"Космический Апокалипсис" - читать интересную книгу автора (Рейнольдс Аластер)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Орбита Цербера-Гадеса, Дельта Павлина, гелиопауза, год 2566-й

Вот и подошло начало. Силвест сидел, сцепив пальцы, перед ярко освещенной оптической проекцией, занимавшей весьма значительную часть объема его каюты. Паскаль, наполовину погруженная в тень, лежала на постели и казалась собранием абстрактных скульптурных округлостей. Он же, скрестив ноги, сидел на татами, слегка покачиваясь взад и вперед и наслаждаясь приятными воспоминаниями о нескольких миллилитрах произведенной на корабле водки, которые он проглотил несколько минут назад. После нескольких лет вынужденного воздержания устойчивость Силвеста к алкоголю упала до невероятно низкого уровня, что в данном случае можно было счесть за достоинство, ибо возбудило процесс отрешения Силвеста от внешнего мира. Водка не заглушила его внутренних голосов, она скорее уж породила явление, сходное с эхоотражающей камерой, так как внутренние голоса получили дополнительную интенсивность. Один из них был так громок, что чуть ли не глушил остальные. Это был голос, который осмеливался задавать вопросы о том, что именно Силвест ожидал обнаружить на Цербере. Ответа на этот вопрос не было, и у Силвеста возникало ощущение, что он шагает по темной лестнице, забыв число ее ступеней. Вместо ожидаемого пола нога могла ощутить внезапную пустоту, от которой обрывается сердце.

Подобно шаману, творящему Духов Воздуха с помощью пальцев, Силвест заставил модель планетарной системы, спроецированную перед ним, прийти в движение. Схема изображала сравнительно небольшой объем космоса, включавший Гадес, орбиту Цербера и — на самой границе — приближающиеся машины, построенные людьми, сейчас уже не скрытые планетой. Геометрическим центром этой композиции был сам Гадес, тускло светившийся зловещим багровым светом. Эта крохотная нейтронная звезда имела в диаметре всего несколько километров, но она доминировала над своим окружением — ее гравитационное поле бешено вращалось.

Объекты, находившиеся в двухстах двадцати тысячах километров от нейтронной звезды, успевали обежать ее по орбите дважды в час. Теперь, когда дневник Алисии был изучен более тщательно, выяснилось, что еще один беспилотный зонд был уничтожен именно на этом расстоянии от Гадеса, и Силвест провел еще одну красную линию, которая отмечала смертельно опасную границу. Цербер убил этот зонд, будто этот маленький мир был ориентирован на защиту тайн Гадеса не меньше, чем на защиту собственного благополучия. Еще одна тайна. Что же она дает? Силвест долго искал ответа на этот вопрос, но так и не нашел. Он понял лишь одно: в этих местах нет ничего предсказуемого и ничего логичного. Если он будет постоянно помнить эту истину, то у него появится шанс победить там, где тупые машины — и его жена — потерпели поражение.

Орбита Цербера находилась куда дальше, за девятьсот тысяч километров от Гадеса, и он пробегал ее каждые четыре часа и шесть минут. Силвест иллюминировал эту орбиту холодным зеленым цветом — она казалась относительно безопасной, во всяком случае, до тех пор, пока никто не приблизится к самой планете.

Что касается оружия Вольевой — бывшего «Лорина», — то оно собственными силами переходило на более низкую орбиту, что пока не вызывало какой-либо реакции со стороны Цербера. Однако Силвест не сомневался, что где-то там, внизу, есть Нечто, отлично знающее, что они тут. И это Нечто пристально наблюдает за ждущим приказа Вольевой кораблем. Надо только терпеливо ждать, когда же произойдет то, что должно произойти.

Силвест приказал модели сжаться так, чтобы их суперсветовик стал хорошо виден. Он находился в двух миллионах километров от нейтронной звезды. Всего шесть световых секунд, что примерно соответствовало предполагаемой дальности действия энергетического оружия, хотя оно должно было для этого обладать огромными размерами. Один только механизм нацеливания, чтобы дать разрешение, позволяющее увидеть корабль, должен иметь протяженность не меньше нескольких километров. Впрочем, материальное оружие на таком расстоянии было не страшно, если не считать массированной атаки релятивистских снарядов, но и это было маловероятно. Судьба «Лорина» показывала, что Цербер предпочитает действовать быстро и скрытно, не устраивая демонстрации огневой мощи, которая могла бы выдать тщательно замаскированную корой планету.

Все предсказуемо с машинной точностью. И здесь есть западня.

— Дэн, — произнесла, просыпаясь, Паскаль. — Уже поздно. Тебе нужно отдохнуть перед завтрашним днем.

— Я говорил вслух?

— Как положено истинному безумцу. — Глаза Паскаль нервно шарили по каюте и остановились на схеме. — Значит, это все же состоится? Не могу поверить, что все это на самом деле.

— Ты говоришь об этом или о Капитане?

— И о том, и о другом. Мне кажется, они неразделимы, Одно зависит от другого. — Она замолчала, а Силвест поднялся со своей циновки, перешел на постель и стал нежно ласкать лицо Паскаль, пробуждая давно похороненные воспоминания — те, которые он свято хранил все годы, проведенные в заключении на Ресургеме. Паскаль ответила на его ласку, и уже через мгновение они занимались любовью со всей страстью людей, находящихся на грани эпохального свершения и знающих, что такой момент может уже никогда не повториться, а потому каждая его минута драгоценна.

— Амарантяне уже ждали достаточно долго, — сказала Паскаль. — И тот бедняга, которому ты хочешь помочь, тоже. Нельзя ли нам отделаться от них всех?

— А зачем бы я стал это делать?

— Хотя бы потому, что мне не нравится, что с тобой происходит. Неужели ты не чувствуешь, что тебя силой заставляют заниматься всем этим? А на самом деле ни одно, ни другое не есть результат твоих собственных действий?

— Теперь уже поздно останавливаться.

— Нет! Не поздно, и ты это знаешь. Прикажи Саджаки немедленно повернуть вспять. Обещай, если хочешь, сделать для Капитана все, что в твоих силах, но я думаю, Саджаки и без того боится тебя и согласится на любые условия. Брось Цербер-Гадес, пока он не сделал с нами того же, что сделал с Алисией.

— Они не были подготовлены к атаке, а мы — будем. И это громадная разница. Фактически мы ударим первыми.

— Что бы ты там ни рассчитывал найти, оно все равно не окупит того риска, на который мы идем. — Она сжала его лицо в своих ладонях. — Неужели ты не понимаешь, Дэн? Ты же уже победил! Ты доказал свою правоту. Ты получил то, чего добивался всю жизнь.

— Этого недостаточно.

Паскаль было холодно, но она осталась рядом с ним на постели, где Силвест то проваливался в неглубокую дрему, то выныривал из нее. Он давно уже забыл, что такое настоящий сон. Паскаль, конечно, права. И нечего этим амарантянам стаями носиться в его мозгу. Оставили бы его в покое хоть на одну ночь. А она хочет, чтобы он забыл их навсегда. Нет! Такого выбора у него просто нет. Тем более сейчас. Но даже мечта, чтобы они покинули его хоть на несколько часов, и то отнимала у него уйму сил — больше, чем у него есть. Его сны — это сны амарантян. И когда он просыпается, то часто за силуэтом своей спящей жены видит переплетенные крылья, злобно настороженные крылья, чего-то жаждущие крылья.

Ибо дело стремилось к своему началу.

— Ты почти ничего не почувствуешь, — сказал ей Триумвир Саджаки.

Триумвир говорил правду, во всяком случае — поначалу. Хоури не ощутила ничего, когда промывка мозгов началась, за исключением легкого давления шлема, который прочно сидел на ее выбритой голове, чтобы его сканирующие системы расположились с нужной точностью. Она слышала слабое пощелкивание и посвистывание, но не более того. Даже ощущения щекотки, которого она ждала, и то не было.

— Не вижу в этом необходимости, Триумвир.

Саджаки уточнял параметры поиска, набирая команды на гротескно устарелой консоли. Какие-то снимки частей мозга Хоури — моментальные снимки с низкой разрешающей способностью — вихрем вились вокруг него.

— Значит, тебе нечего опасаться, не так ли? Нечего, совсем нечего? Это просто та процедура, которую я обязан был проделать, когда тебя рекрутировали, Хоури. Конечно, моя коллега возражала…

— Так зачем же она нужна сейчас? Что я такого сделала, чтобы ты занялся этим?

— У нас, знаешь ли, настали критические времена. И я не могу допустить, чтобы в моей команде были люди, которым я бы не мог довериться во всем.

— Но если ты сожжешь мои имплантаты, я вообще никуда не буду годиться.

— О, тебе не следует уделять так много внимания дурацким сказкам Вольевой. Ей ведь просто хочется сохранить от моего проникновения свои маленькие профессиональные тайны — на тот случай, если я решу, что могу выполнять ее работу не хуже, чем она сама.

Имплантаты Хоури уже демонстрировались на экранах. Маленькие островки порядка в аморфном соусе нейронной структуры. Саджаки набрал новую команду, изображение на сканере сконцентрировалось на одном из имплантатов. Хоури почувствовала, как зачесалось в голове. Пласты структуры отпадали от имплантата, обнажая его сложное внутреннее строение в серии раздражающих увеличений, что походило на действия спутника-шпиона, висящего над городом и сначала прощупывающего округа, потом улицы, а потом архитектурные детали домов. Где-то в этой каше, спрятанные в незнакомую физиологическую форму, находились данные, из которых возникал образ Мадемуазель.

Много времени прошло с ее последнего визита. Тогда — в сердце той страшной бури на Ресургеме — Мадемуазель сказала Хоури, что умирает, потерпев поражение от Похитителя Солнц. Одержал ли Похититель Солнц окончательную победу, или продолжительное молчание Мадемуазель было лишь свидетельством, что она продолжает вкладывать последние силы в длительную войну? Нагорный сошел с ума, как только Похититель Солнц овладел его черепной коробкой. Предстоит ли то же самое Хоури, или в ее случае проникновение Похитителя Солнц происходит куда как медленнее? Может быть, и это была тревожная догадка, он кое-чему научился на ошибках с Нагорным? И сколько из всего этого станет очевидным для Саджаки, когда он кончит промывать ей мозги?

Саджаки забрал Хоури прямо из ее собственной каюты. С ним был и Хегази, игравший роль резерва. Сейчас этот Триумвир отсутствовал, но даже если бы Саджаки явился один, Хоури бы и в голову не пришло сопротивляться ему. Вольева в свое время предупредила ее, что Саджаки куда сильнее, чем кажется, и хотя Хоури была неплохо обучена приемам рукопашной схватки, она нисколько не сомневалась, что Саджаки легко победил бы ее.

Помещение, предназначенное для промывки мозгов, хранило атмосферу пыточной камеры. Комната была просто пропитана страхом. Когда-то — может, десятилетия назад — здесь произошло нечто столь жуткое, что следы этого не стерлись и по сию пору. Оборудование для промывки мозгов было таким старинным и таким громоздким, что ничего подобного Хоури на корабле еще не видела. Но даже если бы эта аппаратура и была немного модифицирована, она все равно была бы несравненно более отсталой, нежели то оборудование для промывки мозгов, которым пользовалась контрразведка в армии Хоури на Краю Неба. Аппаратура Саджаки принадлежала к тому роду, который оставляет после себя след из поврежденных нейронов, подобно наглому громиле, грабящему дом. Вряд ли эти приборы были намного совершеннее, чем те страшные разрушительные машины, которыми пользовался Кэл Силвест при сканировании своих Восьмидесяти. Вполне возможно, что оборудование Саджаки было еще хуже.

Но сейчас она была полностью в руках Саджаки. Он уже узнал что-то об ее имплантатах… выяснил особенности их структуры, прочел содержащуюся в них информацию. Зная все это, он может начать «траление» корковой зоны, извлекая из ее черепа сети нервной соединительной ткани. Хоури знала очень многое о промывке мозгов, благодаря знакомству с ребятами из разведки. Топология нервных связей определяла долговременную память и черты личности, связанные друг с другом и образующие почти нерасторжимое единство. И хотя оборудование Саджаки не блистало качеством, алгоритмы фильтрации памяти вполне могли оказаться адекватными. За несколько столетий была набрана статистика устройства памяти по выборке из более чем десяти миллиардов человек, найдена корреляция между строением нейронных связей и содержимым памяти. Одинаковые впечатления запоминались в одинаковых структурах, из которых как из кирпичиков строились более сложные воспоминания. Эти кирпичики никогда не были одинаковы у разных людей, за исключением очень редких случаев, но раскодирование их не представляло особых трудностей, поскольку природа никогда сильно не отклоняется с пути минимизации энергетических затрат для каждого конкретного решения. Статистические модели могли вполне надежно выделить подобные блоки, а затем закартировать соединения между ними, из которых, собственно, и состоит память. Все, что надо сделать Саджаки, это идентифицировать достаточное количество таких структурных «кирпичиков» и закартировать иерархические связи между ними, после чего напустить на них свои алгоритмы, которые должны разжевать эту схему. Тогда в Хоури не останется ничего такого, что не было бы известно Саджаки. Можно полеживать и свободно листать воспоминания Хоури.

Прозвучал сигнал тревоги. Саджаки поднял взгляд к одному из дисплеев и увидел, что имплантаты Хоури начинают светиться красным светом, который грозится вот-вот залить и прилегающие к ним ареалы мозга.

— Что случилось? — спросила она.

— Индуктивный нагрев, — беззаботно ответил Саджаки. — Имплантаты немного разогрелись.

— Так не лучше ли прекратить?

— Ох нет! Еще рано. Как я полагаю, Вольева должна была защитить их от электромагнитных импульсов. Небольшая температурная перегрузка не причинит им серьезного ущерба.

— Но у меня сильно болит голова… Мне кажется, не следует…

— Я уверен, что ты выдержишь, Хоури.

Откуда-то пришло ощущение давления, вызывающего сильнейшую мигрень. Оно стало совершенно невыносимым, будто Саджаки зажал ее голову в тиски и стал поворачивать винт. Повышение температуры в черепе должно быть гораздо выше, чем свидетельствуют сканеры. Без сомнения, Саджаки, который редко принимает близко к сердцу интересы своих клиентов, так откалибровал дисплеи, что они не покажут смертельную для мозга температуру, пока уже не будет поздно…

— Нет, Ююджи-сан, она не выдержит. Отпустите ее.

Чудесным образом это оказался голос Вольевой. Должно быть, Саджаки узнал о приходе Вольевой задолго до Хоури, но и в этом случае лицо его сохранило выражение скучающего безразличия.

— В чем дело, Илиа?

— Ты отлично знаешь, в чем! Прекрати промывку, пока не убил ее. — Теперь Вольева стояла так, что Хоури видела ее. Тон Вольевой был повелительный, хотя оружия у нее не было видно.

— Я еще не узнал ничего полезного, — возразил Саджаки. — Мне нужно еще несколько минут, и…

— Еще несколько минут, и она мертва. — С типичным для нее прагматизмом Вольева добавила: — И ее имплантаты будут тоже погублены без надежды на восстановление.

Возможно, завершающая часть фразы подействовала на Саджаки сильнее, чем первая. Он слегка понизил интенсивность тока. Красный цвет сменился менее тревожным розовым.

— Я думал, что имплантаты получили необходимую закалку.

— Это ведь опытные образцы, Ююджи-сан. — Вольева подошла ближе к дисплеям и тщательно обследовала их. — О нет… ты просто болван, Саджаки, ты просто проклятый идиот! Клянусь, ты почти наверняка уже разрушил их! — Было похоже, что она говорит сама с собой.

Саджаки какое-то время стоял молча. Хоури подумала, что сейчас он бросится на Вольеву и убьет ее одним неуловимым движением. Но Триумвир, скривив рот, разом повернул несколько выключателей, прекращая траление памяти Хоури. Он поглядел на гаснущие дисплеи, а затем грубо сорвал шлем с головы Хоури.

— Ваш тон… и выбор выражений… здесь неуместны, Триумвир… — произнес он. Хоури заметила, что его рука скользнула в карман брюк и нащупала там нечто, показавшееся ей похожим на шприц.

— Ты чуть не убил моего артиллериста! — сказала Вольева.

— Я еще с ней не закончил. Да и с тобой — тоже. Ты ведь что-то установила в этой аппаратуре, верно, Илиа? Сделала что-то такое, что пробудило тебя, как только она заработала. Очень изобретательно.

— Я сделала это, чтобы защитить корабельный ресурс.

— Да, разумеется…

Ответ Саджаки повис в воздухе, и в нем угадывалась угроза. Триумвир повернулся и не спеша вышел.