Вязников ПавелЭмигрант

Павел ВЯЗНИКОВ

ЭМИГРАНТ

Не так уж плохо быть эмигрантом - если, конечно, приживешься. Да, у меня нет теперь титула и поместья, но я живу хорошо и вполне доволен жизнью. Соседи меня уважают, власти не трогают... что еще можно пожелать? А какие урожаи я собираю на своем огороде! Яблоки - такие оторвали бы Еву от запретного плода - румяные, сладкие, ветки гнутся от их тяжести; вишня краснее крови и сладка, как мед; морковь, выдернутая из грядки и обтертая от земли, будто светится изнутри; лук - сочный, лиловый, ешь без хлеба и соли; а какой шпинат! Капуста! Томаты...

Есть у меня и корова; она дает густое душистое молоко, каждый год приносит теленка. Осенью я сам забиваю его и продаю - только Гендлерам, что живут у Трех Буков. Я делаю кошерную говядину.

Вначале меня считали за чудака и чужака. Но когда узнали, что я никогда не заглядываю к мяснику, а телят продаю, доктор Фишер стал расхваливать мой образ жизни. Он уважает вегетарианцев и сам мечтает вести здоровый образ жизни - но, увы, мягкое кресло и румяные бифштексы держат его слишком крепко. После мы с доктором сошлись еще ближе а я стал его постоянным пациентом: у меня в крови повышенное содержание железа, и доктор дает мне какую-то микстуру. Но я не люблю сидеть у Фишеров, слишком уж смущают меня его краснощекие, пышнотелые жена и дочь. Предпочитаю видеть доктора у себя.

Захаживает ко мне и викарий Браун, преподобный отец любит поболтать, с удовольствием угощается моими яблоками, а в каждую третью проповедь вставляет намек на меня - вот-де человек, потом своим добывающий плоды земные (они же дары божьи). Впрочем, я не хожу в церковь, и преподобный Браун мне прощает это. По воскресеньям мы собираемся у меня - я, доктор, викарий и лесник Стивенс, - и играем пульку-другую. За картами и вишневкою время проходит незаметно, и когда стрелки часов подходят к одиннадцати, даже не хочется расходится.

Но я провожаю их, убираю со стола и жду, когда пробьет полночь.

Потому что в полночь я выхожу из дома и бегу, бегу через лес и луг спугиваю птицу, уворачиваюсь от колючих рук елей, проскальзываю подлеском, бегу по песку, не оставляя следов, и перебегаю черно-серебристую реку по лунной дорожке, бегу, и Луна, единственная свидетельница этого чудесного полета светит мне, а я, благодарный, не затеняю ее лучи. Этот бег счастье, и днем, когда я выгляжу на сорок пять (сорок пять! Подумать только, давно ли, казалось бы, мне и впрямь _б_ы_л_о_ сорок пять, кажется, в 1647-м, тогда еще сожгли дядю Френца...), днем, я не могу позволить себе двигаться быстрее, чем пристало престарелому фермеру. Но ночью!

Но бег - не все, для чего я выхожу в полночь из дома. Иногда я охочусь, ловлю неуклюжих кроликов, или лесных свиней, или осторожных, но таких медлительных в сравнении со мной оленей - догоняю, хватаю, припадаю к шее, глотаю неповторимую солено-сладкую жидкость, темно-красную, как наливка из моих вишен - пью, захлебываясь и наслаждаясь, пью, отводя душу, пью, исполняя самое заветное, самое дивное...

А иногда я добегаю до города, и там, неслышный и легкий, как нетопырь, забираюсь в дома, в больницы, в морг; пластаясь со стенами, сливаясь с деревьями, догоняю запоздалых прохожих; краду младенцев из под носа нянек... Завтра газеты сообщат о странном исчезновении, о чьей-то тяжкой болезни или внезапной смерти. Правды никто не знает. И тут не наткнешься на жгучую серебряную пулю или обжигающую струю святой воды, тут в меня не верят. Не то, что на родине, в Трансильвании.

Но в четыре часа, и не позже, я отправляюсь домой, иначе не успеть до третьих петухов. И бегу, мчусь, не чувствуя усталости, по росистой уже траве, по шелковистому песку и по лунной дорожке на реке.

Дом ждет меня - такой родной и уютный - на его пороге я старею и молодею сразу - ко мне возвращается сорок пять лет; и я пью ледяную родниковую воду, успокаиваю возбужденное тело, и сажусь к столу, и ем овощи, и глотаю докторову микстуру - кровь восхитительна, но в ней почти нет витаминов и слишком мало железа.

И забываюсь коротким сном, что бы через час уже выйти из дому, потянуться, радуясь новому дню, и идти в огород. Я люблю работать на земле. Это не маска - не только маска... Солнце вовсю греет спину, руки и поясница приятно гудят, и прохожий кивнет через забор - здравствуйте, мистер Алукард! - словом, я живу хорошо.

А какие яблоки уродились в этом году!