СЦЕНА 3

Келья брата Лоренцо.

Входит брат Лоренцо.

Ну, выходи, Ромео, выходи,

Несчастный человек: влюбилось горе

В твою судьбу; обвенчан ты с несчастьем.

Входит Ромео.

Ну что, отец, к чему приговорен я?

Какое мне неведомое горе

Со мной знакомства ищет?

Милый сын,

Ты слишком уж с невзгодами сдружился!

Суд герцога свершен. Узнай решенье.

Оно страшнее Страшного суда?

Нет! Герцога был мягок приговор.

Не к смерти ты приговорен — к изгнанью.

К изгнанью? Нет, о нет, будь милосерден!

Скажи, что к смерти. Страшный лик изгнанья

Грозней, чем смерть. Не говори: «изгнанье»!

Но ты же изгнан только из Вероны:

Смирись. Ведь мир велик, разнообразен.

Но мира нет за стенами Вероны:

Чистилище там, пытка, самый ад!

Изгнав отсюда, этим изгоняет

Из мира он меня; а это — смерть!

Изгнанье — ложное названье смерти.

Изгнаньем называя смерть, ты рубишь

Мне голову секирой золотой,

Смотря с улыбкой на удар смертельный.

О смертный грех! Что за неблагодарность!

Твою вину закон карает смертью,

Но добрый герцог отстранил закон,

И слово «смерть» он обратил в «изгнанье».

Вот милость. Ты же ее не хочешь видеть.

Нет, казнь — не милость! Небеса мои —

Там, где Джульетта. Каждый пес, иль кошка,

Иль мышь презренная, любая тварь

Здесь может жить в раю — Джульетту видеть;

Один Ромео — нет! Любая муха

Достойнее, счастливей, чем Ромео:

Она касаться может без помехи

Руки Джульетты — чуда белизны,

Иль красть блаженство рая с милых уст,

Что в девственной невинности как будто

Краснеют от взаимного касанья,

Грехом считая целовать друг друга.

Любая муха; а Ромео — нет!

Свобода ей дана; а он — изгнанник.

И говоришь ты, что не смерть — изгнанье?

И не нашел ужаснее ты яда,

Ножа острей, орудья смертоносней

Изгнанья, чтоб убить меня! Изгнанье!

Твердят то слово грешники, стеная

В аду! Как у тебя достало духу?

Ты, исповедник, мой отец духовный,

Прощающий грехи, мой друг давнишний,

И ты — меня убил, сказав «изгнанье».

Да выслушай, безумец ты влюбленный…

Ты об изгнанье будешь говорить!

Против него я дам тебе оружье.

В несчастьях философия — целебный

Бальзам: она утешит, хоть ты изгнан.

Вновь это слово «изгнан»! О, к чертям

Всю философию! Она не может

Создать Джульетту, передвинуть город

Иль уничтожить этот приговор.

Так что в ней пользы? Даром слов не трать.

О, вижу я, что все безумцы глухи.

Как им не быть, коль слепы мудрецы?

Давай твое обсудим положенье.

Как можем мы с тобою говорить

О том, чего ты чувствовать не можешь?

Будь молод ты, как я, влюблен в Джульетту,

Обвенчан с ней, убийцей будь Тибальта,

Люби, как я, будь изгнан навсегда, —

Тогда бы мог ты говорить об этом,

Рвать волосы, как я, и падать наземь,

Чтобы могилу вымерять свою!

Стук в дверь.

Встань, там стучат. Ромео, милый, спрячься.

Не спрячусь! Разве паром горьких вздохов

Укроюсь, как туманом, от людей.

Стук.

Ты слышишь, как стучат? — Кто там?

Вставай!

Тебя захватят… — Подождите! — Встань же!

Беги в молельню. — Слышу! — Божья воля!

Что за упрямство! — Я иду, иду!

Стук.

Кто так стучит? Кто там? Чего вам надо?

(за сценой)

Впустите — так узнаете. Джульетта

Меня прислала.

В добрый час. Войдите.

Входит кормилица.

Отец, святой отец, скажите мне,

Где, где супруг синьоры? Где Ромео?

Здесь, на полу. Он пьян от слез своих.

Ох, точно так же, как моя синьора.

Точь-в-точь она.

О горькое согласье!

О сходство грустное!

Вот так лежит,

Вопит и плачет, плачет и вопит. —

Ну, встаньте, встаньте, будьте же мужчиной!

Хоть для Джульетты, для нее, вставайте.

Зачем уж так в отчаянье впадать?

Кормилица!

Ох, ох, синьор, ну что ж, смерть — наш удел.

Сказала ты — Джульетта? Что же с нею?

Она меня убийцею считает?

Я запятнал в расцвете наше счастье

Родной ей кровью? Где она и что

Супруга тайная моя о нашей

Любви, навек погибшей, говорит?

Да ничего она не говорит,

А только плачет, плачет; на кровати

Лежит пластом, — вдруг вскочит, начинает

Тибальта звать иль закричит: «Ромео!» —

И упадет опять.

О, это имя,

Подобно выстрелу смертельной пули,

Ее убило так же, как вот эта

Проклятая рука — ее родного!

О мой отец, скажи, где поместилось

В моем презренном теле это имя,

Чтоб мне разрушить гнусное жилье!

(Вынимает шпагу.)

Стой, удержи отчаянную руку.

Мужчина ль ты! Да, с виду ты мужчина,

Но плачешь ты по-женски, а поступки

Гнев зверя неразумный выдают.

Ты — женщина во образе мужчины

Иль дикий зверь во образе обоих.

Ты изумил меня, клянусь святыми.

Благоразумней я тебя считал!

Тибальта ты убил — теперь ты хочешь,

Свершивши над собою злое дело,

Убить себя, убить свою супругу,

Которая живет одним тобой!

Восстал ты против своего рожденья,

И неба, и земли: ведь и рожденье,

И небо, и земля — в тебе самом,

Как три единства. Сразу все погибнет!

Стыдись! Стыдись! Позоришь ты свой образ,

Свою любовь, свой разум; ими щедро

Ты наделен, но сам, как лихоимец,

Не пользуешься всем, как подобает,

Чтоб совершенствовать всегда свой образ,

Свою любовь, свой разум. Образ твой —

Лишь восковая форма, если ты

Отступишься от доблести мужчины.

Любовь твоя — лишь клятвопреступленье,

Коль ты нарушишь клятву и убьешь

Любовь, которую клялся лелеять;

И разум твой, что должен украшать

Твой образ и любовь твою, их только

Испортит неумелым обращеньем:

Как иногда в пороховнице порох

У воина неопытного вспыхнет,

Так вспыхнет от неловкости твоей

То, что тебе должно служить защитой. —

Тебя ж взорвет на воздух. Ну, вставай!

Мужчиной будь! Жива твоя Джульетта,

Из-за кого хотел ты умереть, —

Ведь это счастие! Тибальт тебя

Хотел убить, а ты убил его, —

И это счастие! Закон, что смертью

Грозил тебе, как друг к тебе отнесся

И смерть тебе изгнаньем заменил, —

И это счастие! Ты взыскан небом,

И счастие ласкать тебя готово;

Ты ж дуешься на жизнь и на любовь,

Как глупая, капризная девчонка!

Смотри, таким грозит плохой конец.

Ступай к любимой, как решили мы,

Пройди к ней в комнату, утешь ее,

Но уходи, пока дозор не вышел,

Иль в Мантую не сможешь ты пробраться.

Там будешь жить, пока найдем возможность

Брак объявить, с ним примирить друзей,

У герцога прощенье испросить

И с радостью такой сюда вернуться,

Что в двадцать тысяч раз превысит горе,

Которое сейчас ты ощущаешь.

Ступай, кормилица, скажи синьоре,

Чтоб лечь уговорила всех домашних,

И без того измученных от горя:

Ромео к ней придет.

О господи, всю ночь бы так стояла

Да слушала: вот что ученье значит!-

Синьор, я ей скажу, что вы придете.

Скажи, скажи, что я готов к упрекам.

Вот, вам она кольцо отдать велела.

Ступайте! Поспешите: ведь уж поздно.

(Уходит.)

О, как опять душою ожил я!

Иди же, доброй ночи. Только помни —

От этого судьба зависит ваша:

Или уйдешь ты до вечерней стражи,

Иль на заре беги переодетым

Ты в Мантую. Найду я твоего

Слугу и буду сообщать тебе

Все то, что здесь хорошего случится.

Прощай, дай руку. Поздно; доброй ночи!

Когда б не радости великой зов,

С тобой я век остаться бы готов.

Прости!

Уходят.