"Хольмгард" - читать интересную книгу автора (Романовский Владимир Дмитриевич)ГЛАВА ПЕРВАЯ. БРАТ И СЕСТРАБолярин Нещук, молодой и деятельный, явился в детинец в компании двух стражников. Стражники сопровождали его на тот случай, если Нещук вдруг вспомнит о каких-нибудь неотложных делах и задумает повременить с визитом, а то и вовсе забудет — люди бывают порою так рассеянны! В детинце его препроводили в недавно реконструированный терем и ввели в гридницу, где на столе вместо яств и вин лежали хартии, письмена на бересте, грамоты, фолианты, и прочая дребедень, а на полированном скаммеле сидел какой-то рыжий тип в богатом киевского покроя платье и рассматривал фолиант в кожаном переплете. Нещук, человек неглупый, сразу смекнул, что тип этот непрост и занимает какое-то важное положение при посаднике. — Ты Нещук, болярин из рода Котова, проживающий в Ремеслах? — спросил тип, не вставая. — Да, это именно я, — с достоинством откликнулся Нещук. — С кем имею честь и хвоеволие? — Служитель княжеской казны, именем Яван, — ответил тип. — Яван? Говоришь ты странно, Яван. Вроде как ковши говорят, — с наигранным недоумением заметил Нещук. — Да, — подтвердил Яван. Он кивнул ратникам, и они удалились. — Ну, это не беда, Яван, — сказал Нещук, внимательно изучая собеседника. — Не все ковши твари продажные, я и порядочных встречал. — Ничего удивительного, — согласился Яван. — Есть, правда, в Киеве такие… эта… печенеги, — сказал Нещук, стараясь вызвать Явана на доверительный дружеский разговор. — Я вижу, ты не из них. По секрету скажу тебе — такой народ противный! Я, когда был в Киеве, имел возможность любоваться. Дикие они, а позволено им многое. — Ты прав, — снова согласился Яван, откладывая фолиант в сторону и в свою очередь внимательно изучая Нещука. — Нет, я не из них. Я из межей. — Межей? Это кто же такие? — Это, вроде, иудеи. — Иудеи? — протянул Нещук. — Это как же? — В Библии упоминаются. — А, да? Древний какой-нибудь народ? — Относительно, — сказал Яван. — Есть и древнее. Я, впрочем, не знаток. Но, говорят, они составили заговор и владеют всем миром. Нещук очень натурально удивился. — Правда, что ли? — Не знаю точно, но похоже на то, — сказал Яван неопределенным тоном. — Впрочем, это совершенно не относится к нашему с тобою теперешнему делу. Не от их имени говорю я с тобою, болярин, а от имени князя. — Киевского? — Нет, зачем же. Новгородского. Власть Киева на Новгород ведь более не распространяется, не так ли? — Да, то есть, нет, — сказал Нещук. — И это, наверное, хорошо. — Это не мое дело, — сказал Яван. — Мое дело — следить. — Ага, — осторожно сказал Нещук. — Это тоже хорошо. У нас есть тут за кем последить. Такой, знаешь, народ кругом… Ты, значит, спьен княжеский? — Нет, — сказал Яван. — Что ты, что ты. Вовсе я не спьен. Я слежу, чтобы в делах денежных, к которым по глубокому общественному убеждению род и народ мой имеют склонность, порядок был в пользу князя. — О, — уважительно сказал Нещук. — И как же ты за этим следишь, Яван? — Разбираю письмена да грамоты, считаю дань, смотрю, не обманывает ли кто князя, — объяснил Яван. — И если вижу, что обманывают, докладываю князю, а он наказание назначает. — Да, это важная работа, — сказал Нещук. — Такие как ты нам очень нужны, очень. А то ведь люди, ежели за ними не следить, обманывать любят. — И князь думает так же, — заверил его Яван. — Но что-то сложно у вас тут все, в Новгороде, по правде сказать. Вот если бы я киевскому князю служил, все было бы проще. Посоветовал бы ему взять под стражу всех межей, и дело с концом. Оно, конечно, не все межи у князя воруют, и не все, ворующие у князя — межи. Но все-таки. А в Новгороде труднее, ибо межей нет. Как тут узнать, кто ворует? Вот и приходится письмена корявые разбирать. К примеру, вот в этой самой грамоте написано, что некий болярин Нещук освобожден от дани на год, ибо строит он укрепления. — Так и написано? — спросил Нещук. — Да, представь себе. Позволь у тебя спросить, где именно ты их строишь, эти укрепления. — Э… где? — Да. Где. — Ну, как. На окраине. Там, где стена. Сразу за нею. — Это хорошо. — Да? — Еще бы! Вот если бы ты их строил где-нибудь в Литве, так какая от этого князю польза? — Никакой. — Вот именно! Наоборот, вред был бы великий, потому что бы их тогда литовцы бы использовали. Против князя. — Да. — А ты строишь на окраине. На какой именно, позволь спросить? — Ну, на какой… всего не упомнишь. — А ты постарайся. — Ну, вроде бы, возле Кулачного Конца. — Да? Странно. — Зачем же странно? — А вот тут написано, что ты собирался строить укрепления у Черешенного Бугра. — А! Точно, точно. Это я перепутал. Теперь вспомнил. Именно там и строю. — А это еще более странно. — Почему же? — Я туда вчера ходил. К Черешенному Бугру. — Зачем? — Я там прогуливался. — Почему же именно там? Разве уж не стало в Новгороде приятных мест? — Знаешь, есть приятные. Совершенно с тобою согласен. Но иногда мне что-то в голову взбредет, так хоть кисель не варись — должен исполнить. Такой я человек. Ночей не буду спать, если не исполню. — Ага. Не ограбили тебя там? Там лихих людей много. — Я об этом подумал. Потому и взял с собою десять ратников. — Десять! Сколько хлопот из-за одной прогулки! — Зато какие результаты! — Какие же? — Девушка, с которой я там гулял, очень впечатлилась. Ее теперь можно голыми руками брать. Вся моя. — Да? Интересно. Что же ее впечатлило до такой расслабленной степени? — А удивилась она. Идет и говорит — Яван, говорит, а где же укрепления, ведь ты мне обещал показать укрепления! А я ей — они пали от одного взгляда прекрасных глаз твоих. А ей такого никто раньше не говорил. — Да, действительно сильно. Надо запомнить. — А ты все-таки скажи, почему не строятся укрепления? — Я, Яван, не знаю почему. Я думал — строятся. Распустились работники, вот что. Ну да я скоро там порядок наведу. Уж это точно. — Нет, не нужно. — Почему же? Раз обещал, надо делать. Я от своих обещаний никогда не отступаю. — Это делает тебе честь. Однако дань придется заплатить, и виру еще. — Дань? И виру? — Всю дань за прошлый год. И виру за неуплату. — Послушай, Яван. Ты ведь человек добрый и честный. — По разному. От обстоятельств зависит. — Но ты ведь не чужд содействию за вознаграждение? — Что ты, конечно не чужд. — Ну вот и славно. Сорок гривен ты свои получишь. Завтра же. — За что же это? — За то, что скажешь князю, что укрепления строятся. А я уж не подведу — скоро начну их строить. — Да? Хмм. А как зовут зодчего, который будет их строить? У тебя есть кто на примете? — Конечно. Зодчий Лапа. — Не могу. — Что не можешь? — Сказать так князю. Не могу. Позавчера я был у зодчего Лапы, и он мне сказал по очень большому секрету, что получил от тебя вознаграждение за содействие в размере пятидесяти гривен. — Хорошо, я дам тебе шестьдесят. — Нет, не надо. Лучше дай князю триста восемьдесят. Дань триста сорок, и сорок гривен виры. Награди князя, и он тебе посодействует. Прибавь к этим деньгам еще сорок за церкву. — За церкву? — Тут есть запись, что ты пожертвовал двадцать четыре гривны на строительство церквы. На самом деле дьякон Афанасий получил от тебя десять гривен. И написал князю, что церква строится. — Афанасий врет. — Я тоже так думаю. Я думаю, он получил от тебя не десять гривен, а больше. Вчера его взяли под стражу, а на его место назначили другого дьякона. Он произвел проверку и сказал, что даже котлован для фундамента не начали еще копать. — Попы вечно все путают. И то сказать — греки. Кто их знает, что они говорят. Я мог дьякона как-то не так понять. Я не знаю греческого. — Оно так, но я-то знаю греческий, — сказал Яван. — Дьякон сказал, что ты хороший человек. Так вот, даю тебе, хороший человек, три дня сроку. Принеси, Нещук, всю сумму сюда, я выпишу тебе расписку, и содействие князя будет так велико, что он с большой радостию в сердце своем возьмет да и не посадит тебя в темницу на три года. — Ты не забывайся, Яван, — сказал Нещук строго. — Ты не балуй словесно без повода. Кто ты такой! И кто я. Я вот сейчас пойду и пожалуюсь болярину Паршу. — Это хорошая мысль. Так и сделай. — Он не допустит, чтобы честные землевладельцы терпели обиды в детинце, оскорбления от… кто ты такой, говоришь?… — От межа. — Вот. От межа. Который, к тому же, ковш. — Конечно не допустит. Как, например, неделю назад он не допустил, чтобы я его оскорблял. Не допущу, говорит. — Вот видишь! — И заплатил все до последней сапы, предупреждая оскорбления. Четыреста восемьдесят гривен. Из них пятьдесят — серебром, новой чеканки, с портретом князя нашего. — Он… заплатил? — Да. — Он был должен? — Он сказал, что в этом году у него на полях ничего не выросло, а в лесах ничего не водится. Как и в озере. И нужно восстанавливать хозяйство. — И что же? — Я послал человека посмотреть, и, может быть, помочь советом. Сделать так, чтобы росло и водилось. Человек обнаружил, что добрый Парш ошибся. И растет, и водится, и дань собирается исправно. У Парша было всего лишь предубеждение противу уплаты князю княжеской доли. Но оно быстро прошло, это предубеждение. Три дня, Нещук. В глубокой задумчивости Нещук вернулся домой. Денег, какие требовал Яван, дома не было. Времени, чтобы послать людей собрать со смердов дань, тоже. Следовало одалживать, возможно под большой надстрой. — Кедр! — крикнул Нещук. Опрятный холоп, служивший в доме экономом, вошел и поклонился. — Сестренка твоя хочет тебя видеть, болярин, — сказал он. — Какая сестренка? — Известно какая. Какая в отъезде была. А нынче вернулась. — А, да? Ну, леший с ней. Не до нее сейчас. Беги к Вострухину Мельнику, проси у него двести гривен. Под любой надстрой. Потом к Бескану, проси триста. И для ровного счета к Бажену, у него возьмешь еще двести. — Бажен в отъезде. — Да? Ах ты, хорла, как некстати. Проси у Бескана пятьсот. Может, у сестры деньги есть? Муж ее… Впрочем, ладно. Беги к Бескану, а сестру пригласи сюда. Вот, пожалуйста, съездил князь наш замечательный к ковшам, научили его ковши, как людей приличных обирать. Кедр поклонился и вышел. Через некоторое время в гридницу вошла сестра Нещука, именем Любава. Одета она была так, что Нещук поднял удивленно брови, несмотря на то, что отличался хорошими манерами и не обычно не допускал чрезмерно выразительной мимики. Вся одежда на сестре была с чужого плеча — и рубаха, и понева, и… Волосы странно как-то уложены. Э, да она ж в лаптях! Ну и ну. — С возвращением, сестренка, — сказал Нещук. — Здравствуй, брат. Ты не возражаешь, я присяду? Очень устала. — Садись, обязательно садись, — сказал Нещук. — Что нового? Как путешествовали? — Муж мой погиб, — сказала она. — Вот как!… Мир его праху. А что случилось? — Я не хочу сейчас об этом говорить, брат мой. Как-то даже неудобно заводить разговор о деньгах, подумал Нещук. Что же делать? Судя по виду, у нее нет ничего. Муж погиб, надо же. Канул в Лету, и, видимо, вместе с деньгами. — Устала я, Нещук, устала. Вернулась я вчера, а сегодня меня выгнали из дома. — Как! — сказал Нещук. — Какого дома? Твоего собственного? — Да. — Кто? — Новые жильцы. Просто выставили за дверь. И вот, видишь ли, я здесь вся, в чем есть. — Это невежливо! — Да. — Это просто свинство. Как! Хозяйку дома! До чего мы погрязли в варварстве! Нет, все-таки Новгород — слишком северный город. Никогда здесь не будет ни хороших манер, ни порядочных отношений между людьми. Какие-то разбогатевшие смерды, небось? — Возможно. Они мне не сказали, кто они. — Я этого так не оставлю. Я пойду к князю, сестра! Нет уж, это им придется забыть. Распустились! — Нещук, брат мой, — сказала Любава. — Мне неудобно тебя об этом просить, но мне нужны деньги. — Да, я понимаю, — ответил он, умеряя пыл. — Да, сестренка. Ты подожди немного только. Недели через две я смогу тебе дать денег. Не много, но смогу. — Мне нужно сейчас. — Сейчас? Очень жаль. Очень, очень. Сейчас — такое положение, сестра… тут ко мне давеча приходили двое… Любо-дорого… видела бы ты… водили меня в детинец. Три дня сроку дали собрать нужную сумму, а иначе плохо будет. Эх! Приехала бы ты на неделю раньше. — Тогда, если ты не можешь дать мне денег… — И хотел бы, сестра. Ты знаешь, семейные связи в нашем роду крепки, на них все и держится. Но не могу я сейчас. — Тогда позволь мне у тебя немного пожить. совсем недолго. Мне некуда больше пойти. — Ах, сестра, как можешь ты так говорить! Некуда пойти! Столько друзей, столько хороших знакомых! Да от тебя в этом городе все без ума! Ты, сестра, в завидном положении по сравнению со мною! Нет, нет, я нисколько не умаляю твое горе. Но пойми — это — Я пойду к князю, — сказала она. — Не думаю, что он тебя примет. Иди лучше к друзьям — хоть к своим, хоть твоего бедного мужа. Тебе везде будут рады. А мне нужно заняться делами, сестра. Может, что-то еще и удастся спасти. Вот какие мы с тобою несчастные, сестренка — мы, чьи предки породнились с Хельей Псковитянкой! Как несправедливо это, как несправедливо! Ты, как найдешь себе угол, дай мне знать тотчас же, потому как, кто знает, возможно очень скоро тебе придется потесниться, чтобы и мне там место нашлось. Как мы несчастны. |
||
|