"Промедление смерти подобно" - читать интересную книгу автора (Вильямс Чарльз)

Глава 4

Она передала ему телефонную трубку.

— Из какой газеты этот парень? — спросил в трубку Колби.

— Кто это? — удивленно произнес Мерриман.

— Лоуренс Колби. Писатель, с которым ведет переговоры Мартина.

— Писатель? На кой черт он нужен? Единственное, что мне теперь необходимо, — это хороший адвокат и сговорчивый судья.

— Успокойтесь, — ответил ему Колби. — Что это за репортер?

— Все полетело в тартарары! — перешел на крик Дадли. — Я здесь из кожи лезу вон, чтобы хоть как-то сделать ее платежеспособной, а она в это время курсирует по Средиземному морю от Гибралтара до Нила!

— Вы можете не волноваться? Где он сейчас?

— Заперт в комнате. Узнав, кто он такой, я затащил его в комнату и запер дверь. Может быть, Мартина придумает, что делать дальше?

— Может быть, придумаем вместе. В той комнате телефон есть?

— Да, с выходом на коммутатор.

— Он им уже воспользовался?

— Не думаю. Он все еще колотит в дверь и воет. Вот, послушайте.

Из трубки донеслись глухие удары и приглушенные крики протеста. Вне всякого сомнения, репортер был американцем — такими настырными бывают только они.

— А вы можете перерезать телефонный провод?

— Конечно, — ответил Дадли, — я уже это сделал. Ради Бога, скажите, что же нам теперь предпринять?

— Через окно он не сможет выбраться?

— Мы на третьем этаже, — уточни» Дадли, и тут же в его голосе промелькнули радостные нотки надежды. — Может быть, он попытается вылезть через окно, сорвется и разобьется насмерть?

— Вы знаете, откуда он?

— Из лос-анжелесской «Кроникл».

— А вы уверены, что ему все известно?

— Все известно? Да я у этого ублюдка теперь на крючке! Послушайте… Вчера он позвонил сюда в контору и сказал, что хочет взять интервью. Он только что приехал из Берлина или откуда-то еще, и по дороге в Штаты остановился в Париже. Сказал, что намерен написать статью о Сабине Мэннинг, которая послужит ей, будь эта потаскуха проклята, отличной рекламой. Естественно, я умолчал, что творится в ее конторе, и намекнул, что у нее нет времени для встречи с ним, так как она очень занята работой над новым романом. Обычно такое срабатывало, но этот американец оказался твердым орешком. Сегодня утром он пробрался в помещение конторы через кухню и вошел в комнату, где работал Санборн. О Боже милостивый! Колби присвистнул.

— Тот сразу принял его за нового напарника, которого я обещал ему прислать. Санборн показал репортеру рукописи и принялся вводить его в курс дела. Пока я добрался от аэропорта до конторы, этот сукин сын уже понял, что к чему. Когда я вошел, он даже хохотал от радости, что такой сенсационный материал попадет на первую страницу его паршивой газеты. Мне хитростью удалось завлечь мерзавца в дальнюю комнату и запереть его там.

— Хорошо, — сказал Колби, — держите его взаперти, пока мы не прибудем в Париж. Позвоним вам из Орли.

— Вы полагаете, можно будет что-нибудь придумать?

— Пока не знаю, но в свое время я… — Колби повернулся к Мартине, намереваясь дать знак собираться, но увидел, что она уже одевается, — работал в газете, — закончил он фразу.

Под свободно свисающим с плеч пеньюаром просматривался пояс с резинками. Присев на край кровати, Мартина принялась надевать чулки. Она вытянула вперед свою стройную, красивую ногу, затем отвела ее назад, элегантно повертела ею из стороны в сторону и стала все выше и выше натягивать проблескивающий тонким нейлоном чулок. Дойдя до бедра, она разгладила резинку и пристегнула ее к поясу.

— Что случилось? — встревоженно спросил Дадли. — У вас приступ астмы?

— Приступ астмы? Нет, я здоров как бык.

— А… понятно. Рядом с вами Мартина. Перед ней устоять невозможно. Так кем вы были?

— Корреспондентом газеты, — сказал Колби, и тут ему в голову пришла идея. — Очень возможно, что нам удастся нейтрализовать этого репортера, но, правда, придется за его молчание немного заплатить.

— Это сколько?

— Тысячу долларов.

— Тысячу! — изумленно воскликнул Дадли и, видимо, поперхнулся, так как трубка стала извергать какие-то непонятные звуки.

— Плюс издержки, — продолжил Колби.

— Пятьсот…

— Если он не опубликует статью, сколько вы заработаете на этом романе?

— Я все понял! Хорошо! Тысяча так тысяча. Но деньги только после выхода книги.

— Отлично, — одобрил Лоуренс. — Постараемся как можно скорее оказаться в Париже. Узнайте его имя и где он остановился. Угостите какой-нибудь душещипательной историей. Дескать, Сабина Мэннинг скоропостижно скончалась от холеры где-то на Кикладах, а вы просто обязаны закончить начатую ею книгу, чтобы вырученные от ее продажи средства направить на благотворительные цели, как того хотела сама писательница.

— И вы хотите, чтобы я сам рассказал это репортеру!

— А что? Пусть посмеется. Когда мы позвоним из Орли, постарайтесь, чтобы он не слышал вашего разговора, подойдите к аппарату, стоящему где-нибудь подальше. Да, минуту. Еще один вопрос. А эта Флэнаган так и не объявилась?

— Нет. Ну, попадись она мне…

— В полицию не обращались?

— Нет.

— Паспорта у нее при себе нет, — заметил Колби. — Учтите, если они ее задержали, то вряд ли отпустят, не проверив документов. Это точно, что вам не звонили из полиции?

— В этом я уверен. Они говорили бы тогда по-английски. Не так ли?

— Вовсе не обязательно. Только в случае необходимости.

— Хотя знаете, припоминаю, какой-то чудак постоянно мне названивает.

— Что? — воскликнул Колби.

— Ничего особенного. Просто какой-то сдвинутый малый по три-четыре раза в день звонит сюда и предлагает что-то на продажу. Что именно — не пойму, говорит он по-французски, черт подери! Но при чем здесь…

— Нет, погодите, — прервал его Колби. — Ну-ка, расскажите об этом поподробнее.

— Да я о нем ничего не знаю. У меня и без его звонков забот полон рот. Не стал бы слушать, что он мелет, если бы даже и понимал по-французски. Каждый раз, когда я вешаю трубку, этот парень тут же перезванивает и начинает без умолку тараторить. Вы знаете, какой у этих французов темперамент.

— И как долго это продолжается?

— Дня три или четыре.

Колби хмуро посмотрел на Мартину. Та, застегнув лифчик, надевала платье. Просунув голову в ворот, она вопрошающе посмотрела на Колби. Он снова услыхал в телефонной трубке глухие удары в дверь и крики проклятий.

— Послушайте, — сказал Колби в трубку, — почта в последние дни приходила?

— Конечно. Как всегда, целая кипа. Письма от почитателей, просьбы о благотворительности. В общем, все как обычно.

— Нет, я имею в виду корреспонденцию на французском.

— Кажется, есть. Похоже, что-то пришло сегодня утром.

— Письмо при вас?

— Нет, скорее всего, я его выбросил. Я все равно не смог бы его прочитать.

— Посмотрите в корзине для мусора, нет ли его там.

— За каким чертом?.. А, ну ладно, посмотрю. Из трубки послышалось шуршание бумаги.

— Да, нашел, — сообщил Дадли.

— Смогли бы прочитать?

— Похоже, адресовано мне. Здесь написано «Чер монсьюр».

— Дальше.

— Дальше — два слова; «Мадам Мэннинг». Это я понял, а дальше следует «эй ит инлеввч»…

— Стойте, стойте! — прервал его Колби. — Произнесите это по буквам.

— Хорошо… «Мадам Мэннинг», а дальше идет слово из одной английской буквы «а», а потом «e-t-e» со знаками ударения над «е».

— Отлично, продолжайте.

— ..e-n-1-e-v-e-e…

— Все, этого вполне достаточно, — оборвал его Колби и, прикрыв ладонью рот, повернулся к Мартине:

— В течение четырех дней ему пытаются втолковать, что Кендал Флэнаган похищена.

— О нет! — вскрикнула Мартина.

— Правда, похитители думают, что захватили мисс Мэннинг.

Мартина сокрушенно покачала головой и снова опустилась на кровать.

— Как вы считаете, президент Джонсон по этому случаю не введет в стране чрезвычайного положения? — мрачно пошутила она.

Колби вновь приложил трубку к уху:

— Вы знаете, почему звонивший вам парень был так нетерпелив? Он просто в недоумении. Уже прошло четыре дня, как он похитил женщину, а ее исчезновения даже никто и не заметил. А она, часом, не обжора?

— Что? — не понял намека Дадли.

— Ладно, проехали.

— Если они занялись похищением американцев, почему же они не освоили английский?

— Взгляните на письмо. В нем есть какие-нибудь цифры?

— Есть. Нечто похожее на сумму в сто тысяч. По-моему, сначала стоит единица.

— Это в европейской манере. Сумма в долларах или франках?

— В долларах, — проверив еще раз, ответил Дадли и ахнул. — Выкуп в сто тысяч долларов?

Они что, с ума спятили?

— Почему? Они считают, что похитили мисс Мэннинг.

— Да пусть хоть кабаре «Лидо» со всеми его танцовщицами. У меня нет столько денег.

— Ладно, — сухо произнес Колби, — вам нужна помощь, и очень срочная. Сейчас мы отправляемся в Париж, — добавил он, посмотрев на часы. — Там решим, как поладить с репортером, а вы постарайтесь быть в конторе на случай, если этот малый вам снова позвонит. Думаю, в пять мы будем у вас. Если он выйдет на связь раньше, скажите ему: «Rappelez a cinq heures. Rappellez a cinq heures»26. Вы сможете это произнести?

— Rappley a sank ur. Я запомню.

— Отлично. Если он поймет, что ему предстоит еще с кем-то переговорить, то до пяти свою жертву не убьет.

— Вы думаете, они могут на такое решиться?

— Могут, если не будет другого выхода. Не собираются же они держать ее у себя вечно. Это все. Позвоним вам из Орли.

Колби положил трубку и посмотрел на Мартину. Ее глаза лихорадочно сверкали, в них светилось неподдельное любопытство.

— Помогите мне застегнуть «молнию» и вкратце расскажите, в чем проблема.

— Они требуют выкуп в сто тысяч, — ответил он и потянул застежку вверх.

— Ой! — вскрикнула она. — Не удивительно, что вы в разводе.

— О, простите, — извинился Лоуренс и, потянув язычок вниз, высвободил прядь черных волос, попавших в «молнию» у самого ворота. — Обе мои жены были лысыми.

— Естественно, если их замужество длилось долго. Ну а что с этими репортером и похитителями?

Стараясь быть максимально кратким, Колби изложил ей только самое главное.

— Попросите дежурную по этажу, чтобы она забронировала для нас места на ближайший авиарейс в Париж, — попросил он, кивнув в сторону двери, — а также вызвала такси, мне нужно заехать к себе в отель.

— Хорошо. Вы что-то уже придумали?

— Да, есть одна идея, — ответил он и, помахав ей рукой, вышел из номера.

В ожидании Мартины Колби прохаживался перед своим отелем. Через двадцать минут она подъехала на такси. Швырнув чемодан на переднее сиденье, он открыл заднюю дверцу и нырнул в автомобиль. Не успел он усесться рядом с Мартиной, как машина рванула с места, и они помчались в сторону аэропорта.

— Рейс в одиннадцать десять, — сказала она, взглянув на часы. — Таксист сказал, что должны успеть.

Они проехали квартал и оказались на Пикадилли. Мартина достала пачку сигарет. Колби щелкнул зажигалкой и протянул ей огонь, затем закурил сам.

— Итак, — нетерпеливо произнесла она, — каковы наши действия?

— Первое — это газетчик, — ответил он. — Надо сделать все, чтобы его статья ни в коем случае не была опубликована.

— Как это сделать? Такой сенсационный материал он из зубов не выпустит. Учтите, Сабина Мэннинг — личность весьма известная.

— Сначала давайте посмотрим, что творится в конторе, кто в ней сейчас находится. Короче, оценим ситуацию на месте.

Мартина прежде посещала контору, и не один раз. Здание представляло собой большой двухэтажный особняк, расположенный в шестнадцатом arrondissement27, вблизи от авеню Виктора Гюго. На первом этаже располагались апартаменты Сабины Мэннинг: ее рабочий кабинет, спальня с ванной комнатой, гостиная, столовая и кухня. Офис Дадли и комнаты, в которых работали Санборн и Кендал Флэнаган, находились на втором этаже. Там же, в дальней комнате, окна которой выходили во двор, томился в заточении репортер.

Обслуга дома состояла из горничной и повара, нанятых самим Дадли. Секретарша мисс Мэннинг уволилась незадолго до исчезновения писательницы, а на ее место Дадли пока никого не взял. Гасконец-повар не понимал ни слова по-английски. Горничная-парижанка, мадам Буффе, знала несколько английских слов.

Колби понимающе кивнул, глаза его сделались задумчивыми.

— Ясно. Может быть, нам удастся что-нибудь сделать. Если повезет, конечно.

— А именно?

— Если все пойдет как по маслу, — ответил он и посвятил Мартину в свой план.

Та слушала его со все возрастающим интересом, который перешел в ликование, что было видно по ее глазам.

— Что ж, должно получиться весьма забавно, — заметила Мартина, затем ее лицо вновь стало серьезным. — А как быть со второй проблемой?

— Тут будет не так весело, возможны жертвы, — ответил Колби. — Многое зависит от действий, которые они предпримут, когда обнаружат, что похитили не того человека.

Колби расплачивался с таксистом, когда объявили их рейс. Они кинулись в здание аэропорта, чтобы успеть выкупить билеты, пройти регистрацию и паспортный контроль и в последнюю минуту поднялись на борт самолета. Когда они уже были в воздухе, Лоуренс, затянувшись сигаретой, обратился к Мартине.

— Вы живете в Женеве? — спросил он.

— Нет. В Париже. У меня там квартира неподалеку от площади Этуаль.

— Тогда мы соседи. Я живу на авеню Клебер. Как долго вы живете в Париже?

— Я там родилась, — ответила она. — Важно, не как долго, а как часто я в нем бываю.

— И как же часто?

— Отец мой был американцем, а мать — француженкой. Жизнь моя протекала, как у перелетной птицы. Ни у отца на родине, ни у матери во Франции я не чувствовала себя своей. Стала жертвой двустороннего шовинизма.

— Почему? Расскажите мне.

Она поведала историю ее семьи. Отец, сын американского предпринимателя со Среднего Запада, в 34-м году, сразу же по окончании колледжа, приехал на год во Францию учиться живописи. Выдающимся художником он не стал, но так полюбил Париж, что отказался возвращаться домой. К счастью, от деда по материнской линии ему досталось кое-какое наследство, и он преспокойно смог остаться, во Франции. Женился на французской актрисе, родом из Бордо, игравшей в театре второстепенные роли, и в 36-м у них появилась Мартина. После вторжения в страну немцев он отправил жену и дочь в Соединенные Штаты, а сам влился в ряды Сопротивления. Когда война закончилась, семья воссоединилась, и они стали жить в Париже. Только теперь этот американец стал большим французом, чем ими были сами французы, а француженка-мать, в свою очередь, вдосталь вкусив американского яблочного пирога, никак не могла приспособиться к жизни в послевоенной Франции. Боже, ей требовалась помощь!

Отец с матерью были людьми буйного темперамента — два вулкана, да и только. Они постоянно скандалили, то расходились, то снова сходились. Расставания их никогда не были долгими: мать не могла отказаться от безмятежной жизни домашней кошки из парижского предместья. Отец же, невзирая на то, какую огромную пользу он смог бы в случае возвращения принести своей собственной родине, был охвачен безумной идеей вернуть Францию в la belle epoqne28. Он считал, что спас эту страну от нацистов, и теперь его долг — спасти ее от французов.

Мартине приходилось метаться на волнах бурных событий, происходивших в семье, между Соединенными Штатами и Францией. То она посещала школу в Париже, то в Сент-Луисе, то снова в Париже, то в Фениксе, то опять возвращалась в Париж, после чего ее везли в Палм-Бич. Позже, став старше, во время очередных семейных разладов училась сначала в швейцарской, а затем в английской школе. В результате у нее выработался потрясающий инстинкт самосохранения, и она скоро поняла, что может с легкостью грека или польского еврея адаптироваться в любой среде людей, говорящих на чужом для нее языке и исповедующих незнакомую ей культуру. В любой стране через каких-нибудь несколько недель она становилась своей.

— Если бы я попала в школу, где оказалась бы в компании курдов, — сказала Мартина, — я бы через сутки научилась разжигать верблюжий навоз и стряпать на нем, через месяц — говорить на их местном диалекте, а к концу второго — имела бы солидные связи на черном рынке этого самого верблюжьего навоза.

Она обнаружила в себе задатки прирожденного биржевого маклера.

— Отец умер, — продолжила Мартина. — Мать вышла замуж за торговца недвижимостью в Сан-Фердинандо-Вэлли. Сейчас она разъезжает в «кадиллаке», который длиннее bateau-mouche29, владеет кругленькой суммой в валюте четырнадцати стран мира, является членом общества Джона Берча и собирается сделать пластическую операцию, чтобы принять участие в конкурсе красоты в провинциальном городке Беверли. Если бы отец был жив, его корявого французского вряд ли хватило бы, чтобы держать какую-нибудь аптеку на Елисейских полях. Скорее всего, он забрался бы в провинцию, поселился бы, как Доде, в заброшенной мельнице и занялся бы переводами Рембо. Так что, имея француженку-мать, которая стала американкой, и отца-американца, который стал французом, я до сих пор не пойму, кто же я. Может, просто беженка? — с юмором предположила она.

— А чем вы теперь занимаетесь? — спросил Колби.

— Снимаюсь в эпизодических ролях и от случая к случаю выполняю несколько странную работу для приятеля, который заведует конторой частного сыска.

Самолет приземлился в Орли, и в половине первого пополудни Колби и Мартина были на выходе из таможни. Они заняли первую попавшуюся свободную телефонную кабину. Пока Колби, роясь в кармане, нашел среди швейцарских, французских и английских монет телефонный жетон, Мартина достала из сумочки записную книжку и раскрыла нужную страницу. Он набрал номер.

— Алло! Алло! — гаркнул с другого конца провода Дадли.

— Это Колби. Ну как, он вам звонил?

— Да. Минут двадцать назад. Я ответил: «Rappley a sank ur», думаю, что он все понял. Но какого черта они не дают телефон ей, если сами по-английски не говорят?

— Они звонят из телефонной будки. Давайте сначала обсудим другой вопрос. Газетчик все еще у вас?

— Да. Сейчас он затих. Переломал об дверь все стулья и успокоился. Зовут его Моффатт, остановился в гостинице «Георг Пятый».

— «Георг Пятый»? Тогда он не просто газетчик, он — преуспевающий журналист.

— И закоренелый подонок. Хорошо. Что еще?

— Ступайте в ближайшую к нему комнату, чтобы он мог вас слышать, — сказал Колби. — Изобразите, будто вы звоните в «Эр-Франс» и заказываете билет на ближайший рейс в Бразилию, Монголию или какую-либо другую страну, откуда не выдают мошенников. Сделайте вид, что вы очень спешите.

— Это еще для чего? — удивился Дадли.

— Делайте, что вам сказали, и не задавайте лишних вопросов. Объясняться нет времени. Мы берем машину и сразу же едем к вам. А вы будьте у окна и поглядывайте на улицу. Как только мы подъедем к дому, дадим вам знать, махнем рукой. После этого сделайте так, чтобы журналист смог сбежать.

— Сбежать? Да вы в своем уме? Он же…

— Не прерывайте меня. Если я говорю «сбежать», значит, именно это я имею в виду. Он ухватится за любую возможность вырваться на свободу. Запустите к нему на этаж горничную, пусть она ему поможет выбраться. Самое главное, чтобы пленник не понял, что это вы помогаете ему бежать.

— Боюсь, что не смогу все это служанке втолковать, я же не знаю французского.

— Тогда, как только мы подъедем, пошлите ее открыть мне. Я ей сам все объясню.

— Хорошо. Что еще?

— Как только журналист выберется из дома, каждые пять минут звоните в гостиницу «Георг Пятый» и спрашивайте мисс Надю Лоринг. Скажите, что она там обедает в ресторане, попросите ее позвать.

— А что ей передать и от кого?

— Да что угодно и от кого угодно. Скажите, что управление пограничной службы хочет пригласить ее к себе или муниципалитет Лондона страстно желает видеть ее у себя. Напомните, чтобы она не забыла позвонить Лиз и Дику и тому подобное. Не мне вас учить. В общем, навешайте побольше лапши.

— Что еще?

— Теперь о журналисте…

— Его мать, наверное, перерезала себе глотку, потому что не получила вовремя успокоительного…

— Меня не интересует его мать, я хочу знать, как он выглядит.

— Этакий здоровенный тучный жлоб лет пятидесяти — пятидесяти пяти. Густые, рыжие с проседью волосы и огромный, похожий на картошку, красный нос.

— Ну тогда все. Ждите нас. Колби повесил трубку и повернулся к Мартине:

— У вас есть при себе солнцезащитные очки?

— А разве для поездки в Лондон они необходимы? Звоните пока вашему собаководу, а я сбегаю за очками в ближайший ларек. Вот вам жетоны.

Мартина ушла, а Лоуренс раскрыл записную книжку, нашел нужную страницу и набрал номер телефона Андре Мишода, владельца небольшой книжной лавки на бульваре Распай, державшего пару русских борзых, которых он за плату периодически сдавал для киносъемок. К телефону подошла мадам Мишод. Да, подтвердила она, Саша и Дмитри свободны, и на вторую половину дня их можно забрать. Она их только причешет, и за собаками можно приезжать. Колби пообещал минут через двадцать заехать. Закончив разговор с мадам Мишод, он позвонил Биллу Элкинсу, своему старому приятелю. Прежде тот был газетным фотографом, теперь — свободным фотохудожником. Телефон в квартире, где он проживал, не отвечал. Тогда Колби позвонил в кафе, расположенное напротив дома Билла, где тот обычно подрабатывал. «Мсье Элкинса? Mais oui. Ne quittez pas…»30. К телефону подошел Билл. Особого энтузиазма в его голосе Колби не услышал. В настоящий момент он был без работы.

— У меня есть для тебя дельце, — сообщил ему Колби. — Плачу сто франков в час.

— А какой дадут срок, если схватят?

— Все будет в рамках закона.

— Хотелось бы верить. Хорошо, что нужно фотографировать?

— Ровным счетом ничего. Просто нужен человек, похожий на фотографа.

— Ну, я похож. Даже очень.

— Будь через полчаса у гостиницы «Георг Пятый» со всеми своими причиндалами: парой фотокамер, объективами, штативом, вспышкой и тому подобным. Ничего не делай, только жди. Скоро увидишь, как я вхожу в гостиницу. За мной будет следовать очень хорошенькая девушка. К гостинице она подъедет на такси. Ты войдешь вместе с ней.

— Ага. Потом в зале погаснут огни, и когда вновь вспыхнет свет, окажется, что ты танцуешь с этой красоткой, а я — с Фиделем Кастро. Это мы уже проходили.

— Нет. Ты войдешь и все время будешь рядом с ней. Понял?

— Ладно. А как я ее узнаю?

— Это будет высокая красивая брюнетка в шубе из натуральной норки, на глазах — солнцезащитные очки. Самое главное — при ней будет пара русских борзых.

— Какой масти?

— Заткнись и слушай. Времени у меня в обрез. Внутри, в баре, я надеюсь, мы встретимся. После этого узнаешь, что от тебя требуется. Много говорить тебе не придется.

— Для кого предназначен этот маскарад?

— Для газетчика по фамилии Моффатт, огромного мужика с большим красным носом. Ты его не знаешь?

— Нет, но, похоже, узнаю. Надеюсь, он умеет танцевать медленный фокстрот?

— Минут через сорок или час увидимся, — завершил разговор Колби и повесил трубку.

Мартина уже спешила к нему. Из здания аэровокзала они выбежали вместе.