"Дети капитана Блада" - читать интересную книгу автора (Виноградова Татьяна, Виноградов Георгий)Глава 5Дон Эстебан д'Эспиноса-и-Вальдес любил бывать в Севилье. Впервые он попал сюда еще мальчишкой, вместе с отцом. Пожалуй, это было его первое отчетливое воспоминание. Но и теперь, как и тогда, Севилья вызывала у него ощущение непрекращающегося праздника. Настроение дона Эстебана не было испорчено даже видом пяти огромных военных галеонов под французским флагом, по-хозяйски расположившихся в порту – еще несколько лет назад подобная картина была бы невероятной. Французов он недолюбливал всегда, а с некоторых пор абсолютно не выносил – именно они, новоявленные союзнички, были в боевом охранении в тот злосчастный день, когда раненый дон Эстебан, чудом покинув свой горящий галеон, выполз на прибрежный песок бухты Виго. Французы, что характерно, прорвались тогда сквозь флот англичан и благополучно ушли. И их адмирал был потом даже обласкан Людовиком – по слухам, за то, что успел кое-что прихватить с обреченных на гибель галеонов… Но сегодня дон Эстебан не хотел думать о французах. Капитан наконец стряхнул с себя пьяное оцепенение и занялся своим кораблем, милостиво предоставив дону Эстебану два часа отдыха на берегу. И дон Эстебан, с наслаждением бросив опостылевшие корабельные дела, ушел в город. Узкие припортовые улицы кипели, бурлили и переливались яркими красками. Девушки в пышных и мягких юбках, с волосами, прикрытыми кружевными накидками или традиционными полосатыми шарфами; громоздкая уродливая карета, из которой, боком, выбиралась столь же уродливая старуха в каркасном жестком придворном платье середины прошлого века; уличные актеры и музыканты; торговцы, пронзительно предлагавшие прохожим свои разнообразнейшие товары – от жареной рыбы, фруктов и цветов, мармелада, паштета, вина, сладких булочек, сахарных фигурок до книг, освященных четок и крестиков, – все это казалось ярким и неповторимым. Дон Эстебан любил эти великолепные площади и фонтаны, белоснежные галереи роскошных дворцов, а при взгляде на мощную и легкую громаду кафедрального собора с возвышающейся над ним Хиральдой у него каждый раз перехватывало дыхание. Кажется, даже зелень кипарисов, лавров и цитрусов была здесь особенно глубокой и насыщенной. И сейчас, как и много лет назад, много повидавший и много испытавший дон Эстебан испытывал мальчишеское изумление перед этим прекрасным городом. Даже общий деловой упадок чувствовался здесь не столь сильно, как в других городах Испании. Сюда привозили зерно и пряности, шоколад, индиго, прозрачный фарфор, душистый сандал, кампешевое и эбеновое дерево, тончайший китайский шелк и полосатый индийский хлопок, фламандские кружева, золотые и серебряные слитки, попугаев и обезьянок, крокодиловую кожу и слоновую кость, жемчуг и драгоценные камни, краски и благовония. Не было во всей Испании – а, значит, и во всем мире – порта более прекрасного, чем Севилья, ибо только Севилье было даровано право торговли с колониями. К тому же в этом городе жила одна очаровательная вдовушка. Разумеется, дон Эстебан был далек от мысли, что прекрасная донья Фелисия пребывала одинокой и беззащитной во время его более чем полугодового отсутствия. Дон Эстебан слегка улыбнулся и коснулся рукой эфеса шпаги. Возможная стычка с соперником лишь придавала этим отношениям известную остроту; к тому же, право, после утомительного плавания подобная разрядка была просто необходимой. Впрочем, сейчас у дона Эстебана не было времени для сцен ревности, да и вообще для вдовы. Он хотел посмотреть, не даст ли все-таки ему Судьба в последнюю минуту знак, что готова отвернуться наконец от некоей дерзкой девчонки, дочери своего отца. Прогуливаясь по набережной, дон Эстебан следил, как покидают корабли пассажиры, пока не углядел среди других Бесс – и с ней щенка де Сааведра. Он видел, как щенок помог девушке выбраться из шлюпки, бодро перекинул через плечо ее узелки, подхватил свой саквояж – и они двинулись прочь, часто застывая на месте с раскрытыми ртами и глазами, как и положено провинциалам. А ведь они шли всего лишь по Речному кварталу, далекому от богатых дворцов, принадлежащих древнейшим и знатнейшим фамилиям Испании. Не упуская их из виду, дон Эстебан неторопливо продвигался следом. Проследив парочку до одной из многочисленных портовых гостиниц (чертов защитничек ни на шаг не отставал от девчонки), он повернул назад. Два часа истекали, и следовало спешить. Дон Эстебан, хоть и идя торопливо, успевал глядеть по сторонам с жадностью давно не отдыхавшего человека. Речной квартал жил своей обычной, бурной и многообразной, жизнью. В воздухе смешивались запахи кузничного дыма, свежевыпеченного теста и жареной рыбы. Прогрохотала тележка водовоза. Спешила куда-то служанка в холщовом переднике, с засученными рукавами, обнажавшими красные от стирки руки. Дама, явно претендующая на знатность, с закрытым лицом, в зимних башмаках на напоминающей котурны подметке, спасающей от уличной грязи, следовала в сопровождении дуэньи. Степенно прошествовали два монаха. На продуваемой бодрящим ветерком набережной небольшая группа зевак наблюдала развязку шумного скандала. Альгвасил, в ярко-желтой куртке, алых чулках и алом же берете с небольшим белым пером, держал за шиворот какого-то бедолагу, время от времени награждая его тычками – не по необходимости, а так, для порядка – и внимал темпераментным объяснениям другого, весьма ярко одетого, господина. Суть объяснений сводилась к тому, что ярко одетый, будучи помещиком и землевладельцем, не потерпит оскорблений действием от какого-то безродного и настаивает на своем освященном веками праве взыскать с последнего штраф в пятьсот суэльдо[13]. – Это уже второй за сегодня, – сказала молоденькая горничная с живыми блестящими и черными глазами своей соседке, женщине постарше, плотной и степенной. – Ну что же ты хочешь, Пбула, ведь осенний караван пришел. У дона Алехандро самая горячая пора. А хорошо, наверное, заработать за день тысчонку суэльдо! – Нет, тетушка, по мне, так ни за что не согласилась бы. Хлопотный это заработок – весь день огребать по морде! – Ну что за слова, Паула! Ты же служишь в почтенном доме! Вот стоит прилично одетый господин – что он о тебе подумает! – Только то, что и впрямь не дело – с таким хорошеньким личиком избирать подобный способ заработка, – вмешался дон Эстебан, улыбаясь глазами и галантно касаясь рукой шляпы (бойкая горничная присела, демонстрируя полагавшееся по неписанному уличному этикету смущение). – А, кстати, не посвятят ли меня почтенные дамы в подробности этого способа? В следующие минуты дону Эстебану со всеми деталями поведали о том, что вышеозначенный дон Алехандро – действительно землевладелец, да вот беда, все его земельные владения – пара виноградников, да и те заложены и перезаложены; а средством пропитания служат ему регулярно взимаемые за его оскорбление штрафы, которыми, кстати, приходится делиться и с судьей, и с альгвасилами; мастер он нарываться на скандалы, наш дон Алехандро, ну, конечно, все местные прекрасно его знают и давно уже с ним не связываются, да ведь тут, благодарение Господу, порт, приезжих всегда хватает, а уж как придет караван… Тут дон Эстебан вынужден был прервать многословие почтенной матроны и устремиться вслед уходящему вместе с альгвасилом и арестованным им беднягой дону Алехандро. Судьба, несомненно, указывала ему путь. – Эй, почтенный! – Это вы мне? – опешил дон Алехандро. – Вам, вам. Будучи изумлен тем удивительным способом, коим вы зарабатываете себе на жизнь, я позволил себе… Короче, сеньор, хотите добрый совет совершенно бесплатно? Тут рядом, в гостинице, остановился один… – Так это совет или заказ? Заказ, сеньор, знаете ли, бесплатным не бывает. – Приятно иметь дело со столь понятливым собеседником, – дон Эстебан достал кошелек с глухо звякнувшим серебром. – И это все? – спросил мошенник, подбросив на руке добычу. Дон Эстебан пожал плечами. – Когда выполните работу, приходите на галеон «Дон Хуан Австрийский». Спросите дона Эстебана д'Эспиноса, это я. Если засадите мальчишку на месяц, получите десять полновесных золотых дублонов; а если на два – то еще пять. – Да за эту сумму я куплю всех судей Севильи оптом, и всех альгвасилов впридачу, – ухмыльнулся мошенник. Ухмылка была глумливая. Несомненно, дон Алехандро знал, о чем говорил. – Так что там у вас за мальчишка? Подробно описав, как выглядит и где остановился интересующий его молодой человек, дон Эстебан поспешил продолжить свой путь в порт. Дорогой он размышлял, правильно ли сделал, впутав в старые счеты постороннего, да еще и испанца. Впрочем, если он не слепой, юнец уже не вполне посторонний. Дон Эстебан цинично усмехнулся. Да и в конце-то концов, ничего страшного с парнем не произойдет – не убийцу же он нанял. Только полезно поучить взбаламошного юнца немного думать, прежде чем встревать в уличные скандалы. В жизни ему это ой как еще пригодится… Ну, а уж с девчонкой, оставшейся одной в чужом незнакомом городе, Судьба разберется даже и без его, дона Эстебана, непосредственного участия. Окончательно убедившись в своей правоте, дон Эстебан прибавил шагу. Лицо вахтенного, встретившего его на борту «Дона Хуана», было откровенно растерянным. За два часа его отсутствия мучимый жестокой головной болью капитан не устоял перед искусом и приложился к испытанному лекарству, после чего приказал вышвырнуть за борт инспектора Торговой Палаты и заперся у себя в каюте, пообещав выбить мозги всякому, кто посмеет туда войти. Дон Эстебан вздохнул и впрягся в корабельную рутину. Многолетний морской опыт говорил дону, что в ближайшие несколько дней берега ему не видать. – Нам необходимо подумать о теплой одежде, – сказал Диего. – И здесь-то не жарко, а в Лондоне, я слышал, зимой замерзает вода. Но, боюсь, у нас плохо с деньгами. Кто бы мог подумать, что самые простые вещи тут стоят так дорого! Кажется, молодой человек на полном серьезе приготовился к продолжению совместного путешествия. Бесс ничего не имела против общества Диего, но тащить его ради своего удобства в Лондон! В чужую страну! И заставить его истратить на этот крюк изрядную долю его и без того тощего кошелька! Следовало отговорить юношу, пока не поздно. – Я не буду настаивать на выполнении вами обещания, данного вашему дяде, дон Диего, – легко сказала она. – Мне неловко доставлять вам излишние хлопоты этой поездкой в Лондон. Я и так бесконечно благодарна вам за заботу. Так что я думаю, правильнее будет мне продолжать путь одной. Диего на секунду задумался. Как легко болтать с Бесс о разных пустяках, и как трудно обсуждать такую деликатную тему. – Я буду чувствовать, что поступил неподобающе, – сказал он твердо. – В конце концов, я должен сопровождать вас. Бесс была тронута. – Я просто не могу позволить вам настолько нарушать из-за меня свои планы, – сказала она. Внезапно ее посетило вдохновение. – И, потом, подумайте о моей репутации! Что скажет мой отец?! Да, ничего не скажешь, для Диего это был сильный довод. Он решился. – Я давно хотел серьезно поговорить с вами, – начал он, выдергивая нитки из растрепавшегося шитья на рукаве и глядя на них с величайшей заинтересованностью. – Мне кажется, я должен объясниться… Я … «Господи, неужели он хочет нарушить столь непринужденные отношения каким-нибудь дурацким признанием в любви? – подумала Бесс. – Что же делать?» – Дон Диего, – быстро сказала она. – Может быть, нам удастся избежать этого? Право же, я очень ценю ваше дружеское отношение ко мне и не хотела бы… Она опустила глаза, затем, не удержавшись, быстро взглянула на Диего из-под ресниц. Диего впервые пришло в голову, как можно было истолковать его поведение. Он густо покраснел, потом побледнел. «Так и есть», – подумала Бесс. – Но позвольте же мне сказать… – встревоженно проговорил Диего. – Нет-нет, дон Диего, мне хотелось бы, чтобы мы с вами остались друзьями, – поспешно перебила Бесс. – Но послушайте же! – в полном отчаянии вскричал Диего. – Нет, сеньор, – грустно и твердо сказала Бесс. – Я не хочу больше говорить об этом. Я отношусь к вам как к другу… как к брату, в конце концов. Диего, неожиданно почувствовавший под ногами твердую почву, воспрянул духом. – Ну, как любящий брат, я просто не могу не сопровождать свою сестру всюду, куда ей вздумается поехать, – с облегчением сказал он. – Да если бы я ее бросил, меня следовало бы плетьми трижды прогнать вокруг этого чертова города! Надеюсь, сестричка, вы не желаете мне подобной участи? – Вам угодно издеваться, сеньор? – с чопорным негодованием вопросила Бесс. – Да нет же, я и не думал… – Ну тогда прекратите называть меня «сестричкой»! – потребовала Бесс, возмущенная до предела. – Но почему же я не могу называть свою сестру «сестричкой»? – Сестру?! – Если, конечно, вы не хотите считать сына вашего отца братом… – Что?! – Мне не хотелось бы оскорбить вас, сеньорита, но, боюсь, ваша мать не была единственной… – Сын моего отца! – в голове Бесс что-то встало на место. – Господи! Из Картахены! В своих мемуарах отец… Теперь не выдержал Диего. – В жизни не стал бы читать эту похвальбу! – в ярости сказал он. – Да я в руки ее бы не взял! И все-таки это правда. Вся Картахена знает, кто мой отец. Да, знает! Когда он, вместе с другими безбожниками и нечестивцами… – Диего! Прекрати немедленно! Ну хорошо… Значит… Значит, мы – брат и сестра. Прекрасно. Это было невероятно, но последняя вспышка Диего оказалась гораздо убедительнее любых доказательств. – И что же по-твоему… А, пропади оно. Знаешь, я, честно говоря, рада – одной мне было бы не по себе. И давай не будем больше про Картахену… – Бесс ткнулась носом в рукав Диего. – Погоди, мне все-таки нужно привыкнуть. И, пожалуй, ты прав: теплая одежда будет нужна… В результате примерно через час Диего притащил ворох приобретений – плащ из плотного сукна, башмаки на толстой подметке для Бесс, теплые чулки, шерстяное платье, накидку с капюшоном. Их совместная казна почти не пострадала – Диего удалось выменять все это на два новых камзола дона Иларио. Теперь можно было ехать хоть к белым медведям. Впрочем, через двадцать минут они убедились, что необязательно добираться до Лондона, чтобы замерзнуть. Вместо приятной прогулки, затеянной Бесс, выходило нечто прямо противоположное. Солнце ярко светило, но пронзительный ветер, дувший с реки, моментально уносил все тепло, заставляя их чуть ли не стучать зубами. Что самое странное, проходящим мимо горожанам явно холодно не было. Еще через пять минут Бесс сдалась и повернула к гостинице. Вскоре впереди показалась знакомая вывеска. – Дурацкая погода, – сказала Бесс (ей было слегка неловко). – Действительно, дурацкая, – охотно подхватил Диего. – В этом городе вообще все не так. Люди не те, воздух не тот. Толпа… – Ты что, издеваешся? – поинтересовалась Бесс. – Если честно, то не совсем. Действительно не по себе, когда вокруг все по-другому. Даже луна… Ты видела вчера этот вертикальный серп? Ведь он же выглядит совершенно по-идиотски! Луна – она ло-о-одочка, а тут… Да и звезды! Они же чужие! Нет, я никогда толком не знал созвездий, но вот не такие они здесь – и на душе тоскливо… В этот момент рассуждения Диего были прерваны: он обнаружил, что его бесцеремонно разглядывает какой-то тип. Незнакомец был невысок. Физиономия его была невыразительной и какой-то невнятной, словно дублон скверной колониальной чеканки. Но зато костюм… Его кирпично-оранжевый костюм был бы точной копией одного из тех, что изображались на французских модных листах, если бы спереди не было в два раза больше, чем надо, ярких галунов, а заложенные сзади складки не были бы столь пышны, что неуловимо напоминали петушиный хвост. Пряжки на башмаках сверкали дешевыми стразами. Довершал наряд зеленый берет с пером, покрывающий голову вместо положенной к подобному костюму шляпы с большими загнутыми вверх полями. – Правда, он похож на попугая наших лесов? – шепотом спросила Бесс. Диего фыркнул, но ответить не успел. – Простите, юноша, вы не здешний? – поинтересовался «попугай». – Да, мы прибыли с осенним флотом, – несколько удивленно ответил Диего. Незнакомец кивнул, как будто окончательно уверившись в чем-то, и лицо его сразу стало до невозможности наглым. – Я так и понял. Терпеть не могу, когда в наш город являются всякие индийцы, которые мнят себя «тоже испанцами»… Диего сжал кулаки, однако сдержался. В конце концов, не драки же затевать он сюда приехал. Его долг – оберегать сестру; остальное может подождать. Бесс почему-то стало неуютно. Она сжала руку Диего, намереваясь увести его поскорее. Однако «попугай» опередил ее. – А, так ты и девку свою оттуда приволок? Можно подумать, Испании не хватает… Закончить ему не дала звонкая пощечина. – Извольте впредь выбирать выражения, сеньор попугай! – Диего был красен, зол, но, как успела заметить Бесс, слегка гордился собой. – И извольте ответить за уже сказанное! – Уж не думаешь ли ты, сопляк, что я намерен с тобой драться? Может, у тебя еще и шпага есть? Эй, стража! Меня оскорбила какая-то шваль! Я же – помещик и землевладелец, и имею право требовать пятьсот суэльдо штра… Диего, с пунцовым лицом, рванулся вперед, и они покатились по мостовой. Впрочем, продолжалось это недолго. Не более чем через минуту два могучих альгвасила, отпихнув невесть откуда взявшихся зевак, решительно вмешались в события. Диего оттащили. Из его носа шла кровь, заливая белый шарф. Глаз его соперника быстро заплывал; один из альгвасилов осторожно пытался пошевелить челюстью. Зеваки расходились. Бесс, карие глаза которой потемнели от волнения, последовала за уводимым Диего. Через два часа Диего, получившего с немыслимой для испанского правосудия скоростью два месяца ареста за сопротивление властям и необходимость уплатить штраф, втолкнули в ворота городской тюрьмы. Севильская Королевская тюрьма мало изменилась за те два века, что минули с тех пор, когда здесь, в этих стенах, появился на свет бессмертный «Дон Кихот» [14]. Большие камеры на восемьдесят человек были переполнены. Государство не могло взять на себя заботу о пропитании сотен мошенников, несостоятельных должников, воров и шулеров. Некоторым еду приносили из ближайшей харчевни, других кормили сестры, подружки или жены – у кого они были. За право пронести еду взималась пошлина. Все необходимое можно было купить и в многочисленных лавках, располагавшихся в пределах тюрьмы. В восемь утра двери камер открывались, и арестанты могли свободно перемещаться по тюрьме – но за эту привилегию тоже надо было платить. Наружные ворота тюрьмы весь день оставались открытыми – через них в обе стороны то и дело проходили посетители. Вечером, пересчитав заключенных, камеры закрывали. Побеги, впрочем, были редки – никому не хотелось наживать большие неприятности из-за двух-трех месяцев отсидки или скромного штрафа. Серьезная публика – каторжники, приговоренные к галерам, или смертники – находились на особом положении: их охраняли, и их камеры всегда оставались закрытыми. Бесс навестила Диего утром следующего дня. Тюрьма поразила ее. Порядки Антильских островов разительно отличались от европейских. На островах принято было сквозь пальцы смотреть на обычные поножовщины и кражи: суд рассматривал лишь дела действительно важные – или те, что считал таковыми – зато заключенные там действительно были заключены. Увиденное сподвигло ее на то, чего не предвидел дон Эстебан: на решительные действия. Увиденное, а так же еще и то, что не было никаких возможностей сидеть здесь целых два месяца, кормить себя и Диего, да еще и платить пятьсот суэльдо этому хлыщу. Бесс дошла до порта – и выяснила, что завтра Севилью покидает неказистый и ветхий французский грузовой фрегат, носящий гордое имя «Звезда Марселя». Капитан согласился принять на борт еще двух пассажиров. Правда, фрегат шел в Кале, но Бесс решила, что это почти по пути. Не смутила ее и крайне высокая сумма, затребованная капитаном. Бесс уже была наслышана о летней морской кампании англичан, блокировавших Тулон[15] и почти полностью парализовавших морскую торговлю вдоль побережья. Сейчас военный флот Англии уже отправился на зимовку, и, хотя всегда оставалась опасность встречи с каким-нибудь одиноким капером, торговые корабли торопились до зимних штормов наверстать упущенное. Расплатившись, Бесс отправилась в гостиницу. По дороге она завернула в пару лавок. На следующий день Бесс явилась в тюрьму к полудню. Коловращение посетителей и заключенных было в самом разгаре, и надзиратели успели утомиться мельканием лиц, крахмальных юбок, узелков и лохмотьев. Положив на койку Диего небольшой узелок, Бесс принялась деловито раздеваться. Человек двадцать заключенных с интересом воззрились на нее. Диего ошалело смотрел на сестру. Его терзали сомнения: роняет ли происходящее какую-либо тень на ее достоинство. Между тем было ясно, что подобные сомнения не посещали Бесс: ее торопливые движения были точны и лишены суеты смущения. Под платьем и широкой, жестко накрахмаленной нижней юбкой обнаружилось второе верхнее платье – почти такое же строгое, как первое. Послышались разочарованные вздохи. Бесс протянула Диего снятое платье. – Одевай, – заявила она. Обитатели камеры номер восемь, оторвавшиеся кто ото сна, кто от игры в кости, кто от общения с подружкой, стягивались к месту действия. – Т-ты что?! – Одевай, говорю! У нас нет возможности тут рассиживаться! Или ты и правда собрался платить пятьсот суэльдо? Так вот: у меня лишних денег нет – подозреваю, что у тебя тоже. – Так его! – сказал кто-то. – Да брось, сестренка, – вмешался потрепанный и умудренный жизнью сутенер с соседней койки. – Охота вам была из-за пятисот монет наживать неприятности себе на задницу! – Бесс молча сверкнула глазами. – Оставь их, Педро! – подали голос из соседнего угла. – Чего хочет женщина, того хочет Бог! Диего неловко полез в юбку. – Не так, – сказала Бесс. – Парень, вспомни, как их снимают, и делай наоборот! – посоветовал кто-то. Диего покраснел. Вокруг них толпилась уже вся камера. Надзиратель Алонсо заглянул в открытую дверь. Плотное кольцо спин окружало что-то интересное. Наверное, кто-нибудь крепко продувался в кости. Впрочем, Алонсо было не до того – у него болела голова. Вчера он отмечал крестины дочери. Четвертой. Жена упорно не желала рожать ему сыновей. Алонсо подозревал, что она делает это наперекор ему – раз уж не может настоять на своем в других вопросах. А ведь все они вырастут, и их понадобится выдавать замуж. А кому надо будет думать о приданом? Ему, Алонсо! Конечно, всем известно, что тюремный надзиратель живет не на одно только жалование, но четыре дочери!!! – тут надо быть не надзирателем, а начальником тюрьмы! – Подложи ему что-нибудь на окорока, а то они больно тощи! – Эй, парень, а ты умеешь строить глазки? – Нет, он умеет их скромно опускать! Эти, а также куда менее пристойные, замечания сыпались, как из рога изобилия. – Ну, хватит! – Диего повернулся к весельчакам. – Стой смирно! – сквозь зажатые в зубах булавки прошипела Бесс. – Вколю вот тебе не туда! – И ты ей больше не будешь нужен – закончили за нее. Бесс выплюнула булавки: – А ты, медузье отродье, захлопни рундук и уваливай к ветру! – посоветовала она. Диего охнул, но камера притихла и посмотрела на Бесс с уважением. – Везет же некоторым дуракам. И за что Господь наградил его такой подружкой? – спросил кто-то у потолка. – Да, бой-девка. С такой не замерзнешь! – согласились с ним. Бесс решительными движениями конюха затягивала шнуровку. – Ты уверена, что это должно быть так туго? – спросил Диего, осторожно пытаясь вздохнуть. – Уверена, что… Черт! Лопнул шнурок! …иначе оно не налезет. И вообще, радуйся, что я не делаю из тебя придворную даму, – пробурчала Бесс. – Они сюда не захаживают, – немедленно пояснил кто-то. – А это правда, что они носят стальные корсеты? – Да-да, и с шипами внутри, подобно великомученицам. – Врешь! – Слово чести, амиго! Видел, какая у них походка? – А ты-то сам хоть раз видал живую придворную даму? Не говоря уж о ее нижнем платье? – Повернись. Стой. – Бесс расправляла юбку. Алонсо вновь прошел мимо открытой двери. Кольцо спин стало еще плотнее. Пожалуй, стоило войти и навести порядок. Алонсо прислушался: в камере явно резвились. На драку, во всяком случае, не походило, на свежий труп – тем более. Да ну их! Он должен совершать обход – вот он его и совершает, правда? Стараясь не слишком качать головой, Алонсо проследовал дальше. – А хорошо у нее получилось. Такую я бы и сам с удовольствием прижал! – Какую из двух ты имеешь виду? – Но, амиго, я же не стал бы оскорблять даму! – Да пустите же, мне не видно! – Проваливай, это мое место! Завязалась мелкая потасовка. Бесс тем временем прилаживала на голову пунцового Диего гребень и мантилью. – Ишь, раскраснелась, кокетка! – Сеньорита, вы не станете возражать, если я приударю за вашей подружкой? Диего не выдержал. – Убери эти тряпки, Бесс! Никогда кабальеро не согласится… Договорить ему не дали. – Ну, парень, не артачься! Для меня бы кто так старался! – Не подавай повод говорить о неблагодарности мужчин, о кабальеро! – Сеньора, позвольте мне вызвать неблагодарного на дуэль! Одна из случившихся в камере девиц протянула платок: – Сестренка, возьми, и пусть он закроет лицо. Бесс сунула платок Диего в руки. – Иди вперед и жди меня за воротами. – Я не оставлю тебя здесь одну! – Не валяй дурака. Когда мне понадобится защита, я тебя извещу. – Топай, парень, мы за ней приглядим! – напутствовали его. Диего пробормотал что-то сквозь зубы и двинулся к выходу. Стражник в воротах сонно посмотрел на высокую девицу и зевнул. Ему оставался до смены еще целый час. На улице Бесс догнала Диего. – По-моему, это было забавно, – сказала она. – Никогда бы не подумал, что доживу до такого позора! Чтобы мою единственную сестру на моих глазах безнаказанно и нагло оскорбляла толпа невоспитанных мужланов и проходимцев, не имеющих ни малейшего представления о чести, совести и достоинстве! – Ну что ты, они были весьма милы, – невинно ответила Бесс. – И потом, если уж заимела братца-каторжника… – Бесс!!! – Ладно, Диего, не кипятись. Вон удобный закуток – пойди, переоденься. И почему мне приходится всему тебя учить? В конце концов, кого кому велели довезти до Лондона? Диего поспешно привел себя в прежний вид. – Теперь куда – за вещами? – Вещи уже на борту. Примерно через час назначено отплытие. Ко времени проверки мы будем далеко. – Бесс, я восхищен твоей предусмотрительностью и благодарен, но должен сказать, что мне не скоро удастся простить тебе эту шутку. Это нельзя было сделать как-нибудь по-другому? – Я не хотела рисковать – тебя мог кто-нибудь опознать при выходе из тюрьмы. Ну не сердись, ну что я такого сделала? Минуты три Диего шел, молча хмуря брови, затем внезапно фыркнул. – Так, значит, капитан Блад изучал испанский, сидя в Севильской тюрьме? – сказал он. – Не могу не признать, что даже такой испанец, как я, смог выучить здесь кое-что новое… |
|
|