""Сезам, откройся!"" - читать интересную книгу автора (Павлов Виталий Григорьевич)

ГЛАВА III ГЛАЗАМИ ПРОШЛОГО

Думаю, что такими часами для вечности, которая для человеческого общества олицетворяется в его неумирающей памяти, являются передаваемые от века к веку письменные свидетельства общечеловеческой памяти. Книги, так мною любимые, книги разные, большие и малые, умные и не совсем, позволяют нам следить за этапами развития Человека разумного, видеть свое прошлое и, опираясь на него, прогнозировать будущее.

Моя личная память, составляющая мгновение для вечности, помогает мне лучше понять текущие события, опираясь на прожитый опыт, решать сегодняшние задачи. Но память эта не однозначна, она сохраняется не только в доступных в любой момент тайниках моего мозга, но и часть ее оседает в моем подсознании, скрытом для моего повседневного сознательного использования. Этот накопленный и пережитый опыт мы называем интуицией.

В разведывательной деятельности для каждого разведчика профессиональная интуиция представляет неоценимое качество.

Моя профессиональная интуиция в области ТФП опирается на разнообразный опыт пережитых мною за полувековую разведывательную карьеру операций как агентурного, так и безагентурного проникновения.

В настоящей главе я привожу некоторые примеры, которые позволят читателю яснее представить всю сложность такой специфической области разведки, как осуществление операций ТФП. Но прежде не могу умолчать о новой вспышке враждебности со стороны западных и, в первую очередь, американских спецслужб по отношению к нашей стране.

Весной 1994 года вновь зазвучали жесткие голоса из США. Ведь Россия посмела своим отважным маневром в Боснии утереть нос единственной теперь супердержаве, призванной единолично решать судьбы мира! К тому же Москва не прекратила шпионаж против Америки. И хотя ФБР, как утверждали американские газеты, еще за год до этого узнало о работе Эймса на КГБ, именно тот момент оказался удобным, чтобы придать делу исключительно важный политический смысл.

Снова посыпались не только упреки, но и прямые угрозы со стороны американских спецслужб, и ЦРУ в особенности. А в то же время в специальном комитете сената США по разведке директор ЦРУ Дж. Вулси рисовал подробную картину активизации этой службы в «четырех обширных областях разведывательной деятельности в России». Это ведомство, в новых условиях перехода США от враждебности к партнерству с Россией, видите ли, не считает для себя запретным осуществление «контроля за положением в российских вооруженных силах, добычу уникальных политических материалов по России и других активных разведывательных действий».

Вот вам и логика: Россия, ведя разведку в Соединенных Штатах проявляет вероломство, вмешивается во внутренние дела, а ЦРУ активизирует и без того широкую разведку у нас, контролирует своими агентами наше внутреннее положение и добывает самую уникальную информацию обо всех наших делах, совершая благородное дело.

Как видно, ошибаются надменные руководители американской администрации и Центрального разведывательного управления. Россия не собирается быть беззащитной перед их далеко не дружелюбными замыслами. Наша внешняя разведка вербовала, вербует и будет вербовать нужных для самозащиты агентов, в том числе и в США. И не только рядовых агентов, таких, как Ховард, Пелтон, Уоркеры и им подобных. Но и из числа тех руководящих американских чиновников, которые участвуют в планировании новых враждебных нам замыслов, готовят новые тайные операции против нашей Родины. При всем этом, внешняя разведка, я уверен, не откажется и от проведения ТФП, если ей будет представляться такая возможность. Важно лишь, чтобы в таких операциях наши противники не смогли узнать об их осуществлении в каждом конкретном случае. Другими словами, чтобы не оставалось никаких следов нашего ТФП, что является sine qua non (cовершенно непременное условие — лат.) таких операций.

Напрасно на Западе делаются попытки различать разведку по признаку «низменного шпионажа» и «благородного дела». Мы придерживаемся четкой градации: разведка ведется кадровыми сотрудниками — разведчиками и привлеченными помощниками — агентами. Запад предпочитает всех наших разведчиков да и своих именовать «шпионами», не делая различия между кадровыми профессионалами и некадровыми — агентами.

Мы разделяем «божественную» оценку нашей профессии: устами Моисея Библия высказывается за «доброкачественную разведку», которая приносит «богатые плоды».

Когда в процессе работы в Польше возникла возможность осуществления операций ТФП, в моей памяти стали возникать дела давно минувших дней.

Вспоминая захватывающие перипетии отдельных операций ТФП, я сравнивал их с самыми острыми сюжетами детективных историй в изложении искусных авторов и приходил к заключению, что ТФП могли бы дать богатую пищу и для Ле Карре и для Грэма Грина. В своих воспоминаниях отставной полковник французской разведки Леруа-Фэнвилль подробно описывает, как его «Служба 7» вскрывала иностранные дипломатические почты, которые им удавалось перехватывать на линиях курьерской связи.

Ранее я встречал упоминание о том, что в многовековой истории разведывательных служб встречались случаи изъятия у курьеров перевозимых ими почт и тайного досмотра их.

Так, в конце XVI века французский король Генрих IV подписал с Испанией условия мира, которые сильно затрагивали интересы Англии, а посему сохранялись в строжайшей тайне.

Добыть текст мирного франко-испанского договора англичанам удалось через венецианского посла Контарино. По его поручению испанского курьера, который вез почту с подписанным договором, «опоили каким-то зельем» и усыпили. Снять копию с текста договора оказалось непросто из-за сложной упаковки документа. Он находился в запаянной металлической трубке, на запайке которой была оттиснута печать. Вскрыть трубку, не повредив печать, было нельзя. К тому же трубка-контейнер находилась внутри опечатанной сумки, к которой была прикреплена цепь, обернутая вокруг тела курьера.

Изъятие документа было осуществлено так искусно, что в Мадриде ничего не заметили.

Из этого примера видно, что любые ухищрения с защитой пересылаемых почт от проникновения в них не могли сделать их достаточно надежными. Кроме того, для их доставки требовались курьеры, которые также могли быть доступны любителям ознакомиться с содержанием доставляемых ими документов.

Вот почему наряду с курьерской связью издревле использовались для доставки сообщений птицы, в частности, почтовые голуби.

Нест Липсус, известный историк XVI века, рассказывает о сложившейся издавна практике дрессировки птиц в целях использования для связи на относительно небольшие расстояния. Этот вид связи отличался быстротой, подчас в этом отношении он не уступал современной почте, в том числе и авиационной. Птичьей курьерской связью пользовался, в частности, Рим для получения секретных сообщений от своих агентов, находившихся в других странах.

Целый ряд преимуществ связи при помощи голубей перед курьерской связью с участием связников, особенно в условиях кризисных ситуаций и военных конфликтов, обеспечивал сохранение голубиной почты вплоть до появления такого более совершенного средства, как радио.

Так, во время первой мировой войны, антантовская разведка широко использовала голубиную почту для доставки разведывательных сообщений с оккупированных немцами территорий. Поэтому с началом войны голуби тоже были мобилизованы. Поскольку Бельгия славилась своими голубями, при отступлении союзных войск бельгийская контрразведка дала приказ уничтожить более 30 тысяч голубей, которые могли быть использованы как почтовые.

На протяжении войны союзники активно использовали голубиную почту. Голуби забрасывались к патриотам, действовавшим в тылу немецких армий самолетами, в соответственно приспособленных корзинках, подвешивавшихся к парашютам, или же на воздушных шарах. Вместе с голубями прилагались инструкции о том, как обращаться с ними, и необходимые патриотам финансовые средства. Подчас разведчик, сбрасывавшийся с парашютом в тылу противника, имел при себе в кармане почтового голубя.

Голуби, снабженные разведывательными донесениями, успешно перелетали линию фронта, хотя немцы и пытались их отстреливать. Но попасть из винтовки в летящего голубя не так легко, тем более неизвестны были их маршруты и время полета. Они преодолевали большие расстояния, оперативно доставляя союзникам сведения большой практической военной ценности.

Голуби оказались не только быстрыми, но и весьма надежными курьерами. Отмечались случаи, когда смертельно раненные неприятелем пернатые курьеры часами ползли по земле и все же успевали добраться до родной голубятни.

К концу войны одни только англичане имели на западном фронте «штат» в 6 тысяч голубей. Во Франции даже поставили памятник героям голубиной почты и многих из них наградили орденами (cм. сообщения из Бонна Е. Бовкун «Швейцарская армия простится с голубями, если позволит референдум». Известия. 1994. 5 ноября).

Вот и повод вспомнить мифический эпизод о том, как голубь сослужил неоценимую услугу аргонавтам, обманув подвижные скалы своим пролетом между ними, потеряв только несколько перьев из своего хвоста.

Но что говорить о далеком прошлом, когда оказывается, что и в настоящее время голуби остаются на вооружении как вполне надежное средство связи.

В конце 1994 года европейские СМИ живо отреагировали на сообщение из Швейцарии о предстоявшем сокращении в ее армии службы голубиной связи.

К концу 1995 года, по соображениям экономии средств, швейцарская армия наметила распустить свои «голубиные кадры», насчитывавшие 7000 штатных голубей, и отказаться от использования по контрактам еще 30 000 гражданских почтарей.

Согласно комментариям, голубиная почта до сих пор является очень удобным средством связи, особенно в горных местностях. Голуби могут в любых погодных условиях преодолевать расстояния в 800-1000 км и развивать скорость до 80 км в час.

Швейцарские голубятники сокрушались, что после 77 лет безупречной работы голубиной службы теперь опытные мастера управления голубями окажутся без работы вместе с тысячами опытных птиц-почтарей.

Если говорить о возможности ТФП в почту, пересылаемую с голубями, то очевидно, что этот архаический вид связи представляется наиболее надежным. В случае перехвата голубиного курьера факт этот неизбежно становится известным владельцам почты.

Пример операции ТФП, объектом которого была иностранная почта, оказался в поле моего внимания на самом раннем этапе моей работы в разведке, в предвоенные 1939–1940 годы.

В то время я уже был заместителем начальника американского отделения 5-го отдела ГУГБ (бывшего ИНО) НКВД. В моем ведении была разведывательная деятельность на Американском континенте — от Канады до Аргентины. Тогда мы располагали двумя легальными резидентурами: в Вашингтоне и Нью-Йорке, нелегальной резидентурой Ахмерова, действовавшего в районе Вашингтона, и нелегальной разведывательно-диверсионной группой в Аргентине нелегала Максимова, которая еще была в процессе становления.

Тогда я был еще только начинающим разведчиком, и все, что мне доводилось узнать или услышать о деятельности нашей разведки, воспринималось мною с огромным интересом и остро врезалось в мою память.

Вот первое, тогда еще малопонятное мне событие, дошедшее до меня.

Харбинская резидентура внешней разведки в начале 30-х годов активно занималась операциями ТФП в японские дипломатические почты.

Японцы, чувствуя себя хозяевами в Маньчжурии, недооценивали возможности иностранных разведок и довольно легкомысленно относились к пересылке своей служебной и дипломатической почты.

Резидентура, заместителем руководителя которой в то время был известный советский разведчик В. М. Зарубин, умело воспользовалась этим положением. «Тщательно изучив важнейшие японские объекты в Маньчжурии, их распорядок работы, почтовые каналы на главных пунктах следования почт, приобрела агентов и стала осуществлять операции ТФП в корреспонденцию огромной почты, которая вскрывалась, просматривалась, снимались копии и в запечатанном виде возвращалась агенту» (Меморандум Тонаки. Очерки истории внешней разведки. Т. 2, с. 283).

Всю сложность и специфику таких операций ТФП в дипломатические почты я понял позже, когда сам столкнулся с такой операцией, о чем хочу рассказать подробнее.

Как сейчас помню, наша служба получила срочное задание добыть как можно больше любой информации о том, как упаковывают свои дипломатические почты японские службы, какие при этом используются материалы, где их покупают или изготавливают, и так далее. Речь шла о писчей бумаге, конвертах и пакетах, чернилах, карандашах, канцелярском и специальном клее, сургуче, упаковочной бумаге.

Этим подробным «канцелярским» перечнем я был сильно удивлен. Но поскольку уже в то время опекавшие меня старшие коллеги-ветераны учили к каждому поручению и заданию подходить сознательно, четко понимая и представляя значение и цели даваемого мне поручения, я постарался выяснить, зачем и кому понадобились эти материалы.

Тогда я узнал, что запрос исходит из спецотдела министерства, где работал мой знакомый по краткосрочному совместному обучению в Высшей школе НКВД в 1938 году. Я связался с ним. Он охотно и подробно ввел меня в курс подготавливаемой ими операции ТФП в японские дипломатические вализы. Суть плана спецотдела сводилась к следующему.

Японский МИД доставлял свою диппочту, упакованную в вализы, во Владивосток, где они отправлялись японскими курьерами с почтовым поездом без сопровождения, а в Москве, прямо из почтового вагона диппочту принимали сотрудники японского посольства. Таким образом, создавалась возможность ознакомиться с японскими вализами в пути от Владивостока до Москвы, который в то время длился от б до 8 суток.

План спецотдела намечал организовать прямо в почтовом вагоне небольшую лабораторию, в которой и вскрывать вализы, фотографировать их содержание и вновь запечатывать так, чтобы никаких следов вскрытия на диппочте не оставалось.

«Вот для этого-то, — пояснил мой коллега, — нам и нужно иметь все те материалы, которые используют японцы при упаковке своих почт».

Та первая информация еще мало что говорила мне о всей сложности такого ТФП. Только позже, когда наше отделение получило из спецотдела совершенно секретные документы МИД Японии, касавшиеся японо-американских отношений и мне нужно было уточнить у отправителя документов источник их происхождения, так как я должен был запросить нашу вашингтонскую резидентуру по ряду возникавших из этих японских материалов вопросов, мне открылась вся удивительная картина этой операции.

Как оказалось, полученная внешней разведкой из различных резидентур, в том числе и из Японии, информация свидетельствовала об исключительной сложности ТФП в японские почтовые отправления.

Во-первых, при упаковке корреспонденции она помещалась в пакеты и заклеивалась специальным клеем и сургучными печатями. Пакеты, клей и сургуч были не обычными канцелярскими, а специально заказываемыми японским МИДом.

Во-вторых, одна из наших резидентур смогла добыть старую упаковку японской диппочты. Исследование ее выявило наиболее трудно преодолимое для спецотдела препятствие: почта помещалась в специальные пакеты, имеющие подкладку из тончайшей, легко разрушающейся рисовой бумаги. Как убедились специалисты, вскрыть такой пакет без повреждения подкладки оказалось невозможным. В связи с этим в японскую резидентуру внешней разведки было направлено задание выяснить источник поставки МИД Японии такой рисовой бумаги или новых пакетов с подкладкой из нее. Постараться приобрести эти предметы, а также специальные японские клей и сургуч, сорта и специфику которых спецотдел установил по полученной использованной упаковке.

Японская резидентура внешней разведки, к счастью, располагала агентом, знакомым с производителем указанных товаров, который смог приобрести то, что требовалось спецотделу, в вполне достаточном количестве.

Теперь началась та операция, которая для меня представлялась прямо фантастической.

Специальная бригада из нескольких специалистов, высококвалифицированных мастеров своего дела — вскрытия и закрытия особо сложно упакованных емкостей с интересующим нас содержанием, — оборудовала отсек в почтовом вагоне, курсирующем между Москвой и Владивостоком. В этом, прямо скажем, теснейшем закутке им предстояло совершать ювелирную по точности и аккуратности работу. Причем не в спокойной обстановке, а во время движения поезда, когда вагон трясется на стыках рельсов и при поворотах пути. Поэтому все наиболее деликатные операции по проникновению в дипломатические вализы бригаде пришлось производить только во время длительных остановок поезда на больших станциях. Таких остановок было 8-10, и нужно было укладываться в такой ограниченный срок, что еще больше осложняло работу бригады.

Мой знакомый коллега из спецотдела описал мне обстановку, в которой совершала свой поистине героический труд бригада.

Как только японские курьеры во Владивостоке (или японские дипломаты в Москве) сдавали под расписку свои вализы почтовому служащему вагона, их немедленно брала на свое попечение бригада спецотдела.

Прежде всего они фотографировали со всех сторон на цветную пленку внешний вид, характер упаковки, печати, пломбы и все, что можно было заметить на поверхности вализ, все их особенности и характерные детали. Пленки тут же проявлялись.

Затем тщательно исследовались под лупой печати, узлы, запоры. После чего начинался процесс вскрытия внешних упаковок вализ, мешков — в зависимости от характера почты. Если вализ было немного, бригада успевала к моменту отправления поезда провести всю подготовительную работу к их вскрытию, но к самому вскрытию она могла приступить, только когда поезд уже тронется, на случай возможного обращения японцев с просьбой о возвращении диппочты, что в принципе не исключалось и даже однажды имело место.

Самое сложное начиналось при вскрытии внутренних упаковок с подкладкой из рисовой бумаги. К этой процедуре уже были заранее подготовлены новые пакеты, сравнение внешнего вида которых с пакетами диппочты проводилось также под лупой, а отдельных их участков даже под специальным микроскопом, если появлялось подозрение о наличии какихто меток или особенностей, трудно различимых без микроскопа.

— При удачном стечении обстоятельств, — сказал мне коллега, — к середине пути бригада успевает добраться до содержимого почты, сфотографировать ее и начать обратный процесс закрытия пакетов. Это обратное действие является наиболее ответственным, так как малейшее упущение, по-иному сложенные листы, царапина или помятости могут дать японцам повод к подозрениям.

К моменту запечатывания пакетов и вализы специально выделенный член бригады уже имел сравнительные характеристики клеев, сургуча, чернил, которыми сделаны надписи на пакетах. Если пакеты заменялись на новые, то специалист по почеркам делал абсолютно идентичные надписи на новых упаковках.

Процесс завершения закрытия диппочт настолько сложен, что бригада была вынуждена работать с чрезвычайным напряжением, чтобы уложиться в срок. В качестве гарантии от провала бригадир имел право в критической ситуации потребовать от машиниста дополнительной остановки, не доезжая до Москвы. Такой случай имел место однажды, когда почта оказалась более объемной, и бригада не рассчитала время.

— В целом, — говорил мне коллега из спецотдела, — после такой поездки всему составу бригады предоставляется «отгул» для отдыха на целую неделю. Если бы ты посмотрел, в каких условиях работают эти чудо-мастера, ты бы никогда не поверил, что там можно что-то сделать даже с менее деликатными почтами, чем японские.

Вдумываясь в то, что я читал в книге Леруа-Фэнвилля уже в 1980 году, я живо представлял те условия, в которых производились операции ТФП его «Службой 7», и еще больше удивлялся мастерству наших служб в то далекое предвоенное время. Люди, которые могли совершать вскрытия вализ, защищенных особо изощренным способом, мастерами которого, безусловно, являются японцы, мне представлялись умельцами, которые не только могли бы подковать и блоху, но даже украсть у такой подкованной блохи ее подковы так, что она и не заметила бы пропажи.

Удивительно не только их мастерство, но и то, как развита у них способность в часто возникающих экстремальных условиях решать сложнейшие, внезапно возникающие задачи, причем при остром дефиците времени и в крайне неблагоприятных условиях.

Думая об этом, я вспоминал примеры того, как человек перед возникающей смертельной опасностью вдруг проявляет чудеса силы, необыкновенной смелости и находчивости. Очевидно, именно такая способность мгновенной мобилизации всех своих умственных и физических сил присуща и тем специалистам ТФП, которым так часто приходится решать, казалось бы, неразрешимые проблемы.

Вот почему, когда ко мне в отделение стали поступать «для реализации» японские информационные материалы на американскую тематику, я уже совершенно по-другому, чем прежде, относился к ним. В моих глазах они становились бесценными, ибо я видел в них итог огромного самоотверженного труда специальных бригад, их добывших.

После того что я узнал на примере операции по ТФП в японскую диппочту, мне было особенно интересно узнать, что вскрытие почтовой корреспонденции имеет давнюю историю.

Из истории гражданской войны в США в 1861–1865 годах известен случай, когда подставленный южанам агент федералистов (северян) стал курьером мятежников и вся почта, которую он привозил, вскрывалась и прочитывалась в Вашингтоне. При этом необходимо было пользоваться бумагой и печатями подлинных пакетов, и военное министерство федералистов ввозило из Англии бумагу, тождественную той, которой пользовалась агентура южан в Канаде.

Хотя приведенный мною пример ТФП в иностранную дипломатическую почту свидетельствует о том, что еще до войны такие операции активно проводились нашими специальными службами, удивительно мало упоминаний о подобной разведывательной деятельности появилось в западных публикациях.

Одно такое мимолетное замечание встречается в книге Эндрю и Гордиевского, когда со слов последнего говорится, что советская контрразведка усыпляла иностранных дипкурьеров при их следовании с диппочтами из Ленинграда в Москву, чтобы получить доступ к содержанию почт. Более подробно, но также чисто декларативно, без ссылок на какойлибо конкретный пример, писал в книге «КГБ» американский публицист Д. Баррон. Он заявляет, что на нашем железнодорожном транспорте, в вагонах, которыми пользовались иностранные дипкурьеры, имелись скрытые каналы для поступления паров, используемых для усыпления дипломатических курьеров с тем, чтобы их почты могли быть досмотрены. Но привести какой-либо факт автор не смог, так как зафиксировать такие ТФП в почтовых вагонах не удалось. Слишком квалифицированно проводились подобные операции, если действительно они проводились нашими службами, а следовательно, противник оставался в неведении относительно того, о чем же удалось узнать КГБ из досматриваемых диппочт. В этом огромное преимущество операции ТФП.

При проведении операции ТФП в дипломатические почты да и вообще в другие малоисследованные предварительно объекты приходится считаться с возможностью мало полезного «улова», отсутствием, как правило, средств и времени на их вскрытие, проникновение в их «внутренности». Да к тому же большой риск провала.

В то же время, когда однажды ТФП в японскую диппочту не дало каких-либо стоящих материалов, один из знакомившихся с изъятыми материалами обратил внимание на письмо японского МИДа, направлявшего детальный запрос с указанием сообщить ближайшей почтой оценку положения в СССР, с указанием источников информации, на основании которых делаются те или иные выводы.

Ценность для разведки следующей операции ТФП в диппочту, которая проследует из японского посольства в МИД Японии, сразу же неизмеримо возросла. Было решено досмотреть ее во что бы то ни стало, ибо в ней могли содержаться ответы посольства с указанием имен источников, поставлявших информацию японцам.

Мои впечатления от первых лет работы в разведке сосредоточивались на примерах агентурного ТФП в наиболее важные центры нашего разведывательного интереса у противника. Одним из таких героических дел предвоенного и военного периода является выдающийся подвиг военного разведчика Рихарда Зорге. Правда, в те годы, да и долго еще после окончания второй мировой войны, о нем мало что было известно нашей широкой общественности, хотя Запад живо откликнулся на его подвиг.

Деятельность Зорге в аспекте операций ТФП путем агентурного внедрения стоит в одном ряду с такими достижениями в этой области, как совместная операция советских разведок под условным названием «Красная Капелла» или проникновение группы агентов во главе с разведчиком Кимом Филби в наиболее важные центры Великобритании, в том числе в СИС и МИД этой страны.

Деятельность Рихарда Зорге осуществлялась по двум важнейшим направлениям: проникновение в германские фашистские круги и в Управленческий центр японского милитаризма. То есть решались две важнейшие для советских разведок задачи предвоенного периода по вскрытию замыслов и антисоветских планов. Эти два вектора разведывательной деятельности Р. Зорге и давали ту равнодействующую в виде жизненно важной для нашей страны информации, которая оказала существенную помощь советским вооруженным силам в отражении гитлеровской агрессии.

Дело Зорге меня тем более заинтересовало, что регион его деятельности — Япония и Дальний Восток — был связан с операцией «Снег», в которой мне довелось лично участвовать в 1941 году. Операция «Снег» была направлена на предотвращение возможной японской военной агрессии против нашей страны на Дальнем Востоке (Павлов В. Г. Операция «Снег». М., 1996).

Именно тогда я узнал о работе против Японии другого разведчика, Ивана Андреевича Чичаева, с которым позже мне не раз приходилось лично встречаться. Этот наш резидент, работая в тридцатые годы на Дальнем Востоке, добыл через свою агентуру в Японии так называемый «Меморандум Танака», в котором японский премьер и министр иностранных дел барон Гинту Танака сформулировал секретный план милитаристских кругов Японии внешнеполитической и военной экспансии против своих соседей.

Рихард Зорге до приезда в Японию в сентябре 1933 года длительное время находился в Китае, куда прибыл молодым человеком под предлогом «изучения банковского дела». Там он убедился в том, что Дальний Восток являлся регионом мощного национально-освободительного движения. Увидел он и зарождение империалистической войны, угрозу японской агрессии, нависшей над этим регионом мира.

В 1930 году в Шанхае он познакомился с Ходзумо Одзаки, являвшимся корреспондентом японской газеты «Асахи». Они стали друзьями, и Зорге сумел завоевать доверие своего японского друга. Этому способствовала и нараставшая экспансия японцев в Китае.

18 сентября 1931 года имела место совершенная японцами вооруженная провокация на КВЖД, так называемый «Мукденский инцидент» (взрыв, послуживший поводом для оккупации Квантунской армией всей Маньчжурии). Шло ускоренное наращивание японских вооруженных сил на севере, что воспринималось обоими друзьями как признак подготовки японской агрессии против Советского Союза.

Одзаки был согласен с Зорге о необходимости активного противодействия этой угрозе, что подготовило его сотрудничество с нашей разведкой в дальнейшем.

В 1932 году Одзаки был отозван в Японию, и его контакт с Зорге прервался до начала 1934 года. Эта связь была восстановлена Зорге в январе 1934 года, и сразу же Зорге провел принципиальный разговор, получив твердое согласие Одзаки сотрудничать в борьбе против японского милитаризма. К этому времени Одзаки уже был редактором газеты «Асахи симбун».

Исходя из главной задачи своей резидентуры, которая состояла в раскрытии захватнических планов японского милитаризма и германского фашизма, сбора важных сведений о готовившемся нападении на Советский Союз, Зорге определил два основных направления разведывательной деятельности.

Первое намечало ТФП в круги германского посольства в Японии. Он оставил эту задачу за собой. Второе — проникновение в руководящие круги Японии и, более конкретно, ТФП в ближайшее окружение премьер-министра страны — им отводилось для Одзаки (Одзаки Ходзуки — брат Хадзумо Одзаки. Дело Р. Зорге. Токио, 1981).

На обоих главных участках разведывательной деятельности Зорге добился выдающихся результатов.

Одзаки, который понимал разницу между помощью, которую он оказывал Зорге в Китае, и сотрудничеством в Японии, верил своему руководителю и проявил свои выдающиеся способности журналиста-аналитика и обозревателя для выполнения поставленной перед ним нелегкой задачи. В этом ему помогало глубокое убеждение в правоте Зорге.

Одзаки сумел завоевать доверие руководящих кругов Японии и получил доступ к источникам важной внутренней информации о деятельности кабинета министров Японии.

В июле 1938 года он получил пост советника правительства по китайским проблемам.

Следуя указаниям Зорге, он проникает в непосредственное окружение тогдашнего премьер-министра Японии принца Фумимаро Коноэ. В период годового отхода Коноэ от руководства кабинетом министров, Одзаки сохраняет положение неофициального советника важного Управления Южно-Маньчжурской железной дороги в Токио. С возвращением Коноэ на пост премьер-министра, Одзаки в 1940–1941 годах вновь становится советником и даже секретарем премьера. Так он проник в резиденцию премьер-министра Коноэ, получил право свободного доступа в служебные помещения секретарей кабинета министров, где у него были хорошие друзья.

С этого момента от Одзаки в группу Р. Зорге стали регулярно поступать важные сведения о намерениях и планах японского правительства и, в частности, его военного ведомства. Свое ТФП агент успешно завершил.

Сам Зорге также преуспел, осуществив свое ТФП в близкое окружение германского посла и военного атташе. Он сумел войти в доверие сначала к послу Герберту Дирксену, затем к сменившему последнего Эйгену Отту, военно-морскому и воздушному атташе Гренау и даже к представителю гестапо Мейзингеру. Германское посольство раскрыло перед ним доступ к конфиденциальным материалам. Доверие это было настолько велико, что МИД Германии предложил ему должность пресс-атташе посольства.

Военный атташе Отто, ставший в дальнейшем послом, знакомил Зорге с шифрованными телеграммами из Берлина. Так, Зорге стало известно о германо-японских переговорах об антикоминтерновском пакте. Секретные пункты этого пакта, подписанного Германией и Японией 25 ноября 1936 г., Зорге узнал сразу же. Как известно, через год, 6 ноября 1937 года, к этому пакту присоединилась и Италия.

Благодаря установленным доверительным и близким отношениям в посольстве Германии Зорге добился такого положения, что стал уверенно контролировать практически всю конфиденциальную переписку между немецким посольством в Токио и правительством Германии.

Отношения доверия, позволявшие ему получать секретную информацию, Зорге установил со спецкурьером германского МИДа Шмидтом, начальником экономического отдела германского Генштаба Томасом, со специальными представителями Берлина в Японии Штаммером и Херферхом, с послом по особым поручениям Урахом. Именно от Ураха он узнал содержание секретного приказа прозондировать возможность вступления Японии в войну против СССР. От другого немца — полковника Нидмайера Зорге получил данные о военных планах Японии в отношении Китая и Юго-Восточной Азии.

Диапазон связей Зорге говорит и о его информационных возможностях. Они еще больше возросли, когда 14 сентября 1939 года Зорге возглавил службу информации германского посольства. В этот период бывший военный атташе Отто стал послом. От него Зорге узнал о подготовке соглашения между Берлином и Токио, направленного против Англии и США.

В мае 1939 года Зорге узнал о принятом решении немцев напасть на Польшу в сентябре этого года, перейдя границу в районе Данцига (Гданьск). Как известно, нападение Германии, и именно в Данциге, произошло 1 сентября.

Интересно, что немцы еще за несколько месяцев до подписания советско-германского пакта о ненападении уже приняли решение о войне с Польшей. Спрашивается, при чем же, как утверждают наши недруги, какое-то провоцирование этой войны Советским Союзом?

Весной 1941 года от военного атташе Крегмера Зорге узнал о завершении в Берлине подготовки плана агрессии против СССР, а от специального посланника В. Мейера — о стратегических целях этого плана.

В мае 1941 года прибывший из Германии Шолль сообщил Зорге о намеченном на конец июня нападении Германии на нашу страну. Об этом же сроке начала войны Зорге получил сообщение еще 17 апреля 1941 года из телеграммы к представителю Гиммлера со ссылкой на Риббентропа. Одной только упреждающей, достоверной и скрупулезной информации о подготовке гитлеровской Германии к нападению на Советский Союз, добытой Зорге, достаточно, чтобы его подвиг остался навсегда в памяти нашего народа.

Помимо сведений о сроках подготовки внезапного нападения Германии на нашу Родину, кульминационным достижением Зорге следует считать крайне своевременное доведение до сведения ставки Главного командования Красной Армии в июле 1941 года достоверных разведывательных сведений о том, что Япония не собиралась нападать на Советский Союз в поддержку германской агрессии, отдавая предпочтение наступлению в южном направлении. Это позволило снять многие отборные советские дивизии с дальневосточных рубежей и перебросить их на европейский плацдарм войны. Именно сибирские дивизии помогли спасти столицу и нанести первое крупное поражение немцам, обеспечившее победу в сражении под Москвой.

Зорге погиб, выполняя свой священный долг. Могила его находится на японском кладбище Тома, вблизи Токио, где он был захоронен после казни 7 ноября 1944 года. На надгробной плите есть надпись на японском и русском языках: «Здесь покоится герой, который отдал жизнь в борьбе против войны, за мир во всем мире».

Эти слова наиболее полно характеризуют жизнь и подвиг разведчика Рихарда Зорге.

Зорге действовал в период 1933–1941 годов, то есть еще до моего становления как разведчика. Но то, что мне стало известно уже в то время о деятельности этого замечательного человека, разведчика-профессионала, практически в одиночестве возглавившего борьбу в логове злейших наших врагов, захватывало мое воображение. С самого начала моей разведывательной карьеры он стал для меня, наряду с моими двумя наставниками, ветеранами внешней разведки Ахмеровым И. А. и Зарубиным В. М., примером, образцом мужественного служения Родине.

Хотя Зорге был по отцу немцем, настоящей его родиной всегда был Советский Союз. Он верно служил ему и окончил свою короткую жизнь на боевом посту как Герой Советского Союза, хотя это высокое звание ему было присвоено лишь посмертно.

Зорге находился в распоряжении военной разведки, но начал он свою героическую деятельность в начале 30-х годов, когда эту разведывательную службу возглавлял А. X. Артузов, являвшийся одновременно начальником ИНО НКВД. Таким образом, «дело Р. Зорге» зародилось и начало развиваться под руководством бывшего начальника нашей службы, и это позволяет считать внешнюю разведку причастной к этому выдающемуся примеру операции агентурного ТФП.

Но в дальнейшем Зорге работал под единоличным руководством Главного разведывательного управления (ГРУ), так как Артузов стал жертвой сталинских репрессий и был расстрелян в 1938 году.

Не могу не разделить возмущения жестокостью сталинско-бериевского режима, не пожелавшего принять меры к освобождению Зорге, когда 18 октября 1941 года он был арестован. Целых три года просидел в японской тюрьме легендарный разведчик, когда японцы, так и не дождавшись никаких предложений освободить его путем обмена, 7 ноября 1944 года казнили его.

Одна из версий провала Зорге, на мой взгляд, наиболее близкая к истине, состоит в следующем. При подготовке японцев к нападению на Перл-Харбор их специальные службы приняли жесткие меры к тому, чтобы перекрыть все возможные каналы утечки информации в США. Поэтому сотрудник резидентуры Зорге Мияги Йотеку, долгое время проживавший в США, был арестован, при допросах под пыткой он и выдал Зорге и других членов его группы.

Отсутствие каких-либо попыток со стороны Советского Союза освободить Зорге можно объяснить тем, что Сталин не поверил его предупреждению о готовящемся нападении Германии на СССР, поэтому разведчик и был принесен им в жертву. В этом еще раз проявилось нежелание Сталина иметь лишнего свидетеля допущенных им просчетов в оценке создавшегося накануне войны положения.

Мало того, за четыре года до ареста, в самый разгар его разведывательной деятельности, когда от Зорге одно за другим поступали достоверные сообщения по важнейшим событиям, касавшимся Германии и Японии и их агрессивных замыслов, имя этого славного советского разведчика было заклеймено как не заслуживающее политического доверия и, вероятно, германского и японского шпиона.

И это клеймо сохранялось в то время, когда сообщения, прогнозы и анализы Зорге систематически подтверждались самой жизнью, происходившими событиями.

Еще более унизительно узнавать, что его жена, проживавшая в СССР и так и не узнавшая о печальной участи мужа, была арестована осенью 1942 года и направлена в ссылку, где в июле 1943 года скончалась (Одзаки Ходзуки — брат Хадзумо Одзаки. Дело Р. Зорге. Изд-во «Тго Корокся», Токио, 1981, яп. язык).

Это произошло в то время, когда Зорге томился в японской тюрьме, ничего не зная о судьбе жены. Хоть от этой дополнительной позорной обиды он оказался избавленным, умирая за честь своей родины с убеждением, что о семье его позаботятся.

В наше время нам не дано забывать о величественных делах этого героя, оставившего значительный след в истории советской разведки.

Рассказав об этой исключительно сложной, но и необычайно успешной операции агентурного ТФП, хочется отметить, что и менее значительные операции приносят подчас хотя и ограниченные по своему масштабу, но тем не менее весьма полезные существенные результаты. В каждой такой операции есть свои особенности, свои профессиональные секреты, знание которых обогащает опыт разведчика, помогает ему находить выход из неожиданных ситуаций. Отдельные примеры известных мне операций я привожу, надеясь, что они помогут читателю лучше понять многообразность и сложность ТФП.

Одним из наиболее трудных, но и важных объектов для обеспечения надежности и безопасности работы внешней разведки в США явилась защита от коварных и изощренных методов и мер, принимавшихся со стороны главного контрразведывательного ведомства этой страны — ФБР. Поэтому, когда в сороковых годах внешней разведке удалось осуществить агентурное ТФП в Министерство юстиции, в подразделение, курирующее деятельность ФБР, это было большим успехом.

Эта операция ТФП развивалась следующим образом. В 1943 году резидентура внешней разведки в Нью-Йорке завербовала агента — американку «Кито». Эта женщина под руководством разведчика стала искать пути подхода к ФБР, заводя соответствующие знакомства и устанавливая связи, которые могли бы рекомендовать ее на работу в Минюст США. Одновременно агента готовили в оперативном плане к возможной тщательной проверке ее личности со стороны ФБР.

Терпеливая и настойчивая работа с агентом принесла успех: в начале 1948 года Кито поступила на должность клерка в министерство. Ей удалось устроиться в подразделение, ведающее наблюдением за работой крупнейшего филиала ФБР в Нью-Йорке. Этот филиал вел наиболее активную работу по советским учреждениям в США и советским сотрудникам ООН.

Начиная с этого момента мы получили возможность знакомиться с совершенно секретными документами ФБР, находившимися в Министерстве юстиции. При этом Кито фактически действовала втемную, то есть не отбирала документы по нашему запросу, к чему она не была готова, а изымала по очереди картотеки и досье, складывала их в чемоданчик и передавала для фотографирования, после чего утром на следующий день возвращала их на место.

Мне вспоминается, как в Центре мы изучали эти фотокопии, а также и настоящие учетные карточки на агентов ФБР из среды членов американской компартии и других прогрессивных организаций, дублированные экземпляры которых находила в архивах министерства Кито.

Успешная работа с этим агентом, к сожалению, была прервана через год, когда наш разведчик при очередной передаче Кито материалов был арестован вместе с нею.

Кито вела себя в процессе следствия и суда достойно. Она была осуждена первоначально на 15 лет тюрьмы, а затем по апелляции срок был сокращен до 10 лет. При последующем пересмотре дела ее умелое поведение, поддержанное опытным адвокатом, нанятым не без нашего участия, вынудило ФБР отказаться от обвинения Кито из-за нежелания раскрывать свои секреты о характере материалов, которые изымала обвиняемая. Ведь тогда пришлось бы демонстрировать донесения агентов ФБР в компартии.

Ущерб от провала агента, помимо потери доступа к архивам ФБР, был минимальным, так как Кито не могла помочь контрразведке установить фактически те материалы, которые стали известны с помощью агента нашей разведке. Агент сама не знала, что именно передавалось нам, да к тому же Кито отказалась сообщать следователям какие-либо подробности о своем сотрудничестве с нами.

Как ни кратким было сотрудничество Кито с нашей внешней разведкой, но указанная операция ТФП принесла ощутимые результаты в области повышения безопасности нашей разведывательной работы не только в Нью-Йорке, но и в целом в Соединенных Штатах. Благодаря информации, полученной через Кито и других наших источников, был выявлен ряд агентов ФБР, подставлявшихся американской контрразведкой в качестве провокаторов к советским людям, в том числе и сотрудникам резидентуры внешней разведки. Узнали мы и ряд методов, применявшихся ФБР в подрывной работе против нас.

Аналогичные операции ТФП осуществлялись внешней разведкой и против ЦРУ и сотрудников этой американской разведки, действовавших в иностранных государствах. С одной такой хотя и не удавшейся до конца операцией ТФП я хочу познакомить читателя.

В шестидесятые годы я являлся заместителем начальника внешней разведки КГБ и курировал подразделение внешней контрразведки, тогда я вплотную соприкоснулся с операцией ТФП нашей разведки в одну из резидентур ЦРУ на Ближнем Востоке. Операция осуществлялась с целью внедрения микрофона для прослушивания бесед, которые вел со своей агентурой резидент ЦРУ «Прохиндей».

В качестве конечной цели этого ТФП была попытка вербовки Прохиндея.

Обстоятельства операции были таковы.

Резидентура внешней разведки в одной из ближневосточных стран вела активную разработку сотрудника американского посольства в этой стране. Он был установлен нашими разведчиками как резидент ЦРУ. Были собраны подробные сведения о его образе жизни, выяснено, что он проживал на частной квартире в многоэтажном доме, изучено его поведение по месту жительства.

С целью наблюдения за Прохиндеем во внеслужебное время наш разведчик снял квартиру по соседству.

Вскоре были получены сведения о том, что Прохиндей принимает на своей квартире многочисленных посетителей, среди которых были сотрудники не только американского посольства, но и местных правительственных организаций. Последние, как правило, приходили к Прохиндею после наступления темноты.

Среди посетителей квартиры был замечен один из ранее выявленных нашей резидентурой агентов ЦРУ, член правительства страны, а также известные нам сотрудники резидентуры ЦРУ из числа американских дипломатов. Были среди посетителей и люди, пытавшиеся внедриться в агентурную сеть нашей резидентуры.

Эти обстоятельства навели резидентуру на мысль попытаться внедрить в квартиру Прохиндея подслушивающую технику с тем, чтобы узнать характер бесед американского резидента с его гостями. При этом наша резидентура предположила, что Прохиндей принимает на квартире свою агентуру. Возникло также мнение, что он может вести дома беседы на служебные темы со своими подчиненными, что еще больше делало заманчивым прослушивание его бесед.

Направленное в центр предложение нашей резидентуры было одобрено с целевой установкой: собирать компрометирующие Прохиндея перед ЦРУ конкретные данные для последующего вербовочного похода к нему.

Тщательное изучение режима и поведения Прохиндея позволило резидентуре осуществить ТФП в его квартиру в утренние часы, когда он, как правило, находился на службе в посольстве.

Замок на его входной двери наш специалист вскрыл без особого труда, не оставив каких-либо следов наших действий. Для гарантии резидентура приобрела идентичный замок и провела над ним необходимые эксперименты.

Приемное устройство от внедряемых к Прохиндею микрофонов решено было разместить в соседней квартире, ранее снятой нашим разведчиком для наблюдения за ним. Прежде чем разместить микрофоны в квартире Прохиндея, было осуществлено пробное вскрытие ее, которое прошло успешно и не повлекло за собой какой-либо настороженности ее жильца. Ознакомление с внутренним расположением комнат и обстановкой, а также внешнее наблюдение за окнами во время нахождения там посетителей позволило точно определить те места, где Прохиндей принимал гостей.

Из первых же материалов резидентуре стало ясно, что Прохиндей как резидент ЦРУ превратил свою квартиру в явочную для своей довольно многочисленной агентуры. При этом он, будучи, вероятно, уверен в полной безопасности, вел с агентами откровенные беседы, называя их по именам, упоминая места их службы и т. д.

Эти материалы в сочетании с внешним наблюдением за его посетителями позволили за несколько месяцев собрать достаточные сведения для расшифровки всей его личной агентурной сети.

Эти сведения вместе с записями его разговоров с агентами позволяли предъявить их ему в качестве полностью компрометирующих его перед ЦРУ грубейших нарушений конспирации в агентурной работе, не говоря уже о том, что компрометация его агентов перед местными властями грозила большими неприятностями для США. Эти улики могли уничтожить Прохиндея не только как резидента ЦРУ, но и просто как американца, нарушившего государственную тайну.

Его вина усугублялась и тем, что подчиненные докладывали ему об отдельных разведывательных операциях, расшифровываясь таким образом перед нами и расшифровывая свою агентуру.

Таким образом, завершающий этап операции по вербовке Прохиндея, по мнению резидентуры, был обеспечен. Теперь важно было решить, кто будет его вербовать.

При решении этого вопроса и была допущена ошибка, непростительная для нашего резидента. Но это стало ясно уже позже.

На предложение резидентуры осуществить вербовочный подход к Прохиндею самим, несмотря на готовность центра направить к ним специального вербовщика, имеющего большой опыт работы с американцами, Центр вынужден был согласиться.

В качестве такого вербовщика выступал заместитель резидента по контрразведке Павел. Собрав все компрометирующие материалы: список агентов Прохиндея, перечень нескольких американских разведчиков, подчиненных Прохиндея, и, главное, пленки с записью его бесед, в один из вечеров, когда Прохиндей находился дома один, Павел позвонил в его дверь.

Ход беседы, которая протекала драматически, не буду описывать, как не имеющий отношения к теме моих воспоминаний. Факт, что ТФП, в данном случае с целями вспомогательными, оказалось успешным для получения обширной конкретной разведывательной информации о ЦРУ и его разведчиках, методах и целях их деятельности в этом регионе мира.

Чтобы завершить описание этой интересной разведывательной операции нашей службы, скажу, что длительная беседа нашего в общем очень квалифицированного контрразведчика, хорошо знающего особенности сотрудников ЦРУ, завершилась, казалось бы, вполне успешно. Однако Прохиндей, давший принципиальное согласие на сотрудничество с советской внешней разведкой, вдруг попросил дать ему время до следующего вечера обдумать ситуацию. И тут наш вербовщик попался на эту уловку, неосмотрительно потерял бдительность и, учитывая обманувшее его согласие Прохиндея, не стал возражать против отсрочки.

Вместо того чтобы ковать железо пока горячо, он отложил важную завершающую стадию вербовки: закрепление согласия конкретными сведениями, которые закрыли бы Прохиндею путь к отступлению. Как минимум, он мог взять у него какието важные документы резидентуры ЦРУ, явно имевшиеся в портфеле Прохиндея, с которым он не расставался.

Именно об этой серьезной ошибке и сказал Павлу резидент, еще не дожидаясь результатов «обдумывания ситуации» Прохиндеем. Он был явно обеспокоен возможным срывом вербовки, так как знал, что в ЦРУ действовала инструкция о снятии с разведчиков ответственности за допущенные ими ошибки в случае искреннего и своевременного признания.

Опасения резидента оправдались. В середине следующего дня резидентура узнала, что Прохиндей срочно вылетел на родину.

Так успешная операция ТФП в своей завершающей стадии закончилась обидным срывом. Этим она и запечатлелась в моей памяти.

Коль скоро последний мой пример имел отношение к противостоянию советской внешней разведки американской службе ЦРУ, остановлюсь поподробнее на этой теме.

Нашей внешней разведке пришлось вести трудные как оборонительные, так и наступательные бои с западными разведками.

До 1945 года, до возникновения так называемого «социалистического лагеря» или содружества стран народной демократии Восточной Европы, советская внешняя разведка в одиночестве противостояла блоку таких опытных и мощных, умудренных многолетним опытом успешной разведывательной деятельности службам, как британская СИС, французская, немецкая, японская спецслужбы и, в то время в меньшей степени, американская (военная разведка и спецслужба министерства финансов).

История свидетельствует, что довоенный период был успешным для внешней разведки (тогда ИНО НКВД), так же, как и для РУ Генштаба Красной Армии. Об этом говорят их героические дела, такие, как операция «Трест», деятельность Р. Зорге, организация разветвленной агентурной группы в Европе, разведывательная деятельность «Группы 5-ти» под руководством К. Филби, деятельность Ш. Радо и многие другие разведывательные операции. Исключительно успешной была деятельность советской внешней разведки в период второй мировой войны. В историю этого периода прочно вошли имена разведчиков-героев Н. Кузнецова, Лягана, опять же Зорге и многих других, деятельность которых способствовала победе над гитлеровской коалицией.

Но речь в настоящих воспоминаниях пойдет о том периоде, когда я сам либо участвовал или был сопричастен операциям нашей внешней разведки.

После окончания второй мировой войны, когда я, можно сказать, вступал в пору зрелого разведывательного мастерства, и до самой моей отставки в конце 80-х годов, то есть на всем протяжении «холодной войны», шла неустанная борьба нашей внешней разведки с противостоявшими ей ЦРУ, СИС, БНД, СДЕСЕ, не говоря о многих десятках спецслужб более малых западных государств.

При этом во главе грозного войска западных спецслужб стояло Центральное разведывательное управление — ЦРУ США, служба, обладавшая самым современным научно-техническим оборудованием и огромными материальными средствами.

На нашей стороне тоже появились союзники, помощники в лице молодых спецслужб стран народной демократии. Но из них только разведка ГДР, появившаяся с образованием этого немецкого государства в 1949 году и быстро набиравшая силу, могла рассматриваться как полноценный помощник нашей внешней разведки. Она уже в 50-х годах превратилась в реального противника западногерманской разведки БНД, отвлекая на себя значительную часть этой сильной спецслужбы и ослабляя в известной мере ее давление на нас. И это была существенная помощь. Кроме того, разведка ГДР активизировалась и в других направлениях, в том числе и против нашего общего главного противника — США. Это расширяло наши информационные возможности на наиболее трудном для внешней разведки участке ее деятельности.

Что касается других разведок стран народной демократии, то они долгое время требовали от нас кадровой, материальной, технической и прочей помощи, вместо того чтобы содействовать советской внешней разведке в решении задач по защите государственных интересов всего социалистического содружества.

Но постепенно и они становились в ряд с нами, правда, на второстепенных участках фронта борьбы в «холодной войне». Прежде всего это были разведки ЧССР, ПНР, затем ВНР и, в меньшей мере, НРБ.

Итак, мы могли наблюдать две противоборствующие силы: во главе с внешней разведкой СССР содружество разведок бывших социалистических стран и сплоченный тесным взаимным союзом блок западных спецслужб, настоящую армаду во главе с ЦРУ, состоявшую из СИС, БНД, СДЕСЕ, каждая из которых в отдельности уже являлась достойным противником для нас.

Если посмотреть на это противостояние двух армий спецслужб в условиях напряженной «холодной войны», часто переходившей в острые схватки, то итоги не столь уж малы у нашей стороны. Но я не намерен вновь перечислять примеры успешных операций, они не раз упоминались в многочисленных изданиях, появлявшихся на Западе на тему о деятельности советской внешней разведки и отдельных сокрушительных поражениях западных служб в войне с нею. Сошлюсь только на американского автора Б. Вудворта, основной вывод которого сводился к тому, что ЦРУ терпело тяжелые поражения в этой войне (Вудворт Б. Завеса: секретные войны ЦРУ 1981–1987 гг. Нью-Йорк. 1987).

Не могу не согласиться с Вудвортом. Ведь ЦРУ по сравнению с нашей внешней разведкой имело ряд преимуществ. Это и, безусловно, во многом превосходившие финансовые ресурсы. И более мощная передовая технологическая, техническая и научно-исследовательская база. Наконец, являясь ведущей спецслужбой западного мира, ЦРУ, по существу, командовало во всех государствах третьего мира спецслужбами, которым оно оказывало советническую, материальную и техническую помощь. Следовательно, оно могло максимально использовать их возможности в борьбе с советской внешней разведкой.

Чем же большим могло располагать ЦРУ по сравнению с нашей внешней разведкой?

Одним из существенных, на мой взгляд, преимуществ ЦРУ в жестокой борьбе с миром, который эта служба считала «империей зла», являлась неразборчивость в средствах и методах достижения намеченных целей. Не буду повторять, что после разоблачения сталинского режима насилия и беззакония внешняя разведка отказалась от навязанных ей бериевских методов в разведывательной работе. Такие акции, как провокация, были полностью исключены из арсенала разведки. Правда, шантаж в виде вербовки на компрометирующей основе остался, но только в отношении кандидатов на вербовку из числа резко враждебных идеологических противников нашего государства.

Иначе обстояло дело в ЦРУ. Разведчики этой службы считали правомерным применение против советской внешней разведки и ее союзников из стран соцсодружества любых мер воздействия, от насилия, похищения и воздействия психотропными средствами вплоть до убийства. Об этом писал, наряду со многими другими авторами, и американский журналист Томас Пауэрс в своей книге о ЦРУ (Пауэрс Т. ЦРУ. Гамбург, 1980).

Он пишет, что ЦРУ не только убивало своих агентов, которые становились на путь предательства, но и осуществляло политические убийства, такие, как убийство южновьетнамского диктатора Нго Дин Дьена, вышедшего из-под контроля американцев, в ноябре 1963 года; покушение на жизнь Патриса Лумумбы, убить которого ЦРУ не успело, его опередили политические противники Лумумбы; ЦРУ планировало и предпринимало многочисленные попытки убийства Ф. Кастро. С этой целью ЦРУ нанимало и гангстеров.

Можно представить себе, что если ЦРУ замахивалось на такие видные политические фигуры, то как в этом ведомстве решались вопросы о применении самых жестких мер против представителей «империи зла». Об этом говорят и попытки похищения советских разведчиков, стоит вспомнить случай с Юрченко в 1985 году и ряд других насильственных акций, осуществлявшихся ЦРУ.

В свою очередь, советская внешняя разведка всегда была стеснена в валютных средствах. Основную свою агентурную работу наша служба строила на идеологической основе. Этому благоприятствовали до последнего времени ряд факторов, в том числе борьба СССР за разоружение и мир.

Но капиталистическое общество, где велась основная борьба с ЦРУ, базировалось на материальной заинтересованности. Это особенно относилось к сотрудникам спецслужб, в том числе ЦРУ, без привлечения которых к сотрудничеству трудно было бы рассчитывать на успех в этой борьбе. При условии ограниченных средств это обстоятельство также представляло для нашей внешней разведки определенные сложности.

Располагая очень крупными финансовыми ассигнованиями, ЦРУ могло привлекать к участию в своей деятельности лучшие научные силы: аналитиков информации и специалистов по отдельным странам и по СССР, крупных психологов и целые институты для разработки возникающих в разведывательной работе проблем.

К тому же в Соединенных Штатах сосредоточивались лучшие научные силы в тех областях, которые могли интересовать ЦРУ — в области электроники, связи. ЦРУ привлекало к использованию в разведывательной деятельности самые совершенные достижения компьютерной техники, всевозможные оперативно-технические средства.

Другие западные разведки также пользовались всевозможными современными научно-техническими достижениями, однако в меньшей мере, чем ЦРУ.

Несмотря на эти объективные преимущества, баланс противоборства между советской внешней разведкой и западными оппонентами, по моим оценкам, был не в их пользу.

Рискну взять только один аспект: перетягивание на свою сторону соперников путем перевербовки, привлечения к сотрудничеству или просто открытого предательства, измены своим хозяевам, как мы трактуем уход на Запад наших отдельных сотрудников.

Не буду да и не могу оперировать цифрами, претендующими на включение всех, тайно перешедших на другую сторону. Их никто не знает, и такие случаи не оглашаются.

Но если говорить о фактах, ставших известными, гласными, то баланс оказывается в нашу пользу. Правда, если подходить к оценке не по шумным кампаниям в западных средствах информации, сопровождавших каждый факт предательства в нашей службе. По фактическому же значению совершавшегося «перехода через фронт», то есть по ценности перебежчика, по ущербу для бывшей разведывательной службы, против которой он тайно продолжал работать, неравноценность очень заметна.

Стоит только посмотреть на такие приобретения внешней разведки, как Ким Филби с его коллегами Э. Блантом, Маклейном, Кэрнкроссом и Берджесом, Джордж Блейк, Прайм, Дж. Уокер, О. Ховард, Р. Пелтон, X. Фельфе и ряд таких же значительных фигур, бывших далеко не рядовыми сотрудниками западных спецслужб, чтобы подтвердить мой аргумент. Незначительность перешедших на Запад бывших сотрудников советской внешней разведки, таких, как Вик, супружеская пара Петровых, П. Дерябин, и десятка подобных им изменников видна сразу. Но были и более значительные фигуры, такие, как Гордиевский, «Фарвелл», но они едва ли могут выдержать сравнение с упомянутыми выше американскими, английскими или немецкими разведчиками. А были еще не менее значительные сотрудники других западных разведок, в частности французской, чьи имена не оглашались ни нами, ни западной стороной.

Хочу оговориться, что я сознательно не касаюсь военной разведки, ибо не в курсе того, кто переходил на сторону ГРУ, а также знаю только несколько более громких имен западных «кротов» в ГРУ, таких, как О. Пеньковский, Д. Поляков или совсем недавний — полковник В. Баранов.

В приложении [1] я привожу те сведения по «кротам», которые стали мне известны из различных наших и иностранных публикаций.

Итак, за период после нашей победы в Великой Отечественной войне по 1995 год включительно, то есть за пятьдесят послевоенных лет, по моим подсчетам, Запад приобрел двенадцать «кротов» из числа сотрудников советской внешней разведки, в подавляющем своем большинстве рядовые от разведки, разные лялины, южины, полищуки. За этот же период на сторону нашей внешней разведки перешли и стали ее «кротами» полтора десятка сотрудников западных спецслужб, среди которых было немало видных фигур в своих службах.

При этом многие из перешедших к нам стали активными сотрудниками внешней разведки как на разведывательной работе за границей, так и в центральном аппарате. Такие разведчики, как Ким Филби или Джордж Блейк, продолжали вносить свой вклад в деятельность нашей службы. Что касается западных спецслужб, то я не помню аналогичных примеров, не считая использования в качестве консультанта по антироссийским делам О. Гордиевского. Полагаю, что значительный, прежде всего политический ущерб нашему государству за этот полувековой период наносили перебежчики-изменники из числа рядовых сотрудников внешней разведки, которых было значительно больше. По сведениям, фигурировавшим в средствах массовой информации, их было около трех десятков.

Если считать, что примерно в среднем каждые два года имел место один случай предательства во внешней разведке, то эти жертвы в неутихавшей битве между спецслужбами не покажутся уже такими серьезными, как это пытаются представить западные пропагандисты, чтобы опорочить нашу службу.

Следует учитывать, что разведка, являясь наиболее чувствительным отрядом своего общества, зависит от его состояния и тех событий и перемен, которые оно претерпевает. Вот почему в период перестройки, а затем настоящего развала нашего государства резко возросло количество предательств в виде перехода на сторону противника. Неудивительно, что в период с 1985 по 1992 год включительно произошло, как подсчитали наши противники, более семи таких измен, то есть по одной в год. Но ведь и в 1954 году, например, после разоблачения Берии, из внешней разведки сбежали сразу пять сотрудников: Петров с женой, Дерябин, Растворов и Хохолов. После того как эти крысы, почуявшие опасность на их корабле, сбежали, число таких измен вернулось к своему среднему значению.

Поэтому я полагаю, что, когда наше смутное, суматошное время и неизбежно сопровождающее его состояние неуверенности в перспективах внешней разведки улягутся, наша служба очистится от всех сомневающихся и неустойчивых людей, случайно попавших в ее ряды, и будет нормально и, главное, надежно продолжать свое патриотическое служение отечеству.

Жалко только, что целому ряду ничтожных изменников удается сейчас напяливать на себя одежду героев-борцов против прежнего режима. Но уверен, что наш народ сбросит с них их лохмотья и обнажит предательство в его голом, отвратительном виде.

В заключение моих размышлений о ЦРУ не могу не вернуться еще раз к делу Эймса. Разве этот случай перехода видного руководящего сотрудника этого чванливого разведывательного органа американцев не доказывает убедительно превосходство в чисто оперативном отношении нашей внешней разведки, сумевшей не только завербовать, но и успешно использовать его в течение девяти лет в интересах безопасности нашей страны?

Вспоминая обо всем, что имело отношение к операциям ТФП, нельзя не отметить особую роль оперативной техники в этой сложнейшей разведывательной деятельности.

На Западе принято подразделять разведки на разведку агентурную (Human Intelligence), электронную (Electronic) и, наконец, разведку через перехват радио и иных сигналов (Signals Intelligence). Я бы теперь добавил еще как особый, специфический вид разведки, о которой и идет речь в операциях ТФП, разведку проникновением (Penetration Intelligence). Хотя этот последний вид разведки и уступает электронной по насыщенности оперативно-технических средств, но и в этом виде разведывательной деятельности без технических средств, как говорят, и шагу не сделаешь. Даю краткое представление об используемых средствах оперативной техники в операциях ТФП.

Как я уже подчеркивал, главным, основополагающим требованием к операциям ТФП всех видов, но особенно категорически обязательным для безагентурных операций является отсутствие следов проникновения. Это требование диктуется не только необходимостью предотвращения провала, раскрытия противником факта имевшего место ТФП, но и задачей обеспечения максимальной ценности изымаемых материалов.

Если противник не подозревает о возможности ознакомления с его секретами посторонних лиц, он не принимает и соответствующих мер как по внесению необходимых изменений в свои планы, так и по дополнительной защите своих тайн. Это особенно важно, когда операции ТФП проводятся с целью получения шифроматериалов, используемых противником, сведений о его кодирующих и шифрующих машинах.

Но вскрыть сложно защищенное и тщательно охраняемое хранилище таких секретов, как, например, помещение секретно-шифровального отдела иностранного посольства без соответствующих приспособлений невозможно. Также бесполезно пытаться осуществить даже простейшую безагентурную операцию ТФП без помощи высококлассных мастеров, имеющих опыт проникновения в какой-либо специальный защищенный объект без оставления следов.

Средства оперативной техники, использовавшиеся внешней разведкой в мое время, уже являлись достаточно сложными, особенно электронные. Можно предположить, как они были усовершенствованы за последнее десятилетие, когда наука и техника сделали огромный скачок вперед во всех областях, и особенно опять же в области электронной аппаратуры, и не только средства, предназначенные для проникновения, но еще в большей степени для повышения надежности защиты особо охраняемых секретов. Например, теперь пересылать документы особой важности можно не в обыкновенных дипломатических вализах, а просто записанными на электронной дискете, помещенной в кармане курьера. Еще более изощренно могут оборудоваться скрытой защитой хранилища спецархивов и секретных документов. А сами документы, самую важную информацию можно печатать на спецбумаге, не поддающейся фотографированию, и упаковывать в фоточувствительные материалы.

Думая о путях совершенствования и активной защиты пассивной техники и новых методах и материалах, которые могут находить применение в операциях ТФП, я пришел к интересному выводу. Сравнивая то, чем располагали западные спецслужбы, с имевшимся в нашем распоряжении арсеналом технических средств, я вспомнил интересную мысль, высказанную англичанкой Барбарой Уорд в книге «Космический корабль «Земля»: «Внутренняя логика использования новейших технических достижений ведет к удивительно схожим организациям и практике в обществах, которые считают себя в значительной мере или целиком противоположными»» (Барбара Уорд. Космический корабль «Земля». Лондон, 1966, с. 16).

Если это так, то технические средства и технологии, применяемые, например, ЦРУ в разведке, в значительной мере похожи на такие же средства, используемые во внешней разведке. Конечно, если не считать возможного нашего отставания в научно-технической области. Но последнее, хотя я и не замечал особого опережения нас западными разведками, за исключением, может быть, в области электроники, вполне компенсируется далеко опережающим западных специалистов мастерством тех чудо-мастеров, которые, как я показал, еще в далекое довоенное время совершали настоящие подвиги, вскрывая иностранные дипломатические почты.

В многовековой истории разведок фигурируют различные виды связи с засылавшимися во вражеские тылы агентами.

Когда правитель Сиракуз засылал своего курьера с тайным посланием, он записал его текст на бритой голове посланца. Когда волосы отросли, они скрыли секретный текст. Такая древняя форма конспирации пересылаемых сообщений давала известную гарантию надежности связи. Но если говорить о проникновении в такую линию связи, то она остается уязвимой, как и любая другая связь, основанная на живом носителе — человеке, который может выдать ее противнику.

Упомянутая выше электронная дискета может быть временно изъята у «задремавшего» курьера и скопирована ультрасовременными средствами. Есть способы копирования документов, защищенных от фотографирования, не говоря уже о преодолении светочувствительных упаковок. Как говорят, дело мастера боится.

Можно представить себе, на что способен человек, захотевший проникнуть в чужие тайны. Например, еще десять лет назад в США впервые были выявлены случаи вторжения, настоящего ТФП простых любителей в сверхсовременную систему электронных данных военного ведомства. В районе Милуоки они проникли в электронную систему военной лаборатории в Лос-Аламосе. Такие электронные воры стали за последнее десятилетие настоящим бедствием не только в США, где потребовалось принимать специальные законодательные меры, а контрразведывательной службе ФБР изыскивать способы защиты от этого нового вида проникновения в чужие секреты.

Как явствует из книги Леруа-Фэнвилля, во французской разведке существует специальная лаборатория, занимающаяся операциями ТФП. Такие же подразделения, где концентрируются мастера ТФП и разрабатываются необходимые для таких операций инструменты и приборы, имеются во всех крупных спецслужбах. Имелся такой специализированный отдел и в контрразведывательной службе КГБ, о чем изменник Носенко подробно доложил ЦРУ.

Своеобразным прообразом таких служб являлось в XIX веке в Англии Секретное бюро, официально именовавшееся Иностранной службой МИД. Это бюро занималось обработкой перехватываемой корреспонденции. С расширением Секретного бюро в нем был создан особый отдел, включавший эксперта по шифрам, переводчиков, специалистов по вскрытию корреспонденции без повреждения пакетов, граверов, умевших подделывать печати, химиков, знакомых с невидимыми чернилами, и различных мастеров по подделке писем и документов.

Кстати, вскрывать запечатанные конверты так, чтобы получатель не догадывался, что они побывали в чужих руках, научились уже во второй половине XVI века.

Представители специальных технических служб включаются в бригады, каждый раз формируемые под соответствующую операцию ТФП. Отдел технической поддержки Второго Главного управления КГБ, как его именует Д. Баррон со слов Ю.Носенко, выделял соответствующих специалистов, когда такая бригада выезжала в Польшу для проведения операций ТФП. Каждый раз я удивлялся не только приезжавшим специалистам и мастерам проникновения, но и разнообразным инструментам, которые они привозили с собой.

Теперь это были уже не те «королевские ключи», которые использовали в XIX веке в Шотландии королевские слуги, вламываясь в закрытые помещения и вскрывая чужие сундуки. На языке юристов того времени так назывались ломы и молоты, служившие достаточным инструментом для вскрытия дверей и замков во исполнение королевских указов.

В современной криминогенной ситуации даже гражданские службы и частные лица используют такие совершенные технические средства сигнализации и защиты, для преодоления которых требуются уже иные «королевские ключи». И все равно преступники не отступают, а, наоборот, расширяют диапазон своих противоправных действий, порою опережая своими средствами любые суперсовременные средства защиты.

В конце 1993 года обратило на себя внимание сообщение из Польши о таком своеобразном состязании. Польские торговцы средствами защиты и охраны (замки, сигнальные системы) в своей деловой деятельности вынуждены постоянно соревноваться с жуликами: только введут в охранные системы новые секреты, как взломщики и воры быстро разгадывают их. Тогда дельцы изобретают новые ухищрения.

Примерно такое же соревнование умов и изобретательской мысли идет и между спецслужбами, но на значительно более высоком научно-техническом уровне.

Любопытное сообщение появилось в ноябре 1994 года в английском журнале «Экономист» об изобретении тайваньским профессором Су миниатюрного аппарата автоматического опознания посетителей любого защищенного им помещения.

Автоматический дактилоскопический детектор размером меньше коробки для обуви действует практически моментально. Стоит поместить палец на небольшое отверстие в крышке аппарата, как внутренняя миниатюрная видеокамера, просканировав поверхность пальца, отбирает самое оптимальное изображение его. Далее, специальная электронная схема сжимает информацию до краткого цифрового кода, который передается на компьютер, контролирующий допуск. Сравнение с записанными в памяти компьютера эталонами отпечатков пальцев лиц, допущенных в помещение (или к другим охраняемым объектам), завершает проверку. Аппарат удобен для идентификации личностей и предотвращения несанкционированного доступа (Экономист. Лондон. 1994, ноябрь. 3а рубежом. 1994, 18–24 ноября).

В польских газетных сообщениях содержался любопытный материал о том, как защищаются почтальоны от воров, посягающих на их почтовые сумки, содержащие почтовые переводы и пенсии. Почтовые власти запланировали оборудовать почтовые сумки устройством, «кричащим благим матом» в случае поползновения на их содержимое посторонних лиц. При нажатии кнопки дистанционного управления почтальоном раздается сигнал тревоги, мощностью превышающий 140 децибел, то есть сильнее, чем звук, производимый сверхзвуковым самолетом «Конкорд» при взлете.

Вот я и представил, что произошло бы, если такие «устройства» охраняли почту, вскрываемую спецслужбой, конечно же, в более совершенном виде?

Но еще до введения в практическое применение подобных средств охраны спецслужбы уже знали бы об этом и еще быстрее, чем воры-одиночки, нашли бы способ их нейтрализации.

Однако такие мощные спецслужбы, как американское Агентство национальной безопасности — АНБ, применяют особо изощренные средства для защиты своих секретов. Так, например, АНБ предусмотрело особый метод изготовления микросхем, применяемых в электронных шифрмашинах. В этих целях на микросхемы по новой технологии электронного напыления наносится специальный защитный слой. При попытке удаления покрытия для изучения структуры происходит надежное уничтожение интегральной схемы.

С точки зрения возможности проведения ТФП наибольшие затруднения представляют не столько различные системы сигнализации, сколько возможное размещение вблизи или внутри вскрываемого объекта скрытых датчиков, которые могут посылать сигналы тревоги неслышно и невидимо. Такие датчики или микрофоны становятся все более миниатюрными и действуют на значительные расстояния. Не менее неприятны в этом плане и миниатюрные видеокамеры, которые уже достигли размеров менее спичечной коробки и позволяют надежно маскировать их под любой предмет.

По сообщению американской печати, подслушивающая техника добилась еще больших успехов в миниатюризации передающих информацию «жучков» (Дуг Стюарт, журнал «Дискавери», 1989). Автор статьи приводит пример передающего устройства размером с почтовую марку. В качестве питания используется батарейка на 1,3 вольта для слуховых аппаратов. Этот микрофон настолько мал, что его при необходимости можно проглотить. В то же время устройство способно передавать информацию в течение суток в пределах расстояния до одного квартала.

Кстати говоря, около тридцати лет тому назад мне довелось пользоваться куда менее удобной подслушивающей техникой, осуществляя операции ТФП в одно из служебных помещений американского посольства в Австрии.

Будучи инженером-автомехаником по образованию, хотя и без диплома (меня мобилизовали в органы госбезопасности с пятого курса института, не дав возможности защитить диплом), я сохранил постоянный интерес к технике, ко всему новому, что появлялось в различных ее областях. В разведке этот мой интерес концентрировался на оперативной технике, на тех разделах технических наук, которые могли применяться в разведывательной работе. Область применения моих знаний оказалась широчайшей: от простых слесарно-токарных и других поделочных навыков при изготовлении различных камуфляжей и контейнеров для скрытой доставки и передачи секретных разведывательных материалов до самых современных радиоэлектронных средств связи с агентурой.

Зная все те удачные решения в области радиосвязи, которыми располагали наши специальные подразделения, я стремился внедрять их в практику разведывательной деятельности.

Прибыв в марте 1966 года в Австрию в качестве резидента советской внешней разведки в Вене, я сразу же ориентировал подчиненных разведчиков на критическое изучение возможностей решать какие-то разведывательные задачи путем применения техники вместо использования в качестве источников информации людей, внедрение или вербовка которых в интересующие нас объекты подчас требует очень длительного времени и не всегда гарантирует успех.

В резидентуре имелись оперативные возможности следить за положением в американском посольстве и за деятельностью некоторых дипломатов, в частности имевших отношение к службе безопасности этого посольства. Учитывая эти возможности в плане проведения ТФП, я взял их на личный учет, имея в виду операцию по внедрению оперативной техники подслушивания. В этом направлении ориентировал сотрудника резидентуры Илью, в ведении которого находились указанные оперативные возможности.

В один из дней 1967 года Илья доложил мне, что американское посольство начало готовиться к проведению в Вене регионального совещания руководителей пропагандистских и информационных служб американских посольств в европейских странах. Этому совещанию в посольстве придавалось важное значение, на него должны были прибыть представители из посольств США во всех социалистических странах Восточной Европы, а также из ФРГ, Франции, Италии и ряда других стран. Из США ожидалось прибытие руководителей американской службы информации ЮСИС, в том числе ее директора Маркса, а также кого-то из ЦРУ.

Из этой информации резидентура сделала вывод, что, учитывая напряженную обстановку в мире и в Европе, особенно в связи с обострением положения в Чехословакии, тема совещания в таком составе может представить большой разведывательный интерес для нашей внешней разведки.

Нами было принято решение попытаться осуществить через возможности, имевшиеся у Ильи, операцию ТФП с целью внедрения подслушивающей техники в помещение, где будут происходить совещания «пропагандистов». Соответствующее задание по подробному изучению обстановки в таком помещении и вокруг него было дано Илье.

Пока Илья уточнял ситуацию в американском посольстве, резидентура готовила технику и занималась оборудованием приемного пункта.

Через пару дней Илья доложил, что для совещания готовится конференц-зал и что имеются оперативные возможности для доступа туда перед совещанием в период подготовки помещения. Ему стало известно также, что вместо старой мебели из США прибыли металлические столики и стулья. В конференц-зале на окнах висят тяжелые шторы, которые сейчас отданы в чистку.

Из опыта прошлых подобных ситуаций Илье было известно, что перед каждым мероприятием служба безопасности посольства проводит тщательный осмотр помещения, из которого предварительно убирается вся мебель, при этом проверяющие пользуются какими-то аппаратами, очевидно, для обнаружения возможных микрофонов подслушивания.

После возвращения проверенной мебели помещение закрывается и около него постоянно дежурит офицер безопасности.

По мнению Ильи, наиболее удобное место для размещения радиозакладки с микрофоном — на гардине на ближайшем к президиуму окне или же на одном из впереди находящихся металлических столов, для чего закладка имела магнитный фиксатор. По сведениям Ильи, офицеры безопасности до сих пор довольно небрежно относились к подготовке помещения, полагая, что они недоступны для ТФП извне. Это создавало благоприятную для нас обстановку.

В целях отработки операции была проведена пробная закладка с размещением микрофона на гардине, пока помещение еще не охранялось, прием звуковых сигналов из конференц-зала показал хорошую слышимость на приемном пункте, размещенном на автомобиле, находившемся на запланированном нами расстоянии от здания посольства.

В качестве пункта для приема информации во время совещания был оборудован специально арендованный нами полугрузовичок с удобным закрытым кузовом и с городским номером. В нем наш радист-специалист Глеб поместил все необходимое для работы и отдыха в расчете на длительное многочасовое пребывание в полной изоляции от внешнего мира. «Как космонавт», — замечали мы шутя. Однако наша шутка содержала немало правды, судя по физическим трудностям, которые пришлось претерпеть внутри этого пункта Глубу.

Для обеспечения качества приема информации мы подобрали место недалеко от посольства и за пару дней до начала совещания разместили в подобранном месте другую автомашину с тем, чтобы в нужный день вместо нее поставить наш грузовичок.

Илья своевременно узнал дату совещания, а также то, что руководитель ЮСИС уже прибыл в Вену и осмотрел конференц-зал вместе с резидентом ЦРУ, который также будет участвовать в работе совещания. Последнее давало нам подтверждение вероятной связи темы совещания с событиями в соседней с Австрией Чехословакии, сбором разведывательной информации о которых, как нам было хорошо известно, активно занималась американская разведка. Можно было ожидать выступления на совещании резидента ЦРУ.

В день операции рано утром Илья передал закладку исполнителю операции и дал ему последние инструкции. Еще до рассвета пункт приема с Глебом был помещен на свое рабочее место.

Теперь нам оставалось терпеливо ждать окончания совещания и доклада исполнителя о том, как проходила операция.

Этот период томительного ожидания оказался самым трудным. В голове возникали возможные варианты неудачи ТФП в конференц-зал. При этом любые возможные ошибки или непредвиденные обстоятельства, которые могли сорвать операцию, не волновали меня особенно, если они не повлекли бы расшифровку наших оперативных возможностей или обнаружение нашей закладки. Последнее было бы серьезным поражением для нас, так как эта операция являлась проверкой способности резидентуры к проведению других, еще более серьезных операций ТФП.

Наши страхи оказались напрасными. Операция «Сирена» прошла и завершилась успешно. Вот как она протекала внутри американского посольства со слов исполнителя. Прибыв на встречу поздно вечером, он вернул Илье закладку в целости и сохранности, каким явился перед разведчиком и сам. Видно было, что и он пережил немалую стрессовую нагрузку и теперь чувствовал себя героем. Естественно, разведчик выразил ему благодарность и выдал повышенное материальное вознаграждение. Получив подробный пока устный отчет исполнителя, Илья поспешил в резидентуру, зная, с каким нетерпением я ожидал результатов встречи.

Исполнитель сообщил, что перед началом совещания два офицера безопасности поручили ему вынести из зала все столы, которые они подвергли тщательному осмотру в подсобном помещении, где, по словам исполнителя, имелся какой-то аппарат, похожий на рентгеновский.

В процессе выноса столов исполнитель изловчился и прикрепил закладку к намеченной гардине. По завершении операции со столами американцы вдруг дали указание снять гардины. Вот тут-то исполнитель и пережил внутренний страх — ведь было похоже, что шторы также будут тщательно осматриваться. Нужно было быстро вернуть закладку, поэтому он начал снимать первой именно ту гардину, где находилась закладка. Незаметно ему удалось отцепить ее и спрятать в карман. Как позже оказалось, гардины были сняты по указанию Маркса, которому они при знакомстве с помещением почему-то не понравились.

Теперь исполнителю нужно было решить вопрос нового размещения закладки по второму варианту, то есть прикрепить ее к столу. Учитывая, что столы были металлические, закладка имела на этот случай магнитный держатель.

Пока исполнитель снимал гардины, ряд столов, а именно первый их ряд был уже расставлен самими американцами. Ему оставалось попытаться прикрепить закладку к одному из более удаленных от президиума столов, а следовательно, и от выступающих ораторов, что ухудшало режим фиксации звуковой информации закладкой. Это обстоятельство заметно сказалось на качестве записанного содержания выступлений.

Поскольку офицеры безопасности предпочли физическую работу по завершению расстановки столов и стульев предоставить исполнителю, он смог без труда прикрепить закладку под крышку стола во втором ряду.

После размещения мебели офицеры закрыли конференцзал, и один из них остался при входе. Зная намеченное время окончания совещания, он вовремя появился, как было ему сказано офицером безопасности, для того чтобы привести помещение в порядок. Теперь он остался один и без особых предосторожностей смог вернуть закладку, еще раз почувствовав огромное облегчение оттого, что она надежно спрятана в его кармане.

Как же обстояли дела с приемом информации? Как оказалось, не все было просто у Глеба.

Конспирация требовала, чтобы «замурованный» в грузовичке Глеб был предельно осторожным в своих движениях и не производил подозрительных звуков, которые могли бы вызвать подозрения у проходящих мимо машины пешеходов. Это было особенно опасно, учитывая развитое у австрийцев чувство наблюдательности и подозрительности. Такое стеснение в поведении создавало для Глеба немалые неудобства.

Глеб испытывал трудности с освещением и вентиляцией, жара становилась нестерпимой по мере того, как время приближалось к полуденному в тот летний безоблачный день.

Первое размещение закладки в гардине показалось Глебу очень удачным, хорошо прослушивалось все, что происходило в конференц-зале. Затем, после изменения ее месторасположения, слышимость ухудшилась из-за каких-то постоянных звуков, очевидно, от шарканья ног и стука участников совещания по крышке стола. К концу совещания, то есть после примерно 10-12-часового одиночного заключения, Глеб был измотан физически и психически до предела, и даже пришлось ему помогать выбраться из машины.

Долго еще потом он вспоминал свою «современную» технику и готовился к другим подобным операциям уже с позиций этого первого, весьма трудного опыта. Нужда заставила его искать новые решения, и, как говорится у нас, «голь на выдумку хитра». Даже не имея более современных средств, он значительно усовершенствовал процесс приема передаваемой информации при подобных операциях ТФП.

Его красочные описания нахождения внутри грузовичка послужили тому, что в резидентуре закрепилось за ним прозвище Космонавт, который познал если и не невесомость, то одиночество в условиях крайнего стеснения. И надо сказать, что, хотя был Глеб не из интеллигентов с повышенной чувствительностью к физическим трудностям и личным неудобствам, а имел в прошлом опыт физической производственной работы, испытание в действительности было более трудным, чем это может казаться.

Глеб рассказывал, что был момент, когда казалось, что он не сможет больше выдержать и прервет работу. Но чувство служебной дисциплины и ответственности перед товарищами заставило преодолеть слабость.

Вот, кажется, второстепенный технический участок в разведывательной работе, но и он несет в себе порою значительные испытания воли.

Проведенная операция, которая для меня была первым личным опытом в области ТФП, позволила проверить в деле имевшуюся у нас закладку, которую мы с Глебом ласково именовали «бабочкой», сумевшей с легкостью перепорхнуть с гардины на стол. Кроме того, мы получили весьма интересную и важную актуальную информацию о планах, замыслах и методах антисоветской диверсионно-подрывной деятельности американских органов при всех европейских посольствах США.

Хотя расшифровка записей совещания отняла у резидентуры много времени и потребовала больших усилий, оценка ее Центром была высокой, как весьма своевременной и важной и для нашей страны, и для информирования союзников в странах Восточной Европы. Из этой информации была ясна роль американского агентства ЮСИС в дезинформационной деятельности нашего тогдашнего главного противника. Мы убедились в тесном взаимодействии этого правительственного органа с ЦРУ во всех мероприятиях, направленных против стран социалистического содружества.

Возможность проведения операции ТФП против американского посольства показала также, что нам следовало считаться с аналогичными попытками, направленными против нас со стороны как ЦРУ, так и других западных разведслужб, еще более актуальной являлась задача повышения бдительности и дополнительных мер защиты наших секретов.

Вспоминая эту операцию, я лишний раз убедился, что события трудно беспристрастно зафиксировать в момент их совершения. В тот период эмоции захлестывают их участника и не легко бывает отличить кажущееся от действительного, состояние напряженности и поток сведений затемняют картину. Только позже, издалека, через много лет порою эта картина начинает проступать четче, ее подробности восстанавливаются, личные сиюминутные настроения и мысли отступают. Сейчас я более беспристрастно смог оценить свой первый опыт ТФП. Тем более что мне предстояло еще много других, более сложных операций.