишь револьвер.

Шунди сунул револьвер за пояс.

— Ты должен его выбросить, — повторил Раканья — Иначе ты убьешь меня после того, как я отдам тебе бивни.

— Даю тебе слово, что не убью.

— Много ли стоит слово работорговца? — усмехнулся Раканья.

Шунди достал револьвер, печально посмотрел на него, вздохнул и швырнул в пропасть.

— Пошли. — Раканья двинулся вверх по склону. — Я покажу тебе, где бивни.

Они взбирались на гору минут пятнадцать. Потом Раканья подошел к кустам, под которыми спрятал бивни, вытащил их на открытое место.

— Клянусь Аллахом! — воскликнул работорговец. — Никогда не видел таких бивней. — Он опустился на корточки, внимательно осмотрел их. — Ты напортачил, масаи. Отрубил не меньше пяти фунтов от основания бивней.

— Они все равно самые большие бивни на свете.

— Это точно.

— Сколько серебряных монет белого человека ты мне заплатишь?

— Я дам тебе сорок серебряных шиллингов, — ответил Шунди.

— За каждый.

— Это большие деньги, — покачал головой работорговец.

— Бивни того стоят.

— Слишком дорого.

— Тогда они останутся здесь, пока не сгниют. Тебя на Килиманджаро больше не пустят.

Шунди еще раз оглядел бивни, пожал плечами:

— Хорошо. Восемьдесят шиллингов.

— Отсчитай их и положи на землю. Я их подберу Шунди кивнул, достал туго набитый кошель, начал отсчитывать шиллинги.

— Я хочу и это. — Раканья указал на большую золотую монету.

— Это доллар Марии-Терезы. Он стоит много шиллингов.

— Отдай его мне.

— Хорошо. — Шунди положил доллар на землю. — Он твой, если ты отведешь нас вниз, чтобы мы не заблудились.

Раканья собрал монеты, ссыпал их в бурдюк для воды. Подождал, пока каждый из вандеробо взвалил на плечо по бивню, начал спускаться к прогалине, на которой убили слона.

Прогремел выстрел, Раканья упал лицом вниз; умерев еще до того, как коснулся земли.

— Наглый сукин сын, — усмехнулся Шунди с дымящимся револьвером в руке. — Неужели ты мог подумать, что у великого Шунди только один револьвер и он выбросит его только потому, что этого хочет жалкий варвар?

Он подошел к трупу Раканьи, забрал деньги, повернулся к следопытам.

— Следуйте за мной! — приказал он. — И упаси вас Аллах повредить бивни.

Боль ушла. Исчезли все чувства, даже голод и жажда больше не мучили меня, однако покой я не обрел, что-то меня тревожило, и я закричал. Я кричал все громче и громче, пока крик мой не проник в сон самого Сендейо.

Ярко горел костер, освещая обмазанные глиной хижины деревни. Старейшины сидели у огня, за ними широким кругом расположились пятьсот elmorani, гордых воинов-масаи, с разрисованными лицами, с копьями, на наконечниках которых вспыхивали отблески пламени.

Внезапно из темноты появилась высокая фигура Сендейо, брата верховного вождя всех масаи. Он подошел к самому костру.

— Мне приснился сон, дети мои, — заговорил Сендейо. Свет и тень играли на его черном лице.

Он оглядел сидящих, дожидаясь, пока ему ответит самый уважаемый старейшина.

— Расскажи нам твой сон, Сендейо.

— Много ночей я спал плохо. Сегодня стало ясно почему.

Он выдержал паузу, дожидаясь полной тишины.

— В этом сне я увидел вождя всех слонов, лежащего мертвым на склоне великой Килиманджаро.

Он вновь замолчал, теперь старейшины и воины жадно ловили каждое его слово.

— Слона убил не масаи, — продолжал Сендейо, — ибо масаи не убивают животных ради мяса или слоновой кости. Мы убиваем только львов, чтобы доказать, что стали мужчинами.

— Кто убил слона, о Сендейо?

— Слона убил сбежавший раб.

— Какое отношение имеет твой сон к масаи, о Сендейо? — последовал вопрос старейшины.

— В моем сне воин-масаи по имени Раканья подошел к слону, — вновь пауза, — отрубил его бивни и продал их.

— Я знаю Раканью, — подал голос другой старейшина. — Он пропал шесть дней тому назад.

— Вы найдете его тело на склоне Килиманджаро, — с абсолютной уверенностью заявил Сендейо, и стон ужаса пролетел над воинами и старейшинами, не ужаса смерти, ибо масаи смерти не боялись, но ужаса перед могуществом человека, который мог видеть недоступное остальным. — Я приказываю вам не искать тело, — продолжил Сендейо. — Он нарушил закон и обесчестил свой народ. Он надругался над вождем всех животных, он начал торговать с белыми. — Сендейо помолчал. — Он обесчестил всех масаи.

Все со страхом смотрели на Сендейо, ожидая продолжения.

— С этого дня все, что принадлежит масаи, обратится в пыль. Это произойдет не в один миг, масаи сильны и многочисленны, но это произойдет. Упадет плодородие наших земель, кикуйю, луо и вакамба превзойдут нас числом, белый человек погубит наших воинов, и сам язык масаи исчезнет, уступив место суахили и языку белого человека. Наша численность будет уменьшаться, оружие отнимут у нас, наши люди забудут, кто такие масаи. И с этого дня души всех масаи будут бродить между этой и следующей жизнью.

Страх и ужас охватили сидевших вокруг.

— Скажи нам, что мы должны сделать, о Сендейо! — вскричали старейшины. — Скажи нам, как снять это таку, самое ужасное из заклятий?

— Есть способ. — Мгновенно установилась мертвая тишина. — Вы должны найти бивни и принести их на Килиманджаро, на то самое место, где умер слон. Там вы соорудите алтарь и окропите его невинной кровью, кровью необрезанного мальчика-масаи. Только так можно вернуть честь масаи. Только тогда души собравшихся здесь и еще не рожденных освободятся от этого таку. Только так души всех масаи найдут упокоение.

Сендейо обвел взглядом старейшин и воинов.

— Я сказал. Теперь дело за вами.

Он повернулся и возвратился в свою хижину, и более его сны не тревожил образ Слона Килиманджаро. Сендейо никогда больше не упомянул о нем до самой смерти, нашедшей его семь лет спустя.

С тех пор душа моя бродила по просторам космоса, ожидая и наблюдая, ожидая и наблюдая, а заклятие Сендейо исполнялось, масаи лишились былого могущества, их численность падала, богатство исчезало. Я видел, как Масаи Лайбон приобрел мои бивни, я видел, как Тембо Лайбон проиграл их в карты, я видел, как Лийо Нельон умер, прежде чем они попали к нему, и, наконец, остался только один масаи, высокий храбрец, которого звали Букоба Мандака, отделенный триллионами триллионов миль от священной горы Килиманджаро.

Закончив рассказ, Мандака замолчал, ожидая моей реакции.

— Вот, значит, как вы намерены поступить с бивнями, — наконец вырвалось у меня. Он кивнул:

— Выбора нет.

— Выбор у вас есть, — возразил я. — Вы можете не приносить себя в жертву.

— Это надо сделать.

— Почему? Из-за того, что семь тысяч лет тому назад кто-то наложил заклятие на масаи?

— Но ведь заклятие осуществилось, не так ли?

— Вы не знаете, связано ли с ним падение масаи.

— Речь тут не о знании, а о вере.

— Что ж, я в это не верю.

Вновь в моем кабинете повисла тяжелая тишина. Я заметил, что сигара потухла, и раскурил ее.

— Когда вы вылетаете на Небесную Синь? — спросил я.

— Завтра утром. Я бы хотел, чтобы вы полетели со мной.

— Времени мало. Боюсь, «Брэкстон» меня не отпустит.

— Отпустит, — возразил он.

— С чего такая уверенность?

— Их задача — зарабатывать деньги. Однажды я купил вас у них. Куплю еще раз.

— То есть заплатите им за мое отсутствие помимо моих комиссионных? Он кивнул:

— Я всегда готов платить за то, что мне нужно, мистер Роджас.

— Бивни вы получите. И сразу полетите с ними на Землю?

— Да. — Наступила неловкая пауза. — И повторяю, я бы хотел, чтобы вы составили мне компанию.

— Почему?

— На то есть причины.

— Мне бы хотелось их знать, потому что я не намерен участвовать в обряде, который завершится вашей смертью.

— Вам не придется в нем участвовать, заверяю вас.

— Так зачем я вам нужен?

— После завершения обряда мое тело надо сжечь, а пепел рассеять по ветру. С такой просьбой я могу обратиться к очень немногим людям. Вы — один из них.

— Так ли это необходимо? — спросил я. — Вы — последний масаи. Что бы вы ни сделали, новых масаи не появится. Зачем жертвовать жизнью ради уже исчезнувшего племени?

— Я делаю это не для тех масаи, которые появятся на свет Божий. Тут вы правы, я — последний. — Он помолчал. — Я делаю это ради всех масаи, что жили во времена Сендейо и после него, ибо их души не могут найти покоя, пока на склонах Килиманджаро не будет принесена очистительная жертва.

— Пророчества Сендейо — примитивные заклинания, ничего больше.

— Они — основа моей веры, — возразил Мандака. — И вашим аргументам ее не поколебать.

Я долго смотрел на него, потом согласно кивнул.

— Хорошо. Вопрос закрыт, во всяком случае, на текущий момент.

— Благодарю вас. Так вы полетите со мной?

— Если вы договоритесь с «Брэкстоном», на Небесную Синь полечу. Я хочу посмотреть на бивни. Мандака поднялся.

— Тогда мне пора готовиться к отлету. Вы сможете подъехать завтра утром к моему кораблю?

— Где он находится?

Он назвал номер ангара и взлетной площадки в местном космопорте.

— Когда взлет?

— На рассвете, мистер Роджас. Пожалуйста, не опаздывайте. Мне не терпится добраться до бивней.

Он вышел из кабинета, оставив меня осмысливать последствия предстоящей одиссеи.

— Ты сошел с ума?

Хильда сидела напротив меня за столиком в кафетерии для руководства, ее круглое лицо раскраснелось от негодования.

— Нет. — Я покачал головой. — Вроде бы нет.

— Что ты знаешь об этом человеке?

— Много чего. — Я отправил в рот кусок пирожного.

— Много чего, — повторила она. — А чего много? Он появляется неизвестно откуда, в архивах Монархии о нем нет ни бита информации, он признает, что не остановится перед убийством, если кто-то станет между ним и бивнями, он живет как какое-то животное в этой жуткой квартире, и ты берешь четырехнедельный отпуск, чтобы лететь с ним на Землю и присутствовать при языческой церемонии, о которой ты ничего мне не говоришь.

— Ему нужна моя помощь. И пока я согласился лететь с ним только на Небесную Синь. Насчет Земли я еще не решил.

— Почему-то, когда мне требовалась твоя помощь, ты ссылался на загруженность работой, — фыркнула Хильда и ударила пухлым кулачком по столу, расплескав чай.

— Это моя работа, — терпеливо объяснил я.

— Твоя работа закончилась, как только ты нашел бивни.

— Я их еще не нашел, — уточнил я. — Вот почему я должен лететь на Небесную Синь.

— Не води меня за нос, Дункан. Ты их нашел, в этом можно не сомневаться. Слишком уж самодовольная у тебя физиономия.

Я не мог этого отрицать, но не хотелось и подтверждать, поэтому я молча смотрел на нее.

— Скажи мне правду, — после долгой паузы взмолилась Хильда. — Ты думаешь, то, что он собирается сделать, как-то связано с восстановлением чести или престижа масаи?

— То, что думаю я, значения не имеет. Он думает, что связано, а это — главное. Она покачала головой:

— Почему я трачу на тебя столько времени, Дункан?

— В самом деле, почему? Она пожала плечами:

— Если бы я знала.

— Ты не можешь объяснить, почему тебя тянет ко мне. Я не могу сказать, почему я решил помочь Мандаке. Почему бы нам не остановиться на том, что я наконец-то выполняю то, чего ты от меня хотела?

— Когда это я говорила, что хочу отправить тебя на Землю с Мандакой?

— Ты всегда говорила, что хочешь, чтобы я брал на себя обязательства по отношению к кому-либо. А когда я взялся помочь Мандаке, ты начинаешь жаловаться.

— Ох, Дункан, Дункан, что же мне с тобой делать? Как можно быть одновременно таким умным и таким глупым?

— Почему бы тебе не пожелать мне счастливого пути и не сказать, что привезти тебе с Небесной Сини?

— Вернись с Земли здоровым и невредимым. Этого будет достаточно.

— Я еще не решил, полечу я на Землю или нет, — напомнил я ей.

— Разумеется, полетишь, — бросила она.

— А если и полечу, кому захочется убить специалиста по розыску охотничьих трофеев?

— Ты действительно хочешь, чтоб я сказала тебе? Мы вновь начнем ссориться.

— Тогда не говори. — Я достал карманный компьютер.

— Если я решу лететь на Землю, то вернусь через двадцать девять дней. Почему бы вам с Гарольдом не заказать на тот вечер столик на троих в «Древних временах»? Я угощаю.

Она вздохнула, уставилась на чашку с чаем.

— Я подумаю, Дункан.

Доедали мы в полном молчании. Потом я поднялся.

— Извини, но должен бежать. У меня еще полно дел. Она не сдвинулась с места, не отвела глаз от чашки. Я подумал, что она хочет посидеть одна, и повернулся, чтобы уйти.

— Дункан?

— Да?

— Счастливого тебе пути, черт бы тебя побрал.

Корабль Мандаки приземлился в единственном космопорте Небесной Сини, и мы поехали в город на маленьком такси-роботе.

Планета полностью отвечала своему названию, ибо нигде я не видел такого синего неба. Причиной тому, решил я, чистейший океан, покрывавший восемьдесят процентов поверхности. Такси мчало нас мимо ухоженных полей, где фермеры выращивали гибрид пшеницы с гораздо более крупными зернами, чем на других планетах. Чистый, прозрачный воздух наполнял легкие, я откинулся на спинку сиденья, наслаждаясь поездкой, а вот Мандака нервничал, не находя себе места.

Наконец такси доставило нас на огромную площадь, исторический центр города, и робот подробно объяснил нам, как добраться до музея. Пять минут спустя довольно примитивные движущиеся дорожки вынесли нас к зданию музея, и мы сошли на каменные ступени. Я представился швейцару и спросил, как нам с Мандакой попасть в крыло естественной истории.

— Уведомите также о моем прибытии Хейзл Гутридж и попросите ее встретить нас в зале окаменелостей.

— Разумеется, мистер Роджас, — кивнул швейцар и поспешил за Мандакой, уже шагавшим по коридору.

Мы миновали три художественные галереи, научный зал, добрались наконец до раздела естественной истории, а несколько мгновений спустя вошли в зал окаменелостей, где нас встретили двадцатипятифутовый динозавр и пятьдесят скелетов мелких зверушек.

— Где бивни? — шепотом спросил Мандака.

— Совсем рядом. — Я уже хотел поделиться с ним своим секретом, но тут вошла Хейзл Гутридж.

— Как я понимаю, мистер Роджас? — Она направилась ко мне, протягивая руку.

— Очень рад нашей личной встрече, — улыбнулся я. — Этот джентльмен — Букоба Мандака, мой коллега.

— Добрый день, мистер Мандака. — Короткий кивок. — Я и не подозревала, что вы собираетесь посетить Небесную Синь. — В голосе слышалось осуждение. — Если б вы предупредили меня, мы бы подготовились к встрече.

— Я же говорил вам, что я ищу бивни одного слона, находящиеся, по моим данным, на Небесной Сини.

— Но я же сказала вам, что о них у нас нет никаких сведений.

— Я вам верю. Однако они здесь.

— Что-то я вас не понимаю, мистер Роджас, — рассердилась Хейзл Гутридж. — Я лишь могу повторить, что в экспозиции музея их нет.

— Вы также сказали, что естественная история — не ваш конек, и у вас нет куратора этого раздела. Она нахмурилась.

— Уж не обвиняете ли вы меня в том, что я вам солгала, мистер Роджас?

Я покачал головой.

— Я обвиняю вас разве что в невежестве, — ответил я. — Бивни в этом зале.

— Где? — одновременно спросили она и Мандака. Я указал на динозавра:

— Здесь.

— Это реконструкция скелета плотоядного динозавра, — заметила она.

— Я знаю. Но хищники таких размеров встречаются гораздо реже, чем вы думаете. В галактике два миллиона населенных планет, и лишь на двадцати семи жили такие большие хищники, причем только на трех их можно классифицировать как динозавров. Мой компьютер проанализировал экологическую, геологическую и климатическую историю вашей планеты и пришел к выводу, что вероятность существования динозавров-хищников близка к нулю и составляет три миллионных доли процента.

— Что вы такое говорите, мистер Роджас? — Мандака впился взглядом в динозавра, — Я говорю, что тот, кто знал меньше меня о прошлом Небесной Сини, мог решить, найдя бивни, что перед ним — останки огромного доисторического животного, и реконструировал скелет, отталкиваясь от ложной предпосылки.

— Это невозможно, мистер Роджас! — запротестовала Хейзл Гутридж.

— Но почему? Вы живете на колонизированной планете, население немногочисленно, палеонтолога среди вас нет, а судя по вашим экспонатам, местные травоядные и хищники габаритами не отличались. — Я повернулся к динозавру. — Думаю, бивни — два самых больших ребра, а все остальное подгонялось под них.

Мандака перебрался через ограждение, прежде чем Хейзл Гутридж успела открыть рот.

— Вы правы! — торжествующе воскликнул он. — Это бивни Слона Килиманджаро!

— Не может быть! — Голосу Хейзл Гутридж недоставало прежней убедительности.

— Может, — возразил я. — Кто-то допустил ошибку, а экспертов, которые могли бы ее исправить, у вас не было. Я не нахожу в этом ничего удивительного, учитывая конкретные реалии.

— Если вы правы, это непростительная ошибка.

— Я прав.

— Я потребую независимой экспертизы.

— Она займет несколько месяцев, — заметил я.

— Возможно, — согласилась она.

Я посмотрел на Мандаку, тот покачал головой.

— Полагаю, мы сможем найти ответ прямо сейчас.

— Как? — недоверчиво спросила она.

— Есть у вас молекулярный микроскоп? Он сразу определит, земного происхождения бивни или местного.

— Нет.

Я нахмурился:

— Я думал, в каждом музее…

— С оборудованием и персоналом у нас большие проблемы.

— Ладно, есть другой способ. Вопрос в следующем: бивни это или ребра. Если ребра, внутри они будут полыми, потому что должны содержать костный мозг. Если бивни — то нет. Любой акустический анализатор плотности сразу ответит нам на этот вопрос.

Она кивнула:

— Я немедленно отправлю их на анализ. Если вы подождете в моем кабинете, через полчаса я принесу результаты.

— Нас это вполне устроит, — ответил я, предупреждая протесты Мандаки.

Она вызвала охранника, который проводил нас в скромный кабинет, где мы и прождали сорок минут. Наконец Мандака не выдержал, поднялся, закружил по кабинету.

— Она что-то задумала! Я покачал головой:

— Начальник департамента поиска «Уилфорда Брэкстона» только что указал ей на подделку, выставленную в ее музее. Двадцать минут назад она выяснила, что я прав, и теперь пытается найти способ свести до минимума ущерб, нанесенный репутации музея.

— Если она не продаст их нам, я вернусь ночью и заберу их, — прорычал Мандака.

— Продаст, — уверенно заявил я, Он хотел что-то ответить, но тут в кабинет вошла Хейзл Гутридж, бледная как полотно.

— Мистер Роджас, мистер Мандака. Приношу вам свои извинения. Вы были правы.

— Ничего страшного не произошло, — заверил ее я. — Наоборот, все может завершиться к взаимной выгоде. Мой коллега по-прежнему желает купить бивни.

— Я уже говорила вам, что мы не продаем музейные экспонаты.

— Но вы также говорили, что в музее выставлены только местные экспонаты, представляющие флору и фауну Небесной Сини. Мне кажется, наличие среди них бивней земного слона негативно отразится на репутации музея, если об этой ошибке станет известно.

— Это угроза, мистер Роджас?

— Разумеется, нет. Речь о другом: чем быстрее демонтируют скелет динозавра, тем меньше вероятность того, что его увидит кто-то еще.

Она пристально смотрела на меня, не в силах решить, то ли я ей угрожаю, то ли подсказываю наилучший выход из создавшегося щекотливого положения.

— Сколько вы готовы заплатить за бивни, мистер Мандака?

— Три миллиона кредиток, — ответил он.

— Три миллиона? — У нее округлились глаза. — Я понятия не имела, что они так дорого стоят.

— Если и стоят, то лишь для мистера Мандаки, — вмешался я.

— Совет директоров должен собраться в следующем месяце. Я уверена, что они согласятся продать вам бивни, мистер Мандака.

— Я должен забрать их немедленно, — возразил Мандака. — Таково условие сделки.

— Обычно такие вопросы так не…

— Но и ситуация очень уж необычная, — пришел я на помощь Мандаке. — Опять же, если вы продадите бивни немедленно, не придется говорить совету директоров, что именно мы хотели купить. Вы можете даже сказать им, что мы предложили три миллиона за весь скелет.

Она обдумала мои слова, согласно кивнула.

— Если вы распорядитесь доставить бивни на мой корабль, — он назвал номер ангара, — я немедленно переведу деньги на счет музея. — Он помолчал. — Или, если хотите, на ваш личный счет.

— Пожалуйста, на счет музея! — воскликнула она. — Я готова поступиться правилами, чтобы спасти репутацию музея, но я не воровка!

— Никто на это даже не намекал, — заверил я ее. — Что же касается досадной ошибки, ставшей причиной нашей встречи, то вы можете на нас положиться. Мы никому ничего не скажем.

— Я искренне на это надеюсь. Я отдала музею всю жизнь и не хочу, чтобы он стал всеобщим посмешищем.

Еще несколько минут я успокаивал ее, потом она распорядилась демонтировать бивни и отвезти их в космопорт, а Мандака связался со своим банкиром и дал команду перевести деньги на счет музея.

Три часа спустя Мандака стоял у грузового люка корабля, в который заносили принадлежащие ему бивни Слона Килиманджаро. Когда погрузка закончилась, он повернулся ко мне.

— Так что вы решили, мистер Роджас? Отвезти вас домой или вы примете участие в последнем этапе этого путешествия и увидите собственными глазами, как завершится одиссея бивней?

— Я не должен участвовать в обряде. Моя задача — сжечь ваше тело и развеять пепел по ветру. Так? Он кивнул. Я пожал плечами:

— Пожалуй, полечу с вами.

— Я никогда в этом не сомневался, — ответил он.