"Заначка Пандоры" - читать интересную книгу автора (Сертаков Виталий)

5

Поскольку на интим я особо не нарывался, то мне ничего и не предложили. Что ж, всему свое время. Тем более, если себя немножко сдержать, становится ясно, как к тебе относятся, — с душой или как к остальным. А если как к остальным, то следует обдумать, пополнять ли этот ряд. Мне очень нужно, чтобы ко мне относились теплее. Возможно, тогда удастся что-нибудь из этой истории вытянуть, если девчонка не окажется хитрее нас всех. Пеликан дал добро, велел не спускать глаз. Что-то у наших там случилась, заваруха какая-то. Меня не посвящали особо, понял только, что убит один из америкосов, следивших раньше за Инной. Пеликан сказал, что наверху совсем запутались и что нельзя терять девочку из виду. Я и не собирался терять, но на всякий случай спросил, как поступить, если возникнут «горячие» обстоятельства. «Не знаю, — честно ответил командир, — и похоже, никто не знает». Что-то затевается, но никто не понимает, что именно. Действовать по обстановке, одним словом.

Очень мне вводная не понравилась, не должно быть таких размытых инструкций. Я подумал, что добром это не кончится, и оказался прав.

До полуночи, трижды, звонил муж Инны. Так я и не понял, бывший муж или нынешний. Хотя, судя по чемоданам в шкафах, Инна не наврала, недавно переехала. Может, и вчера. Затем кто-то звонил по домофону, но не признался. Инна предположила, что мальчишки шалят. Я сказал, что, если мешаю, уйду. Не хватало, мол, еще на разборки чужие попасть…

«Хочет прийти», — спокойно объяснила она. Бесится. То плачет, то угрожает. Человек хороший. Однако в дом никого не пустила. И пусть я уснул один, но с чувством некоторой моральной победы.

Жалюзи голубые, диван кожаный, скользкий. Я свернулся на нем калачиком. Ее из-за шкафа и не слышно. Беззвучно спит. Или не спит? Я принялся подсчитывать, сколько за жизнь довелось по чужим углам ночевать, потом мысли мои перекинулись к собственному гипотетическому углу и к тому, что считать своим, а что чужим… На том и запутался бесповоротно.

Утро сказочное. Несмотря на обилие транспорта, воздух в городе можно пить. Я очнулся почти на полу, соскользнул-таки с кожаного монстра. И подушка убежала, и одеяло. Солнце стреляет полосами сквозь жалюзи. Желтое, голубое, желтое, голубое. Проверил одежду, рюкзак. Всё в ажуре, никто не притрагивался.

— Ты будешь камамбер запеченный?

— Однозначно буду. Всё, что ты дашь, то и буду!

Халатик у нее фантастический, словно барашка черного раздела, даже дома ухитряется оставаться стильной дамой. Это врожденное. Недостает только длинной черной сигареты в мундштуке.

Внезапно мне в уши влился жуткий грохот. А она стоит, улыбается, ресницами машет.

— То, что ты вчера просил…

Стыд какой, я и забыл, что просил вчера. Специально откопала «Пинк флойд» у себя в фонотеке. «Таймс». Забыл уже, когда наслаждался последний раз. Звук классный, квадро. Колонки по углам (в потемках не рассмотрел).

Сыром пахнет из духовки, благовониями, духами ее цветочными, всем вместе. Вставать не хочется, уходить тем более.

— Там в ванной твое полотенце — синее. Осторожно. Душ плохо включается!

Славненько. Подъем, и под душ, почти семейная команда. Интересно, зачем я ей чистый? Или из вежливости? Под зеркалом флакончики, баночки, скляночки — ведьмино хозяйство. Быстренько осмотрелся, шкафчики подергал — ноль интересного. Пара баночек незнакомых, но по запаху тянут на полтинник баксов каждая. Такие штуковины нам приятны, следить за собой — первое дело.

Попутно починил душ. Затем выяснилось, что не включается свет в прихожей. Заставить свет включиться оказалось мудрено, но российскому инженеру под силу.

В разгар ремонта сливного стока меня оторвали и усадили за стол. Сияющие нож и вилка. Гренки в хрустальной вазочке. Жирные желтые сливки в кувшинчике. Тарелка, исполненная под морскую раковину. Хрустящая свежая зелень, пузатая масленка, масло завитком. Праздник у нас или она каждое утро так накрывает? Некстати вспомнилось, как мы с Пеликаном ножами выгрызали французскую тушенку.

Телефон. Нахмурилась, потрясла неразговорчивую трубку.

— Странно, я же улицу слышу…

Она рвала салат, укладывала ломтиками сыр. Поливала майонезом, сворачивала в рулетик и бережно кусала. «Пинк флойд» кончился. Встала, включила «Даэр стрейтс».

— Ты говорил, что тебе нравится. Я утром из Интернета скачала.

Когда протискивалась мимо меня обратно, я поднялся и поцеловал ее. Отшатнулась: между губ точно током ударило. Экие мы с ней разнополюсные! Или, наоборот, однополюсные?

— Я тебя подождала вчера с четверть часа, но ты так и не пришел. И я заснула…

— Ну… Мне показалось, что ты плакала. Я постеснялся прийти.

— Ты же знал, что я тебя жду.

— Знал…

— Ну, подумаешь, плакала. Как раз мужское дело — успокоить.

Я потрогал губами ее губы. Мягко прислонилась телом. Затылок какой пушистый, ушко маленькое… Языком до уха добрался, провел по кругу, внутрь не пустила. Дернулась.

— Что такое? Тебе не нравится?

— Очень нравится. Еще так… Обними так, обними меня сзади.

Я обнял ее. Послушно повела бедрами, расставляя ноги шире… Под халатом ничего не оказалось. Усадила меня в кресло свое космическое, сама придвинулась спиной, медленно-медленно впустила внутрь. Стоит на цыпочках, назад откинулась, зубы сжаты, лоб в морщинах…

— Тебе больно?

— Да… Сейчас… Немного. Нет, не выходи, не выходи. Я привыкну…

Привыкла. Глубже, глубже… Не сдержался, схватил за бедра, развел широко, и… Даже не застонала, завыла почти, губ не разжимая. Но не освободилась. Ноги ей сжал с таким остервенением, что после синяки показывала. Сам не пойму, что на меня накатило, чуть на ковер ее не опрокинул.

— Вот… Хорошо как… Я хотела с ним познакомиться, и познакомилась.

И, не слезая, перебросила ножку, повернулась лицом. Давала целовать по очереди грудки, пальчики свои, губы. Опять грудь. Терлась шершаво сосками по щекам, по горлу, и всякий раз, опускаясь, замирала, прислушиваясь к себе, к раскаленной глубине своей… Глаза ее закатывались, наливались диким, пещерным зноем, ногти впивались мне в грудь. Затем гримаса блаженного страдания нехотя сходила с ее мраморного лица, зрачки сужались. Она по-детски стыдливо краснела и отворачивала на мгновение взгляд, чтобы тут же, со свежим нетерпением, вжаться в меня губами. И клала ладони мои к себе на ягодицы, и шептала в ухо… Вот… Помогай мне, сильнее… Он большой, он большой для меня… Ты так глубоко… По спинке… Да, да… По спинке самое приятное… Ты удержишь меня, я лечь хочу?

Назад неспешно прогнулась. Запрокидывая искусанные, влажные еще груди, сцепила пальцы с моими, повела тугим животом, бедрами, сжала мне бока коленями… Почти переломившись, вздрагивая где-то там, внизу, слоновой кости плечиками, выпустила меня наполовину — и метнулась вдруг обратно со всей силой, обнимая твердыми икрами, — и снова, снова, не переставая хрипеть, бешено играя мышцами живота… Свет солнца бьет наискосок, запястья птицами в пальцах моих бьются, сердце колотится… Но у самой моей вершины выскользнула, прижалась животом и руками обеими за шею, вместе переживая…

Солнце в полоску. Желтое, голубое, желтое… Жалюзи потому что. Уселись на балконе в обнимку, курлычем, словно голубки. В доме напротив окна зашторены, слева и справа от Инкиной квартиры тоже. После третьей затяжки я опомнился.

— А ты ведь, вроде бы, и не…?

— Т-ссс! — ладошкой музыкальной мне рот зажала. — Мне очень хорошо было, дай опомниться. Всё как-то слишком быстро… Привыкнуть к тебе надо, понимаешь? У меня никогда с первого раза не получается. Но с тобой… Если уж в первый раз так, то, глядишь, привыкну, и жить не смогу без тебя… Ха-ха! Не будешь знать, куда спрятаться…

«Когда же мы будем привыкать? — жалобно буркнул внутренний голос. — Нам на всё про всё отпущено-то…» Внутренний голос не предполагал даже, что произойдет в следующие десять минут, а если б и предположил, я бы ему не поверил.

Снова позвонили. Инна соскочила с моих колен. Затаив дыхание, прижала трубку к уху.

— Молчат. Дышит кто-то. Нет, мой бы не стал… Он хоть и с тараканами в башке, но глупостями заниматься не будет. Кто-то номером, наверное, ошибается.

Она ушла в душ озадаченная. Третий раз, подсчитал я. Плюс один раз вчера поздно вечером. Четыре раза за день номер не путают… Быстро проверил ее сумку, куртки на вешалках, документы. В тумбочке женская дребедень, чемоданы набиты тряпками, сложенными явно впопыхах. На боковой полочке холодильника — запас инсулина, месяца на три вперед, резервная шприц-ручка. Видимо, милая, у тебя гораздо больше скелетов по шкафам размещается, а мне все слова твои следует на два делить… Прощупывая подкладку ее любимой замшевой курточки, я обнаружил малюсенький твердый комочек. Возможно, это было то самое, что меня интересовало, но тут…

На три ноты пропищал домофон. Теперь кто-то снизу. В ванной шумела вода. Я на цыпочках просочился в прихожую. Инна напевала в ванной что-то из «Битлз». Снизу звякнули или уже под дверью стоят? Приложил ухо к щелочке, выглядывать в глазок показалось неумным. На лестнице ни звука. Соседи, кому положено, давно ушли на работу, тут рано разбегаются. На площадке одна квартира слева незанятая стоит, сам вчера проверил. Мне стало смешно от собственной старательности. Разогнулся и собрался вернуться на солнышко, на балкон (пятки у меня замерзли, в одних шортах прискакал). Но в последнюю секунду расслышал вздох. За фанерной входной дверью толщиной в сантиметр кто-то вздохнул или сделал другое, почти неслышное движение. Может быть, переступил с ноги на ногу. Это и осталось бы незамеченным, если б я не караулил с другой стороны.

Я прекратил дышать. Мне пришло в голову, что я, в принципе, давненько никого не боялся. Тягучая европейская жизнь и последний месяц южных морских переездов привели тело и разум в состояние расслабленной доверчивости. Долгое время не возникало малейших причин проявлять настороженность, большую часть суток я валялся на палубе, в шезлонге. Валялся и лениво считал чаек. Иногда фотографировал морские пейзажи, заодно прихватывая в кадр пассажиров.

Даже если Инна врет и ее супруг совсем не так миролюбив, опасаться не стоит, я не ворошил ничье семейное гнездо.

Так я повторял, но окончательно убедить себя не получалось, мешало что-то, мелочь какая-то, которую мозг засек, но на поверхность выудить не сдюжил. Инна вышла из ванной: мокрая, волосы в полотенце, и с усмешкой уставилась на меня. Я скорчил рожу и показал пальцем на дверь. Звонок повторился. Мы оба подпрыгнули, при этом с нее упало полотенце. Инка сделала шаг, прислонилась ко мне влажными бедрами, просунула между ног коленку, вжимая меня в косяк. Сумасшедшая. Ее возбуждала опасность чужого присутствия. Ее язык уже занят был моим правым ухом, уже обе холодные руки обхватили меня, забравшись под шорты, и повлекли на палас. Левым ухом я успел услышать на площадке сдавленный шепот.

Она кинула впереди полотенце, схватила меня за волосы, приближая к себе, вытянулась на животе — пронзительно-белая на голубом — закусила мои пальцы, гася стон, и приподнялась в том движении, против которого не устоит ни один мужчина…

В трех шагах позади, за тонкой стенкой, сдерживая дыхание, стояли как минимум двое. Потом прошуршали шаги, где-то далеко хлопнула дверь подъезда. Едва дыша, я сливался с ней, зажимал ей рот, медлил в такт движениям ее тела… И, наконец, требовательно перехватив меня пониже спины, она задала бешеный ритм стаккато.

Оторвался от нее, глотая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Сердце, кажется, всю грудь заполнило, в мозгу — сплошное короткое замыкание… Рядышком вытянулись, она губами по плечу водит. Сумасшедшая. Я хотел ее снова.

— Кто там мог быть?

— У Роберта нет адреса. Звонит мне только на трубу.

— Тогда кто? Соседи? Их двое было…

— Я никого тут не знаю. Правда, здорово было? Меня так заводит, когда кто-то увидеть или услышать может…

Было феноменально здорово, согласился я, дас ист фантастиш. С той стороны на глазке что-то висело. Бумажка. Я выдохнул и повернул замок.

Никого. Свернутый листочек.

— Что там? — Инка завернулась в полотенце.

— Непонятные у тебя соседи. Тут по-немецки, я не разбираю.

Читала, лоб наморщив. Пара строчек. Я закурил. На балкон выходить расхотелось. Интересно, видно было с улицы, когда я в трусах винцо потягивал?

— Тут пишут, что хотят со мной встретиться. Немедленно. Я не понимаю, кто это.

— Тут я тебе не советчик. Припомни, кто из твоих знакомых так оригинально шутит.

— Никто из моих знакомых не пишет по-немецки с ошибками. Либо пишут по-русски!

— Хорошо, — мне всё это начинало надоедать. — Я готов пойти с тобой.

— Да идти никуда не надо. Просят выйти на улицу, на угол, срочно поговорить.

При слове «угол» меня посетила одна незначительная идейка. Высунул голову, осторожно выглянул с балкона налево. Вблизи находился лишь один перекресток, а направо улица чуть заметно изгибалась. Все порядочные горожане разъехались по конторам, серый асфальт веселил глаз пустой разметкой. Два раскрашенных байка у закусочной, дальше почтовый фургончик, старушка на коляске инвалидной катится неспешно. Пусто на углу. Если не считать тонированной бочки «ауди». Я мысленно прикинул план дома. Аккурат стоят напротив подъезда, выйти незаметно не судьба.

— Ты кого-то видишь?

— Нет, никого, — я задернул шторы. — Где мой рюкзак?

В рюкзачке, в накладном кармашке ножик у меня неплохой обретался. Пеликан затачивал, он любит это дело, чтоб консервные банки без усилия резать, и для иных надобностей. Я пошевелил голыми ступнями, потом извлек из глубины рюкзака туристские ботинки. Зашнуровался, точно в горы.

— Может, в полицию позвонить? — Она оделась; нахохлившись цыпленком, села на край дивана.

— Звони.

— А что я им скажу?

Я глядел на нее и прокручивал ситуацию. Вот тут я пас. Очень возможно, у тебя найдется, о чем поговорить с полицией, и, очень возможно, это будет лучший выход.

— Слушай, это, наверное, идиотизм… — она сцепила руки, обхватив сжатые острые коленки, — но я боюсь…